- Откуда валюту взял? - задушевно спросил следователь у Алексея Валентиновича.
- Бог истинный, бог всемогущий, - заговорил Улюкаев, - все видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, - с чувством продолжал Алексей Валентинович, то застегивая рубашку, то расстегивая, то крестясь, - брал! Брал, но брал нашими советскими! Заключения на приватизацию выдавал за деньги, не спорю, бывало. Хорош и наш министр финансов, и прокурор с сыновьим сахарным бизнесом, и вице-премьер-собаковод, тоже хорош! Прямо скажем, все воры в правительстве. Но валюты я не брал!
На просьбу не валять дурака, а рассказывать, как попали доллары в кейс, Алексей Валентинович стал на колени и качнулся, раскрывая рот, как бы желая проглотить паркетную шашку.
- Желаете, - промычал он, - землю буду есть, что не брал? А Сечин - он черт.
Всякому терпенью положен предел, и за столом уже повысили голос, намекнули Улюкаеву, что ему пора заговорить на человеческом языке.
Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рев Алексея Валентиновича, вскочившего с колен:
- Вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его... Держите его! Окропить помещение!
Кровь отлила от лица Улюкаева, он, дрожа, крестил воздух, метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец, понес полную околесицу про какое-то "дно кризиса", "отрицательный и нулевой рост".