Если вам случалось бывать на Ленинградском вокзале ночью, в час, когда зло властвует над землей безраздельно, вы не задавали бы мне этот вопрос.
В тот день ничто не предвещало беды. Небо было безоблачным, на душе было легко и спокойно. По этому поводу, а еще потому, что была суббота, мы решили встретиться с подружками, сходить в музей и погулять. Мы - это я и Полянский. Делать нам было особенно нечего, у него Аня еще неделю в Америке, а я и вовсе человек свободный. Мы встретились с Аней Шатовой и Верой Плотниковой (хотя для меня она, естественно, навсегда останется Бизяевой) на Кропоткинской и пошли в Московский дом фотографа, что на Остоженке. А там как раз проходила выставка-ретроспектива исландских фотографов, период - от середины девятнадцатого до начала двадцать первого века, а также так называемая "частная коллекция" Екатерины Рождественской. Мы очень приятно пообщались, обогатились духовно и пошли ко мне домой поужинать, попить чаю с тортом и др. Чуть позже Шатова при невыясненных обстоятельствах слиняла, с чего и начались наши приключения. Жесткие приключения. Ничего более жесткого с нами еще никогда не было, да и, надеюсь, не будет (по крайней мере, в ближайшее время).
Итак, мы сидели у меня дома втроем. Послушали, тряхнув стариной, "Ленинград", от чего словили кураж, ставший, надо себе признаться, причиной всех последующих злоключений и выпили бутылочку портвейна "Инкерман". Мы с Полянским позвонили еще нескольким девчонкам, но никто к нам не захотел ехать, и мы втроем вышли из дома с намерением подышать столичным воздухом и, возможно, зайти в какой-нибудь бар.
Прошвырнувшись по центру, мы дошли до Таганки, где намеревались заглянуть в давно рекламируемое Верой заведение "У Георгия". Но там не оказалось свободных столиков, а то любимое Рыбкиным кафе, в котором мы неделю назад познакомились с Очками и Седым, уже закрылось. Пришлось исследовать предложение местного рынка, и, отсеяв эквадорский вариант и будучи отсеянными на фейс-контроле в другом месте, остановиться на третьем варианте под названием "спорт-бар Фокстерьер и др.". Это было такое ушлое (как выражается Вера) заведеньице в подвале, с плохо показывающими телевизорами и то и дело прерывающейся музыкой в стиле "милицейская волна". Мы примостились за соседний стол с шумной компанией мужиков и теток интеллигентного вида, пировавших в полную силу, плясавших и хохотавших. Мы взяли пива, водочки и стали осматриваться. У Веры сработал старый клептоманский инстинкт - она схватила маленький глиняный горшочек неизвестного происхождения и предназначения и замотала его в свою шапку. Развеселившись оттого, что мне тоже пришла в голову эта мысль, я стал толкать идею о том, что неплохо бы кинуть это заведение (то есть уйти, не заплатив).
Вскоре мы познакомились с нашими соседями (причем знакомство я начал с вопроса "а вы какого рода люди?"), и оказалось, что они все медики-онкологи, в большинстве своем практикующие, кроме одного, бородача-красавца, который работал где-то не то шеф-поваром, не то метрдотелем, а в данный момент налегал на водочку. Через какое-то время Вере пришлось отправиться домой, потому что было уже достаточно поздно, а ехать ей далеко. Горшочек она все-таки не взяла, а я, имея в виду нашу рисковую идею уйти, не заплатив, попросил ее, если я ей завтра утром не позвоню, считать меня коммунистом посмертно.
До закрытия бара (где-то до двенадцати) мы сидели и базарили с нашими соседями, причем на очень хорошем научном уровне. Говорили о судьбе науки в России, о качестве образования в Университете и на медфаке в частности, о том и о сем. Тетки нас сразу же полюбили, наложили нам картошки с грибами и сували нам в рот соленые помидорчики на закуску. Бородач совсем наклюкался, и когда мы предложили ему выпить с нами водки, а он сказал что-то типа "к-канешн-нальвай", тетки стали его отговаривать и собираться уходить.
Со вздохом мы решили все-таки заплатить, потому что почувствовали респект к заведению, приютившему нас под одной крышей с такими клеевыми собеседниками. А платить надо было целых 400 р., что для нас отнюдь не мало, особенно если учесть, что у Полянского денег не было вообще (то есть я дал ему в долг). Горшок я, тем не менее, сунул в карман с мыслью презентовать его Вере. Забегая вперед, скажу, что это единственное, чего я не лишился в этот вечер (кроме одежды, конечно).
Держа в руках деньги и счет, мы пошли к стойке бара (она была около выхода). Охранник приветливо посмотрел на нас и сказал: "Всего хорошего, до свидания, заходите к нам еще". Видимо, это было знамение свыше. Вежливо попрощавшись с ним и сжимая деньги в кулаке, мы метнулись прочь из этого заведения, с адреналином, хлещущим через край. У Полянского, видимо, даже шапку смыло этим потоком, потому что он нигде потом не мог ее найти.
Решили поехать ко мне. Окрыленные такой неожиданной экономией, мы предвкушали еще по бутылочке пивка дома, с рыбкой и все такое. Однако же черт дернул нас выйти на Комсомольской, подышать свежим воздухом, покурить и т.п. Это было поистине роковое решение. Его вполне можно назвать самой большой ошибкой, которую я когда-либо совершал. Хотя, впрочем, вполне возможно, рассуждали мы уже после, что это решение, как и предвкушение последовавшего экстремального экспириенса, жило где-то в закоулках наших душ и его нельзя считать следствием неосторожности или случайности.
Площадь трех вокзалов. Это место является сосредоточием трех миров, своеобразной точкой слияния потоков Силы. С трех направлений - с ленинградского, с ярославского и с казанского в Москву круглосуточно вливаются потоки груза, учтенного только на 50% и людей, имеющих регистрацию только в 30% случаев. С цифрами я, возможно, переборщил, но в остальном... На этой площади и в окружающих ее закоулках можно встретить людей со всей России. Уроженцы Омска и Томска, Тамбова и Ростова, Еревана и Магадана, Бобруйска и Шапитовки приезжают в столицу с целью влиться в эту безликую массу вокзальных бомжей и воров. Это совершенно другой мир. Мы, проводя большую часть времени в Университете, имея стипендию и довольство родителей, занимаясь наукой и читая элитную художественную литературу, даже не представляем себе общество с другой стороны. Со стороны нищеты и грязи, вокзального бандитизма и детдомовской наркомании. В то время, когда мы у себя дома неторопливо почитываем "Физику белка" перед сном или потягиваем пивко в баре, на морозе Казанского вокзала тринадцатилетние беглецы из детдома судорожно вдыхают "момент", а опустившийся двадцатилетний самбист-сифилитик отбирает у престарелого бомжа шесть рублей, недостающих до двадцатидевятирублевой поллитровки...
Впрочем, вернемся к повествованию. Вышли мы на бодрящий морозный воздух возле Ленинградского вокзала, и решили зайти в шалман, выпить пивка. Это было очень кондовое место, где вам за тридцать рублей предложат "набор" - 50 грамм водки и стакан пива. Полянский потом говорил, что его подсознательно тянуло в это место, потому что он неоднократно видел, как оттуда выносили людей, непонятно, толи мертвецки пьяных, толи взаправду мертвых, и ему хотелось узнать, как же такой притон выглядит изнутри. Мы мгновенно нашли общий язык с продавщицей - Ниной Андреевной, немолодой уже женщиной. Полянский спросил ее: "А вы демидрол в пиво насыпаете?". А она с улыбочкой ответила: "Если хочешь, могу и насыпать". Надо сказать, с того самого момента, когда мы переступили порог этого проклятого заведения, ситуация полностью вышла из-под контроля и нас швыряло, как щепку, туда-сюда по бурным волнам этой неспокойной реки. Мы сидели и пили пиво вдвоем, а на просторах шалмана тем временем разворачивалось многоплановое действо. В одном углу кто-то кому-то вяло бил морду, в другом какого-то бомжа жестоко тошнило, а посередине какой-то парниша, поигрывая мускулами и выставляя напоказ наколки, пьяным голосом вызывал кого-то из кампании крепких парней на разборку: "Идди су-уда, ссука!". Мне сразу вспомнилась моя дурацкая привычка в не самых подходящих случаях произносить это самое "э, идди судда!". Полянский пошел стрельнуть у крепеньких ребят сигаретку, и сразу же с кем-то познакомился. Кто-то уже лез к нему обниматься, чуть ли не со слезами в пьяной истерике рассказывал историю своей жизни, кто-то приглашал садиться...
А я в это время, разглядев сквозь плотную (хоть топор вешай) завесу табачного дыма сидевшего за соседним столиком парня моих лет, стал с ним разговаривать. Причем, надо отметить, влияние атмосферы этого кабака было таково, что знакомство произошло совершенно непринужденно, безо всякого активационного барьера. Хотя это и знакомством-то назвать в полной мере нельзя - мы даже друг другу не представились. Я просто сказал, что мы с товарищем (Полянским) московские студенты, зашли в шалман после работы пивка попить. А он, в свою очередь, поведал мне с грустным видом (хотя эта грусть как-то придавала ему благородства) свою историю. Особенно зацепилась за моё сознание одна фраза: "Мне никак не удается получить любви от девушки, которую я люблю. Поэтому приходится набирать необходимый минимум по частям и на стороне".
В общем, после того, как Полянский вернулся, около нашего столика выкристаллизовалась какая-то совершенно безумная разношерстная компания. Причем, то ли это так завораживающе подействовала на нас эта воровская атмосфера, то ли пиво все-таки было с демидролом, но мы немедленно со всеми закорешились и стали базарить с ними на их наречии, "по фене" все проталкивать. Оказалось, что чуть ли не все из них недавно отсидели, "откинулись", и теперь эта красочная и многообразная жизнь на Ленинградском вокзале стала для них затянувшимся эпизодом в жизни вольного художника. Тот, который дал Полянскому сигарету, с невозмутимым видом объяснял, что он мог бы, конечно, завалить того типа с наколками, но что это ему не нужно. Сказал, что он только неделю как с зоны и теперь занимается рэкетом и грабежами. Другой представился просто: "я вор". Третий был каким-то щуплым маленьким ростовчанином, каким-то образом сбежавшим из КПЗ, где сидел за воровство и бродяжничество. Еще куча народу. И, конечно, самый главный из всех. Самый могущественный человек. Только его таинственность может сравниться с его могуществом. По силе своего гипнотического воздействия и ловкости манипуляций он далеко обошел всех Кашпировских и Копперфильдов, вместе взятых. Рома Перс. Сам он из Томска, о чем даже не следует упоминать. По национальности иранец. Уже десять лет промышляет воровским патроном в Москве. И вообще, родом он из Томска. С виду - хач-хачом, но что-то магическое присутствовало в его взгляде. Он вроде как принял нас в свои друзья и никому не давал в обиду, то и дело напоминая всей этой братии из собеседников, что его здесь все знают и пусть они только попробуют до нас докопаться.
Кстати, что самое интересное, стол пил за наш счет. У всей этой голи, конечно же, не было ни копья, поэтому мы купили всем пива и портвейна. К Роме Персу подошел какого-то подозрительного вида узкоглазый и стал ему парить что-то на непонятном языке. Рома сказал, что он сейчас придет и что ему надо "договориться с вором". А мне надо было позвонить Инне (мы собирались с ней на следующий день встретиться, потереть где-нибудь) и сказать, что я еще не дома и что договоримся обо всем завтра с утра. У меня деньги на телефоне кончились, а у Полянского садился аккумулятор. И мы прямо за этим столом, залитым портвейном, перед носом у этих бродяг стали перетыкать сим-карты от телефонов и прочее, что, конечно, с точки здравого смысла было просто недопустимо. Возможно, именно этим актом мы сами все спровоцировали. Вернулся Рома с другим подозрительным типом и попросил у Полянского дать тому телефон, чтобы он " срочно позвонил вору". Причем в этих словах присутствовала какая-то совершенно особая магия, и Полянский, не колеблясь, отдал телефон первому встречному! Какому-то проходимцу! Тот, конечно же, сразу как сквозь землю провалился. Рома стал всех успокаивать и говорить, что все нормально. "Я его знаю, он карманник. Он нормальный, просто иногда пропадает. Он скоро придет". Потом мы не выдержали и пошли вместе с Ромой его искать, а этот Перс уверял, что все под контролем, и, в крайнем случае, к шести утра всё будет на месте. Кстати, вся компания рванулась за нами, но в процессе поисков полностью переменилась и уже очень скоро состояла в основном из незнакомых лиц. Потом Перс затащил нас в какой-то другой кабак, где мы стали пить уже в новом составе. Это просто удивительно, насколько сильно завораживающее действие этого жуткого места: вместо того, чтобы драпать, мы продолжали сидеть в компании воров и "тереть по фене". А я, идиот, продолжал крутить в руках свой телефон (сим-карту в который я после перестановок так и не вставил, она лежала у меня в кармане). И тут в очередной раз произошло смещение пласта реальности, как картинка в калейдоскопе. Я будто через фасетчатое стекло воспринимал происходящее - как кто-то попросил у меня посмотреть телефон, и он мигом пошел по рукам и со скоростью, приближающейся к скорости света, покинул питейное, в котором мы находились. Я мигом выскочил из шалмана на улицу, но там не застал уже никого, кроме Ромы Перса и Полянского. После пяти минут обсуждения происходящего с невозмутимым Персом, обещающим, что максимум к шести утра "все будет", к нам подошел милиционер и сказал мне, чтобы я шел в бар и заплатил за пиво. Я стал возмущаться и говорить, что я и пива-то никакого не пил и вообще ничего не знаю, однако он продолжал строго настаивать на своем, и мне пришлось подчиниться. В свете полнейшей сюрреалистичности происходящего, уже даже не было сил удивляться тому, что я не обнаружил в кармане кошелька, в котором находилось, по меньшей мере, рублей восемьсот. Это я взял дома из ящика НЗ - тысячу, которую не трогал уж полгода. Это еще когда мы пошли в музей. Как это было давно! Как будто бы в другой жизни... А кроме того, там были проездные, студенческий и пропуск в ИБХ. В полнейшем обалдении я вышел обратно к менту и говорю ему, что нас обобрали те, которые сказали ему, чтобы я заплатил за пиво. Полянский стал орать, что у него вся знакомая братва на Тульской и что он сейчас всем позвонит (как, дурак?). А мент, невозмутимый, как бульдозер, стал ему втолковывать, что если у него есть братва, то ей и надо в первую очередь звонить, а милиция в этом секторе совершенно бессильна, и что помогать нам он даже и не собирается. Рома Перс продолжал тянуть свою волыну про то, что "к шести утра все будет", а потом неожиданно пропал, как будто и не было его никогда.
Может, только тогда в полной мере мы сообразили, на какое жесткое и хладнокровное кидалово мы подсели. Это просто финиш. Как нам совершенно доходчиво объяснил этот мент, таким лохам в такое время здесь не место, но все же согласился пробежаться по окрестностям и поискать Перса. Но мы, естественно, уже никого не нашли. Всех как ветром сдуло. Весь народ куда-то пропал, воцарилось холодное безмолвие, и только облезлые бомжи с непониманием таращили на нас свои красные мутные глаза из мусорных куч. В поисках наших обидчиков мы с ментом мигрировали от Ленинградского вокзала к Казанскому, и мент по-дружески (он был чуть постарше нас) сказал нам, что уже ничего и никого найти не удастся. Я уперся рогом и сказал, что мы хотим написать заявление о грабеже, а он ответил, что в данном отделении этого сделать нельзя и что нам надо пилить обратно на Ленинградский, в тамошнее отделение. Только уж очень он не советовал нам этого делать, намекая на полную бесполезность этого акта.
Однако же, мы все же побежали в то отделение, уже без того мента. По дороге, где-то в переходе, произошел следующий этап приключений - сражение с лоточниками. Из какой-то темной палатки выходили палаточники - два парня и три девки, примерно нашего возраста и весьма бомжового вида. Я на бегу сказал Полянскому - смотри, мол, какие шмары. А один из парней докопался - фигли ты мою девушку шмарой называешь. Мне было очень уж не до того, чтобы с ним объясняться, и я, по моему, просто послал его подальше, на что тот двинул мне в глаз. Ну, то есть где-то в голову сбоку от глаза. А я уж очень был возбужден произошедшим ране, и опомнился только от того, что мент (уже другой) стаскивал меня с этого мудака, на котором я сидел верхом и методично бил ему по морде. Кстати, второй гопник даже и не подумал вмешаться и помочь своему коллеге. Мент как-то вяло мне объяснил, что если мы не хотим в обезьянник, то мне следует прекратить его бить. В принципе, после наших приключений, обезьянник нам, возможно, показался бы раем, но я вспомнил об истинной цели нашего путешествия и оставил палаточника в покое.
Непонятно как, но мы умудрились заблудиться и вылезти из перехода где-то очень далеко от всех вокзалов. И тут наши приключения в этом злосчастном месте вступили в третью фазу, и в нас с Полянским проснулся организаторский и вербовщический инстинкт. Мы решили отомстить этим хачам самостоятельно, без помощи милиции, тем более что до нее добраться не удалось. Фактически, мы стали королями бомжей и навербовали целую кучу каких-то безумцев и оборванцев. Выйдя из перехода, я сразу же засек парня с девкой, прямо на морозе, прямо на холодном граните пивших с горла двадцатидевятирублевую водку. Видок у них был очень запущенный. Я подошел к ним и просто спросил у парня: "Пацан, ты драться умеешь?". Он сначала недоуменно смотрел на меня, а потом ответил так, как будто я очевиднейшую чушь сказал: "Конечно. Кто же на Ленинградском не умеет? Я два года по вольной борьбе медали брал у нас в Бобруйске". А я ему: "Ладно, пошли с нами". И что самое интересное, он без базара пошел! Бросил девку свою и пошел! А потом к нам присоединился еще какой-то самбист-сифилитик тоже нашего возраста, два тринадцатилетних токсикомана и еще какая-то шваль. Мы всем обещали по сто баксов, если сегодня хоть кого-нибудь отпи.дим. Когда мы встретили токсикоманов, один из которых был очень похож на девочку, самбист без слов подошел к ним, выхватил у них пакет с моментом, глубоко задохнул и отдал обратно. Потом Полянский затеял нравоучительную лекцию для этой мелочи о том, что клей нюхать без мазы, забрал пакет и выкинул. "Купили бы лучше трамала или на худой конец димидрола!" А тот, который был похож на девочку, заплакал: "Зачем ты выкинул! У нас и так денег нет, так нам еще и не продают! Знаешь, как трудно достать!". Я спросил: "Слушай, а ты вообще мальчик или девочка?". - "Да мальчик, мальчик!". И продолжает плакать. Мы поспрашивали, и выяснилось, что они оба сбежали с одного из московских детдомов. "Отца не знаю. Мать у меня бухает. Ей на меня накласть".
Несколько шокированные таким проявлением суровой действительности, мы во главе своей маленькой армии двинулись в сторону вокзалов. По дороге самбист чего-то докопался до малышей, и они смылись. По неизвестным причинам мы двинулись в грузовую зону Ленинградского вокзала, долго блуждали где-то между контейнеров, запасных путей, "козловых" кранов, двутавровых балок, торчащих, как казалось, из ниоткуда, откуда через пути перебрались на пассажирские платформы и влезли в электричку. К нашей удалой команде подключилась еще пара бомжей, которых мы подобрали прямо на рельсах, где они валялись. Потом всем (включая нас с Полянским) одновременно пришла в голову мысль, что надо набрать денег на водку. Быстренько со всех бомжей наскребли рублей тридцать (а точнее, двадцать девять), и Полянский с одним из них ушел за водкой. Еще двоих мы прогнали и остались втроем - с самбистом и сипым бомжом. Причем в какой-то момент на сипого видимо, указал перст божий и он перехватил инициативу в свои руки: "Быстрее бежим в ту электричку, она счас в Поваровку отходит!" И мы безропотно рванули, спотыкаясь, за ним. В последний момент я опомнился: "Какая к черту Поваровка? Совсем рехнулись? Пошли все на х.й! Я ухожу!" Оцепенение спало с самбиста, и он тоже повернул за мной. Нами овладела паника. Мы стали пытаться выбраться с платформы в город, но нас оттеснили менты. Кто-то крикнул, что идет проверка, и что всех сейчас будут брать. Мы с самбистом перелезли через высоченный колючий забор и пустились плутать где-то в грузовой зоне, между контейнеров. Я уж было испугался, что совсем потерял Полянского и что нас буквально через двадцать секунд убьют по отдельности, но он с бомжом вылетел из-за другого угла; Полянский сжимал в руке поллитра. Оказалось, что когда они поссали на мусорную кучу и оттуда во все стороны посыпались, как крысы, бомжи, один из бродяг с ножом напал на них и пытался отобрать водку. Причем, судя по рассказу Полянского, руки того бродяги тянулись к поллитровке как к святому Граалю, а то и как к Езусу с Назарета, королю иудеев (или персов?). Он Полянскому немножко порезал куртку. Не отходя от кассы, стали пить водку с горла. Но тут я опять как от дурмана очнулся, схватил Полянского в охапку и мы рванули из этого гиблого места. От самбиста оторваться не удалось, он следовал за нами по пятам и, видимо, собирался быть с нами до конца.
Полянский принял верное решение ловить тачку в кредит и ехать к нему в Петровско-Разумовское (дома деньги у него были, а у меня уже, естественно, нет). И как можно быстрее, пока мы еще не совсем погрузились в эту трясину и не скатились на самый низ социальной лестницы. Со стороны даже представить себе невозможно, насколько стремительным может стать это падение. Возможно, стоило нам только допить эту водку с бомжами, и на этом наша песенка была бы спета. Нас объявили бы без вести пропавшими и сразу же прекратили бы поиск, узнав, в каком безнадежном районе мы сгинули. Может, уже через две недели Павлик приехал бы на Ленинградский вокзал за дисками, а мы с Полянским, уже грязные, вонючие, опустившиеся, не узнающие его и сами неузнаваемые, воззывали бы к нему из липкого зассанного угла пропитыми сиплыми голосами: "Чува-ак!.. У тебя мелочь е-е-есть?"
Бр-р!.. Я поймал тачку. Причем с водителями я разговаривал очень быстро и сурово, чтобы сразу отсеять неподходящие кандидатуры. Я поворачивал к ним голову так, чтобы были видны мои кровоподтеки (очень живописные, кстати) и быстро, по-деловому говорил: "Петровско-Разумовская, двести пятьдесят, деньги потом". С третьей или четвертой попытки я нашел мужика, который согласился, и мы сели. Причем уже после того, как мы тронулись, я обнаружил, что рядом со мной на заднем сиденье сидит этот чертов самбист! Сначала я никак не мог прийти в себя, а потом стал ему объяснять, что он очень зря сел с нами, потому что мы ни при каких условиях его с собой в квартиру не возьмем. Сначала он как будто не верил в нашу серьезность, а потом, когда до него полностью дошел смысл наших слов, он стал бесноваться и орать: "Да вы же чертовы пидоры, бля! Да я с вами по очереди разберусь, когда приедем! Да вы у меня на коленях ползать будете! Зубами плеваться!". Мы ему объяснили, что, даже если мы и пидоры, то его это никак не касается, и не пошел бы он вообще на х.й. Тогда он прямо с заднего сиденья дал Полянскому по уху (но вроде как-то вскользь), и я заорал водителю, чтоб тот остановился и помог выкинуть из машины этого мудака. Мужик был по понятиям и, не обламываясь, остановил тачку, вышел, открыл заднюю дверь и стал вытаскивать этого самбиста из машины за шкирку. А я помогал ему сзади пинками. В итоге мы выкинули его из тачки где-то посереди Дмитровского шоссе, где на два километра в обе стороны ничего нет, а сами уехали. Так ему и надо.
Рассказали мужику вкратце эту историю, он говорит: "Не, мужики. Еще сотню накиньте. Я в эти дела не ввязываюсь". Пришлось отдать ему триста пятьдесят. Далее, когда мы уже подходили к дому, когда нам совершенно незнакомые парни предложили выпить с ними водки с горла, я даже не удивился. Прям как ожидал этого. Прям как будто в этот день небо прокляло нас и на каждом углу поджидали такие ролики. Короче, быстро от всего отказавшись, мы пришли домой и стали звонить семьям. Тося позвонил Ане в Америку и, собираясь сказать просто, что у него украли сотовый, и чтобы она больше на него не звонила, в итоге вывалил на нее все жуткие подробности этого вечера, чем невероятно ее взвинтил и долго не мог прекратить разговор. "Зато теперь уж не придется объяснять, куда пропала шапка и почему порезана куртка". А я позвонил Инне на сотовый (а было уж 5 утра) и вкратце все это обрисовал, сказал, что нас просто ограбили и все (так называемая русифицированная версия этой истории, для семьи). Договорились назавтра встретиться где-нибудь в городе и поговорить о произошедшем. Потом, усталые, но довольные, мы легли спать.
Наутро я с трудом поверил в собственные воспоминания. Чтобы удостовериться, что все произошедшее не сон, я пощупал карманы на джинсах и куртке. Ничего ценного, конечно, в них не прибавилось. Даже перочинный ножик, долго болтавшийся у меня в кармане, пропал. Наверное, забыл в теле палаточника. Кстати, этот ножик был моей самой первой покупкой в жизни и купил его я в Кандалакше когда мне было года четыре с половиной. Жалко. Зато в кармане куртки я обнаружил тот самый маленький глиняный горшочек, который хотела стащить Вера. Позже я ей его презентовал. На память ;) Еще раз оповестив близких о случившемся с нами несчастье (в так называемой "русифицированной версии"), мы поехали встречаться с Инной и с Рустамом в "Елках-палках" на Пушкинской. Рассказали им о наших приключениях и о подробностях "платной экскурсии на дно общества", послушали, в свою очередь, несколько жестких историй от Рустама. Рустам, кстати, понимающе выслушал эту историю и сказал, что эта "экскурсия" очень дешево нам обошлась. Инна, чтобы дать мне возможность несколько реабилитироваться в социальном плане, выдала мне некоторые аккомодационные средства.
Изможденные приключениями, мы пошли ко мне домой доедать недоеденный вчера торт и смотреть "Собачье сердце".
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Школа Ромы Перса - это школа уркаганов.
Там я научился водку пить 1 из стаканов.
Школа Ромы - то школа мужчин.
Там научился я обламывать женщин.
1 - вар.: нюхать клей.
2. Объявление в газете: Платные уроки жизни (вар.: платные экскурсии на дно общества). Ленинградский вокзал, спросить Рому Перса.