Не стала висеть на орбите, дожидаться, когда на "мое" полушарие придет день. На этот раз в космопорту никто не встречал. Посадка в автомате, регистрация тоже. Взяла глайдер и отправилась к себе.
Дом встречал теплым светом из окон: наверное, эта неразлучная парочка, Кит и Балясирэн, воспользовались моим отсутствием. Правильно, я же сама им разрешила. А вот предупредить о своем приезде не додумалась. Ну, ничего. Будет им сюрприз...
У двери будто задержало силовым барьером. Стояла, и душу рвало тоскливым чувством чужого: не мой это дом, не мой и никогда моим не будет.
Мой дом остался на Планете Забвения.
Если б могла вернуться туда, вернулась бы.
... Балясирэн долго рассматривала огненную розу. Я поставила ее у окна, напротив любимого кресла-качалки, а окно затемнила полностью. Цветок пылал жемчужным пламенем. Глаза закрой, увидишь на веках четкий отпечаток.
- Знаешь, что это такое,- я не спрашивала, я видела, что девчонка знала прекрасно.
- Посмертный дар пирокинетика,- не оборачиваясь, ответила Балясирэн.- Я такое уже видела...
- Где?- мне стало любопытно.
Радуарский Альянс славен своими биоинженерами, но паранорма пирокинеза - эксклюзив Старой Терры. Разве только какой-нибудь пирокинетик решил сменить гражданство. Немыслимо, ведь они верны колыбели человечества. Верность скорее всего программируется на генетическом уровне. Или воспитывается. Или психокод... не знаю, но лично я не слышала еще ни одного такого случая: чтобы пирокинетик сменил гражданство Федерации на какое-либо иное.
- У нас дома тоже стоял такой дар,- тихо пояснила Балясирэн.- Мама привезла со Старой Терры. Летала специально... Рассказывала о давнем друге... Зинаида Скобелева, может, вы ее знали, Энн?
- Нет,- качнула я головой.- А как давно?
- Я была совсем маленькой. Не скажу точно. Лет двенадцать назад...
Двенадцать лет назад я была дома. На Планете Забвения. И Артем еще жил тогда, и Артем...
Балясирэн взяла меня за руку. Ненадолго: тут же, смутившись, руку убрала. Но я кивнула ей с благодарностью. Сочувствие и тепло от незнакомой, в общем-то, девочки, принесло неожиданное облегчение. Как это говорится в таких случаях... Камень с души.
Сезон бурь отбушевал ураганными грозами, пока я летала на Старую Терру. Ныне погода установилась прекрасная: солнечная, тихая, прохладная. Начиналась серебряная осень. Серебряная - из-за местных растений, оголявших ветви на зиму. Их "листва" - мелкие зеленые трубочки, чем-то напоминавшие хвою терранских сосен, увядая, приобретали на недолгое время металлический блеск серебра высшей пробы. Встречались и зеркальники, дробившие свет в мелкую радугу. Зеркальников было больше. И по совести, осенний сезон следовало бы называть здесь "радужным". Но прижилось определение "серебряная". Серебряная осень...
Мои ребята ловили рыбу со своего невозможного парусника. На рыбу у них была лицензия, позволявшая отлавливать в день сколько-то единиц морской живности, причем перечислено было по пунктам, кого можно есть, кого есть нельзя, а кто с пребольшой охотой пообедает самим рыбаком вместе с его суденышком. Последних тварей, впрочем, рядом с нашими островами не водилось.
Рыбу я пекла в золе, а потом мы, дружно чертыхаясь, храбро сражались с мелкими костями, которых в той рыбе было немерено. Впрочем, лично мне кости не особенно мешали. Подумаешь, проглотишь там какую-нибудь. Это Балясирэн привередничала, и Кит терпеливо очищал для нее белое рыбье мясо...
Балясирэн скоро и закономерно превратилась просто в Ляську. В ней обнаружилось столько детского любопытства и детской же непосредственности, что иной раз я даже терялась. Девушка в пятнадцать лет не должна быть такой... такой маленькой! Я в этом возрасте... а где я-то была в этом возрасте? В мединтернате. А до этого успела хлебнуть всякого разного в "Морском бризе", будь он неладен, и в поморском поселке... Про Соппат уж не будем, та память надежно похоронена под могильным камнем физической ментокоррекции.
Было мне грустно и завидно. Ведь и я могла бы быть такой же, как Ляська! Если бы росла у папы с мамой в любви и заботе. Если бы со мной занимались профессиональные учителя. Если бы... Если бы да кабы росли бы во рту грибы. Терранская присказка, но какая верная! Был бы тогда не рот, а огород.
А вот Кит так и остался Китом. Это имя очень ему шло, пусть и определяло на самом деле вовсе не громадного морского жителя, променявшего сушу на океан. Хмурый неразговорчивый парнишка, так похожий на моего сына, навсегда оставшегося на Планете Забвения. Что же, пусть лучше остается морским жителем, чем называет свое полное имя. Он это и сам прекрасно понимал...
Мирный договор между Федерацией и Оллирейном причудливо перетасовал нынешнюю жизнь. Вот он передо мной, сын врага, а я с ним разговариваю. Лет двадцать пять тому назад вцепилась бы в глотку, не раздумывая. Забавно, но самим ольрам приходится еще хуже. У них генетическая память и вытравить оттуда ненависть, утрамбованную столетиями вражды, - неблагодарное дело. Даже через десяток поколений все равно еще будут рождаться те, кто на втором каскаде подцепит память предка, нахлебавшегося дерьма в этой войне...
- Кит,- позвала я.
Он лениво обернулся.
- Извини за любопытство. Если не захочешь отвечать, не отвечай. Но ты второй каскад уже пережил? Или еще нет?
Он жестом - таким характерным знакомым жестом!- показал, что еще нет, что сам ждет и волнуется. Ляська перестала щебетать и напряглась. Есть с чего напрягаться. Первый каскад родовой памяти пробуждает к активной жизни сознание малыша, а второй дает подростку сопричастие с общей памятью клана. И здесь уже как повезет: то ли просто подключишься к дополнительным знаниям как, к примеру, в Федерации при первом выходе в инфосферу, то ли получишь целиком личностную матрицу одного из предков. Во втором случае прежнее, детское, "я" исчезает почти полностью. И Ляське при таком раскладе останется только отойти в сторонку. Не факт, что новая личность проникнется к ней таким же глубоким чувством. Не факт даже, что вообще вспомнит. Я подобное наблюдала пару раз, и больше видеть не хочу. Жуть.
Как ольры живут с этим, я не знаю. У них полно обычаев, традиций и законов, оговаривающих все случаи. Ведь в течение жизни может придти и третий каскад, и четвертый. Очень, очень редко - пятый и шестой. О тех, кто пережил седьмой каскад и при том не спятил, ходят легенды. Таких в истории было по пальцам пересчитать и каждый отличился настолько, что помнят сквозь века. Но, в общем-то, одна-единственная личность ценится в Оллирейне так же мало, как сознание рядового телепата в инфосфере Федерации.
Я легла на песок и стала смотреть в небо. Звезды, крупные и яркие, пылали сплошным ковром. Здесь вам не Старая Терра, здесь звезд куда как больше. Я поискала знакомые ориентиры...
Ляська немедленно вытаращилась на небо, Кит глянул одним глазом и снова вернулся к рыбе.
- А что с ней не так?- спросила Ляська.
- Да ничего,- хмыкнула я.- Кроме того, что звезды уже нет.
- Как так нет?
- Да вот так и нет. Взорвали ее черти когда еще, я совсем соплячкой была, младше вас двоих. Теперь там коллапсар, черная дыра. Забавно получается, правда? Валяемся здесь, на теплом песочке, любуемся небом, все такое. А там, может быть, ни одной целой звезды уже не осталось. Свет же от них все еще идет сквозь Вселенную,- я пошевелила пальцами и добавила с усмешкой:- Тут бы выразиться как-нибудь поэтически, словесными кудрями. Что-нибудь про дальние горизонты, про осиротевший свет, к тем горизонтам стремящийся, про какую-нибудь слезу какого-нибудь героя... Жаль, не умею.
- Эни-кая!- возмутилась Ляська.- Разве можно так говорить?!
- Можно,- хмыкнула я, закидывая руки за голову.- Здоровый цинизм. Самое то на войне...
- Страшно, - уронил вдруг Кит.
Поначалу я думала, что он унаследовал от своего отца черное безмолвие, генетическую болезнь, при которой являешься в этот мир полностью лишенным голосовых связок. Но Кит родился здоровым, просто разговаривать очень уж не любил. Молчун. Ему бы психотренинги на ранг сдать, то-то бы радовался возможности вовсе языком не шевелить!
- Не боись,- успокоила его я.- Одна-то звезда среди них точно пока еще живая! Тайрон-Канопус, вон, над горизонтом. Всего несколько дней назад я была на тамошней GVS, когда возвращалась от Старой Терры... Ты бывала в Хрустапике, Ляся?
- Нет...
- Побывай как-нибудь. Город... впечатляет.
- Расскажите о Хрустапике, Эни-кая,- попросила Ляська.
Я рассказала о Хрустапике. Все, что вспомнила, что было там со мной во время короткого визита. Про Ванессу говорить не стала, это личное, детям ни к чему.
Дети. Именно так я их и воспринимала. Хотя сами они мнили себя взрослыми по самое не могу. Кит и Ляська. Шестнадцать лет и пятнадцать. Детишечки.
Привязалась я к ним, что ли?..
Утро встречало мокрым снегом. Снег таял, не долетая до земли. Слишком тепло, слишком еще рано для настоящих сугробов... Туча вскоре разорвалась и облезла лохмотьями, открывая пронзительное солнечное небо. Небо падало на осеннее убранство деревьев и дробилось в дрожащую радугу, заливавшую мир многоцветным сиянием. В воздухе отчетливо пахло легким осенним морозцем.
Я смахнула с лавки серебряные трубочки опавших листьев. Кит смел такие же со стола... Очень молчаливый мальчик, очень. Старается держаться с этаким мрачноватым достоинством. И у него, что интересно, получается неплохо. Я усмехнулась, поставила локоть на стол, шевельнула пальцами:
- Ну-ка, покажи мне, какой ты хиляк.
Рукав сполз, открывая вязь голографической татуировки. Ага, малыш, любуйся. Девять полных кругов ада Альфа-Геспина, и они со мной на всю жизнь, ничем не вытравишь. У Кита загорелись глаза. Геспин Геспином, но я ж была девчонка. То есть, существо по определению мягкотелое и слабое. Почему бы и не прихвастнуть собственной удалью в честном поединке?
Хвастаться, конечно, Киту не пришлось. Безнадежное дело. Парня не гоняли в три шеи инструктора на полигонах, он не служил в десанте полных восемь лет, и, конечно же, близко не нюхал самодельного механизма, подававшего воду в резервуар верхней пещеры на Планете Забвения. Проклятый, отполированный до блеска ежедневной каторгой, рычаг. До сих пор по ночам снится.
Я разжала пальцы, когда Кит от натуги стал совсем фиолетовым:
- Все. Извини...
Жестоко. Ставить соперника в заранее проигрышные для него условия. Кит хмуро глянул на меня. Ишь ты, обиделся. Я вздохнула:
- Скоро у меня будут гости. Моя дочь. Элен Софрауг Иларилиа. Она уже в пути. Я с ней разговаривала,
Мальчик молча смотрел на меня. Невыносимо! Один в один лицо моего сына... Злая насмешка судьбы, не иначе.
- Элен будет не одна, сам понимаешь,- продолжала я.- По статусу ей не положено в одиночку по галактике шастать. А будет при ней в числе прочих - Паллирем Ситальми.
Кит резко выпрямился. Знает, слышал о господине Ситальми. В общем-то, кто из его собратьев по клану не слышал?
- Моя дочь - невеста Паллирема, -сказала я.- Официально, со всеми этими вашими церемониальными бантами и рюшами. Вот такие вот пироги с котятами, малыш.
Какое мне дело до этого мальчишки, ну какое? Его отец... Кулак сжался сам собой. Но мстить ребенку, которого тогда и в проекте еще не существовало... да плевала я на эту их гребаную наследственную память! Гад должен отвечать за свои дела персонально, собственной своей шкурой, потому что он - гад. А детям гада достаточно уже того, что они - дети гада. Точка.
- В общем, Кит, ты должен сейчас сгинуть. Куда угодно и как угодно, хоть в погребе сиди, твое дело. Сам понимаешь... раздавят как червяка.
- Почему?- спросил Кит.
- Почему помогаю?- уточнила я.
Он кивнул. Очень человеческий жест. У Ляськи подцепил, должно быть.
- Сама не знаю,- честно призналась я.- Похож ты очень на одного человечка...- я вздохнула и все же сказала:- Ладно уж. Скажу прямо. На моего сына ты похож. Очень.
- А что случилось с вашим сыном, Эни-кая?- тихо спросила Ляська, тихонько усаживаясь на краешек скамьи рядом со своим другом.
Слышала наш разговор. Хорошо...
- Он остался на Планете Забвения,- пожала я плечами.
Ляська поежилась, обхватила себя руками. Очень осторожно спросила:
- Он жив?
- Да.
"Да". Если это можно назвать жизнью... Я стала смотреть вдаль, в перспективу, на океан. Дорожка уходила вниз, ныряла в осеннее многоцветье деревьев и появлялась уже у самой набережной. На ресницах повисли крохотные линзочки, добавляя миру лишней радуги. Вморгнуть их обратно, и чтоб никто не заметил...
Дети старательно делали вид, что не замечают. Но я не обманывалась. Не слепые, видят прекрасно. Другое дело, что объяснять им что-либо я не собираюсь. Не их дело, не их. И пусть даже не спрашивают...
... Если только это можно было назвать жизнью!
Я вернулась бы на Планету Забвения, если б могла.
Планета Забвения, 25 лет назад, Миррари
Закат...
Тусклые кровавые взблески, превратившие по-вечернему прозрачный туман в невиданное море. Вершины раскидистых крон древних деревьев плывут по багровым волнам, словно каравеллы докосмического мегахрона. Плывут себе и плывут - за горизонт, туда, где тонет и никак не может утонуть в жемчужно-багровой пелене громадное красное солнце.
Небо же над "морем" чистое, ясное, прошитое быстрыми строчками метеоритных дождей.
Миррари на небо не смотрел. А что смотреть?
Падающий болид не обернется кораблем, способным унести с планеты единственного ее разумного обитателя. Откуда здесь взяться межзвездным кораблям?
Всеми забытая сфера пространства, буферная зона, усеянная коллапсарами как терранский сыр дырками. То-то и небо здесь малозвездное, тусклое,- кромешное. Военным здесь некого бить, чтоб свое место знали. А исследовательские экспедиции в этом направлении не велись аккурат с самого начала свары с терранами, пропади они все пропадом со своей проклятой Землей и во столько же раз проклятой Федерацией!
Вон оно, их драгоценное Солнце, ма-аленькая такая тусклая звездочка над горизонтом, чтоб ей взорваться. Хотя... звезды подобного класса не взрываются. Да и чем один взрыв поможет? Земная Федерация - это гигантский конгломерат, объединяющий десятки звездных систем с населенными планетами. Вот если бы они все сразу взорвались бы...
Да. Помечтай, Миррари, помечтай. Помогает, говорят. Он сплюнул в пропасть. Его дом, точнее, пещера, приспособленная под жилье, располагался в скальной гряде, спиной уснувшего дракона торчавшей над плотью планеты. Пришлось немало потрудиться, приводя пещерку в достойный вид. Именно обустройство собственного жилища и помогло не спятить в первое время. Ведь столько надо было сделать! Наладить относительно комфортный быт. Навести порядок...
Первое время! Сколько отчаянной надежды несло в себе то наивное время! Что корабль Службы Изысканий приземлится прямо напротив родной пещеры, вот прямо сейчас... сегодня... завтра... послезавтра... Но шли годы, и Миррари устал надеяться. Он и сам теперь толком не понимал, чего хочет. Чтобы прилетели и забрали или чтобы не прилетали уже никогда... Мало радости возвращаться в мир дряхлым беззубым стариком, потратившим жизнь на первобытную борьбу за выживание на необитаемой планете!
Нож скользнул по дощечке, едва не прорезав руку. Хороший нож, самозатачивающийся. Таким одинаково удобно резать глотки и чистить зубы. Или вот со скуки украшать дерево тончайшей резьбой... Каменные стены пещеры дышали холодом даже в летние дни. Неплохо было бы покрыть их деревянными панелями. Хотя бы со стороны ложа! Можно, конечно, распялить шкуру. Собственно, шкура там и висела. Но резные дощечки все же будут смотреться лучше.
Миррари сам не знал, зачем ему это было надо. Какой смысл созидать красоту, ради кого? Но резьба неплохо убивала длинные летние вечера, случавшиеся иногда в моменты, когда вся домашняя работа заканчивалась, а спать не хотелось.
Завтра в Нижний Лес, на охоту. Охоту Миррари в последнее время окончательно разлюбил. Трудное и кровавое дело: выследи, убей, освежуй, выделай шкуру, приготовь мясо, чтоб не пропало... Рутина, давно обрыдшая настолько, что хоть вой. Ну что ж, мечтал о разнообразии? Мечтал. Получи теперь...
... Твари всегда охотились стаей, проявляя при том немалые коварство и хитрость. Мелкие, но зубастые, с клыками и крючковатыми, загнутыми когтями. Они появились в Нижнем лесу внезапно, в начале лета, и уходить не спешили. Откуда они здесь взялись, где их носило столько лет и почему им вздумалось вернуться обратно именно сейчас, оставалось гадать. Но ужиться с ними оказалось решительно невозможно.
Каждый поход в Нижний лес оборачивался неприятностями. Охота, выкапывание съедобных луковиц, хворост и дрова на зиму,- все превратилось в смертельную игру, где призом была его, Миррари, собственная жизнь. Иларийон уже не знал, когда его наконец сожрут со всеми потрохами, сейчас или чуть погодя. Бррр! Подыхать в зубах голодных хищников... Не лучше ли сразу броситься вниз головой со скалы?
Завтра будет новый день. Новый день и новые пляски с опасным врагом. А головой вниз со скалы - это еще успеется.
... Они подстерегали на тропе к скалам, вся стая. Тропу проторил сам Миррари: сколько лет возвращался к родной пещере одной и той же дорогой. И сейчас шел, тащил на плечах добытого семирога. Так... часть мяса изжарить и съесть сразу же, остальное - хорошо провялить на солнце. О зиме следовало заботиться летом, и никак иначе...
Они даже не прятались! Зачем? Штук двадцать крепких, сильных самцов. Что против них десантный клинок и посаженный бластер? Ах, да, простите, еще могучий разум наследника древнейшей галактической державы...
Миррари спустил с плеч тушу, вытянул нож. Звери не торопились. Понимают, дарганоши, что жертве деваться некуда. Прыгнуть бы... взлететь... Вот так вот с места. Раз, и ты уже наверху... Пусть их лезут следом по скалам, там проход такой узкий, что только по одному подняться можно, а уж одному глотку перерезать - милое дело.
Звери вдруг резко, как по команде, задрали головы к скалам. Туда, куда так мечтал перенестись Миррари. Перенестись, и тем самым избежать неравной схватки со вполне понятным итогом...
"Вы никогда не сумеете защитить свой мозг от телепатического проникновения,- учили молодых наставники.- Любой терранин-телепат, начиная со второй ступени третьего ранга, в ментальном поединке селает с вами все, что пожелает. Поэтому главной вашей задачей должна стать не бесполезная трата сил и времени на создание защиты, которая все равно не поможет, а умелая маскировка, не позволяющая телепату определить ваше сознание, проникнуть в него и его уничтожить".
Сложную науку телепатической маскировки пришлось осваивать во время конфликтов с Земной Федерацией. Миррари был прилежным учеником, старался на совесть. И вот теперь пригодилось... Он изгнал из сознания все мысли, все чувства, все надежды и страхи, и сделал это достаточно быстро и качественно. Он стал деревом, тянувшим жизненные соки из плодородной земли, он стал ручейком, выводившим неподалеку звонкую свою песню, он стал ветром, шелестящим в листве, хищной птицей, высматривающей добычу, облаком в небе, светом клонящегося к закату огромного солнца - он стал никем.
И хищники не напали. Растерянно крутили своими уродливыми бошками, нюхали воздух, тыкались носами во все стороны, но не находили добычи. Для них она исчезла, растворилась, пропала. Один зверь прошел совсем рядом с Миррари, даже задел того плечом. И ничего не сообразил.
Еще бы ему было сообразить. Морда, заросшая длинной шерстью, не имела глаз. Эти твари были слепы, как новорожденные дети. Их выручала врожденная телепатическая восприимчивость. Но теперь помочь она уже не могла.
Впрочем, сожрать семирога слепота им не помешала. Подчистую, до костей и самих костей. Миррари смотрел на пиршество в бессильной злобе, опасаясь даже мыслью шевельнуть. Стоило ему только утратить невозмутимость, как несколько морд тут же прекращало чавкать и начинало телепатически принюхиваться. Приходилось растворяться снова...
В пещеру Миррари вернулся далеко за полночь. Голодный, уставший и злой, но - живой. Теперь он знал, как избежать клыков проклятых ублюдков, а это дорогого стоило.
Твари оказались сообразительными не в меру. Он выслеживали Иларийона с завидным успехом. Особенно им нравилось отбирать у чужака добычу. Удобно устроились, что сказать! Зачем самим упарываться, загоняя добычу? Можно подождать, покуда ее загонит ненавистный чужак. И отобрать, пользуясь значительным перевесом в когтях, клыках и грубой силе.
Через несколько дней такой жизни Миррари понял, что защищаться хватит. Хватит только защищаться, надо нападать! Кто бы еще подсказал как... Терранин-телепат справился бы играючи, даже без подсказки инфосферы. Иларийону приходилось соображать самому, возможно, изобретая на ровном месте телепатический велосипед.
Собственно, почему бы не отнестись к зверью как к терранским десантникам? Те тоже объединялись в малые отряды посредством телепатии. Если удавалось вывести из строя одного, а лучше - пару, бойцов такого отряда, то все остальные испытывали шок, бьющий по мозгам не хуже плазмогана. Вплоть до того, что отряд рассыпался на безумных одиночек, действовавших исключительно на одних психокодах. Одиночки вполне могли превратить - и превращали!- бой в очень далекое от легкой прогулки событие. Но спаянный телепатией в единое целое отряд - противник страшный, это-то Иларийон помнил.
Местная стая, скорее всего, тоже что-то вроде терранского десантного отряда. Каждый зверь сам по себе довольно уязвим. Слепой, мелкий, шерсть не такая уж и жесткая, проткнуть ножом вполне можно. Если убить нескольких, остальным через связывающее их всех телепатическое поле крепко достанется! Но как терранина не так-то просто пристрелить, если он - член отряда, так и здесь, скорее всего, придется проявить чудеса изобретательности. Интересно, если внушить им, здоровым, что они ранены и подыхают, они сдохнут? С терранами в бою такой фокус не удавался, но терране, особенно альфовцы с Геспина, в отличие от местного зверья, сволочи разумные, с богатыми традициями телепатического общения...
Миррари обдумывал возможную атаку несколько дней. И так прикидывал и этак, используя весь свой прежний опыт. Потом решил: пора. Хватит отсиживаться. Иду на охоту, и будь что будет.
... В лесу стояла безветренная тишина. Свиристели в листьях какие-то насекомые. Миррари их никогда не видел. Но, судя по звуку, они должны были быть размером с ладонь, не меньше. А, может, это и не насекомые вовсе. Чужая планета, поди знай. Но свиристят красиво, иной раз заслушаешься. А еще, умницы, затихают, когда через лес бесшумно ломится кто-нибудь совершенно безразмерный, и тогда именно по этой мгновенной, липкой тишине, определяешь, что пора бежать без оглядки...
По левую руку звенел поток, но воды не было видно за высоким, почти в рост человека, частоколом цветов. Цветами Миррари не уставал любоваться с весны. Они выскочили из-под снега едва ли не первыми и стойко переносили внезапные весенние метели с бешеным ветром и приличным морозом. Большие иссиня-фиолетовые бутоны с нежно-алой каймой по краям лепестков, толстый длинный стебель, резные, веером, листья... Миррари старался их не задевать, всегда стороной обходил, хотя тропинка через цветочное поле заметно сократила бы путь к родной пещере. Но... К чему топтать такую красоту? Пусть цветут.
Семироги паслись за цветочным полем. Крупные пятиногие животные, сверху напоминавшие гигантский пятиугольник. Когда Миррари увидел их впервые, со скалы, глазам своим не поверил. Ожившая геометрическая фигура с ногами и рогами. Рогов было семь, из-за чего голова высоко задиралась вверх и назад, на спину. Спина была покрыта жестким панцирем и брюхо тоже, но если удавалось попасть ножом в горло до того, как семирог втянет башку и лапы под панцирь, пир на несколько дней был обеспечен. Панцирь закрывался намертво. В закрытом виде дохлый семирог мог валяться бесконечное время, покрываясь мхом, как самый обычный камень. Собственно, Нижний лес в пределах досягаемости как раз и вырос вокруг таких 'камней'...
Стая возникла внезапно. Миррари ждал нападения, и все равно почти попался. Звери обтекали валуны спрятавшихся семирогов, смыкали круг, крались, щерили внушительные клыки. Они поняли, что жертва насторожилась, и перестали таиться. Миррари чувствовал их бешеные злобные желания. Рвануться, выдернуть глотку, впиться клыками в теплую, издыхающую плоть...
Миррари перекинул нож из руки в руку, огляделся. Заполошным ужасом метнулась мысль, тут же с презрением отброшенная: вот это я попал...
И внезапно пришло спокойствие. Твердая уверенность, что тварям обломится. Что уползут они отсюда, скуля и воя. И впредь остерегутся даже след нюхать, не говоря уже о прямом нападении.
Звери присели на задние лапы, озадаченные силой, невесть откуда взявшейся в ментальном облике чужака. Они смешно мотали заросшими длинным волосом мордами, словно переговариваясь друг с другом. Может быть, удастся разойтись миром? Нечаянная надежда сработала как запах страха, запах слабости. Стая бросилась рвать.
Первого Миррари полоснул ножом по желтому брюху, второму выдал пинка по хребту, от третьего увернулся... Все планы, любовно выстроенные прошлым вечером, полетели в утиль. Иларийон кружился, прыгал, приседал, едва поспевая уворачиваться: контролировать положение своего тела в пространстве, воображаемое и реальное, оказалось невероятно сложно. Руку обожгло свирепой болью: успели полоснуть когтищами, успели, гады... Нож выпал из ослабевших пальцев. Миррари упал, хватая клинок другой рукой... звери сомкнули кольцо, торжествующе взревывая...
Зря. Зря сцепился, надо было уйти... теперь порвут... и тогда - вслед за отчаянием и смертным ужасом Миррари выдрал из личной памяти огонь, яростную погибель термоядерного взрыва... Однажды, безумно давно, в звездной жизни, утраченной навсегда, оллирейнский флот сжигал терранскую планету... термоядерными боеголовками планетарного поражения... со стороны, из космоса, это выглядело красиво и правильно... записи с поверхности планеты выдали иную картину: полный хаос, вскипающий океан и сошедшее с ума небо...
Звери резко остановились, будто налетели на гранитную скалу. Взвыли. Поджали свои тощие, в репьях, хвосты и бросились наутек. Миррари мстительно генерил им вслед все прелести ударной волны.
Он выждал, пока вой не стихнет вдали. Потом поднял добычу и пошел домой. Не таясь и не прячась. Пусть знают, дарганоши, кто здесь венец природы и хозяин леса!
Водопадик звенел, разбивая солнечный свет тусклой радугой. Вода летела в клочьях белой пены, ледяная до судорог. Миррари подставил располосованную руку под поток, сжал зубы. Рана чистая, но кто их, тварей, знает, как давно они свои когти мыли, чем дезинфицировали и кого ими рвали перед этим.
Так... свести края... примотать подручными средствами - широким листом да сушеными жилами. По-хорошему, не помешало бы зашить, но шить нечем. Хорошо, хоть сухожилия не задеты. Было зверски больно, приходилось терпеть. Никто не видит, нет никого вокруг, можно б и заплакать. Но Миррари упрямо стискивал зубы, не позволяя боли прорваться слезами. Раскисни, - сразу погибнешь. Погибать не хотелось.
И потому он терпел молча.
К вечеру поплохело. Рана вспухла, сочилась сукровицей, болела. Миррари сидел на каменном пятачке перед входом в пещеру, опираясь спиной о скалу, смотрел в закат, трясся в ознобе и понимал, что ему конец. Как там терране выражаются? Он забыл слово, но помнил, что это какой-то маленький пушной зверек со Старой Терры. Как апофеоз всех неприятностей, какие только могут случиться с человеком и миром.
Закат угас. Звезды смотрели сверху вниз, холодные и равнодушные, недоступные. Терранское Солнце издевательски подмигивало. Маленькая такая, тусклая дрянь...
Миррари стиснул зубы.
Уже ничего нельзя было сделать. Оставалось только набраться сил и терпеть. Организм либо сам справится с бедой (не может не справиться, должен справиться! ) либо нет. Во втором случае нечего переживать, а в первом - надо бороться. Другой вопрос - зачем?
Зачем жить здесь, зачем жить вообще? Одному, на дне гравитационного колодца, среди дикого зверья, безо всякой надежды на спасение? Зачем?
Ответа не было. Лишь звучал в измученной душе мамин голос, родной до боли: 'Расти большой, малыш. Расти большой...' Он всегда оставался для нее малышом. Это безумно раздражало, ну, какой он, к хаосу, малыш, пилот-десантник с боевыми наградами. Но обижать родителей - бесчестное дело, приходилось терпеть.
Каким же дураком он тогда был! Сейчас бы кто погладил по голове, утешил боль, шепнул бы уверенно: 'Все будет хорошо, малыш...'
Миррари не выдержал, ткнулся лицом в колени. Мама... Вот к кому он вернется, когда и если выживет, когда и если его наконец-то отыщут ребята из Службы Изысканий. Вот кто важнее всего во Вселенной. Важнее чести, важнее мести, важнее всей этой кровавой бойни с чужими, хоть разумными, хоть неразумными...
Мама.
'Расти большой, малыш. Расти большой...'
Миррари вскинулся. Он почти услышал наяву мамин голос, услышал так, будто она стояла рядом и ему улыбалась... Нет... привиделось... в бреду.
Звезды равнодушно смотрели со своих высот. Недосягаемые, холодные, чужие. Родных звезд Оллирейна среди них не отыщешь. Ядро Галактики отсюда не видно.
'Если выживу, вернусь', - яростно пообещал им Миррари.
День...
Тусклый холодный день с промозглым туманом, залившим деревья по самые маковки. Туман плещется у каменного карниза, пытается подняться и хлынуть в пещеру, но у него мало что получается. А над туманом - прозрачная синь осеннего неба и громадная бурая туша местного солнца.
К осени рука восстановилась настолько, насколько это было возможно. Пальцы все еще двигались несколько скованно, но Миррари раз за разом вкладывал в них нож. Навыки резьбы, полученные в детстве, пригодились сполна.
Не хотелось умирать. Не хотелось сдаваться. Не так воспитали!
Когда-нибудь расступится же безжалостное небо, пропустит корабль Службы Изысканий! И что найдут, что увидят поисковики? Останки труса, не сумевшего выжить? Позорно.
Осенний день баловал теплой погодой. Сколько их, приятных, оставалось до начала первой пурги? По опыту прошлой осени, той самой, в которую Миррари свалился со звезд на догорающем истребителе, первая метель придет дней так через двенадцать, а то и вовсе - через десять. Именно так. Тепло, красота, ласковое солнышко. И все закончилось внезапно, буквально в течение одного дня. Сначала - резкий холод, секущий листву. Затем - ураганный ветер и метель, жнущая леса. Деревьям что. Полегли под сугробы, весной распрямились. А вот каково без запасов зимовать было, не хочется даже вспоминать.
Тогда-то Мирррари и познал на собственной шкуре, что такое настоящий голод. Не тот голод, когда слегка тянет в животе, но пойти в трапезную лень. И не тот голод, когда на полигоне тащишь на себе полный боекомплект, а до привала еще как до центра галактики на четырех костях. Просто ложишься спать голодным, совершенно точно зная, что утром проснешься голодным, и что днем тоже будет совершенно нечего есть, а ужин с доставкой на дом заказать будет абсолютно негде...
...Туман держался до середины дня, потом истаял, воспарил в небо, пропал. Миррари собрался, пошел вниз, в лес, проверил ловушки - увы, они оказались пустыми.
Миррари присел на вылизанное ветром до белизны, бревно. Долго смотрел на цветы, смотрел и не видел их, думал о проклятых терранах, чтоб их всех разорвало в клочья. Половину мегахрона назад их обнаружили поисковики Палькифаля. Ровно половину мегахрона. Две звездные системы. Собственно Солнце с материнской планетой и несколькими колониями. И одну из ближайших к тому Солнцу звезд, запамятовал название. У той звезды была планета голубого ряда, вот на ней терране и основали свою первую колонию.
Надо было тогда взрывать к хаосу обе эти звезды, глядишь, сейчас жилось бы спокойнее... Но умники-ученые перемудрили сами себя, решили оставить все как есть, наблюдать. Донаблюдались. Из двух планеток всего за половину мегахрона вымахал такой монстр, что пол-Галактики уже от него тошнит. Еще и побег ядовитый отпочковался, Радуарский Альянс, тройственный союз потомков терранских и оллирейнских колонистов с местной формой разумной жизни, с вуисками. Этим же ак-лиданам-социоинженерам хоть бы что: продолжают наблюдать. Взять бы какого-нибудь из них за глотку да и высказаться в низких выражениях о том, чем этот умник и предки его думали, когда дозволяли. Определенно не головой!
Миррари дернул ворот. Злоба душила. Злоба, накачанная поколениями воинов, сражавшихся на дальних рубежах именно с терранами. Иларийон не помнил имен, ему достались в наследство только чувства. Ненависть. Острое желание убивать гадов везде, где только можно. И на диктат родовой памяти накладывались свои собственные личные счеты. Валем. Кат-уорнери. Санпоралем. Альфа-Геспин. Одного пункта самого по себе уже было бы достаточно с лихвой, а их было четыре.
Потому с пленниками не церемонились. Да и мало их было. Терранские телепаты без поддержки инфосферы сразу дохнут, остальные, кому по статусу положено, со стоп-психокодом в голове, как раз на такой вот случай. Ты к нему, а он уже не здесь и глаза пыльные. Вот и попадались совсем не те, кого хотелось бы за глотку подержать. Впрочем, разницы особой... та же тварь, из того же гадючьего гнезда... видел Миррари как-то гадюк, еще в детстве, когда интересовался ксенобиологией... с тех пор Земная Федерация ассоциировалась у него именно с шипящим змеиным клубком. Очень уж образ подходил. Гадюки эти как раз эндемик Старой Терры, материнской планеты Федерации. Вот им что символом своей цивилизации сделать надо бы, гадюшник. В самый раз.
Но ту девчонку Миррари запомнил. До сих пор аж в затылке свербило от ее взгляда. Обыкновенная девчонка, не боец даже. Выкатилась под ноги десантной группе с плазмоганом, где достала только. Ручонки слабые, еле удерживала тяжелое оружие. Не повезло ей умереть сразу. Вообще не повезло. Даже не ранила никого, иначе хоть смысл был бы... Ак-лиданам она не нужна оказалась: низкий общественный статус, нетелепат...
Ее выкинули в космос. В старом скафандре. Чтобы смерть слишком легкой не показалась. Заряд в лоб или поцелуй вакуума - это для других. Терранам такой милости не полагалось.
Так уж вышло, Миррари встретил ее последний взгляд. И она сказала - ему единственному и сказала, будто он один там был! - 'чтоб ты сдох, сволочь'.
Спокойно так, устало, даже без ненависти. Чтоб ты сдох. И шагнула в шлюз. Просто шагнула, как к себе домой. Хотя знала, не могла не знать, что конкретно ее ожидает: несколько суток мучительной агонии в невыносимом безмолвии открытого космоса. И от нее, кстати, ни одного проклятия не дождались, все несколько дней, до самого конца. Не то, что проклятия - слез, стона, всхлипа! Боевой гимн десанта Земной Федерации. Один раз. И - слабеющее дыхание в тишине.
Именно тогда Миррари впервые понял, что терране не такие уж уроды, как ему представлялось вначале. Им тоже были знакомы гордость и честь. И умирать они умели. Даже такие никчемные, как та девочка.
Сколько их прошло потом через тот шлюз, а вот эта, первая жертва, впечаталась в память на всю жизнь. Миррари рад был бы забыть, да не мог. И ведь передастся же картинка потомкам, не с тем знаком передастся, с каким бы надо! Но что он мог сделать? Генетическая память формируется под воздействием сильных душевных волнений. Все пережитое сжимается в единое чувство, сохраняется и передается потомкам единым блоком. Каким бойцом станет правнук, если его сомнет ненужное чувство к врагу?..
...'Чтоб ты сдох, сволочь',- сказала она тогда. 'Вот и подыхаю теперь',- угрюмо думал Миррари, бесцельно вынимая и втыкая в твердое дерево нож.- 'Ну, девочка, ты довольна? Вряд ли ты назовешь расплату несправедливой. Еще бы тебе не быть довольной. За пару наполненных страданиями суток, - вся жизнь безо всякой надежды на возвращение. Тебе бы понравилось...'
Он помнил всех. Они получали по заслугам. Возраст, профессия, пол - не имели значения. Раз берешь в руки оружие, значит, знаешь, на что идешь. И что пощады не будет. Впрочем, военные всегда шли отдельной дорогой. Как раненый альфовец с Геспина. Этот даже в полубессознательном состоянии умудрился прихватить с собой двоих. Альфовцев после того случая Миррари предпочитал добивать с расстояния. Контрольным в голову. И подходить к телу только тогда, когда сканер покажет полное отсутствие жизни. Но никто из них не казнил память так, как та девчонка...
Он не знал ее имени, не удосужился узнать. Остальных - знал и помнил, а ее - нет. Впрочем, чем бы оно помогло, то имя? Особенно здесь...
На лес внезапно упала тишина. Резкая, обвальная. Лес словно бы замер, съежился в страхе, и даже деревья, кажется, заметались, не зная, куда бы им отступить, где бы схорониться. Миррари подскочил, как ужаленный. Засиделся, дурень, замечтался!
И тут явился зверь.
Даже не так.
ЗВЕРЬ!
Громадная туша, бесшумно перетекающая между стволами. Бесшумно до поры, до первого приступа неуправляемой ярости. Громадная зверюга мирно щиплет себе свою травку, никого не трогает и вдруг - ррраз, мир взрывается бешеным ревом, калейдоскопом клыков и копыт, и горе тому, кто окажется рядом. Затопчут и не заметят.
Миррари видел эти приступы всего два раза и понятия не имел, что провоцировало их. Первый раз Миррари взлетел на скалу со скоростью истребителя - инстинкт самосохранения помог. На скалу и сразу в расщелину, зверь долбился рогами в гранит, долбился, устал и убрел туда, откуда приперся... где-то к концу следующих суток. Следы в камне остались нешуточные.
А второй раз, уже в лесу, Миррари испробовал зверской ярости, в непосредственной, так сказать, близости... бластер не спас. Шкуру не продырявишь, в противолазерной броне она, эта шкура, не иначе. Собственная ловушка помогла, провалился в яму. Тварь же с бешеными воплями унеслась дальше по прямой, не хватило куцего умишка по полянке покружить, потоптаться копытцами, каждое из которых размером с добрый глайдер...
...Если сидеть неподвижно, может, ничего не случится. Рыло гиганта опустилось, зачавкало в траве... ну, замечательно, расчудесно, хорошо, а сколько сидеть-то, изображая из себя пень? Скоро закат, а после заката в лесу, сами понимаете, делать нечего.
Надо убираться.
Миррари медленно, осторожно потек с бревна. Плавными замедленными движениями, как учили когда-то, тренируя выносливость. Только бы не спугнуть, только бы не вызвать реакции... Зверь чавкал, счесывая дерн до самого суглинка, стегал себя по бокам толстым хвостом. 'Ох, и мяса там',- мелькнуло в уме,- ' в одном только хвосте мяса на ползимы, не меньше...' Правда, то мясо еще исхитрись добыть. Нет уж, не будем его добывать, пускай живет. Меееедленнно так, плаааавненько, в сторонку...
Зверь вздернул рогатую морду. И взревел дурным голосом. Скотина! Учуял!
И все же Миррари успел отскочить. На одних инстинктах, нечеловеческим напряжением. Прыжок вышел отменный, с места и в сторону, за спасительные... - спасительные ли?- стволы. Зверь промахнулся, еще бы, при таком-то весе, и влетел прямиком в цветы. Урррод! Растопчет сейчас всю красоту, как есть растопчет, чтоб его разорвало, чтоб ему... когда теперь цветочное поле восстановится... сколько лет пройдет...
И вновь разнесся по лесу дикий вопль, но уже не яростный - страдающий. Миррари смотрел во все глаза и боялся шевельнуться.
Цветы ожили. Гигантские, в руку длиной, головки раскрылись и теперь стремительно жалили ворочающееся тело. Настолько стремительно, что глаз не поспевал следить, видел лишь размазанное в ленту движение. Несколько мгновений и от громадной туши ничего не осталось. Ни-че-го! Даже копыт с рогами. Даже костей!
Миррари почувствовал, что это уж слишком. Его накрыло истерическим смехом.
Он оперся о ствол, цеплялся пальцами за шероховатую, испещренную трещинами кору, и смеялся, смеялся, смеялся. Пока не вывернуло наизнанку в жестоком спазме.
Цветочечки, язви их в корень до семисотого колена!
Красота великолепная.
Мать ее...
Миррари не замечал, как шевелится, вспухая, земля, как выстреливают из нее молоденькие побеги. Стебельки короткие, тонкие, пока еще тонкие, но на каждом - такой же бутон, уменьшенная копия старших. Наверное, под землей хоронились... корни... грибница... тело... которому требовалось мясо, чтобы дать рост давно созревающим почкам.
Внезапно ожгло бедро. Боль была... словами не описать. Миррари отпрыгнул и только потом посмотрел, в чем дело.
Росток. Мелкий, но уже с цветочком, и по стеблю что-то передвигается, какой-то ком... ну да, какой-то! Клок его, Миррари, собственной плоти, выдранный из бедра!
Да чтоб им...
Миррари поспешил убраться. От цветочного поля и из леса. Как можно быстрее... домой... в родную пещеру.
... Рана оказалась небольшой, но очень глубокой, едва ли не до самой кости. Миррари долго держал в руках колбочку из аптечки. Аптечку он берег на самый крайний случай, предпочитая обходиться силами тренированного организма. Аптечка - это уже совсем когда деваться некуда. Вот как сейчас. Рана слишком глубокая и слишком узкая, чтобы ее можно было прижечь. Не ковырять же ножом по живому!
Миррари решительно вскрыл колбочку. Тонкая серебряная пыль опустилась на рану. Ударило копьем внезапной боли... Впрочем боль тут же унялась. А рана начала заживать буквально на глазах
Наутро Миррари взял бластер, спустился в лес, к речке, и не пожалел заряда, выжег цветочные берега дотла.
Снег.
Первый серьезный снег в этом году. Он срывался и раньше, но быстро подтаивал. Земля отдавала накопленный за лето жар и не торопилась замерзать. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Долгую осень сменила зима.
Ветер с утра гнул деревья, а снег шел косой стеной, размывая день в сиренево-смуглую сумрачную мглу. В такую погоду по лесу бродить нечего. Только и остается, что сидеть в пещерном уюте, у костра... день за днем.
Миррари поворошил угли длинной веткой, метнулись по потолку багровые блики. Как там птички, готовы ли? Глина высохла и потрескивала, значит, готовы. Теперь аккуратно - чтоб не разбить прежде времени - выкатить несколько штук из жара, дать остыть. Остальное - назавтра. Утихнет же эта метель когда-нибудь. И тогда можно будет пойти на охоту. Чтобы запасы не трогать как можно дольше. Успеется, зима здесь долгая.
Прогоревший костер отдавал багровое тепло. От стен несло промозглой сыростью, затхлым запахом плохо проветриваемого жилья. Высокий свод терялся в полумраке, но даже невидимый, ощутимо давил на сознание. Не дело человеку отсиживаться в камнях! То ли дело - открытый всем ветрам склон, высокое небо и лес под ногами... Но долго там не проживешь. Особенно ночью и особенно зимой.
Полог, закрывавший вход в пещеру, трепало: ветер не собирался утихать. Поневоле думалось о стае мохнатых ублюдков, которые не пожелали покидать лес, остались зимовать практически под боком. Странно, что ни один зверь не рисковал подниматься наверх. Будто знал, что тут ему не обрадуются. Хотя откуда бы им знать это? Зверь, он и есть зверь. Неразумный то есть.
Миррари обдумывал, что делать, если стая все-таки решит заявиться в гости. Несколько ловушек на тропе и перед входом в пещеру он соорудил, теперь бы самому в них не попасться. Мысль о защите телепатической, поначалу отброшенная, обрела строгий порядок ежедневного ритуала: каждое утро Миррари обходил свои каменные владения и думал об огне, о всепожирающем огне, выжигавшем все живое в мертвый пепел. Наверное, стаю этот воображаемый огонь впечатлял: не лезли. Выли в лесу, поодаль от скал, но к самим скалам не лезли.
Метель бушевала без малого суток восемь. Потом снег стал сыпаться реже и реже, толстое одеяло облаков истончилось, разорвалось лохмотьями и разошлось в стороны, открывая тусклое, сизое от мороза солнце. Миррари надел снегоступы, отправился в лес.
Деревья стояли согнувшись. Их будет гнуть всю зиму, ниже и ниже, пока совсем не укроет снегом, причем с изрядной горой. До самой весны с порога родной пещеры будет великолепно просматриваться даль до самого горизонта - унылая белая пустыня, лишенная жизни. В ясный и морозный день, разумеется. В метельный и снежный в двух шагах ничего не увидишь.
Миррари собирал хворост. Несмотря на внушительные запасы, сделанные за лето, лишние вязанки в тягость не будут. Места в пещере хоть отбавляй. А пойдешь на поводу у лени, потом после десятой по счету метели наплачешься откапывать. Не сам ли недавно тяготился бездельем? Теперь работай, да успевай, пока погода звенит.
... Свирепый ветер повалил дерево, вывернул его с комлем, оставив внушительную яму, наполовину засыпанную снегом. Миррари ходил вокруг могучего ствола, пытаясь сообразить, как бы его дотянуть к дому. Задача казалась непосильной. Распилить? Ага, сейчас, ножом. Можно лазером разрезать, но... заряд... заряд лучше приберечь. Зимой, редкими ясными днями, батарея сутками от солнца подпитывается, да и то, хватает ненадолго, костер разжигать, если потухнет. Так-то в пещере температура постоянная, особый микроклимат. Но если в летнюю жару пещерный микроклимат в самый раз, то зимой хоть вешайся: холодно. Снаружи намерзнешься, потом дома сидишь, зубами клацаешь. Только огонь и спасает.
Миррари еще раз обошел ствол. Он и раньше слышал какой-то царапающий скулящий звук, но как-то без внимания оставил, а тут разглядел: дерево придавило зверя. Одного из тех самых безглазых тварей, что так доставали все лето. В последнее время они, правда, притихли, старались больше не нарываться. Но и Миррари не зевал. Вот и в этот раз стремительно обернулся, настороженно вслушиваясь, внюхиваясь в молчаливый, пришибленный морозом лес. Где один хищник, там, как правило, ошивается и вся стая. Только стаи сейчас и не хватало.
Отобьемся, если что. Но не вздумали бы со спины атаковать... навалятся толпой, сожрут.
Зверь лежал обреченно, даже не дернулся, хотя врага, конечно, учуял. Миррари чувствовал его страх как свой собственный. Сколько же этот гаденыш тут лежал, придавленный? И почему своих рядом нет. Интересно, можно ли вытащить... Теоретически, снега много выпало, может быть, просто придавило, а так-то кости целые. А что своих рядом нет, может, и к лучшему. В таких стаях больных да увечных просто и без особых затей жрут.
Сам Миррари предпочитал хищников - любых - не жрать. Брезговал. Хотя с голодухи, понятно, сожрешь все, до чего дотянешься. Но если есть выбор, то хищников лучше не трогать. Мало ли какие у них паразиты в кишках и мясе.
Мясо по-любому лучше выдерживать в костре, при высоких температурах, и как можно дольше. Чтобы уж наверняка. Миррари старался не думать о своих собственных паразитах, подцепленных на этой милой планетке. Пока со здоровьем проблем не было. Будем надеяться, что проблемы не возникнут и впредь.
Придавленный зверь вдруг вскинул слепую морду и обреченно взвыл.
- Эх ты, бедолага,- сказал ему Миррари, и сам поразился своему хриплому, сорванному вынужденным молчанием голосу. Надо будет позаботиться как-нибудь на досуге... песни попеть, что ли... или просто поорать в свое удовольствие... Мысль мелькнула быстро и так же быстро пропала.
Надо было помочь зверюге выбраться. Не все же время убивать их... пусть живет.
Миррари прилаживался, как сдвинуть проклятое дерево и при том не получить зубами от спасаемого (никакой благодарности тут не дождешься, это само собой), а сам думал. Воображение у тварей богатое, причем крепко завязано на физиологию. Тогда, летом, когда пришлось пугнуть стаю воображаемым огнем, по лесу потом валялось несколько трупов с вполне реальными ожогами. Интересно провести эксперимент. Даже если у этого экземпляра поврежден позвоночник, если внушить ему, что все в порядке, перелом - срастется?
Но для начала надо сдвинуть проклятое дерево. Ну или хотя бы его приподнять...
После нескольких неудачных попыток это, наконец, удалось. Мысленный пинок, и зверь пополз, выгребая всеми лапами. Успел да не весь: ствол вывернуло обратно, он грузно плюхнулся на прежнее место и придавил хвост. Воздух разодрало отчаянным визгом.
- Ну, приятель,- сказал Миррари, вынимая нож,- извини. А ты как думал? Ничего. Без хвоста прожить можно... Лежать!!!
Команда подействовала. Миррари не знал, надолго ли. Поэтому одним движением оттяпал придавленный хвост, и тут же отскочил назад и вверх, на ствол (а куда отскакивать - продумал заранее, по привычке уже, на всякий случай). И вовремя: пасть клацнула аккурат в том месте, где Миррари только что был. Чуть замешкался бы, и остался б сначала без ноги, а потом уже и без всего остального...
Зверь поднялся. Его мотало из стороны в сторону, но на лапах он все-таки держался. Значит, не было перелома, просто придавило, бывает. Или был перелом? Да как узнаешь...
- Иди,- сказал ему Миррари.- Иди отсюда. Пош-шел!
И тут же сам понял, что лучше бы убраться самому, пока у зверя не прибавило сил, пока он не созвал своим воплями всю стаю.
Миррари спрыгнул по ту сторону ствола, подхватил на закорки вязанку,- чтобы день совсем уж даром не прошел,- и пустился домой, напряженно ожидая погони. Погони не было. Но напряжение не отпускало до самого порога родных скал...
Позже, у костра, обгладывая кость, Миррари вспоминал дневной лес и улыбался, сам не зная, чему.
Ночь прошла беспокойно. Весь извертелся на жестком каменном ложе, выстланном зимними шкурами семирогов, сна ни в одном глазу, хоть плачь. Память жгла, давила, рождала слепую ненавидящую ярость. Терранский адмирал Ал Тропинин... С него все и началось. Схему пространственного боя за локаль Валема Миррари просмотрел уже потом. Гораздо позже. Когда получил доступ к архивам Службы Исторической Памяти. Тропинина можно было от души ненавидеть, но не уважать его было нельзя - превосходный тактик. А вот ту сволочь, ублюдка без роду и племени, уважать было не за что. Миррари накрепко запомнил его имя: Виктор Гришин. Искал потом... наивный, сколько в той Федерации этих гришиных. Но все равно искал. И упрямо надеялся, что найдет. Найдет и заставит подыхать о-очень долго.
Не нашел.
Может, его нашел кто-то другой. В конце-концов, на том транспорте Миррари был не один. А может, и не нашли... Или нашли да ничего с того не получилось. Если так, то Виктор Гришин наверняка уже вышел в отставку. Живет где-нибудь, на одной из планет Федерации, в тепле и комфорте, может, внуки у него уже родились, может, даже и правнуки...
Невыносимо. Думать об этом было просто невыносимо! Миррари смотрел в оранжевые язычки пламени, до хруста, до кровавых борозд в ладонях сжимая кулаки.
Дни шли, безликие в своей одинаковости. Миррари вел им счет, вырезая на деревянных столбиках фигурные выемки. Внутреннее упрямство заставляло делать эти столбики с филигранной ажурной точностью.
Иногда Миррари надеялся - и тут же гнал эти глупые надежды, гнал и надеялся снова!- что когда-нибудь, возможно, рядом упадет еще один истребитель. И пилот окажется девушкой. Из девушек часто получаются замечательные пилоты, общепризнанный факт. И вот одна из них... и незачем тогда возвращаться. Жить вместе, здесь, на этой благодатной планете, вдали от проклятой Федерации и проклятых войн, вдвоем. Дать начало новой расе...
Миррари даже вырезал из все того же дерева фигурки семьи - мужчину, женщину и детей разного возраста. Сделал им правильный дом в виде цветущего дерева химм... увидел бы кто из сослуживцев, живот надорвал бы от хохота. Совсем с ума съехал десантник, в куклы играется... Но злая насмешка над самим собой прогоняла тоску не настолько долго, как того бы хотелось.
Время шло. Никто не появлялся. Ни Служба Изысканий, ни девушка на подбитом истребителе, ни враги. Чувства постепенно переплавились в глухую неизбывную тоску. Иногда Миррари с отчаянием думал: пусть хоть кто-нибудь сюда явится! Кто-нибудь, с кем можно заговорить и услышать ответ. Не обязательно женщина и не обязательно человек. Иларийон обрадовался бы даже терранину.
Но безжалостное Небо не торопилось внимать его молчаливым метаниям.