Капитан Третьего Полка императорской армии Дайран Ойолла был не в духе. День не задался с самого утра.
Во-первых, третьи уже сутки шел дождь. Что, разумеется, не отменяло ни смотров, ни учений, и офицеры вынуждены были наравне с рядовыми мокнуть на плацу под сочащейся из облаков гнилью. Во-вторых, жалованье опять задерживалось. На какие средства предстояло существовать неопределенное время, оставалось непонятным ("Черт бы побрал эту северную дыру", - в сердцах высказался Брен Дин-Ханна, ротный командир и приятель Дайрана). И в-третьих, что являлось самым поганым, Дайрану с утра вручили письмо вида солидного, а содержания непонятного. Настоящим письмом ему, капитану такому-то, предписывалось незамедлительно прибыть в распоряжение некоего отца Иеронима в деревню Какая-то-Дыра (Дайран так и не смог, по прошествии даже полутора лет, запомнить эти идиотские северные названия). Это было особенно неприятным. С Особым отделом имперской гвардии Дайрану не хотелось дел иметь совершенно - достаточно было той истории, которая стоила ему перевода сюда. Но - куда деваться-то?
Дайран показал письмо Брену. Брен только головой покачал. Он не хуже понимал, что если никому не известного капитана из никому не известной части имперской армии вот так, ни с того, ни с сего, вызывают пред ясны очи особистов, значит, есть тому причина. А вот какая? То-то и оно...
- Брось, - сказал Брен, успокаивая друга. - Наверняка опять зачистка какая-нибудь. Или смотр. Или еще что...
- В нашей-то дыре? - усомнился Дайран. - Ну-ну... Может, не ходить?
- Ага, - отозвался Брен. - А потом схлопотать за неповиновение... кое-что похуже нашей дыры. Нет уж, иди. А я, если что...
Дайран кивнул.
До деревеньки пришлось добираться едва ли не вплавь - так развезло дороги. Тоже мне, август. Лошаденка Дайрана к концу пути еле ноги волочила, да и сам он мечтал только о возможности переодеться в сухое и выпить кружку чего-нибудь горячего. Хмурое небо сыпало дождем, хмурые и какие-то голые деревья по сторонам дороги уныло поникли, и казалось, вся эта серая, невзрачная земля протестует против такого с ней обращения. "Да, - подумал Дайран невесело, - видимо, эта война затянется надолго. Не угадали наши бравые вояки из штаба армии..."
В деревню Дайран приехал уже в сумерках. Против ожидания, ни церкви, ни Сходки тут не было, и, прочитав снова письмо, Дайран заметил на нем приписку - дом сельского старосты. Нужную хату ему указали быстро. Высокий, добротный дом был окружен довольно-таки приличным забором, но открыли на стук сразу, коня приняли, на вход указали - все честь честью, хоть и косился хозяин неласково...
В большой светлой горнице неподвижно сидели два человека. Когда Дайран, пригнувшись у входа, со стуком захлопнул за собой дверь и громко поздоровался, на его приветствие ответила только хозяйка. Сидевший у самой двери невзрачный человек в черном даже головы не повернул на его приветствие, но его товарищ - длинный монах с большим носом - все-таки ответил и кивком указал Дайрану на скамью.
- Я был вызван отцом Иеронимом по срочному делу, - так же громко проговорил Дайран. - Могу я узнать, что случилось?
- Подождите немного, - бесцветно отозвался носатый. - Отец Иероним отлучился и скоро вернется. Вы капитан Ойолла?
- Да.
- Подождите, - повторил монах. - Сядьте.
Дайран с наслаждением скинул мокрый плащ и, оставляя за собой грязные следы на выскобленном деревянном полу, протопал к печи, сел на низенькую скамеечку. Приложил замерзшие руки к теплому боку печки и закрыл глаза от наслаждения, несколько минут не думая ни о чем и ничего не замечая. Потом, чуть отогревшись, с аппетитом выпил воды, поблагодарил хозяйку, вернулся на свое нагретое место и огляделся.
Большая горница, разделенная на две половины занавеской, - одновременно и кухня, и прихожая. Все, как в обычных крестьянских домах, только, быть может, чуть побогаче. Витая деревянная лестница ведет на второй этаж - дом большой, строился явно не на одну семью. Но очень тихо, не слышно ни детских голосов, ни громового баса хозяина - ничего. Только не старая еще женщина возится у рукомойника, порой бросая на незваных гостей опасливые взгляды. К таким взглядам Дайран уже привык - здесь, на Севере, имперских служителей не жаловали, не разделяя особенно на военных и штатских, церковников и мирских.
Внимание Дайрана привлекла сидящая в углу у окна девушка. Он не заметил ее, быть может, потому, что сидела она, закутанная в темный плащ, не шевелясь, а свет свечей до угла не доставал - быстро темнело. Но вот она вздохнула, чуть поменяла позу - и Дайран уже не отводил от нее удивленного взгляда.
Странно. Очень странно.
Дайран привык, что здесь, на Севере, он с первого взгляда, мог определить, кто перед ним - житель Южной Империи или местный, крестьянин или горожанин, военный или штатский. Но по виду этой девушки понять ничего было нельзя.
Светлая, хоть и загорелая, кожа, правильные черты лица, темные волосы, изящество фигуры - ее можно было бы принять за горожанку, даже за уроженку столицы Империи, дочь одного из знатных родов. Но одежда - совсем не такая, как носят у него на родине; там девушки могли надеть платье и накидку из шерсти, чистых и ярких цветов, а на этой - рубашка, юбка, безрукавка, все каких-то зеленовато-бурых, неприметных цветов, встреть такую в толпе ли, в лесу - пройдешь и не заметишь. И все равно Дайрана не оставляло ощущение, что вот переодеть ее - и перед ним могла бы быть его сестра, настолько эта девица была похожа на нее; а Дайран принадлежал к старинному роду и знал толк в женской красоте. Молода - по виду не больше двадцати. Вот бы услышать еще ее выговор - кто же она, северянка или все-таки с Юга?
Девушка расстегнула темно-зеленый плащ, на лбу у нее выступили капельки - жарко. Негромкий звон сопровождал каждое ее движение. Дайран присмотрелся - и обалдел. Руки ее были скованы длинной цепью, тяжелой даже на вид. Грубые браслеты казались огромными на тонких запястьях.
Вот это да...
В сопровождении особистов, да в цепях... Ох, неспроста. У Дайрана мелькнуло нехорошее подозрение, что девушка эта как-то связана с вызовом его сюда. И смутное ощущение опасности зашевелилось под ложечкой. "Смотаться бы", - подумал он уныло, потому что ощущениям своим привык доверять за эти годы военной службы. Но смотаться прямо сейчас было не просто невозможно - это значило бы выглядеть трусом в глазах Особого отдела. А с ними не шутят...
Девушка перевела взгляд на Дайрана, и он поразился редкому сочетанию цвета ее темных волос и глаз - ярко-серых, прозрачных при свете и совершенно черных в сумерках. На Юге он не встречал такого; если серые глаза - значит, светлые волосы, если черноволосые, то и глаза - темно-карие или зеленые. Значит, и вправду не южанка, не из Империи. Но Боже правый, в этой дыре, где не то что красивых, а и просто миловидных женщин по пальцам перечесть - откуда она взялась такая?
Скрипнула входная дверь, на пороге выросла длинная худая фигура.
Ага, похоже, вышеупомянутый отец Иероним.
Дайран не ошибся. Оказался прав он и в своих предположениях относительно девушки. Ему вменялось в обязанность довезти пленницу - ему не назвали имени, но сказали именно так: пленница, и понимай как хочешь, - до границы с Империей. В провожатые давался второй монах и карта с примерным указанием маршрута, на расходы - увесистый мешочек, по его тяжести Дайран лишний раз убедился, что не так оно все просто, как ему пытаются внушить. Сроку на все про все - две недели максимум. В полк не возвращаться, к выполнению задачи перейти прямо сейчас, его начальство особисты известят.
По такой вот погоде да на ночь глядя?
Самым сварливым тоном Дайран заявил, что ночью в такой грязи бултыхаться не намерен, что лошадей ему жаль и себя тоже, и что пусть его хоть убивают на месте, но раньше, чем завтра утром, в путь они не тронутся. Отец Иероним на это ответил, что теперь его это мало волнует, но пусть капитан Ойола подпишет вот эту вот бумагу, в которой всю ответственность берет на себя.
- Черт с вами, подпишу, - сказал Дайран. - Дайте перо. Я не самоубийца и не идиот. И жрать хочу, как волк последний. - Подмахнув документ, он добавил про себя: - А заодно и девчонку покормить надо, а то она у меня ноги протянет в дороге.....
От его взгляда не укрылась бледность девушки и голодный взгляд...
- Хозяйка, - окликнул Дайран. - Собери-ка нам на стол. И этой вот леди... вино у тебя есть? Нет? Вот, возьми, - он достал из мешка флягу. - И леди налей стаканчик...
Он повернулся к отцу Иерониму.
- Мне что, так и таскать ее в этих побрякушках?
Особист отвел его в сторону.
- Молодой человек... Я, конечно, понимаю, что советы вы выслушивать не намерены. А посему ставлю в известность: приказано кандалы с этой, как вы выражаетесь, леди не снимать ни при каких обстоятельствах. А если бы вы все-таки выслушали мой совет, я бы сказал вам: держитесь с ней как можно...ммм... холоднее. И не поддавайтесь на очаровательную внешность и хрупкий вид.
- Да почему? - воскликнул Дайран. - Что она, убийца? Воровка? Могу я хотя бы знать, в чем дело и кого я везу?
Отец Иероним вздохнул: и туп же ты, капитан...
- Эта девица, - он перешел на шепот... - из лесных людей. Дошло? Про железо тоже понял?
Дайран открыл рот. И закрыл его. Со стуком.
- Вот именно, - заключил отец Иероним. - Вы все поняли? Ну-с, тогда счастливо оставаться и удачной дороги. Идемте, коллега.
Две неслышные тени исчезли за дверью, и даже звука их шагов не было слышно, только кони заржали во дворе.
Ночью Дайран долго не мог уснуть. Казалось бы - устал до дрожи в ногах, а сон не шел, словно бабка нашептала. "Может, правда, нашептала?" - пришла опасливая мысль, но он отогнал ее. Дайран не верил в сказки стариков. Но что делать, если - вот она, живая сказка, лежит в другом углу комнаты, и дыхание ее, легкое и ровное, слышно ему, и звон кандалов, когда она шевелит во сне руками.
Дайран вспомнил, как аккуратно и неторопливо девушка ела... а ведь голодна - он готов поклясться, что самое меньшее сутки у нее во рту ни крошки не было. Но лишь испарина выступила у нее на висках и над верхней губой, а движения оставались все такими же ровными, лицо - таким же замкнутым. Поев, девушка негромко поблагодарила хозяйку, на что та только вздохнула с жалостью, и попросила разрешения умыться.
- Давай полью тебе, что ли, - предложила хозяйка. Прошла к стоящей у порога бочке с водой, и Дайран расслышал вздох: "Бедная девочка..." Он готов был поклясться, что хозяйка и его пленница знакомы - по крайней мере, взгляды их говорили об этом. Но - не пойман, так и не вор...
- Как тебя зовут? - спросил ее Дайран, но в ответ услышал:
- Зови как хочешь...
- Хоть горшком? - он все еще не терял надежды вызвать ее на разговор, хоть и понимал, что это бессмысленно.
- Хоть горшком, хоть девкой, - голос ее был равнодушным и усталым, - хоть ведьмой. Мне все равно...
Им постелили в одной комнате по настоянию Дайрана и их второго попутчика. В комнате была только одна кровать, и Дайран уступил ее девушке. Она долго ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее... наверное, кандалы все же натирали ей руки, а может, тоже не спалось с усталости. Но в конце концов, она затихла. А к Дайрану сон не шел - хоть тресни.
Неужели это все - правда?
* * *
Никто из ныне живущих уже не мог помнить, когда Северное и Южное королевства решили разделиться. Тем не менее, факт оставался фактом - две сотни лет назад это была огромная и крепкая Империя, с сильным и властным правителем, урожайной и щедрой землей, профессиональной армией и весьма неплохими учеными. Но, на беду свою, последний король имел дочь - старшую, любимую, по имени Альбина, и двоих сыновей-близнецов, которые никак не могли договориться о порядке наследования престола. Король в неурочное время свалился на охоте с лошади (поговаривали, что ему помогли это сделать), принцы же, похоронив родителя, не долго думая, решили страну разделить. Границу предполагали провести по Великой реке, что пересекала Империю с запада на восток почти ровно посередине. Порешили, бросили жребий, разделили и стали править - каждый у себя. Жители, озадаченные переменами и тем, что вчерашние друзья-соседи теперь оказались заграницей, почесали макушки, но делать было нечего. Постепенно привыкли.
С той поры воды утекло изрядно, причины раздела стали забываться, да и не до того стало, признаться. В королевской библиотеке хранились манускрипты, повествовавшие обо всем очень подробно, но читать их стало некому. Непонятно, по какой причине молодежь все чаще и больше подавалась в военные, чем в студенты. А с другой стороны, кому какое дело? Цены на хлеб не растут - и на том спасибо.
Что интересно, о судьбе принцессы Альбины очень быстро все забыли. А может, забыть кому-то и помогли, болтали украдкой ночами в трактирах. По слухам, которые то затухали, то вспыхивали вновь, Альбина уехала на Север, к одному из братьев, а вот дальше следы ее терялись - то ли вышла замуж за одного из тамошних лордов и нарожала ему славных здоровеньких деток, то ли умерла бездетной, то ли вовсе в монастырь ушла... а еще говорили, будто убили ее, но чего только не болтают досужие кумушки? В официальных документах рядом с ее именем стояло краткое "Дата смерти неизвестна" - и понимай как знаешь.
Два королевства привыкли существовать на положении друзей-соседей, и всем казалось, что такое положение вещей будет вечным и самым лучшим. Но жизнь почему-то решает так, как хочется ей, а не нам.
У короля Августа II, правившего Северным королевством на протяжении 19 лет, не осталось детей. То есть детей-то было много, но вот умирали они все, не дожив до трех лет. По злому стечению обстоятельств, и приемного сына королевской семьи, мальчика-подкидыша, постигла та же участь - он умер от тифа, едва отметив десятилетие. После этого по стране поползли слухи о проклятии короля, о наветах ведьм и прочей чертовщине. Все бы ничего, но король, как и все его подданные, тоже был смертен. И потому умер в свой час, и наследника не оставил. А править страной кому-то было надо.
Конечно, сердобольные соседи не смогли оставить друзей в беде. Из Южного Королевства один за другим приезжали гонцы с предложение руки и сердца вдове, которая, к слову сказать, являлась второй женой и весьма яркой красавицей. Однако предложения отвергались одно за другим. Гонцы становились все настойчивее, пока, наконец, вдовствующей королеве Силезии не было сказано впрямую: или брак, или монастырь. На это послание Силезия вовсе не ответила.
Южане сочли это объявлением войны.
И война не замедлила начаться...
К вящему удивлению нападавших северяне почему-то не хотели сдаться без боя. Видимо, народ любил своего почившего правителя, а потому клич "Честь и свобода" неуловимо реял в воздухе над головами сражающихся. Силы были бы примерно равны, если бы у защитников было единое руководство. Но королева, в силу своей природы, в военном деле разбиралась весьма слабо, а мнения лордов на этот счет разделились. Словом, Северное королевство быстренько, хоть и кровопролитно, завоевали, объявили Империю вновь единой, разделили на области и отправили на Север лорда-наместника. Случилось это около семи лет назад.
Юг очень скоро привык считать себя снова единым. А вот Север мириться с этим не хотел. По истечении года пришлось послать туда значительную часть военной силы вновь обретенной империи - то там, то тут вспыхивали восстания, крестьяне не подчинялись сборщикам налогов, новые лорды не могли удержать в повиновении подданных; казалось, сама земля не желает носить на себе завоевателей - пожары, наводнения, обвалы в горах. То мор какой нахлынет, то засуха... Военное положение прочно вошло в быт северян, в каждом городе стояло по гарнизону, комендантский час твердо укоренился на всей территории страны, что лежала севернее Юккарома. А от Юккарома до бывшей границы рукой подать было...
И все бы ничего, но наряду с обывательскими сплетнями то и дело вспыхивали сплетни политические. Такие, за которые вполне могли упечь куда подальше. О том, например, что скрываются где-то наследники принцессы Альбины... ну, то есть мужа ее, лорда северных земель. О том, что вот-вот доберутся эти наследники до столицы, и уж тогда... О том, что скоро будет переворот. А еще - о том, что за родом Альбины - правда Бога, а потому забытым и отвергнутым принцам королевской крови помогают лесные люди...
Дальше начинались совсем уж сказки. На сказках про лесных людей вырастал уже добрый десяток поколений имперцев. Болтали, будто бы водятся в северных лесах люди такие, лесными называются, которые понимают язык зверей и птиц, знают все тайные дороги - а их в северной части страны ого-го сколько, и с проводником заплутаешь, - а еще будто бы они могут колдовать и боятся железа, а потому воруют для себя детей из маленьких деревень (что, сами понимаете, полная чушь). Еще говорили, что со времени того раздела в их жилах течет королевская кровь, будто бы маменька одного из первых королей Империи была родом из них... а вот как найдутся потомки принцессы Альбины - прямо среди этих лесных... так сразу и наколдуют себе престол и славу.
Понятно, Юг такие сплетни слушать не желал. Всех, кто любил чесать языками на эту тему, вылавливали и отправляли куда следует. Всех, кого подозревали в связи с лесными - тоже, разумеется. Говорили, что и сами лесные порой попадались. Вот только никто их почему-то никогда не видел.
Дайран в эти слухи не верил. Он вообще верил только тому, что видел своими глазами. А если что-то мешало ему проверить, то эти препятствия по мере сил старался устранить. Именно поэтому он очутился в этой дыре - не поверив три года назад слухам о связи своей невесты с сыном герцога Энгринского, он решил сам все проверить. Проверил. Вызвал герцогского отпрыска на дуэль, съездил ему по роже. А поскольку сам являлся всего лишь дворянским сыном, то и угодил подальше от столицы. И спасибо, что счастливо отделался.
Короче говоря, в россказни про лесных людей Дайран не верил. Не верил когда-то...
И теперь, лежа без сна, решал - то ли у него, образно говоря, чердак сдвинулся, то ли все это таки правда...
Но вот они, деньги, в кармане. Вот она, пленница его, и железо на ее руках - чтоб, значит, колдовать не могла.
Бред...
С этой мыслью Дайран наконец заснул, уже перед рассветом, когда дождь, наконец, стих, и где-то протяжно завыли собаки.
* * *
Путь их с полным правом можно было бы назвать прогулкой, если б капитан Ойолла, что называется, с жиру не бесился. Посудите сами, чего еще желать - лошадей на постоялых дворах им подают сразу и без промедления, едва завидя бумагу, что предъявляет отец Юхан - так звали их второго провожатого (а заодно и кучера). Еду можно покупать самую лучшую, благо денег хватает. Хозяева трактиров и постоялых дворов, увидев военную форму, кланяются в пояс и только что сапоги тебе не чистят. Карета исправная, удобная, не скрипит. Монах Юхан на остановках в собеседники не лезет; смотри себе в окно, любуйся раскисшим от дождя пейзажем и не забывай приглядывать за пленницей. Доставишь до места - тебе почет и благодарность, а может, и возвращение домой, так, по крайней мере, обмолвился отец Юхан. Так чего еще надо-то тебе, дурак?
Дайран в окно смотреть не желал, но встречаться взглядом с девушкой у него тоже особого желания не было. Его мучило неясное чувство, которому сам он определения дать не мог, а назови это кто-нибудь чувством жалости, удивился бы сильно. Капитану Ойолла приходилось конвоировать пленных, приходилось даже их ликвидировать, ну и допрашивать - само собой. Но мысль о девушке как о пленнице вызывала в нем досаду. То ли молодость девчонки смущала. То ли... ну, похожа она на его сестру, и все тут. То ли просто жалко ее. Понятно ведь, что не для званой беседы и не к теще на блины ее везут. Дайран, слава те Господи, лично не знаком был с методами особистов, но то, что о них рассказывали, вызывало в нем желание никогда в поле зрения оного отдела не попадать. А тут - девчонка...
Девушка, впрочем, держалась очень спокойно. То ли не знала, куда и зачем ее везут (что вряд ли), то ли характер такой. За день десятка слов не произнесет. Обузой не была, помощи не просила; кандалы ее имели достаточно длинную цепь и движениям, по наблюдениям Дайрана, почти не мешали, оттого и управлялась сама со всеми своими делами. Только вот волосы расчесать не могла; заплетенные когда-то в аккуратные косы, они теперь разлохматились, лезли на лицо, девушка сдувала их легким движением губ, но опять же - ни слова. Словом, мечта любого конвоира...
При этой мысли Дайран морщился. Его, офицера, роль конвойного при Особом отделе не прельщала. Впрочем, вряд ли ему было позволено выбирать. Довезти ее скорее - и забыть.
На третий день пути отец Юхан свернул с наезженной торной дороги на тропку, больше подходящую для лесной. На вопрос Дайрана ответил, что так надо. Лаконизм его вообще Дайрана восхищал; надо - и все тут. Впрочем, судя по всему, Юхан дорогу знал хорошо, недаром же так уверенно не обращал внимания на частые попутные тропинки и множество развилок. На карте этой дороги не было, да и вообще маршрут был указан очень и очень неопределенно, поэтому Дайран решил положиться на знание спутника и на волю Божию. Ну, а то, что ночевать им придется под открытым небом, так это его волновало мало.
Место для ночлега выбирал Юхан. Дайран лениво вглядывался в вечернее небо, на котором закат алыми полосами вычертил немыслимые узоры, отмахивался от комаров и думал, что вот сейчас запалят они костерок, чаю вскипятят... что может быть лучше после целого дня глотания пыли? Девушка, по обыкновению, сидела молча и почти неподвижно.
Они остановились у родника, бьющего из ямки под корнями огромной сосны. Дайран распряг и стреножил лошадей, и, пока Юхан хлопотал, устраивая кострище, собрался за дровами. За пленницей нужды следить не было - куда она в кандалах денется? Между тем, сушняка, пригодного для костра на всю ночь, попадалось маловато, и Дайран отошел от стоянки уже достаточно далеко. Разрубая толстый ствол поваленной ветром сосны, он остановился передохнуть, утер лицо, отгоняя назойливых комаров, и вдруг послышался ему крик от стоянки - слабый, женский.
Дайран мотнул головой, отгоняя сомнения, но крик повторился, и капитан, схватив в дополнение к топору суковатую дубину, со всех ног кинулся назад. За секунды бега ему пришло в голову все, начиная от "напали разбойники" и заканчивая "девчонку зашибло чем-то". Готовый отбиваться хоть от взвода колдунов разом, Дайран вылетел на полянку...
Но все оказалось намного проще. По земле катался пыльный клубок, в котором без труда можно было распознать пленницу и Юхана. Монах навалился на девушку, задирая ей подол, разрывая одежду; цепь кандалов уже оказалась притянутой к колесу кареты. Девчонка отчаянно вырывалась, но уже не кричала - видимо, поняла, что бесполезно. Гибкая и, видимо, сильная, она не давалась, и, если б не скованные руки, вряд ли Юхану удалось бы ее одолеть...
В два прыжка Дайран подскочил к ним, изо всех сил отодрал монаха от пленницы и, приподняв в воздух, отвесив хорошую затрещину, отшвырнул к краю поляны. Тот, однако, вскочил сразу же и завопил недоуменно:
- Да ты что, капитан? С ума спятил?
- Ты сам спятил? - заорал Дайран в ответ. - Это называется "доставить к месту", да?
- Да ты... - Юхан рассмеялся, утирая потное лицо. - Убудет с нее, что ли? Никто и не узнает, капитан. А если тебе первому охота, так сказал бы, мне не жалко... начинай...
- Пошел вон, - с отвращением проговорил Дайран, поднимая дубину.
- Капитан... - Юхан медленно приближался, и глаза его светились недобрым светом. - Не дури. А то я ведь и написать про тебя могу... кое-что.
- Испугал...
- И пойдешь ты не в родимую столицу, а обратно... щи сапогом хлебать... оно тебе надо? - Юхан осторожно подходил к нему...
- Пошел вон, - повторил Дайран.
В этот момент монах прыгнул... и через мгновение отлетел назад, кувыркнувшись через голову, зарылся лицом в траву и остался лежать недвижим.
Дайран несколько секунд тупо смотрел на него. Подошел, тронул носком сапога.
- Вставай, что ли... эй, слышь...
Наклонился, тронул за плечо, перевернул. С воскового лица на него смотрели широко раскрытые глаза, в которых не было жизни.
- Черт, - потерянно прошептал Дайран. - Я не хотел...Не рассчитал...
Солнце медленно садилось, и в его неярком свете все казалось нереальным... словно несколько минут назад здесь была - правда, а теперь вот - сон. Дайран помотал головой и опустился рядом.
- Черт... - еще раз пробормотал он.
Сзади донесся шорох и негромкий голос:
- Господин офицер... вы последуете его примеру или я уже могу встать?
Девушка пыталась подняться, но не могла распутать замотанную вокруг колеса цепь, удерживающую ее руки над головой. Дайран медленно повернулся, пару секунд смотрел на нее - устало, она же - с вызовом и беспомощно. Потом подошел, распутал железные звенья, поднял пленницу на ноги, поставил...
- Жива?
Она кивнула. Лицо ее было вымазано в грязи, но глаза, к удивлению Дайрана, остались сухими. Он-то думал, что девчонку развезет едва ли не в хлам, но она не только не рыдала, захлебываясь, но и, кажется, не утратила способности соображать. Очень аккуратно отряхнула от пыли и налипших сосновых иголок юбку, подошла, наклонилась над монахом, тронула его за руку.
- Насмерть...
- Откуда ты знаешь? - глупо спросил Дайран.
- Знаю... Я видела... - Девушка отвернулась от него, посмотрела куда-то в небо. Губы ее едва заметно шевельнулись
Несколько секунд они стояли молча. На Дайрана навалилось какое-то тупое оцепенение. Только ручеек так мирно журчал рядом, словно и не было ничего этого...
Но, хочешь не хочешь, пришлось двигаться. Хоронить погибшего; разводить костер; думать о том, что делать дальше. Дайран взял пленницу за плечи, развернул в сторону ручья.
- Иди умойся... На чучело похожа.
Все так же спокойно и равнодушно она кивнула, отошла к скале, под которой ручеек образовывал небольшую впадину. В стремительно сгущающихся сумерках виден был только ее тонкий силуэт, странно неподвижный. Дайран орудовал над костром, не забывая в ту сторону поглядывать; потом не выдержал. Подошел. Девушка стояла на коленях, опустив руки в ледяную воду, по щекам ее ручьями бежали слезы, а плечи содрогались от сдавленных рыданий.
- Ну вот... - пробормотал храбрый капитан Ойолла, не выносивший женских слез. - Ну что ты...
Как ее успокоить, он не знал. Да и стоило ли успокаивать. Дайран понимал, что с этими слезами прорвались, наконец, боль, ужас, отчаяние - все, что пленница старательно скрывала под маской безразличия... гордость тоже не бесконечна. Ему, солдату, самому хотелось завыть от глупости и бессмысленности происшедшего, а тут еще с девчонкой возиться. Он тронул девушку за плечи:
- Вставай... пойдем к костру. Не сиди в воде, холодно, простудишься...
Уже совсем стемнело, только на западе еще догорали облака. Дайран подвел пленницу к костру, усадил на поваленное бревно, порывшись в мешке, бросил ей свое полотенце, сам же занялся дровами. Спросил, не поворачивая головы:
- Как тебя все-таки зовут?
И после паузы услышал:
- Зови меня Регда...
- Странное имя, - с ноткой удивления сказал Дайран.
- Это не имя, - голос ее был вроде бы безразличным, но всхлипы еще прорывались. - Скорее прозвище...
- И что означает?
Девушка не ответила.
Как имя, Дайран спрашивать не стал. Сразу ясно, что не скажет.
- Не плачь, - попросил Дайран очень мягко. И вырвалось, словно само собой. - Слезами не поможешь...
- Да я и не плачу уже, - отозвалась она, по-детски шмыгнув носом. - Так... просто... руки болят...
Огонь разгорелся наконец, занялись толстые сучья. Уже совсем стемнело, но это уже не пугало. Есть огонь, будет тепло... сейчас согреть воды в котелке... а потом - свалиться хоть прямо наземь и спать, спать. Дайран выпрямился, блаженно потянувшись, подошел к Регде, так и сидевшей неподвижно.
- Покажи, что с руками, - попросил так же мягко. Взял ее маленькие ладони в свои, сдвинул, насколько мог, браслеты кандалов вверх, посмотрел. Покачал головой. - Где тебя так?
Сопротивляясь при аресте, она рассадила левое запястье - чем, уже не помнит. Ранка была неглубокой - так, царапина, и могла бы затянуться, если бы не кандалы. Браслеты наручников превратили царапину в открытую рану, постоянно натирая ее. Регда пыталась замотать руку обрывком рубашки - не получилось. Ну, а возня нынешнего вечера еще добавила... На правом запястье тоже проступали сине-багровые полосы.
- Все ясно, - сумрачно проронил Дайран и пошел в карету.
Он рылся в своем мешке, отыскивая бинт и целебную мазь, что на всякий случай сунул ему на прощание Брен, и думал, что нарушает инструкцию. Кандалы с пленницы не полагалось снимать ни при каких обстоятельствах. И что если она начнет колдовать - вот прямо сейчас, или - того хуже! - решит сбежать, то головы ему не сносить, это точно. Впрочем, головы ему и так не сносить - за Юхана. Идиотская ситуация...
Вынырнув наружу, Дайран деловито и сосредоточенно занялся костром. Дождался, пока согреется вода, часть перелил в свою кружку, из оставшейся быстро соорудил похлебку - Регда, как обычно, и не пыталась ему помогать, сидела, молча глядя в огонь, - нарезал хлеб, но разливать варево по чашкам не стал. Взял девушку за локоть, потянул поближе к огню.
- Сядь-ка сюда... - и кожей ощущал ее удивленный взгляд, пока возился с ключом и замком кандалов.
Хмуро процедил:
- Очень надеюсь, что ты не станешь делать глупости. Протяни руку...
Регда не проронила ни звука, пока он промывал рану, смазывал и бинтовал опухшее запястье. Только раз сдавленно застонала и инстинктивно потянула руку, но Дайран, не прекращая работы, попросил тихонько:
- Потерпи... чуть-чуть осталось...
Она смотрела, не отрываясь, на склонившегося над ее руками высокого офицера в чужой форме, и лицо ее было бесстрастным, но в глазах плясали язычки пламени.
- Дай вторую... на всякий случай.
- Как тебя зовут, офицер? - спросила Регда негромко.
- Дайран Ойолла.
- Спасибо тебе... - помедлив, проговорила она.
- Не за что, - отозвался он, выпрямляясь. - Все. Завтра утром еще раз перевяжу. Ну, а теперь давай обратно... прости, иначе нельзя.
- Дайран... - она запнулась. - Прошу тебя... позволь мне умыться и волосы расчесать. - Улыбнулась тихонько: - Я, сам видишь, уже на чучело похожа, а кандалы мешают...
Он прямо и резко посмотрел ей в глаза.
- Послушай... Ты сама знаешь, что мне это запрещено. И я надеюсь, что ты все понимаешь и не станешь колдовать прямо здесь...
- Не станешь - что? - удивленно перебила девушка.
- Колдовать... ну, ты же из лесных..., - угрюмо буркнул Дайран.
Регда захохотала вдруг.
- Ты что же, веришь в то, что лесные люди боятся железа? И что они колдуны? И ты поэтому... тебе монах напел, да? Что с меня кандалы не снимать? Ой, Дайран... - она, просмеявшись, отдышалась. - Прости. Ты в это веришь, да? Ерунда это все. Сказки старых бабушек. Не колдунья я ни разу. И железа не боюсь. Я человек, такой же, как ты. Ну, честное слово.
- И крещеная? - Дайран понимал, что говорит чушь, но остановиться не мог.
- Извини, - угрюмо проговорил он. - Но откуда же я знал...
- Ладно, ладно. Но я правда не колдунья...
- А что из лесных - тоже правда?
- Ну... да... наверное, так нас называют...
... Она расчесывала густые, длинные темные волосы, а Дайран сидел рядом и смотрел на нее. Пряди в свете костра отливали рыжиной, а лицо девушки было таким светлым и домашним, что капитану вспомнилась мать. Она любила возиться с волосами маленькой дочки, а Дайран, восьмилетний, смотреть на это любил. У сестренки волосы такие же, с тем же медным отливом...
Регда аккуратно заплела волосы в косу, затянула лентой. Посмотрела на своего конвоира и улыбнулась.
- Я пойду к ручью умываться... если боишься, что сбегу, идем вместе.
- Идем, - коротко бросил он, поднимаясь.
Правда, стоял он не рядом с ней, а в трех шагах. Регда азартно фыркала и плескалась, явно наслаждаясь свободой. И когда они вернулись к костру, лицо ее было почти веселым. Дайран вздохнул:
- Все? Тогда давай сюда руки...
Девушка усмехнулась негромко и грустно, протянула руки. Бинты на ее запястьях слабо отсвечивали в темноте...
* * *
- Я сам себе злобный идиот, - хмуро пробормотал Дайран. - Но что делать-то теперь?
Утро - хмурое и сырое - едва не стекало им на плечи мелкой моросью. Лесная тропка уже начинала раскисать, и небо нависало над головой так, что в десяти шагах не различить было деревьев. Они уже залили костер и уложили вещи, готовясь следовать дальше. Оставалось понять - куда?
На карте, выданной Дайрану, этой тропки не значилось. Дорога до Юккарема - нормальная, по крайней мере, - была проложена только одна, и явно не здесь. Места эти Дайран не знал. И даже нельзя было влезть на дерево и оглядеться, потому что густой туман, заливавший небо, не спешил рассеиваться. Оставалось одно - ехать по этой дороге, а там - как Бог покажет. Еды лошадям, по крайней мере, здесь хватало, а у них самих еще оставался запас, на пару дней хватит.
Дайран обвел глазами поляну, приютившую их на эту ночь; в стороне, под деревьями, чернел холмик - могила Юхана. "Этот камень всю жизнь будет лежать на моей совести", - подумал капитан.
Ночью он почти не спал - не мог. Стоило закрыть глаза - вспыхивали перед глазами события прошедшего вечера, по кругу: дрова, крик девушки, ссора с Юханом, падение тяжелого тела - и вот монах лежит, уткнувшись в землю. И снова - дрова, крик, ссора, неподвижное тело на земле. И опять все сначала... Как глупо. Потом он про себя молился за погибшего; видимо, это же делала и Регда - до него доносился едва различимый шепот ее. Дайран удивлялся спокойствию девушки. Сам он после первого своего боя, первого убитого неделю не мог в себя прийти, почти не ел, а ночами снились кошмары. А тут - ведь женщина, не воин, а так спокойна... бесчувственная она, что ли? Или вправду колдунья?
Теперь она стояла возле лошадей и, кажется, с ними разговаривала. Лошади фыркали. Дайран покосился на нее и вздохнул. Красивая, черт побери. Жалко...
- В общем, так, - объявил он, подходя к карете. - Едем, куда глаза глядят. Раз дорога проложена, значит, по ней люди ходят...
- Не всегда, - отозвалась Регда.
- Что "не всегда"? - не понял Дайран.
- Не всегда люди ходят. Бывает, что и звери.
- У тебя есть другой выход?
Она пожала плечами.
- Ну вот... иди в карету.
Следующие несколько дней Дайран почти не помнил. Хмурое небо (хорошо хоть, дождь закончился), грязная дорога, комья земли из-под колес, занемевшая от долгой неподвижности спина, дрожащие к вечеру от усталости руки. И - ни одной живой души кругом. Дорога, которая могла привести их к жилью, все петляла среди деревьев и, кажется, конца и края ей не было. К вечеру третьего дня у капитана в голове зашевелилась мысль "Влипли..."
Еда у них закончилась. Сухари растягивали, как могли; Дайран попытался подстрелить какую-то птицу, но неудачно. На недолгих стоянках Регда набирала грибов и варила из них похлебку, находила какие-то коренья, которые Дайран есть категорически отказался... сначала. А потом - голод не тетка - пришлось попробовать, и - странно! - оказалось даже вкусно. Вместо чая они теперь пили отвар из каких-то трав. Дайран в первый раз опасливо спросил:
- Не отравишь?
- Не бойся, - усмехнулась Регда. - Хотела бы - давно бы отравила...
- Ну спасибо, - пробормотал он растерянно.
Отношения с пленницей у Дайрана сложились странные. Она все так же почти всегда молчала, если только он не спрашивал ее о чем-нибудь. Но уж если спрашивал, в ответ мог получить как сухое "Да" или "Нет", так и едкую насмешку, не зная заранее, на что нарвется. И тем не менее, Дайран чувствовал себя с ней свободнее, чем в первые дни, его уже не мучила странная виноватость перед пленницей. Не то сблизила их нелепая гибель монаха, не то сказалось, что сейчас они были в одинаковом положении и совершенно одинаково не знали, как выберутся из всей этой истории, то есть из незнакомого леса. Если бы не кандалы Регды, Дайран мог бы подумать, что они просто попутчики. К слову, кандалы он с нее так и не снимал. Однако рана на ее руке почти затянулась, потому что бинты Дайран не снимал и дважды в день заново перевязывал ее. Однажды девушка грустно спросила:
- Слушай, зачем ты это делаешь?
- А что, не надо? - отозвался Дайран.
Она фыркнула:
- Там, где меня ждут, это, наверное, окажется лишним...
Дайран поднял голову и посмотрел ей в лицо, в глаза, обведенные темными кругами. И понял, что она все знает. И то, куда ее везут, и то, зачем, и... то, что с ней будет после. И спросил тихонько:
- Ты, что ли, совсем не боишься?
Регда отозвалась не сразу.
- Тебе-то что... капитан...
Она вырвала у него руку и отвернулась.
Не надо было говорить ничего, но капитан все-таки сказал:
- Ты какая-то... по-моему, совсем бесчувственная. На твоих глазах человека убили... я думал, ты хоть испугаешься, а ты... И тут тоже...
- Просто это не первый убитый, которого я видела, - отозвалась, не оборачиваясь, девушка. - И не второй...
- Почему...
- Потому. Мне было пятнадцать, когда погибла моя мать. У меня на глазах. И потом... приходилось помогать и лечить, и хоронить... И вообще...
- Скажи все-таки, кто ты? - попросил он.
- Я? - она повернулась и прямо взглянула ему в глаза. - Человек.
- Говорят, вы - нежить.
- Ну да, - девушка усмехнулась. - Детей крадем, железа боимся, колдовать умеем. Враки это все. Мы живем в лесу, но... просто знаем больше остальных, вот и все. И живем дольше.
- Сколько?
- Ну, больше ста обычно... если не убьют.
- Тогда почему же вас убивают?
- Потому что, - сухо ответила Регда и отвернулась. Замолчала.
Больше в тот вечер они не разговаривали.
* * *
Видимо, Регда все-таки знала дорогу. Или лес ей помогал - к этому совсем уж нелепому, сказочному какому-то выводу Дайран пришел поневоле где-то на седьмой (или восьмой? он потерял счет времени) день пути. Как-то так получилось, что теперь лошадьми правил хоть и он, но по указке своей пленницы. Еще в самом начале их путешествия он пытался игнорировать негромкие указания девушки по части дороги и поплатился за то - они въехали прямо колесами в колдобину, и если б не нашлось рядом достаточного количества валежника, так там и оставили бы свое транспортное средство. Дайран мысленно проклял тот час, когда не послушался негромкого совета повернуть направо и пустил лошадей прямо - там дорога была вроде бы получше. Совпадение, уговаривал он себя после, но, не желая больше таких совпадений в будущем (еще бы, повозись-ка с проклятой колдобиной почти полночи, матеря на все корки раскисшую грязь; а помочь некому, пленница хоть вроде и крепка на вид, а все же девушка, да и помощник из нее, со скованными-то руками...), уже послушно правил лошадьми так, как этого просила Регда.
Тропка, по которой они ехали, становилась все уже и уже, змеилась и терялась в высокой траве, которая путалась под колесами кареты. Несколько раз пропадала совсем. Бывало, что Регда просила остановить, выглядывала в окно и коротко говорила: сверни направо, или там налево, или бывало вовсе - поворачивай обратно. Бывало, девушка выходила из кареты, долго-долго кружила вокруг, подходила к деревьям и молча стояла рядом с ними. Дайран не понимал ничегошеньки, но поневоле признавал: пока что они еще ни разу не застряли ни в какой канаве, не свалились с обрыва или в яму, и по дороге находилось достаточно корма для лошадей и худо-бедно пропитания для них самих. Дожди, кстати, прекратились, и потому тропка, стелившаяся под колеса, сделалась вполне себе для этого пригодной. И за всю неделю пути они так ни разу никого не встретили: ни запаха дыма от жилья, ни каких-то следов человека - ничего.
- Ты меня не к лешему ли в гости ведешь? - как-то спросил Дайран. Регда усмехнулась и не ответила.
А потом небо затянула уже знакомая серая хмарь, и все чаще они останавливались, Регда подолгу кружила по полянам, то и дело просила повернуть назад, и Дайран в конце концов разозлился. От холода он почти совсем не спал в ту ночь, несмотря на разожженный костер, мрачные мысли донимали, и даже скопившаяся усталость не могла нагнать сон, а может, как раз она-то и не давала провалиться в хотя бы недолгое забытье. На следующий день он откровенно клевал носом на козлах и на очередной (который по счету?) совет повернуть рассвирепел:
- Слушай, ты куда едешь, а? - не выдержал Дайран. - И кто кого везет? Если знаешь дорогу, так и скажи сразу. Если нет - не морочь мне голову.
Выглянувшая из кареты Регда внимательно посмотрела на него и пожала плечами:
- Как хочешь...
Муторно стало Дайрану, но зол он был до того, что и не подумал как-то исправить ситуацию. В самом деле, все эти указания его порядком разозлили. И конца-края дороге не виделось, и хмарь серая действовала на нервы, и хотелось послать все далеко и лесом. Нет, не лесом - буреломом. Чтобы уж надежно.
Еще какое-то время они ехали молча, и только лошади шли все неохотнее. Дайрану не хотелось задумываться, отчего именно. В воздухе - сначала едва различимо, затем все более явственно - прорезался странный сладковато-приторный запах.
Дело клонилось к вечеру, когда под колесами снова захлюпало и зачавкало. Дайран не обратил бы внимания, если бы лошади не встали вдруг, захрапев, и все его настойчивые понукания не заставили их тронуться с места.
Дайран спрыгнул с козел на землю... и охнув от неожиданности, едва удержался на ногах. Земли не было. Была вязкая масса, в которой тонули колеса, из которой с трудом выдергивались ступни, масса эта то и дело норовила стянуть с ног сапоги и, казалось, залезала все выше и выше. И... она была живая. И пахла - мерзко, сладковато и отвратительно. Где-то что-то едва слышно не то ухало, не то булькало, не то чавкало.
Похолодев, Дайран тут же припомнил все слышанные им страшные рассказы о северных "живых болотах", в которых, случалось, пропадали люди. Если судить по этим рассказам, болота эти были не просто болотами, а живыми ямами земли, которые дьявол когда-то давно - тысячи? десятки тысяч лет назад? - создал на этой планете в отместку Богу и населил эти ямы зловонной массой, пожиравшей случайных путников.
Он бросился к карете, с трудом выдирая ноги из грязи, распахнул дверь. Регда безмятежно спала, привалившись головой к спинке сиденья, закутавшись в плащ. Лицо ее было спокойным, на губах плавала слабая улыбка, так что Дайрану на мгновение жаль стало будить ее. Но левая нога вдруг, чавкнув, ушла едва не по щиколотку, и Дайран схватил пленницу за плечи и закричал:
- Вставай! Регда, вставай, слышишь?
Резко, словно и не спала, выпрямилась девушка, и по мгновенно построжевшему лицу ее Дайран увидел, что она все поняла.
Оттолкнув его руки, Регда выскочила из кареты и, легко вытягивая ноги из грязи, кинулась к упряжке.
- Режь! - закричала она. - Лошади!
Дайран понял, выхватил нож, принялся яростно пилить постромки. Регда удерживала дико ржавших лошадей, все глубже уходивших копытами в вязкую муть, что-то тихо им говорила.
Вокруг ухало и чавкало уже совершенно явственно. Справа от Дайрана вспучился и лопнул зловонный пузырь.
- Скорее! - крикнула Регда. - Скорее!
Они схватили под уздцы освобожденных лошадей и принялись вытягивать их из грязи. От сладковатого запаха все сильнее кружилась голова. Лошади, почуявшие спасение, изо всех сил помогали им, но то и дело шарахались от новых и новых пузырей, вспыхивавших то справа, то слева. Один такой пузырь лопнул прямо под копытами лошади Дайрана, бедное животное вскрикнуло совершенно человеческим голосом, Дайран яростно рванул обрывок сыромятного ремня - и тот лопнул. Лошадь ушла под землю в мгновение почти под брюхо, и Дайран едва успел отпрянуть и не попасть в яму сам. От ударившей в нос густой вони его едва не вывернуло наизнанку, и в глазах потемнело.
Но конь Регды вырвался, наконец, и девушка вскочила ему на спину и, с ловкостью опытной наездницы, склонилась, протянув скованные руки к Дайрану:
- Давай!
Дайран и сам не помнил, как он сумел взгромоздиться рядом. Дальше все было словно в полудреме. Мир заскрипел под пальцами, словно мыльный пузырь, и стал разваливаться на куски. У Дайрана еще хватало сил удерживаться на крупе коня, но все остальное он помнил плохо: как Регда изо всех сил колотила ногами измученную животину, как конь, храпя, приседая под двойной тяжестью, несся прочь, как девушка что-то кричала ему. А потом и вовсе наступила темнота.
Дайран очнулся от обжигающе ледяного потока, льющегося за шиворот. Он вздрогнул, замычал что-то невнятно, замотал головой. И ничего не увидел, услышал лишь странный шум. И только спустя пару секунд понял, что кругом совершенно темно, что кто-то положил его на землю и аккуратно макает лицом в ледяной ручей, и именно этот ручей как раз и шумит под вывороченными корнями огромного дерева.
Регда послушно выпустила его, Дайран попытался подняться, и даже сел, поматывая головой. Но к горлу подкатила дурнота, и он самым неподобающим образом вновь скорчился над ручьем. Потом продышался, сел снова. Охнул.
- Водички попей, - сказала Регда в темноте.
- Уф... - сказал Дайран. - Да.
- Чего да? - тихонько засмеялась Регда. - Жив?
- Ага, - пробормотал Дайран и застучал зубами. - Холодно...
- Ты идти-то можешь? - спросила Регда.
- А надо? - спросил Дайран. Мысль о том, чтобы куда-то идти, когда ноги подгибаются и в голове звенит, вгоняла его в дурноту.