Известный писатель, поэт и сценарист Валерий Суржик потерял Надежду. Не на спасение своей грешной души, и не надежду получить Нобелевскую премию по литературе. Потерял любимую девушку по имени Надя. В столичном мегаполисе ежедневно теряются сотни людей. Пропадают пачками. Дети, старики, школьницы возраста набоковской Лолиты, склочные пенсионерки, демобилизованные солдаты, студентки элитарных вузов. Большинство из них через два-три дня находятся. Максимум через неделю. Но случается, исчезают и вовсе. Как в воздухе растворяются.
Суржик, по общему мнению, друзей и знакомых, похож на добродушного пингвина. Среднего роста, плотный, с огромным в пол-лица носом, лысоватый и с большими глазами, в уголках которых навечно поселились эдакие веселые чертики. С чувством юмора у него всегда был полный порядок. Оно не покидало его в самых безнадежных ситуациях. Именно чувство юмора, неиссякаемый оптимизм и бьющая гейзером энергия всегда привлекали к нему женщин и дружески располагали мужчин. Друзей у Валеры пол-Москвы. Бывших любовниц, чуть поменьше, но тоже предостаточно.
Надя - особая статья. Это любовь. С большой буквы. Подлинная, настоящая, какая бывает только раз в жизни. Большая любовь, как известно, большое несчастье. О ней мечтают многие, о ней болтают все, кому не лень, но выпадает далеко не каждому. Она свалилась на бедного Валеру, когда он меньше всего этого ожидал. Шел по улице и вдруг... на него свалилась груда кирпичей, в полгрузовика, не меньше, с крыши прямо ему на голову. Естественно, погребла под собой, переломала кости и напрочь выбила из его творческой головы все мысли. Остались только чувства. Извержение Везувия и ураган Торнадо в одном флаконе. "Флаконом", разумеется, была душа известного писателя, поэта и сценариста Валерия Суржика.
Все потому, что он просто увидел на улице необычную девушку.
Была суббота, начало лета, дачный день. Жара и сонная одурь безраздельно господствовали над полупустой столицей. Машин мало, прохожих еще меньше. Что неудивительно, все дружными рядами рванули на природу, к речкам и озерам. В худшем случае, на бульвары и в парки, к фонтанам и водоемам. Валера шел от Никитских ворот в сторону Садового кольца. Надо было встретиться в Доме литераторов со своим редактором, договориться об иллюстрациях для новой детской книги. Суржик хотел, чтоб новую книгу иллюстрировал Леня Чуприн, закадычный друг Валеры. Тот был не только художником, но прозаиком. Тонко чувствовал и умел это воплотить на бумаге. Казалось, ничто не предвещало никаких катаклизмов. И тут он увидел ее...
Она шла по той же Никитской улице навстречу ему... босая. Согласитесь, увидеть в самом центре Москвы эффектную рыжую девушку, прекрасно одетую, с прекрасной фигурой и совершенно без всякой обуви. Как-то это... не того. И глаза у нее были с некоторой сумасшедшинкой. На ходу рыжая красавица ела сливы. Доставала их из целлофанового пакета, кидала в рот, косточки аккуратно выплевывала в ладошку, потом складывала в другой целлофановый пакет, что указывало на ее хорошее воспитание и внутреннюю интеллигентность. Другая плевалась бы прямо на тротуар. Суржик, как и все творческие натуры, был падок на все необычное, неординарное, из ряда вон. Кроме того, кого-то ему напоминала эта эффектная девушка. Где-то он ее видел, эту рыжеволосую красавицу, но где, когда? При каких обстоятельствах?
Судорожно сглотнув и переложив из правой руки в левую дипломат с рукописями, Валера мгновенно развернулся на сто восемьдесят градусов, пристроился к рыжей девушке и засеменил рядом. Своей незаурядной интуицией он почувствовал, если сейчас пройдет мимо, пройдет мимо своего счастья. Никак не меньше.
Еще классиками подмечено, внезапная любовь превращает человека в его полную противоположность. Трус становится храбрецом, жадный щедрым, остроумный превращается в туповатого зануду. Сам того, не замечая, естественно.
-- Солнышко! Твои глаза, как два тумана! Полуулыбка, полуплачь! -- обаятельно улыбаясь, затараторил Валера, -- Черт, как там дальше? Забыл! Неважно. Сюрприз, есть сюрприз! И сюр, и приз одновременно. Кстати, первая женщина у меня была в тринадцать лет. Или даже в двенадцать. Могу поклясться на чем угодно. Хоть на Библии, хоть на Уголовном кодексе. Ты, солнышко, абсолютно ее копия.
Рыжая девушка никак не реагировала.
-- Любовь, как ни верти, нечаянно нагрянет, когда ее уж совсем не ждешь! -- продолжил Валера. И сам поморщился. Большей пошлости трудно было придумать. "Что это со мной!? Я потерял всякую квалификацию!", промелькнуло в голове. К счастью, Надя никак не реагировала и на этот раз. Может, просто не расслышала.
Валера без остановки продолжал молотить подобные глупости, пытаясь, хотя бы, привлечь ее внимание. Надо заметить, в общении с женщинами Суржик собаку сьел. Но в данном случае, все его обаяние и красноречие разбивались, как волны о скалы. Линия Маннергейма какая-то! Надя, хоть тресни, просто не замечала рядом Суржика. Только раз, взглянув, как на приставшую бездомную собаку, устало пробормотала:
-- Отвали-и!
И Суржик в ту же секунду узнал! Мгновенно вспомнил, где он видел рыжеволосую красавицу! На сцене! Надя Соломатина! "Звездочка" шоу бизнеса! Сценический псевдоним - Мальва, Мальвина! В закулисье ее меж собой так и называли, "Мальва-Отвали!". Год назад от нее сходили с ума все тинэйджерки от восьми до восемнадцати. Не отставали от фанаток и мужчины. Шофера, гаишники, МЧСовцы, военные, все поголовно, кто носил погоны, были влюблены в белокурую Мальвину. О ней писали газеты. Клипы с ее участием крутили по всем каналам ТВ. Она уверенно входила в двадцадку самых популярных звезд шоу бизнеса. "Недостижимый идеал!", шептали тинейджерки. "Рыжее солнышко!", улыбались умудренные опытом мужчины, поскольку знали, под блондинистым париком Мальва абсолютно рыжая. Еще год назад Надя была в центре всеобщего внимания. Потом какой-то скандал с продюсером. Кто-то там из окна прыгал. То ли кого-то выбросили, то ли кто-то сам выбросился. Что-то такое там было. Скандальное, громкое и очень мутное.
И еще Суржик вспомнил. Группа Мальвины год назад распалась, рассыпалась, как карточный домик. Продюсер скрылся, не заплатив ни музыкантам, ни солистке, ни многочисленным кредиторам. Ходили слухи, будто его выкрали кавказцы с целью получения огромного выкупа. Прямо какая-то детективная история. Журналисты, в то время как с ума посходили. Газеты требовали провести расследование и, почему-то отставки министра культуры. Швыдкой, разумеется, негодяй, как и все министры культуры, но в этой-то ситуации он был явно ни при чем.
Одно время Суржик довольно тесно общался с эстрадным миром. Писал для многих поп идолов тексты песен. Очень прилично зарабатывал. Потом плюнул, послал всех куда подальше и вернулся к написанию книг для детей. С этой эстрадой только свяжись, мигом растеряешь все таланты, какие имел. Мельпомена дама капризная, отвернет свой прелестный лик и потом, хоть головой об стенку бейся, ни строчки не родишь. И все-таки, его неудержимо тянуло в любое закулисье. Будь то театр, съемочная площадка или эстрадные подмостки. Там он чувствовал себя, как рыба в воде.
-- Почвотерапия, солнышко, разумеется, великая вещь! Никто не спорит! -- продолжал наступление Валера, пристраиваясь к экс-звезде, то справа, то слева.
-- Вопрос в том, доходят ли живительные токи матушки-земли до твоих ступней, если учесть, их разделяет, как минимум, несколько слоев асфальта.... Метра полтора...
Надя молчала. Продолжала вкушать сливы. Валера чувствовал, что начинает попросту выдыхаться. Еще немного и замолчит. Страшнее этого, на первом этапе знакомства с женщиной, ничего нет и быть не может.
-- Солнышко! Хочешь подавиться косточкой и умереть во цвете лет? -- предпринял последнюю, довольно жалкую попытку Суржик. -- Кстати, солнышко, косточки внутри слив, это от дьявола. И синильная кислота - еще не самое страшное...
-- Недостаток витаминов, милый, -- неожиданно пропела Надя, глядя мимо него, куда-то на другую сторону улицы. Голос ее, чуть хрипловатый, волнующий, всегда действовал на представителей сильного пола мобилизующе. Валерий Суржик, услышав ее голос, понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно. Кроме того, она назвала его "милый". Суржик не мог знать, Надя всех представителей сильного пола, направо и налево, называет "милыми". И это ровным счетом ничего не значит. Оставалось крайнее средство. Нечто экстраординарное, из ряда вон. И Валера решился...
Надя, глядя сквозь него, словно он стеклянная витрина, двинулась дальше по улице, шлепая босыми ногами по теплому асфальту, Суржик забежал чуть вперед, громко вскрикнул и, схватившись за сердце, грохнулся на тротуар.
Шарахнулась в сторону молоденькая девушка с коляской. Ойкнула и перебежала на другую сторону толстая баба с объемистой сумкой в руках. Притормозила, но тут же помчалась дальше какая-то иномарка. На противоположной стороне улицы двое лохматых парней остановились и, переговариваясь, глазели на происходящее. Не доходя до лежащего Валеры двух шагов, Надя остановилась, огляделась по сторонам и негромко сказала своим знаменитым, чуть хрипловатым голосом:
-- Вставай! Не верю!
Прямо Константин Сергеевич Станиславский в светло-бежевой юбке. Оглянулась по сторонам, проглотила еще одну сливу и добавила:
-- Ты тоже участвуешь в заговоре против меня.
Валера Суржик, известный писатель и поэт, валялся на тротуаре Никитской улицы, как последний алкаш, бомж, в довольно нелепой позе. Раскинув руки в стороны, подмяв под себя, дипломат с рукописями, он лежал, как смертельно раненый воин на поле брани. Наверняка, именно в таких позах лежали павшие на Куликовом поле. Только черного воронья над головой не хватало. Кстати, Валера всегда очень прилично одевался. И со вкусом у него был полный порядок. Средства позволяли покупать красивые рубашки, брюки в дорогих магазинах, да и многочисленные друзья постоянно дарили на дни рождения, модные галстуки, запонки и все такое. Короче, распростертый на тротуаре в центре Москвы, в двух шагах от Дома литераторов прилично одетый мужчина, вызывал, конечно, у редких прохожих желание помочь, они бросали на него озабоченные взгляды, но стоящая над ним эффектная босая девушка, равнодушно поглощающая сливы, всем своим видом удерживала любопытных от желания даже приблизиться. Такая сложилась ситуация. Впрочем, нет правил без исключений.
-- Девушка! Как вам не стыдно! У юноши инфаркт...
Рядом с Надей остановились две старушки. Обе в старомодных шляпках, одна даже с зонтиком от солнца. Божьи одуванчики. Теперь такие почти перевелись. Еще совсем недавно их можно было парами-тройками встретить в любом из Арбатских переулков, на Тверском бульваре или в кондитерском отделе Елисеевского гастронома. Увы, те старые добрые времена давно канули в Лету.
-- Как врач педиатр с тридцатилетним стажем, могу с полной ответственностью заявить, у этого несчастного юноши обширный инфаркт! -- возмущенно продолжала первая. Кстати, "несчастному юноше" уже перевалило за сорок. Хотя, для божьих одуванчиков все, кто моложе шестидесяти, "молодые люди".
-- Галочка! Ты ошибаешься! -- настаивала вторая, с зонтиком от солнца. -- Молодой человек просто слегка "подшофе". Плюс гипоксия.
-- Не спорь со мной! Ты всегда споришь! У него явный инфаркт! А вам, девушка, должно быть стыдно. Нужно оказать пострадавшему первую помочь, а вы цинично лопаете витамины.... Поражаюсь равнодушию нынешних детей!
-- У молодого человека гипоксия! Ничего более.
-- Не спорь со мной! Всегда споришь, потом выясняется, права я.
-- Ярковыраженная гипоксия!
-- А я говорю, инфаркт миокарда!
Старушки не на шутку завелись. Надя переводила свой равнодушный, отстраненный взгляд с одной старушки на другую и продолжала поглощать сливы. Как известно, безвыходных положений не бывает. Еще кто-то из великих ученых сказал: "Даже если вас съели, выход всегда есть!".
Выход нашелся, вернее, свершился самым непредсказуемым образом. Из соседнего переулка трусцой выбежал лохматый беспородный пес. Явно бездомный, коих сейчас расплодилось по всей столице в невероятных количествах. Они даже в метро умудряются кататься. Этот меньший хвостатый брат, уже пробежал было мимо, но неожиданно остановился и начал принюхиваться к лежавшему на тротуаре Суржику. Вернее, к его новым ботинкам. Далее произошло непредвиденное и непредсказуемое.... Лохматый меньший брат понюхал, понюхал новенькие ботинки Валеры, потом взял, да и задрал на них заднюю лапу. Что-то в этих ботинках ему не понравилось. То ли фасон, то ли покрой, то ли запах кожи, кто их разберет, этих хвостатых. Надя выпучила глаза и, чуть не подавившись очередной сливовой косточкой, захохотала. Весело, беззаботно! Схватилась за живот и, смеясь, раскачивалась из стороны в сторону.
На противоположной стороне Никитской улицы лохматые парни тоже заржали в полный голос, показывая на Суржика пальцами. Лохматый меньший брат, сделав свое дело, затрусил дальше, держась поближе к домам. Что оставалось бедному Валере в подобной ситуации? Он продолжал прикидываться древним, заросшим мхом, камнем. Недвижимым и абсолютно безучастным ко всему окружающему.
-- Какой ужас!!! -- дуэтом откоментировали старушки.
-- Вставай, милый! -- смеясь, сказала Надя. Когда смеялась, она слегка морщила нос, и в уголках ее глаз появлялись едва заметные морщинки, что делало ее лицо по-детски открытым и абсолютно беззащитным.
-- Мы с тобой одного поля ягоды, милый, -- добавила она.
Валера Суржик глубоко вздохнул, открыл один глаз, оценил окружающую обстановку. Потом рывком приподнялся на локтях, сел и, прищурившись, поглядывая на смеющуюся Надю, начал быстро расшнуровывать ботинки.
Старушки, божьи одуванчики, обменялись возмущенными взглядами и, поджав губы, довольно энергично засеменили к храму у Никитских ворот. Надя продолжала весело смеяться, раскачиваясь из стороны в сторону, и лицо ее при этом выражало такую искреннюю радость, что это дорогого стоило. Так смеются только очень добрые по натуре люди. В ее смехе Суржик не улавливал ничего, лично для себя обидного или оскорбительного. Прекрасно, когда молодая красивая девушка весело и громко смеется. Другое дело, двое лохматых дебилов на противоположной стороне улицы. Они хохотали, нарушая все мыслимые и немыслимые правила приличия. Явно нарывались. Сняв ботинки, заодно и носки, закатав штанины брюк до колен, Суржик поднялся на ноги и мрачно уставился на лохматых парней, стоявших на той стороне улицы.
-- Мо-олча-а-ать щенки-и!!! -- неожиданно рявкнул он во всю силу своих легких.
Стая голубей испуганно шарахнулась с карниза соседнего дома и, громко хлопая крыльями, полетела от греха подальше. Когда-то Суржик работал актером в детском театре. Свою творческую деятельность Валера начинал еще в Хабаровской филармонии, где играл Бабу Ягу в нескольких сказках сразу. Одновременно на трех площадках.
Ах, какая это была Баба Яга! Восторг, упоение! Верх злодейства и негодяйства. Дети, сидевшие в зрительных залах друг на дружке, до такой степени ненавидели Суржика, что не ограничивались яростными выкриками и гневными проклятиями. Швыряли в Валеру мандаринами, конфетами и недоеденными черствыми бутербродами из театрального буфета. Успевай, отворачивайся! Дело доходило и до трубочек, из которых особо меткие "стрелки" плевались на сцену кусочками изжеванной бумаги. Откусывали, само собой, от театральных программок.
-- Мо-олча-а-ать щенки-и!!! -- рявкал Суржик-Баба Яга на беснующийся от ненависти зал, битком, набитый детьми от пяти до пятнадцати. Ответом ему всегда было гневное улюлюканье, свист и прицельное метание самых разнообразных предметов питания. Короче, успех Суржика-Бабы Яги был оглушительным и постоянным. Ему даже вручили какую-то почетную грамоту от Горкома профсоюзов, за "лучшее исполнение отрицательного персонажа в детских сказках на площадках города Хабаровска".
-- Мо-олча-а-ать щенки-и!!! -- рявкнул Валера Суржик на двоих лохматых парней, стоявших на противоположной стороне тихой Никитской улицы.
И в приступе ярости запустил в них своими ботинками. Модные ботинки перелетели Никитскую улицу со свистом, как снаряды из гранатомета и, со шмяканьем, врезаясь в стену двухэтажного дома над головами парней, попадали за их спинами на противоположный тротуар. "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!". Дебильная парочка мгновенно заткнулась. Тут уж не до смеха! Даже через улицу они разглядели полное ярости лицо Суржика и почувствовали, с этим лучше не связываться.
С Валерой Суржиком, действительно, лучше не связываться. Ибо он грозен во гневе. В подобных ситуациях становился абсолютно неуправляемым. Мог ринуться один против пятерых здоровых громил, и те отступали под его напором. Такое неоднократно случалось в его биографии, насыщенной дальними поездками по стране и самыми разнообразными творческими командировками. Ведь давно известно, побеждает не тот, кто сильнее, тот, кто яростнее. Кто способен, все поставить на карту. К хамам и дебилам Суржик был всегда беспощаден.
Он ступил на проезжую часть и, не глядя по сторонам, двинулся прямо на лохматых парней. Оглушительно взвизгнули тормозами и, чуть не задев известного писателя, испуганно вильнули в стороны сразу две автомашины. Он и бровью не повел. Остановился только на самой осевой линии, пропуская неуклюжий "Икарус". И парочка лохматых парней, нехотя, побрела в сторону метро. Валера Суржик стоял босой посреди проезжей части Никитской улицы и сверлил презрительным взглядом спины удаляющихся парней. Плотный, коренастый, лысоватый, эдакий гриб-боровичок, непонятно каким чудом выросший из асфальта посреди столичной улицы.
-- Не связывайся, милый! -- раздался за его спиной хрипловатый голос.
Суржик обернулся. Рядом стояла Надя. Протягивала ему забытый на тротуаре дипломат и улыбалась. Только теперь ее улыбка была какая-то другая. Так улыбаются много пережившие, перестрадавшие, подошедшие к роковой черте.
-- Они недостойны и одного ботинка.
...Шли по самой середине Никитской улицы двое. ОН и ОНА. Держались за руки и о чем-то весело беззаботно болтали. Редкие прохожие и пассажиры из проезжающих мимо машин удивленно вскидывали брови. Иные даже вертели пальцами у виска. Впрочем, последние просто завидовали. ОН и ОНА топали босиком по асфальту, по самой осевой линии, при этом смотрели исключительно друг на друга. Такое увидишь только в ретроспективных фильмах шестидесятых годов. Не нужно быть особенно проницательным, чтоб понять. На обоих навалилось, (на него с большой силой!), то самое чувство, о котором втайне мечтают все, только выпадает оно далеко не каждому. Как награда, как испытание, как болезнь, как крест. Ходят слухи, судьба каждому посылает крест только такой тяжести, который тот в силах снести...
Четыре сумасшедших дня промелькнули как в тумане. На пятый день Надя исчезла. Ранним утром, на зыбкой грани сна и бодрствования, Валера протянул руку и ощутил пустоту. Нади рядом не было. Мгновенно проснулся, открыл глаза, прислушался. В его огромной квартире на Фрунзенской набережной стояла оглушительная тишина. За окном привычно и монотонно гудел поток машин. Он не прекращался уже ни днем, ни ночью. На секунду мелькнула мысль. "Она в душе! Или на кухне готовит завтрак!". Ни из кухни, ни из ванной не доносилось ни звука. Валера мгновенно вскочил на ноги, сна уже не было ни в одном глазу, будто и ложился вовсе. Натягивая старые джинсы, носки и любимую футболку "Адидас", бегал глазами по комнате. Все вещи Нади - юбку, кофту, сумочку, пластиковый пакет как корова языком слизала. Только купленные им кроссовки аккуратно стояли около кресла. Именно они, такие же, как у него самого, напугали Суржика.... Как рекламные клипы по телевизору, в голове проносилось...
-- Рады, что вы посетили наш магазин!
-- Уверены, вы не пожалеете!
Такими словами встретили Суржика и Надю в магазине "Золушка" две симпатичные девушки. Обе в униформе, в белых блузках и юбочках, напоминающих скорее надбедреные повязки, нежели мини. Одна светленькая, другая темненькая. Обе вышколены по первому разряду. Даже нарисованными бровями не повели, увидев на пороге босую парочку. Улыбались, будто увидели старых добрых знакомых.
Обувных магазинов нынче развелось по Москве, как собак бездомных. Неизвестно, кого больше. Хотя, первое место, безусловно, держат магазины "Сантехника". Давно пора Кутузовский проспект, правительственную трассу, переименовать в проспект Унитазов. Куда только Лужков смотрит? Наверняка, катается на работу по другой трассе.
-- Мы к вашим услугам!
-- Что желаете?
-- Счастья! -- не моргнув глазом, ответил Суржик.
-- В каком объеме? -- на полном серьезе поинтересовалась светленькая.
Суржик вынул из дипломата бумажник, из бумажника кредитную карточку и, как бы между прочим, как веером обмахнул ею свое лицо. Якобы, очень жарко. Давно замечено, любая кредитка на продавщиц действует завораживающе. В самом деле, кто его знает, сколько у этого носатого мужика лежит на счете в банке.
-- Кондиционер у нас исправен, -- уверенно заявила темненькая.
-- Мы обуем вас по высшему разряду! -- брякнула светленькая, сама не поняв двусмысленности фразы.
-- Не сомневаюсь, -- кивнул Валера.
Девицы моментально усадили Суржика и Надю в центре магазинчика на довольно неудобные банкетки и завертели вокруг них бесконечный хоровод. Появлялись справа и слева с коробками обуви в руках. Обращались в основном к Суржику:
-- У нас только эксклюзивная обувь!
-- Поставки непосредственно из Парижа и Лондона!
-- Вашей даме пойдут вот эти!
-- А эти вы должны взять, если хотите выглядеть стильно!
Надя смеялась все громче, веселилась от души. Девицы продолжали почему-то осаждать только Суржика. Он вопросительно поглядывал на Надю, но она, смеясь, пожимала плечами. Потом Суржику все это надоело:
-- Тащите кроссовки! Две пары! Ей и мне! И носки, носки, носки...
Через полчаса они вышли из "Золушки" в одинаковых кроссовках "Аддидас", что выглядело, конечно, откровенным идиотизмом, но им было абсолютно наплевать на окружающих...
...Валера заглянул в ванную, зачем-то в свой кабинет, потом на кухню. Везде пусто. Опустился на стул и начал тупо смотреть на телефон. Минут двадцать сидел в оцепенении за кухонным столом и почему-то надеялся, сейчас, вот-вот, зазвонит телефон и Надя своим уже ставшим родным, чуть хрипловатым голосом объяснит. К ней неожиданно приехала двоюродная тетя, пришлось срочно лететь к трем вокзалам. Не хотела будить, ты так крепко спал и все такое. Или еще какую-нибудь глупость из этого ряда.
Потом навалилось осознание, даже не осознание, нехорошее предчувствие, что это ВСЕ! Больше он никогда Надю не увидит. Судьба подарила четыре безумных счастливых дня, будь, благодарен и за такую малость. Она не могла пойти в магазин или парикмахерскую. Она ушла босая. Стало быть, она просто ушла. Насовсем, навсегда. От этого предчувствия непривычно заломило в груди. Валера заплакал. Потом несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, вдохнул и выдохнул.
Стиснул зубы, разделся и направился в душ. Стоя под тепловатыми струями, поймал себя на том, что даже не прислушивается к звукам в квартире. Как-то мгновенно Валера понял, она не позвонит, незачем и прислушиваться к телефонным звонкам. Кстати, никто в то раннее утро ему не звонил.
Валера Суржик начал судорожные, хаотичные поиски. Сначала сидел на кухне за столом, глотал крепкий чай и беспощадно дымил одной за другой сигаретами. Он и сам не заметил, как опять закурил! Ведь всего год назад бросил.
"Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все Святая воля Твоя! На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня".
Теперь он пытался из обрывочных фраз, сказанных Надей, случайно брошенных реплик, составить хоть какое-то единое целое. Мозаика складывалась с трудом. Что конкретно он знает о ней? Практически ничего. Работала на эстраде солисткой группы "Мальвина". Это каждой дебильной фанатке известно. Дальше? Живет, кажется, где-то на Олимпийском проспекте. Господи-и! Он даже ее отчества не знает. Если что-то случилось, найти человека в многомиллионном мегаполисе практически невозможно. Надо срочно найти кого-нибудь их знакомых баб, знающих все обо всех. Валера засел за телефон. Номера один за другим отвечали длинными гудками. Все на дачах.
Суржик записал в блокнот несколько пунктов. Как в детстве, когда пытался себя дисциплинировать. Пункт первый, адрес Нади. Адрес и телефон. Пункт второй, заявление в милицию по месту ее жительства. В это мгновение Суржик ни на секунду не усомнился, просто необходимо написать заявление о пропаже. Он никогда не сталкивался с чем-либо подобным и был абсолютно убежден, надо действовать сразу по всем направлениям. Раскинуть сеть на весь город, где-нибудь да проклюнется. Написав два пункта, Суржик на мгновение задумался. Потом потряс головой, шумно выдохнул и вычеркнул оба пункта из записной книжки. Опять взялся за телефон.
Наконец из всех знакомых ответила Ирка Агранат. Она сидела дома с маленьким ребенком. Ее мать, Полина Агранат, популярный фотокорреспондент не пропускала ни одной модной тусовки, ежедневно докладывала дочери обо всем. Кто, что, где, когда. Ирка всегда была в курсе всех новостей, событий и сплетен.
Даже не поздоровавшись, Суржик начал:
-- Это Суржик! Где живет Мальвина, Надя Соломатина?
Ирка ничуть не удивилась. Она вообще не умела удивляться.
-- На Олимпийском проспекте. В одном доме с Игорем Кио. Номера дома не знаю, квартиры тоже.
-- Где это?
-- Дом рядом с ювелирным магазином. Зачем тебе?
-- А телефон?
-- Тем более, не знаю. Зачем она тебе?
-- Олимпийский, это где, в Крылатском?
-- Совсем сбрендил! Между Самотекой и Сущевским валом. Зачем тебе Мальва?
Ирка просто разрывалась на части от любопытства. Валера еще раз уточнил адрес и записал его в свою книжку.
-- Хочешь писать для нее? Дурачок! Она давно слетела со сцены. Пустой номер.
-- Вернусь, перезвонюсь, доложусь! -- ответил Суржик. И бросил трубку на рычаг. Уже через минуту, успев прихватить дипломат, хотя в нем были только рукописи и несколько экземпляров детских книг, и брать его не было никакой необходимости, просто годами выработанная привычка, пригладив хилые волосы на лысине, Валера выбежал из квартиры. Пока ждал лифт, несколько успокоился, решил по возможности не гнать коней. Интуиция подсказывала, поиски займут не один день.
Валера бесконечно доверял своей интуиции. Она вела его по жизни, как собака поводырь. И никогда не подводила. Удерживала от необдуманных поступков, подсказывала необычные, яркие ходы в прозе или в сценариях, не раз даже спасала от смерти. В буквальном смысле слова. Теперь она подсказывала ему, надо запастись терпением. Мысленно он почему-то всегда называл свою интуицию - "Машей". Но не высокомерно, не фамильярно или амикошонски, "Эй, Машка!", отнюдь нет. Скорее нежно и ласково - "Машенька!". И она отвечала ему взаимностью, никогда не подводила. На стоянке перед домом Валера отключил сигнализацию своего замызганного "Форда", бросил дипломат на заднее сиденье и вставил ключ в замок зажигания.
"И ты не подводи меня, старик! В ближайшие дни ты мне просто необходим!" -- пробормотал Суржик. Он и со своими машинами всегда разговаривал. Правда, исключительно вслух. Вполголоса, но вслух. С "Машенькой" мысленно, с железными конями вслух. Сейчас у Суржика были две машины. "Нива" и "Форд".
Водил Суржик безобразно. Особенно, если рядом сидела какая-нибудь женщина. Выворачивал, поворачивал, где хотел, и плевать ему было на все знаки и указатели. Но гаишники его любили. По крайней мере, половина из них знали Суржика в лицо. Для них он был постоянной статьей дохода. На штрафы Валера тратил сумасшедшие деньги. Друзья-приятели только головами покачивали. Правда, зарабатывал Суржик вдесятеро больше. С бешеной энергией хватался за любую работу. Переводы с киргизского народных сказок, тексты песен для эстрады, сценарий о нелегких судьбах строителей очередного газопровода, красочная предвыборная биография очередного бизнесмена с уголовным прошлым.... Он брался за все. Многие презирали его за всеядность, еще большее число коллег по цеху откровенно завидовали. Все потому, что Суржик умудрялся находить время и для подлинного творчества. Его детские сказки и стихи для самых маленьких искрились талантливыми находками. Короче, Суржик фантастически много, (по писательским меркам!), зарабатывал. И еще больше тратил. Постоянно был кому-то должен. Кстати, очень многие должны были и ему. Валера постоянно путался: кто должен ему, кому должен он. Случалось, забегал в Дом литераторов и, вручив сумму очередному приятелю, очень удивлялся и весело хохотал, когда узнавал, должны ему, а вовсе не он. Словом, Фигаро здесь, Фигаро там. Суржик здесь, Суржик там. Он уже много лет вертелся, как белка в колесе и конца края этому темпераментному забегу не было видно. Так было до того момента, когда он увидел Надю...
Поворачивая под эстакадой с Садового кольца налево на Олимпийский проспект, Суржик успел разглядеть на горизонте тонкую линию грозовых облаков. Уже которое утро темный, со вспышками далеких молний фронт грозовых облаков плотным кольцом окружал столицу. К полудню темное кольцо густело, угрожающе темнело и пугало жителей далекими раскатами грома. Но обычно к вечеру, так и уронив на разгоряченный асфальт ни капли, кольцо грозовых облаков как-то само собой рассасывалось, рассеивалось и исчезало вовсе. Чтоб завтра с утра вновь появиться на горизонте над мегаполисом. Жара в столице с каждым днем только усиливалась.
К кооперативному дому на Олимпийском проспекте Суржик подкатил, когда одна половина его обитателей явно еще спала, другая уже отчалила на работу или службу. "Форд" оставил прямо у подъезда. На его счастье код не работал. Входи, кто хочешь, ломай двери, грабь квартиры, выноси ценности. Дальше тупик. На каком этаже живет Надя, в какой квартире? Не будешь же обзванивать подряд все шестнадцать этажей всех подъездов. В этот день Валере везло. Распахнулись двери лифта, на площадку выскочил спаниель, за ним на поводке пышная дама в домашнем цветастом халате. С не зажженной сигаретой в зубах. Суржик среагировал мгновенно.
-- Девушка, прошу! -- обаятельно, как мог, улыбнулся Валера. И предупредительно щелкнул зажигалкой.
Пышная особа в цветастом халате несколько секунд испытующе сверлила Суржика пронзительным взглядом маленьких, как у поросенка глаз. Явно хотела обхамить. Потом, видимо, желание затянуться с утра первой сигаретой после чашки кофе взяло верх. Она прикурила и, небрежно кивнув, направилась к выходу. Спаниель уже нетерпеливо скулил у двери подъезда.
-- Девушка! Не подскажите, в какой квартире живет Соломатина?
-- Кто такая? -- уже открыв дверь на улицу, спросила дама.
-- Ну... она работала на эстраде, пела.... -- на всякий случай неопределенно начал Суржик. -- Рыжая такая.
-- Зачем она тебе?
-- Долг вернуть забыла. Сама исчезла куда-то, -- мгновенно сымпровизировал Суржик. Кожей почувствовал, в данном случае, лучше соврать что-то привычное, понятное любому и каждому.
-- Плакали твои баксы, -- усмехнулась дама. -- Такие долги не возвращают.
-- В какой она квартире?
-- Седьмой этаж. Дверь зеленой кожей обита. Номера не помню.
-- Благодарен по гроб! -- искренне выдал Суржик. И даже в знак признательности приложил руку к груди.
-- Не живет она там больше. Уехала! -- со злобной усмешкой добавила пышная дама. И не оборачиваясь, вышла на улицу. Со двора донесся заливистый лай спаниеля. Пышнотелая спустила хвостатого с поводка.
Суржик поднялся на седьмой этаж, увидел четыре двери и нажал на кнопку звонка зеленой двери. Его сердце почему-то билось, как после забега на стометровку. Из-за двери не доносилось ни звука. Валера стоял и целеустремленно давил на эту проклятую кнопку, словно хотел окончательно вдавить ее в стену.
Наконец за дверью послышалось шлепанье тапочек по паркету. Потом несколько секунд опять тишина. Валеру рассматривали в глазок. Потом дверь распахнулась и перед Суржиком предстала заспанная девица в одной ночной рубашке. Глаза мутные, явно вчера крепко напозволялась. Она зевнула, прикрывая рот сразу обеими руками.
-- А-а... это ты! Проходи! -- изрекла девица и, кивнув, прошлепала в комнату.
Валера на мгновение удивился масштабам своей популярности. Конечно, он пару раз выступал на ТВ в детских передачах, многие знали его в лицо, его знаменитый нос в литературных кругах давно уже стал причей во языцах.
-- Показался нос Суржика! -- говорил обычно кто-нибудь из заштатных остряков Дома литераторов, сидя в нижнем буфете за рюмкой.
-- Скоро и сам объявится!
Не такой же степени он был популярен. На улицах пока не узнавали, автографов не просили. До Эдика Успенского с его "Чубурашкой" или до какого-нибудь Гришки Остера ему было еще плыть и плыть. Хотя, в данном случае, отказываться от приглашения было глупо. Валера вошел в комнату вслед за девицей.
В однокомнатной квартире царил дикий кавардак. Возникало устойчивое ощущение, буквально все вещи не на своих местах. Даже мебель. Даже люстра под потолком.
-- Садись! -- вяло приказала девица, кивнув на кресло.
Суржик сел в кресло, дипломат положил на колени. Девица, со стоном опустилась на незастеленную тахту, прямо напротив кресла и начала бесцеремонно разглядывать Валеру, словно он диковинное животное, сбежавшее из зоопарка. Валера молчал, осматривался. Перепутать адрес он не мог. В таких делах Суржик не допускал ошибок. Но никаких следов пребывания "звезды" шоу бизнеса не обнаруживал. Ни ярких афиш на стенах, ни фотографий за стеклом единственного книжного шкафа, ничего.
-- Я должна сначала посмотреть, как считаешь? -- в свою очередь, спросила девица. При этом хохотнула. Дело принимало игривый, но нешуточный оборот.
-- Баксы, баксы! -- усмехнулась девица. -- А ты что подумал?
-- Где Надя? -- напрямик спросил Суржик.
-- Кто? -- нахмурившись, спросила девица.
-- Надя. Надежда Соломатина. Это ее квартира?
-- Ну!
"Баранки гну!" -- чуть было не брякнул Суржик. Его уже начинала раздражать туповатая заспанная девица. Но он сдержался.
-- Где она? -- спокойно, нейтральным тоном поинтересовался он.
-- Кто? -- опять нахмурившись, пыталась понять девица. Было видно, мыслительный процесс давался ей с чудовищным трудом.
"Дед Пихто!" -- промелькнуло в голове у Суржика, но вслух он сказал:
-- Надя! Надя Соломатина!
-- Я почем знаю, -- изумилась девица. -- Ты вообще-то, кто?
"Конь в пальто!" -- уныло подумал Валера.
-- Ты, это... ты, Вадик? -- пыталась встать на рельсы реалистического восприятия мира девица. Это ей явно никак не удавалось.
-- Нет, я не Вадик. Валерий! Валерий Суржик.
-- Значит, ты... не клиент?
-- Нет! -- отрезал Суржик.
-- Тогда, это... что ты тут делаешь?
-- Мне нужна хозяйка квартиры. Надя Соломатина. Мальвина-а! -- почти по складам, как ребенку начал втолковывать Суржик.
-- Мальвина-а! -- понимающе кивнула девица. И добавила. -- У тебя пиво есть?
-- С утра пить, здоровью вредить! Где Надя?
-- Так тебе это... Надька нужна? Соломатина? -- наконец-то сообразила девица. -- Так нету ее.
-- А где она?
-- Надька-то? -- в тысячный раз переспросила девица. И удивленно добавила. -- Умотала за границу. Мне квартиру сдала, сама умотала. На три года.
-- Когда-а!? -- шепотом спросил Суржик.
-- Когда, когда... -- наморщила лоб девица. -- Как мне сдала, так и умотала. Какие-то гастроли у нее. Год назад это было.
-- Когда ты ее в последний раз видела!? -- чуть не заорал Суржик.
-- На фига мне ее видеть? -- удивилась девица. -- Я ей вперед за два года заплатила. Она баксы взяла, ключи отдала, свои шмотки упаковала и чава-кавава! Год назад это было. С тех пор и не виделись.
-- А ты сама-то, кто? -- глупо спросил Суржик.
-- Конь в пальто! -- хмыкнула девица. И добавила, с некоторой гордостью. -- Путана я. Тебя это напрягает?
-- Мне по барабану! Мне Надя нужна!
-- Ты тупой, да? -- раздраженно заявила девица. -- Сказано тебе, умотала она. За границу. Год назад, как умотала. Я думала, ты... клиент. С утра приспичило.
Валера поднялся с кресла и пошел к двери.
-- Извини, что разбудил. Если Надя вдруг объявится...
-- Чего ей здесь делать? -- в очередной раз удивилась заспанная девица. -- Квартира уже не ее. Она ее продала. С отсрочкой, -- бормотала она, провожая Суржика.
-- С отсрочкой, это как? -- приоткрыв дверь, спросил Суржик.
-- Как-как. Деньги Надька уже получила и все документы оформила. На ту, на другую. С условием, что та вступит во владение собственностью через год. Пока здесь я...
Валера не стал вникать в юридические тонкости. Он понял одно. Нади здесь нет.
Выйдя из подъезда, Суржик сел за руль, достал записную книжку и принялся ее листать. Друзей-приятелей у Валеры было пол-Москвы. Где-то был телефон одного парня с таможенного терминала в Шереметьево. Сотовым телефоном Суржик пользовался только в исключительных случаях. Почему-то не любил эти игрушки. Ходят слухи, они облучают наши бедные головы отнюдь не безобидными лучами. Сейчас был тот исключительный случай. Набирая номер, Валера мысленно молил Бога, чтоб Андрей Фунтов оказался на службе. Ему повело и на этот раз. Андрей взял трубку сразу.
-- Фунтов слушает!
-- Андрей, привет! Это Суржик! Приглашаю на ужин в Дом литераторов.
-- Что нужно?
-- Так, пустяк. Будь другом, окажи маленькую услугу. Узнай там у своих, когда и куда уехала или улетела Надежда Соломатина.
-- Кто такая? -- удивился в трубке Андрей.
-- Звезда эстрады! Мальва! Мальвина! Надя Соломатина! Очень надо. Просто позарез.
-- Ты что, пьяный? -- еще больше удивился Андрей. -- Моя контора не располагает такой информацией.
-- Андрей! Не морочь голову! -- продолжал напирать Суржик. -- У вас там на каждом столе компьютеры. Все обо всех знаете. Кто, когда, куда выехал. Пустяк.
В трубке некоторое время слышалось только легкое пощелкивание.
-- Диктуй данные. Фамилия, имя, отчество, год рождения, номер заграничного паспорта и все такое. Попробую, но не ручаюсь. У нас подобных данных нет.
-- Запроси через компьютер у соседей. Вы же все друг друга знаете!
-- Давай данные.
-- Надежда Соломатина. Приблизительно двадцать два, двадцать три. Это все!
-- Легко живете, поэты-писатели. Как у вас все просто.
-- На том стоим. И стоять будем. Вечно! -- пробурчал Суржик.
-- Ты хоть отчество ее знаешь?
-- Нет.
-- Ладно, не отключайся. Учти, с тебя ужин на четыре персоны.
В трубке опять послышалось легкое потрескивание. Ждать пришлось несколько минут. Суржик успел выкурить подряд две сигареты. Очевидно, за это время на счет Суржика набежала фантастическая сумма. Но он никогда не жалел денег. В этой ситуации, тем более. Наконец Фунтов взял трубку.
-- Есть две Соломатины. Одна Владимировна, сорок первого года рождения...
-- Не моя! -- поморщился Суржик.
-- Вторая Игоревна, тридцать шестого года рождения. Подходит?
-- Значит... ты в этом уверен? -- задумчиво пробормотал Валера.
-- В текущем году твоя Надежда Соломатина границы Российской Федерации не пересекала! -- жестким официальным тоном сказал Андрей и отключился. Явно в тот момент рядом с ним был кто-то из посторонних. Фраза звучала как строка из приговора Верховного суда. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Но он внушал надежду в ближайшее время найти Надю.
2
Суржик уже собирался сунуть ключ в замок зажигания, как у него вдруг, уже в который раз (!), дико заболела голова. Виски стиснуло раскаленным обручем, а затылок налился свинцом. Подобные приступы начались около года назад. Совладать с ними можно было только абсолютным покоем. Никакие таблетки не помогали. Валера осторожно откинул голову на подголовник и, тяжело дыша, застыл в неподвижности. Надя, Надя.... Она единственная, кто могла помочь. За четыре дня, проведенных вместе, она дважды ухитрялась какими-то пассами вокруг его головы снять эту дикую боль.
Неожиданно опять, как вязкий болотный туман, наплыло воспоминание...
Под утро они лежали на широкой кровати, укрытые только простынями. Оба не спали. Спальню заливал нервный неоновый свет от фонарей с набережной.
-- О чем молчишь? -- вполголоса спросила она.
-- Так... ни о чем, -- вздохнул Суржик.
И вдруг его прорвало. Уже долгие годы он ни с кем не говорил откровенно, не делился тем, что в действительности волновало, что тревожило и в глубине души даже страшило. Бесконечные общения с друзьями-приятелями, редакторами, режиссерами и просто шапочно знакомыми - не в счет.
-- Как жизнь? Все отлично?
-- Все тип-топ.
Новые сплетни, новые анекдоты, якобы, новые идеи, которые из года в год оставались все теми же, пересказами старого, много раз слышанного, уже навязшего на зубах. Все это, все эти поверхностные общения, контакты, встречи на бегу очень выматывали к концу дня, наполняли душу каким-то мутным студнем, от которого можно было избавиться только долгим глубоким сном или хорошей порцией спиртного. По душам, откровенно, до донышка Суржик не говорил ни с кем уже много лет. Рядом с Надей он вдруг ощутил упоительное чувство свободы, когда можешь высказать что угодно, все, что думаешь на самом деле, не боясь показаться глупым, слабым или несостоятельным.
Суржик резко сел и, глядя прямо перед собой куда-то в стену, проговорил:
-- Понимаешь... я боюсь! У меня идиотский характер. Мне нужно постоянно преодолевать свой страх. Если вокруг нет ничего такого, я сам, искусственно создаю ситуацию риска, чтоб довести конфликт до идиотизма, а потом преодолеть страх.
-- Чего ты боишься сейчас?
-- Многого. Очень многого.
-- Надо же... -- в темноте усмехнулась Надя. Лица ее Суржик не видел, не поворачивался, но был уверен, что она именно усмехнулась. При этом явно слегка покачала головой. -- Ты не производишь впечатления испуганного человека. Ты самый бесстрашный мужчина из всех, кого я знаю. Чего ты боишься конкретно?
-- Утром боюсь, что не смогу больше написать ни строчки. Вечером грабителей и убийц, которые могут, походя отнять жизнь у меня или у тебя. Или у обоих вместе. Или у моего сына. Постоянно боюсь нищеты и старости...
-- Старость тебе не угрожает, -- попыталась пошутить она.
-- Да, да... -- горько усмехнулся Валера, -- Знаю. Я буду жить вечно. Боюсь сильных мира сего. Богатых и сытых. Боюсь сказать, что... люблю тебя... потому, что боюсь сглазить. Люди злы и завистливы. Всегда завидуют тому, чего лишены сами. Хочешь, открою секрет?
Суржик резко повернулся, схватил Надю за плечи, приподнял с подушки. Теперь они сидели напротив друг друга почти в полной темноте. Под утро все фонари на набережной всегда отключали. Он видел только очертания лица, да едва заметный блеск ее глаз. Крепко держал ее за плечи и взволнованно говорил:
-- Каждому человеку отпущена не одна, а три жизни. Понимаешь, солнышко? Целых три! Работяги! Бездельника! И мистификатора, шарлатана! Было время, я вкалывал как никто другой, и даже находил в этом радость и удовлетворение, понимаешь? Получил несколько литературных премий, признание и все такое. Потом только развлекался, лентяйничал и жил свое удовольствие. Сейчас я - ни то, ни другое. Я - имитатор, понимаешь? Вожу всех за нос. Выдаю себя за то, чем не являюсь в действительности. Мельпомена отвернулась от меня. Боюсь, что навсегда. За последние полгода я не написал ни строчки. Это наказание. Это проклятие! И я его заслужил! Нельзя одновременно хапать, хапать и заниматься творчеством. Сейчас я всех обманываю!
...Через десять лет Суржик "родит" забавного поросенка по имени "Вершок". На радость детям, на зависть коллегам. Его, яркие, красочно оформленные книжки, как и раньше, начнут расходиться огромными тиражами по всей стране. Молодые мамаши будут вырывать его книжки из рук своих детей, чтобы первыми узнать про все новые и новые приключения Вершка. Малыши в детских садах поголовно забудут человеческую речь и станут общаться друг с другом исключительно: "Хрю-хрю? Хрю-хрю!". Чем приведут в смятение многочисленных дедушек и бабушек. Суржик даже начнет издавать новый иллюстрированный журнал для детей, который так и будет называться, "Вершок". Коротко и выразительно. Но все это потом, а пока...
-- Мельпомена отвернулась от меня! -- понизив голос, говорил Валера, -- Когда-то я хорошо начинал. Подавал надежды. Сейчас просто-напросто зашибаю деньгу. Многие не замечают, многие уже догадываются...
-- Ты наговариваешь на себя. Не верю, что все так...
-- Так, солнышко. Именно так. И не иначе. Я самый заурядный аферист, мошенник. Раньше таких окунали в бочку с дегтем, и валяли в перьях. А потом гнали через город под свист и улюлюканье толпы...
-- Попробуй еще раз.... Начни все сначала...
-- Не могу, солнышко. Стоит только сесть за стол и сосредоточиться, тут же начинает дико болеть голова. Организм сопротивляется, понимаешь? Все, я исчерпал себя. Был да весь вышел.... Вот, вот и сейчас.... Извини, солнышко!
Суржик отпустил ее плечи, стиснул ладонями себе виски.
-- Даже сейчас, стоит только подумать о работе, голова начинает болеть с такой силой, что... не передать словами. Того гляди, пополам треснет. Ощущение, будто в затылке просверлили отверстие и залили туда кипящее масло. Знаешь, на котором жарят эти гнусные пончики. Не подумай, потому что выпил. Я вообще не пью. Вот только с тобой. Да и то, разве мы много выпили? Извини.... Даже языком ворочать трудно.
-- Хочешь, я тебя вылечу? -- вдруг каким-то странным голосом сказала Надя. -- Я могу снять твою головную боль. Это очень просто. Сядь, вот так.... Повернись спиной.... Не бойся, это совсем не страшно...
Суржик нехотя повернулся в сторону окна. Он категорически не верил во все эти привороты, навороты, шаманство всех мастей. Надя пристроилась у него за спиной.
-- Опусти руки. Закрой глаза и постарайся думать о чем-нибудь... совсем постороннем, приятном, радостном...
-- Кроме тебя, в моем положении нет ничего приятного и радостного... -- мрачно пробормотал Суржик.
-- Вспомни свое детство... -- шепотом настаивала Надя.
-- Тем более. Нищее, голодное детство. Мать копейки считала, отец пил...
-- Тогда просто считай. Один, два, три.... Закрой глаза и считай.
Если бы кто-то неожиданно вошел в спальню и зажег свет, он бы увидел....
ОН сидел в неестественной позе на кровати, опустив ноги на пол, зажмурившись, словно ожидая удара сзади и напряженно ждал. ОНА сидела за его спиной на кровати на коленях и осторожно держала одну ладонь над его лбом, другую над затылком. Их фигуры, почти обнаженные, лишь слегка прикрытые простынями, напоминали какую-то скульптурную, языческую культовую композицию. Взгляд ее при этом был жестким, решительным и в то же время бесстрастным. ОНА будто смотрела куда-то далеко-далеко вперед. Поверх его головы, сквозь стены за линию горизонта...
И чудовищная головная боль, которая последнее время мешала ему жить, работать, думать, даже дышать, неожиданно отступила. Надя откинулась на спину, осторожно подложила себе под голову подушку и застыла в неподвижности. Суржик осторожно повертел головой вправо-влево, не болит. Потом, решившись, как собака после купания, резко потряс ею и замер в ожидании. Боль не возвращалась, куда-то улетучилась, испарилась.
-- Потрясающе! -- прошептал Валера, пытаясь в темноте разглядеть выражение ее лица. -- Как ты это делаешь?
-- Не знаю, -- уставшим голосом отозвалась Надя.
-- Большие деньги можно зарабатывать!
-- Отвали! -- прошептала Надя.
-- Нет, все-таки! Как ты это делаешь?
-- Получается как-то... само собой. Хотела забрать твою боль себе.... Словами трудно объяснить...
-- Ну, а все же... -- настаивал Суржик. -- В чудеса я не верю!
Он потянулся через лежащую поперек кровати Надю к тумбочке, хотел зажечь настольную лампу, специально приспособленную, чтобы читать лежа.
-- Не зажигай свет, милый! -- сказала Надя глухим голосом. И добавила. -- Хочу отдохнуть, я очень устала. Не против, если я немного посплю?
Валера наклонился над ее лицом, хотел поправить прядь рыжих волос, но, увидев, что она уже крепко-крепко спит, передумал. Долго неподвижно сидел рядом...
...Как-то только головная боль чуть отпустила, Суржик завел двигатель и выехал на Олимпийский проспект. Повернул направо, на перекрестке свернул на Трифоновскую улицу. Проехав мимо бензозаправки и маленькой церквушки на пригорке, свернул во двор дома и заглушил двигатель. За детской площадкой, сквозь зелень кустов, проглядывало двухэтажное кирпичное здание с вывеской "19 отделение милиции".
-- Вас приветствует Союз писателей! -- энергичным голосом провозгласил Суржик, распахнув без стука дверь комнаты, номер восемь. Улыбаясь, раскрыл дипломат и шлепнул на стол перед молодым парнем в штатском свою книжку "Отважный муравей". Это был коронный финт Суржика. Действовал он безотказно.
Валера уселся на стул напротив хозяина комнаты, непроизвольно повернул голову налево и чуть не вздрогнул. На стене рядом с вешалкой висел яркий красочный плакат. Прямо на Суржика с него смотрела Надя. Мальва, Мальвина, "звездочка" шоу бизнеса прошлых сезонов. Она, раскинув руки в стороны, весело смеялась. Будто кричала: "Я люблю вас всех, люди-и!!!". Валера перевел взгляд с плаката на сидящего за столом парня в штатском. Тот, слегка нахмурившись, листал детскую книгу Суржика.