От автора:
Возможно, все нижеописанное происходит в некой параллельной вселенной, а возможно, будет происходить где-то в нашей вселенной, или даже в нашем мире. Не знаю. Пусть читатели решают для себя сами.
Неотправленные письма, как испуганные птицы в силках
Ломали крылья, пропадая в почерневших лесах...
Зоя Ященко
Убийство - имя существительное, синоним власти.
Зоя Ященко
Рыжий
Мы обязаны выжить просто потому, что нас ждут.
Зоя Ященко
"Ты только дождись, я надеюсь, скоро это безумие закончится, в конце то концов, ведь те, которые на верху, должны же они опомниться. Нам все время вдалбливают, что мы только выполняем свой долг. Что наша великая страна только защищает свои неотъемлемые интересы, и что потомки нам не простят, если мы сейчас не наведем порядок, и что великий лидер смотрит на нас, и верит в нас... Уроды... Они все там уроды, им до нас нет дела, они только защищают свою долбанную власть и свои деньги... Они готовы за все это сгноить всех нас в болоте этой войны... Как бы мне хотелось, что бы ты могла прочесть эти слова, и знать, что я думаю обо всей этой проклятой войне на самом деле, но пишу я их только в уме. Военная цензура не пропустит даже строчки, и что ожидает меня, напиши я хоть строчку из этого, можешь догадаться сама. А я хочу выжить. Назло всему этому безумию, называемому войной, и назло всем, кто ее начал. Выжить, в первую очередь ради тебя с Ришкой.
Позавчера убили Рыжего. Мы с ним почти три года бок о бок сидели в окопах. А вчера этот долбанный осколок.... Ему разворотило весь живот. Врач только руками развел и вколол Рыжему лошадиную долю морфия. Прибежал полковой священник. Он начал, как всегда, нести ахинею о царствие небесном, уготованном всем, кто защищает интересы нашей страны, на этой войне, навязанной нам нашими бывшими братьями, и нашими бывшими партнерами. Но Рыжий в ответ на его слова только криво улыбнулся, и сказал, что он то знает, что попадет прямо в ад. После тех сожженных деревень, улиц с трупами женщин с малыми детьми и стариков, ему уготовано место на одной из самых больших сковородок. Но он, Рыжий, надеется, что вскоре ему составит компанию наш великий пидер, и другие уроды, которые развязали эту войну. Он так и сказал, Анни, - великий пидер. Священник побледнел, а у нашего особиста лицо и шея налились кровью, и он потянулся к кобуре. Но врач его остановил. Он сказал, что Рыжий под воздействием большой доли морфина, им вообще он умирает, и поэтому все, что он говорит это или наркотический или предсмертный бред. Особист нехотя опустил руку, и сказал, что если кто обмолвится хоть словом о том, что тут слышал, то ему несдобровать. Все молчали, ведь из всех кто это слышал, только Рыжему было нечего терять. И не только потому, что ему оставалось жить считанные часы, но и потому, что он был детдомовским, и отомстить его родным не могли. Если такое, не дай Бог, случится со мной, я буду молчать, изо всех сил сжав зубы, и даже запрещу чтобы мне вкалывали морфин. Не дай Бог я под его действием сболтну лишнего, а ведь у меня есть ты, и Ришка. Ради вас я пойду на все".
Кукла
А в моем кармане кукла,
Маленькая и смешная,
В синем бархатном платье,
И лента в волосах голубая.
Зоя Ященко
"Получила переданную тобой с вашим лейтенантом куклу. Я напишу тебе, что получила твой бархатный привет, надеюсь, ты поймешь, о чем речь. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности даже из-за игрушки. Я слышала по радио, что одного солдата, приехавшего в отпуск по ранению, арестовали за привезенную им с "освобожденных территорий" лампу, хоть тот и божился, что купил ее на блошином рынке. Как жаль, что я не могу прижаться к тебе, вволю поплакать, и рассказать обо всех наших проблемах. Ришка, слава богу, почти поправилась. Мне пришлось продать твой подарок, те серьги с изумрудом. Думаю, ты меня поймешь, когда вернешься..., а я очень надеюсь, что вернешься... Ведь в аптеках лекарств сейчас почти нет, а на черном рынке они стоят бешеных денег. Да ты и сам бы рад Ришки отдал что угодно. Хорошо, что все это я пишу между строчек своих старых конспектов, которые потом пойдут на растопку. Хоть какое-то облегчение, выговорится пусть на бумаге, ведь держать в себе весь этот ад просто невыносимо. Даже если бы я и могла написать тебе все это, минуя военную цензуру, я бы этого ни за что не сделала. У тебя и без этого постоянный стресс. Дай бог, когда-нибудь, я тебе это все расскажу, когда минуют все беды и горести, и закончиться наконец-то эта треклятая война".
***
"Когда мы вошли в ....евск, город был уже наполовину разрушен. Редкие прохожие на улицах шарахались от наших танков и бронемашин, прятались в подъездах уцелевших домов. Особисты остановили колонну на большой площади. Примерно через час с чем-то подъехали автобусы со статистами, их долго гримировали, чтобы они выглядели достаточно измученными и бледными, некоторых специально кое-как бинтовали, а потом, вручив им подвявшие тюльпаны, и где они только нашли их в ноябре, начали снимать, как местное население радостно приветствует освободителей "негодяев". Про "негодяев" это я так, по привычке, у нас уже самый последний патриот знает, за что мы воюем. Но все молчат, все хотят жить.
Какой-то накрашенной девице вручили муляж большого хлеба на вышитом полотенце.
Наш генерал четыре раза принимал из ее рук этот пластмассовый хлеб, пока телережиссер удовлетворенно не кивнул, глядя в свой переносной монитор, и тогда нам дали отмашку двигаться дальше, а статистов погнали к автобусам.
Мы шли колонной по улице, и тут мне приспичило. Я сказал сержанту, что мне нужно оправиться по-маленькому. Тот кивнул, и сказал: "Давай, только быстро, а потом догоняй колонну. И будь осторожен, тут могут быть диверсионные группы противника". Я забежал в ближайший дворик, быстро сделал все дела, и уже собрался выйти на улицу и догонять нашу колонну, когда меня окликнул девичий голосок: "Простите, пожалуйста". Я машинально схватился за автомат и стал оглядываться. С балкона второго этажа на меня смотрела худенькая и бледная девушка лет двадцати. "Простите" - снова сказала она, - "у вас не найдется ничего жаропонижающего? Моя мама очень больна, а лекарств сейчас не найти ни за какие деньги".
Я порылся в своем вещмешке, выудил из него пластиковую коробку первой медицинской, и вынул оттуда нетронутую бумажную упаковку с дюжиной таблеток аспирина.
"Аспирин подойдет?" - спросил я.
"Ой, конечно", - вскрикнула девушка, - "Я сейчас!", - она тут же спустила на веревке небольшую корзинку, в которую я бросил упаковку аспирина.
Девушка быстро подняла корзинку, вынула аспирин, радостно вскрикнула, но тут же помрачнела. "Простите", - сказала она, - "но я не знаю чем вас отблагодарить. Денег у нас нет, драгоценностей уже тоже нет, из продуктов одна овсянка и сухари... Скажите, у вас есть дети?"
"Да", - ответил я, - "дочка".
"Тогда не уходите, пожалуйста, полминуточки, я сейчас!"
Девушка забежала в комнату, и секунд через тридцать вернулась, держа в руках маленькую куклу в синем платье. Положила ее в корзинку, и быстро спустила с балкона. "Пожалуйста, возьмите ее", - с мольбой в голосе сказала она. "Это очень ценная кукла, ее подарили мне, когда я была еще совсем маленькая, я думала, что это заколдованная фея, и каждую ночь рассказывала ей сказки".
"Нет", - ответил я - "нам не положено, и вообще я не могу забирать вашу память детства. Передадите ее своей дочке, когда у вас будут дети".
"Ну, пожалуйста!" - взмолилась девушка. - "Это не я только я вас прошу, но и моя мама... мы же спать совсем не сможем, если вас хоть как-то не отблагодарим. Ну, пожалуйста!"
Я вздохнул, вынул куклу из корзинки, быстро засунул ее в вещмешок, пожелал девушке, чтобы ее мама выздоравливала поскорее, и бегом кинулся догонять свою колонну.
Дальше ты все знаешь. Наш лейтенант ехал в отпуск, и я с ним и передал эту куклу. Он хороший парень, ни с кем другим я бы не решился ее передать".
Молебен
Мы стояли на коленях в храме среди тысяч свечей,
Благодарили Небо за право пожить еще.
Зоя Ященко
"Нас погнали на благодарственный молебен в честь взятия ...евска, и предстоящей скорой победы. Службу вел специально приехавший ради этого из столицы один из главных церковников. Конечно, все бы мы ни за что не поместились в той небольшой церкви, туда и генералитет и понаехавшие вместе с митрополитом депутаты и зам. премьеры еле-еле влезли. Поэтому, на площадь перед церковью вывели громкоговорители, и мы все, как болванчики, стояли битых три часа и слушали эту ахинею, о благодарности богу за нашу победу, о здравии великому лидеру и нашим генералам. Когда все хором повторяли слова молитвы, я только шевелил губами и читал про себя детский стишок о серых мышатах. Не хотел я даже механически произносить молитвы за этих убийц и особенно за великого... Стоп, я себе запрещаю произносить даже в уме это слово, услышанное от умирающего Рыжего. Не дай Бог слетит с языка. В любом случае хоть тут моя совесть чиста. Пусть сами молятся своему богу. Я "пишу" тут слово "бог" с маленькой буквы, так как думаю, что бог, к которому обращаются эти брюхастые золоторясники с красными рожами, и наши правители и генералы, не имеет никакого отношения к тому Богу, которого я постоянно прошу хранить тебя и Ришку. К тому Богу, которого прошу дать мне шанс увидеть вас снова. Я не верю, что тот Бог, которому я обращаюсь, может помогать убивать женщин и детей... И я уверен, что их бог совсем другой. По всей видимости, у их бога на голове рога и от него отчетливо пахнет серой.
Когда закончился этот цирк, нас повели расселять в какую-то общагу. Вечером почти все перепились, включая майора замполита, который обычно очень строго следил за этим делом.
Пили за победу нашего оружия, за великого лидера, за тех, кто не дожил до этого дня. А я тайком, молча выпил за упокой души Рыжего, а чуть позже за ваше с Ришкой здоровье.
Я не напивался, у меня утром было одно важное дело. Когда нас вели в эту общагу, примерно за квартал до нее, я заметил небольшую церквушку. Рано утром, пока все спасли беспробудным сном, (представляешь, даже часовые перепились как свиньи), я вылез через окошко, благо нашу роту разместили на первом этаже, и направился к той церквушке. Ты же знаешь, я никогда не был религиозным, да что там религиозным, я никогда не верил ни в какого Бога, родители мои были неверующие, и крестика, как многие из нашего полка, я никогда не носил и не ношу. Я просто не понимаю, как можно носить на себе символ орудия казни. Но чем дольше шла эта поганая война, тем больше мне казалось, что там наверху все-таки кто-то есть, и только этот кто-то может защитить, нет, не меня, но тебя с Ришкой. Ведь больше некому.
В тот утренний час церковь была пуста. Я купил у сидевшей у входа старушки дюжину свечей, и все их поставил перед иконой Мадонны с младенцем. Или как она называется. Хорошо, что в это ранее время в церкви не было назойливо-злобных старушек, которые, как мне кажется, есть в любой церкви, и никто не указывал мне что делать. Поэтому, я просто встал на колени, и так простоял часа два, и просил Небо, что бы оно хранило тебя и Ришку. И что бы мне дали шанс увидеть вас обеих. Вы обе, те два единственных паруса, которые движут меня вперед, через весь этот ад".
***
"Представляешь, в Ришкин детсад несколько дней назад приходил священник. Эти брюхастые уроды совсем обнаглели, мало им уже школ, они уже к малышам лезут. Ришка говорила, что он рассказывал, что бог всех нас любит, что у каждого есть свой ангел хранитель, и что мы все должны любить и бога и нашего верховного, и просить бога и своих ангелов о здравии верховного и о нашей великой победе. А Ришка вчера сказала, что за "великого" пусть молится сам тот толстый дядька в рясе, а она каждый вечер просит своего ангела, только чтобы он хранил тебя, меня, немножечко ее, и спросила, услышит ли он ее просьбы. Я чуть не заревела, но взяла себя в руки, обняла ее и сказала, что слышит, и обязательно все исполнит, но про "великого" чтобы никому ни слова, иначе будет очень плохо мне и папе. Она тут же приложила пальчик к губам и сказала, что будет молчать как рыба".
Парад
Эти марши оркестров, фейерверки помпезных ракет,
Эти флаги с гербами, реющие на ветру,
Это наша страна, которой до нас дела нет.
Зоя Ященко
Вчера в столице был парад. Мы с Ришкой вынужденно его смотрели. Мы пошли в нашу местную детскую клинику, сделать Ришке прививки, (вдруг, неожиданно откуда-то взялась вакцина и всем разослали уведомления), но когда начался парад, все замерло, весь медперсонал высыпал в холл и все смотрели. Они стояли с такими кислыми лицами, я уверена, их заставили бросить работу, и смотреть на этот пафосный вертеп. Наш великий выступал с трибуны, и рассказывал, как он гордится нашими храбрецами, которые освобождают братский народ. Значит и тобой гордится. Подлый лицемер. Призывал всех сплотиться и затянуть пояса, мол, победа уже близка как никогда, и мы за ценой не постоим. Конечно, это же не его дети и внуки гибнут, и не его мордатых генералов и чинуш. Ему нет дела до того, что по всей стране дети тех, кем он так "гордиться" пухнут с голоду и умирают от нехватки самых элементарных лекарств. Даже если это как-то пробьется в прессу или эфир, он опять спишет все на козни бывших партнеров и предателей нации. Урод. Ненавижу их всех. Ненавижу и за тебя, и за Ришку, и за всех тех детей, которых мы видели клинике.
Затем верховный вещал о том, как он гордится нашим народом, который мужественно терпит все лишения, и как он требует и с генералов на фронте, и с генерал-губернаторов в тылу. Смешно, что он может с них требовать? Меньше воровать или меньше везти награбленного с "освобожденных" территорий?
А когда он сказал, что приказал привести в повышенную боеготовность ядерные силы, чтобы наши бывшие партнеры не вздумали делать нам подлости, мне стало по настоящему страшно. Понятно, что на всех нас ему наплевать, но ведь у них тоже есть дети и внуки, неужели они думают, что смогут выжить после ядерной войны, даже в их комфортабельных бункерах? Безумцы.
В конце своей речи верховный заплакал. Крокодиловы слезы. Вряд ли, этот старый негодяй плакал по нашим парням, которые погибли на этой никому не нужной войне, и по всем мирным жителям попавшим в мясорубку этой войны. Я никогда не могу понять, зачем она нужна, эта поганая война. Одна женщина в холле клиники сказала, сказала, что верховный нас всех очень любит, и поэтому плачет. Но никто ей не сказал ни слова в ответ, но на нее тааак посмотрели, что она тут же стушевалась и замолчала. Любит он нас, как же. От умиления своим величием он слезы ронял, не иначе.
По-моему, они там все выжили из ума. Поголовно. Когда закончился парад, мы все еще сидели в очереди, а по зомбоящику в холле пошло очередное шоу с Пеликановым. Он кричал, что все нас предали, и тут, и на востоке, и внутри страны тоже полно предателей, а ведь ради всех наших бывших партнеров и всего нашего народа, и их народов мы и вынуждены вести эту войну на два фронта. Но мы все равно из всех разбомбим, освободим и победим, а если будет надо, то и в ядерный пепел превратим, даже если самим придется отправиться в рай. "Ну да", подумала я, "освободим всех их от них самих". А Пеликанов все орал и орал, как только пена с губ у этого у параноика не капала... Он орал, что даже наша смерть будет нашей великой победой. Ведь все действия верховного благословил сам Бог, и значит нам в рай, а всем другим только в ад. Он выл и орал, а зал в телестудии ему восторженно подвывал... Ну, вот, дописала, а теперь в камин, милая тетрадка. Спасибо, что забрала часть моей боли. Пусть она сгорит вместе с тобой. Тебе зачтется. Рукописи горят, еще как горят".
***
"Нас загнали в кинотеатр и крутили хронику парада и речи верховного. Мерзость. Все слушали его с каменными лицами. Когда хроника закончилась, наш майор-политрук вышел вперед, к экрану, и битый час вещал нам о том, как важна наша освободительная миссия, о том, что на всех нас смотрят великий лидер и вся наша страна. И что наш великий лидер это и есть наша страна, а наша страна это и есть наш великий лидер, и что эти и понятия неделимы. Вечером я с удовольствием напился, чтобы хоть алкоголем смыть с души эту ложь, которую нам лили в уши и души и тот страх, о возможной ядерной войне. Я-то, что я, а вот ты и Ришка... Убил бы гада, задушил бы, загрыз... Пили, конечно, за "великого", за "отцов"-офицеров, за нашу предстоящую победу, но я, как всегда, произносил про себя свои тосты - только за тебя, за Ришку, за то, чтобы поскорее закончилась эта треклятая война, и мы снова были вместе".
Хлеб Насущный
У нас за хлебом насущным и черствым очередь...
Зоя Ященко
"А у нас опять перебои с хлебом. Часа три простояла в очереди, хорошо соседка согласилась присмотреть за Ришкой. Конечно, взяла буханку и для нее, благо все пока еще без карточек, но скоро обещают ввести. В очереди говорили о том, что, мол, вот скоро закончится война, ведь сам "великий" обещал, и тогда снова будет всего навалом. А мне всегда было интересно, куда это все девается во время войны? Урожаи, если верить ящику, хорошие, даже лучше, чем в довоенное время. Так, где же все? Солдаты съедают? Но ведь когда солдаты были обычными гражданами, то всего с избытком хватало и на них, и на всех остальных.
Вчера Ришка рассказывала, что они в детском саду писали поздравительное письмо "великому", в связи с его семидесятилетием. Верней, все придумала заведующая, а писали обе воспитательницы, но, конечно же, все от имени детей, которым только зачитывали.
PS А хлеб оказался черствым. Но нам не привыкать, отмочила его в воде, и в духовку - как из печки получился".
***
"Я увидел их шагах в пятидесяти впереди. Они стояли на обочине и смотрели на нашу колонну. Их было двое - мальчик и девочка. Лет шести или семи. Оба очень бледные и худые, в каких-то перештопанных пальтишках Я сначала подумал, как это родители допустили, чтобы они в такое время... А потом меня обожгла догадка, что и родителей у них... Почему-то на ум пришла Ришка, и к горлу подкатил горячий ком. Я нащупал в вещмешке выданную утром буханку, вытащил из кармана обрывок старой газеты, и, не вынимая хлеб из вещмешка, завернул его в газету. Когда до детей оставалось шагов пять-шесть я повернул голову и негромко сказал "ого какая птица", и когда все, кто был рядом, повернули головы, благо там действительно летела крупная ворона, быстро сунул сверток в руки мальчишке, и не оглядываясь пошел вперед.
Эта сука война... Мы еще понятно, сами выбирали этих упырей на свою голову, но дети тот за что..."
Налог на Солнечный Свет
Когда введут налог на солнечный свет...
Зоя Ященко
"Те солнечные панели, которые ты поставил на балконе, пришлось снять еще в конце ноября. Я боялась, что они отсыреют из-за сильных дождей. А позавчера у нас издали новый указ - у нас его уже прозвали налогом на солнечный свет. Чтобы "поощрить" население сдавать солнечные панели для нужд военной промышленности и армии, на использование этих панелей вводится очень большой налог. Я тут же вытащила наши панели и из шкафа, закутала их в рогожку, засунула под шкаф, а перед ними очень плотно натыкала старой обуви, чтобы Ришка их не обнаружила. А вчера, как по заказу, мне повезло. По дороге с работы в дворике, через которые я прохожу, чтобы срезать путь, я заметила осколки битых солнечных батарей. Видимо, кто-то решил - "так не доставайся же ты никому". И тут мне в голову пришла идея. Я быстро собрала осколки в пластиковый пакет и приволокла их домой. Дома я грохнула на балконе несколько старых бутылок, вскрикнула, затем принесла мусорное ведро и подмела туда бутылочные осколки, а затем начала высыпать туда принесенные осколки панелей.
Когда забрала Ришку из садика, я показала ей на осколки и с грусть сказала, что мама у нее растяпа, и разбила панели. Даже постаралась всплакнуть, но Рикша тут же полезла обнимать меня, и сказала чтобы я не плакала, когда вернется папа он поставит новые солнечные "панешки".
Охая и со скорбным лицом, чтобы видели соседи, позвякивая осколками в ведре, потащилась к мусорке, и выкинула осколки на самый верх почти заполненного бака. Потом, как бы невзначай пожаловалась двум бабкам на свою криворукость, из которой раскокала ценные панели и пошла домой очень довольная собой. Я ведь подозреваю, что налог не поможет, и они вскоре издадут указ об обязательной сдаче панелей. А вот фиг я им отдам твои панели.
Хотя, злые языки говорят, что им не панели нужны, а чтобы не было конкуренции у подмявшего под себя все электростанции Сетибарыга, дружка "великого". Ничего, мы и так обойдемся".
Спящие
И мед покажется горше соли,
Слеза - полыни степной не слаще.
И я не знаю сильнее боли,
Чем быть живым среди многих спящих.
Зоя Ященко
"Вчера, как обычно в последнее время, долго ждала автобуса. Его не было минут сорок. Толпа собралась большая. Вдруг, какой-то мужчина лет шестидесяти, стоявший невдалеке от меня, глядя на транспарант с портером "великого" и поздравлением лидера с семидесятилетием, начал тихо говорить непонятно кому. "А у меня на фронте сына убили. Вчера сообщили. Жене не говорил, у нее сердце, она этого не переживет". Голос его начинал звучать громче. "Во всем ты виноват. Тебе все мало было. Захотелось в войнушку поиграть на старости лет. Только это живые солдатики, не оловянные. Своих детей, небось, не пошлешь. Ишь, какие розовые щечки отъел. Ты у нас убийца, ты убиваешь наших детей ради своего больного тщеславия и ради миллиардов долларов твоих дружков". Вокруг него быстро образовалось пустое место, а голос мужчины становился все громче. "Вы все спите! Это чудовище пожирает вас и ваших детей", он уже почти кричал, - "Он приносит их в жертву молоху войны ради своего больного самолюбия, ради миллионов украденных у вас же! Когда же вы наконец-то проснетесь? Когда оно скажет: "принесите мне ваших деточек, я сегодня их за ужином скушаю"? Когда оно начнет скупать у вас младенцев, чтобы насыщать ими свое бездонное брюхо? Когда же вы проснетесь, люди?"
Два молодых парня пытались остановить его. "Уходи дед, беги, беги, мы никому не скажем. У тебя же жена, беги!" ... Но старик не двигался с места. Один из парней махнул рукой, сказал вполголоса - "Это бесполезно, он ничего уже не понимает", и оба парня почти бегом скрылись в ближайшей подворотне. Через несколько минут подлетел спец фургон, двое в штатском затолкали туда даже не сопротивлявшегося старика. Фургон, взвизгнув покрышками, сорвался с места и исчез за поворотом.
Толпа на остановке молчала. Скоро подошел автобус, и все молча начали заталкиваться в него. Как бы я хотела стать рядом с этим стариком, но у меня же Ришка, она же пропадет без меня, и тебе не поздоровиться с такой женой. Да и что бы это дало. Если бы вся толпа... Да что толпа, весь город, вся страна ... Но у тех, кто молчал свои Ришки, свои те, ради кого надо молчать изо всех сил. Нас держат в узде страха. Страха за тех, кто нам дорог. Пусть будут прокляты все эти "великие лидеры" всех стран, все те, кто затеял эту поганую войну. Эти мерзкие политические карлики, которые тщатся выглядеть великанами стоя на горах трупов. Если бы можно было сделать так, чтобы мы проснулись сразу все, а не по одиночке. Все сразу, и тогда бы эти гнусные политические уродцы с визгом и воем, пачкая от страха штаны, убежали бы, и залезли в какие-нибудь крысиные норы... Дай нам бог терпения и сил пережить все это и дождаться тебя. Мы, я и Ришка, тебя очень любим и ждем.
PS Гори, гори моя тетрадь..."
***
"Вчера перед строем расстреляли парнику из четвертой роты. Якобы за мародерство. На самом деле, об этом нам рассказал вечером замоплит, парнишка оказался книгоманом, и подобрал в развалинах разбомбленной библиотеки какие-то книжки. Кто-то заметил и доложил в спец. отдел. Книжки у парня отобрали. Они оказались запрещенной у нас литературой, настолько запрещенной, полковник-особист сжег их лично. Все бы для парны обошлось максимум штрафной ротой, но тут, как на зло, приехал проверяющий из генштаба. Узнав в чем дело, он рассвирепел, и потребовал крови, якобы, чтобы другим неповадно было. Ему никто не стал перечить, себе дороже...
Я стоял все думал, почему мы все это терпим, ведь у нас оружие. Если б мы все разом проснулись, и пошли не туда, куда нас как стадо баронов на убой гонят наши генералы, а на столицу, нас бы никто не остановил. И болтался бы наш "великий" на шпиле своего дворца, как освежеванная овца. Но у всех нас есть болевые точки. Мои - это ты и Ришка. Этот страх усыпляет нашу ярость и возмущение, делая нас покорными баранами. Увы, ради вас двоих я готов и на роль барана. Парадоксально, но я ничуть этого не стыжусь".
Знак Молчания
Здесь так мало тех, с кем легко говорить,
Еще меньше тех, с кем не страшно молчать...
Зоя Ященко
"Как хорошо, что я придумала это трюк со своими старыми конспектами. Ведь как раньше теперь ни с кем не поболтаешь. Говорим только о погоде, о том, как лучше распределять продукты на неделю, как готовить что-нибудь повкуснее из того, что есть. На все остальное наложен знак молчания. Политика строжайшее табу, даже имя и титул "великого" почти не произносят, как в той старой книжке - тот о ком не говорят. Кстати, о книгах не со всеми поговоришь, я имею в виду классическую литературу. Некоторые аллюзии на нашу современность могут быть опасны. О музыке... Да сейчас кроме военных маршей и патриотических песен ничего и нет. А о старой, то есть о довоенной музыке, никто и не вспоминает. Эх, скорее бы все закончилось, вернулся бы ты, и мы все втроем станцевали под нашу любимую... "
***
"Мы говорим только о еде, оружии, довоенной рыбалке и футболе. Вспоминаем старые боевики и комедии. О родных табу, все боятся сглазить. Я понимаю, что это предрассудки, но ничего с собой поделать не могу. Даже если кто иногда и заводит разговор, то только о бабах, сексе, но не о семье или родных. Я раньше отмалчивался, а потом придумал пару потешных сальных историй, смеша в один вареник слышанное или виденное когда-то в кино. Теперь рассказываю эти побасенки каждый раз, иногда прибавляя новые подробности. О политике само собой никто даже не пол слова. О конце войны и после нее, тоже молчок, но тут другой резон, такой как в случае родных и близких - чтобы не сглазить".
Только Дождись
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде...
Зоя Ященко
"Получил от тебя письмо. Намек про куклу понял. Твое "возвращайся с победой", тоже истолковал правильно. Ты у меня умница, Сейчас время двоемыслия - думаем одно пишем другое, читаем между строчек. Береги себя и Ришку и дождитесь меня Вы мои звездочки надежды во мраке войны".
***
"Береги себя и не геройствуй. Именно это я имела ввиду под "возвращайся с победой". Надеюсь, ты все правильно понял. Ты очень нужен нам, живой, мне и Ришке. Пусть наши баре сами лезут под пули и снаряды, и сами воюют за свои интересы".
Рождество
А сквозь снег ясный свет -
Вот оно Рождество.
Зоя Ященко
"Удалось раздобыть елку. Положила по нее подарки, купила по случаю вязанную шапочку. Сказала что от тебя. Ришка счастлива и не хочет ее снимать. Всю ночь валил снег, а потом, утро, вдруг через всю эту пелену пробилось солнце. Может, и в нашей жизни тоже проглянет солнце".
Путник в Сером
Серый спутник на тропе,
Прячущий в карман звезду,
Пусть оставит при себе
Иль отпустит к Господу!
Зоя Ященко
"Сам не знаю, что занесло меня в тот дворик. Мы шли патрулем по городу, и пока ребята торчали у старой афишной тумбы, любуясь нарисованными красотками кабаре, и я опять по малой нужде заскочил в подворотню. В углу дворика какой-то тип в кожаной куртке тискал девчонку в полураспахнутом потертом пальто, та пищала и пыталась вырваться. В руке у типа блеснула финка. "Дурашка", - громко шептал он, - "ты только сделаешь дяде приятно, и пойдешь дальше, а иначе я тебя тык этим ножичком..."
И зачем я его окликнул.
Я поднял автомат и громко сказал "Эй ты, а ну отпусти девчонку!"
Тип в кожанке повернулся, и я обмер. Это был наш майор-политрук.
Он секунду полюбовался моим ошарашенным видом, а потом сказал - "Если пикнешь кому, закончишь как тот из четвертой роты. А теперь, пшол вон, не мешай мне развлекаться".
Я закинул автомат на плечо, и побрел к арке. Сзади похабно шептал майор, - "Ну-ка, что у тебя тут под юбочкой, девочка".
И тут меня как молнией шарахнуло. Все заволокло каким-то туманом.
Когда туман перед глазами рассеялся, я увидел майора с рукояткой моего ножа под левой лопаткой, мешком оседающего на землю, и онемевшую девчонку.
Думаю, ты все поняла. Ты же помнишь, я когда-то даже в цирке собирался выступать с номерами метания ножей. Надо было срочно что-то делать. Я почти подбежал, вытащил нож из спины майора, пару раз воткнул его в снег, счищая кровь. Потом быстро огляделся. Окна полуподвалов были выбиты и зияли чернотой. "Помоги мне", - сказал я девчонке. Мы затолкали труп майора в одно этих окошек, сверху я бросил пару полусгнивших досок. Затем достал из кармана пригоршню махорки, и щедро посыпал ей весь дворик и под аркой. "Скажешь кому, нам обоим каюк" - сказал я девчонке, "а теперь беги". И как не в чем небывало вышел на улицу. Ребята еще гоготали у афишной тумбы. Я присел в сторонке на гранитный столбик. Через минут десять они закончили разглядывать афишную тумбу. "Ну, вы и даете", - сказал я им, - "я вас тут уже битый час жду, и всю махорку выкурил"...
Вечером я прогуливался у общаги и думал о произошедшем. Майора еще не хватились, а если и хватятся, то вряд ли скоро найдут. Как хорошо, что у меня есть железное алиби, ну или почти железное. Через день мы отсюда уходит дальше, так что...
"За это можете не волноваться", - вдруг сказал кто-то. - "Негодяй и сексуальный маньяк получил по заслугам".
У меня мурашки по спине побежали. Передом мной стоял человек в сером до пят пальто и в серой шляпе.
"Откуда вы... Вам девчонка рассказала? Или... Но дом же был пустой".
"Да не волнуйтесь вы так", - ответил человек в сером. - "Я просто знаю и вижу все, что мне нужно".
"Но кто вы? Ангел? Бог? Дьявол?"
"Я перейду на ты, не против?" Я кивнул. - "Зови меня просто демиургом. Или если для тебя это сложно, то Алголом. Сразу отвечаю на вопрос, который крутится у тебя в голове - я отвечаю за ваш сектор галактики, и за ваш хроно-кластер. Проще говоря, за тот кусок вселенной, где находится ваша планета и за ваше время. Я долго наблюдал за тобой. Видел все, знаю и про куклу и про хлеб, и еще много разных вещей. Я просмотрел твою хроно линию за много лет. Ты тот, кто мне нужен для одного важного дела. Ваши правители, я имею в виду почти всех правителей вашей планеты, зашли слишком далеко. Если все пойдет так и дальше, разумная жизнь на вашей планете скоро исчезнет. А я этого допустить не могу. Разум во вселенной слишком редкая вещь, чтобы так им разбрасываться".
Я опешил. "Но чем я могу...? Ведь я слишком мелкая сошка, чтобы..."
Алгол, он же демиург, улыбнулся. "А это уже моя забота. Твоя задача будет выполнить то, что я тебе скажу".
"Но почему я? Разве вы не можете сами? Или может кого другого, ведь я..."
"Я не имею права", - спокойно ответил Алгол, - "а вот ты, как житель этой планеты имеешь все права".
"А если я откажусь?"
"Тогда я буду искать другого, но не факт что найду. И тогда человечество погибнет в ядерном огне".
В тот момент я меньше всего думал о человечестве, я думал о тебе и о Ришке.
"Хорошо" - сказал я, - "Что я должен делать?"
Танцующий Лев
|