Перебравшись в Москву, Док сделался ярым монголофобом. Удивила меня подобная метаморфоза, ибо, выросший в пестроте тбилисских общин, почтенный Арчил Шалвович есть абсолютно толерантный субъект. По прибытии в Златоглавую, помотавшись по временным пристанищам, Док осел в Каменной Слободе. Окна его кельи выходили аккурат на фасад монгольского представительства, которое из-за круглосуточной суеты обитателей больше смахивало на ярмарочную ночлежку. Вот через месяц-другой после водворения в районе арбатских подворотен, Док и стал, используя ненормативную лексику очень грубо отзываться о соседях, презрительно обзывая последних "монгольцами".
Поначалу я решил, что сработала генетическая память - семь столетий тому гвардейцы Чингисхана под началом Джебы и Субудая много мерзостей натворили на многострадальной грузинской земле. Как-то, выпивая с Доком, я затронул тему. Академически образованный Арчил затеял обстоятельную лекцию, начав с истории зарождения улуса, помянул добрым словом Есугей-багатура*, подробно живописал преодолённые юным Темуджином* на пути к Великой Ясе препятствия и в заключение озадачил меня, заявив, что вливание степной крови положительно сказалось на этногенезе иберийских народов. Ни черта не поняв, я напрямую поинтересовался причиной нынешней неприязни к потомкам славного Борте-Чино*.
- Суки они, - ответил Док - Верди не любят!
Всё встало на свои места. Страдающий острой формой меломании Док истово почитает итальянскую оперу. Особенно Верди. В частности Риголетто.
На первые московские гонорары Шалвович приобрёл серьёзную стереосистему и, облазав Горбушку, обзавёлся СЕМЬЮ интерпретациями истории трудных взаимоотношений герцога Мантуанского со своим шутом. Удалённый от семьи Док регулярно впадал в смутное состояние и, как уважающий себя интеллигент, для снятия душевного напряжения использовывал продукцию популярной фирмы "Кристалл".
После третьей Док включал любимую версию с Пласидо Доминго в заглавной роли, хотя, по его мнению, с партией Джильды Илеана Котрубас справлялась не очень. Приняв на грудь половину литровой ёмкости, Док начинал испытывать нестерпимое желание поделиться своей радостью с окружающим миром (западло слушать Верди в одиночку). Динамики выставлялись на подоконники, регулятор громкости выворачивался до упора и Док включал старый, но очень пронзительный вариант с Тито Гоби и Марией Каллас. За ночь Шалвович осиливал до пяти версий.
Мне не приходилось общаться с монголами. Никогда. Так сложилось. Поэтому, я не имею представления - любят ли они бельканто? Скорее всего нет. Интуиция мне подсказывает. Хотя, может я и не прав. Но, даже не принимая во внимание этническую принадлежность субъекта, принудительное прослушивание вокализов герцога в шестом часу утра может довести до озверения кого угодно. Обитатели общаги изучили творение великого миланца до малейшего нюанса. И, что естественно, затеялась конфронтация. Куча монгольцев против одинокого, но стойкого, несокрушимого гурийца.
Я вмешался в самом разгаре пока ещё идеологической войны. После двухнедельного вояжа по костромским болотам я прибыл субботним вечером на Ярославский. Выбравшись из пьяного вагона уткнулся в прицепленную к стоявшему на противоположной стороне платформы составу табличку - "Москва - Улан-Батор". По перрону сновали монгольцы с клетчатыми баулами. Получив ассоциативный посыл, решил проведать любимого меломана. Прихватив на Смоленке упаковку "Хайнекена" я свернул на булыжную мостовую. Отражаясь от камня фасадов по переулку гремело -"... questa o quella, per me pari sono..."
Док пребывал в мрачном состоянии: - Глянь на этого пидора - подвёл он меня к окну.
Напротив, в проёме второго этажа, присутствовал узкоглазый мужчина. К стеклу монгол прижимал картонку с выведённой жирными буквами надписью - АРГАЛ. Заметив наше появление, мужик соорудил пальцами свободной руки кукиш и выставил в нашу сторону.
- Что за поц? - поинтересовался я.
- Ихний атташе по культуре, - Док выпятил челюсть. - Третий день шиши мне кажет.
- А что есть аргал?
- Хрен его знает... Не думаю, чтоб приветствие. Да ну его, пусть торчит там, если не лень. Лучше давай расслабимся. У меня новая версия с Ренато Брусоном.
Качественно мы расслабились в тот вечер. К утру я добрался к себе на Бойцовую, принял ванну, подремал, ожил, но торжествующий шиш монгольского атташе не давал мне покоя. Вместо запланированного отдыха поехал я по букинистам. На Кузнецком добыл "Орос-Монгол-Монгол-Орос-Оргин Уеийн" - здоровенный кирпич, руки оттянул. Для завершения задуманного пришлось ещё побеспокоить старую подругу с Шаболовки, с музыкального фонда. Покопавшись в раритетах, удовлетворённый двинулся домой. Отужинав, позвонил Арчилу:
- "...la donna e mobile..." - ревел в трубке герцог.
- Ачи, а твой сосед, который по культуре - грубиян.
- Ачи, ты же интеллигентный человек. Что за обороты? Бери карандаш, записывай. Диктую: -" Г 'их Дотогш Гургалдай Тэмээн". Записал?
- Ага. Переведи.
- Ну, подстрочник получается - ступай в заднепроходное отверстие верблюда.
- Класс. Сей момент изображу и вывешу, он как раз в окне стебается.
- Ачи, у меня есть ещё предложение.
- Ну?
- Совершив идеологическую атаку, пережди сутки и создай предпосылку к мирному разрешению конфликта.
- Как ты это себе представляешь?
- Вот, лежит перед мной, кассета - "Три печальных холма". Опера. Либретто Дашдоржийн Нацагдбрж. Музыка народная. Дирижёр - заслуженный деятель искусств Монголии Жагваларын Буренбех. Исполнителей перечислить? К примеру, баритон Туревжавын Гонбат...
- Слушай меня, ложись немедленно в постель, и до моего прихода смерь температуру. Я буду через полчаса.
- Ачи, успокойся, я в норме. Как говорят - худой мир всегда лучше... Я понимаю, в одиночку опус Нацагдбржа ты не осилишь. Вывешивай сегодня ругательный плакат, а завтра я подъеду, примем по маленькой и сделаем монгольцам жест доброй воли.
Назавтра мы с Доком, закусывая тресковой печёнкой слушали творение Буренбеха.
- Впечатляет, - Док разлил "Гжелку", - особенно увертюра, вроде конница в атаку идёт.
Напротив дети Алан-Гоа* помахивали в нашу сторону ладошками и делали реверансы.
В ответ мы поприветствовали их полными рюмками, хлопнули и прибавили звук...