Чунихин Владимир Михайлович : другие произведения.

Создание Гитлера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  
  
  Причину прихода Гитлера к власти часто объясняют попыткой противостояния "коммунистической угрозе". Это объяснение облекается обыкновенно как во внутреннюю форму, так и форму внешнюю. В первом случае речь идёт о том, что Гитлера привели к власти некие силы исключительно для того, чтобы разгромить коммунистическое движение в Германии. Во втором случае говорят о том, что Гитлера привели к власти для того, чтобы с его помощью натравить Германию на СССР.
  
  Таким образом нам усиленно пытаются доказать, что, не будь коммунистов в Германии или если бы не существовал СССР, Гитлер к власти никогда бы не пришёл. А если бы пришёл, то никто бы не стал его вскармливать. Никто не стал бы потакать его амбициям.
  
  Давайте попробуем проверить убедительность этих утверждений.
  
  Для этого необходимо дать ответ на два простых вопроса.
  Первый. Кто именно привёл Гитлера к власти?
  Второй. В чём заключались интересы тех, кто привёл Гитлера к власти?
  
  Итак.
  Достаточно твёрдо установлен тот факт, что самую эффективную помощь на пути к власти Гитлер получил от германских промышленников. Все мы прекрасно помним слова Михаила Ромма из его знаменитого фильма "Обыкновенный фашизм" о том, как "президент немецкой республики получил письмо, подписанное 2 миллиардами марок от крупнейших монополистов" с требованием передать Гитлеру полномочия канцлера.
  
  Это утверждение, в общем-то, никаких сомнений не вызывает. В современном обществе значительные политические силы всегда пользуются поддержкой того или иного клана очень богатых людей. А вскарабкаться на самую вершину государственной власти вопреки воле властителей промышленности и финансов в демократическом и капиталистическом обществе попросту невозможно.
  Кроме того, известны и действительные факты солидной денежной помощи, которую оказывали нацистской партии конкретные предприниматели.
  
  Так что всё здесь до банальности правдоподобно.
  Гитлера к власти привели германские промышленники.
  
  Кто ещё?
  
  Военные. Не забудем о том, что назначил Гитлера на пост рейхсканцлера Гинденбург. Не просто президент, но ещё и фельдмаршал. Фигура наиболее влиятельная и авторитетная не только в немецком обществе, но и, естественно, в армейской среде.
  
  Одновременно с этим надо помнить одну специфическую вещь. Прусское офицерство являлось замкнутой кастой. Надменной по отношению к штатским политическим и общественным институтам. В том числе и по отношению к институтам демократического государства. Мнение финансово-промышленных кругов эта каста могла принять к сведению. Но покорно выполнять их указания или даже пожелания прусское дворянство не стало бы никогда, хотя бы в силу осознания своего кастового превосходства. За исключением одного обстоятельства. Если бы не было прямо заинтересовано в том же самом, в чём были заинтересованы эти самые круги.
  
  Поэтому не очень правильно понимать эту картину так, что Гинденбургу приказали некие финансисты и Гинденбург это требование покорно выполнил. На самом деле престарелый фельдмаршал, как истый пруссак, не очень-то прислушивался к мнению "штафирок". Намного весомее для него было мнение его коллег по военной профессии. И если Гинденбург на шаг этот всё же пошёл, то произошло это при благожелательной поддержке германского генералитета.
  
  Иными словами, к власти Гитлера привели не только немецкие промышленники, но и немецкий генералитет. Армия. Здесь я имею в виду, естественно, не только куцый по милости Версальской системы рейхсвер. Но и огромное количество отставного офицерства, пользовавшегося в германском обществе значительным авторитетом и влиянием.
  
  Теперь посмотрим на ещё одну влиятельную силу. Мне недавно встретилось такое не очень распространённое мнение, что Гитлер был приведён к власти наднациональной мировой олигархией.
  
  Предположение это, при всей его экзотичности, заслуживает всё-таки рассмотрения.
  Что можно сказать по этому поводу? С одной стороны, Германия, зависимая в то время от диктата стран - победительниц, была, конечно, до определённой степени зависима и от политических влияний извне. Особенно с учётом получения из-за рубежа весомых денежных вливаний в виде кредитов. Это так.
  
  С другой стороны. Внешнее влияние не было, конечно, однородным и монолитным. Разнородные мировые финансовые группы, конкурировавшие зачастую между собой, имели большие препятствия к тому, чтобы сформировать какие-то единые требования к Германии в её политике, как внешней, так и внутренней.
  
  Но даже если бы некие "наднациональные" олигархические круги и смогли бы консолидировано выдвинуть к германским элитам свои требования, то им пришлось бы столкнуться с нешуточным сопротивлением. Дело заключается опять-таки в том, что поражение в войне и последующий версальский диктат были восприняты самыми разными слоями немецкого общества крайне болезненно. Затронуло это, естественно, и настроения финансово-промышленных кругов. Напрасно было бы ожидать от них в тех обстоятельствах некого внепатриотического взгляда на мир. Причиной этого было то, что поражение Германии ударило по ним не менее остро, чем по другим общественным группам страны.
  
  Много говорилось после Второй Мировой войны о том, что немецкое общество приняло благосклонно Гитлера из-за слабости и неразвитости демократических традиций и настроений в Германии той поры. На самом деле, это не совсем так. В большой степени не совсем. Дело в том, что немецкое общество в основной своей массе рассматривало и Веймарскую республику и сопутствующие ей демократические институты, как нечто навязанное извне. Навязанное победителями. Навязанное в конечном счёте изменой и изменниками, предавшими Германию в самый её тяжёлый час. Поэтому авторитет республиканских и демократических ценностей был в глазах немецкого общества в то время невысок.
  
  Но так же невысока была для немцев и убедительность каких-то внешних влияний на страну. Особенно в сфере внутренней политики. Тем более в суверенной сфере формирования германской власти. Грубо говоря, немцы были сыты по горло бесцеремонностью и наглостью обращения с собой и своей страной, которые продемонстрировали победители.
  
  Добавим сюда к тому же и то соображение, что любые такие попытки вмешательства во внутреннюю политику Германии, болезненные для национального самосознания немцев, должны были (в границах этой версии) следовать не просто от какой-то абстрактной внешней силы, а непосредственно от конкурентов германских промышленников, бесцеремонно выталкивавших их с мировых и европейских рынков.
  
  Думаю понятно, что в совокупности эти причины должны были привести к тому, что попытки любого внешнего влияния на избирательный процесс должны были приниматься влиятельными кругами Германии с резко отрицательным настроением. А потому шансов на успех в Германии не имели. Единственное, о чём здесь можно говорить со всей определённостью, это то, что если такие пожелания неких "наднациональных" олигархических кругов и могли быть достаточно терпеливо выслушаны на самом верху капитанского мостика германской экономики, то это только в том случае, если они совпадали с настроениями и планами уже названных сил внутри самой Германии. Но тогда приходится с уверенностью говорить не о каком-то внешнем влиянии, а о всё тех же настроениях и планах германских экономических и военных элит. Внутри страны.
  
  А потому версию эту можно благополучно закрыть. Как не имеющую никакого практического значения.
  
  ***
  
  Теперь рассмотрим последнюю версию. Версия эта получила некоторую известность с лёгкой руки небезызвестного Владимира Резуна, пишущего свои произведения под псевдонимом Виктор Суворов.
  
  Последнюю силу, на которую указал этот автор, именуют И.В. Сталин. Выразилось его участие в германском избирательном процессе в том влиянии, которое он оказывал на Коммунистическую партию Германии и лично её вождя Эрнста Тельмана.
  
  Именно Сталин, по уверениям Резуна, и привёл Гитлера к власти. Каким образом? Резун выстраивает следующую доказательную цепочку.
  
  Победа Гитлера на выборах не была абсолютной. Голосов, полученных его партией, не хватало для простого уверенного большинства в рейхстаге. А потому, если бы партии, представлявшие левый край избирательного спектра, коммунисты и социал-демократы создали единый блок, противостоящий нацистам, последние имели бы в рейхстаге меньшинство. Поэтому Гинденбург не имел бы конституционной возможности назначить Гитлера канцлером.
  
  Однако коммунисты во главе с Тельманом отказались создать какой-либо блок с социал-демократами. Поэтому и получил Гитлер возможность стать главой правительства. Как лидер партии, набравшей наибольшее количество голосов.
  
  При этом отказ Тельмана в объединении на выборах с социал-демократами не имеет объяснения, поскольку этим шагом он сам и руководимая им коммунистическая партия подписали себе смертный приговор. Объяснить это самоубийственное и необъяснимое решение можно только директивой Сталина, приказавшего ему не иметь никаких отношений с социал-демократами. Таким образом, привела Гитлера к власти именно воля Сталина.
  
  Напомню, что в данном случае представляется доказательный ряд, выдвинутый Резуном. По его мнению, Сталин сознательно привёл Гитлера к власти. Зачем он это сделал? Это видно уже из названия первой из его шумных книг. "Ледокол".
  
  Сталин, по уверениям Резуна, видел в Гитлере этакий ледокол революции. Своей агрессивной политикой Гитлер должен был взорвать благополучие Европы. Развязать новую мировую войну, в которой ослабнут все её участники, и на руинах буржуазных государств создать революционную ситуацию. Затем должно было последовать вторжение Красной Армии в Европу для закрепления победы этой самой Мировой Революции. Так что Гитлера Сталин создавал и приводил к власти как некого провокатора этой самой Революции.
  
  Насколько это объяснение похоже на правду?
  Давайте присмотримся.
  
  Речь идёт о начале тридцатых годов. Обратим внимание, что это именно то самое время, когда борьба Сталина с оппозицией внутри страны начинает принимать формы всё более зримого отхода от идеологии мировой пролетарской революции. В 1929 году был выслан из СССР главнейший противник Сталина и одновременно наиболее ярый приверженец мировой революционной доктрины, автор теории перманентной революции, Троцкий. В конце 1932 года следует очередной арест и административная высылка Зиновьева и Каменева, других наиболее авторитетных апологетов идеи мировой революции. Конечно, формально приверженность оппозиции этой идее в вину им публично не ставилась. Речь официально шла об их сопротивлении курсу на построение социализма в одной, отдельно взятой стране. Ясно, однако, что само по себе сопротивление этому курсу не могло питаться никаким иным источником, нежели приверженностью идее мировой революции. Настолько же ясно и другое. Идея возможности построения социализма в одной стране являлась одновременно заведомым отходом от идеи мировой революции.
  
  Именно в это же самое время начинается вполне официальная реабилитация советским социалистическим государством многих сторон общественной жизни и общественного сознания, связанных с отказом от курса на мировую революцию. Именно в это время начинается патриотический ренессанс в советском обществе как противопоставление её идее. Никто, естественно, во всеуслышание не объявлял о похоронах старого проекта. Слишком явно эта смена курса намекала об отходе от идеалов Октябрьского переворота. Слишком далеко это было от публичных мечтаний вождя и учителя Сталина - В.И. Ленина. А потому проекту этому просто дали тихо и незаметно уйти в практическую утилизацию.
  
  Заметил смену этого курса Троцкий, который публично обнародовал свои наблюдения о процессах, происходивших в СССР, и свои мысли по этому поводу. Подобная реакция была вполне естественной для верховного куратора этого похороненного проекта. Вот что он писал в 1937 году в своей работе "Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?"
  
  "...Уже "теория" социализма в отдельной стране, впервые возвещенная осенью 1924 года, знаменовала стремление освободить советскую внешнюю политику от программы международной революции... От теории социализма в отдельной стране совершенно естественен переход к теории революции в отдельной стране..."
  
  Но опубликованы были эти его откровения лишь за границей, и в СССР могли получить известность только в качестве нелегального издания, имевшего хождение среди деятелей оппозиционного подполья.
  
  Происходили эти процессы, повторю, примерно в то же самое время, когда в Германии Гитлер рвался к власти.
  
  Так что видим мы здесь сознательную подмену понятий. Та самая главная идея, что владела умами наиболее видных противников Сталина, та самая идея, в борьбе за низложение которой Сталин и расправился с ними столь безжалостно, была приписана впоследствии самому Сталину. Для того, чтобы убедить нас с вами в том, что именно эта идея и владела Сталиным на самом деле настолько всепоглощающе, что бросил он по какому-то необъяснимому своему капризу на ломберный стол истории самое главное своё детище. То самое детище, которое он каждодневно и кропотливо старался развивать и укреплять. Одну единственную страну. Плохо ли, хорошо старался для этой страны Сталин, но другой у него всё равно не было. Вот у Троцкого их было много, этих самых стран. А у Сталина одна только страна. СССР.
  
  Ясно ведь, что в случае неудачи этого проекта, СССР неизбежно ожидали времена поражений и невзгод такого масштаба, что само выживание государства было бы очень и очень проблематичным.
  
  И возникает закономерный вопрос. Ставят на кон самую свою заветную драгоценность только в одном случае. В случае крайнем. И даже закрайнем. В полнейшем отчаянии. Когда другого выхода просто не остаётся.
  
  Вопрос. А что, Сталин в это время действительно находился в таком безвыходном положении? Его что, в это самое время не могло спасти ничто иное, кроме мировой революции?
  
  Если посмотреть на политическую, а тем более, экономическую обстановку того времени, то отчётливо видно, что не было у Сталина в это время никаких серьёзных угроз, как внутренних, так и внешних. Во всяком случае, угроз такого масштаба, чтобы ответом на них могла явиться единственная мера. Поставить под удар судьбу того единственного государства, где Сталин уже фактически одержал безоговорочную победу.
  
  Взвесьте. Подумайте. И ответьте себе.
  Зачем Сталину нужно было затевать в это время такой предельно рискованный проект? Проект, по большому счёту не просто ненужный, а предельно вредный для развития социализма в ОДНОЙ стране?
  
  Далее.
  Рассмотрим теперь вопрос о вероятности или уместности предложенных Резуном и его последователями возможных планов Сталина.
  
  При более близком знакомстве с ними создаётся отчётливое впечатление, что рассчитаны подобные выкладки на людей, не способных понять, чем отличаются знания, которые имеются у кого-то в конкретный момент времени от знаний людей, оценивающих их поступки во времена более поздние. Иными словами это обычно называют отличием знания от послезнания.
  
  Это мы с вами сегодня знаем, как развивались тогда события. Кто-то более полно, кто-то менее. Однако современники событий, даже самые проницательные из них, таких знаний не имели. А потому, естественно, не могли они делать тех же самых выводов, которые кажутся нам наиболее правильными и логичными.
  
  Явление это было давно замечено и описано. На основе понимания этого казуса, среди людей, занимающихся изучением прошлого профессионально, давно было установлено, что одним из главных принципов исследования исторических событий должен являться принцип историзма. Заключается этот принцип в том, в частности, что исследователь обязан представлять цепочку решений, принятых в прошлом, с учётом именно реальных знаний людей описанной эпохи. Но никак не послезнаний о последствиях этих решений.
  
  Принцип этот разумен и логичен настолько, что именно с его усвоения начинается обучение и воспитание любого студента-историка.
  Вместе с тем отклонение от этого принципа иногда настолько заманчиво в построении какой-то захватывающей умы теории, что его нарушения иногда встречаются даже в работах профессиональных историков. Что же говорить о людях, интересующихся историей непрофессионально? Для них как раз обычно отклонение от принципа историзма или его полнейшее игнорирование. А это влечёт за собой вовсе не нарушение каких-то там заумных, непонятно кем установленных правил. Это влечёт за собой неизбежное искажение трактовки исторических событий. Любых событий.
  
  Рассмотрим это на нашем примере.
  
  События, происшедшие после прихода Гитлера к власти нам, естественно, известны. И так же естественно, что не были они известны современникам до того, как они произошли. Могли ли они предвидеть будущие события с тем набором знаний, что имелись у них до их наступления? Нельзя забывать о том, что точность любого прогноза зависит в первую очередь от полноты исходной информации. Проще говоря всё от того же знания.
  
  Итак, что было Сталину в европейской ситуации того времени известно? И чего он в той самой ситуации знать не мог?
  
  Сталин знал о ситуации в Германии, явившейся следствием Версальской системы. Сталин знал о шагах, которые предпринимали правительства Англии и Франции в отношении Германии.
  
  Вопрос. Являлись ли эти шаги движением в сторону постоянных уступок по отношению к Веймарской системе?
  Ответ. Нет, не являлись. Потому хотя бы, что догитлеровские правительства Германии не выдвигали странам Антанты никаких радикальных политических требований.
  
  Тогда на основании чего Сталин мог предвидеть, что после того, как Гитлер придёт к власти, Англия и Франция начнут всячески пятиться перед его всё более жесткими требованиями? Даже теми требованиями, которые полностью разрушили в короткий срок всю Версальскую систему? Кто мог предвидеть это до прихода Гитлера к власти? Сталин? Даже если вы наделяете его подобным сверхчеловеческим гением, то всё равно надо было бы как-то внятно объяснить, какие именно соображения, пусть даже самым косвенным образом, могли явиться основанием для такого рода гениального предвидения.
  
  Ясно на самом деле, что в действительности предвидеть такого рода развитие событий до прихода Гитлера к власти Сталин не мог. Как не мог сделать этого никто из известных политических или общественных деятелей того времени. По той причине, что для такого рода предвидений не было ни у кого никаких оснований.
  
  Исходя из этого, каким образом мог Сталин прогнозировать развитие событий после прихода Гитлера к власти?
  
  Утверждается, что он хотел привести его к власти для того, чтобы тот развязал мировую войну. И мы действительно знаем, что Гитлер её развязал. Но это нам известно с позиций знаний человека современного. Для человека, жившего в начале 30-х годов, о каком всеобщем характере этой войны могла идти речь? У Германии тогда союзников не было. Италия тогда входила в блок победивших государств, поскольку в Первую мировую войну воевала на стороне Антанты. Страны восточной Европы были полностью под влиянием Англии и Франции. Единственное государство, с которым у Германии до прихода Гитлера к власти были тогда достаточно приличные политические отношения, был как раз СССР. Но Сталин, естественно, не собирался воевать на стороне Германии против всей Европы.
  
  Поэтому. Речь в тот момент могла идти вовсе не о новой мировой войне. А просто о локальной войне, которыми были так часто заняты в своей истории европейские страны.
  
  Какие были шансы у Германии в такой войне? В том случае, если бы Англия и Франция с самого начала проявили твёрдость, что вполне логично для стран, победивших совсем недавно Германию в условиях неизмеримо более сложных, можно было бы ожидать в этот раз лёгкую и быструю победу союзников. Страна, имевшая стотысячную армию без тяжёлых вооружений, не имевшая своей военной авиации, не имевшей своего, сопоставимого с союзниками, военного флота, была обречена. Иными словами, шансов у Германии в такой ситуации не было никаких. Даже призрачных.
  
  Мог ли в таком случае Сталин рассчитывать на возникновение революционной ситуации на континенте? Конечно, нет. Настроения в самой Германии не имели бы особого значения ввиду её неизбежной и быстрой оккупации после военного поражения. Никакой революционной ситуации в Англии, Франции и их союзниках не могло возникнуть хотя бы уже в силу кратковременности военной кампании. Наоборот, такие "маленькие победоносные войны" обычно усиливают патриотический психоз.
  
  Поэтому ни о каком предварительном расчёте, что Гитлера можно использовать для нападения на страны Европы, не может быть и речи. Об этом можно только фантазировать сегодня, приписывая современникам тех давно прошедших событий знания сегодняшнего дня.
  
  Одновременно можно предположить, что эти же самые резоны видел в начале тридцатых годов и Гитлер. Соответственно, Сталин не мог не понимать, что Гитлер это убийственное соотношение сил учитывает. А потому после прихода к власти на страны Антанты свой удар не направит.
  
  Можно было, конечно, предвидеть, что с приходом его к власти, Германия начнёт усиленно вооружаться. Но, во-первых, на это нужно время. А во-вторых, этого времени ему не должно было бы хватить ни при каких условиях. Потому что самым разумным поведением для Англии и Франции было бы этому вооружению воспрепятствовать. В полном соответствии с международным правом. И с высоты своего военно-промышленного доминирования. Что опять-таки помешало бы развязыванию серьёзной европейской войны.
  
  Тогда куда можно было ожидать в действительности удар Гитлера, если бы он задумал начать войну? Да куда ещё, как не на СССР. Да ещё в союзе со странами восточного "санитарного кордона". При покровительстве и всевозможной помощи Англии и Франции. Если не при их прямом участии. О таком возможном варианте развития событий, кстати, Сталин не раз высказывался.
  
  Таким образом, Сталин не мог не понимать, что приход Гитлера к власти означает на международной арене угрозу в первую очередь не для кого иного, не для какого-то там европейского порядка, а именно и в первую очередь для СССР. Тем более, что стремлений таких Гитлер никогда и не скрывал, написав ещё в 1924 году вполне открыто и откровенно:
  
  "...Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России (выделено мной - В.Ч.). В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации.
  
  Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию.
  Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход..."
  
  "Майн Кампф".
  
  
  В своём бессилии как-то опровергнуть эти слова, современные десталинизаторы, пытающиеся объявить причиной нападения на СССР некие превентивные устремления Гитлера в 1941 году, указывают обычно на то, что это "всего лишь" книга. Что это "всего лишь" намерения человека, не имевшего тогда ещё никаких государственных постов. Из их объяснений получается, что это всего лишь сотрясение воздуха, которое никоим образом нельзя привязать к действительным намерениям человека, которые у него возникают после его прихода к власти.
  
  Ну да. Это, действительно, книга. Но не "всего лишь". Это священная книга национал-социализма. Книга, которую после 1933 года подробно изучали во всех учебных заведениях Германии. Книга, тексты из которой заучивались наизусть. Книга, которую современные ей немцы полагали единственной программой национал-социализма. Исходя из уверений бесстрашных единоборщиков со Сталиным, "всего лишь" программой.
  
  Что-то из этой программы Гитлеру выполнить не удалось. Отношения с Англией, например. Что-то он попытался претворить в жизнь, например, свой Восточный поход. Но усилия к выполнению своей программы он прилагал последовательно и без каких-либо отступлений.
  
  Четырнадцатая глава "Майн кампф" посвящена целиком обоснованию "восточной политики" Гитлера. Именно его отношению к будущему взаимоотношению Германии и России. Эта глава так и называется.
  
  "ГЛАВА XIV. ВОСТОЧНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ ИЛИ ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА".
  
  И вот что Гитлер писал об этой политике. Ни много, ни мало.
  
  "Отношение Германии к России я считаю необходимым подвергнуть особому разбору. И это - по двум причинам.
  
  1. Эта проблема имеет решающее значение для всей вообще иностранной политики Германии в целом.
  
  2. Эта проблема является оселком, на котором прежде всего проверяются политические способности нашего молодого национал-социалистического движения; на этом оселке мы проверяем, насколько в самом деле мы способны ясно мыслить и правильно действовать..."
  
  
  Заметим, что всё это, естественно не мог не читать Сталин. И делать из прочитанного свои выводы.
  Какими могли быть эти выводы? Ну, какими...
  Читаем тоже. Те же строки, которые читал и он.
  
  "...Все мы теперь понимаем, что нам предстоит еще очень большая и тяжелая борьба с Францией. Но эта борьба была бы совершенно бесцельна, если бы ею исчерпывались все стремления нашей иностранной политики. Эта борьба с Францией может иметь и будет иметь смысл лишь постольку, поскольку она обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе. Наша задача - не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим только и исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами. При этом нам нужны такие земли, которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины. Лишь в этом случае наши переселенцы смогут сохранить тесную связь с коренным населением Германии. Лишь такой прирост земли обеспечивает нам тот прирост сил, который обусловливается большой сплошной территорией...
  
  ... Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.
  Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены..."
  
  
  Вопрос. Есть в сказанном какие-то неясности о том, какую именно задачу Гитлер считал главной "для всей вообще иностранной политики Германии в целом"? Или остались ещё у кого-то сомнения в отношении того, что именно считал он "оселком, на котором прежде всего проверяются политические способности нашего молодого национал-социалистического движения"?
  
  Так почему же кто-то считает, что те же самые простые вещи, вытекающие из прочитанного, не мог понять и Сталин?
  Он, правда, мог намерения Гитлера на основании этих слов только предполагать. Однако, не зная, как это всё будет в действительности, Сталин, откровения эти и программу эту видел своими глазами. Мог оценивать вполне откровенно высказанные намерения. И не мог не делать соответствующих выводов.
  
  Сопоставим эти выводы с осознанием того факта, что возможности Германии к войне с Англией и Францией в начале 30-х годов были равны нулю. Что делало Гитлера опасным не для Европы, а в первую очередь для СССР.
  
  Кто-то может себе представить, что Сталин не видел в Гитлере самого опасного врага для своей страны?
  
  И на фоне понимания этого нас пытаются уверить в том, что именно Сталин изо всех мыслимых сил продвигал Гитлера к власти. Поистине причудливые формы принимает иногда болезненные всплески периодической активности либерального сознания.
  
  ***
  
  Тогда почему же Сталин, осознавая опасность для СССР политики Гитлера, действительно не предпринял никаких мер для того, чтобы коммунисты и социалисты Германии объединились для того, чтобы воспрепятствовать приходу Гитлера к власти?
  
  И опять мы самой постановкой этого вопроса упираемся в нарушение принципа историзма. В послезнание.
  Потому что глубокий драматизм, переполняющий этот вопрос, именно на послезнании и основан.
  Попробуем от этого самого послезнания немного отстраниться и представить себя на месте человека, ничего о последующих событиях не знающего. Это трудно и непривычно, согласен. Но это возможно при известной добросовестности человека на пути к истине.
  Представили?
  
  Получается, что в этих условиях речь идёт не о приходе к власти всемирного злодея. Речь идёт о приходе к власти парламентской силы, вынужденной играть в рамках республиканской конституции. В этих условиях приход к власти лидера пусть крайне реакционной, но вполне законопослушной (в рамках веймарских законов) партии, вовсе не представлялся современникам чем-то фатальным. Наоборот, это было как раз такое время, когда в Германии партии, коалиции партий, члены правительственного кабинета и даже главы его менялись тогда на политической сцене иногда с калейдоскопической быстротой. И на фоне всего этого произошло ещё одно событие, банально похожее на события прежние. Пришёл к власти ещё одни канцлер. Пришла к власти ещё одна коалиция партий. Ну так можно было привычно ожидать, что это очередная коалиция просуществует так же недолго, как это было до её появления.
  
  Не было же ни у кого тогда знаний о том, что Гитлер сразу же свернёт с парламентского пути. Как не было при этом знаний о том, как поведёт себя в этой ситуации рейхспрезидент Германии, фигура в то время куда более мощная, чем фигура очередного рейхсканцлера. Не было знаний о том, что католическая партия Центра, проголосовав угодным нацистам образом, дадут Гитлеру недостающие голоса до конституционного большинства. Большинства, позволившего приостановить действие конституции и утвердившего чрезвычайные законы, фактически ликвидировавшие республиканский строй в Германии. Парламентским путём.
  
  Это сейчас есть послезнание этого.
  
  А тогда в глазах сторонних наблюдателей наиболее вероятным представлялось, что к власти может прийти реакционное правительство с крайне враждебной политикой по отношению как левым силам в Германии, так и к СССР.
  Но правительство, которое вполне возможно будет таким же кратковременным, как и те, которые были до него. Правительство, которое может уйти после очередных выборов. И даже не дожив до них, как это и случалось ранее.
  
  Таким образом, отказ от союза с социалистами в данном случае в глазах современников носил не стратегический, а тактический характер.
  
  Между тем интересно понять. Что же для коммунистов определяло в то время стратегию в этом вопросе?
  Ну, разумеется, стратегию определяло общее отношение к партиям социалистов и социал-демократов. И не в одной Германии только. А во всём мире.
  
  Провозглашается обычно, что, объявив социал-демократов на мировой арене врагом чуть ли не более опасным, нежели фашисты, Сталин, если и не расчищал Гитлеру дорогу к власти сознательно, тем не менее, совершил чудовищную ошибку. Которая и привела Гитлера к власти.
  
  Снова всё то же самое послезнание. И снова нежелание понимать, что такого рода стратегия не может являться плодом чьей-то прихоти. Что отношение между этими политическими силами складывалось долгими годами и под влиянием многочисленных событий истории. О которых кому-то не хочется помнить, когда надо кого-то в чём-то обвинить.
  
  Между тем, очевидно, что отношение большевиков к социалистам и социал-демократам не исчерпывалось, естественно, границами только одной Германии. Стратегия этих отношений охватывала весь мир, все страны, включая и собственно Россию.
  
  С точки зрения стратегической, это были отношения самого острого соперничества. Конкуренции. Острейшей борьбы за взгляды и поддержку одной и той же массы людей. Или, говоря языком марксистов, одного и того же класса, интересы которого все они, вроде бы, должны были представлять. Грубо говоря, играли они на одном поле. За симпатии одних и тех же зрителей.
  
  Естественно, что такого рода конкуренция и должна была быть наиболее острой. Ведь если вы представляете интересы разных классов, то особо болезненных точек ежеминутного соприкосновения у вас не может быть по определению. У вас может быть политическая борьба какого угодно накала. Но это борьба неконтактная, если можно так выразиться. Это борьба мировоззрений. Но вот, если в мировоззренческом плане вам воевать вроде бы по большому счёту не за что, а приходится сражаться только за убеждения одних и тех же людей, здесь потасовка получается намного более ожесточённой. По той простой причине, что партии несоциалистические, грубо говоря, никаких голосов приверженцев у вас не отбирают. А партии социалистические отбирают у вас голоса самым непосредственным образом. Отбирая у вас голоса, они отбирают у вас влияние. И не влияние вообще. А влияние в той самой среде, в которой вы и существуете. И в результате выливается всё это в самую ожесточённую, иногда смертельную, схватку.
  
  На международном уровне это привело к размежеванию не много не мало, а между целыми интернационалами. Размежевание это началось сразу с 1919 года, когда в пику Второму, в Москве был создан Третий Интернационал. И, говоря о политике коммунистов Германии по отношению к социалистам Германии, нельзя забывать, что она никак не могла не учитывать отношения между этими двумя интернационалами. А отношения эти были обычно самыми напряжёнными и жёсткими. Причём не только на поле Германии, но и на иных полях. Между коммунистами и социалистами многих других стран. По всему миру.
  
  На отношения эти, естественно, влияли не только общие соображения изначального соперничества. Идеология, так сказать. Но и вполне определённые события. Конкретные случаи взаимных столкновений. Подножек. Ударов в спину. Причём с обеих сторон, это надо твёрдо помнить, дабы не впадать в эйфорию односторонних обвинений.
  
  Совсем небольшой и частный, казалось бы, пример. В 1932 году, незадолго до прихода Гитлера к власти в Германии, на другом конце света, на Дальнем Востоке, произошли знаменательные события. Японская армия вторглась на территорию континентального Китая и захватила Манчжурию. Эти события положили начало длительной и кровопролитной войне между Японией и Китаем. Эти же события вывели непосредственно на границы СССР сильного и опасного противника.
  
  Для СССР это явилось, конечно же, крайне болезненным и неприятным развитием событий. Прямо влияющим на безопасность страны. И не только в этом конкретном моменте, разумеется, а в длительной исторической перспективе. Возник узел напряженности непосредственно вблизи советских границ. Возникла прямая и недвусмысленная военная угроза.
  
  Как же отреагировал на это Второй (социалистический) интернационал?
  Об оценке его позиции в глазах коммунистов было исчерпывающе сказано в сентябре 1932 года на Двенадцатом пленуме Исполкома Коминтерна.
  
   "... Резолюция, принятая XII пленумом ИККИ по докладу т. Окано
  
  1. Период относительной устойчивости в международных отношениях закончился. Происшедшее при полной и открытой поддержке Франции и скрытой поддержке Англии нападение японского империализма на Китай является началом новой империалистической войны...
  
  2. ...Манчжурия превращена усилиями японского империализма, при поддержке Франции и Англии, в плацдарм для нападения на СССР. Одновременно под руководством Франции ведется непосредственная подготовка интервенции против СССР в Польше, Румынии, прибалтийских странах и т. д. Над Союзом Советских Социалистических Республик висит угроза непосредственной военной интервенции.
  
  3. Новая империалистическая война, новая интервенция против СССР несет с собой невиданные даже /20/ во время первой мировой империалистической бойни страдания, лишения, кровавые жертвы для рабочих и трудящихся всего мира. Обострение всех форм буржуазной диктатуры, усиление реакции, рост фашизма, преследование революционного движения, расстрелы и виселицы являются уже сейчас подготовкой тыла для империалистической войны и военной интервенции в СССР.
  
  XII пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию и возглавление борьбы рабочих и крестьян и всех трудящихся для защиты Китая и китайской революции, для защиты отечества рабочих всех стран - СССР против надвинувшейся военной интервенции, для защиты трудящихся капиталистических стран от новой империалистической войны.
  
  4. Руководители II интернационала и его партий за время дальневосточной войны меняли свою тактику, смотря по потребностям своей буржуазии. В начале войны против Китая они призывали рабочих к поддержке Лиги наций, изображая Лигу и пакт Келлога орудием мира. Они поддерживали политику своих буржуазных правительств, выступали только с критикой империалистических правительств других стран, объявляли нападение Японии на Китай далекой колониальной войной, не затрагивающей интересы рабочего класса в Европе или Америке, предлагали рабочим в качестве средства борьбы против войны обращение к Лиге нацией и к своим правительствам. Они либо обходили полным молчанием угрозу интервенции против СССР, либо прямо обманывали массы, что СССР якобы не угрожает интервенция. И в то же время партии II интернационала усиливали антисоветскую клеветническую кампанию и старались ослабить влияние мирной политики СССР. на трудящиеся массы, поддерживая плохо замаскированную агрессивную политику империалистических правительств против пред- /21/ ложений СССР о полном разоружении. Реформистские профсоюзы саботировали борьбу против военного производства и военных перевозок для Японии, утверждали, что война ликвидирует безработицу. Японские социал-демократы, находящиеся в связи со II и Амстердамским интернационалами, целиком и полностью поддерживали грабительскую войну японской буржуазии, утверждали, что эта война есть путь к социализму. Эта позиция японской социал-демократии является показателем того, какую позицию займет вся мировая социал-демократия при возникновении новой империалистической войны.
  
  В дальнейшем, под давлением масс, исполком II интернационала в Цюрихе принимает резолюцию формально против империалистической войны и за защиту СССР, переходя с позиций интервенции и поддержки контрреволюционных выступлений против советской власти на позиции формальной нейтральности и словесной защиты СССР. На деле однако партии II интернационала продолжают клеветническую антисоветскую кампанию, поддерживая русских меньшевиков-интервентов, саботируют все конкретные действия рабочих против военного производства и военных перевозок для Японии, продолжают сеять пацифистские иллюзии с целью отвлечь массы от действительной борьбы против империалистической войны и военной интервенции, бойкотируют антивоенный амстердамский конгресс, участвуют в подготовке и организации империалистической войны и военной интервенции, поддерживая в каждой стране свое буржуазное правительство..."
  
  
  Так что, когда говорят о неких ошибках Сталина в отношении союза с социал-демократами Германии, его позднейшие критики забывают о том, что отношение это было частью общей картины взаимных отношений коммунистов и социалистов по всему миру.
  
  Кроме того. На общее отношение к социал-демократии как самого Сталина, так и всей без исключения верхушки ВКП (б), накладывало, несомненно, значительный отпечаток взаимное отношение большевиков и социалистических партий в самой России. На протяжении всей их недолгой, но бурной истории.
  
  Как известно, само большевистское течение зародилось и оформилось, как непримиримое и радикальное крыло Российской Социал-демократической рабочей партии. Напомню, что партия большевиков до 1917 года именовалась тоже социал-демократической (РСДРП) с неприметным, но существенным добавлением в скобочках буквы "б".
  
  Другая, большая часть российской социал-демократии, приняв скромное самоназвание "меньшевиков", являлась реальной силой, значительно уменьшавшей влияние большевистской партии как в России, так и на международной арене. А влияние, это не просто голоса приверженцев. Это средства, прежде всего денежные, которые могли привлечь российские социал-демократы от своих сторонников. А деньги, это - типографии, бумага, жалование журналистам, нелегальное проживание. Да и легальное, кстати, тоже. Особенно в эмиграциях. Из этих средств большевикам, в отличие от меньшевиков, обычно доставались крохи. Не зря приходилось кому-то из них осваивать специфическое ремесло вульгарных налётчиков на банковскую наличность. Не от хорошей жизни. На фоне вполне респектабельного существования меньшевистской партии.
  
  После Февральской революции меньшевики (Скобелев, Церетели, Гвоздев, Никитин и Малянтович) входили в состав Временного правительства. Того самого правительства, которое большевики свергли в ходе вооружённого переворота.
  
  Меньшевики же имели после февраля 1917 года огромное влияние в Советах, где гремели имена Чхеидзе, Церетели, Дана. Это влияние большевикам пришлось устранять с огромным трудом.
  
  И было это совсем недавно, даже и по меркам начала тридцатых годов. Вот сами вы помните события, которые происходили с вами десять лет назад? Хорошо помните? Так почему же вы думаете, что так же хорошо не помнили большевики события Гражданской войны, закончившейся примерно так же недавно? По отношению к тридцатому году, например?
  
  Ещё большие счёты были у большевиков к другому представителю социалистических сил в России. К Партии социалистов-революционеров. Партия эсэров, кстати, входила во всё тот же упомянутый Второй Интернационал.
  
  Эсеры тоже участвовали в коалиционном Временном правительстве. Более того, это правительство и возглавлял в октябре 1917 года социалист-революционер, знаменитый А. Ф. Керенский. Членами партии эсеров были его министры Чернов и Авксентьев.
  
  Социалисты-революционеры победили на выборах в Учредительное Собрание. Его председателем был избран лидер эсеров, всё тот же В. М. Чернов. Учредительное собрание, которое с полным правом может именоваться эсэровским, было, как известно, разогнано большевиками в январе 1918 года.
  
  В начале июня 1918 г. эсеры, опираясь на поддержку восставшего Чехословацкого корпуса, образовали в Самаре Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ) под председательством В. К. Вольского. Была создана Народная армия КОМУЧа.
  
  В июле 1918 года в Москве произошло восстание левых эсеров.
  
  30 августа было совершено покушение на Ленина. Стало известно, что задержанная по подозрению в этом покушении Ф. Каплан в ссылке примкнула к эсэрам. На допросе Каплан заявила, что симпатизировала режиму КОМУЧа и лидеру эсеров Чернову. В 1922 году, на открытом политическом судебном процессе над лидерами партии эсеров стало известно, что подготовкой этого покушения занималась боевая группа именно этой партии. Как сегодня не относиться к достоверности этих фактов, очень трудно представить себе, что эсэры были к этому совсем уж никак не причастны. Это сегодня. А тогда в этом были уверены поголовно все.
  
  Тем более, на фоне деятельности других видных эсэров. Таких, например, как Борис Савинков. Руководитель боевой организации партии эсеров. Заговорщик, террорист, участник белого движения. Уж его-то похождения отнести к чекистской провокации было бы совсем уже затруднительно.
  
  Именно социалист-революционер Савинков был одним из тех, кто деятельно занимался формированием Добровольческой армии.
  
  Именно социалист-революционер Савинков в 1918 году создал в Москве подпольный "Союз защиты Родины и Свободы". Надо отметить, что организация эта, по сравнению с остальными подобными антисоветскими образованиями того времени, была наиболее серьёзной и опасной силой, имевшей тогда реальные шансы на успех.
  
  Именно социалист-революционер Савинков стоял во главе подготовки кровавых мятежей против советской власти в Ярославле, Рыбинске и Муроме летом 1918 года. Мятежей, отличившихся такой запредельной жестокостью их участников по отношению к советским активистам, попавшим в их руки, что перед ней меркла жестокость любых расправ как белой, так и красной армий.
  
  После подавления этих восстаний Савинков скрылся в занятую восставшими чехами Казань. Затем некоторое время состоял в отряде Каппеля. Потом приехал в Уфу, некоторое время рассматривался в качестве кандидата на пост министра иностранных дел в составе правительства уфимской Директории. По поручению председателя этой Директории эсэра Авксентьева уехал с военной миссией во Францию. В 1919 году вёл переговоры с правительствами Антанты о помощи Белому движению. Встречался лично с Пилсудским и Черчиллем.
  
  В 1920 году участвовал в подготовке антисоветских военных отрядов под командованием Булак-Балаховича.
  
  А ведь с 1920 года до 1930 года прошло всего 10 лет...
  Кому-то не достаточно? Или и дальше будем возмущаться непонятной и безосновательной враждебностью кровавого Сталина к белым и пушистым социалистам?
  
  Или, может быть, немецкие коммунисты относились к немецким же социалистам с большей терпимостью? И вынуждены были отказаться от своей заветной мечты по всемерному братанию с этой политической силой только лишь под нажимом Сталина?
  
  Так чего же проще. Надо просто заглянуть в историю взаимных отношений теперь уже этих политических сил опять же всего на несколько лет назад. Когда во времена ноябрьской революции 1918 года в Германии, положившей начало Веймарской республике, именно социалисты и пришли тогда к власти. Именно респектабельные социалисты Эберт и Носке жестоко подавили тогда выступления немецких коммунистов и крайне левых социал-демократов. Именно эти социалисты стояли за бессудной казнью, а фактически убийством в 1919 году Розы Люксембург и Карла Либкнехта. По этому поводу социал-демократ Густав Носке сказал тогда: "Пожалуй, кто-то же должен быть кровавой собакой. Я не страшусь ответственности" (нем. Meinetwegen! Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht).
  
  И позднее, в двадцатых уже годах многократно кроваво сталкивались между собой коммунисты и социал-демократы.
  В данном случае не так важно, кто и в какой момент был виноватее, кто наступал, а кто отвечал. И дело даже не в том, что виновных и невиновных здесь, по большому счёту, не было. Была политика, кровавая и жестокая. Самое же главное здесь заключено в том обстоятельстве, что политика эта формировала взаимное отношение неприятия этих партий.
  
  А вот это как раз обычно не упоминается, когда произносят обличительные речи об упущенных возможностях по формированию некого единого блока коммунистов и социалистов. Этого как бы никто не помнит. Этого как будто никогда не было. Только лишь сталинские закулисные жестокости заставляли германских коммунистов относиться к социал-демократам совсем не так, как принято относиться к нежно любимым братьям...
  
  Кстати. Осенью 1932 года Георгий Димитров предложил всё-таки на пленуме ИККИ обратиться к немецким рабочим с призывом создавать совместно избранные органы (коммунистов и социал-демократов) для общих боевых выступлений против фашизма.
  
  Однако руководство ИККИ это предложение отвергло. Было это как раз на упомянутом уже Двенадцатом пленуме. На этом пленуме именно Тельман и другие ораторы, оценивая положение в Германии, настойчиво повторяли, что социал-демократия остается главной социальной базой немецкой буржуазии, которая все более использует "социал-фашистское движение в качестве непосредственной опоры фашистской диктатуры".
  И это не было, естественно, сиюминутным настроением руководства Компартии Германии. Это было опять же долговременной её политикой. Выстраиваемой на основании долговременных их взаимоотношений.
  
  Из речи Тельмана 21 июля 1930 года.
  
  "...Социал-демократия, которая начиная с прошлых выборов в рейхстаг до марта этого года вместе с буржуазными партиями сидела в одном правительстве, несет полную и неограниченную ответственность за грабительский курс и таким образом создала предпосылки для фашистских методов буржуазии. Социал-демократия, которая до майских выборов 1928 года огромными обещаниями, якобы радикальными фразами пыталась обмануть массы избирателей, после выборов не выполнила ни одного обещания из тех, что дала, но выбросила за борт все, за что ее собственные сторонники отдавали ей голоса. Начиная со строительства броненосцев, до отказа от кормления детей [из малообеспеченных семей] и вплоть до многократного ограбления страхования для безработных - цепь глубочайшего предательства. И такой же размах социал-демократических предательств как и в экономике, социальных и культурных вопросах рабочего класса мы видим также в роли СДПГ при воплощении фашистских методов буржуазии. Разве это не была правящая СДПГ, разве это не был Северинг, который запретил союз красных фронтовиков, несмотря на демагогические обещания на выборах, запретил эту единственную антифашистскую борющуюся организацию немецкого пролетариата и таким образом помог фашистским ордам Гитлера Сельдте и Дюстерберга? Разве это не было социал-демократическое правительство Пруссии, которое одним взмахом руки Гинденбурга отменило запрет "стального шлема", который и до этого был только формальностью? Разве это не была правящая социал-демократия, которая виновата в 33 смертных жертвах берлинского кровавого мая 1929 года, которая насмерть забила 33 человека своими полицейскими? И разве это не была социал-демократия вообще, которая применением параграфа 48 диктатуры рейхспрезидента обогнала остальные буржуазные партии? Разве социал-демократический предшественник Гинденбурга Фридрих Эберт не применил параграф 48 точно так же цинично и жестоко в революционном кризисе того времени, чтобы штаками рейхсвера под командованием генерала фон Секта с одновременным запретом компартии не стабилизировал капиталистическое классовое господство, которое было под угрозой?
  
  Но и политика социал-фашистов в последние дни подтверждает эту картину. Еще под свежим впечатлением наглого нарушения конституции, нарушения закона и правительством Брюнинга - когда оно применило параграф 48 для запуска своей грабительской программы - социал-демократическая фракция в рейхстаге не испугалась отклонить коммунистический вотум недоверия правительству Брюнинга вместе с немецко-национальной партией Гугенберга. Таким образом она помогла правительству по параграфу 48 вотумом доверия, который был не заслужен и на который не надеялись. Их новые попытки провалились из-за отказа партий буржуазного блока.
  
  Сейчас, когда СДПГ загнана в угол политикой коммунистической партии и возрастающим возмущением среди социал-демократических членов партии, то она на последнем заседании рейхстага была вынуждена отойти от своей политики и с коммунистами голосовать за снятие указа Брюнинга. Но демагогические надежды партии традиционного обмана во время предвыборной борьбы, т.е. СДПГ, чтобы этой единственной акцией, этим вынужденным голосованием отрицать свою прежнюю политику, являются напрасными. На грядущих выборах массы не только ткнут их носом в их невыполненные обещания партии Германа Мюллера, Хилфердинга, Северинга, Виссела, обещания от мая 1928 года, не только цепь их почти двухгодового предательства коалиционного правительства, но еще и выставят на осуждение общественности всю позорную практику социал-фашизма за последние месяцы с того момента , как удар буржуазии выбил СДПГ из министерских кресел. Грядущая предвыборная борьба явится массовой мобилизацией против фашизма, которая приведет к сведению счетов с федеральными товарищами (соратниками) и подготовителями пути для фашистской диктатуры, с социал-демократическими лакеями финансового капитала. Это будет основательное, пролетарское сведение счетов. Коммунистическая партия вступает в эту борьбу как единственная партия, которая показывает массам выход из рабских цепей плана Юнга, против душащей руки голода, экономического кризиса, бедствий сотен тысяч и миллионов, показывает действительное решение проблемы. КПГ, которая одна борется против капиталистической системы в ее основе, смогла разоблачить буржуазную социал-демократическую ложь о якобы "облегчениях плана Юнга" с его самого начала. Она показала пролетарский выход из угрожающей катастрофы путем преодоления капиталистической системы, путем победы социализма, господства рабочего класса, разрыв рабских цепей - по героическому примеру освобожденных рабочих и крестьян СССР. КПГ показывает широчайшим массам программу грядущей победоносной пролетарской революции...
  
  "Гамбургская народная газета", 21 июля 1930 года".
  
  
  Принято почему-то считать, что социал-демократы были тогда ближе к коммунистам, нежели к национал-социалистам. А потому и союз с ними можно было заключать без особого напряжения.
  
  На самом деле в этом своём выступлении (как и в других своих речах) Тельман совершенно определённо показал именно своё личное отношение к этой политической силе. Во всяком случае, нельзя не признать его убеждённости (да и правоты, в конечном счёте), что именно непоследовательная и соглашательская политика социал-демократов объективно расчищала на политической арене Германии путь для триумфа Гитлера. То, что ждала их впоследствии судьба не намного благополучнее судьбы немецких коммунистов, это уже дело другое...
  
  Кроме того. Рассуждения о неких возможностях к заключению союза коммунистов с социал-демократами в Германии не учитывает обычно и ещё один, совсем простой фактор. А пошли бы эти самые социалисты на более-менее равноправный союз с коммунистами? Ведь практически все политические силы Германии так или иначе заключали между собой некие коалиционные соглашения. Кроме коммунистов. И не только вследствие их непримиримости. Но и потому, что программой Коммунистической партии Германии предусматривались такие вещи, как революционное низвержение капиталистического общественного строя, введение диктатуры пролетариата, отмену всех прав и привилегий господствующих классов, ликвидацию крупной частной собственности на средства производства и всякой эксплуатации.
  
  Такие идейные установки не могли не отталкивать, естественно, любых потенциальных союзников по любому предвыборному блоку. В том числе, должны они были отталкивать, естественно, и социал-демократов, которые не могли не понимать, что против такой гипотетической коалиции сразу же выступят силы не только правые, но отшатнутся от них даже и политические партии умеренные, партии центристской направленности.
  
  В июле 1932 года канцлер фон Папен самоуправно разогнал правительство Пруссии, где большинство составляли как раз социал-демократы. Поводом для разгона явилось заявление Папена о фактическом сговоре этого правительства с коммунистами. В ответ на это Тельман обратился к социал-демократам с предложением организовать всеобщую забастовку. Так что, вот, пожалуйста, были, оказывается, случаи, когда немецкие коммунисты предлагали свою помощь социал-демократам. А какой получили на это ответ?
  
  Это предложение немецких коммунистов лидеры социал-демократов и профсоюзов (где были сильны позиции СДПГ) долго обсуждалось. И в результате было отклонено.
  
  Или другая ситуация, более поздняя. Сразу же после назначения Гитлера канцлером ЦК КПГ обратился к руководству СДПГ с предложением о совместной организации всеобщей забастовки в Германии. Социал-демократы ответили отказом и на это предложение.
  
  Или совсем уже показательно отношение социал-демократов к коммунистам было предъявлено на последних президентских выборах, состоявшихся в довоенной Германии в марте-апреле 1932 года.
  
   КПГ выдвинула тогда своего кандидата в президенты - Эрнста Тельмана. Да, действительно, коммунисты не предлагали СДПГ объединяться на этих выборах. Ну а что, нечто объединительное предлагали коммунистам сами социал-демократы? Тем более, что СДПГ не стала выдвигать своего кандидата. Казалось бы, если нет своего собственного кандидата, почему бы не выдвинуть единого кандидата от левых сил?
  Как бы не так.
  
  Социал-демократы не стали поддерживать Тельмана. Впрочем, это как раз ясно. Но они даже не предложили коммунистам выдвинуть единого левого кандидата (пусть и не Тельмана). Вместо этого они призвали членов СДПГ и сочувствующих им избирателей голосовать за Гинденбурга.
  
  Какой, простите, был возможен здесь для коммунистов блок с социалистами? Поддержать вместе с социал-демократами кандидатуру Гинденбурга?
  
  Коммунисты шли на эти выборы под лозунгом: "Кто голосует за Гинденбурга, тот голосует за Гитлера, кто голосует за Гитлера, тот голосует за войну".
  Социал-демократы выдвинули лозунг: "Кто выбирает Гинденбурга, тот бьет по Гитлеру".
  
  Ну, и кто в результате оказался прав?
  
  Именно Гинденбург и назначил впоследствии Гитлера рейхсканцлером. И вовсе не потому, что был вынужден это сделать. Дело в том, что Гинденбург в своей деятельности вообще не очень считался с рейхстагом. Поскольку рейхспрезидент имел в то время вес намного больший, чем имеет сейчас президент ФРГ. Согласно Веймарской конституции этот пост был тогда величиной много весомее того же рейхсканцлера. И в условиях разразившегося экономического кризиса, повлекшего за собой кризис политический, Гинденбург назначал на должность главы правительства политиков, вовсе не представлявших парламентское большинство. Надо сказать, что право назначения канцлера согласно статье 53 всё той же Веймарской конституции было закреплено за президентом, и поэтому при доверии президента и в условиях чрезвычайного положения правительство могло быть сформировано меньшинством.
  
  Так, в марте 1930 года он отправил в отставку коалиционное правительство во главе с социал-демократом Г. Мюллером. Это было последнее правительство Веймарской Германии, сформированное на основании парламентского большинства. Канцлером Гинденбург назначил Брюнинга, руководителя фракции католической партии Центра, не имевшей в парламенте большинства.
  
  В том же 1930 году Гинденбург своим декретом наделил канцлера чрезвычайными полномочиями. После того, как рейхстаг признал этот декрет неконституционным, он просто распустил его. На новых парламентских выборах 1930 года больше всего голосов собрали социал-демократы - 24,5%. Второе место сенсационно заняли национал-социалисты - 18,3% голосов избирателей. Всего два года назад, на парламентских выборах 1928 года они смогли набрать всего лишь 2,6%. И вдруг такой ошеломительный взлёт. Кризис, всё тот же жесточайший экономический кризис, вот великий катализатор склонения общественного мнения к состоянию нетерпимости. Коммунисты - 13,1%. И только на четвёртом месте партия Центра - 11,8%. Канцлером, тем не менее, остался представитель этой самой, четвёртой партии, Генрих Брюнинг.
  
  Будучи избран на второй срок в 1932 году, Гинденбург отправляет в отставку Брюнинга и назначает канцлером фон Папена, представителя опять-таки партии Центра, но уже самого правого её крыла, смыкавшегося с немецкими националистами. Снова представителя далеко не первой по представительству в Рейхстаге партии.
  
  В ноябре 1932 года фон Папен уходит в отставку. Гинденбург назначает канцлером вовсе беспартийного генерала Шлейхера, военного министра из своего ближайшего окружения.
  
  Ясно же, как белый день, что Гинденбург не хотел видеть во главе правительства не только коммунистов (это даже не обсуждалось), но даже и социал-демократов. Неужели это не видно невооружённым глазом?
  
  Тогда о какой вероятности успеха блока коммунистов и социалистов может идти речь?
  
  Ведь это тот же самый Гинденбург, который не только назначил Гитлера главой правительства (это все помнят), но это и тот же самый Гинденбург, который на четвёртый день после назначения Гитлера подписал Декрет "О защите немецкого народа", ограничивший свободы прессы и собраний. Именно этот декрет Гинденбурга от 4 февраля 1933 года стал основанием для запрета оппозиционных газет и публичных выступлений. Иными словами, именно Гинденбург положил начало личной диктатуре Гитлера.
  
  ***
  
  И последнее. Ну, хорошо. Допустим, блок коммунистов и социалистов состоялся. И что это дало бы в действительности? Даже в случае успеха этого блока?
  
  Гинденбург никогда не назначил бы главой правительства коммуниста. Это, по-моему, дважды два. Но если бы такой блок возглавлял социалист, то и тогда этот президент в это время никогда не назначил бы его рейхсканцлером. Он со всей очевидностью не хотел этого делать, даже когда социал-демократы дистанцировались от КПГ. А уж если бы они победили в альянсе с КПГ, разговор с Гинденбургом вообще стал бы бессмысленен с порога.
  
  Такая ситуация неизбежно сложилась бы даже в том случае, если бы блок этот получил большинство в рейхстаге.
  
  Но были ли у такого блока шансы даже на простое большинство?
  
  Так ведь на самом деле их же не было, этих шансов.
  
  Обычно сравнивают цифры голосов за нацистов, противопоставляя им совокупную сумму голосов, поданных за коммунистов и социал-демократов. Добросовестно "забывая" о том, что на стороне НСДАП были и другие парламентские партии. Даже при условии раздрая между КПГ и СДПГ. А уж, если противоречия эти удалось бы преодолеть...
  
  Впрочем, можно даже не рассматривать ситуацию, когда все политические партии правого спектра и центра неизбежно объединились бы для противодействия союзу КПГ и СДПГ.
  
  Посмотрим реальные цифры результатов выборов в Рейхстаг.
  
  Результаты выборов 1930 года здесь уже приводились. Повторю. СДПГ - 24,5%. КПГ - 13,1%. В сумме это даёт 37,6% голосов избирателей. Даже такой союз не способен, естественно, доминировать в парламенте. Но здесь ещё разговор о союзе, естественно не шёл. Гитлеру здесь власть никто ещё не предлагал.
  
  Следующие выборы состоялись через два года. Июль 1932 года. СДПГ - 21,6%. КПГ - 14,6%. В сумме это даёт 36,2%. НСДАП (одна, без других правых партий) получает на этих выборах 37,4%. То есть, больше, чем социалисты и коммунисты вместе взятые.
  
  Выборы в ноябре того же 1932 года. СДПГ - 20,5%. КПГ - 16,9%. Иными словами, вместе взятые, эти левые партии набрали 37,4% голосов. Национал-социалисты получили на этих выборах несколько меньше - 33,1%.
  
  Именно это соотношение и является до сего дня основанием для ритуальных рыданий про упущенный шанс, про глупую и недальновидную политику, про чудовищные просчёты и преступные ошибки Тельмана и Сталина. Впрочем, кому интересен сегодня Тельман? Он объявляется невинной жертвой тиранического давления на него Сталина. Который во всём и виноват. Который нарочно запретил Тельману... Чтобы протолкнуть к власти Гитлера...
  
  По этому поводу позвольте-ка задать всего один маленький и совсем простой вопрос.
  
  А что, нацисты не имели никаких союзников в политическом пространстве Германии? И разве не надо, говоря о совокупных голосах социалистов и коммунистов, подумать и о совокупных голосах национал-социалистов и других националистических партий Германии?
  
  Между тем, одна из влиятельных партий правого толка, Немецкая национальная народная партия (DNVP), чьё сотрудничество с нацистами началось примерно с 1924 года, получила на этих же выборах 8,6% голосов. Плюсуем к голосам нацистов. Получаем цифру 41,7% голосов. Против совокупного избирательного потенциала СДПГ и КПГ 37,4% голосов. Ну, и?.. Что и больше чего?
  
  Представители ДНВП, кстати, вошли чуть позже в первый кабинет Гитлера.
  
  Это без учёта ещё и голосов, отданных за Немецкую народную партию (1,9%) и Баварскую народную партию (2,1%). Мелочь, конечно. Но мелочь отнюдь не в пользу левых сил.
  
  Собственно, Гинденбург и отдал-то власть Гитлеру, как представителю именно всех националистических сил Германии, а не как фюреру одной только партии. Это потом уже, когда Гитлер станет фюрером всей Германии, члены этих партий благополучно вольются в НСДАП.
  
  Ну, а дальше совсем всё просто.
  
  Вскоре после ноябрьских выборов фон Папен уходит в отставку.
  
  19 ноября 1932 года. Ряд промышленников, банкиров и землевладельцев направляют Гинденбургу петицию с просьбой назначить рейхсканцлером Адольфа Гитлера.
  
  2 декабря 1932 года. Новым рейхсканцлером с сохранением должности военного министра назначен генерал Курт фон Шлейхер.
  
  4 января 1933 года: Встреча фон Папена с Гитлером в доме банкира Шрёдера.
  
  28 января 1933 года. Отставка фон Шлейхера.
  
  30 января 1933 года. Адольф Гитлер назначен рейхсканцлером Веймарской республики. В кабинет Гитлера вначале вошли только два члена НСДАП - Вильгельм Фрик в качестве министра внутренних дел и Герман Геринг как министр без портфеля.
  
  1 февраля 1933 года. Роспуск рейхстага рейхспрезидентом Гинденбургом.
  
  3 февраля 1933 года. Гитлер в присутствии руководства рейхсвера заявляет в качестве цели своей политики "завоевание нового жизненного пространства на востоке и его беспощадной германизации".
  
  4 февраля 1933 года. Декрет рейхспрезидента Гинденбурга "О защите немецкого народа", ограничивший свободу прессы и собраний.
  
  4 февраля 1933 года. Геринг в качестве уполномоченного, исполняющего обязанности министра внутренних дел Пруссии, издаёт приказ о принудительном роспуске всех представительных органов власти в Пруссии и назначении новых выборов на 12 марта.
  
  20 февраля 1933 года. На секретной встрече Гитлера с 25 промышленниками на предвыборную кампанию ими было предоставлено 3 миллиона рейхсмарок.
  
  27 февраля 1933 года. Поджог Рейхстага.
  
  28 февраля 1933 года. В ответ на поджог Рейхстага был издан декрет "О защите народа и государства", прекративший действие основных прав и свобод.
  
  28 февраля 1933 года. Декрет рейхспрезидента Гинденбурга "Против предательства немецкого народа и происков изменников родины".
  
  3 марта 1933 года. Арестован Тельман. Идут аресты коммунистов.
  
  5 марта 1933 года. Выборы в рейхстаг.
  
  Несмотря на серьёзные препятствия, созданные НСДАП другим партиям, национал-социалистам не удаётся получить абсолютного большинства в парламенте. Тем не менее. НСДАП получает 43,9% голосов избирателей. Немецкая национальная народная партия, шедшая на выборы в одном блоке с нацистами, прибавляет этому блоку свои 7,9% голосов. В сумме этот блок набирает таким образом 51,8% голосов избирателей. СДПГ - 18,3%. КПГ - 12,3%. Впрочем, это уже не имеет никакого значения.
  
  8 марта 1933 года. Отзыв мандатов у депутатов от КПГ, их места в парламенте считаются ликвидированными.
  Декрет об этом одобрен рейхспрезидентом Гинденбургом.
  
  20 марта 1933 года. Создание концентрационного лагеря Дахау недалеко от Мюнхена.
  
  21 марта 1933 года. "День Потсдама". Учредительное заседание нового рейхстага, прошедшее в отсутствие социал-демократов и коммунистов. Но в присутствии Гинденбурга.
  
  21 марта 1933 года. Декрет рейхспрезидента Гинденбурга "О защите от вероломных нападок на правительство национального восстания".
  
  23 марта 1933 года. Рейхстаг принимает Закон "О чрезвычайных полномочиях", передавший законодательную власть в руки имперского правительства. Депутаты рейхстага от КПГ уже, естественно, не принимали участия в голосовании. Присутствовавшие депутаты от СДПГ проголосовали против закона. Однако закон был полностью поддержан депутатами всех других партий. Он был принят конституционным большинством и подписан рейхсканцлером Гитлером и рейхспрезидентом Гинденбургом.
  
  
  Обратите внимание. Президент Гинденбург публично (в названии подписанного им законодательного акта, куда уж публичнее) называет правительство Гитлера правительством национального восстания. И издаёт свой декрет в защиту правительства этого самого восстания.
  
  Вот скажите. Когда и каким образом этот президент мог не назначить Гитлера рейхсканцлером? Когда и каким образом этот президент обратил бы внимание на совокупные голоса гипотетического блока коммунистов и социал-демократов?
  Впрочем, мы видим на самом деле, каким образом он обратил на них внимание. Компартия Германии была запрещена при его полном одобрении. 22 июня 1933 года при его же полном одобрении была запрещена Социал-демократическая партия Германии. Он же одобрил обвинение СДПГ в государственной измене.
  
  Достаточно часто рейхспрезидент Веймарской республики Пауль фон Гинденбург изображается этаким выжившим от старости из ума простаком, не очень понимавшим, что вокруг него происходит. Простаком, которого обвели вокруг пальца. Обманом вынудили назначить Гитлера рейхсканцлером. После чего он чуть ли не горько сожалел о содеянном.
  
  А получается на самом деле, что именно Гинденбург принял активное участие в этом самом "национальном восстании", ликвидировавшим Веймарскую республику. Все его первоначальные колебания по поводу Гитлера касались исключительно кастовых предрассудков прусского дворянина, генерал-фельдмаршала, по поводу серьёзности фигуры отставного ефрейтора. И всё. Как только сам он убедился, что с Гитлером можно иметь дело, он тут же протянул ему руку. Точно так же как вскоре вытянут перед фюрером свои руки в нацистском приветствии высшие офицеры Вермахта.
  
  И это ещё при том, что в статье не рассматривалась детально и совершенно обратная тенденция в случае, если бы такой блок состоялся. А именно, не рассматривается вероятность активной консолидации против этого блока всех остальных политических сил Германии, не только правых и националистических, но и умеренно центристских. А то, что партия Центра, например, для такого рода альянса вполне к тому времени созрела, показывает ближайшее после января 1933 года будущее. А именно. Вполне органичное и скорое врастание центристского электората в национал-социалистическую систему.
  
  Это же понимали, судя по всему, руководители коммунистов как в Берлине, так и в Москве. И потому там прилагались вполне определённые усилия для развития активных внепарламентских способов борьбы. За всеми рассуждениями о перспективах и раскладах парламентского противостояния нацистов и коммунистов, в настоящей статье сознательно не упоминался и тот очевидный факт, что обе эти партии вели друг против друга ожесточённую внепарламентскую борьбу. О том, что КПГ и не была никогда в полном смысле этого слова чисто парламентской силой. Во многом она опиралась на так называемую уличную демократию. Кроме того, КПГ старалась активно воздействовать в свою пользу на забастовочное движение в Германии того времени. И ставка во многом делалась именно на эти внепарламентские формы борьбы.
  
  Но даже без рассмотрения плюсов и минусов этого дополнительного оружия в противостоянии нацистов и коммунистов, думаю, ясно, что никакие чисто парламентские комбинации и не могли в тех условиях воспрепятствовать победе в Германии нацистов.
  
  Так что рассуждения о неких гипотетических блоках и коалициях КПГ и СДПГ, отсутствие которых и привело, якобы, Гитлера к власти, видятся на фоне всего изложенного с убедительностью басни. Прочитанной хорошо поставленным голосом, с артистическими придыханиями и жестикуляциями. В полном соответствии с правдой образа. Но образа придуманного от начала и до конца.
  
  ***
  
  А вообще-то говоря, обвинения в том, что Тельман не желал блокироваться с социалистами только лишь по причине давления на него Сталина, достаточно забавны. Именно сейчас. И именно в России.
  
  Потому что именно в России есть сегодня в политическом пространстве деятель, который имеет намного меньше оснований для амбиций при возможном блокировании с любыми родственными ему политическими силами, нежели имел их Тельман. И, тем не менее, с завидным постоянством вот уже двадцать лет почти неизменно отказывается от любых блоков и коалиций с ними. Зовут этого деятеля Григорий Явлинский.
  
  Двадцать лет этот человек отказывался от предвыборных блоков или разрушал любые политические альянсы либеральных сил только по одной причине. Если в альянсе главной фигурой не являлся он сам единолично, то этот альянс его не устраивал. Двадцать лет. Сколько было проектов. ДВР, СПС. Сколько людей уговаривали его, предлагали самые заманчивые перспективы. Либерал на либерале. Нет. Отказал всем.
  
  Представим себе ситуацию, что от создания подобного альянса "Яблока" и других либеральных сил зависело бы установление преграды для прихода к власти в России неких страшных и невообразимо диктаторских сил.
  Вопрос.
  Кто-то может себе представить, что г-н Явлинский согласился бы на такой предвыборный блок при условии, что сам он в этом блоке будет играть вторую роль? Теоретически, кто-то прекраснодушный и сможет, возможно, представить себе такое. А вот на практике мы уже двадцать лет видим, что на подобное условие он не согласится, даже если от этого будет зависеть конец света.
  
  Теперь обратим внимание на основания для подобного рода амбиций.
  
  Явлинский собирает сейчас неизменно от силы три-четыре процента голосов избирателей. От блоков с родственными политическими силами отказывается. При этом никому не приходит в голову объяснить это воздействием на него из-за рубежа.
  
  Тельман собирал по 10-17 процентов голосов избирателей. То есть, влиянием на политической арене пользовался многократно большим, нежели Явлинский. А значит, амбиции должен был иметь как минимум не меньшие. Однако никому не приходит в голову принять эти самые амбиции во внимание. А ведь и Тельману никогда не светило в блоке с социалистами занять главенствующую позицию. Потому, хотя бы, что КПГ неизменно набирала голосов меньше, чем СДПГ. А он, предположим, хотел быть только первым.
  
  Далее. "Яблоко" с течением времени неизменно теряла голоса избирателей, набирая от выборов к выборам всё меньше голосов. Последние выборы - исключение, но здесь сыграл роль мощный протестный фактор, увеличивший голоса практически всех партий, оппозиционных Единой России. А без учёта этого обстоятельства, налицо явная потеря влияния на политическом поле России. Но Явлинский альянсами брезгует. И это никого не удивляет.
  
  Тельман от выборов к выборам набирал неизменно всё больше голосов, пусть на несколько процентов, но каждый раз больше. И отбирал он эти голоса примерно в той же пропорции, как СДПГ эти голоса теряла. Иными словами, от выборов к выборам, отбирал симпатии избирателей именно у социалистов, уменьшая тем самым их влияние и увеличивая своё. Но не заключение им блока между КПГ и СДПГ представляется почему-то кому-то неимоверно нелогичным. Настолько, что объяснить его возможно только приказом Сталина, и никак иначе.
  
  Такая вот странная избирательность либерального сознания. Впрочем, при всей общей его причудливости, ничего удивительного в такой избирательности, конечно, нет.
  
  Итак.
  Из всего изложенного следует, что возможное объединение коммунистов и социалистов в избирательном процессе Веймарской республики не оказывало в сложившейся исторической обстановке никакого практического влияния на противодействие приходу Гитлера к власти. Такое воздействие было бы возможным в случае, если бы и коммунисты, и социал-демократы пользовались бы в то время в Германии влиянием намного большим, чем это было на самом деле. И, соответственно, если бы нацисты пользовались влиянием существенно меньшим, чем это было в действительности. И, естественно, если бы не оказался на посту президента человек, охотно и с предельной готовностью предавший доверенную ему республику.
  Иными словами, вопрос решающей благотворности такого альянса вступает здесь в категорию рассуждений об условиях, при которых бабушка могла бы являться дедушкой.
  
  А потому теория о том, что именно Сталин виновен в приходе к власти Гитлера, поскольку препятствовал коммунистам Германии в объединении с социал-демократами, является несостоятельной. Мягко говоря.
  
  ***
  
  Ясно, что Гитлера привели к власти другие силы. Абсолютно враждебные коммунистам, как в самой Германии, так и в СССР. Эти силы были уже выше названы. Представители деловых кругов, крупного капитала, промышленники и финансисты. И представители военной элиты Германии. Вот два кита, поднявшие на поверхность Гитлера.
  
  Давайте теперь рассмотрим мотивы, которыми они руководствовались. Что действительно двигало теми, кто привёл Гитлера к власти? Чем был вызван их настоятельный к этому интерес?
  
  И действительно ли все эти силы приветствовали нацистскую диктатуру только потому, что смертельно боялись коммунистической угрозы?
  Давайте проверим эту гипотезу на прочность.
  
  Рассмотрим сначала мотивации деловых кругов.
  
  Да, действительно. В программном документе нацистов, книге Гитлера "Майн Кампф", о коммунистической угрозе Германии сказано вполне определённо. Так же определённо выражена готовность Гитлера беспощадно бороться с нею. Это так.
  
  Надо сказать, что на этом факте в своё время немало очков заработала советская историческая пропаганда. Именно она, именуемая иногда для разнообразия марксистской исторической наукой, и выдвинула впервые эту самую главную причину, по которой крупный капитал привёл Гитлера к власти. О том, что буржуазия призвала Гитлера для того, чтобы уничтожить Коммунистическую партию Германии.
  
  Причина этого тезиса в их исполнении понятна - лишний раз подчеркнуть гигантскую силу и влияние коммунистических идей и их изначальную привлекательность для самых широких масс трудящихся. Эту силу, подчёркивали они, могла временно победить только самая жестокая и бесчеловечная диктатура. А иначе эти идеи, конечно же, победили бы неизбежно в Германии.
  
  Капиталисты Германии, видя это и понимая это, были в неописуемом ужасе от неизбежной победы коммунистического ленинского учения. И потому призвали на историческую сцену самый реакционный отряд капиталистического мира. Привели к власти нацистов именно для уничтожения коммунистов в Германии.
  
  Забавно. Нынешние российские либералы поголовно усвоили, практически на уровне рефлекса, эту достаточно примитивную агитку. Коммунистическую, подчеркну, агитку. И утверждают, теперь уже с обратным знаком, что деловым кругам Германии пришлось приводить к власти Гитлера, чтобы предотвратить страшную коммунистическую угрозу для своей страны. Впрочем, естественное это состояние для российской либеральной мысли, изначально отличающейся как раз собственным творческим бессилием.
  
  А давайте-ка просто посмотрим туда, куда публика эта самостоятельно заглянуть не догадывается.
  В цифры.
  
  Приведу теперь отдельно результаты парламентских выборов, касаемых Коммунистической партии Германии. Присмотритесь.
  
  1920 год - 2,1% голосов избирателей.
  Май 1924 года - 12,6%.
  Декабрь 1924 года - 8,9%.
  1928 год - 10,6%.
  1930 год - 13,1%.
  Июль 1932 года - 14,6%.
  Ноябрь 1932 года - 16,9%.
  Март 1933 года - 12,3%.
  
  Кроме того. В марте 1932 года состоялись упоминавшиеся уже президентские выборы. На этих выборах кандидаты получили следующее количество голосов.
  
  Гинденбург - 49,6%.
  Гитлер - 30,1%.
  Тельман - 13,2%.
  Дюрстерберг - 6,8%.
  Винтер - 0,3%.
  
  Поскольку абсолютного большинства не получил никто, в апреле состоялись повторные выборы. Вот их результаты.
  
  Гинденбург - 53,0%.
  Гитлер - 36,8%.
  Тельман - 10,2%.
  
  
  Вы что-нибудь понимаете?
  О какой угрозе может идти речь?
  
  Коммунисты Германии пользовались в то время в общественном мнении страны популярностью примерно на том же уровне, на каком сегодня можно оценить влияние в России ЛДПР. Тельман имел примерно столько же сторонников (в процентном отношении), сколько имеет в современной политической истории России Жириновский.
  Зюганов в современной России набирал голосов (опять же в процентах от числа избирателей) неизменно больше, иногда вдвое больше, нежели набирал их тот же Тельман.
  
  И что, в Германии тогда капитаны индустрии (умные и трезвые вообще-то по обыкновению люди) так испугались ТАКОГО неимоверного влияния в стране коммунистов, что приложили нешуточные усилия и достаточно ощутимые расходы, чтобы привести к власти беспощадного и непредсказуемого диктатора? Только для того, чтобы воспрепятствовать приходу к власти коммунистов?
  
  Ребята, вы о чём?
  
  Конечно, можно возразить, что сила и опасность Коммунистической партии Германии заключалась не в её популярности в немецком общественном мнении. А в твёрдости и решимости забрать в свои руки власть силой. Путём восстания. Или ещё каким насилием. Вот этого-то, вроде бы, и боялись больше всего промышленники Германии.
  
  На это возражение отвечу так. Эти самые промышленники не боялись, а как раз мечтали о том, чтобы КПГ однажды попалась на чём-нибудь подобном. Почему? Да потому что в таком случае расправиться с этой силой было бы намного проще, чем в правовом поле. При том, что девяносто процентов немцев за коммунистов не голосовали даже тогда, когда те и не пытались нарушать закон. А уж при любых попытках восстания от коммунистов отшатнулось бы ещё изрядное количество немцев. Не забыли судьбу Розы Люксембург и Карла Либкнехта? Всегда ведь можно было бы при таком сценарии совершенно спокойно, точно так же вывести однажды Тельмана к ближайшей стенке и наказать за вероятную попытку побега. Чем он так уж неприкосновеннее этих двух?
  
  Не зря коммунисты, при всей их революционной риторике, старались всё-таки действовать в правовом поле конституции Веймарского государства. Во всяком случае, после событий 1923 года, приведших к запрету КПГ, придерживались этого курса совершенно явственно. И не зря, первое, к чему прибег Гитлер после прихода к власти, это именно к этой своей знаменитой провокации с поджогом Рейхстага. То есть к тому, чтобы вывести их из этого самого правового поля.
  
  Но простите. А вы что, уверены, что примерно такую же разовую провокацию в отношении коммунистов не мог осуществить никто иной? Никто иной при желании не мог бы найти повода (или придумать повод) для преследований коммунистов? Для запрета партии, имевшей поддержку всего лишь у одной десятой части всех избирателей Германии?
  Что, обязательно было призывать именно Гитлера? Нельзя было сделать этого без него? Своими силами?
  Особенно при том великом страхе перед неодолимой и фантастической коммунистической силой, который нам тут так живописно расписывают...
  
  Тогда ничего не понимаю. С коммунистами вполне спокойно физически расправлялись в Веймарском государстве даже не нацисты. Даже не прочие националисты. Даже не центристы. С ними спокойно при необходимости расправлялись социал-демократы, стоявшие тогда во главе государства. Веймарская республика держала коммунистов в настолько надёжной узде, что им пришлось в результате отказаться от своих любимых заговоров и революций. И стать вполне законопослушной парламентской партией.
  
  Так о какой гигантской коммунистической угрозе может идти в данном случае речь?
  
  Теперь посмотрим на эту проблему с другой стороны. Посмотрим ещё раз на то, что происходило после прихода Гитлера к власти.
  Да. Первое, что сделал Гитлер, это обрушился на коммунистов. Поджог Рейхстага. Запрет КПГ. Аресты и репрессии. Это было в самом начале.
  
  Но помилуйте.
  
  И это всё, ради чего промышленники призвали Гитлера к власти? Из-за этой пары месяцев, пока он громил КПГ?
  
  А зачем тогда ему давали деньги после этого?
  А как же судьба СДПГ? Эти меры, кстати, были одобрены капиталом. Одобрены Гинденбургом.
  
  Ещё раз обращаю ваше внимание.
  
  27 февраля 1933 года. Поджог Рейхстага. Обвинены коммунисты.
  
  3 марта 1933 года. Арестован Тельман. Идут аресты коммунистов.
  
  5 марта 1933 года. Выборы в рейхстаг.
  
  8 марта 1933 года. Отзыв мандатов у депутатов от КПГ.
  
  Проходит две недели. И только ПОСЛЕ этого.
  
  23 марта 1933 года. Рейхстаг принимает Закон "О чрезвычайных полномочиях".
  
  Обратите внимание. Разгром коммунистов произошёл ещё в правовом поле Веймарской республики. Поэтому видно, что это было самое лёгкое мероприятие. И лишь после этого НАЧИНАЕТСЯ главное, для чего, собственно промышленники и привели Гитлера к власти. Создаются условия для чего-то такого, что и нужно было деловым кругам от Гитлера по-настоящему. Ибо события эти по своему значению несопоставимы. Разгром одной из политических партий. И ликвидация республики. Ликвидация государства старого. И создание государства нового.
  Национальное восстание (иными словами, революция), как вполне откровенно признался Гинденбург.
  
  Получается, что удар по коммунистам потому и произошёл в прологе, потому что они мешали этой революции в первую очередь. Так для чего призвали Гитлера? Чтобы Рейхстаг поджечь, фигурально выражаясь? И всё?
  
  Тогда зачем для уничтожения коммунистической угрозы в Германии надо было предпринимать, например, такое?
  
  7 апреля 1933 года. Закон "О восстановлении профессионального чиновничества". Согласно этому закону нацисты получили возможность уволить политически неугодных чиновников и чиновников, заподозренных в неарийском происхождении.
  
  Это что, борьба с коммунистами?
  
  2 мая 1933 года. Захват членами СА и Национал-социалистической организации заводских ячеек штаб-квартир всех не нацистских профсоюзов. Это обычно социалистические и католические профсоюзы. Имущество профсоюзов конфисковано. Лидеры профсоюзов отправлены в "предупредительное заключение" в концентрационные лагеря.
  
  Это борьба с коммунистами?
  
  10 мая 1933 года. Знаменитая акция по сожжению книг.
  
  Это борьба с коммунистами?
  
  22 июня 1933 года. Запрет Социал-демократической партии Германии. Партия обвинена в государственной измене.
  
  Это борьба с коммунистами?
  
  14 июля 1933 года. Запрет или самороспуск всех политических партий за исключением НСДАП. Закон "Против образования новых партий". Согласно этому закону образование новых и продолжение деятельности прежних политических партий объявляется уголовным преступлением.
  
  И это всё для того, чтобы уничтожить в Германии коммунистическую угрозу?
  
  Кстати. Обратили внимание?
  Запрет СДПГ и обвинение этой партии в измене произошло всего за три недели до роспуска всех остальных политических партий Германии. Казалось бы, зачем было особо выделять в этом смысле социал-демократов? Всё равно меньше чем через месяц будут распущены и запрещены все остальные партии. В том числе можно было бы одним скопом запретить и СДПГ. Но нет, выделили, что называется, отдельной строкой. А почему?
  
  Если помнить о том, что именно социал-демократы стояли у истоков создания Веймарской республики, то можно оценить глубокую символичность этого шага. Заметим. Коммунисты у истоков этого государства не стояли. Они непрерывно враждовали и воевали как раз против основателей этого государства, социал-демократов. И одновременно они же противостояли нацистам больше других, как наиболее непримиримые их противники. А потому и были уничтожены в первую очередь. Чтобы не мешали.
  Не мешали сделать - что?
  
  Получается со всей очевидностью, что Гитлера призвали к власти для того, чтобы ликвидировать в Германии демократию. Уничтожить Веймарскую республику, навязанную немецкому народу державами Антанты и "внутренними предателями", ударившими в спину Германии в самый тяжёлый для неё момент. Это для начала.
  
  Для того, чтобы парламентская демократия не мешала форсированной подготовке к войне.
  
  Из чего так уж однозначно следует, что симпатии немецких промышленников к нацистам связаны исключительно с антикоммунизмом или антисоветизмом Гитлера?
  Намного серьезнее, по-моему, другое соображение.
  
  Для капитала главным является прибыль, не так ли?
  Представьте, с каким чувством крупные предприниматели Германии смотрели (сами они были этого лишены) в сторону своих зарубежных коллег, получавших выгодные военные заказы от своих правительств.
  Правительств тех самых стран, которые, в условиях версальских ограничений, полностью похоронили немецкую военную индустрию. Да еще в условиях жесточайшего экономического кризиса, вызванного Великой Депрессией.
  
  Конечно же, главным было это. Ну, подумайте. Сравните. Взвесьте. При чем здесь большевистская угроза? На фоне миллиардных потерь от утраты военных заказов.
  
  Гитлер же обещал возродить военную промышленность. Сделать ее приоритетной. А это - крупные военные заказы.
  Прибыль. Деньги.
  Большие деньги.
  
  Так что не вызывает никакого сомнения тот факт, что, в конечном итоге, главной причиной победы нацистов было поражение Германии в Мировой войне и кабальные, унизительные статьи Версальского договора.
  
  Культивировалась и сразу стала популярной идея, что поражение Германии являлось следствием предательства в тылу, "удара в спину" фронтовикам. То есть поражение объявлялось случайным. А значит, войну вполне можно было попробовать переиграть. А, чтобы переиграть, надо вооружиться. Чтобы вооружиться, надо это вооружение создать. Изготовить. Но никто не будет создавать это вооружение бесплатно. За его создание государство должно заплатить. Очень много заплатить. Кому?
  
  Да, угроза "призрака коммунизма" не была, конечно, совсем уже незначительной. Эта опасность тревожила, конечно. Но в том-то и дело, что с ней вполне уверенно справлялась и Веймарская республика. Так что не эта угроза являлась определяющей в торжестве нацистского движения.
  
  Национальное унижение и жажда реванша - вот что на самом деле породило Гитлера.
  
  Теперь о ненависти германских промышленников к СССР. Их страхе перед советским государством.
  
  Давайте зададимся опять же простым вопросом.
  Кто был конкурентом германских промышленников в Европе? Советская промышленность? В начале тридцатых годов? Это даже не смешно, зная о действительном состоянии в то время советской экономики. Если же иметь в виду, что о многих первых шагах её развития за рубежом узнавали с большим запозданием, да ещё и скептически оценивая их достоверность...
  Ясно, что в качестве конкурента советская экономика в Германии тогда даже не предполагалась.
  
  Так кто на самом деле был в то время заклятым конкурентом для немецких промышленников?
  Ответ очевиден. Это были в первую очередь Англия и Франция.
  
  Германия в ходе первой войны потеряла свои колонии. И хотела эти колонии вернуть. Кто стоял на пути этого желания? Советский Союз? Нет. Тогда кто? Страны Антанты.
  
  Теперь представим себе. И сравним.
  Вот перед нами нормальный германский промышленник. Возможно, он и питает ненависть к неким гипотетическим классовым врагам, как внешним, так и внутренним. С одной стороны. А с другой стороны по вине некой вполне некоммунистической стороны он несёт огромные денежные потери. В денежном исчислении. Ведь явно не полученная выгода это те же самые убытки, не так ли?
  
  На что поставили бы лично вы, определяя, какие мотивы окажутся у этого промышленника основополагающими?
  
  ***
  
  Теперь несколько слов о другой силе, поднявшей Гитлера к власти. О военных.
  
  Думаю, об их страхе перед Коммунистической партией Германии можно даже и не упоминать. У этих с коммунистами вообще был разговор предельно короткий. Не длиннее дистанции прицельного выстрела. В случае, когда выстрел этот им разрешали сделать. А кто мешал им разобраться с Тельманом? Веймарская республика. Веймарская конституция. Демократия.
  
  Только уничтожить эту самую демократию для того лишь, чтобы уничтожить коммунистов, цель эта для них была несколько мелковатой. Почему?
  
  Коммунисты не создавали Веймарскую республику. Её создали социал-демократы. Именно они возглавили революцию 1918 года. Именно эта революция и разрушила тогда Германскую империю. А гибель империи и поражение в войне и были тогда связаны между собой самым тесным и непосредственным образом.
  Позор поражения расценивался армией особенно остро потому, что военного-то поражения армия по большому счёту не допустила. Германия воевала до самого конца не на своей территории.
  
  Так при чём здесь коммунисты?
  Да, эти люди агитировали против войны и способствовали тем самым развалу фронта. А потому военные относились к ним резко враждебно. Но была эта сила неизмеримо мельче, нежели та, что возглавила этот самый развал фронта. Возглавила революцию. Возглавила созданное на развалинах империи государство. Эта сила именовалась Социал-демократическая партия Германии. И если нестерпимый этот позор попробовать смыть, то главной мишенью должна была стать в первую очередь именно эта сила. И созданное этой силой государство. И только потом можно будет думать о самом заветном, что занимало тогда все помыслы армии. О реванше.
  
  При этом сила эта была в их представлении неизмеримо серьёзнее тех же коммунистов. Почему?
  
  Кто возмутится, если завтра КПГ будет запрещена? Сталин? А кто это такой?
  
  А вот если запретить СДПГ, поднимется весь Второй интернационал. Это, между прочим, социалисты всей Европы. В отличие от коммунистов, это влиятельная сила в европейских демократических государствах. Если разрушить завтра республику в Германии, что ответят на это республики Европы? В том числе и в первую очередь те её демократические государства, что неизмеримо сильнее Германии?
  
  Вот она, задача наиглавнейшая, которую предстояло решать германскому генералитету.
  И снова вопрос. Что для немецкого генерала важнее? Коммунистическая угроза или воссоздание армии? Вооружение армии? Реванш?
  
  Неловко даже сравнивать, однако.
  
  Таким образом, для высшего офицерства Германии т.н. "коммунистическая угроза" являлась чем-то неприятным, безусловно враждебным, но достаточно второстепенным аргументом. С ней вполне могли справиться (и успешно справлялись) своими силами в рамках Веймарской республики.
  
  А приход Гитлера к власти эти рамки неизбежно ломал.
  
  Но вот стремление ИСПОЛЬЗОВАТЬ Гитлера для попутного подавления коммунистического движения в Германии или для натравливания Германии на Советскую Россию это нисколько не противоречило. Только ведь это разные вещи. Одно дело использовать что-то. Другое дело создавать что-то исключительно для конкретного использования.
  
  Приведу пример. Человек в смертельной схватке использовал подвернувшийся под руку камень. Проходит какое-то время и позднейшие толкователи додумались до оригинальной и красивой идеи. Заключается эта идея в том, что человек этот сам сознательно и создал этот самый камень для того, чтобы ударить им противника.
  
  Так что мнение о том, что Гитлер пришел к власти в Германии потому, что немецкие деловые круги или военные испугались коммунистов или большевистской России, является не более и не менее, чем просто поводом для того, чтобы задуматься. В первую очередь задуматься о причинах необычайной живучести этого мифа. Ведь и сегодня кому-то очень надо, чтобы как можно больше людей блуждали в страшилках коммунистических или советских угроз. С неизбежной проекцией этих самых страшилок на задачу по созданию глобального комикса о вине России за все беды, что случились с Европой в двадцатом веке.
  
  ***
  
  Теперь о самом интересном.
  В конце - концов, тот Гитлер, которого мы знаем, тот Гитлер, который состоялся в реальности, был, безусловно, создан. Создан извне.
  
  Ну, посудите сами. В побеждённой стране, обложенной контрибуциями и ограничениями, в стране фактически без современной армии и флота, без современных вооружений, побеждает некая политическая сила, персонифицированная в заурядном политике, много обещавшем, но не имевшем в руках реальной силы для воплощения своих обещаний в жизнь. Во всяком случае, во внешней политике. В случае, если бы страны, победившие в прошлой войне, проявили действительную волю к обузданию этого чудовища в самом начале его государственной карьеры (то есть, поступили бы НОРМАЛЬНО с точки зрения элементарной логики), он исчез бы с политического небосклона Германии в несколько дней. С лёгкостью пушинки под ветром. Слишком уж несопоставимы были в 1933 году силы стран бывшей Антанты и стоящей на коленях Германии.
  
  Однако мы с вами знаем о том, что политика постоянных уступок ему со стороны западных демократий привела к тому, что через некоторое время он набрал реальную силу, которая и позволила ему заняться завоеваниями.
  
  Таким образом, тем, что Гитлер так и не остался в памяти любителей исторических казусов неким малоизвестным провинциальным политиком, случайно и на короткое время блеснувшим в германской политической жизни, мы обязаны тем силам, которые позволили ему набрать экономическую и военную мощь.
  
  Именно в этом смысле и можно говорить, что тот самый, привычный для нашего понимания Гитлер, был создан. Или ему было благосклонно позволено создать самого себя, что, в общем-то, одно и то же.
  
  Кто и почему его создал?
  
  Ну, кто, это как раз ясно. Это те силы, которые не захотели воспрепятствовать накапливанию им смертоносной мощи. Западные политические и государственные деятели. Руководители европейских демократических государств, имевших полный набор средств и возможностей для того, чтобы воспрепятствовать восхождению Германии к вершинам могущества.
  
  Почему это произошло?
  
  Трусливая политика? Западные лидеры ничего не могли и не хотели делать, потому что были парализованы смертельным ужасом перед Гитлером? Все эти шесть лет, до самого начала войны?
  
  Оценивая это утверждение, нельзя забывать о том, что речь здесь идёт о страхе перед некой ужасной силой, созданной, правда, всего-навсего в 1935 году. Имеется в виду вермахт. И находившейся, в силу этого, в младенческом состоянии. На посторонний взгляд. На взгляд тех самых трусов и паникёров в том числе. Если подходить к господствовавшим тогда мнениям без упомянутого послезнания, конечно.
  
  Говоря о неком непонятном мистическом ужасе перед Гитлером, нельзя забывать, что речь идёт о противнике, который ничем пока не доказал своей реальной силы.
  
  Кроме того. Что делают обычно, если боятся чьей-то военной силы? Обычно вооружаются, другого ответа здесь не имеется. А здесь всё происходит иначе. Наоборот. Вместо того, чтобы, ошалев от страха, увешаться оружием с ног до головы, Англия и Франция разоружаются. Добровольно разоружаются. Да ещё и планируют дальнейшее разоружение. Об этом пойдёт ещё речь немного погодя.
  
  И ОДНОВРЕМЕННО с этим поощряют к вооружению и без того ужасную Германию.
  
  Всё это они делают в ужасе?
  Помилуйте.
  В ужасе так себя не ведут.
  
  А потому версию, что произошло это из-за трусости или врождённого пацифизма западных политиков, ответственных за судьбу своих стран, можно даже и не рассматривать. В сентябре 1939 года эти же политики, пусть и нехотя, пусть и под давлением общественного мнения, но войну Германии всё-таки объявили. Если бы они трусили, то струсили бы и в этот раз. Если бы мечтали о мире для себя любой ценой, то и здесь бы от этой самой любой цены не отказались. Однако, пришёл час, и от объявления войны они, тем не менее, не устранились. Что говорит о том, что изначально ни трусостью, ни оголтелым пацифизмом они вовсе не страдали.
  
  Так что это объяснение ничего не объясняет.
  
  
  Другая версия, достаточно популярная на Западе, заключена в том, что вели они себя так потому, что этого хотело общественное мнение западных стран, население которых помнило чудовищные потери, тяготы и лишения прошлой войны и потому слишком впечатлилось даже намёком на опасность их повторения. Войны не хотели, потому что не хотели возвращаться в кошмар недавнего прошлого.
  
  Здесь тоже не всё объяснимо.
  
  Ну, во-первых, когда это правящая верхушка так уж внимательно оглядывалась в подобном случае на мнение народа? Надо им начать войну, так они её обязательно начнут. Не глядя ни на чьё мнение. Народ не хочет? А когда он хотел воевать?
  Кроме того. Для того, чтобы этот самый народ воевать согласился, обычно хватает массовой промывки мозгов. Пусть и на короткое время, предшествующее войне. Как это наблюдалось, например, накануне Первой Мировой войны.
  
  Во-вторых, общественное мнение обычно неоднородно. И то, что полагает одна часть населения, может совершенно не разделять другая её часть. А там ещё может наблюдаться и какая-нибудь третья часть... И четвёртая... В этих условиях тем легче манипулировать этим самым общественным мнением.
  
  В-третьих. О каких потерях и лишениях могла идти речь году этак в 1933-м? При том соотношении сил, средств и инструментов, как государственных, так и военных, что существовало в начале тридцатых годов, никакое жёсткое противостояние зарождавшемуся злу не могло нести в себе даже малейшей их вероятности.
  
  В-четвёртых. Потакание бандитизму субтильного мелкого хулигана, которое, как уверяют нас, было вызвано неким общественным страхом, привело к тому, что тот накачал себе мускулатуру. И хулиган стал не в пример сильнее и опаснее. Стал матёрым убийцей. Что, война в этих условиях предпочтительнее? Между тем, то же самое общественное мнение именно в этих условиях как раз и подвинуло свои правительства на объявление войны Гитлеру.
  
  Так что не складывается здесь и такое объяснение. Во всяком случае, не складывается как объяснение не просто исчерпывающее, но даже мало-мальски основное.
  
  
  И вот мы с вами подошли к самому лакомому. К любимому объяснению нынешних либеральных российских обывателей.
  
  Согласно их версии, западные демократические государства не препятствовали никаким шагам Гитлера к укреплению своей военной мощи потому, что надеялись, вооружив и укрепив его, направить на свержение советской коммунистической власти в СССР. Они частично просчитались в своих расчётах, заплатив за свою ошибку порабощением континентальной Европы. Однако основной своей цели они достигли. Гитлер напал-таки на СССР.
  Поэтому вина за укрепление Гитлера лежит в конечном итоге на Сталине и возглавляемом им государстве - СССР. Если бы не было советского социалистического государства, то не было бы и причин, по которым страны Запада были вынуждены потакать Гитлеру. Если бы не существование в природе СССР, Запад повёл бы по отношению к Германии иную, более жёсткую политику, и не разрешил бы Гитлеру вооружаться. Не было бы Сталина, и государства эти свернули бы шею Гитлеру ещё в пору его государственного младенчества. И естественный вывод. Если бы не СССР, Второй мировой войны никогда бы случилось. В сухом остатке это звучит так: главным виновником Второй мировой войны является СССР.
  
  Что здесь можно сказать. Даже в самом первом приближении предъявлена миру в очередной раз удивительная инфантильность либерального сознания, которой невозможно не поражаться снова и снова. В первую очередь качество это проявляется поразительной духовной аберрацией. Вина возлагается не на того, кто совершил преступление. В данном случае это проявивший преступное потакание Гитлеру Запад. А на того (в данном случае СССР), кто явился предметом ненависти Запада, который из этой самой ненависти совершил преступное деяние. Хотя вся "вина" предмета этой самой ненависти заключена лишь в самом по себе факте его существования. И это, что поразительно, признаётся во всём своём простодушном великолепии. "Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать..." Поразительно. По их мнению, действительно, виноват...
  
  Впрочем, не будем долго изумляться первозданной целиной духовного мира этой категории особей. Она не так интересна, конечно. Давайте лучше посмотрим, насколько представленная ими версия правдоподобна.
  
  Итак.
  
  В отличие от указанных особей, каждый нормальный человек понимает, что любое событие имеет развитие во времени. Что с достижением цели история не заканчивается. Что любая достигнутая цель влечёт за собой появление целей новых. И зачастую сама по себе новая цель является следствием достижения цели старой.
  
  Иными словами, там, где мысль российского либерала неизбежно останавливается, мысль любого иного человека (в том числе любого нормального политического деятеля Запада того времени) ставит неизбежный вопрос. А что дальше?
  
  Вот нам так замечательно объяснили, что Запад вскармливал Гитлера для того, чтобы натравить на СССР. Хорошо. Допустим. Но тогда политики, которые затевали эту игру, должны были обязательно задаться этим простым вопросом. Что дальше? Что произойдёт после того, как Гитлер уничтожит СССР?
  
  Вот смотрите.
  Гитлеру уступают буквально во всех вопросах, которые его усиливают. Гитлер с удовольствием усиливается.
  Более того. Гитлеру прямо помогают усилиться (в финансовом обеспечении его вооружений хотя бы). Гитлер усиливается ещё больше.
  Далее. Допустим, что замысел западных стран удался в полной мере. И Гитлер напал не на европейские демократические страны, а на СССР. Казалось бы, цель достигнута. Но что должно неизбежно явиться следствием достижения этой цели?
  
  Предположим, Гитлер разгромил СССР. Какие это может иметь последствия?
  Самые простые. Гитлер присоединяет себе завоёванные территории. Он, собственно, никогда и не скрывал этих своих намерений, как мы с вами могли в этом совсем недавно убедиться. Итак, что он получает?
  
  Германия получает ко всей своей набранной благодаря Западу экономической и военной мощи дополнительно.
  Неисчислимую продовольственную базу.
  Неисчислимую сырьевую базу.
  Дополнительную неисчерпаемую рабочую силу.
  При желании - значительное увеличение ещё и призывного (или добровольческого) контингента.
  
  Иными словами, усиливается неимоверно.
  
  Что получает от победы Гитлера Запад?
  
  Запад получает моральное удовольствие от уничтожения социально антагонистического государства. Однако, государства, далёкого от него. Государства, ничем не угрожавшего его национальной безопасности. Ни экономически. Ни стратегически. Вследствие своей слабости, хотя бы.
  
  Простите.
  А как потом быть тому же Западу с Германией, которая, фантастически усилившись за счёт поглощения СССР, стала неизбежно страной, полностью доминирующей в Европе? Действительно непобедимой?
  
  Получается такая совершенно непонятная штука. Выращивать бешенное животное только для того, чтобы оно загрызло кого-то не очень сильного, СССР двадцатых-тридцатых годов, например. Ничем, ввиду его экономической слабости, реально Западу не угрожавшего. И при этом невозможно не понимать, что после того, как это животное расправится с этой жертвой, само оно должно НЕИЗБЕЖНО стать многократно сильнее всех своих соседей. Сильнее до того уровня, что порвёт неизбежно своего кормильца...
  
  Каковы последствия сложившегося нового расклада сил на европейском континенте? Франция, безусловно, будет раздавлена не менее быстро, чем было это в нашей реальности. Но тогда у Англии на этот раз не останется сухопутного союзника на суше, даже гипотетического. У Германии в этом случае не будет никакого второго фронта. А потому любой возможный десант в Европе будет задавлен новой сверхмощной Германией без особого труда.
  
  Гитлеру не надо будет в этом случае даже пытаться планировать высадку на Британских островах. Условия для выгодного мира с Англией будут для него неизмеримо благоприятнее. Следствием же такого мира будет закрепление гегемонии Германии в Европе. А значит, низведение Великобритании до уровня фактического вассала Третьего Рейха.
  
  Такие примерно расклады должны были бы неизбежно всплыть перед любым нормальным политиком Запада при просчёте вариантов политики своей страны и последствий проведения в жизнь этой самой политики.
  А потому от такого рода фантазий и устремлений любой, самый заурядный политик Англии или Франции, неизбежно должен был бы держаться подальше. Будучи в своём уме, разумеется.
  
  Кроме того.
  
  Ещё раз необходимо повторить. Если любой из нас возьмётся откармливать и дрессировать против своего соседа какого-нибудь опасного зверя, первое, что он сделает, это подумает о своей собственной безопасности. Клетку там попрочнее, хлыст, ошейник с намордником. А как иначе? Ясно, что как его ни науськивай, зверь он и есть зверь. Возьмёт и кинется не туда, куда тебе надо, а на тебя самого.
  
  Так вот, простая логика подсказывает нам, что, если бы Запад действительно взращивал Гитлера исключительно в качестве оружия против СССР, он обязательно повёл бы себя совершенно иным образом, чем это обстояло в действительности. Первое и самое главное, что он должен был бы сделать в этой ситуации, это подумать о своей собственной безопасности.
  
  Потому что натравить - это намерения. Намерения иногда сбываются. Иногда не сбываются. Это понимает любой здравомыслящий человек. А ведь что-то зависит ещё и от аппетитов самого хищника. У него же тоже есть и свои потребности, и свои резоны. Свои намерения.
  А какие у него могли быть намерения?
  
  Германия только что проиграла большую войну. Германия в один миг перестала быть великой европейской державой. Ей был навязан оскорбительный Версальский договор. Она была поставлена под унизительный контроль победителей. Был создан Польский коридор и разделена Силезия. У неё были отторгнуты обширные земли - Эльзас и Лотарингия. У неё отняли её колонии.
  И кто во всём этом, по мнению немцев, виноват? Да вот он виновник, по соседству.
  Франция.
  
  Всё рядом, под боком.
  И не надо ходить куда-то за тысячи километров, в калмыцкие степи. Врезать ей как следует, и одним ударом можно отыграть всё потерянное назад.
  ОДНИМ УДАРОМ.
  
  Учтём при этом одновременно, что СССР никакие земли у Германии не отбирал. Войну у него не выигрывал. Ничего они друг другу не были должны.
  Жизненное пространство? Так ведь этот вопрос не обязательно решать в первую очередь. Можно и во вторую. Время терпит.
  
  Борьба с большевизмом?
  Но простите. А почему на переднем крае этой борьбы должно быть самое затюканное государство Европы?
  Нет уж, извините, но собственное положение в Европе, это намного важнее, чем битва с большевистской заразой. Да ещё война за какого-то дядю. Готового доблестно отсидеться за спиной у одураченного наёмника. Которому после дела то ли вернут его колонии, то ли кто-то надвое сказал. Об Эльзасе с Лотарингией, само собой, тогда и вовсе не мечтай. Да и в приличное общество всё равно пустят не дальше кухни.
  
  Что, французы с англичанами всех этих резонов германских размышлений не понимали? Мы это понимаем, а они совсем глупые уродились?
  Да прекрасно они это понимали.
  
  Значит, как они должны были поступать, если бы взращивали гитлеровскую Германию для убийства СССР? Правильно. Растить - расти, но не забывай о собственной безопасности.
  
  А что это значит, безопасность?
  Конечно, это вооружения.
  В первую очередь, Англия и Франция должны были в этом случае вооружаться, чтобы иметь гарантии того, что зверь не вырвется из-под контроля. И не просто вооружаться, а вооружаться так, чтобы гарантировать невозможность появления у кого-то одной только мысли о нападении на себя.
  
  Между тем, наблюдается совершенно обратная картина. Англия и Франция в этой ситуации разоружались. Вместо того, чтобы вооружаться.
  
  Что это?
  Где логика? Или не было её у руководителей двух великих государств? Сошли они с ума?
  
  Ну да. Самое это занятие для русского интеллигента. Считать себя воплощением сверхострого ума. А всех вокруг себя дебилами и дегенератами.
  
  А мы с вами не будем считать окружающих дурачками. Тем более, не будем считать дурачками элиты высокоразвитых стран. Да ещё и в таких количествах и столь долгое время определявших политику в Европе.
  Была, безусловно, во всём этом логика. Не могло её не быть. И объяснение всему этому, конечно же, есть.
  Только придётся тогда отставить в сторону объяснение, так полюбившееся нашим борцам с тиранией.
  
  Потому что объяснение поведения Запада с точки зрения натравливания Германии на СССР противоречит логике и здравому смыслу.
  
  Да, безусловно. Советский союз был Западу предельно несимпатичен. Да, безусловно, желали они ему всех и всяческих бед. Но уничтожить СССР ценой низведения своего гордого мира, мира повелителей Европы, до раболепствующего государственного образования второго сорта, о таком приписать им свои мечтания могла только одна популяция на свете. Простейшие российские либералы. Главная жизненная установка которых выражается всего одной формулой: "Заграница нам поможет". Поможет даже ценою собственной гибели.
  
  Нет, конечно же, всё это до некоторой степени остаётся в силе. И намерения были - натравить на СССР. И бредовая идея Гитлера о жизненном пространстве. Всё это было. И играло, конечно, свою роль в развитии событий. Вот только роль эта, как можно понять из вышеизложенного, давно и традиционно преувеличивается. Причём, очень сильно преувеличивается.
  
  Давайте рассмотрим подтверждение того, что на самом деле в расчёты Запада усиление гитлеровского зверя только лишь для нападения на СССР не входило. В данном случае всего одно подтверждение. Но, по-моему, весьма выразительное.
  
  Итак, Запад выращивает Гитлера для того, чтобы тот напал на СССР. Однако, вплоть до 1939 года между Германией и СССР общей границы не было. Каким образом этот самый Запад предполагал в таком случае организовать непосредственное военное столкновение между странами, не имевшими общих границ?
  
  Для осуществления подобного есть только два способа.
  
  Первый способ.
  Войска Германии пропускает к советским границам третье государство. В данном случае это может быть, в первую очередь, конечно, Польша. В силу того, что именно Польша имела наиболее протяжённую границу с СССР, что давало широкое разнообразие в стратегических возможностях при планировании вторжения. Ясно, однако, что участие в подобном нападении для Польши не свелось бы к пассивному пособничеству Германии. Речь должна была идти о совместных военных действиях Германии и Польши против СССР. В силу того, хотя бы, что для СССР подобное предоставление своей территории для нападения на него, само по себе явилось бы основанием к тому, чтобы рассматривать Польшу как военного противника. Кроме того. Пропуск войск, это ведь далеко не всё, что должно было бы исполнить для Германии правительство Польши. Война прожорлива, и действующие войска обычно требуют постоянной и бесперебойной поставки огромного количества самых разнообразных грузов. Доставляемых в данном случае через территорию Польши. Это неизбежно должно было бы существенно снизить грузооборот собственно польских потребностей. Значит, необходимо было размещение на территории Польши крупных немецких перевалочных складов военного имущества, вооружений, боеприпасов, ГСМ и т.д. Всё это необходимо было бы охранять. Естественно, силами германской армии. Для Польши в данном случае соучастие в военных действиях против СССР было бы не просто логичным, но наилучшим выходом из положения. К тому же такое поведение не было бы для Польши неприятным или неприемлемым. При обычной антироссийской настроенности польского общества никакого отторжения такая позиция в Польше никогда не вызывала.
  
  Второй способ.
  Германия захватывают это самое буферное государство. И уже с территории этой оккупированной ею страны совершает нападение на СССР.
  
  Таким образом. Для того, чтобы осуществить свой замысел и заставить Германию напасть на СССР, Запад должен каким-то образом решить задачу вывода германских войск на границы с СССР.
  
  Какой из способов наиболее выгоден для Запада? Естественно, это совместное нападение Германии и Польши на СССР. Во-первых, завоевание Польши усилит Германию ещё больше, поскольку кроме советских земель, она получит ещё и богатейшие польские. Во-вторых, участие Польши в войне значительно усиливает силы вторжения, что даёт больше гарантии военного поражения СССР. Тогда ведь реальную силу возрождённого вермахта никто ещё не знал даже приблизительно. Поэтому такая гарантия усиления армии вторжения должна была казаться далеко не лишней. В-третьих, Польша, будучи союзником Германии, может претендовать на какие-то существенные преференции при последующем дележе завоёванного. А это, в свою очередь, уменьшит и величину германского приза, что для Запада, как мы с вами видели выше, очень даже немаловажно.
  
  Каким именно образом должен выстраивать свою политику Запад, чтобы воплотить в жизнь свои планы?
  Ответ простой. Он должен всемерно способствовать сближению Польши и Германии. А для этого активно способствовать взаимному урегулированию любых спорных вопросов между этими двумя государствами.
  
  Каким образом в действительности выстраивал свою политику Запад в своём воздействии на польско-германские отношения? Что мы с вами видим в действительности?
  
  И здесь начинает проявляться смехотворность утверждений о том, что альфой и омегой его политики было обустройство нападения Германии на СССР. Потому что Запад проводит в 1939 году политику, диаметрально противоположную содействию к сближению Германии и Польши. Более того, именно страны Запада приложили все силы к тому, чтобы позиция Польши по отношению к германским требованиям стала необратимо враждебной. Короче, именно Запад приложил все усилия, вплоть до прямого обмана и предательства своего союзника. Дабы не допустить малейшей возможности союза Германии и Польши.
  
  Смотрим, что происходило в то время на самом деле.
  
  В системе версальских соглашений Польша получила часть германских земель на побережье, включающую довольно короткий отрезок между Померанией и Восточной Пруссией. Последняя оказалась, таким образом, оторванной от основных германских земель. Эта территория, названная "польским коридором", включала в себя и город Данциг с подавляющим преобладанием (95%) немецкого населения. Собственно, Данциг не был присоединён к Польше, он получил статус "вольного города" под управлением Лиги Наций. Однако Польше было предоставлено право ведения иностранных дел Данцига, управления его железными дорогами и пользования водными акваториями и портовыми сооружениями. Кроме того, Данциг входил в таможенную зону Польши.
  
  24 октября 1938 года Риббентроп изложил польскому послу Липскому германские требования, обращённые к польскому правительству. Они включали в себя следующее.
  
  - Включение Данцига в состав Германии.
  
  - Разрешение на строительство экстерриториальной железной дороги и шоссе, которые соединили бы германскую Померанию с Восточной Пруссией.
  
  - Предложение Польше войти в Антикоминтерновский пакт.
  
  Польское правительство ответило отказом. Однако согласилось обсуждать некоторые технические особенности статуса Данцига. Германия продолжала оказывать давление на Польшу, добиваясь полного принятия своих требований.
  
  25 января 1939 года, во время визита Риббентропа в Варшаву польскому правительству выдвигалось предложение о возможности военного союза Польши и Германии против СССР. Что, естественно должно было, в случае удачного военного похода, принести Польше территориальные приобретения на Востоке. В обмен Риббентроп просил согласия польского министра иностранных дел Бека на решение Данцигского вопроса. Бек отказался обсуждать предложение Риббентропа.
  
  В данном случае, думаю, не имеет смысла рассматривать подробно развитие этого конфликта с точки зрения его непосредственных участников. Давайте лучше посмотрим на поведение в этой ситуации Запада. Это очень интересно.
  
  15 марта 1939 года германские войска вошли в Прагу. Свершилась полная оккупация Чехии Германией. Премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, выступая в британском парламенте, объяснил отказ Англии и Франции от своих обязательств, данных Чехословакии в Мюнхене тем, что Чехословакия прекратила свое существование "в результате внутреннего распада". А потому его гарантии этой стране оказались недействительными.
  
  И вот проходит всего две недели после оккупации Чехии.
  
  31 марта 1939 года тот же Чемберлен заявил в Палате общин, что в случае нападения Германии на Польшу, Англия совместно с Францией окажет Польше всю возможную военную помощь.
  
  Иными словами, указал, что Польша может проигнорировать германские требования и смело идти на конфронтацию с Германией.
  
  Откуда это?
  
  Уинстон Черчилль. "Вторая Мировая война".
  
  "...Мы располагаем сейчас также ответом фельдмаршала Кейтеля на конкретный вопрос, заданный ему представителем Чехословакии на Нюрнбергском процессе:
  
  "Представитель Чехословакии полковник Эгер спросил фельдмаршала Кейтеля: "Напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?"
  
  Фельдмаршал Кейтель ответил:
  
  "Конечно, нет. Мы не были достаточно сильны с военной точки зрения. Целью Мюнхена (то есть достижения соглашения в Мюнхене) было вытеснить Россию из Европы, выиграть время и завершить вооружение Германии"...
  
  ...Теперь мы приходим к кульминационному пункту этой печальной повести о неверных выводах, сделанных благонамеренными и способными людьми. Тот факт, что мы дошли до такого положения, возлагает вину перед историей на тех, кто нес за это ответственность, какими бы благородными мотивами они ни руководствовались. Оглянемся назад и посмотрим, с чем мы последовательно мирились или от чего отказывались: разоружение Германии на основании торжественно заключенного договора; перевооружение Германии в нарушение торжественно заключенного договора; ликвидация превосходства или даже равенства сил в воздухе; насильственная оккупация Рейнской области и строительство или начало строительства линии Зигфрида; создание оси Берлин - Рим; растерзанная и поглощенная рейхом Австрия; покинутая и загубленная мюнхенским сговором Чехословакия; переход ее линии крепостей в руки Германии; ее мощный арсенал "Шкода" выпускает отныне вооружение для германских армий; с одной стороны, отвергнутая попытка президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством США, а с другой - игнорирование несомненного желания Советской России присоединиться к западным державам и принять любые меры для спасения Чехословакии; отказ от помощи 35 чехословацких дивизий против еще не созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания могла послать только две дивизии для укрепления фронта во Франции. Все оказалось бесполезным.
  
  И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, предлагает гарантировать целостность Польши - той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60 - 70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному [156] отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах..."
  
  
  14-19 мая прошли франко - польские переговоры. Правительство Франции обещало, что в случае нападения Германии на Польшу, начнёт наступление против Германии не позже, чем через две недели после начала мобилизации французской армии. Лондон обещал предоставить Польше 1300 боевых самолетов своих ВВС и начать воздушные удары по территории Германии.
  
  Свои обещания, как это выяснилось позднее, Англия и Франция выполнять не собирались. Это были обещания, данные исключительно для того, чтобы Польша считала себя полностью защищённой. А, как следствие этого, ни в коем случае не соглашалось на германские требования. Впрочем, получилось для Запада даже сильнее, чем там ожидали. Поляки, полагая себя под защитой великих держав и ведомые своими обычными национальными амбициями, совсем потеряли чувство реальности. И теперь наиболее воинственную словесную позицию заняли уже они. Мечтая уже не много не мало, но о "походе на Берлин".
  
  1 августа 1939 года Варшава ввела экономические санкции против Данцига. В ответ власти "вольного города" потребовали убрать польские таможни с границы Данцига и Восточной Пруссии. Польское правительство пригрозило применить против Данцига вооружённую силу.
  
  Всё это явилось прямым следствием иллюзий, которые настойчиво взращивали в польском руководстве правительства Запада.
  
  Между тем. А что такого неприемлемого содержали требования Германии для Запада? Не для Польши, заметьте, а именно для Запада?
  
  Гитлер не требовал от Польши возврата земель "польского коридора". Он требовал согласия на строительство дороги. Чем это было неприятно для Запада? Ведь такое строительство должно было вестись в прямом соответствии с мечтой Запада о подготовке театра военных действий для нападения на СССР. В данном случае это развитие железнодорожной и автодорожной сети на северном операционном направлении театра военных действий против Советского Союза.
  
  Предложение примкнуть к Антикоминтерновскому пакту и вовсе было прямым приглашением Польше со стороны Германии к походу на СССР. Чем это предложение пришлось не ко двору Западу? Мечтавшему, как нам говорят, ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ натравить Германию на СССР?
  
  Данциг. Польше отдавать его, естественно, не хотелось. Это понятно, поскольку лакомый кусок. Но речь идёт не о том, что хотелось Польше. Речь идёт о том, насколько это было приемлемо для Запада. Кроме того, речь шла о городе, который Польше юридически вовсе не принадлежал.
  
  Сравним.
  
  Год назад в Мюнхене Запад не просто устранился от помощи Чехословакии. Запад ЗАСТАВИЛ Чехословакию отдать Германии Судетскую область, которая являлась частью страны. Заставил под тем предлогом, что требование Германии справедливо, поскольку большинство населения Судет составляли немцы. Но подавляющее большинство населения Данцига, который, повторю, не принадлежал Польше, тоже составляли немцы.
  
  И такой разительный контраст.
  
  При этом, если рассматривать все действия Запада в отношении Гитлера только через призму подготовки нападения на СССР, то присоединение Чехословакии заметно увеличивало потенциал Германии. Для действий в любом направлении. Но территориально практически не выводило Гитлера на границы СССР. Однако Гитлеру здесь идут навстречу.
  
  Роскошная по ширине, а значит для военных возможностей, граница СССР и Польши. И предложение Риббентропа Беку о совместном походе Германии и Польши на Восток. Но Гитлера здесь пытаются остановить. Именно страны Запада. Вплоть до объявления ему войны.
  
  Короче. Из всего вышеизложенного понятно, что действительное развитие событий свидетельствует о том, что ни о каком специальном замысле выращивания Гитлера именно для нападения на СССР не может быть и речи. Были, конечно, у кого-то фантастические отвлечённые мечтания, о том, что в принципе неплохо было бы... Либералы по духу, а самое главное по складу ума, не только ведь в России водятся, этого не надо забывать.
  
  Однако, если отвлечься от глупостей либеральных фантазий, то надобно вспомнить, наконец, о том, что поведение государств обусловлено обычно их представлением о собственной и непосредственной выгоде. Иными словами, всегда и везде ищется, как правило, польза для государства. Романтические мечтания о неких благородных деяниях по искоренению мирового зла (в чьём-то представлении) всерьёз воспринимаются только не очень адекватными в смысле организации сознания людьми.
  
  Исходя из этих соображений, пора уже признать наконец, что европейская политика того времени была, безусловно, значительно разнообразнее и сложнее, чем представляется это сторонникам рассматриваемой версии. Во всяком случае, то допущение, что все мысли, желания и стремления основных игроков на европейской арене того времени вращались только в плоскости борьбы с СССР, в свете изложенного, кажутся несколько преувеличенными.
  
  Да, действительно, можно согласиться с тем, что, осознав истинный размер опасности, исходящий от Гитлера, правящие круги Запада в паническом своём страхе перед ним начали мечтать о том, чтобы отвести от себя эту угрозу. В частности, направив его на Восток. Но это было проявлением страха, проявлением внезапного осознания реальности. А потому носило характер судорожных импровизаций. Шараханий из стороны в сторону. Отсюда очевидная благосклонность, с которой Гитлеру была подарена Чехословакия. И отсюда, кстати, это внезапное и загадочное для позднейших исследователей предоставление военных гарантий Польше. С одновременными мечтами о том, чтобы Гитлер направил свои армии на Восток. Преграждая ему при этом путь на Польшу. Так что всё это выглядит, как обыкновенная паника. Во всяком случае, ни о какой планомерной политике Запада в это позднейшее время речи быть не может.
  
  Но что явилось причиной более ранней его политики? Той "проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения", о которой писал Черчилль? Пусть и явно ошибочной, но, тем не менее, носившей характер следования определённой логике? Чем в действительности руководствовались в тридцатые годы западные державы в таком своём недальновидном поведении в отношении Гитлера? Политике уступок и "умиротворения"?
  
  Итак, перед нами загадка.
  Давайте попробуем разгадать её своими силами.
  
  ***
  
  Чтобы понять, куда были направлены британские усилия в 20-30-е годы, предлагаю обратить внимание на Морское соглашение 1935 года.
  Почему именно на него?
  
  Дело в том, что поведение ведущих стран Запада в отношении Германии в то время можно охарактеризовать всего одним словом. Бездействие.
  
  Но из бездействия очень трудно сделать правильный вывод о движущих мотивах такого поведения. Бездействие аморфно. И вектор намерений разглядеть здесь бывает очень трудно. Поэтому очень велик здесь простор для гадательных выводов. Таких, например, как уже упомянутое мнение, что причиной такого бездействия Запада является его стремление натравить Германию на СССР.
  
  Поэтому, будем анализировать не бездействие. Будем анализировать действия. А Морское соглашение 1935 года, это как раз пример действия. Действия странного и многозначительного.
  
  Если мы присмотримся к нему в свете поставленной нами задачи, то как раз из него и можно увидеть, что это соглашение, наделавшее тогда много скандального шума в европейской политике, доказывает любому непредвзятому человеку, что политика поощрения Гитлера была вызвана далеко не привычными нашему уху причинами. А именно - стремление направить военные усилия Германии на восток имело в то время вполне подчинённое, второстепенное значение.
  
  В чём суть этого соглашения?
  
  Послушаем по этому поводу Уинстона Черчилля, который писал по этому поводу в своих мемуарах буквально следующее.
  
  "...Годы тайных подкопов, секретных или замаскированных приготовлений были теперь позади, и Гитлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить миру свой первый открытый вызов. 9 марта 1935 года было объявлено об официальном существовании германской авиации, а 16 марта - что германская [66] армия будет впредь базироваться на всеобщей обязательной воинской повинности. В скором времени были приняты соответствующие законы, требовавшиеся для осуществления этих решений, но практические мероприятия были начаты заблаговременно. Французское правительство, хорошо информированное о том, что должно было произойти, в тот же знаменательный день, но на 2 часа раньше объявило об удлинении ввиду сложившихся обстоятельств срока службы во французской армии до двух лет.
  
  Германская акция представляла собой открытый, официальный выпад против мирных договоров, лежавших в основе Лиги Наций. Пока нарушения носили характер различных уверток или же маскировались другими названиями, ответственным за соблюдение этих договоров державам-победительницам, одержимым пацифизмом и занятым своими внутренними политическими проблемами, было легко избегать обязывающей констатации того факта, что мирный договор нарушается или же отвергается. Теперь этот вопрос встал со всей остротой...
  
  ...15 - 17 апреля Совет Лиги Наций рассмотрел заявление о нарушении Германией Версальского договора, выразившемся во введении всеобщей обязательной воинской повинности. В Совете были представлены следующие державы: Аргентина, Австрия, Великобритания, Чили, Чехословакия, Дания, Франция, Германия, Италия, Мексика, Польша, Португалия, Испания, Турция и СССР. Все эти державы голосовали за поддержку того принципа, что договоры не должны нарушаться путем односторонней акции. Решено было передать вопрос на обсуждение пленарного заседания ассамблеи Лиги. В то же самое время министры иностранных дел трех скандинавских стран - Швеции, Норвегии, Дании - и Голландии, глубоко обеспокоенные вопросом о равновесии военно-морских сил в районе Балтики, также собрались и заявили о своей поддержке указанного принципа. Официальный протест против действий Германии заявили в общей сложности 19 государств. Но какую цену имели все их резолюции, если они не были подкреплены готовностью хотя бы одной из держав или какой-либо группы держав прибегнуть к силе даже в качестве самого крайнего средства!..
  
  ...В описанных выше обстоятельствах английское правительство предприняло совершенно неожиданный шаг. Инициатива, по крайней мере отчасти, исходила от военно-морского министерства. Между английским и германским военно-морскими министерствами с некоторых пор велись переговоры о соотношении флотов обеих стран. По Версальскому договору немцы имели право построить не более четырех линкоров водоизмещением 10 тысяч тонн каждый в дополнение к шести крейсерам также водоизмещением 10 тысяч тонн. Однако английское адмиралтейство недавно обнаружило, что два последних из строящихся карманных линкоров - "Шарнхорст" и "Гнейзенау" - гораздо больше по своим размерам, чем это разрешено [70] договором, и совершенно иного типа. В действительности это были легкие линейные крейсера водоизмещением 26 тысяч тонн.
  
  В связи с этим наглым и мошенническим нарушением мирного договора, тщательно подготовленным и начатым по меньшей мере двумя годами раньше (в 1933 году), адмиралтейство сочло целесообразным заключить англо-германское морское соглашение. Правительство его величества сделало это, не проконсультировавшись со своим французским союзником и не поставив в известность Лигу Наций. Обращаясь к Лиге и заручаясь поддержкой ее членов для выражения протеста против нарушения Гитлером военных статей мирного договора, оно одновременно уничтожало с помощью частного соглашения морские статьи того же договора.
  
  Главной чертой соглашения было условие, чтобы германский военно-морской флот не превышал одной трети английского флота. Это очень прельщало военно-морское министерство, которое оглядывалось на те дни перед великой войной, когда мы довольствовались соотношением 16:10. Ради этой перспективы и принимая заверения немцев за чистую монету, наше министерство соглашалось признать за Германией право на строительство подводных лодок, что категорически запрещалось мирным договором. Германии разрешалось построить такое количество подводных лодок, которое составило бы 60 процентов от числа английских подводных лодок, в случае же исключительных, по ее мнению, обстоятельств она могла построить и все 100 процентов. Немцы, конечно, дали заверения, что их подводные лодки никогда не будут использованы для борьбы против торговых судов. Для чего же в таком случае они предназначались? Ведь ясно, что, если бы остальная часть соглашения была соблюдена, они не могли оказать влияния на исход морских операций, поскольку это касалось военных кораблей.
  
  Установление для германского флота предельных размеров, равных одной трети английского, означало, что Германии разрешалась такая судостроительная программа, которая должна была до предела загрузить ее верфи по меньшей мере на десять лет. Таким образом, расширение германских военно-морских сил практически ничем не ограничивалось и не сдерживалось. Немцы могли строить новые корабли так быстро, как это позволяли физические возможности.
  
  Установленная английским проектом для Германии квота судов была даже гораздо щедрее той, которую Германия считала целесообразным использовать. Отчасти это, несомненно, объяснялось тем, что ей приходилось считаться с конкуренцией между танковой и судостроительной промышленностью из-за получения бронеплит. Немцам было разрешено построить 5 линкоров, 2 авианосца, 21 крейсер и 64 эсминца. Фактически же они имели к началу войны готовыми или близящимися к окончанию строительства: 2 линкора, 11 крейсеров, 25 эсминцев и ни одного авианосца - то есть значительно меньше половины того, что мы так благодушно разрешили им построить.
  
  Сконцентрировав все свои наличные ресурсы на строительстве крейсеров и эсминцев за счет линкоров, они могли поставить себя в более выгодное положение на случай войны [72] с Англией в 1939 или 1940 году. Как мы теперь знаем, Гитлер уведомил адмирала Редера, что война с Англией едва ли начнется ранее 1944 или 1945 года. Таким образом, планы расширения германского военно-морского флота были рассчитаны на длительный срок. Немцы достигли максимально установленного для них предела только в строительстве подводных лодок. Как только они оказались в силах превысить 60-процентный лимит, они воспользовались той статьей соглашения, которая разрешала им довести строительство до 100 процентов, так что к началу войны ими было построено 57 подводных лодок.
  
  В проектировании новых линкоров преимущество немцев состояло в том, что они не были участниками Вашингтонского морского соглашения или Лондонской конференции. Они немедленно заложили "Бисмарк" и "Тирпиц". И в то время как Англия, Франция и Соединенные Штаты были связаны пределом в 35 тысяч тонн, эти два огромных корабля должны были иметь водоизмещение свыше 45 тысяч тонн, так что, когда строительство их было закончено, они оказались самыми мощными кораблями в мире.
  
  С дипломатической точки зрения Гитлеру было также весьма выгодно в тот момент расколоть союзников, добиться того, что один из них готов был простить нарушения Версальского договора, и заключением соглашения с Англией санкционировать восстановление для Германии полной свободы перевооружения. Сообщение об этом соглашении явилось новым ударом по Лиге Наций. Французы имели все основания жаловаться, что разрешение на строительство подводных лодок, данное немцам Великобританией, затрагивает жизненные интересы Франции. Муссолини усмотрел в этом факте свидетельство того, что Великобритания недобросовестно ведет себя в отношении своих союзников и что при условии обеспечения ее специфических интересов как морской державы она готова идти на любые сделки с Германией, какой бы ущерб они ни наносили дружественным державам, находящимся под угрозой в связи с ростом германских наземных сил. Выглядевшая циничной и эгоистичной позиция Великобритании поощрила Муссолини к более энергичному осуществлению своих планов в отношении Абиссинии.
  
  Скандинавские страны, которые всего за две недели до этого мужественно поддержали протест против введения Гитлером обязательной воинской повинности в германской армии, обнаружили теперь, что Великобритания за кулисами санкционировала создание германского военно-морского флота. Правда, он должен был равняться лишь одной трети английского, но и в этих пределах он становился хозяином Балтики.
  
  Соглашение это не только не являлось шагом по пути к разоружению, но, напротив, в случае осуществления его на протяжении нескольких лет оно неизбежно привело бы к развертыванию строительства новых военных кораблей во всем мире. Потребовалась бы реконструкция всего французского военно-морского флота, если не считать его новейших судов. Это в свою очередь оказало бы воздействие на Италию. Что касается нас самих, то было очевидно, [73] что для сохранения нашего тройного превосходства над немцами в современных кораблях мы должны провести весьма значительную реконструкцию английского флота. Возможно, что формула, согласно которой германский флот должен был равняться одной трети английского, истолковывалась нашим морским министерством в том смысле, что английский флот должен быть в три раза больше германского. Это, пожалуй, могло бы расчистить путь для разумной и давно уже требовавшейся перестройки нашего флота.
  
  В действительности же было достигнуто только то, что Германии было позволено в течение пяти или шести последующих лет развернуть строительство новых военных кораблей в таких размерах, какие только позволяли ее физические возможности..."
  
  
  Обратите внимание. Черчилль сознательно затуманивает вопрос о том, на каком уровне было подписано это соглашение. Всё, вроде бы, решали главы морских ведомств двух стран. Да, действительно, предварительно эти вопросы прорабатывали именно они. Впрочем, так обычно и водится, когда какой-то международный договор готовится на уровне экспертов. На самом же деле это соглашение было подписано, естественно, на уровне правительств Великобритании и Германии. И совсем уже непонятную логическую связь можно увидеть между обнаружением вопиющего нарушения Германией в тоннаже строящихся кораблей ("Шарнхорст" и "Гнейзенау") и заключением этого соглашения, поскольку оно, разрешив Германии больше того, что она могла осилить, никак не ограничивало как раз тоннаж кораблей. Кроме того, простая логика подсказывает, что обнаружение такого рода нарушения Германией версальских ограничений может явиться поводом не для соглашения, позволяющего нарушителю ещё большего, а как раз для того, чтобы нарушителя этого примерно наказать. При всём том, что сделать это можно было в тех условиях без особых затруднений.
  
  Однако, как следует из вышеизложенного, никто останавливать Гитлера не собирался. А вот на причину этого указывает как раз главный смысл этого самого морского договора. Его основную направленность можно понять из того простого обстоятельства, кто от этого соглашения выиграл и кто проиграл.
  
  Выиграла, естественно Германия. Англия? Англия оставалась при своих. Для Англии флот численностью в одну треть её собственного не был особенно опасен.
  
  А вот Франция. Для неё отмен запрета на строительство Германией подводного флота был категорически невыгоден. Вплоть до того, что Черчилль признал, что такое строительство "затрагивает жизненные интересы Франции". При этом учтём то вопиющее обстоятельство, что соглашение это было создано по инициативе англичан и без каких-либо консультаций со своим французским союзником. Франция была просто поставлена перед фактом. Или, говоря иначе, была без затей проигнорирована. Проигнорирована в ситуации, прямо и непосредственно угрожающей её безопасности на море.
  
  Ведь что такое флот для любого из европейских грандов?
  Флот - это предмет неустанных забот и самого пристального внимания со стороны великих держав Европы. Значение любого вопроса, мало-мальски связанного с флотом и морскими вооружениями было в центре внимания военных и политиков европейских держав на протяжении, ни много ни мало, сотен лет.
  
  В двадцатом веке значение этого вопроса было ничуть не меньшим, чем во все иные времена. Колонии, морские торговые пути (а для Англии были, практически только они), сырьё для промышленного производства, наконец.
  
  Для России, потом СССР, флотские вопросы всё-таки не имели того значения, которое они имели для Европы. Задвинутый тогда на периферию морских театров, российский, потом советский флот не влиял и не мог существенно влиять на расстановку военно-морских сил в Мировом океане.
  
  Соответственно, и морское соглашение 1935 года совершенно никаким образом не было направлено в угрожающем для СССР направлении. Да, Германия при желании могла стать хозяйкой Балтики. Но и без Германии СССР никогда даже близко в то время не мог претендовать на ту же самую роль. В силу элементарной слабости. Это соглашение намного сильнее затрагивало интересы других держав. Если присмотреться к нему внимательно, то очевидно, что единственной по-настоящему проигравшей стороной по этому договору являлась только одна страна.
  
  Франция.
  
  Таким образом, этот важнейший, знаковый, можно сказать, документ европейской дипломатии середины 30-х годов со всей очевидностью доказывает нам, что тезис о том, что политика заигрываний с Гитлером (которое обычно и совершенно неточно именуют политикой его умиротворения) вовсе не была направлена своим острием против СССР.
  
  Она был направлена против Франции.
  
  Не очень привычно звучит, не так ли? Но давайте не будем спешить. Давайте подумаем.
  
  ***
  
  Для приближения к пониманию причин такой политики предлагаю рассмотреть в самых общих чертах ещё одно из ключевых событий, происшедших в самом начале обретения Германией своего могущества.
  
  Для максимальной объективности не буду излагать это событие сам. Снова предлагаю вашему вниманию рассказ о нём человека, предельно информированного и идейно моим взглядам враждебного.
  
  Уинстон Черчилль. "Вторая Мировая война".
  
  "...Демилитаризованная зона в Рейнской области была создана в соответствии со статьями 42, 43 и 44 Версальского договора. В этих статьях указывалось, что Германия не должна иметь или создавать укрепления на левом берегу Рейна и в пределах пятидесяти километров от его правого берега. Германия не должна была также держать в этой зоне какие-либо вооруженные силы, проводить там военные маневры или иметь там средства для проведения военной мобилизации. Все это венчал Локарнский договор, свободно заключенный обеими сторонами. По этому договору подписавшие его державы гарантировали каждая в отдельности и все коллективно неприкосновенность германо-бельгийской и германо-французской границ. Статья 2 Локарнского договора обещала, что Германия, Франция и Бельгия никогда не предпримут вторжения или нападения через эти границы. Если, однако, статьи 42 и 43 Версальского договора будут нарушены, это будет означать "неспровоцированный акт агрессии" и державы - участницы договора, пострадавшие вследствие сосредоточения вооруженных сил в демилитаризованной зоне, должны будут предпринять немедленные действия. О таком нарушении должно быть немедленно доведено до сведения Лиги Наций, а последняя, установив факт нарушения, должна затем сообщить державам - участницам договора, что они обязаны оказать военную помощь пострадавшей державе.
  
  В тот же день, 7 марта 1936 года, спустя два часа после того, как было сделано предложение о заключении пакта сроком на 25 лет, Гитлер в полдень заявил в рейхстаге, что он намерен вернуть Германии Рейнскую область, и, пока он говорил, немецкие войска общей численностью приблизительно в 35 тысяч хлынули через границу и заняли все основные немецкие города. Повсюду их встречали с радостью, несколько охлаждавшейся страхом перед возможными действиями союзников. Одновременно, чтобы сбить с толку английское и американское общественное мнение, Гитлер заявил, что оккупация носит чисто символический характер. Германский посол в Лондоне вручил Идену [92] предложения, подобные тем, которые Нейрат передал утром в Берлине послам других держав - участниц Локарнского договора. Это было утешением для тех по обеим сторонам Атлантики, кто хотел быть одураченным. Иден дал послу решительный ответ. Теперь нам известно, что эти примирительные предложения были сделаны Гитлером в соответствии с его планами и служили лишь маскировкой для совершенного им насильственного акта, успех которого имел важное значение для его престижа, а тем самым и для следующего шага, предусматривавшегося его программой.
  
  Это было не только нарушение обязательства, вырванного силой оружия в войне, а также Локарнского договора, свободно подписанного в условиях мира, но и использование факта дружественного ухода союзников из Рейнской области за несколько лет до истечения установленного срока. Весть об этом вызвала сенсацию во всем мире, французское правительство во главе с Сарро и с Фланденом в качестве министра иностранных дел выступило с громогласной гневной отповедью, взывая ко всем своим союзникам и к Лиге Наций. В ту пору Франция имела на своей стороне Малую Антанту, состоявшую из Чехословакии, Югославии и Румынии. Прибалтийские государства и Польша также входили во французскую систему. Но, что важнее всего, Франция имела полное основание рассчитывать на Великобританию, памятуя о той гарантии, которую мы дали в отношении французских границ на случай немецкой агрессии, и о том давлении, которое мы оказали на Францию, настаивая на скорейшем выводе войск из Рейнской области. (выделено мной - В.Ч.) Это был явный случай нарушения не только мирного договора, но и Локарнского договора; это был случай, предусмотренный обязательствами, принятыми на себя всеми заинтересованными державами.
  
  Для Франции это было страшным ударом. Сарро и Фланден были склонны немедленно объявить всеобщую мобилизацию. (выделено мной - В.Ч.) Если бы они были в состоянии справиться со своей задачей, они бы так и поступили и тем самым заставили бы других последовать их примеру. Для Франции это был жизненно важный вопрос. Но она, по-видимому, не могла действовать без согласия Англии. (выделено мной - В.Ч.)
  
  Впрочем, это объяснение, но отнюдь не оправдание. Вопрос этот имел жизненное значение для Франции, и всякое французское правительство, достойное этого названия, должно было принять определенные решения и остаться верным обязательствам, взятым на основе договора. Не раз в эти неустойчивые годы французские министры, входившие в состав бесконечно сменявшихся правительств, довольствовались тем, что находили в английском пацифизме оправдание для своего собственного пацифизма. Во всяком случае, в своем намерении оказать сопротивление германской агрессии они не встретили поощрения со стороны англичан. Наоборот, если они колебались предпринять действия, то их английские союзники не колеблясь стали отговаривать их. Все воскресенье происходили взволнованные телефонные переговоры между Лондоном [93] и Парижем. Правительство его величества советовало французам подождать, с тем чтобы обе страны могли предпринять совместные действия после всестороннего рассмотрения вопроса. Благовидный предлог для отступления! Британский кабинет, стремясь идти по линии наименьшего сопротивления, счел, что самый легкий путь - это заставить Францию еще раз обратиться к Лиге Наций.
  
  Во Франции также наблюдался сильный разброд. Политические деятели желали мобилизовать армию и предъявить ультиматум Гитлеру, а генералы, подобно их германским коллегам, взывали к спокойствию, терпению и отсрочкам. Теперь мы знаем, что в этот момент между Гитлером и германским верховным командованием возникли разногласия. Если бы французское правительство мобилизовало французскую армию, насчитывавшую около 100 дивизий, а также свои военно-воздушные силы (которые в то время ошибочно считались сильнейшими в Европе), германский генеральный штаб, несомненно, заставил бы Гитлера отступить и удалось бы обуздать его притязания. Это, возможно, оказалось бы роковым для его правления. Следует помнить, что в то время Франция была достаточно сильна, чтобы самостоятельно вытеснить немцев из Рейнской области, даже без помощи Великобритании, которая, несомненно, вынуждена была бы оказать помощь, если бы Франция начала действовать или если бы был применен Локарнский договор. На деле же Франция осталась абсолютно инертной и парализованной и тем самым безвозвратно утратила последний шанс остановить без серьезной войны обуреваемого честолюбивыми стремлениями Гитлера. Между тем Англия убеждала французское правительство переложить свое бремя на Лигу Наций, к тому времени уже ослабленную и приведенную в уныние провалом санкций и англо-германским морским соглашением, заключенным в предыдущем году...
  
  ...Лорд Лотиан сказал:
  
  "В конце концов они просто вступают в свои собственные владения".
  
  Такая точка зрения была характерной для англичан.
  
  Собрав своих генералов после успешной оккупации Рейнской области, Гитлер смог показать необоснованность их страхов и доказать, насколько его суждение или "интуиция" выше суждений заурядных военных. Генералы подчинились. Как добрые немцы, они были рады, что их страна так быстро завоевывает позиции в Европе, в то время как ее бывшие противники столь разобщены. Несомненно, что престиж и авторитет Гитлера в высших кругах, которым принадлежала власть в Германии, был поднят на небывалую высоту, что поощрило его и позволило ему приняться уже за более крупные дела. Миру он объявил:
  
  "Все территориальные притязания Германии удовлетворены".
  
  Франция была в смятении. Преобладали страх перед войной и чувство облегчения, вызванное тем, что войны удалось избежать. Рядовая английская печать убеждала рядовых англичан утешаться мыслью, что "в конце концов немцы лишь возвратились в свою собственную страну. Что бы мы чувствовали, если бы нас не пускали в течение десяти или пятнадцати лет ну, скажем, в Йоркшир?" Никто даже не отметил, что исходные рубежи, откуда германская армия могла начать вторжение во Францию, оказались теперь вынесенными вперед на сотню миль. (Выделено мной - В.Ч.) Факты, показывающие всем странам Малой Антанты и всей Европе, что Франция не будет сражаться и что Англия будет удерживать ее даже в том случае, если Франция захочет вступить в борьбу. (!!! - В.Ч.) ни у кого не вызвали беспокойства. Этот эпизод укрепил власть Гитлера над рейхом, поставил в смешное положение генералов, которые до тех пор старались сдерживать его, и бросил в то же время позорящую тень на их патриотизм..."
  
  
  В чём суть происшедших тогда событий?
  
  Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу провести одну параллель.
  Иногда, когда сравниваешь летнюю кампанию 1941 года против СССР и кампанию 1940 года против Франции, приходится слышать такой аргумент, что Франция территориально меньше России, поэтому быстро потеряла столицу и капитулировала. По этой-де причине эту ситуацию нельзя сравнивать с событиями, проходившими на территории огромного СССР.
  
  Я прошу обратить внимание вот на какой момент. В ситуации с Рейнской демилитаризованной зоной французы, пусть и под давлением англичан, но сами, своими руками, уменьшали (или не противодействовали уменьшению, что одинаково) территорию, с границ которой было осуществлено против них германское вторжение. Вот же сам Черчилль пишет: "...исходные рубежи, откуда германская армия могла начать вторжение во Францию, оказались теперь вынесенными вперед на сотню миль..." Добавим сюда, что одновременно была также потеряна для французской обороны такая мощная естественная оборонительная преграда, как Рейн.
  
  Когда сегодня Сталина обвиняют в том, что он, введя в 1939 году советские войска на территорию западных Украины и Белоруссии, совершил очередное злодеяние, забывают при этом сравнить. Вот мы с вами видели, как французы и англичане придвинули к себе рубежи германского нападения на сотню миль. Сталин осенью 1939 года отодвинул советскую границу на четыреста километров на запад. Поэтому летом 1941 года наши войска сдали Смоленск. А не Москву, как вышло бы, если бы немцы ударили с рубежей на сотни километров восточнее.
  
  Вот и делайте вывод о том, кто из них больше заботился о безопасности своей страны. И почему, в результате, одна страна капитулировала. А другая страна того же самого зверя добила в его берлоге.
  
  Когда те же французы, например, обвиняют сегодня Сталина в заключении пакта, во вторжении в Польшу, они обвиняют его фактически в том, что о своей стране Сталин заботился куда лучше, чем сами они заботились о своей собственной. И получается, что российские либералы, обвиняя Сталина в том же самом, принимают традиционно близко к сердцу благополучие какой угодно страны, но не своей собственной.
  Такая вот параллель.
  
  Но вернёмся снова в 1936 год.
  
  Обратите внимание. Черчилль признаёт, что за несколько лет до вторжения немцев в Рейнскую область французские войска были не просто выведены оттуда, но выведены под британским нажимом. Он признаёт также, что Британия гарантировала Франции свою помощь в случае вторжения вермахта в эту область. Он сокрушается, что Британия обещанной помощи не оказала. Более того, из его слов понятно, что английское правительство приложило изрядные усилия для того, чтобы Франция отреагировала на ввод немецких войск в Рейнскую область предельно "политкорректно". И хотя он упрекает французское правительство в трусости и безволии, отмечает всё-таки, что в случае, если бы Англия пришла на помощь Франции, та, несомненно, нанесла бы военный удар. А это, безусловно, в той обстановке означало бы конец Гитлера. Но Англия отказалась предоставить свою помощь Франции.
  
  У Черчилля ещё много будет в его мемуарах по разному поводу и разным предвоенным событиям сетований о недальновидности и нерешительности политических лидеров Англии и Франции. Однако главного он, естественно, нигде не сказал. Впрочем, если читать его внимательно, то причина такого отношения лидеров Запада к возвышению Гитлера, начинает видеться вполне отчётливо. А потому я позволю себе и в дальнейшем использовать в качестве доказательств оставленные им воспоминания.
  
  Здесь же из описания им событий 1936 года наиболее наглядно прослеживается такая картина. Французы понимали, конечно, опасность происходящего. Однако на пути решения возникшей проблемы, помимо собственной нерешительности и отсутствия политической воли, отчётливо можно увидеть очень значимый фактор. А именно, позицию Британии, удерживавшую Францию от любых силовых действий, а значит, единственно реальных мер противодействия агрессору.
  
  ***
  
  Ещё на Локарнской конференции 1925 года, состоялось событие, весьма странно укладывашееся в понятие союзничества.
  
  Уинстон Черчилль. "Вторая мировая война".
  
  "...Что же касается Франции и Германии, то Великобритания торжественно обязалась прийти на помощь тому из этих двух государств, которое станет объектом неспровоцированной агрессии. Это далеко идущее военное обязательство было принято парламентом и горячо одобрено народом. Обязательство это не имеет себе подобных в истории..."
  
  
  А кто возьмётся определить степень неспровоцированности? Понятное дело, у обеих сторон ВСЕГДА будут противоположные взгляды по поводу толкования событий, предшествовавших гипотетическому конфликту. Значит, кто будет толковать, кто прав, а кто нет?
  Правильно.
  Великобритания.
  
  А как она будет это толковать?
  По правде и по совести?
  Или так, как это необходимо для государственных интересов Великобритании?
  
  В приведённом примере с обстоятельствами, сопровождавшими вторжение в Рейнскую область, как в капле воды отразилось обычное поведение лидеров этих двух стран. Французы в ответ на очередные гитлеровские агрессивные действия обычно сразу рефлекторно порывались предпринять какие-то жёсткие действия. Англичане же в каждом таком случае не только реагировали не в пример миролюбивее, но ещё и неизменно удерживали своего союзника от любых резких движений. Французы с этим неизменно соглашались. Что давало повод позднейшим мемуаристам обвинять их в трусости и безволии.
  
  Всё это так. Но вы не находите, что куда-то пропала былая горячая дружба между Англией и Францией. Куда-то исчезло неизменное желание Британии поддержать Францию против её традиционного континентального противника. Теперь Англия стояла НАД своим бывшим союзником и своим бывшим противником. Уравняв их между собой.
  
  Так что же произошло тогда в дружной европейской семье?
  
  Для начала давайте вспомним о том, что привычное понятие "Запад" состояло тогда из нескольких стран европейского континента (США в силу ряда причин мы здесь и сейчас вспоминать не будем), самыми сильными из которых были две. Великобритания и Франция.
  
  Несмотря на то, что страны эти в ХХ веке неизменно были союзниками, у каждой из них были, конечно же, и свои суверенные интересы в самых разных областях политики и экономики. Не забудем при этом, что Франция занимала в союзном тандеме подчинённое положение. Причина этого проста. Союз этот был направлен острием против общего противника - Германии.
  
  Однако, в отличие от Англии, островное положение которой давало ей серьёзные преимущества, Франция граничила с Германией непосредственно. Кроме того, Британия была значительно сильнее экономически. Что и определило распределение ролей в этом европейском "согласии".
  
  Причина более острой реакции политиков Франции понятна. Страна непосредственно граничит с Германией. Германия традиционно Франции враждебна. Германия неоднократно с Францией воевала. Здесь всё понятно.
  
  Англия без Франции просуществовать могла вполне спокойно. А вот для Франции остаться с Германией один на один было смертельно опасно. Германия попросту была сильнее Франции, поскольку имела намного большее население, а значит, в потенциале, вдвое большую армию.
  Поэтому причина послушного следования Франции в кильватере британской политики понятна тоже. Франция панически боялась остаться перед лицом Германии один на один, без такого сильного союзника, которым показала себя в последней войне Англия. Поэтому послушно следовали в кильватере английской политики, выполняя все или почти все "пожелания" последней.
  
  А потому говорить о некой единой политике Запада того времени не очень точно. Правильнее иметь в виду, что всю эту политику определяла тогда только одна страна. Великобритания.
  
  Таким образом, то, что мы привычно обозначаем общим словом "Запад" и его политикой, в 20-30-е годы ХХ века были, в сущности, политикой Великобритании. Именно она определяла основное направление непростой жизни в европейском доме того времени. И именно на ней, в силу этого, лежит главная ответственность за последствия проводившейся тогда политики.
  
  А вот как раз с Британией в русле традиционно сложившихся взглядов понятно не очень. Откуда это странное изменение приоритетов? Откуда это изменение курса от старого союзника к заигрыванию с бывшим противником? Конечно. Англия отделена от Германии "самым большим в мире противотанковым рвом". Её флот неизмеримо могущественнее. А именно это наиболее важно для островной державы. Всё это понятно.
  
  Тем не менее.
  Последняя война показала как раз, что Германия является необыкновенно опасным противником. И Германия являлась вплоть до Первой Мировой войны единственным конкурентом Англии за доминирование на европейском континенте.
  В свете этого непонятно такое неизменное миролюбие, проявляемое Британией по отношению к Германии практически на протяжении всех тридцатых годов.
  
  Что же определило основное направление её политики, докатившейся тогда до Мюнхенских соглашений 1938 года?
  
  ***
  
  Давайте вспомним историю.
  С 16-го века, с Непобедимой армады, главным мотивом британской политики было постоянное и настойчивое противостояние с любым государством, на тот или иной момент сильнейшим на европейском континенте.
  Этого требовала логика претензий на континентальное первенство, которые естественны, в общем-то, для страны с наиболее развитой промышленностью того времени.
  
  Противостояние это не было вызвано какими-то непримиримыми противоречиями или какой-то исконной враждой. Чисто объективно, любое государство Европы, сумевшее набрать сил настолько, чтобы претендовать на то, чтобы назваться сильнейшим в Европе, становилось соперником Британии. Просто потому что в одном доме не может быть двух хозяев. А вся имперская политика Великобритании как раз и сводилась к тому, чтобы обеспечить себе европейскую (а в то время это значило, что и мировую) гегемонию.
  
  С шестидесятых годов 19-го века, с момента создания единой Германии, главной осью своей политики Англия сделала неизменное противостояние с последней. Создавались блоки, покупались союзники, всё было как обычно.
  Апофеозом этого противостояния и явилась Первая Мировая война.
  Это общеизвестно.
  
  Непонятно другое.
  Почему никто не задался простым вопросом. А какое, собственно, государство было "назначено" Британией на роль своего нового потенциального противника после Первой Мировой войны?
  
  Почему-то считается, что на Версальском договоре эпоха противостояний Британии с очередным традиционным противником на континенте закончилась.
  А почему?
  Британия продолжала до самой Второй Мировой оставаться сверхдержавой. Логика имперской жизни оставалась той же, что и прежде.
  
  Что, были устранены, наконец, все мало-мальски пристойные конкуренты? Да нет, не могло такого быть. Хотя бы потому, что природа не терпит пустоты. Место одного неудачника всегда готов занять другой претендент на первенство. Хочет он этого, кстати, или нет.
  
  Конечно, в советской историографии настойчиво и прозрачно намекалось, что главным своим противником в Европе после 1918 года британцы видели СССР.
  Однако очевидно, что с советских ещё времён здесь были сознательно смещены акценты.
  Большевики на самом деле видели в Англии своего главного противника. Это действительно так. Но вот в самой Англии?
  
  В Англии действительно полагали большевизм опасной заразой. Вследствие этого там приветствовались любые усилия по противостоянию Советам.
  
  Однако, была ли опасной Советская Россия для владычества Великобритании на европейском континенте? Думаю, вы со мной согласитесь, что в 20 - 30-е годы такой опасности не было. Давайте не будем забывать о том, что в то время СССР был по преимуществу крестьянской страной и по уровню экономического развития уступал не только могущественной Англии, но и почти любой другой европейской стране.
  
  Полагаю, что для британцев большевистское государство в то время виделось как что-то неприятное, потенциально (в силу своего примера) опасное, но не очень угрожающее их европейскому первенству. Что-то уровня Родезии. В крайнем случае, государства буров.
  Буры ведь достаточно долго были неприятны англичанам (вплоть до войны с ними). Но не угрожали же они британскому первенству в Европе?
  
  Надо ведь, согласитесь, разделять идеологию и политику.
  Идеологически Англия была, конечно, противником СССР. Но вот что касается традиционной имперской политики, СССР не мог рассматриваться там как серьёзный противник. В силу своей очевидной экономической слабости.
  
  Тогда кто же из жителей европейского дома мог потенциально претендовать на роль сильнейшей (после Англии) державы континента?
  Её традиционный противник? Германия? Но Германия была повержена и лежала у ног победителей.
  
  Вот мы с вами и подошли к самому главному.
  
  Думаю, что на самом деле дело обстояло таким образом.
  Сразу же после окончания Первой мировой войны, определённой части британских политиков привиделось полное низвержение своего старого и традиционного противника - Германии. Эйфория победы, так сказать. Поспешили джентльмены принять желаемое за действительное. Уничтожение массовой армии и чисто военные ограничения для побеждённой страны привиделись кому-то достаточным основанием для того, чтобы оценить силу побеждённого государства по крайне низкой шкале.
  
  Поэтому, согласно их представлениям (а были они в этом по-своему логичны), после Германии самым опасным конкурентом может со временем оказаться только Франция. По крайней мере, на момент окончания мировой войны именно у Франции оказались наиболее мощные вооружённые силы в Европе. Да и экономические её позиции выглядели тогда сильнейшими в Европе. После Британии, естественно.
  
  При этом никакого значения не имело то обстоятельство, что Франция была союзником Англии. И то, что её политики, естественно, не собирались противостоять ни в какой форме своему старшему партнёру.
  
  Давайте прислушаемся к тому, что высказывал по этому поводу Черчилль.
  "Вторая мировая война".
  
  "...Здесь уместно изложить принципы английской политики в отношении Европы, которых я придерживался в течение многих лет и все еще продолжаю придерживаться. Я не мог лучше изложить их, чем я сделал это на заседании консервативных членов комиссии по иностранным делам, которые пригласили меня выступить перед ними на закрытом заседании в конце марта 1936 года.
  
  "На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте и, в частности, не допустить захвата такой державой Бельгии, Голландии и Люксембурга. Если подойти к вопросу с точки зрения истории, то эту четырехсотлетнюю неизменность [96] цели на фоне бесконечной смены имен и событий, обстоятельств и условий следует отнести к самым примечательным явлениям, которые когда-либо имели место в жизни какой-либо расы, страны, государства или народа. Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем. При столкновениях с Филиппом II Испанским, с Людовиком XIV, с Наполеоном, а затем с Вильгельмом II ей было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и, таким образом, наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана, кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял.
  
  Заметьте, что политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремится к господству в Европе. Дело не в том, Испания ли это, французская монархия, Французская империя, Германская империя или гитлеровский режим. Ей безразлично, о каких правителях или странах идет речь; ее интересует лишь то, кто является самым сильным тираном или кто может превратиться в такого тирана.
  
  В связи с этим встает вопрос: какая держава в Европе является сейчас сильнейшей и кто стремится установить свое деспотическое господство? Сегодня, в нынешнем году, по-видимому, на известный период 1937 года французская армия - сильнейшая в Европе. Но никто не боится Франции. Все знают, что Франция хочет, чтобы ее не трогали, и что она стремится только к самосохранению. Все знают, что французы мирно настроены и охвачены страхом. В то же время это храбрые, решительные, миролюбивые люди, которых гнетет чувство тревоги. Это либеральная страна, имеющая свободные парламентские институты..."
  
  
  Одно замечание. Благородный пафос, с которым декларирует здесь свои взгляды Черчилль по поводу всегдашней борьбы Британской империи с разного рода тираниями, переводится на нормальный человеческий язык предельно просто. Англия на протяжении всей этой 400-летней истории боролась неизменно с самым сильным государством Европы для того, чтобы устранить или ослабить наиболее сильного конкурента, претендующего на роль гегемона Европы. "Легко и соблазнительно" присоединиться к сильнейшему - это только в том случае, если ты согласен быть на подхвате, на вторых ролях, как это случилось уже в новейшей истории в связке США - Англия. Однако необходимо признать, что на роль эту британцам согласиться пришлось поневоле. Пришлось по причине утраты своих имперских позиций.
  
  Во времена же более ранние, когда Великобритания была ещё на вершине могущества, роль второго, младшего партнёра в любом тандеме, её категорически не устраивала. И потому имперская логика доминирования в Европе заставляла эту страну неизменно враждовать с наиболее сильным государством в Европе. Или государством, потенциально возможным, в силу скорости его развития, таким государством стать в ближайшее время.
  
  Второе замечание. Всё, сказанное Черчиллем выше, являлось, по его собственному признанию, только лишь его собственным мнением. Его позицией. Его мировоззрением, если угодно. Его мнение в данном случае было выслушано. Принято к сведению. И всё.
  
  Не надо забывать о том, что в то время Черчилль давно уже не занимал никаких постов в правительстве. Да и в собственной партии его положение было тогда достаточно двусмысленным. А потому решающего голоса для формирования политики Англии в те годы он не имел. Политику в те годы формировали другие люди. Имевшие иные взгляды по многим вопросам. В том числе и по вопросу отношений с Францией.
  
  Франции, действительно, никто тогда в Британии не боялся. Однако, всё та же логика имперского доминирования должна была привести в Англии к осознанию полезности мер по ограничению силы и влияния своего недавнего союзника. Превентивно. Для гарантирования невозможности каких-либо исторических неожиданностей в будущем.
  
  За полсотни лет до этого подобную политику сформулировал премьер-министр Великобритании Палмерстон.
  
  "У нас нет вечных союзников и у нас нет постоянных врагов. Вечны и постоянны наши интересы. Наш долг - защищать эти интересы".
  
  У американцев, кстати, есть в обиходе нечто созвучное. "Ничего личного. Только бизнес".
  
  Здесь необходимо остановиться вот на чём.
  Черчилль об этом напрямую нигде не упомянул. Но из всей совокупности изложенной им логики событий, происшедших после окончания Первой Мировой войны, можно понять следующее. Его убеждённость в необходимости поддержки Франции и его недоверие к побеждённой Германии не разделялась слишком многими политиками Британии. Более того. В течение долгого времени наиболее влиятельные её деятели, имевшие возможность формировать её политику, придерживались в этом вопросе взглядов, прямо противоположных.
  
  В соответствии с этими взглядами Франция не была признана, конечно, врагом для Британии. Однако её выросшая за годы войны военная и экономическая мощь заслуживала, безусловно, самого пристального внимания. Как предмет рассмотрения её в качестве ПОТЕНЦИАЛЬНОГО соперника на владычество в Европе. Потому что других равновеликих величин рядом с этой державой на тот момент, как говорится, просто не было. На этот достаточно недальновидный взгляд.
  
  Поэтому сразу после Версаля британская политика начала принимать несколько иное направление. С иными ориентирами, отличными от тех, что были совсем недавно.
  
  Вот как это выглядело в самых общих чертах.
  
  Шарль де Голль. Военные мемуары.
  
  "...В то время как Россия была всецело занята своей внутриполитической ситуацией, Америка держалась в стороне от европейских дел, Англия попустительствовала Берлину, чтобы Париж нуждался в ее помощи (выделено мной - В.Ч.), а вновь созданные государства Европы были еще слабы и разрознены, Франции одной приходилось сдерживать Германию. Она действительно старалась это делать, но действовала непоследовательно. Вначале наше правительство под руководством Пуанкаре{36} применяло по отношению к Германии политику принуждения, затем, по инициативе Бриана{37}, делало попытки к примирению с ней и, наконец, стало искать спасения в Лиге Наций. Однако германская угроза становилась все более реальной. Гитлер уверенно шел к власти..."
  
  Дж.Ф.Ч. Фуллер. Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор.
  
  "...Для того чтобы избежать повторения этих кризисов, в 1919 г. державы-победительницы, следуя советам американцев, согласились создать Лигу Наций. Коллективная безопасность должна была сделать излишним сохранение равновесия сил. Поскольку сами Соединенные Штаты не были европейской державой и не могли стать таковой, даже если бы они ратифицировали мирный договор, Франция осталась сильнейшей в военном отношении державой в Европе, и потенциально судьба равновесия сил автоматически перешла в ее руки. Тут-то и выступила на сцену традиционная французская политика. Это стало очевидным в 1923 г., когда Франция оккупировала Рур. В результате Британия постепенно вернулась к своей традиционной политике и начала выступать в пользу Германии, чтобы создать противовес Франции{23}... (выделено мной - В.Ч.)
  
  Б. Лиддел-Гарт. Вторая Мировая война.
  
  "...До середины 1936 года агрессивная политика Гитлера и нарушение им договора опирались не на силу Германии, а на разобщенность и робость Франции и Англии, а также на изоляцию Соединенных Штатов. Каждый из его предварительных шагов был рискованной игрой, и он знал, что в этой игре он не сможет преодолеть серьезного противодействия. Захват Рейнской области и ее последующее укрепление были самым рискованным ходом. Он увенчался блестящим [99] успехом. Противники Гитлера были слишком нерешительными и не могли дать ему отпор. Когда в 1938 году он предпринял следующий шаг, его блеф уже не был блефом. Агрессия опиралась на силу, и, весьма возможно, на преобладающую силу. Когда правительства Франции и Англии поняли, какие ужасные изменения произошли, было уже слишком поздно..."
  
  Уинстон Черчилль. "Вторая Мировая война".
  
  "...Озлобление англичан против Германии, столь сильное вначале, очень скоро уступило место столь же сильному противоположному чувству. Возник разлад между Ллойд Джорджем и Пуанкаре, неуживчивый характер которого служил помехой его твердой и дальновидной политике. Обе страны разошлись как во взглядах, так и в действиях, и англичане стали усиленно проявлять свою симпатию к Германии и даже восхищение ею..."
  
  
  Оставим на совести великого англичанина его ссылки на характер Пуанкаре. Думаю, он и сам прекрасно понимал, что объяснить такое кардинальное изменение политического курса великой страны детскими обидами на неуживчивый характер лидера, отстаивавшего интересы своей страны, это не совсем серьёзно.
  
  Нет, конечно же, дело не дошло до явного противостояния или, Боже упаси, враждебных действий новых соперников. Напротив, на словах, в парламентских витийствах, по обе стороны Ла-Манша звучали дружеские речи и уверения в нерушимости старого союза.
  
  Но одновременно, сразу же с момента окончания войны, всё явственнее стала вырисовываться новая политическая конструкция. На берегах Темзы было решено создать некий противовес новому (или кажущемуся) военному могуществу своего союзника.
  Этим противовесом должна была стать Германия. Других реальных инструментов для этого попросту не было.
  
  А что надо было сделать для того, чтобы этот противовес имел не номинальную, а сугубо реальную силу?
  Правильно.
  
  Для это необходимо увеличить силу одного противника. И соответственно уменьшить силу другого.
  
  Вот как это описал всё тот же Черчилль. "Вторая мировая война".
  
  "...Правительство его величества опубликовало 16 марта 1933 года документ, получивший по имени своего автора и вдохновителя название "план Макдональда". Исходным пунктом плана было принятие французской концепции армий с кратким сроком службы - в данном случае он определялся в восемь месяцев, после чего устанавливалась точная численность войск для каждой страны. Численность французской армии, составлявшая в мирное время 500 тысяч человек, сокращалась до 200 тысяч, а германской - соответственно увеличивалась до такого же размера...
  
  ...К концу первой мировой войны Франция, как и Великобритания, располагала огромным количеством тяжелых артиллерийских орудий, в то время как орудия германской армии были уничтожены, как того требовал мирный договор. Макдональд стремился ликвидировать это явное неравенство, предлагая с этой целью установить для орудий подвижной артиллерии предельный калибр в 105 миллиметров, или 4,2 дюйма. Существующие орудия калибром до 6 дюймов могли быть сохранены, но при замене старых орудий новыми допускался калибр не свыше 4,2 дюйма. Собственно британские интересы, отличные от интересов Франции, ограждались сохранением до 1935 года ограничений военно-морских вооружений Германии, установленных мирным договором, по истечении же этого срока предлагалось созвать новую морскую конференцию. Германии запрещалось иметь военную авиацию на период действия [50] соглашения, но три союзные державы должны были сократить свои собственные военно-воздушные силы до 500 самолетов каждая..."
  
  
  Прошу обратить внимание на существенную деталь. Безусловно, если бы британцы выдвинули французам предложение разоружаться в одностороннем порядке в одиночку, это предложение наверняка не прошло бы.
  Младший партнёр, это конечно. Но, тем не менее, это всё же великая страна. И есть, конечно же, предел прогиба, дальше которого можно встретить сопротивление своим планам.
  
  Поэтому англичане в данном случае вели достаточно хитрую и беспроигрышную игру. Они не предлагали одностороннего разоружения. Они предложили своему союзнику разоружаться ВМЕСТЕ. Поскольку после окончания последней (как тогда провозглашали восторженные литераторы) войны, изготовленные в её ходе большое количество вооружений несли угрозу для наступившего мира.
  
  При этом сами англичане ничем не рисковали, как они тогда полагали. Географическое положение Англии делало не нужным и даже обременительным содержание большой сухопутной армии. Соответственно, победоносное окончание войны делало в их глазах ненужным хламом и большое количество вооружений, наштампованное ими в годы войны. Потому что этот хлам вполне может заменить Пролив и господствующий в нём Грэнд Флит.
  
  Но для Франции-то это было совершенно не так. Огромные армии военного времени безусловно подлежали массовой демобилизации. Но вот оружие (кроме устаревшего, конечно), оно-то кому могло помешать во Франции, по-прежнему граничащей со своим опасным соседом? На склады его, на консервацию, и кому оно мешает?
  
  Да и ту численность армии мирного времени, которую Франция была в состоянии содержать, англичане тоже предлагали значительно уменьшить. Сведя её численность до смешных пределов, сопоставимых с пределами, установленными для рейхсвера.
  
  Однако французам приходилось прислушиваться к предложениям своих союзников со всем возможным вниманием. Поскольку следовать приходилось за действиями, которые англичане распространяли и на себя.
  
  Надо было выбирать. Делать то же самое, что делали и англичане, следуя за своим союзником и имея вместо уничтоженного оружия гарантии безопасности, которые им щедро обещал союзник. Или не уничтожать своё оружие. Но тогда остаться без союзника один на один со страшным соседом. Поскольку вопрос ставился британцами именно так.
  
  И Франция покорно следовала за курсом Великобритании, позволяя себе единственно торговаться с ней по каждому удобному поводу.
  
  Наиболее красноречиво эту ситуацию Черчилль обрисовал в следующих словах:
  
  "...Я с величайшим возмущением наблюдал за этой атакой на французские вооруженные силы и за попытками установить равенство между Германией и Францией..."
  
  "Вторая мировая война".
  
  Другое дело, что и эти английские предложения уже не устраивали Гитлера и он от них отказался. Ему уже и этого было мало...
  
  Тем не менее, даже после демонстративного выхода Германии из Лиги Наций и отзыва германской делегации из Конференции по разоружению, продолжали происходить невероятные вещи.
  
  Снова Уинстон Черчилль. "Вторая мировая война".
  
  "...До середины 1934 года правительство его величества в основном могло еще управлять ходом событий, не рискуя войной. Оно могло в любое время, действуя в согласии с Францией и через посредство Лиги Наций, оказать сильнейший нажим на гитлеровское движение, которое вызывало глубокий раскол среди немцев. Это не привело бы к кровопролитию. Но благоприятный момент уже подходил к концу. На горизонте все яснее вырисовывалась вооруженная Германия, подчиненная нацистскому контролю. И все же, сколь ни [54] покажется это невероятным, даже на протяжении значительной части этого решающего года Макдональд, опираясь на политический авторитет Болдуина, продолжал прилагать усилия к разоружению Франции..."
  
  То, что я так много цитирую по этому вопросу Уинстона Черчилля, не случайно.
  Здесь упоминалось уже, что новый курс политики Великобритании, хотя и проводился в жизнь её правящими кругами (а значит, поддерживался большинством избирателей), разделялся отнюдь не всеми британскими политиками.
  
  Их было тогда относительно немного, и возглавлял их упомянутый Уинстон Черчилль. Он точно так же, как и правящее большинство, был приверженцем имперских устремлений Великобритании. Но понимал их иначе. Понимал ситуацию намного правильнее ещё тогда, когда закладывались основы британской политики, направленной на выравнивание силы Германии в противовес Франции.
  
  Черчилль. "Вторая Мировая война".
  
  "...В Англии и Америке могли смеяться над "бронированным кулаком" кайзера и его речами о "сверкающем оружии", но в сердцах французов они звучали зловещим предвестником ужасных реальных событий. В страхе перед германским оружием они прожили почти пятьдесят лет. И вот ценой своей крови они сбросили с себя давно давившую их тяжесть. Наконец-то обретен мир и безопасность. В едином страстном порыве французский народ воскликнул: "Никогда больше!"
  
  Однако будущее внушало мрачные предчувствия. Население Франции составляло менее двух третей населения Германии. При этом численность французского населения оставалась постоянной, в то время как германское население росло. Через десять лет, а быть [20] может и раньше, Германия должна была располагать вдвое большим, чем Франция, ежегодным контингентом молодежи призывного возраста. Германия почти в одиночку воевала чуть ли не с целым миром и едва не победила. Люди, осведомленные больше других, отлично знали, что исход великой войны не раз был под вопросом и лишь разного рода случайности перевесили роковую чашу весов. Какие имелись шансы на то, что в будущем на полях Франции или на Востоке снова появятся миллионные армии великих союзников? Разорение и потрясение, пережитые Россией, сделали ее совершенно непохожей на прежнюю. Италия могла оказаться на стороне противника. Великобритания и Соединенные Штаты были отделены от Европы морями и океанами. Франция, истощенная, с поредевшим населением, но чувствовавшая себя бесспорной госпожой момента, вглядывалась в будущее со смешанным чувством благодарного удивления и гнетущего страха. Где же была та безопасность, без которой все, что было завоевано, теряло свою ценность и сама жизнь даже в разгар победных торжеств становилась едва выносимой? Жизненной необходимостью была безопасность - безопасность любой ценой, любыми средствами, как бы ни были они суровы или даже жестоки.
  
  В день перемирия германские армии в полном порядке начали отход на родину. Увенчанный лаврами генералиссимус союзных армий маршал Фош, повинуясь чувствам солдата, заявил: "Они хорошо сражались. Оставим им их оружие". Однако он потребовал, чтобы французская граница отныне проходила по Рейну. Германия могла быть разоружена, ее военная система полностью разбита, а ее крепости срыты; Германию можно разорить, ее можно обложить неограниченной контрибуцией; она может стать жертвой внутренних распрей - но все это минует через десять или двадцать лет. И тогда снова воспрянет несокрушимая мощь "всех германских племен", вновь запылают неугасимые огни воинственной Пруссии. Но Рейн, широкий, глубокий и быстро текущий Рейн, укрепленный и находящийся в руках французской армии, явится барьером и щитом, под прикрытием которого многие поколения французов смогут жить спокойно. Совершенно иными, однако, были настроения и взгляды стран английского языка, без помощи которых Франция была бы побеждена{1}. Территориальные статьи Версальского договора оставляли Германию фактически нетронутой. Она по-прежнему оставалась [21] крупнейшим однородным национальным массивом в Европе. Маршал Фош, услыхав о подписании Версальского мирного договора, удивительно верно сказал: "Это не мир. Это перемирие на двадцать лет".
  
  Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными. Германия была принуждена к выплате баснословных репараций. В этом диктате нашли свое отражение гнев держав-победительниц, а также вера их народов, что побежденную страну или какое-либо сообщество людей можно обложить такой данью, которая способна возместить стоимость современной войны.
  
  В действительности, однако, эти статьи не были выполнены. Напротив, в то время как общая сумма германских активов, захваченных странами-победительницами, составляла около одного миллиарда фунтов стерлингов, Германии было предоставлено несколько лет спустя, главным образом Соединенными Штатами и Великобританией, более полутора миллиардов фунтов, что дало ей возможность быстро ликвидировать разрушения, причиненные войной. Но так как эти по видимости великодушные действия все еще сопровождались механически повторяемыми воплями несчастного и озлобленного населения стран-победительниц и заверениями их правителей, что Германию заставят заплатить "все до последнего гроша", нечего было ожидать со стороны немцев благодарности или доброжелательности.
  
  Германия уплатила или оказалась способной уплатить выжатую из нее впоследствии контрибуцию исключительно благодаря тому, что Соединенные Штаты щедро ссужали деньгами всю Европу, а ее - в особенности. В течение трех лет, с 1926 по 1929 год, США получили отовсюду в виде взносов в погашение долгов всего лишь около одной пятой той суммы, которую они предоставили Германии без всякой надежды на возврат. Ложные представления относительно помощи побежденной стране в сочетании с выгодной процентной ставкой по займам побудили и английских вкладчиков принять в них участие, хотя и в гораздо меньших масштабах, чем американских. Таким образом, Германия получила в виде займов два миллиарда фунтов стерлингов против одного миллиарда репараций, выплаченных ею в той или иной форме путем передачи своих активов или валютных ресурсов в иностранных государствах или путем ловких манипуляций с колоссальными американскими займами. Такова печальная история этой идиотской путаницы, на которую было затрачено столько труда и сил.
  
  Франция была обескровлена войной. Поколение французов, с 1870 года мечтавшее о реванше, добилось триумфа, но гибельной для национального организма ценой. Зарю победы Франция встретила изможденной. Глубокий страх перед Германией обуял французский народ на другой же день после его ослепительного успеха. Именно этот страх побудил маршала Фоша требовать, чтобы граница Франции проходила по Рейну для обеспечения ее безопасности от гораздо более сильного соседа. Однако английские и американские государственные деятели считали, что включение во французскую территорию районов с немецким населением противоречило бы Четырнадцати пунктам, а также принципам национализма и самоопределения, на которых должен был основываться мирный договор. Поэтому они выступали против требований Фоша и Франции. Они заручились поддержкой Клемансо, пообещав ему, во-первых, совместную англо-американскую гарантию обороны Франции, во-вторых, демилитаризованную зону и, в-третьих, полное и длительное разоружение Германии. Клемансо согласился на это, невзирая на протесты Фоша и вопреки собственному чутью. Таким образом, Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо подписали гарантийный договор. Сенат Соединенных Штатов отказался ратифицировать договор{2}. Он не посчитался с подписью Вильсона. Нам, так считавшимся с мнениями и желаниями Вильсона во всем, что касалось установления мира, без особых церемоний было заявлено, что мы должны были бы лучше знать американскую конституцию. Французский народ, объятый страхом, гневом и смятением, тотчас же отказался от услуг Клемансо, этого сурового, властного человека с его мировым авторитетом и исключительными связями в английских и американских кругах.
  
  "Неблагодарность по отношению к своим великим людям, - говорит Плутарх, - есть характерная черта сильных народов".
  
  Однако со [24] стороны Франции неблагоразумно было проявлять эту черту теперь, когда она была так прискорбно ослаблена. Восстановлению ее сил очень мало способствовало возобновление интриг между различными группировками и непрерывная смена правительств и министров, столь характерные для Третьей республики, - сколь бы выгодными или занятными эти интриги ни казались их участникам.
  
  Пуанкаре, сильнейший из преемников Клемансо, пытался создать независимое Рейнское государство под покровительством и контролем Франции. Эта затея не имела ни малейших шансов на успех. Пытаясь принудить Германию к выплате репараций, он не поколебался с этой целью вторгнуться в Рурскую область. Эта мера, конечно, вынуждала Германию к соблюдению договорных обязательств, но она была сурово осуждена английским и американским общественным мнением.
  
  Озлобление англичан против Германии, столь сильное вначале, очень скоро уступило место столь же сильному противоположному чувству. Возник разлад между Ллойд Джорджем и Пуанкаре, неуживчивый характер которого служил помехой его твердой и дальновидной политике. Обе страны разошлись как во взглядах, так и в действиях, и англичане стали усиленно проявлять свою симпатию к Германии и даже восхищение ею.
  
  Едва была создана Лига Наций, как ей был нанесен почти смертельный удар. Соединенные Штаты отреклись от детища президента Вильсона, а затем его партия и его политический курс были сметены победой республиканцев на президентских выборах 1920 года.
  
  На другой же день после победы республиканцев по ту сторону Атлантики восторжествовали изоляционистские идеи. Согласно этим идеям Европе надо предоставить возможность вариться в собственном соку, и пусть она платит свои долги, как положено по закону...
  
  ...Вплоть до 1934 года могущество победителей никем не оспаривалось в Европе да, собственно говоря, и во всем мире. На протяжении всех этих шестнадцати лет не было такого момента, когда бы три бывших союзника или хотя бы Англия с Францией и их друзья в Европе не были бы в состоянии простым усилием воли держать в границах вооруженную мощь Германии, выступая от имени Лиги Наций и используя ее международный авторитет. Вместо этого вплоть до 1931 года победители, и в особенности Соединенные Штаты, сосредоточивали свои усилия на том, чтобы вымогать у Германии ежегодные репарационные платежи, для чего ее подчиняли раздражающему иностранному контролю. Поскольку эти платежи могли производиться лишь благодаря гораздо более крупным американским займам, вся эта процедура сводилась к полнейшему абсурду. Единственным ее плодом было чувство вражды.
  
  С другой стороны, строгое соблюдение статей мирного договора о разоружении в любой период до 1934 года обеспечило бы на неограниченный срок без всякого насилия и кровопролития мир и безопасность человечества. Однако пока нарушения оставались мелкими, этим пренебрегали, когда же они стали серьезными, от этого начали уклоняться. Так была отброшена последняя гарантия длительного мира. Преступления побежденных находят свое объяснение, но, конечно, отнюдь не оправдание, в безрассудстве победителей. Если бы не это безрассудство, не было бы ни соблазна, ни возможностей для преступления... (Выделено мной - В.Ч.)
  
  ...Создание армии, охватывающей все мужское население большой страны, - это задача гигантских масштабов. Победоносные союзники, по предложению Ллойд Джорджа, установили для германской армии предельную численность в сто тысяч человек и воспретили всеобщую воинскую повинность. Поэтому эта армия стала тем ядром, из которого предстояло при благоприятном случае вновь сформировать многомиллионную армию. Сто тысяч бойцов представляли собой сто тысяч командиров. Как только было бы принято решение о расширении армии, рядовые могли стать сержантами, а сержанты офицерами.
  
  Создателем ядра и структуры будущей германской армии был генерал фон Сект. Уже в 1921 году Сект был занят разработкой как тайных, так и явных планов создания большой германской армии и вел почтительные споры с Межсоюзнической военной [36] контрольной комиссией по поводу различных своих мероприятий. В триумфальные дни 1940 года его биограф генерал фон Рабенау писал:
  
  "Было бы трудно провести ту работу, которая была осуществлена в период 1935 - 1939 годов, если бы с 1920 до 1934 года руководящий центр оставался соответствующим нуждам маленькой армии"...
  
  ...Серьезный прогресс был достигнут и в другой решающе важной области. Ратенау в 1919 году, будучи министром восстановления, положил начало основательной реконструкции германской военной промышленности.
  
  "Они уничтожили ваше оружие, - говорил он генералам. - Но это оружие так или иначе устарело бы еще до начала следующей войны. В этой войне будет применено совершенно новое оружие, и та армия, которая в наименьшей степени будет скована устаревшим вооружением, будет обладать огромным преимуществом".
  
  Большая изобретательность была проявлена, чтобы обеспечить страну оборудованием, необходимым для производства в будущем военных материалов. Станки, которые были установлены для производства военной продукции и вновь могли быть приспособлены для тех же целей, были сохранены на гражданских предприятиях в гораздо большем количестве, чем этого требовали обычные производственные нужды. Государственные арсеналы, построенные для войны, не были закрыты, как это предписывалось мирным договором.
  
  Таким образом, был приведен в действие план, согласно которому все
  новые промышленные предприятия, а также многие из старых - тех, что были
  построены с помощью американских и английских займов, предоставленных на нужды восстановления, - с самого начала предназначались для скорейшего перевода на военное производство. Таким образом, в то время как победители полагались на имевшиеся в их распоряжении массы устаревшего вооружения, в Германии год за годом создавался огромный промышленный потенциал для производства новых видов вооружений..."
  
  
  Заметим, что о роли, которую сыграли американские и английские займы в перевооружении Германии, сказал не Сталин или Молотов. Или ещё какой большевистский пропагандист.
  В этом признался сам Уинстон Черчилль.
  
  
  "...Все это время союзники располагали реальной возможностью и правом помешать всякому зримому или осязаемому перевооружению Германии. И Германия должна была бы подчиниться решительному и единодушному требованию Англии, Франции и Италии и сообразовать свои действия с предписаниями мирных договоров. Обозревая вновь историю этих восьми лет, с 1930 по 1938 год, мы видим, как много времени было в нашем распоряжении. По крайней мере, до 1934 года перевооружение Германии можно было предотвратить, не жертвуя ни одной человеческой жизнью. Дело было не в отсутствии времени [39]...
  
  ...В период пребывания у власти так называемого национального правительства английское общественное мнение все более склонялось к тому, чтобы отбросить в сторону всякие заботы относительно Германии. Тем не менее когда в 1932 году германская делегация на Конференции по разоружению категорически потребовала отменить всякие ограничения ее прав на перевооружение, она встретила серьезную поддержку в английской печати. "Таймс" писала о "своевременном устранении неравенства", а "Нью стейтсмен" - о "безоговорочном признании принципа равенства государств". Это означало, что 70 миллионам немцев следовало разрешить перевооружиться и готовиться к войне, в то время как страны, вышедшие победителями из недавней ужасной битвы, не имели даже права что-либо возразить против этого. Равенство статуса победителей и побежденных, равенство между Францией с населением в 39 миллионов человек и Германией, население которой почти вдвое больше!.."
  
  20 июля 1934 года на заседании Палаты Общин Черчилль сказал:
  
  "...Мы должны запомнить: наша слабость затрагивает не только нас самих; наша слабость затрагивает также стабильность Европы"...
  
  
  Проявив незаурядную политическую проницательность, Черчилль очень рано понял, что английские политики поспешили списать Германию из разряда великих европейских держав. Что, загипнотизированные военным поражением Германии и ликвидацией её армии и вооружений, они упустили из виду самое главное. Они упустили из виду то обстоятельство, что Германия, понеся в результате Первой Мировой войны потери территориальные, совершенно не утратила своей экономической мощи.
  
  Поэтому, наблюдая за тем, как эта мощь продолжала ещё и изо всех сил подпитываться от США и той же Англии, приходил во всё большее недоумение по поводу такой вопиющей близорукости своих коллег.
  
  Говорят, что именно Черчилль натравливал Германию на СССР. Черчилль, конечно же, с превеликим удовольствием удавил бы Советский Союз, не задумываясь. И ту же Германию натравил бы на СССР, и чёрта с дьяволом.
  
  При одном условии.
  Если бы по-прежнему не считал Германию врагом номер один. По-прежнему не считал её наиболее опасным врагом Англии на европейском континенте.
  
  Он же.
  
  "...Однажды в 1937 году я встретился с германским послом в Англии фон Риббентропом. В одной из своих очередных статей, публиковавшихся два раза в месяц, я отметил, что одна из его речей была неправильно истолкована. Мы, конечно, и раньше встречались с ним несколько раз в обществе. Теперь он пригласил меня к себе в гости для беседы. Риббентроп принял меня в просторной комнате верхнего этажа здания германского посольства. Наша беседа продолжалась более двух часов. Риббентроп был чрезвычайно учтив, и мы прошлись с ним по всей европейской арене, обсуждая вопросы военного и политического характера. Суть его речей сводилась к тому, что Германия хочет дружбы с Англией. Он сказал мне, что ему предлагали пост министра иностранных дел Германии, но что он просил Гитлера отпустить его в Лондон, чтобы добиться англо-германского союза. Германия оберегала бы все величие Британской империи. Немцы, быть может, и попросят вернуть им немецкие колонии, но это, конечно, не кардинальный вопрос. Важнее было, чтобы Англия предоставила Германии свободу рук на востоке Европы. Германии нужен лебенсраум, или жизненное пространство, для ее все возрастающего населения. Поэтому она вынуждена поглотить Польшу и Данцигский коридор. Что касается Белоруссии и Украины, то эти территории абсолютно необходимы для обеспечения будущего существования германского рейха, насчитывающего свыше 70 миллионов душ. На меньшее согласиться нельзя. Таким образом, единственное, чего немцы просили от Британского содружества и империи, - это не вмешиваться. На стене комнаты, в которой мы беседовали, висела большая карта, к которой посол несколько раз подводил меня, чтобы наглядно проиллюстрировать свои планы.
  
  Выслушав все это, я сразу же выразил уверенность в том, что английское правительство не согласится предоставить Германии свободу рук в Восточной Европе. Хотя мы и в самом деле находились в плохих отношениях с Советской Россией и ненавидели коммунизм не меньше, чем его ненавидел Гитлер, Риббентропу следует твердо знать, что, если бы даже Франция была в полной безопасности, Великобритания никогда не утратила бы интереса к судьбам континента настолько, чтобы позволить Германии установить свое господство над Центральной и Восточной Европой. Мы стояли перед картой, когда я сказал это. Риббентроп резко отвернулся от карты и потом сказал:
  
  "В таком случае война неизбежна. Иного выхода нет. Фюрер на это решился. Ничто его не остановит и ничто не остановит нас"...
  
  Три момента.
  
  Первый момент. При всей своей ненависти к СССР, Черчилль, понимая опасность, которую несла Германия позициям Англии в Европе, не мог допустить вторжение первой в богатейшие области Польши, Украины и Белоруссии. Он понимал, что, в случае успеха Гитлера на Востоке, обладание им огромных сырьевых запасов во вновь завоёванных землях может сделать его хозяином Европы. А это для него было категорически неприемлемо.
  
  Второй момент. Такую позицию разделяли далеко не все в британском руководстве.
  
  Б. Лиддел Гарт. "Вторая Мировая война".
  
  "...Немецкие документы свидетельствуют, что Гитлера особенно ободрил визит лорда Галифакса в ноябре 1937 года. Галифакс был тогда лордом -председателем совета, вторым лицом в правительстве после премьер-министра. Сохранилась стенограмма беседы Галифакса с Гитлером. Галифакс дал Гитлеру понять, что Англия не будет мешать ему в Восточной Европе. Возможно, Галифакс имел в виду не совсем это, но таково было впечатление от его слов, и это имело чрезвычайно важное значение.
  
  В феврале 1938 года министр иностранных дел Иден после неоднократных споров с Чемберленом был вынужден уйти в отставку. В ответ на один из протестов Идена Чемберлен предложил ему "отправиться домой и принять аспирин". Министром иностранных дел был назначен Галифакс. Несколькими днями позже английский посол в Берлине Гендерсон посетил Гитлера для конфиденциальной беседы. Фактически она явилась продолжением ноябрьских переговоров фюрера с Галифаксом. Гендерсон дал понять, что английское правительство весьма симпатизирует стремлениям Гитлера к "переменам в Европе" на благо Германии и что нынешнее английское правительство обладает "острым чувством действительности".
  
  Как свидетельствуют документы, эти события ускорили действия Гитлера. Он решил, что перед ним открыли "зеленую улицу", позволяя двигаться на Восток. Это был вполне закономерный вывод.
  
  Еще больше ободрила Гитлера та сговорчивость, с какой правительства Англии и Франции восприняли его вторжение в Австрию и включение этой страны в состав рейха. (Единственным осложнением в этом легком маневре было то, что по дороге на Вену вышло из строя большое число танков.) И наконец, еще большее удовлетворение Гитлер получил, узнав, что Чемберлен и Галифакс отклонили предложения русских о созыве конференции относительно коллективного плана гарантий против агрессии Германии.
  
  Здесь следует добавить, что, когда в сентябре 1938 года угроза Чехословакии стала очевидной, русское правительство публично и в частном порядке вновь заявило о своей готовности сотрудничать с Францией и Англией в принятии мер по защите Чехословакии. Предложение русских было игнорировано. Более того, Россию демонстративно лишили участия в Мюнхенском совещании, на котором решалась судьба Чехословакии. Это "пренебрежение" год спустя имело фатальные последствия. Мюнхенское соглашение о разделе Чехословакии было подписано 29 ноября 1938 года премьер-министром Англии Чемберленом, премьер-министром Франции Даладье, фашистскими диктаторами Гитлером и Муссолини. Соглашение венчало политику "умиротворения" агрессора и "невмешательства", которую накануне второй мировой войны проводили правящие круги западных держав..."
  
  
  Ну и третий момент. Для тех, кто до сих пор не перестаёт и не устаёт рассказывать о вынужденности нападения Гитлера на СССР. О провоцировании Сталиным миролюбимого Гитлера как причине нападения летом 1941 года.
  Слова Риббентропа, сказанные им Черчиллю, были произнесены в 1937 году...
  
  ***
  
  Подведём итог.
  
  Как видно из изложенного, никакого отношения к приходу Гитлера к власти не имеют ни коммунисты Германии, ни коммунисты СССР. Равно как никакого отношения к созданию Гитлера не имеет стремление натравить его на СССР.
  
  Естественно, настроения такие, и достаточно популярные, на самом деле имели место среди западных политических деятелей. Однако считать эти настроения причиной, а тем более, основной причиной, по которой Гитлер был создан, было бы верхом легкомыслия. Верхом лёгких и не обременённых раздумьями мыслей.
  
  Главной причиной, по которой был создан Гитлер, по которой невзрачный персонаж этот обрёл силу, были усилия европейской политики. А если быть предельно точным и предметным, то усилия традиционной британской политики. В этом смысле Гитлер есть детище европейской цивилизации. То, что цивилизации этой в результате пришлось вступить с ним в войну, ничего в этой истине не отменяет. Война явилась лишь следствием того, что Гитлер захотел слишком много. Будь он хоть на волосок поумереннее, никакой войны бы внутри Европы не было бы. Потому что он вполне устраивал на начало 1938 года ту же Британию.
  Захотев слишком многого, отказавшись от роли противовеса в европейском балансе сил, он сразу же стал "плохим парнем". Но только после этого.
  
  Забавно читать сегодня восхищение некоторых наших соотечественников тем, как благородная Британия целый год, с 1940 по 1941, в ОДИНОЧЕСТВЕ противостояла гитлеровской Германии. Не менее забавно их же "благородное" негодование по поводу того, что СССР в это же самое время Британии никак не помогал. Что Сталин в этот период был чуть ли не союзником Гитлера. Поскольку в это самое время торговал с Гитлером, поставляя ему сырьё в обмен на технологии и оборудование. Не желая знать о том, что такое же сырьё в это же самое время вполне открыто и легально продавала Германии тихая европейская страна Швеция. Она будет его продавать и позже, вплоть почти до самого конца Третьего Рейха. Но никому из них не приходит в голову объявить Швецию союзником Гитлера. Только особо изощрённая ненависть к своей собственной стране способна обвинить её за то же самое, что другой стране обычно прощается с почтительным пониманием.
  
  Между тем, люди эти никогда не будут способны понять простую вещь. За грехи свои положено платить. Так устроена жизнь. Британия нагрешила. Причём не только против собственного народа, но и в конечном результате за её грехи пришлось расплачиваться и всей Европе. Большая сила подразумевает большую ответственность.
  
  Ошибки британской политики ввергли саму Британию в беду. Но политика эта не была безобидной ошибкой. Политика эта заключалась в том, чтобы вырастить вселенское чудовище. Причём вырастить вопреки усилиям того же Советского Союза. Вопреки усилиям возглавлявшего это государство правительства. Именно Британия до того момента, пока не обрушился на неё молот выращенного ею врага, прилагала все свои силы, чтобы устранить СССР не только от решения, но даже обсуждения любых вопросов, связанных с европейской безопасностью. Связанных с противодействием Гитлеру.
  
  Иными словами такую политику можно назвать просто. Это было преступление. Преступление перед человечеством. Человечество за это преступление заплатила неимоверно тяжёлую цену. Неимоверно тяжёлые человеческие жертвы. А преступника этого сегодня кто-то из моих соотечественников именует светочем борьбы со злом. И обвиняет мою страну в том, что не поспешила она спасти ценой своей собственной жизни любимое им государственное образование, совершившее это чудовищное преступление.
  
  На этом примере особенно отчётливо можно понять, что существует сегодня в России целая субкультура ненависти к своей собственной стране. К своему собственному народу. К своей земле.
  
  Недавно прочёл откровения одного из деятелей российских культуры. Человек искренне скорбит о том, что Россия до сих пор живёт при феодализме. Сожалеет о том, что русский народ до сих пор в своём мировоззрении не поднялся выше общественного сознания средневековья. И ставит в пример, естественно, высшие достижения европейской цивилизации. Потому что там чисто и люди там вежливы. И даже православную традицию покаяния пожурил отечески. Поскольку отпущение грехов вырабатывает-де привычку к постоянному воспроизводству оных.
  
  Ну что тут скажешь. Действительно, грешны мы. И не везде у нас чисто. И не всегда мы бываем вежливы. Бываем иногда, кстати, невежливы и при своём отношении к безгрешности западной цивилизации.
  
  А вот совсем недавно в самом центре просвещённой Европы просвещённые европейцы начали вдруг жечь на кострах книги. А потом начали жечь людей. Это как? И при этом, заметим, в городах этих было замечательно чисто. И люди вежливо общались друг с другом. Цивилизованно общались.
  
  Много говорилось на этот счёт в том смысле, что был это некий вывих общественного сознания, нетипичный для гуманного европейского общества. Но говорилось только лишь из понятного инстинктивного стремления не видеть очевидного. Потому что не укладывается это в привычно нарисованную картину мира.
  
  Дело в том, что народ этот являлся и является носителем европейской цивилизации до такой степени, что убери его оттуда и цивилизация эта перестанет быть европейской. Народ этот в большинстве своём, а впоследствии и в подавляющем большинстве, с восторгом принял Гитлера. А значит, с восторгом одобрил и это самое сжигание книг.
  
  Представители именно этого народа пришли потом в мою страну. И вели себя в ней в полном соответствии со своими представлениями о цивилизованных нормах морали и нравственности. Такие же общеевропейские нормы принесли с собой в Россию их союзники. Представители других европейских стран, во множестве явившиеся сюда для того, чтобы цивилизовать живущих в феодализме средневековых русских.
  
  Вы говорите, случайный вывих?
  
  Но простите. Совсем недавно, в двадцатом ещё веке, свои представления о гуманизме и цивилизованности несли в свои колонии чуть ли не все страны Европы. От могучей Британии и до крохотной Бельгии. С подробностями, неуместными для впечатлительных натур.
  
  Или сейчас. Когда сегодня в Прибалтике на государственном уровне чествуют как героев людей, служивших в формированиях СС, Европа по этому поводу молчит. А раз молчит Евросоюз, в то время, когда некоторые страны - члены Евросоюза чествуют эсэсовцев, значит, Евросоюз в целом разделяет эту политику. Значит, ничего не имеет против чествования эсэсовцев. Ведь воевали эти эсэсовцы против России, и никогда против Запада.
  
  При этом любые возражения о том, что Европейский Союз не может вмешиваться в суверенную политику своих членов, являются насквозь лицемерными, особенно на фоне недавно случившегося казуса с Центральным банком Венгрии. Какой мгновенной и жёсткой оказалась реакция европейского сообщества на национализацию венграми своего Центробанка. В несколько дней заставили отменить уже принятый суверенным государством закон. Значит, могут? Когда это надо им в действительности, могут? Могут влиять на членов своего сообщества, если проводимая там политика европейскому сообществу неприятна.
  
  Значит, если где-то и по отношению к кому-то воздействие такое кажется Евросоюзу излишним, значит, политика такая не кажется им неприемлемой?
  
  Так не слишком ли много случайностей?
  
  Государства, гордо именующие себя демократическими и цивилизованными, охотно заключали договора с гитлеровской Германией. С той самой Германией. Где публично на улицах жгли книги. И ничего. Не зазорным было с этим государством договариваться. Не зазорным было это государство ВООРУЖАТЬ. Не зазорным было отдавать этому государству на съедение другие европейские государства. И всё цивилизованно, путём заключения договоров. В чистых европейских городах. С вежливыми европейскими улыбками.
  
  И не пристало говорить сегодня только лишь об ошибках. Допущенных только лишь отдельными людьми. Помнить надо, хорошо помнить, что большинство населения цивилизованных европейских стран с одобрением тогда приветствовали политику своих государственных деятелей. Они, эти деятели, потому-то и могли спокойно себя чувствовать, творя свою политику, что поддерживали их избиратели. В том числе и тогда, когда они отдавали в жертву стране, где горели костры из книг, жителей других европейских городов. Чистых и ухоженных.
  
  Это же самое большинство населения европейских цивилизованных стран охотно поддерживали стремление Гитлера к завоеванию жизненного пространства в России. А что это значит? Что на практике может означать это самое освоение жизненного пространства? Война? Да при чём здесь война? Войны были и есть, и будут, куда от них? Нехорошо, конечно, но как-то привычно. А здесь ведь другое.
  
  Пространство это, объявленное жизненным, не было пустыней. Пространство это было заселено людьми. Очень тесно заселено. Чтобы заселить это пространство десятками миллионов немцев, что надо сделать? Не велика тайна этого уравнения. Надо пространство это от коренного населения ОСВОБОДИТЬ. Каким образом?
  
  Каким образом? Мог бы спросить себя респектабельный лорд Галифакс.
  Каким образом? Могли бы спросить себя его избиратели.
  А вы думаете, не спрашивали?
  
  И, тем не менее, пожелание к такому освоению стране, где горели на площадях книги, высказали. Разрешили её жителям пространство это ОСВОБОДИТЬ.
  
  Когда сегодня европейские жители принимают в своих организациях резолюции о зверствах коммунистической диктатуры, я всё время пытаюсь понять. А что, неужели они всё-таки прокляли своих отцов и матерей? Неужели они действительно прокляли своих бабушек и дедушек? Ведь те же обрекли на гибель миллионы людей. Обрекли сознательно. Пусть в мыслях, но мысли эти приняли чудовищный материальный облик. Может быть, потому и не каются во вселенском своём грехе?
  
  Но сегодняшние-то. Их дети и внуки. Обличая преступления сталинизма, являют собой вершину гуманизма. Безгрешности. Но как же можно чувствовать себя святым, не отторгнув от себя невообразимо кровавые грехи своих отцов? А ведь чувствуют. Святыми себя чувствуют.
  
  И глядя на святость их, наши российские тоже хотят. Тоже хотят быть принятыми в эту чистую и ухоженную святость. Только туда, в святость эту, просто так не принимают. Для того, что признали тебя там своим, надо проклясть. Эту землю. Народ, который лежит в этой земле. Тех самых людей, от наличия которых ОСВОБОЖДАЛИ эту землю. Для наиболее удобного проживания просвещённой европейской цивилизации.
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"