Василий Васильевич Пустовалов, мужчина сорока двух лет и все еще приятной внешности, которую сохранил благодаря двум вещам - отказу от злоупотребления спиртным и воздержанию по части удовлетворения плотских желаний, в особенности - на стороне.
Женщины к нему относятся по-разному: одни - восхищаются домовитостью и преданностью жене, что нынче встретишь не столь уж часто (мало-помалу вымирают динозавры!); другие - завидуют жене (этой, как они выражаются, серой мышке), а потому злобствуют и по углам шушукаются; третьи - пробуют "положить глаз", расставляют везде сети и пытаются в них поймать заманчивую для них дичь, но у них ничего не выходит, удается мужику всякий раз каким-то образом выскользнуть.
Руководство фирмы, как и женщины, также разного мнения о Пустовалове: с одной, стороны, всецело доверяет, поскольку опытный финансист, отличающийся неподкупностью, следовательно, для проведения внезапных проверок лицо совершенно незаменимое; с другой стороны, подозрительно, так как тот чурается веселых застолий, то есть не кампанейский, а про таких обычно говорят, что себе на уме и с ним надо быть на чеку.
Тот же гендиректор - настоящий петух: он не только держит возле себя настоящий "гарем" из очаровательных молодых мордашек (всех, всех перетоптал!), но и вечно косит по сторонам, нельзя потоптать кого-нибудь еще? Завидит смазливенькую рожицу - сразу в лёт! Ничто его не остановит.
Положительный герой хорош только в романах, но в жизни все относятся к нему все-таки настороженно и в тайне недолюбливают.
Василий Васильевич только что вернулся от гендиректора. Гендиректор, честно сказать, огорошил: сегодня же, говорит, поезжай в Верхнеуральск (он знает, что там ихний крупный филиал); исполнительный директор пудрит мозги (химичит с доходами); пошерстить, говорит, хорошенько надо; если, говорит, подтвердится, в чем он нисколько не сомневается, поскольку "стукнули" верные люди, то он сучёнка за муди на люстре повесит.
Василий Васильевич чуть-чуть обиделся: если, сказал он, шеф уже во всем уверен, то зачем туда ехать? Гендиректор сказал на это, что проверить все равно надо, что проверить должен самый надежный человек, то есть он, Василий Васильевич Пустовалов, который в два счета выведет мошенника на чистую воду.
Что делать? Желание хозяина - есть священная обязанность клерка.
Поезд с ревизором прибыл в Верхнеуральск в половине восьмого. Выйдя на перрон, огляделся по сторонам. За стареньким и приземистым зданием вокзала он увидел стоянку автобусов. Прошел через узкие воротца и оказался на привокзальной замусоренной площади. Он поморщился не раз, натыкаясь носками начищенных до блеска туфель, то на пластиковую бутылку из-под напитка, то на алюминиевую банку из-под пива, то на пластиковый пакет, внутри которого шуршит ветер. Выбрав нужный номер маршрута, вошел в салон старенького с продавленными сидениями автобуса.
- Сударыня, - обратился он к дородной женщине-кондуктору, занимающей чуть ли не половину объема салона, - я смогу доехать до остановки "Советская"?
"Сударыня", с удивлением посмотрев на пришельца из другого мира, фыркнула.
- Доедешь. Садись. Далеко. Девять остановок, - щелкая семечки и бросая лузгу в открытое окно, ответила женщина. Она отвернулась от чудака и стала смотреть в окно.
Василий Васильевич почему-то именно в эту минуту подумал: "А знает ли шеф, что проверяемый и проверяющий - однокашники?"
Через сорок минут ревизор был в офисе филиала "Регион-Сервич-Консалтинг". Несмотря на ранний час, исполнительный директор оказался у себя.
Появление на пороге Пустовалова стало настоящим и неподдельным шоком для исполнительного директора. Увидев, побледнел, засуетился: сначала стал предлагать присесть, потом стал кидаться обниматься, пытаясь облобызаться с приехавшим, точнее свалившимся на голову. Исполнительный директор сразу понял: от сего визита ждать приятностей не приходится. Потому что ревизор въедлив и докопается до всего, а там - ему не сдобровать. Ясно, приезжали и прежде. Но ему удавалось с теми поладить. С этим же...
Принимающая сторона лишь через десять минут пришла в себя и смогла членораздельно говорить. Исполнительный директор засыпал вопросами.
- Как там? Как здоровье шефа? Как семья и супруга? Как здоровье? Что нового слышно? Каким ветром занесло в эти края?
На вопросы он ответил сразу:
- У всех и всё в полном порядке.
Хозяин кабинета часто-часто замотал головой.
- Да-да... Наслышан... Ты в гору пошел... Глаза и уши, говорят, самого... Полное доверие к тебе питает. Это - хорошо... очень-очень прекрасно... Кто бы мог подумать, а?.. Помнишь, в академии?.. Никто тогда бы не сказал, что наш Васятка, - Пустовалов скривился, потому что фамильярность такая ему не по душе, - станет таким крутым финансистом... Где остановился? Нигде? Может, у меня?..
- Ни в коем случае, - удалось-таки Пустовалову вставить несколько слов.
- Зачем обижаешь? Как-никак, а свои...
- Не хочу стеснить.
- У, ты мой скромник! Зря. У нас комната для гостей пуста... Премиленький уголок.
- Устроюсь в гостинице.
- Завтракал? Нет? Может, для начала сбегаем в ресторан, перекусим чуть-чуть, а?.. Что же за работа на пустой желудок?
- Викентий Сергеевич, - официально начал ревизор, - я здесь не у тещи на блинах, приехал с проверкой, - он честно сказал, что послужило поводом; намекнул прозрачно, что на него "стукнули", а потом добавил. - Пожалуйста, всю документацию, касающуюся финансово-хозяйственной деятельности, - мне на стол.
Бывший однокашник округлил глаза.
- Да ты совсем стал сухарем! - завидев, как Пустовалов решительно замотал головой, поспешил успокоить. - Нет-нет, как ведь хочешь... Документы сейчас же выложит главбух... Нам скрывать нечего... Деятельность филиала - как на ладони у Христа: чиста и потому прозрачна.
- Я и себе не верю, - сухо успокоил он собеседника. - Я верю только цифрам и фактам, - Пустовалов встал. - Позаботься насчет номера в гостинице, - подумав пару секунд, добавил. - Без излишеств.
До позднего вечера Василий Васильевич не отрывался от бумаг. Викентий Сергеевич попытался отвлечь, но получил решительный протест, после чего больше не совал носа.
В четверть девятого Пустовалов покинул офис и отправился на ночлег. По пути зашел в кафешку, плотно поужинал. Оказалось, что в провинции можно неплохо поесть. И не дорого. Даже для командировочного.
В одноместном номере, приняв прохладный душ, упал на широкую и мягкую кровать, шуршащую накрахмаленными простынями. Заложив руки под голову, разглядывая потолок, он невольно вернулся к образам Викентия Сергеевича и его супруги.
Викентий Сергеевич Соловьев, проще говоря, Кеша на курсе слыл отчаянным лентяем. Никому и в голову не могло прийти, что тот пришел в финансово-экономическую академию, чтобы "грызть гранит наук". На лекциях появлялся редко. Чаще всего его можно было встретить в ночном баре или на дискотеке: там он отрывался по полной программе. Эту бы его энергию да во благо! Зачеты и экзамены сдавал, но не с первого захода. У всех было устойчивое мнение: получает "уд" лишь после того, как "позолотит ручку" преподавателю.
Это ему не мешало слыть бабников, сердцеедом. Рядом с ним всегда крутились самые красивые однокурсницы. Среди них - Маша Королева с копной каштановых волос и блестящими большими черными глазами. Она и стала, в конце концов, его женой.
Василий Васильевич Пустовалов, а на курсе его все почему-то называли Васяткой, откровенно завидовал Кеше, более удачливому (в сердечных делах, конечно), чем он. Васятка никому не показывал вида, но он тайно вздыхал по Машеньке. Машенька, ясно, его антипод: жизнерадостная всегда, любит компании и веселится от души. А он?.. Сурок сурком: сидит в норе и не высовывает носа. Девушки не любят сурков. Девушки любят общение. А общение возможно, по мнению девушек, лишь на дискотеке и в ночном клубе, куда Васятка, естественно, - ни ногой. Трудолюбие Васятки явно было не в цене, у однокурсниц не котировалось. А коли нет спроса, то нет и предложения.
Курс вышел на диплом. Непонятно как, но Кеша получил-таки диплом. Обзавелся дипломом и Васятка. Пусть и не красным, но тоже ничего: в ведомости не было ни одной тройки. Стала дипломированным экономистом и Машенька.
Кеша увез Машеньку в свой Верхнеуральск.
Девять с половиной лет прошло. Какая она, Машенька, сегодня? Изменилась, пожалуй, сильно. Годы, что бы там ни говорили, берут свое. Взглянуть бы... Уж так хочется взглянуть!.. Господи, в чем проблема? Садись в автобус и поезжай, а не лежи байбаком. А что? Взять бы и нагрянуть, а? Интересно посмотреть на ее реакцию. Что скажет? Обрадуется ли?
Нет-нет, решительно говорит сам себе Пустовалов, нельзя: я - проверяющий, её муж - проверяемый. Увы, так судьба распорядилась. Город небольшой, его визит не останется незамеченным и станет предметом досужих мыслей досужих людей.
Он может одно: лежать в гостиничном номере и мечтать. Что-что, а это ему никто не запретит. Мечтая, Василий Васильевич Пустовалов сладко засыпает.
...Они вдвоем идут вдоль берега заводского пруда. Бежит по его глади рябь. Благоухает сирень. Он приподнимается и ломает самую пышную веточку с несколькими бутонами, подает ей. Машенька берет, подносит к лицу и начинает вдыхать запахи. Она вздыхает, и глаза вдруг грустнеют. Ах, молодость, думает она, как ты скоротечна! Тысячу раз прав Оскар Уайльд, однажды написавший: "Молодость - единственное богатство, которое стоит беречь". Не сберегла и теперь сожалеет. На кого потратила свои лучшие годы? На Кешу-оболтуса, на бабника и гуляку?! Не стоит он того, не стоит. Сколько было замечательных парней? Ну, хоть бы Васятка... Нет же! Связалась с охламоном. По щеке катится слеза. Васятка видит и вскрикивает: "Боже, ты плачешь?!" Он достает платок и вытирает слезу, плечом приникая к ней. Он успокаивает: "Не надо, Машенька! Не плачь... Я же рядом... Я тут и с тобой... Я люблю тебя, Машенька... Я так сильно тебя люблю, что нет таких слов, чтобы выразить мои чувства к тебе... Я всегда любил тебя и только тебя!.. Милее и роднее тебя не было, нет и никогда не будет!.." Она смотрит на Васятку, проводит рукой по начавшим седеть волосам: "Ах, где ты раньше был? Почему молчал? Отчего так поздно? Ведь сейчас так сложно!" Васятка встает на одно колено и, протянув к ней руки, возбужденно и страстно говорит ей: "Иди, любимая, ко мне! Ко мне и больше ни к кому! Несу я чувства все тебе! Верь: изгоню твою тоску!" Машенька глубоко вздыхает. Она роется в одном из бутонов. Ищет нужное соцветье. Она говорит мечтательно: "Найду счастливое и я - твоя". Ищет долго-долго. И находит! Обрывает и съедает. Смотрит счастливо на Васятку, раскрывает свои красивые руки и падает ему на грудь: "Бери! Я - твоя! На веки вечные!" Васятка подхватывает девичье (странно, думает он, но Машенька совсем-совсем не изменилась) тело и его охватывает сладостная истома, сердце тает, как воск в жаркий полдень...
Пустовалов просыпается.
- Черт! На самом интересном месте! - ворчит он
Он встает, смотрит на часы: половина восьмого. Значит, пора в офис. На душе его - необыкновенная легкость. Он снова молод. Ему снова двадцать лет. Он готов на все, решительно на все.
Василий Васильевич без устали работает, задыхаясь в бумажной пыли. Перебрал гору документов.
Усердие ревизора прерывает Викентий Сергеевич.
- Ты меня избегаешь? - спрашивает он и пристально смотрит в глаза однокашнику. - Неужели все так серьезно, что и общаться нельзя? Может, и есть недочеты... Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
Василий Васильевич морщится.
- Не в этом дело.
- А в чем?
- Хочу побыстрее закончить и умотать домой. Надеюсь, ты понимаешь такое простое желание всякого командировочного?
- Не понимаю. Десять лет не виделись и ты... Да, Верхнеуральск - не Москва... Скукота здесь... Но мы могли бы один вечерок скрасить.
- Каким образом, Викентий Сергеевич?
- Сегодня вечером я жду у себя. Посидим. Чайку попьем. Повспоминаем.
- Невозможно, - шумно вздохнув, говорит Пустовалов.
- Я специально дочку отвез к своей матери, чтобы одним побыть... И Машенька очень сильно просит. Если, говорит, не придешь, то наживешь в её лице злейшего врага, а она этого бы не хотела.
Пустовалов обреченно машет рукой.
- Ну, хорошо... Загляну на часок...
Викентий Сергеевич встает. Он пытается скрыть радость.
- К восьми, хорошо?
- Хорошо... - и тут же предостерегает. - Но никаких приготовлений.
- Естественно! - восклицает Викентий Сергеевич. - По-студенчески... за чаем... Нам ведь что важно? Поговорить! Столько лет не виделись, - выходя, продекламировал. - Бойцы вспоминают минувшие дни, как вместе когда-то рубились они.
Без двух минут восемь он позвонил у дверей квартиры исполнительного директора. Дверь тотчас же распахнулась. Его встретила Машенька. А она, подумал сразу Пустовалов, совсем не изменилась: всё те же глаза, все тот же девичий блеск в них, всё те же волосы, густо лежащие на крутых её плечах. Даже улыбка, чуть-чуть озорная, - всё та же. На Пустовалова пахнуло запахом знакомых французских духов.
- Проходите, Василий Васильевич, дорогим и желанным гостем будете, - сказала хозяйка, не спуская глаз с лица Пустовалова. Он смутился. Застыдился. Покраснел. Он-то не может похвастаться прежней свежестью, как она. - Или как? Может, лучше, если как раньше, а? Все же однокашники... Какие-никакие, а однокашники.
Пустовалов, все еще не избавившись от смущения, пробормотал:
- Разумеется... Сверстники... Свои люди...
За спиной Машеньки появился хозяин.
- Но-но, ты с ним поосторожнее. Он нынче не кто-нибудь, а ревизор - гроза финансового мира. Нашего главбуха чуть до инфаркта не довел.
- Боже, какая прелесть! Такие свежие... Где ты смог такое чудо достать? - она обернулась к мужу. - Поухаживай за гостем! - женщина вернулась к цветам. - Если мне не изменяет память, алые розы - знак любви или, на худой конец, обожания... Боюсь в это поверить... Не смею верить...
Машенька ушла на кухню, налила в вазу воды, поставила букет и отнесла в гостиную, куда проследовали следом за ней и мужчины.
Гостиная - просторна. В центре - журнальный столик и четыре мягких кресла. Слева - роскошный диван. Справа - на всю стену книжный шкаф. Над журнальным столиком - шестнадцатирожковая хрустальная люстра. На полу - огромный яркий и пушистый ковер ручной работы.
Викентий Сергеевич широким жестом пригласил гостя присаживаться. И добавил:
- Кресло - на выбор: которое любо, то и ваше.
Пустовалов присел, а следом за ним и хозяин.
На столике - ничего лишнего: бутылка французского шампанского и шоколад, глубокие и пузатые фужеры, накрахмаленные полотняные салфетки, сложенные треугольничками.
- Машенька, ну где же ты? - крикнул хозяин. - Мы - заждались и наскучались без твоего общества.
Вошла Машенька. Вместо домашнего халата, на ней сейчас было вечернее платье из темно-вишневого натурального шелка, а на шее - роскошное колье из дюжины крохотных бриллиантов.
Мужчины встали, дожидаясь, когда присядет дама.
Викентий Сергеевич спросил гостя:
- Машенька - прелесть, ты не находишь?
- Нет слов! Твоя супруга - восхитительна... Рвутся из меня слова, но сдерживаюсь.
- Отчего? - спросила Машенька. - Природная скупость на комплименты?
Гость покраснел и опустил глаза:
- Ну... Опасаюсь, что мои слова будут восприняты неправильно... Могут вызвать ревность...
- Расслабься, Вась, - по-приятельски хлопнув гостя по колену, сказал, смеясь, хозяин. - Ревность, как чувство, - исключительная привилегия молодых... А мы... По-простецки, по-стариковски: посидим рядком, поговорим ладком.
Хозяйка укоризненно посмотрела на мужа.
- Кеша... Соловья баснями не кормят...
- А... Ну, да... - он стал открывать бутылку.
Пустовалов напомнил:
- А приглашал "на чай".
- Что ты, Вась: это же шампанское, а не водяра русская.
Хозяйка, заметив, как картинно открывает Кеша бутылку, предупредила:
- Постарайся на этот раз без лишнего аффекта. Все равно ведь никого не удивишь.
Послышался легкий хлопок, и пробка отлетела в сторону. Кеша встал и, как заправский официант, наполнил бокал даме, потом гостю и в последнюю очередь себе.
Он поднял фужер.
- Друзья!.. Тост - за мной... По праву хозяина...
Пусть встреча радостною станет:
Поможет вспомнить о былом!
Ведь память сердца не завянет
Руби ее хоть топором!
- За встречу!
Последовал мелодичный звон хрусталя.
Хозяева рассказали о своем житье-бытье. Впрочем, хозяин больше молчал. Говорила хозяйка. Скупо, но и Пустовалов рассказал о себе: хозяева настояли. Конечно, вспомнили студенческие годы.
Первая бутылка опустела. Хозяин сходил за другой. В очередной раз выпили. Теперь - за студенческое братство. Этот тост предложила хозяйка.
Пустовалов старался не смотреть на Машеньку, но взгляд невольно возвращался к ней. Он отмечает про себя: "Ямочка на подбородке... Кажется, чуть-чуть глубже стала". Отпив из фужера, вслух спрашивает:
- Как дочка? Наверное, также красавица?
Отвечает хозяин:
- У такой-то матери дочь не может не быть красавицей.
Пустовалов спросил:
- Хорошо учится?
- Третий класс, - с гордостью отозвался Кеша, - закончила без четверок.
Машенька, скривив губы, заметила:
- Не отцу чета.
Кеша ничуть не обиделся на колкость. Он рассмеялся.
- Ты права, дорогая. Лентяем я рос несусветным. Учителя, поставив в журнале "три", в уме-то имели в виду "двойку".
- Оболтус! - снова уколола жена.
- Опять же права, Машенька: оболтусом рос, каких еще поискать надо было.
Жена фыркнула.
- Слава Богу, девочка не в тебя пошла. Если бы иначе... Как представлю, так - мурашки по телу.