Я ночевал в пустой квартире, когда услышал шорохи возле своего ложа. Потрескивания и пощелкивания, чуть слышные, словно откуда-то из стены. "Домовые коннектятся" - первая моя мысль. А потом я подумал: а если не домовые?
Дедок совсем не напоминал сумасшедшего. Семен Антонович считал себя большим знатоком человечьих душ, как и положено первому лицу в ЖЭКе, и несовпадение это его неприятно удивило. Ведь нес старичок такую дикую чушь, что хотелось набрать 03 немедленно. А казался притом совершенно нормальным, только перепуганным насмерть.
- Вы понимаете? Оно живет в доме! Оно двигается ночами, шуршит под обоями, шуршит и потрескивает! Оно умеет передвигаться! Я ведь писал, я писал в милицию, и в СЭС, и даже в городскую администрацию писал! Никто, понимаете, никто не отозвался! А оно почуяло, оно прокрадывается все ближе, оно своими щупальцами-стеблями прогрызает каналы! Под обоями!
Старичок вцепился в рукав нового серого костюма Семена Антоновича с нестарческой силой и потянул того с улицы под козырек подъезда, голос его упал до шепота.
- Оно ищет меня! Теперь оно знает, кто его главный враг, кто его раскрыл! Я написал объявление, повесил на дверь подъезда, видите, вот сюда... назавтра от него остались клочки! Мелкие клочки! Это оно, оно узнало и ночью перемололо, съело бумагу! Вы же представитель власти! Вы не...
- Извините! - крайне официальным голосом сказал Семен Антонович, ловко отцепляя стариковские лапки от дорогой искристой материи рукава и удаляясь прочь. - Это все вне моей компетенции! Совершенно!
- Но вы сами живете в нашем подъезде! Тут же дети! Вы разве не понима...
Домоуправ не дослушал, захлопнув дверцу белой "Волги".
В следующий раз старичок напомнил о себе уж и вовсе невольно, хоть и неприятно. Его в гробу выносили их подъезда (кто-то из принявших уже веселительного родственников, в усах и темной кепке, придерживал створку двери). Семен Антонович не был суеверен, но предзнаменование это его неприятно царапнуло. Снаружи зафырчал автобус с черной полосой, в ухо проник полушепот-полушип соседки:
- А как пришлось замок ломать, так он на диване лежит, и белы-ый! Как полотно! Ни кровиночки. Только на шее и руках ранки, вроде уколов... Ну, врач сказал, сердечная недостаточность. А какая недостаточность, когда на сердце в жизни не жаловался?! Медицина наша...
После развода Семен Антонович спал один.
В ту ночь он засыпал плохо, мешал шорох у изголовья кровати. Он убеждал себя в токе крови в ушах, в происках тараканов... но невольно казалось, что-то крадется к нему под зелеными финскими обоями. Что-то, желающее познакомиться с его нестарым телом. Шорохи и слабое, упорное царапанье. Может, давление пошаливает, вот и чудится? Шебуршание прекратилось. Наконец-то.
Семен Антонович проснулся за полночь. Зеленые цифры над пустым телеэкраном показывали 00:17. Домоуправ втянул воздуху в грудь... и все поплыло от сладкого, обессиливающего запаха. Он попытался шевельнуть хотя бы пальцем, но тело не слушалось, тело предало его.
Вот тогда Семен Антонович испугался, испугался до холодного пота на лбу, но страх спустя секунды уплыл куда-то, растворенный тяжелым ароматом, вместо него пришло покорное безразличие. Дыхание стало слабым и неглубоким, сердце пропустило удар... потом еще раз.
И тогда, разрывая зелено-золотистый узор, из-под обоев выскользнуло темно-красное щупальце, а может, стебель. На его разветвленном конце, у оснований отростков, блестели черные икринки несомненных глаз, а кончики веточек дрожали, протягиваясь к шее и лицу человека. Черные, острые кончики, шевелящиеся так разумно.