|
|
||
МОЙ ГОСТЬ Встал я в этот день, как и обычно в последнее время, рано. Мне надо было оформить льготы на коммунальные услуги. Дальше тянуть с этим делом я уже не мог. Да и сил на все эти мучения оставалось всё меньше. Уже больше месяца бился, как головой об лёд, пытаясь выбить для себя от государства полагающуюся мне по закону пенсию по инвалидности. А ведь мне очень бывает в последнее время тяжело. Иногда просто сил не остаётся даже на то, чтобы подняться хотя бы с постели, не говоря уже обо всех этих мучительных простаиваниях в очередях, о добывании всяких там бумажек, на томительное собирание которых меня обрекли с тех пор, как врачи отказались лечить мою страшную болезнь, запущенную до последней стадии. Мне дали коробочку каких-то химиотерапевтических таблеток, вот и всё, чего заслужил я, очевидно, всю жизнь беззаветно трудясь на пользу обществу. Впрочем, в том, что к человеку нашему со стороны государства отношение более чем циничное, я уже давно убедился на примере других, мне бы только хотелось скорее со всем этим уже и покончить. Чтобы отдыхать душой, получая хоть какую-то жалкую сумму, выделяемую для дальнейшего существования. Со столькими унижениями, проявленными не только ко мне, но и ко всем остальным гражданам, я ещё не сталкивался. Но именно этот день, в отличие от других дней, для меня оказался на редкость удачным. Вот всё у меня как-то пошло вдруг. То ли день такой выдался в череде дней суетливых и бестолковых, то ли на самом деле все мытарства, запланированные на мою долю, остались позади. И вот он, наконец, подумал я, и первый день за последние два с лишним месяца, который можно, пожалуй, занести в списки удачливых. Правда, мне пришлось немного поволноваться в Комитете по социальным льготам для пенсионеров и инвалидов, куда меня направили за несколько дней до этого из Пенсионного Фонда. В этом Комитете женщина, принимающая посетителей, преимущественно старичков, потребовала вдруг от меня официальное направление от пенсионного фонда. А мне же его на руки, оказывается, не дали. Вот я так и сказал этой работнице Комитета, что у меня этого направления нет, но всё же меня сюда направили именно из Пенсионного фонда. Дескать, не стал бы я по собственной инициативе сюда приходить, не правда ли? Ничего не знаю, последовало в ответ стандартное. Нужна вот такая бумага. И мне показали эту бумагу. Нет бумаги — до свиданья. — Да мне что же, больше делать нечего, — ответил я, — как разгуливать по всем этим фондам? — А вы сделайте так: возьмите это направление и приходите к нам с ним опять. А без него мы вас принять права не имеем. Меня такой отказ, произнесённый в который раз за последнее время, откровенно говоря, просто вывел из себя. Ну, сколько же можно? Я что им, мальчик на побегушках? Мне что, больше и делать нечего, как мотаться из одного конца города в другой, в очередях отстаивать, а всё потому, что кто-то забыл дать мне какую-то бумажку? — А вот никуда я не пойду! — неожиданно для работницы Комитета заявил я категорично, — ведь если они там знали, что вы с меня потребуете это направление, так почему же не дали его мне, направляя сюда? — А уж это вы у них и спросите, — довольно спокойно ответила мне эта женщина, заметно теряя ко мне интерес, — это не наши проблемы. Вот тут-то я и вскипел. Уж и не помню, что говорил им, но говорил так громко, что многие из находящих там стариков и старушек слышали. Некоторые, может быть, и разделяли мои слова, но у них, похоже, уже не оставалось сил присоединиться ко мне хотя бы сочувствующим взглядом или одной-двумя фразами, произнесёнными в мою поддержку. Они все выглядели как выжатые и почти высохшие уже лимоны. «Неужели когда-то и я буду на них похожим? — невольно мелькнуло в моей голове. Да лучше умереть, чем вот так доживать свой век!» Их глаза так и оставались бесцветными, они настолько были заняты какими-то своими мелочными проблемами, что всё остальное для них не имело никакого смысла. Так же, как и мой крик. Они только морщились от него, крик этот раздражал их ушные раковины, как, скажем, назойливое мушиное жужжание. Этой бессердечной, как и многие другие, женщине я так и сказал, что больше не хочу выглядеть идиотом по чьей-то нерадивой халатности. Ну, сколько, дескать, можно издеваться надо мной из-за каких-то несчастных трёх тысяч, которые в итоге мне станут выдавать лишь некоторое время, может быть, и пару месяцев всего лишь? Ну как же можно вот так изощрённо, изо дня в день мучить и мучить смертельно больного человека, сокращая и без того короткий отпущенный ему срок всеми этими хождениями из кабинета в кабинет? И за что всё это? Ну что такого плохого сделал я государству? За какие такие провинности перед ним оно так меня ненавидит в лице тех его чиновников, которые изобрели всю эту издевательскую череду унижений, через которую мне приходится пройти, чтобы добиться этой жалкой подачки? Всё равно прожить я на эти деньги не смогу, вот разве только умереть, так без пенсии это и получилось бы быстрее. Признаться, мне уже не раз приходила в голову такая мысль: поскольку заработанные мной ранее деньги исчезают быстрее, чем я предполагал, так надо и оставить в покое эту затею с пенсией по инвалидности. Хотя бы для того, чтобы не покорным рабом умереть, а гражданином Вселенной. Умереть с голода, не опускаясь до состояния остальных жителей этой несчастной страны, терпящих издевательскую, безжалостную, человеконенавистническую систему, ломающую психику, доводящую их до скотского состояния. На крик мой из кабинета вышел довольно солидный с виду, холёный человек. Хорошо одетый, приятно пахнущий дорогим мужским одеколоном. Чиновник. Очевидно, начальник этого Комитета. У входа я видел блестящий никелем джип. Наверняка это его машина. К моему удивлению, начальник оказался человеком чутким и отзывчивым. Вот он-то одним лишь своим появлением и выручил меня в этот день от предстоящих мне и на этот раз мучений. Начальник вошёл в кабинет, где мне дали от ворот поворот, и приказал женщине, которая меня так легко отфутболила, чтоб она всё требуемое мне тотчас выдала без всяких проволочек и без придирок. И хотя чиновников, особенно в последнее время, я не особо жалую, но этому я был очень благодарен. Хоть один раз за весь истекший месяц мучения мои чуть сократились. И то уже хорошо. Спасибо ему хоть за это. И вот я свободен. Просто не верится, что мне всё удалось так быстро закончить. А я-то думал, ещё неделю доведётся мытариться, мотаясь из одного конца города в другой по их бестолковой нерадивости и бессердечному отношению к посетителям. Сажусь в свой старенький микроавтобусик фирмы «Тойота», возвращаюсь домой. Подъезжаю к гаражу, выхожу и сталкиваюсь с соседом. Он через три от меня гаража. Разговорились. Давно не виделись. Он узнал, что я пенсию по инвалидности оформляю, спросил, а какая у меня, дескать, категория. Самая худшая, отвечаю ему,— третья. У меня ведь рак в последней стадии. — А вот это ты уж не скажи, — он мне отвечает, — лучше бы вторая была. По второй на 800, кажется, рублей больше платили бы. — Да какая разница, — говорю ему, — три тысячи получать или на восемьсот больше, всё равно для меня это не деньги. Сам знаешь. Я же за один день когда-то больше зарабатывал, пока вот не заболел. — Да, это уж точно, — подтвердил он. Поболтали мы с ним о разном. О причине инвалидности расспрашивать соседа я не стал, чего зря в душу влезать. Оказалось, что и у него тоже первая группа. Наверное, что-то серьёзное. Запросто так от государства нашего вряд ли чего дождёшься. Что-то у него, кажется, с желудком. То-то, как я погляжу, он совсем исхудал. Одна кожа да кости. Вот он и в гараж редко стал приходить. А раньше он здесь и дневал, и ночевал. Пил много, и мне частенько предлагал сообразить на двоих. Я отказывался, но пару раз отвертеться от его предложений не смог. Я уже машину в гараж загнал, ворота закрываю, как вдруг он подошёл ко мне и говорит: — А тут к тебе человек какой-то приходил. Он у гаража твоего стоял да всё тебя спрашивал. Я этому сообщению очень удивился. Вряд ли кто-то из оставшихся у меня друзей мог вот так заявиться ко мне без предварительного звонка. Разве только, если у них что-то экстренное произошло бы. — Ну, а как он выглядел, этот человек? — задаю ему вопрос, — ты случайно не помнишь? — Почему ж не помню? — Отвечает. — Обижаешь... Знаешь, он такой с виду высокий, чуть сутуловатый. Ну, и чёрный... Мне это определение показалось несколько странным. — Как это, чёрный? Совсем, что ли чёрный? Негр? — Да нет, — смеётся, — просто он шатен, высокий такой, сутулый. А ты что же, не знаешь его? — Пока только предполагаю, — отвечаю ему задумчиво, пытаясь догадаться, кто бы это мог быть. Ну не говорить же моему соседу, что ни на одного из моих друзей человек этот нисколько по внешности, запечатлённой им, не похож. Хотя, может быть, он немного ошибся, пытаясь мне этого человека описать. Может быть, у него что-то и со зрением, а не только с желудком. Ведь я так и не узнал, по какой причине ему инвалидность дали. О расположении моего гаража знали только два друга. Это были всё те же Т. и П. И больше никто, думаю, об этом знать не мог. Вот разве только брат мой, но если бы он приехал сюда с Украины, то обязательно бы позвонил, причём позвонил бы за несколько дней вперёд. Думаю, что это нереально. Ну, не мог он ждать меня у гаража. Но кто же это тогда? Может быть, всё же это был П? Но какого чёрта, в таком случае, он мне не позвонил? А потому, что не успел застать меня дома, вот почему! Ведь из квартиры своей я ушёл рано, а он, видимо, надумал меня проведать, вот и проведал. А в результате, не застал меня. Очень жаль, конечно, но он сам же и виноват. Нельзя поступать так безрассудно в наши дни, когда всего этого легко можно избежать, заблаговременно предупреждая. Неужели ему не жалко собственного времени, потраченного вот так впустую? В том, что это не Т., я почти не сомневался. Этот-то вряд ли и помнит чётко, где расположен мой гараж. У него такие мелочи в памяти обычно не задерживаются. Хотя, вполне возможно, что месторасположение моего гаража Т. и запомнил, только вот прийти ко мне сегодня он вряд ли мог бы. У него, кажется, в этот день выходной, и он наверняка дрыхнет сейчас, отсыпаясь после вчерашнего. Насколько я осведомлён, Т. вчера чуть перебрал, будучи в гостях. И я знаю, что после этого Т. обязательно долго будет приходить в себя. Он тяжело переносит все эти излишества, но и избегать их Т. не в состоянии. Более того, ему всё это нравится, хотя после он и жалуется долгое время на то, что спиртное очень отвлекает его от настоящего дела, доставляет массу мелких и крупных неприятностей. Но, как Т. уверяет меня, он без всего этого, дескать, жить всё равно не сможет. И если этого всего его лишить, признавался мне иногда Т., так я, пожалуй, и не стал бы дальше барахтаться в этой дурацкой, лишённой хоть какого-то смысла жизни. Определённо: он скептик с ярко выраженным ироничным оттенком. — А зачем мне такая жизнь, — продолжает он рассуждать иногда, заражая и меня своим скепсисом, — если кругом одни лишь ограничения и запреты? Нет, я так не смог бы и одного года протянуть! Думаю, что, скорее всего, это был всё-таки П. Только от него и можно ждать подобных сюрпризов. Возможно, П. перестало, наконец, колбасить, вот он ко мне и пришёл, подумал я. Да не застав меня в квартире, П. прошёл к моему гаражу, надеясь именно там меня и встретить, чтобы приятно удивить. Для этого П. наверняка приобрёл бутылку пива или маленькую чекушку водки, которой он меня и попытался бы соблазнить уже на расстоянии, при подъезде к гаражу. Ни П., ни Т. мне сегодня ещё не звонили. Дело в том, что из дома вышел я рано. Вот их беспокоить и не стал. Ну, зачем же будить человека в то время, когда сон его самый сладкий? — Спасибо, что передал, — поблагодарил я соседа и уж собрался было уходить домой, как он опять заговорил со мной. Уже вдогонку. — А ведь он даже два раза сюда приходил, — добавил он к уже сказанному им, — примерно через полчаса. Очень он мне нужен, объяснял мне. — Хорошо, — ещё раз поблагодарил я своего бдительного соседа, — я сейчас разберусь, кто бы это мог быть. — А что, ты даже не предполагаешь? — Да я уже догадываюсь. Осталось только уточнить. Ну, до свиданья. — Желаю удачи. С тем я и ушёл. Вернувшись домой — а на девятый этаж пришлось подниматься мне опять пешком, лифт четвёртый день как не работал,— я тотчас принялся звонить по очереди своим друзьям Т. и П. Но оба телефона были заняты. Значит, они как раз беседуют друг с другом, догадался я. Так часто бывало. Я перезванивал им обоим ещё несколько раз в течение часа. Но всё то же: беседуют, не умолкая. Тогда я принял очередную порцию лекарств из трёхлитровых банок: травяные отвары всякие, настойки из бутылочек, а после, прождав минут десять, покушал каши с варёной курицей, после чего и прилёг на диване. Да как-то незаметно и уснул. Разбудил меня резкий телефонный звонок. Честное слово, когда-нибудь он меня сделает заикой! Я вскочил с дивана, побежал к тумбочке, схватил трубку. Звонил мне Т. И я тотчас, не сходя с места в карьер, спросил его, а не заходил ли он ко мне сегодня? — Нет, ответил он, — я к тебе сегодня не заходил, а что? Тут я ему всё и рассказал. Т. меня внимательно выслушал, да и предположил так, что это, возможно, был П. Что по всем названным мной приметам больше всего это похоже на него, пожалуй. — Да, но ведь П. нельзя назвать высоким и уж более того, сутулым, — заметил я, пытаясь ему возразить. — Ну, хорошо, — согласился Т. со мной, и в свою очередь возразил уже на мою реплику, — но ведь, согласись, что и блондином П. назвать тоже нельзя. Не правда ли? Мне не оставалось ничего другого, как согласиться с моим другом Т. Да П., действительно был брюнетом, хотя и поседевшим уже, но именно брюнетом. Если бы придраться к словам моего друга Т., то нашего общего приятеля П. скорее можно было бы считать седым, чем чёрным. Если брать в расчёт именно цвет волос человека, который ко мне приходил и ждал меня у моего гаража. Я ещё раз позвонил П. , но там трубку никто не брал. Возможно, П. ушёл куда-то, скорее всего в интернет. Это в самом центре города, он там часто пропадал. Мы с Т. к этому уже привыкли. Знали, если П. не отвечает нам, значит, он в интернете или же его просто-напросто колбасит, как я уже заметил ранее. Так про себя мы с Т. называли депрессии, периодически случающиеся с нашим приятелем. В последнее время это с ним происходило всё чаще. В такие дни П. нам не звонил, да и разговаривал он с нами неохотно, с некоторым даже раздражением в голосе. Так, словно обижался за что-то. Мы уже привыкли к таким переменам в его состоянии, поэтому в то время, когда П. в очередной раз колбасило, и я и Т. старались его зря не беспокоить. Вот перестанет П. колбасить, — утешали мы себя вполне реальной надеждой, — так он сам нам и позвонит. Я ещё немного поспал, затем принял опять все лекарства по очереди, поел и, включив телевизор, стал смотреть какой-то очередной сериал. Я-то в них не разбираюсь совершенно: да они все для меня на одно лицо. И тут П. сам мне как раз и позвонил. Как и Т. ранее, я всё ему изложил в мельчайших подробностях о приходе ко мне странного гостя. Я так надеялся, что это как раз и был П. А ведь больше некому. Пожалуй, именно П. и оставался для меня последней надеждой. Я ведь знаю, что никто, кроме моих приятелей не знает о том, где находится мой гараж. Я стараюсь это от всех других скрывать. Не знаю, зачем. Наверное, из предосторожности, которая, впрочем, мне и не характерна вовсе. Но в случае с гаражом именно так и выходило. В том, что о гараже моём никто посторонний не знал, я был просто уверен. Да, точно! Никто не мог туда прийти, а более того, ещё и ждать меня там, не застав дома. Вот я всё это П. и изложил со свойственным мне волнением в голосе. П. слушал меня, не перебивая. А когда я закончил П. вдруг меня спросил: — А ты мне ещё раз скажи, как он его описал? — Он сказал мне, что этот человек был высокий ростом, худой, чуть сутуловатый и чёрный. — Именно чёрный? — Да, он именно так и сказал. — Ну, так это твой чёрный человек, наверное, — хмыкнул друг, как всегда найдясь в ситуации и, удачно в очередной раз пошутив. И мы с ним оба беззаботно тотчас и рассмеялись над этой не очень-то весёлой шуткой. И тут вдруг до меня дошло. И мороз от такой неожиданной мысли, которая меня осенила, волнами так и прошёл по моей коже. А вдруг это и вправду был мой чёрный человек? Два раза ведь приходил он, не поленился и пешком подниматься на девятый этаж, да и настойчиво ждал меня. Вот только не дождался, в этот раз. С тех пор, как всё это случилось, прошло почти два месяца. Состояние моё с каждым днём ухудшается. И вот уже мне едва удаётся подняться с постели. Мне периодически колют морфий — это единственное средство, которое хоть на какое-то время избавляет от мучительных болей, которые я стал испытывать. Я лежу в той комнате, где находится собранная мной библиотека, и мысленно я прощаюсь с книгами, с рукописями своими, с компьютером. Читать их больше не могу, а у компьютера долго мне не продержаться, да и зрение всё слабеет, буквы расплываются передо мной, я не могу больше их различать. Как только в коридоре раздаются шаги, я невольно настораживаюсь. Всё жду звонка в свою дверь. Но чёрный человек так и не приходил больше ко мне. Так неужели я ошибся? |
|