Маячок был сделан топорно, без души и изящества: вопящее заклинание, завязанное на неприметный мелкий камешек. Торопливо сунутый в седельную суму при досмотре, он закатился на самое дно и тревожил Мышастого, заставляя того дергаться и прядать ушами. Даната он просто раздражал - как комариный писк над ухом раздражает пытающегося уснуть человека. Вздумай роттарские граничники подсунуть такое магу - тот бы взвыл, не проехав и версты. Волшебники остро чувствуют криво сплетенные чары. Но Данат, как и было заявлено, не маг. Данату вообще не положено понимать, что ему маячок подложили. Не иначе, еще одна проверка?
Пока что он сделал только одно: достал злополучный камешек и примостил его подальше от лошадиной шкуры. А потом - ехал, старательно привыкая не замечать настырный жужжащий зуд. Привыкнуть удалось версте на пятой. Тяжелее всего было удержаться: в отличие от мага, гребень мог бы расплести докучливый наговор одним движением пальцев. Об этом не спрашивали на границе; более того, этот навык Даната не был отражен ни в подорожной, ни в проспекторской грамоте. А значит, и проявлять его лишний разнее стоит.
Те, кого называют "гребнями", делятся на две очень несхожие группы, и пути их пересекаются редко. Большинство, получив свидетельство об окончании учебы, становятся консультарами и работают открыто: ведут прием ("знаете, я бы рекомендовал убрать эту картину из детской вашей дочери, а лучше - и вообще из дома... Да, кошмары обязательно прекратятся"); устраняют последствия неудачной волшбы - если, конечно, те не были необратимыми; помогают лекарям в лечебницах вроде Сар-Контэн. Работа их безопасна, неплохо оплачивается и, главное, мало кем воспринимается всерьез - что очень на руку их коллегам, которые не получали свидетельство и не значатся в списках выпускников Поместья.
Таким, как Данат.
Кстати, цеплять маячки - это часть обычного приема для въезжающих в Роттар, или Данат удостоился особой чести? В любом случае, пора вспомнить о просьбе Дабера Тэрба...
Итак, что необычного? Дороги - да, ровные, широкие, без выбоин и луж, покрыты плавленым камнем, обсажены деревьями для тени и приятного вида. В основном - пирамидальные тополи. Стволы тополей побелены, да не сплошь, а полосами, наподобие моряцких тельников - даже в сумерках дорога видна отлично. На перекрестках - указатели из камня, редко - деревянные; надписи четкие, краска свежая...
Из записей в пустом кристалле
Согласно старым, еще имперским картам, в Роттаре (и герцогстве, и столице) сходились три крупных дороги. Здесь оканчивались Прибрежный и Дальний тракты - их отмечали толстые серые линии, приходящие с запада и с севера. Имперские тракты прокладывали на века; плиты из плавленого камня ложились на специальную подушку, секрет которой, по слухам, еще хранит гильдия дорожников - однако нынешние большаки в Империи хоть и надежны, но до легендарных трактов Времени Расцвета не дотягивают.
Еще одна линия, заметно тоньше, уходила на восток, к смолокурням Крофтона и заброшенному перевалу, рядом с которым была Форисская каменоломня, а при ней - поселок. Служила она в основном для вывоза камня - вон сколько его пошло на мостовые! Говорят, последнее время повысился спрос и на смолу...
Дорога, по которой ехал Данат - северо-западная, через Фэннию - на карте не значилась вовсе, как малопригодная для серьезных путешествий. Однако и копыта Мышастого, и ноги проспектора, которому лучше думалось при ходьбе, убеждались в обратном: покрытие сделало бы честь имперскому тракту, а торговые большаки Энгвальта или Приморья не шли с "малозначимой провинциальной дорогой" ни в какое сравнение. Камень явно плавили магией, а связующих чар в подложке намешано едва ли не столько же, сколько песка - и сделано это было быстро, в считанные месяцы. Зачем? Только ли для того, чтобы зерно без потерь достигало хранилищ?..
Как и большинство "гребней", Данат не особо доверял чарам. Но дорога - вот она, и путешествовать по ней легко и удобно и ему, и местным жителям. Время от времени, вернувшись для скорости в седло, он обгонял селянские телеги, запряженные степенно шествующими волами; такие же иногда попадались навстречу. После памятных граничников, из местных ему встречались по большинству землепашцы.
По ним и сложилось впечатление. Точнее - по их взглядам, которые проспектор ловил на себе чаще, чем хотелось бы. Взгляды с почти одинаковым прищуром самых разных глаз, на лицах разного возраста и пола. Не злобные, не напуганные. Скорее, лукаво-самодовольные, словно говорящие: "А-а, чужак, ну-ну... А мы тута кой-чё знаем, вот! А ты - не-а!"
На третий день Данат начал подозревать, что они по-своему правы.
Заставы на мостах взимают плату, полсребрушки - имперские 'чешуйки' берут, хотя и морщатся напоказ...
Толстопалая ручища мостового стражника с неожиданной ловкостью приняла монету, покрутила ее в пальцах и подняла на свет. Щетки бровей ушли глубоко под шлем: - Эт-та шо ж, узурпатырская?
Данат, уже знакомый с местными обычаями после предыдущего моста, безразлично бросил:
- Ехать-то можно? Или перечеканки ждать? - беззлобно усмехнулся путешественник.
- Чего ждать-то? Езжай себе...
Данат никогда не был патриотом. Его императорское величество Кром Пятый, чей профиль украшал злополучную "чешуйку", был для ушлого проспектора просто изображением - и, как он догадывался, одним из тайных работодателей. Ценность его величества, опять же, определялась сутью заданий - и выплаченным за них серебром. "Великий Тамр", "Время Расцвета" - слова, давно утратившие смысл для большинства жителей Приморья или Лесного пояса.
Пустыми эти слова были и для Даната.
- Оттого и бардак у вас там, что хозяина нету, - долетело сзади.
Данат сделал вид, что не услышал.
- И всем-то все равно... - не унимался мостовик.
Данат не обернулся.
... То же и в трактирах: серебро в ходу любое, хоть бусины из хэниморских джунглей, лишь бы чистое и полновесное.Чего нет: движения войск (по крайней мере, видимого мне); разговоров о войне; и, чуть не впервые, клопов в трактирных матрацах...
К трактирам явно приложили руки те же мастера, что и к дорожному полотну. Возведены они были сравнительно недавно и одинаковым способом: стены из плавленого камня, оштукатуренные и выбеленные, крыши из золотистой соломы и небольшие, но - надо же! - застекленные окна. Причем было непохоже, чтобы эти стекла недавно меняли - то ли драки тут не в почете, то ли выбить такое окно сложнее, чем кажется. Над дымарем вилась еле заметная сизая струйка; ноздри дразнил запах жаркого, невыносимо острый после целого дня пути. Но Данат не спешил - надо же осмотреться, отработать еще несколько монет из "более чем удовлетворительной компенсации".
Итак, объект осмотра: трактир. Точнее, целый постоялый двор, с аккуратной вывеской "Двухолмский погребок" над воротами. Дорога ныряет в низину меж двух пологих холмов, по склонам которых рассыпались деревенские хаты, и вливается в Прибрежный тракт. В деревню - стало быть, Двухолмье - уходит дорожка попроще, но тоже ровная и чистая. Заметно, что многие дома значительно старше: глинобитные, с чуть оплывшими стенами и нахлобученными по самые окна зелеными шапками замшелых крыш. Лишенные чар, не считая простейших бытовых обрядов; похожие друг на друга, но все же неуловимо разные.
Новая часть деревни состоит из крытых соломой домов плавленого камня, одинаковых абсолютно - одинаковый план постройки, одинаково подстриженные кровли, один и тот же неслышный гул действующих домостройных чар. Даже выведенные синей краской по побелке традиционные узоры кажутся сделанными под один трафарет.
Вход в трактир был обведен таким же рисунком, якобы способным охранить от зла (цепкий взгляд проспектора вычленил из переплетения синих линий достаточно правдоподобные очертания охранных Знаков). Дверь была приветливо отворена - заходи и ешь. Но прежде надо было разместить Мышастого.
Данат предпочитал путешествовать пешком, если позволяли расстояния, или пользоваться портальной сетью, если позволял кошелек - добираясь до цели, опять же, на своих двоих. Мышастый - неприметный мерин соответствующей масти - был предоставлен вместе с "прочим оборудованием" для этого конкретного задания и, по сути, был его, оборудования, неотъемлемой частью. Портальная сеть не распространялась на Роттар - как ввиду местной политики, вытеснившей все, что было связанно с Орденом и имперской Канцелярией, так и из-за близости Сероземья, вблизи которого заклинание переноса сбоило в двух случаях из трех. Пешком же добираться через все герцогство было бы долго и неудобно.
По установленной бардами и ими же поддерживаемой традиции, принято описывать отношения между героем и его скакуном (или одром - кому как повезло). Публика вот уж несколько веков умиляется трепетной заботе князя Халлека о боевом коне, или смеется над злоключениями Сардайна-знахаря, злосчастного владельца норовистого ишака. Данат, однако, был не самым удачным героем для легенды, или хотя бы байки: партнерство между проспектором и конем, сложившееся за время пути, было равно далеким и от дружбы, и от препирательств. Данат ехал, выбирая путь и обеспечивая корм. Мышастый вез. Вот и всё.
Брать коня в Сероземье Данат не собирался. Путешествие по восточным склонам Ак-Торана - а тем более дальше, в Серых Землях - требовало не столько скорости, сколько осмотрительности. Да и опыт первых экспедиций показывал, что лошади в Сероземье чувствуют себя плохо и гибнут даже чаще людей. Поэтому Мышастый останется в Форисе, последнем лебаррском поселении по эту, нормальную сторону хребта. Если экспедиция будет успешной, Данат вернется за ним осенью и на нем же отправится обратно. Если нет, лебаррийцы не дадут пропасть Мышастому: хорошая лошадь всегда в цене.
Данат, усмехнувшись, пригладил и без того аккуратную гриву коня: привычка перебирать варианты и учитывать среди них собственную смерть давно стала частью проспекторской натуры. Люди смертны, а проспекторы - чаще и быстрее прочих. Ларец с распоряжениями "на последний случай" лег в банковское хранилище после первого же гонорара. С тех пор на счете, известном лишь его доверенному распорядителю, скопилось достаточно, чтобы родителям не грозила нищета, сестры вышли замуж не без приданого, а брат мог начать свое дело. Работать на двух работах действительно выгодно - и совсем не потому, что платят много. Тратить некогда.
Ну, почти некогда: вот и на трактирной конюшне пришлось оставить четверть сребрушки за корм и еще столько же - конюху. Тот поклялся - верностью Хозяину - что конь почтенного проспектора будет еще более доволен пребыванием в "Двухолмском погребке", чем сам путешественник. Удовлетворившись такой необычной клятвой, Данат отправился в общий зал, где не без труда нашел пустой столик.
Данат заказал жаркое и квас, вызвав удивленный взгляд подавальщицы. Вспомнил, что квас, как и хлеб, здесь принято подавать всегда, к каждому блюду, кроме похлебок. Пожурил себя за "прокол", который в других обстоятельствах - будь он действительно шпионом - мог бы стоить жизни. Порадовался, что это не так. Задумался - что бы на его месте сделал обычный путешественник, которым он, собственно, и является? И, спохватившись, заказал-таки кружку знаменитого роттарского эля.
Не на работе же...
Можно.
... Что есть: портрет ГжещаВечного(его здесь принято называть Хозяином) в каждом общем зале, на почетном месте. Картины совершенно одинаковы в четырех виденных мною трактирах; очевидно, не обошлось без магического копирования. Вообще, чар здесь наплетено столько, что в иных местах трудно дышать, не срываясь на надрывный чих...
- Будь здоров, что ли, - басовито пожелали из-за спины.
Данат, обернувшись, уперся взглядом в объемистое брюхо, перетянутое алым кушаком. Миновав потертый кожаный жилет и малиновый ворот рубахи, взгляд проспектора достиг лица - скуластого, с выбритой до синевы тяжеленной челюстью и нахмуренными бровями под не слишком высоким лбом. Шея отсутствовала как факт.
- Благодарю, - отозвался Данат, внутренне подобравшись. Ошибиться было трудно: таким тоном желают здоровья те, кто намерен его вскоре собственноручно поубавить.
- По нраву ли эль? - осведомился непрошеный собеседник, обойдя стол и опустившись на скамью напротив. Двигался он быстро, с легкостью, неожиданной для человека такого сложения и возраста: в коротком ежике стрижки, торчащей бороде и насупленных бровях изобиловала седина.
- Как я и слышал - выше всяких похвал, - умение вести беседу, не отвлекаясь от дела, не раз выручало Даната. А собственно дело - способность видеть узоры Силы - и вовсе спасало жизнь. "Стальные жилы", "идущий-по-ветру" и "громовой кулак", вплетенные в тело незваного собеседника, дополнили картину - и, как это ни странно, успокоили.
И когда тот, грохнув по столу ладонью, привстал и зловеще осведомился: "Так шо ж ты его пьешь не по-людски?!" - Данат улыбнулся искренне и невозмутимо:
- Будем считать, что я его еще не пил.
И добавил, глядя прямо в округлившиеся глаза верзилы:
- Я возьму еще две кружки - по одной, тебе и мне. А ты мне покажешь, как здесь принято пить. Идет?
Задира так и завис над столом. Чужак - казавшийся пусть не совсем хилым, но далеко не здоровяком - не боялся, не злился и не хватался за оружие. Бить теперь было не за что, да и просто некрасиво - особенно в ответ на предложенное угощение.
Гулко хохотнув, он опустился на скамью и протянул руку:
- Я - Дак. Бывший ротный "железных шапок". На покое здесь, за порядком смотрю.
И рявкнул в сторону:
- Ждых! Два пшеничных спроворь!
Кружки были стеклянные, чистые, словно хрусталь на дворянском столе. Наблюдая, как медленно оседает густая пена над жидким солнечным светом, Данат улыбался. Улыбался и осторожно, постепенно отпускал нити Силы. Мягко и медленно, чтобы, упаси небо, не порвать без надобности. Пусть бывший ротный и дальше радуется жизни, и ходит легко, и крепкой будет его рука, поддерживая в Двухолмье порядок. И пусть ему будет невдомек, что случилось бы, попробуй он ударить заезжего проспектора...
Тем временем Дак, выглядевший по-прежнему грозно, но уже не угрожающе, сгреб кружку, встал во весь рост и отсалютовал портрету, проревев:
- Вечно живи, наш герцог!
- Вечно живи! - подхватили остальные посетители неожиданно стройным хором.
А проспектор, не успев опьянеть, стал кристально трезвым.
Потому что в ответ на здравицы, навстречу протянутым кружкам, из портрета заструились невидимые пряди силы. Ненавязчивые, мягкие, почти незаметные. Точнее - совсем незаметные для всех, кроме магов - и гребней.
В чем их суть? "Чтобы разобраться, надо разобрать". Войти в контакт, расплести нити, разрушить чужое заклинание... и тем самым - оставить след.
Можно, конечно, притвориться обычным человеком, позволить заклинанию коснуться себя - и судить по его действию.
Можно, но рисковано: что, если потом не успеешь его погасить? Или уже не захочешь: похожими "нитями" опутывают жертв жальники и стырги, лишая воли к сопротивлению. Целители из Ордена Света, спасая пациентов от болевого шока, тоже используют похожее плетение - но чуть иное...
Тем временем нить протянулась и к Данату, и времени рассуждать уже не осталось. Он почти ощутил ее прикосновение - и отстранился, не сходя с места: "Я - не я, и кожа не моя, плоть не моя, нет здесь меня..." Нить на миг застыла в нерешительности, а потом рассеялась, будто ее и не было. А поскольку Данат был в этом трактире единственным гребнем, никто этого и не заметил. Разве что портрет нахмурился чуть больше прежнего.