Почти смешно, но это повергло ее в замешательство: ответить оказалось не так просто. Вероятно, потому, что она не знала, какого ответа от нее ждут.
- Ты не оборотень? - с еще большей настойчивостью прогремел следующий вопрос.
- Оборотень? Я?! Вот уж не думала... - пробормотала она изумленно.
Час от часу не легче! Оборотень!
- А доказать можешь?
Допрос грозил затянуться. К этому моменту она уже различила массивно-приземистую фигуру далеко за кругом костра. Нападать она, казалось, не собиралась - напротив, готовилась обороняться.
На Адрику вдруг снизошло олимпийское спокойствие.
- Вряд ли. А ты?
Сгустилась озадаченная тишина, потом человек, тяжело ступая, вышел в освещенное пространство и оказался плотным молодым здоровяком. В правой руке у него поблескивал короткий массивный клинок.
- Ладно, проходи, - сказал он устало, с кряхтением опустился на землю и принялся методично затачивать лезвие, то и дело испуская громкие, долгие вздохи.
Адрика подошла к огню.
Чувство пути, которое привело ее сюда, не то чтобы пропало, но наполовину погасло, а вокруг была темень, дикий лес и, очень похоже, какие-то оборотни... "Надо бы узнать дорогу, благо есть у кого", - подумала она и уже приготовила вопрос, но тут парень нервно дернулся и заозирался по сторонам. Ждет кого-то? Или боится?
- Что такое? - спросила она, на всякий случай полушепотом.
Он обратил к ней утомленное встревоженное лицо с неровной, кудреватой бородкой, светлыми усиками и глазами, упрятанными глубоко под слишком высокий лоб:
- Ты слышишь вой?
Нет, она ничего не слышала.
- Вот, опять, уже громче... Неужели не слышишь?
Добросовестно послушав еще раз, она призналась:
- Нет. И много здесь... их?
- Оборотней? Больше, чем хотелось бы. А ты, часом, своих собственных с собой не привела?
- Да я как-то не развожу оборотней, - пошутила она, но шутка не достигла цели. Тогда она посмотрела на него внимательнее. - Меня зовут Адрика.
- Барн, - спохватился и он.
- Так что за разговоры о собственности?
Барн долго сверлил ее взглядом, прежде чем с тяжелым вздохом вопросить:
- Ты что, никогда не сталкивалась с оборотнями?
В его голосе прозвучало такое неприкрытое недоверие пополам с недоумением, что она поневоле засомневалась и начала перебирать в памяти все увиденное и услышанное:
- Может, и сталкивалась. А какие они?
- Трудно сказать. Во всяком случае не такие, как кажутся вначале. В этом и проявляется немалая доля их...
- Коварства? - Кажется, ей это что-то напоминало.
- Вероломства, - подтвердил Барн.
"Что ж, тогда, пожалуй, здесь каждый второй - оборотень", - подумала она и спросила:
- А сфинксы - тоже оборотни?
- Какие еще сфинксы? Не верю я ни в каких сфинксов.
- Но...
- Да мало ли чего болтают! Сфинксы! Я лично их никогда не встречал. А вот оборотни есть у каждого, даже не сомневайся: абсолютный факт, многократно проверенный. И у каждого они свои...
Девушка ощутила холодок между лопаток.
- Они опасны?
- Когда как. Но в целом скорее очень вредны. Мешают, отнимают время, заставляют отвлекаться, не дают добиться, чего хочешь...
- А как они выглядят?
- И выглядят по-разному. В зависимости от того, сколько ты с ними знаком и как близко подходишь. Бывает, человек думает про какого-нибудь, что изучил его в совершенстве и сюрпризов уже не предвидится, а подходит ближе - тот повернулся другим боком, шерсть вздыбил, зубы показал и снова его не пускает.
- А зачем к ним подходить? - удивилась она. - Если от них ничего хорошего ожидать не приходится?
- Чтобы не подошли сами, - авторитетно объяснил Барн, - иначе диктовать условия примутся они.
- Какие условия? - не отставала Адрика, но вместо ответа Барн взвыл и, выронив кинжал, схватился за голову.
При виде его перекошенного лица, освещенного болотными вспышками перстня, Адрика почувствовала укол жалости и ринулась было помочь, как вдруг лоб ей самой точно сдавило колючей проволокой, и где-то за ушами звеняще принялся нарастать невыносимый, разрывающий зуд. Пошатываясь, она добрела до какого-то дерева и привалилась спиной к стволу, прижимая к затылку ладони.
Когда боль отпустила, она, отдышавшись, поискала взглядом Барна - чтобы с облегчением убедиться, что ему тоже стало лучше.
- Я же тебе говорил! - заявил он немедленно, с нотками торжества. - Те еще зубастики!
"А быстро же он оправился! Наверное, такие вещи ему не в новинку".
Она вернулась к костру, села у самого огня и достала четки. Ее новый знакомый тоже нашел себе занятие: приносить из темноты камни и складывать в аккуратную кучку. Какое-то время он был занят только этим; но долго отдыхать ей не пришлось: не прошло и десяти минут, как Барн завопил:
- Да когда же они прекратят!.. - И "камнепад" повторился.
Адрике почудилось, что летящие камни имеют зелено-бурую ауру.
- Что, все еще воют? - дождавшись, пока он расшвыряет всю горку, поинтересовалась она.
- Воют.
- Неужели волки? - Она вспомнила статуэтку в одной из комнат "Перевала".
- Самые крупные - да. Но вокруг них всегда полно всякого сброда помельче - лисы, шакалы, зайцы, хомяки... Как, знаешь, в анатомии: вокруг каждой большой мышцы - несколько маленьких. И эти все тоже... Вертятся под ногами, мешаются, пристают... - Не докончив, он внезапно сорвался с места, подхватил свой нож и ломанулся сквозь заросли шиповника, нанося направо и налево размашистые удары, ломая ветки, что-то выкрикивая, производя невероятный шум...
"Аки лось фыркающий", - мелькнуло у нее в голове сравнение - не то уважительное, не то насмешливое; она приподнялась и прислушалась, не очень хорошо представляя, что происходит и что полагается делать в такой ситуации. Хотя из-под вуали облака давно уже выглядывала луна, девушка никого, кроме Барна, разглядеть не сумела.
Довольно скоро он, однако, притащился обратно и, тихонько ругаясь, уселся на прежнее место, выбирая отовсюду, откуда предоставлялось возможным, многочисленные шипы. Адрика деликатно отвернулась. Она не решалась спросить, ради чего было принимать такие мучения, но сочла нужным как-то отвлечь его от мыслей о врагах и колючках.
- А как ты зажигаешь огонь? Я еще ни разу не видела, чтобы здесь это делали.
- Серьезно? Да это же раз плюнуть. Просто представь себе, что палки горят.
- И все?
- Ну да. Только надо потренироваться как следует. А не видела ты потому, что без него здесь вполне можно обойтись.
- Зачем же он тогда тебе?
- Он хорошо очищает. От ненужных мыслей, от всяких проблем... Он их как бы отпугивает, - добавил он и настороженно огляделся.
- И оборотней огонь тоже отпугивает? - Ей показалось, что она начинает что-то понимать.
Но Барн только вздохнул:
- Если бы! - и снова тревожно уставился куда-то в ночь.
- А для чего нужен нож? Он что, серебряный? - На это ответа вообще не последовало. Молодой мужчина, казалось, на глазах проваливался в иное измерение.
Ему уже давно не удается расслабиться, это ясно как день. Но кого же он там все-таки видит?
Адрика на минуту закрыла глаза, повернулась к кустам, и, открыв, проследила за его взглядом. И вновь это сработало: перед ее "внутренним" оком отчетливо проступили звериные силуэты. Совсем маленькие и здоровенные, мохнатые и гладкие, сидящие и лежащие...
На нее они и ухом не повели, но все как один, не отрываясь, не шевелясь, пожирали глазами Барна, а Адрика продолжала присматриваться к ним, какой-то частью сознания размышляя, не пришла ли пора пугаться.
Как ни странно, опасными они ей не показались, наоборот, было в них, особенно в самых матерых, что-то жалкое. Глаза светятся, но как-то блекло, невыразительно, словно по обязанности. Шерсть у большинства свалявшаяся, всколоченная (если бы речь шла о домашних животных, она сказала бы "неухоженная"), на мордах - человеческая усталость или, скорее, грусть...
Не могут уйти, поняла она. Многие и хотели бы, но что-то их держит. А скорее всего, не что-то, а сам Барн. И, подчиняясь своему озарению, она поинтересовалась:
- А ты не пробовал их отпустить? Хотя бы нескольких, которые поменьше?
- Это бесполезно. Маленькие зависят от больших и без них никуда не пойдут. Сначала нужно разобраться с крупными. А для этого их необходимо как следует изучить...
С легким удивлением поймав себя на желании тяжко вздохнуть, Адрика потрясла головой (она у нее почему-то начала гудеть не хуже пчел) и решила оставить эту тему.
- Ну хорошо... А ты не знаешь случайно, где Альба-Лог?
- Мой? Тут, недалеко.
- А мой? - не успев подумать, выпалила она.
- И твой, наверное, где-то поблизости. Ты сюда как добралась?
- Мне сложно объяснить... Но если ты знаешь, куда тебе идти, почему не идешь?
- Знать мало, - поучительно произнес он. - Нужно еще иметь желание и быть способным сосредоточиться. А у меня все нервы уходят на то, чтобы решить вопрос с оборотнями.
- А ты не можешь о них не думать?
- Тогда они сами обо мне подумают. Я здесь был четыре раза. И трижды мне удавалось прорваться через Альба-Лог на следующие ярусы. И оборотни цеплялись за меня, пролезали со мной вместе, а по дороге набирались свежих сил, и... больше нескольких дней я там не выдерживал. Понимал, что мне еще рано. Как я, по-твоему, могу о них забыть?
- А ты пытался? - усомнилась она, глядя на умоляющие морды зверей.
- Я здесь уже пятый раз. Я знаю, о чем говорю. Я это выстрадал. - И тоном профессора, взгромоздившегося на любимого конька, он прочел ей небольшую лекцию на тему о том, где и зачем они оба находятся и что из этого автоматически вытекает.
Говорил он медленно и излишне громко, стремясь учесть и подробно проанализировать каждую, по его мнению, значимую деталь; иной раз долго подбирал слова, помогая себе жестами, такими же квадратными и неловкими, как он сам. Во время пауз он выгребал из кармана серо-голубые кубики и, с удовольствием отправляя их в рот, долго и тщательно разжевывал. Грязно-зеленый цвет кольца на его пальце постепенно сменился фиолетовым.
Из его рассказа следовало, что "верхний" мир - по сути дела огромный лабиринт, и большая часть по-настоящему мыслящих, ценящих развитие людей хоть однажды проходят через него, а Альба-Лог всего-навсего - ближайший из лабиринта выход, найти который человеку удается лишь в том случае, если он действительно к этому готов. Или если очень этого хочет; но тогда ему вскорости придется пожалеть: цель достанется слишком дорогой ценой.
А оборотни всегда шныряют вокруг людей, причем они тем сильнее, чем сильнее "их" человек, поэтому максимальную активность проявляют, когда последний начинает претворять в жизнь свое намерение двигаться вперед, то есть аккумулирует энергию: вот тут-то они "просто звереют и, образно говоря, предъявляют человеку анкету. Не заполнишь правильно - не пройдешь. У них задача такая - не пускать. Им можно дать взятку, но потом они вернутся получить свое с подкреплением, их можно обмануть, но это проходит всего один раз"...
- Так они что же, считают, что ты им задолжал? - задумчиво произнесла Адрика, стараясь вникнуть в смысл. - Вроде сфинксов? Получается, что принцип "вернуть долги" - здесь основной?
Но он, не слыша ее, продолжал увлеченно:
- И никогда не знаешь, где на них наткнешься и что они тебе уготовят в следующий раз. Поэтому, пока не рассветет, никуда не ходи, - добавил он решительно: - Еще заблудишься или доверишься кому не надо, сделаешь неверный шаг и попадешь совсем не туда. А я за тебя отвечаю.
- Почему это? - удивилась Адрика. - Твои же зверюги на меня, надеюсь, не нападут? - Интуиция говорила ей, что недавний приступ боли с оборотнями Барна не связан.
- Потому что я мужчина. А мои "зверюги" тут ни при чем: с тебя хватит твоих собственных. - И он снова пустился в объяснения: - Понимаешь, сейчас тебе кажется, что если ты их не видишь вокруг себя, то их нет, но это неверно. Нужно прочувствовать их, понять, а уж потом соображать, что делать дальше. Я бы на твоем месте не спешил. Знаешь, бывает, кажется так: "Ерунда, уж этот-то опасности для меня не представляет, он мягкий и податливый, с ним я по ходу дела справлюсь запросто", а как до дела дойдет - у такого вот мягкого и податливого вырастают когти и прорезываются клыки... А с собой их водить нельзя ни в коем случае: они норовят и на твоих близких перекинуться, а к тому же, понимаешь, чем больше их вокруг тебя, тем труднее тебе с людьми, а интересных людей к тебе попросту не притягивает...
Адрика выслушала все, что он хотел сказать, и собралась было спросить, как же в таком случае быть с пословицей: "Не трогай проблему, пока она не трогает тебя", - но вовремя заметила, что глаза у Барна слипаются. Тогда она решила оставить это на потом и плавно свернула разговор: в конце концов, уже давно перевалило за полночь.
Барн очень скоро провалился в тяжелый, беспокойный сон, а она продолжала сидеть у костра, занимая себя попытками зажечь щепку. У нее не получалось, но попыток она не оставляла, тем более что другого занятия все равно не находилось.
Это была ее третья ночь в "верхнем" мире, и она наконец догадалась, что ее бодраствования почти до утра - дело обычное, в порядке вещей. Как и минимальные потребности в еде. Барну, правда, по его словам, постоянно хочется спать, а как он привык "кушать", она только что наблюдала сама, но так происходит, вполне возможно, потому, что она здесь еще очень недолго, а у него успела произойти своеобразная "акклиматизация"...
А что там, интересно, делают зверьки? Тоже решили вздремнуть? Да нет, ничуть не бывало. Сидят как вкопанные, и мелкие и большие, никуда не делись - терпения, похоже, им не занимать, - а некоторые, посмелее, прижав уши, ползком, понемножку подбираются к "своему человеку". Другие задирают кверху морды, словно воя беззвучно...
"А что если попробовать подключить и внутренний слух?" - подумала Адрика и, действуя по аналогии со своим первым опытом "прозрения", настроилась услышать вой, похожий на тот, какой бывает у обычных собак...
Огромный волк тут же оскалился и недовольно скосился на нее, и она отступила, чувстуя внутри маленький, но ледяной комочек. В чем-то, пожалуй, Барн прав: не зная броду, не лезут в воду.
Немного погодя он глухо застонал, заворочался и, не успев по-настоящему проснуться, потянулся к кубикам. Руки у него слегка дрожали, так что он ухитрился уронить два или три.
- Что, не спится? Я вообще-то тоже сова, - сказал он глухим со сна голосом. - Это очень раздражает мою подругу.
Адрика уже поняла, что Барн, в отличие от Рита, охотно рассказывает о себе, любит подробно описывать свои трудности. Сейчас это ее как нельзя больше устраивало, так как давало возможности поговорить о чем-то менее "запредельном", чем то, о чем они вели беседу в первые ночные часы. О жизни "внизу", на Тантрии.
- У тебя постоянная женщина?
- Да. Кажется... Пока. - Вздохнув, Барн сжевал еще пару кубиков и чуть-чуть ожил. - Понимаешь, она на меня вышла, когда нам обоим не исполнилось и девятнадцати. Мы, конечно, были совсем глупые и со многим не умели справляться, а о каких-то вещах просто не знали - о тех же оборотнях, к примеру.
- И что же?
- Ну и, понятно, дали зеленый свет целой их куче. Сначала мы еще как-то с ними справлялись, но с некоторых пор они не столько следят за нами, сколько грызутся между собой - ее и мои. Стоит нам отвлечься, как они тут же норовят один в другого вцепиться. Понимаешь, они, оказывается, друг от друга тоже зависят. И я понял, что это замкнутый круг: чем хитрее делается один, тем изворотливее становится другой. И наоборот.
- А твоя подруга? Что она говорит?
Барн снова вздохнул, на этот раз совсем безнадежно:
- Она говорит, что я не умею с ними обращаться, -- но у нее самой "отношения" с ними, кстати, не лучше. Она говорит, давно пора перестать думать и начать что-то делать: умные, мол, живут, а дураки - собираются. Я в целом согласен, но... Как я могу перестать думать? Сначала я должен понять, что именно нужно делать, чтобы не стало еще хуже.
- И поэтому ты здесь. Уже в пятый раз, - понимающе кивнула Адрика. Разговора о Тантрии не получилось, а ее вдруг к тому же стало клонить в сон...
- Ну да. Понимаешь, я уже обжигался и больше не хочу. Я трижды делал, как она предлагала, то есть рисковал, не особенно задумываясь - надеялся, что сориентируюсь по обстоятельствам, на месте, - но всегда попадал не в Раннее Лето, как планировал, а в Позднее, а однажды даже оказался в Ранней Осени. И, понимаешь, мне там стало так плохо, так плохо, что я не медля сбежал к себе в Весну. И теперь собираюсь с силами.
- То есть хочешь заранее просчитать все варианты и учесть все обстоятельства?
- Ну да, - не замечая сомнения в ее голосе, подтвердил он. - А ты разве нет?
Адрика покачала головой, отвечая ему и одновременно отгоняя сон: если заснуть сейчас, наверняка приснится что-нибудь тяжелое. Лучше перетерпеть.
- А какое дело здесь у тебя?
После недолгого колебания она рассказала ему о своих испытаниях, стараясь не слишком детализировать.
- А нельзя было просто передать ему, что ты его выбрала? - удивился в конце рассказа Барн.
Его фигура почему-то двоилась у нее в глазах: только что он, невысокий и сутулый, уныло мял в руке бесплотные серо-стальные кубики, а в следующий момент вдруг становился на голову выше и странным образом мягче, и тут же в нем начинал просвечиваться мощнейший запас сил, которого, пожалуй, хватило бы, чтобы раскачать гору, но которому, однако, что-то не давало развернуться... "Как дикому гризли мешает проявить себя клетка... Что за бред? Это все от дыма".
- Нет, правда, Адрика - зачем еще нужны сибиллы?
Она помолчала.
- Знаешь, у меня есть... была подруга, которая всегда говорила, что не нужно меняться. Она получила доступ в ярус Поздней Весны всего три года назад, в основном, я думаю, чтобы не чувствовать себя ущербной - знаешь, так некоторые заканчивают какой-нибудь институт только ради того, чтобы иметь диплом. Но я бы не сказала, что она перешла. Она по-прежнему там - в том мире, с теми же интересами. Я ей: "Время уходит!" - А она мне: "А куда торопиться? Не спеши жить! От этого стареют. А до ста пятидесяти нам еще далеко"... И в один прекрасный момент я поняла, что мне с ней смертельно скучно. А это по-настоящему мучительное ощущение - вспоминать, что когда-то вдвоем было хорошо, интересно, но в настоящем не иметь ничего общего.
Барн тяжело вздохнул, стирая рукавом пыль с фиолетового кольца:
- Вокруг нее, должно быть, тоже немало оборотней. Только она их по легкомыслию игнорирует. Пока. Значит, ты боишься, что этот мужчина окажется вроде твоей подруги?
- Нет. Наоборот. Знаешь, некоторым нравится считать, что "каждый мужчина - ребенок своей женщины", другие предпочитают "создавать идеального мужчину своими руками", а мне всегда хотелось, чтобы он был, ну... как сфинкс - чтобы сам по себе вызывал желание к нему прислушиваться, изучать его, разгадывать... И только недавно, представляешь, я поняла, что и ему, возможно, захочется того же. Ему сейчас около семидесяти - творческий расцвет плюс богатый опыт; он уже чего-то добился в жизни, узнал людей, узнал себя... Так потянет ли его к девчонке? К женщине-дочке, а то и внучке? Думаю, нет: всерьез его заинтересует только такая же зрелая женщина. И если со мной он станет испытывать то же, что я с Мизой, -- уж лучше тогда не начинать, я просто не переживу.
- Мне тоже нравятся зрелые женщины, - признался Барн. - И вообще я с женщинами себя лучше чувствую, особенно если мне паршиво: мужик в таком случае хлопнет тебя по плечу и скажет: "Да брось, старик, пойди хлебни пивка, и все образуется!"
Адрика засмеялась и словно спугнула свою недавнюю усталость. Вкупе с расплывающимися образами.
- А женщина? Пожалеет?
- Да нет, просто выслушает и отнесется серьезно.
Перекатившись на живот, она с любопытством уставилась на него и задала давно интересовавший ее вопрос:
- А вот ты как мужчина - как ты к этому относишься? Ну, к тому, что женщины выбирают? Тебя это не...
- Не унижает? Нет. Раз женщине дано подсознательное умение распознавать, от какого мужчины у нее будет самый здоровый и талантливый ребенок, - что же тут унизительного? Но очень многое, конечно, зависит от того, понимает ли она сама, что делает. А самое главное - понимает ли, чего хочет. Так ты все-таки завтра пойдешь?
- Собираюсь. А русалок, кстати, ты тут не видел?
- Даже не слышал про таких. - Огонь его совсем погас, но он вряд ли заметил это.
- Значит, ты специалист по оборотням. Ну а почему ты уверен, что они сопровождают тебя всю жизнь? Откуда они вообще берутся?
Барн оживился:
- Я могу предположить, что они рождаются из ошибок. Твоих и чужих. Понимаешь, они для них как питательная среда. А так как без ошибок прожить нельзя...
- Минуточку. Так они заставляют исправить ошибку?
- Теоретически да. Но, понимаешь, чем дольше ты с этим тянешь, тем самостоятельнее они становятся и начинают жить уже собственной жизнью. Так что на самом деле им вроде как невыгодно, чтобы ты исправлялся.
Адрика слушала краем уха, согласно кивала, но не могла избавиться от мысли, что он, хоть и изучил добросовестно механизм, продолжает смотреть на вещи как-то однобоко. Того, например, что подсказывали ее собственные чувства, он явно не учитывал. Вот сам говорит, что огромный хищник часто маскируется под маленькое безобидное животное, но если так, то может, у него вариант обратный - самый могучий и страшный зверь на поверку окажется мелким и слабеньким? Сколько же надо было потратить времени, чтобы не осталось сил это проверить? И на что?
Нет, она со своими оборотнями "разбираться" пока не будет.
На Барна скоро снова навалилась дрема. Но он и во сне не расслаблялся: вздыхал, прижимал к груди скрещенные руки, хмурил брови...
Чувствуя, что даже ей трудно бороться с исходящим от него напряжением, Адрика долго расчесывала волосы; потом поворошила угли, набросала сверху щепочек и принялась продолжать "огненные" эксперименты.
И на этот раз ей удалось перехитрить сон: подкрался он незаметно, тогда, когда она и не думала его призывать.
* * * * *
Она снова находилась в пещере. Все "красоты" подземного мира были на месте, более того - к ним прибавились пробивающиеся откуда-то солнечные блики и редкая радужная капель: падая сквозь лучи со свода или тихо змеясь по стенам, вода сверкала и вспыхивала оранжевым и зеленым.
Но теперь ни перебранки летучих мышей, ни ленивое танго крупных изумрудных капель ее не интересовали, и понемногу, одно за другим все это куда-то исчезло.
Мимо оружия она тоже прошла равнодушно. К тому, что ей полагалось найти, оно отношения не имело.
А с чего, кстати, она взяла, что идти нужно обязательно прямо? Ведь если там, впереди, ждет чудовище, от которого не убежать и не защититься, которого все равно ей не поразить, значит, должен быть другой путь?
"Что-то сфинкс давненько не показывался", -- подумала она, останавляваясь. Ничего, значит, вот-вот появится. Собственно, ему и показываться необязательно: она и так чувствовала, что он где-то совсем рядом. Ей сдавалось даже, что она может описать его взгляд - взгляд опытного шахматиста, заждавшегося ответного, решающего хода противника.
Однако что же делать? Искать не замеченный до того проход?.. Пока она пыталась додумать мысль, вдалеке послышался рев.
"Что ж, раз столкновения не избежать, с таким же успехом можно подождать его здесь", -- хладнокровно решила она и прислонилась к каменному проему. Светящиеся зайчики легкомысленно плясали у нее на лице, и она досадливо прикрыла глаза ладонью.
Все правильно: вот он, сфинкс, глядит из темноты.
"Ты очень вовремя, - сказала она ему. - Выходим на финишную прямую".
Рык и скрежет когтей надвигались, как крутая волна при сильном ветре; но вместо страха в ней поднимался гневный протест: "Я с ним, конечно, не справлюсь, нет. Допустим... Но почему я вообще должна на него отвлекаться? Я же его не трогаю. Или он в претензии, что я забыла представиться? - ладно, я готова признать свою вину".
Сфинкс одобрительно усмехнулся. "Ты смеешься? Конечно, тебе же не нужно беспокоиться о мелочах типа "как-найти-подходящего-партнера-и-как-с-ним-потом-поладить"... Хотя тебе, наверное, и партнер никакой не нужен. Ты же не... не... Ах вот в чем дело! Я поняла, какой твоему лицу не хватает определенности: оно не женское и не мужское".
Сфинкс прищурился. "Прошу прощениия, конечно. Но я-то женщина. Я женщина, и вовсе не обязана ввязываться в бои и размахивать мечами! Я никого не трогаю. Я иду к Эрику. Мне всего-то и нужно, что мужчина - мужчина и ребенок! И какое право кто бы то ни было имеет мне мешать?!"
Зверь злобно ревел уже в двух шагах от нее, но почему-то не нападал.
Она резко выпрямилась и открыла глаза, забыв про сфинкса, забыв про все, готовая дать достойный отпор тому, кто посмеет сейчас преградить ей дорогу.
Увиденное почти не удивило ее: чудище отчаянно пыталось затормозить всеми четырьмя лапами, - или их было шесть? - но безуспешно: яростным встречным смерчем его смело в сторону и, видимо, расплющило бы о камни, но в этот момент сама пещера начала распадаться.
Обломки бесшумно и неторопливо, как при замедленной съемке, разлетались под разными углами, и скоро нетронутым остался лишь небольшой островок, где стояла она, - словно кто-то специально для нее вытесал крохотное плато на одной из горных вершин.
Ветры нежно струились и переплетались по-утреннему чистыми потоками, омывали ее и трепетно расцвечивали розовыми, желтыми и голубыми тонами открывшуюся внизу землю -- безграничную, как мечта, вселенную городов и весей, людей и богов, поступков и судеб, надежд и воспоминаний, голосов и безмолвия, долгов и дорог, прошлого и будущего.
И, глядя с высоты птичьего полета на раскинувший объятия мир, она впервые в жизни ощутила полную уверенность в том, что не так уж это трудно - летать...
* * * * *
С тем же чувством приподнятости она проснулась - глаза слепило сияние утра, и действительность все еще сохраняла праздничный отзвук ее сна - и сразу же со счастливой улыбкой вгляделась в кольцо: в нем светилось уже два законченных треугольника, и во втором, Поздней Весны, ярко выделялась матово-белая линия.
Теперь она без малейших усилий вспомнила, откуда взялся этот сон. Ну конечно, она же сама себе его и "заказала"! Чтобы подтолкнуть себя к переходу в Лето. Понять, что от нее требуется. Правда, это было давно, около года назад, так что о "заказе" она успела совсем забыть. Вот тут-то, наверное, он и решил, что настало время сниться.
Адрика подставила лицо ветерку и не спеша встала на ноги, глядя в противоположную от Барна и его оборотней сторону - там веселилось юное солнце, яркая радуга приглашала ступить на ее дугу, а лес расступался, открывая взгляду что-то вроде нагромождения светлых пятен.
"Туда я и пойду", - немедленно пришло решение.
Кстати, не потревожила ли она Барна? Да нет, ничуть не бывало. Это тебе не Рит: по-прежнему крепко спит, сжимая рукоятку своего ножа, на который вопреки очевидности возлагает какие-то надежды - рассчитывает, вероятно, что, наточив его до идеальной остроты, автоматически откроет верный способ разобраться со всеми сразу зверюгами.
Камень его перстня был хорошо виден, и она с удивлением заметила, что второй треугольник у него выстроен не до конца, третьего, ранне-летнего, вообще не видно, но при этом намечаются стрелки, штрихи в более поздних - двух Осенних.
Удивление, собственно, относилось к тому факту, что до сих пор у нее ни разу не получалось определить по чужому кольцу возрастной статус его владельца - только эмоции, да и те не всегда. Значит, она неосознанно использует тайное зрение! Точно, вчера она забыла его "отключить", и, видимо, от усталости у нее ежеминутно сбивалась "наводка", отчего Барн, бедняга, и преображался в медведя.
А после ночного полета оно, стало быть, снова активизировалось? -- да, так и есть: перед ней не медведь, конечно, но потенциал у него едва ли меньше... "Вряд ли стоит его будить, -- подумала она. -- Он, во-первых, все равно ни к чему не готов; а во-вторых, у "сов" сейчас самый крепкий сон".
Она немного постояла над ним, прощаясь и желая удачи, а потом подхватила вещи и устремилась навстречу дню.
* * * * *
Светлые пятна оказались предметами вполне материальными: так выглядели на рассвете камни. Пригнанные когда-то один к одному, они давно уже не составляли единого целого и сильно отличались размерами, оттенками и формой, но даже сейчас в их расположении угадывался какой-то порядок - сложная система тупиков, ходов и туннелей. Развалины. "Идеальное место для размещения Перехода", - решила Адрика. Сама бы она спрятала его именно здесь. Но ведь надо его еще найти...
Вплотную подойдя к остаткам передней стены, неровные края которой хоть и доходили ей едва до плеча, но боковыми границами, казалось, стремились соединиться по ту сторону горизонта, между обвалами, сотворенными временем, она вскоре обнаружила несколько входов или выходов, задуманных древними зодчими.
Она выбрала центральный проход и осторожно вошла.
Камни, отшлифованные до блеска, необычайно чистые и гладкие, без следов даже мха и лишайника, встретили ее равнодушно. Кое-где на них виднелись руны, правда, стоило обратить на них внимание, как они начинали быстро таять, словно съеживались под нескромным взглядом.
Ступая легко и осторожно -- каждое движение пробуждало от спячки песчаную пыль, та возбужденно взвивалась, льнула к блеклым сухим обломкам, что-то им нашептывала, -- Адрика углубилась в чьи-то безводные, безжизненные владения, не столько глядя по сторонам, сколько вслушиваясь в резонанс, который создавали в ее мозгу мягко перетекающие друг в друга цвета и звуки. Он не раздражал, скорее вселял уверенность.
Не спотыкаясь ни о какие ловушки, она продвигалась все дальше по узкому проходу, временами сворачивая то вправо, то влево, пока вновь не оказалась на перепутье.
Перепутье. И снова как минимум три "двери". А здесь, часом, никакого "перепуточника" не предусмотрено? - чувствуя избыток сил и неодолимую потребность шалить, Адрика полусерьезно огляделась. Никто, конечно, не появился и не отозвался, но внизу, прямо у своего мокасина, она вдруг заметила отпечатки копыт. В контрасте с бледно-холодными глыбами они казались почти лиловыми. Присев, она дотронулась до одного - звон у нее в голове взметнулся, застонал, и древние стены откликнулись.
Дальше она пошла, руководствуясь собственным чутьем, направляясь туда, где ямки следов были глубже и ярче, и очень скоро оказалась перед подобием арки, каким-то чудом еще удерживаемой дряхлыми "подпорками". На землю с ее свода спускалось странное жемчужное полотно - оно не отражало свет, а гасило его, так что невозможно было понять, что сокрыто за ним.
Вот он, Переход. Адрика вздохнула со смешанным чувством восторга, сожаления и недоверия. Ну что ж, значит, осталось лишь закрыть глаза и -- взойти на радугу...
Тут будто что-то толкнуло ее в плечо, и она оглянулась.
Последнее, что она видела, шагая в Лето, - следивший за ней пестрый единорог. Нет, строго говоря, не пестрый. Он весь, казалось, был сплавлен из десятков оттенков серого - какое, оказывается, их огромное множество! - от переходящего в молочный перламутр на самом острие рога до почти черного, асфальтового на кисточке хвоста.
Он радостно бил копытом, высекая розовые брызги, выгибал шею и победно закидывал голову, и от его взгляда она задохнулась.