Кроме самого главного,
есть маленькое, но не мелкое,
как в океане плаванья —
горячего супа тарелка.
Кроме стран и народов
в вихре газетной бреди,
есть еще дом напротив,
есть семья и соседи.
Кроме ладненько скроенных,
увенчанных и развенчанных,
есть миллионы скромных,
лаврами не отмеченных.
После парадных маршей
слушаем Окуджаву...
Слава Великим нашим!
Маленьким — тоже слава!
Снегурочка
Модная, в пальто рубиновом
С капюшоном на меху,
Кормит стайку голубиную
На заезженном снегу.
Вот чудачка!
Все завьюжено,
Дядька ежится в тулуп...
Голубям сегодня к ужину —
Ассорти из разных круп,
Из пакетика бумажного
На озябшую ладонь...
И гуляют птицы важные, —
Как танцуют под гармонь.
И глядит на них вприщурочку,
Улыбаясь из-под век,
Кареглазая снегурочка,
Непонятный человек.
* * *
Утром или вечером,
Заходя в трамвай,
Молодую женщину
Вижу весь январь.
На пальто из замши —
Переплет ремней.
Весь январь не жрамши,
Ходит муж за ней.
На стекле оконном
Остывает снег,
За стеклом — законный,
Обрученный с ней,
Злополучный «Вермут»
Прячет под пальто.
Ты за что отвергнут,
Отлучен за что?
Он молчит, нахмурясь,
На меня глядит,
Он не помнит улиц,
На каких стоит.
Он угрюмо плачет,
Трет рукой глаза...
С ним нельзя иначе,
Но и так — нельзя.
Старость
Кляла ушедшее здоровье
И чертыхалась без числа,
Но сумку, полную моркови,
Присев от тяжести, несла.
Она всходила на ступени,
И, без начала и конца,
Костляво стукались колени,
Как будто счеты продавца.
Она вздыхала и кряхтела,
Очки метались на носу...
Шептала:
— Мыслимо ли дело?
И чуть погромче:
— Донесу.
Морковка...
Этакая сладость...
И на измученном лице
Среди морщин таилась радость
Об ожидаемом конце:
Когда на стол поставит сумку,
Вздохнет обрадовано: — Ах!
И красная морковка хрумкнет
На трех оставшихся зубах.
* * *
Все, как есть, обговорили,
Сгладив острые углы,
Он — стирал,
Она — варила,
Вместе — драили полы.
Все сложилось, как хотели,
Ничего — наоборот:
День — в работе,
Ночь — в постели,
Рубль — на книжку,
Ложку — в рот,
День — по плану,
Жизнь — по кругу,
Он — румян,
Она — кругла...
Разбежаться бы супругам,
Да нельзя —
Сплелись друг с другом
Их ветвистые рога.
* * *
Памяти О. С.
Пасха.
Крашеные яйца,
Пироги да куличи.
И линяющие зайцы,
И орущие грачи.
Посвежевшие оградки,
Обновленные цветы...
И на столике в тетрадке —
Нарисованная ты.
Я кладу на холмик руку,
И шевелится в душе:
Наша долгая разлука
Скоро кончится уже.
Пробудившиеся травы
Колко трогают ладонь,
И кричат грачи картаво,
И пиликает гармонь —
Не поет,
А плачет вроде
Безутешною вдовой.
За оградкой люди ходят,
Шелестят сухой травой...
И блестит на солнце
краска,
Теплый веет ветерок.
Спи, родная.
Нынче пасха,
Где-то рядом с нами Бог!
Старик
Безутешные плакали вдовы,
и невесты смеялись вдали...
Над его головою бедовой
безучастные тучи брели.
Между тучами пламя сверкнуло,
и звезда появилась над ним:
с непонятным, таинственным гулом,
с ослепительным светом своим.
Восходила все выше и выше
и лучами касалась бровей...
Он звезду свою видел и слышал,
он шагал за звездою своей.
Выходил прямиком на дорогу,
по дороге шагал напрямик.
Он забыл про мирские тревоги,
к постоянной удаче привык.
А звезда догорела ракетой
и упала в косматом дыму.
Он мечтал, что забудет про это.
Ничего не забылось ему.
Выл над миром отчаянный ветер,
и старик, бесконечно седой,
умирал на счастливой планете
под своей несчастливой звездой.
Носильщик
Для него жизнь упала на «решку»,
Край монеты — крутой горизонт...
Он везет вдоль перрона тележку
И глядит на веселый народ.
Большерукий, худой и сутулый,
Непонятый, как все на Руси,
Он таскает чужие баулы,
А своих никогда не носил.
Для него наш вокзал — вся планета,
Слева — Запад, а справа — Восток...
Он обедает в здешнем буфете:
Кружка пива да рыбы шматок.
Сквозь вокзальные брань и толкучку,
Недобрит и всегда полупьян,
Он влачит непутевую участь,
Как тяжелый чужой чемодан.
И на форменной синей рубахе,
Перетянутой узким ремнем,
Словно маятник, движется бляха
День за днем.
День за днем...
День за днем...
Почему?.. Мы не знаем причины.
И не знает никто, для чего,
Но живет на вокзале мужчина —
Человек не от мира сего.
* * *
Памяти Бориса Попова
Лег белый снег
На белую горячку,
И в белый снег лицом уткнулся друг.
И показался снег ему горячим:
Не снег, а тополиный жаркий пух.
Как ты упал?
Наверно, было скользко.
А может, нет...
Но так устроен мир.
Вслед за тобой ушел Иосиф Бродский —
Подельник твой, учитель и кумир.
И две страны, как разные пространства,
Приемлют прах
Иосифа и твой.
И умер ты, конечно, не от пьянства,
А оттого, что жизнь — хоть волком вой.