Обелиск стоял у реки, на самой высокой точке - так, что отовсюду были видны и солдат, опустивший меч, и санитарка, сжимающая сумку. Золотые буквы "Никто не забыт, ничто не забыто", выбитые на граните, цветы, цветы, цветы. Тишина.
Июньское небо плавилось от зноя, солнце лизало горячий камень. Анна осторожно положила гвоздики на черную плиту и коснулась пальцами гранитной руки.
Ну, здравствуй, сыночек! Как ты тут без меня?
Я уже не плачу, сыночек, видишь, отболело. Отплакала свое. А бабушка не смогла приехать... просила поклониться тебе. Возле дома вытянулась к небу та сосенка, что ты посадил, уходя. Только голос твой я стала забывать ... а лицо - помню, каждую черточку помню.
Анна выпрямилась, поправила платок на голове. Оглянулась - и чуть отступила в сторону. Она была здесь не одна.
Невысокая белокурая женщина - примерно ровесница Анны - бережно опустила перевязанные лентой поздние тюльпаны к подножию памятника. Выпрямилась, что-то зашептала про себя - Анна увидела, как шевелятся ее губы.
Налетевший ветер рванул волосы и подол платья, вырвал из рук женщины бумажный клочок - тот отлетел к ногам Анны, лег на землю.
Они нагнулись одновременно - и встретились глазами.
- Не за что, - ответила Анна. Протянула женщине бумагу, мельком бросила взгляд - со старой фотографии смеялся худощавый, светловолосый юноша.
И - поняла. И - отступила на шаг.
- Вы - немка? - спросила она, все еще не веря.
- Да, - ответила женщина. И добавила зачем-то: - Меня зовут Ева. Ева Краузер.
Анна смотрела на нее, сжимая кулаки, и молчала. Седая прядь выбилась из-под платка.
- Я знаю, - проговорила Ева. - Вы ненавидите нас.
Анна разлепила губы.
- У меня был сын, - проговорила она глухо. - Он погиб здесь. В сорок втором. Ему было только восемнадцать. - И добавила с ненавистью: - Уходите!
- Мой сын тоже погиб здесь, - тихо ответила Ева. - Генрих. Я не знала, где его могила. Искала. Писала. И только три года назад узнала, что он погиб здесь. Я копила деньги, чтобы приехать сюда. Учила русский язык. Не знаю, где он похоронен. Но теперь буду думать, что он лежит здесь.
Синее, высокое небо молчало над их головами.
Ева наклонилась и тронула ладонью цветы.
- Он пошел добровольцем. Его не хотели брать, но он пошел. Ему было только семнадцать. Я не смогла его отговорить.
Она повернулась и медленно пошла вдоль набережной. Светло-голубая косынка слетела с ее головы и осталась лежать на земле.
Анна стояла и смотрела ей вслед. Потом сделала шаг. Еще один. Еще.