Сероватая наледь не сползала с оконных стёкол уже второй месяц, отделяя пространство квартиры от пространств внешнего мира, навязывая ощущение, что никакого внешнего мира не существует. И хотя в этот самый мир можно было выйти через дверь - и тут же почувствовать его реальность через обжигающий дыхательные пути морозный воздух и пощипывание им же кожи лица, - находясь в замкнутом стенами и заледеневшими окнами пространстве квартиры, легко было не только представлять, но и сознавать, что никакого ТАМ нет.
Наледь была чуть тоньше и светлей вверху, а в нижней части она была нагло толстой, неприятно грязно-серой и будто ёжилась пупырышками; легко представлялось, как неприятно бы было провести по ней пальцами, слабо цепляясь кончиками ногтей за ледяную сыпь. Иногда, когда мороз ослабевал, наледь в верхней части начинала подтаивать, истончаться, округло сползая вниз, дразня надеждой, что скоро проявится стекло, впуская сквозь себя какой-никакой солнечный свет и только физически, но не визуально, преграждая путь открытому воздуху. Но потом морозы снова усиливались...
Всё это вызывало глухую досаду. На время года, на погоду, на себя, в конце концов. Давно можно было поставить стеклопакеты и не маяться в замкнутости комнат. А с другой стороны - ну чего маяться?! Ведь не тюрьма же! Всегда можно выйти. Да и вид из окна, по большому счёту, особой привлекательностью не отличается. Почему же иногда так хочется швырнуть в окно что-нибудь тяжёлое и разбить скрытые наледью стёкла? И даже немного интересно - разобьются ли они, и как?
В конце концов, настал день, когда ему стало необходимо что-то с этим сделать. Это была потребность, распирающая рёбра, саднящая горло, сводящая челюсти и наполняющая голову отупляющей тяжестью. Он запретил себе практичный интерес к прогнозу погоды на ближайшие дни, составил с подоконника немногочисленные горшки с цветами, накинул дублёнку прямо на домашнюю майку - что выглядело в зеркале как-то нелепо, но он не смотрел на себя в зеркале - и подошёл к окну.
Внутренние рамы открылись легко, а вот внешние довольно сильно набухли, так что пришлось повозиться, малорезультативно дёргая за ручку. Наконец, со слабым скрежетом, рамы открылись, впуская морозный воздух, который то ли вхлынул, то ли вломился через нарушенную границу комнаты. Раскрыв рамы до предела, он несколько минут стоял неподвижно, отпустив свой взгляд блуждать по заоконному пространству и глубоко вдыхая холодный воздух.
Наледь начала таять, стекая мутными струйками по деревянным отводам и капая с них. Он подставил под капли заранее принесённые из ванной таз и ведро, кинул в область предполагаемого места падения капель половую тряпку и снова обратился в зимнее пространство мира.
Он не задумывался надолго вперёд. Сейчас его жизнь ограничивалась временем, за которое растает наледь. Что будет потом? Не важно. Важно то, что не будет именно этой наледи.