Чуринов Владимир Андреевич : другие произведения.

Ересь разума

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хаттон Магнус - благословенный капер. По воле церкви он ведет святую войну против врагов ее. Он служит инквизиции. Без лишних размышлений искореняя любое зло, на которое укажет длань Бога, через наместников слова Его. Но когда ему приказывают воевать на родной земле, безучастно глядя, как монахиня боевого ордена вырезает беззащитных студентов, а затем еще и наблюдать насквозь циничный публичный процесс над еретиками, дышащий пламенем скорого костра... Хаттон начинает задавать вопросы. Вопросы, ответ на которые может круто изменить его жизнь, более того - саму суть веры.

Ересь разума

   Мокрая плоть бухты была безмолвна и холодна, будто совесть грешника. Маслянистая толща вод, покорная штилю, ровной гладью раскинулась от горизонта к горизонту. В бездонной глубине отражался красный серп луны убийц Хас, а вторая луна - Белая Леди, заливала мир нежным, теплым, мертвенно прекрасным сиянием. Год издыхал, его закономерный финал венчал жестокий одиннадцатый месяц фиратонакреш. Месяц поминовения мертвых кораблей.
   На рейде Мортрихта, города Бога Жнеца, города Смерти, темной громадой высился тяжелый галеон "Благочестие", успевший войти в бухту с последними порывами замолкающего ветра. Семидесятипушечный гигант под флагом архиепископа, доставил в порт приписки своего хозяина - Хаттона Магнуса. Благословенного капера, с командой головорезов, шесть месяцев промышлявших на морских путях, выискивая достойную добычу и врагов церкви, набивших этой добычей трюмы.
   Мортрихт вырастал черной, шумной, мрачной и зловонной громадой, тянулся вверх шпилями соборов, разрывая тишину рокотом колоколов, зовущих к вечерне, утопал в душном смоге торфяных печей, вошедших в последнее время в моду. Город из сумрачного базальта и старого дуба, из нерушимой веры и постыдной нищеты. Один из крупнейших океанских портов Алмарской Империи, он был прекрасен издалека, но, как и многие города дряхлой державы, при взгляде вблизи обнажал гнилое нутро.
   Шлюпка ткнулась округлым лбом в сваю причала. Звуки, запахи и тяжелый ночной туман окружили капитана. Окованный бронзой сапог Магнуса ступил на скользкие доски причала.
   Из ночного морока и тусклого света портовых фонарей соткалась изящная фигура. Плавно ступая по старому дереву, она приблизилась к капитану.
   - Приветствую, благословенный капер! - голос был неожиданно сильным и хриплым, порченым табаком и знаменитой алмарской медовухой.
   - Мир тебе, сестра, - последовал чуть запоздалый ответ.
   Перед Хаттоном стояла одна из славных, но печально славных Покаянных сестер, адептка или даже высокий чин женского боевого ордена. Она сильно отличалась от прочих благочестивых монахинь этого ордена, начиная от сшитой, чтобы подчеркивать все достоинства фигуры рясы с вырезом и разрезами на бедрах, заканчивая бесовским блеском разноцветных глаз и насмешливой ухмылкой красиво очерченных губ. Но ошибиться было нельзя, тому порукой наполовину бритая голова и священное оружие - цепь и короткий меч, благословленные против врагов церкви, нежити, демонов и созданий Пучины.
   - Его святость желает видеть тебя, - продолжила речь монашка. - Речь пойдет о ереси.
   Алмарская империя была старейшим из молодых государств южного архипелага Гольвадия, от ее основания велось летоисчисление нового времени, наступившего после эпохи Черного Неба, когда именно священная армия и железные когорты кайзера повергли в прах Звездную Конфедерацию архичернокнижника Виттуса Мальгвезийского, рассеяв его легионы нежити и вновь вернув надежду истерзанной своей земле. Не считая Героики, лежавшей под защитой богоравных воителей и Гартарудокия, владевшего секретом Великого Пара, Империя была самым могущественным государством Юга, ее армия и флот много превосходили силы прочих соседей. Но венец величия этой державы был погребен под гнетом вечной междоусобицы, где с одной стороны возвышался трон Кайзера, а с другой сиял небесной чистотой престол Архиепископа. Вечную борьбу между церковью и монархом поддерживали со стороны императора аристократы, почитавшие себя опорой самодержавия, с другой же стороны купечеством, предпочитавшим платить десятину, вместо таможенного крохоборства и налогов на богатство. Этот конфликт, подстегнутый тлеющей ненавистью меж благородными победителями алмарами, создавшими своими клинками империю, и благочестивым народом бригланов, взваливших на свои плечи поддержание жизни страны, уже многие столетия препятствовал возвращению истинного величия могучей Империи. Аристократы глумились над церковью и ударялись во все тяжкие, игнорируя даже рамки приличия, церковники позорили их с амвона и грозили вечным проклятием, простой же народ вынужден был лавировать меж двух этих полюсов, терпя ущемления и от тех и от других. И все же империя жила, несмотря на склоки, коррупцию и мятежи.
   - В ходе шестимесячного рейдерства волей Единого "Благочестием", под моим командованием, по каперскому патенту Архиепископа, было захвачено шестнадцать больших и малых судов, получена добыча, посредством изъятия ценностей и выкупов, в размере шестисот тысяч в золоте, меди и серебре.
   Голос Магнуса, густой и сильный, мощным эхом звучал под сводами жилого помещения мортрихтского собора Бога-Защитника, он был подчеркнуто сухим и чопорным, капитан до сих пор злился за беспардонный ночной вызов посредством развратной монашки, без должной подготовки и организации. Подобное отношение претило чести и званию уважаемого и уважающего себя капера.
   Большинство жителей Гольвадии поклонялись Единому во Многих Ликах Светлому Богу. Для каждого сословия, народа, профессии или силы природы у Единого имелся свой Лик, он был многообразен. В Империи - колыбели этой веры, поклонялись пяти Великим Ликам - Жнецу, Созидателю, Властителю, Воину, Творцу, а также множеству средних и мелких ликов. Одним из самых уважаемых средних Ликов Единого был Бог-Защитник - он оберегал верных от гибельной скверны, его именем вершилась инквизиция. Сейчас Хаттон Магнус давал отчет о своем разбойном вояже в храме Бога-Защитника, где располагалась резиденция епископа-инквизитора - его прямого начальника. Лунный свет заливал помещение белыми и красными дорожками через узкие окна, тьма сгущалась под высокими резными сводами, кабинет был просторен и почти пуст. На одном из немногочисленных предметов мебели - гостевом диванчике, лежа в развязной позе, играла бантиком с белым котенком благочестивая сестра Хельга, невероятно раздражая и отвлекая благословенного капера от рассказа.
   Хаттон массивным истуканом возвышался перед креслом епископа, на расстоянии десяти шагов, ему не было предложено сесть, да и некуда было. Епископ же не менее монументально застыл на своем месте, являя вид сумрачного внимания, чуть комичный от того, что кресло явно создавалось для человека несколько иных пропорций. Начальник и подчиненный являли резкий контраст - Хаттон был высок и массивен, широк в плечах, епископ, чье имя было Никкодемус Альвинсгейм или патер Никкодемус, был сухощав и жилист, одет в строгую сутану, белевшую накрахмаленным воротничком.
   - Оставим ваши деяния, благословенный капер, и возможные дипломатические скандалы, которые последуют за ними. В целом - хвалю. Слава для вас, достойная награда вашим людям, лишь не забудьте о церковной десятине.
   Наибольший контраст являли их лица. Лицо капера с крупными чертами, мощной челюстью, заросшей аккуратной бородой, крупным носом и пронзительными глазами, выдавало все эмоции Магнуса, как открытая книга. Костистая и худая, невыразительная, с уже наметившимся, провисшим вторым подбородком и серыми глазами, физиономия епископа была вечно бесстрастной и непроницаемой.
   - Славно. Скажите, Магнус, вы еще помните, какие бывают церковные преступления?
   - Ересь мысли, духа и дела, - без раздумий ответил капер. - Искажение, демонизация, чернокнижие...
   - Хорошо. Какая ересь страшней?
   - Ересь духа, по убежденности.
   - И чем ее наказывают?
   Из-под свода собора выпорхнула летучая мышь и, громко хлопая крыльями, бросилась прочь. Сестра Хельга отвлеклась от котенка, умильно обвившегося вокруг ее правой руки и, сорвав с бедра нож, почти не целясь, метнула. Последовал предсмертный писк и звук падения. Монахиня продолжила тискать пушистого зверька. Летучие мыши могли служили колдунам и врагам церкви.
   - Казнью, - голос капитана гулким эхом заметался под сводами, как недавно мышь.
   - При невозможности перевоспитания, - подытожил инквизитор. - А знаете, чем опасна ересь духа?
   - Я не привык, ваша святость, задаваться подобными вопросами, ересь суть форма греха гордыни, мой долг искоренять грехи, а не размышлять об очевидных причинах их вредоносной сути.
   - Изрядно сказано, Магнус. Но я вас все же просвещу. Ересь духа опасна тем, что исходит от ереси разума - злокозненной убежденности ошибающихся, в том, что они правы. Еретики оскверняют нас перед Единым, более того - любые еретические убеждения распространяются как лесной пожар или чума, находя червоточины в сердцах слабых духом. Дела и свершения подобных еретиков не просто грех - это мятеж. Мятеж против церкви, тех ценностей и культуры, которую воплощает институт святости, наконец - против самого Единого.
   - Могу я выяснить необходимость, что сподвигла вас, ваша святость, задавать эти вопросы? И давать подобные пояснения. Без сомнения, ценные.
   - Вы умны, Хаттон, я уверен - вы все уже поняли. Сегодня инквизиции не обойтись без вас и ваших людей. Вы нужны для борьбы с ересью.
   - Я и мои люди всегда готовы встать на защиту веры, по воле инквизиции и по приказу ее. Но в море. Я был уверен, что для борьбы с тьмой на землях благословенной Империи хватает гвардии Архиепископа.
   - Из всех правил, капер, есть исключения. А вам прекрасно известно - командование гвардией в городе находится под пятой мортиципатов, с которыми мы не ладим, - голос инквизитора стал мягким и добрым, будто он обращался к несмышленому ребенку. - А моих личных сил может не хватить для исполнения важной задачи. Более того - срочной задачи. Вас прислала мне сама длань Единого, так неужели вы отказываетесь исполнить его волю?
   - Нет, - капер склонил голову и осенил себя двуперстным кругом, прочертив святой знак в воздухе, как было принято, против часовой стрелки. - Но о каком деле идет речь? Я все еще теряюсь в догадках.
   - Славно. Тогда извольте исполнять. Оцепите своими силами притон светских буршей в Университетском квартале. Название - "Альфа и Омега". Сегодня, в ближайшие часы. На месте встретьте сестру Хельгу. Там располагается гнездо еретиков, совместными действиями, во славу Единого, оно должно быть разорено.
   - Так ли велика опасность? - Кустистые брови Хаттона взлетели вверх, он много слышал о студенческом вольнодумстве, но использовать отпетых головорезов "Благочестия" против обычных молодых бунтарей, это выглядело излишним.
   - Это нам и предстоит выяснить, - уверенно сообщил Епископ. - Сейчас я подозреваю лишь малую ересь мысли, по незнанию. Но дело требует тщательного расследования. Обеспечьте мне пленение еретиков, и мы вместе дознаемся правды.
   - Моими руками - ваша воля, - коротко поклонился Магнус.- Нет. Воля Единого.
   Он не мог позволить себе упустить шпильку в адрес начальника, который вел себя слишком вызывающе спокойно. Цинично.
   До рассвета, когда зрачки ночных светил потухнут, уступая место торжествующему Солейрису, оставалось еще не менее пяти часов. Два из них ушли на приготовления. Переодеться, поесть, и наконец, скрепя сердце - отдать приказ, отправить кровавых живодеров, абордажников боевого каперского судна, в сердце Университетского квартала, где в тихом неведении глодали гранит науки лучшие, а потому совершенно инфантильные молодые люди Империи.
   Сам Хаттон вышел с небольшим запозданием, не удержавшись и потратив время на пару кувшинов любимой медовухи. Он решил наверстать упущенное время, пользуясь знанием переулков Мортрихта, ничуть не изменившихся с его жестокого детства.
   Блуждая впотьмах, капер убедился в том, что город все же изменился, стал еще злее и бессердечнее к немощным обитателям его. В одном из переулков Хаттон встретил отвратительную сцену - двое оборванцев избивали старуху, пытаясь вырвать из сморщенных рук звеневший медью тощий кошель. Он подарил им легкую смерть. А пожилую женщину проводил до дома, потратив драгоценное время но, не имея сил поступить иначе.
   Одной из немногочисленных достопримечательностей Мортрихта, наряду с Собором Великого Жнеца и невероятных размеров кладбищем, за которым следили боевые монахи ордена мортиципатов, был Университетский квартал. Там кипели нешуточные страсти, а три университета - два светских и один духовный вели непримиримую идеологическую войну за интеллектуальное превосходство и тем самым за душу нации. А после тяжких часов глодания гранита науки утомленные бурши устремлялись в пивные, клубы, бордели и игорные дома, во множестве возросшие на благодатной почве. Это было самое веселое место города Смерти.
   Провожая благодарную старушку до дома, оказавшегося совсем не близко, Магнус чувствовал, что упускает нечто важное, его исподволь глодал червь сомнений. И не зря, легкое подозрение по мановению руки коварного чернокнижника обратилось мрачной уверенностью. Он опоздал.
   Толпа неистовствовала, в строго дозволенных рамках, волнуясь вспугнутым зверем, надо полагать, петухом или любопытной кошкой, она не пересекала границ дозволенного. Тому порукой была пехотная цепь, рассеянные по плутонгам морские головорезы надежно отделяли место действия - "Альфу и Омегу", от волнующегося сборища, то и дело стрелявшего в безразличных пиратов гневными тирадами и возмущенными вопросами, не заходя, впрочем, дальше.
   Несмотря на видимый порядок, вернее, минимум беспорядка в этом бардаке, Магнус с каждым шагом понимал, что дело пошло не так. Произошла какая-то ошибка. Фатальная. В воздухе пахло железом. Мерзкий аромат, он шел не от клинков и мушкетов, ни от портупей и доспехов людей Хаттона. Он шел "Альфы и Омеги", приземистого одноэтажного трактира со старомодной соломенной крышей и слюдяными окнами-квадратами, через которые пробивался тусклый свет умирающих ламп.
   Благословенный капер вошел внутрь, пол под ногами чавкал и имел неприличный бурый цвет. Тут произошла бойня, подкрепленная нечеловеческой силой и скоростью, даруемой Единым покаянным сестрам, для борьбы с врагами веры.
   Трактир был усеян телами - студенты и молодые преподаватели, каждый убит одним ударом, страшным, невероятно точным, бессмысленным ударом. По большей части люди из непривилегированных сословий - дети купцов, ремесленников, крестьян "счастливо" сумевших поступить на учебу. На них не распространялся Хабеас Корпус Санкта, правом на полную церковную процедуру суда в чрезвычайных условиях обладали только аристократы. Прочих Хельга имела право карать. Или миловать. Тел было три десятка.
   Оставшиеся нашлись в подвале, среди стопок исписанных листов, горки перевязанных бечевой книг и нескольких брошюр на дешевой бумаге. Избитые, но живые, прижавшиеся к дальней стене, подальше от страшной женщины, чьи волосы слиплись от крови, а одежда приобрела оттенок старого вина. Пачками листов, найденных неподалеку, Хельга "Кровь и кости" вытирала оружие. Вокруг нее медленно затухало золотое сияние, признак сильной веры и праведности.
   - Это было необходимо? - перехваченным горлом, глядя не на монашку, а на пятерых юных, богато одетых буршей и полного мужчину средних лет у стены, спросил капер.
   - Ты опоздал, а еретики оказали сопротивление, в моем присутствии оскорбили церковь. Я их судила, - пожав плечами монашка, изобразила на лице виноватую улыбку и встряхнулась по-собачьи, разбрызгивая алые капли с волос.
   "По волчьи", - подумал Магнус.
   Перебарывая отвращение, капер отвернулся, поднял с пола одну из брошюр "Святость в тебе. О чем умалчивают клирики". Название скорее для безобидного антицерковного памфлета. Проглядывая испещренные умными словесами белые страницы, он медленно подошел к пленным. Сзади по ступеням опасливо спускались абордажники.
   - Выносите улики, - весело приказала бойцам монашка. - Все в храм! Прямо к его святости Епископу!
   - Ты! Как тебя зовут? - обратился тем временем к невысокому, веснушчатому мальчишке в дорогих одеждах Магнус...
   ...Возможно, епископ и не ошибался - дети были из благородных семей. Высокопоставленных, влиятельных, способных при необходимости и наличии сильной идеи, перевернуть Империю. Но вся эта кровь...
   - А тебя? - взглянув на следующую "еретичку" Хаттон внезапно испытал острый приступ ненависти. Ненависти к церкви и себе. Она не была красива, смуглая, черноволосая, тощая и нескладная, не изжившая еще всех детских "локтей и коленок", в целомудренном платье под горло и без украшений. Но у нее были потрясающие глаза цвета морского дна, в которых горела затаенная сила, и тонкие губы, сжатые, но не дрожащие, как у остальных.
   - Герда. Герда ван Монхольд. Я готова во всем сознаться, если остальных отпустят.
   Капер лишь покачал головой. С неожиданной яростью он обрушился на единственного взрослого в компании - тучного мужчину с залысинами в одежде университетского профессора. Мужчина лелеял в руках разбитое пенсне, похоже, искренне сожалея о потере, а по ступеням сверху в подвал текла кровь.
   - А тебя! Тебя как зовут? Как зовут тебя, гнилая ересь? Человеческая гнусь!
   - Я Ольбрехт ван Томмельбаум, господин Магнус, - спокойным и размеренным голосом, как на лекции произнес человек.
   "Не может быть"! Вновь покачав головой, капер резко развернулся и ринулся прочь из этого наполненного страхом и пылью подвала. Хотелось воздуха, воздуха и неба. Ольбрехт ван Томмельбаум был одним из самых известных ученых Империи - инженер, естествоиспытатель, геолог и географ, математик, геометр и автор сотен научных очерков, которые ценили даже высокоразвитые инженеры Великого Пара, гартаруды. Ольбрехт всегда собирал вокруг себя самых талантливых, трудолюбивых и умных студентов, читал им лекции вне университета, проводил диспуты, оберегал как свою семью. Такие ходили слухи. И если им верить, от клинка и цепи безумной фанатички не более получаса назад пал цвет имперской науки.
   За спиной у капитана раздалось:
   - Этих в кандалы и в собор инквизиции. И если хоть один сбежит... Я вами буду ооочень недовольна, - нарочито нежный голосок Хельги звучал противнее скрипа ногтем по стеклу.
   Хотелось выть. Хотелось сорвать с лица кожу. Хотелось сбросить массивный, давящий круг Единого и топтать его ногами. Хотелось в море. В море, найти там фрегат Адмирала или корвет "Клоуна" и сдохнуть в неравном бою. Лишь бы прочь из этого города. Города, в котором из-за угольных облаков даже не видно неба. Впрочем - хорошо, что не видно, там, в небе, лишь ухмыляющийся Хас, холодная Лунная Леди и безразличные звезды. Хотелось, но хотелось человеку, а Хаттон был благословенным капером.
   - Строй людей, давай городское каре, и чтоб ни выстрела без приказа - все же на родной земле. Будем конвоировать, - почти шепотом отдал приказ Магнус, но его боевой офицер был опытным и тертым, тут же бросился исполнять.
   Трижды во время движения до места назначения, каре пытались становиться - возмущенные произволом родственники посылали против пленителей их близких городскую стражу, войска гарнизона, даже вооруженных аристократов. До боя так и не дошло. А как только еретиков спустили в подвалы, в самое нутро собора Бога-Защитника, Хаттон рванулся вверх, в кабинет человека, истинно ответственного за бойню.
   - Как? Как вы допустили, отче?! Градес меня побери!
   - Не поминай имя дьявола всуе. Должное свершилось. Пути Единого неисповедимы, а сестра Хельга знает их лучше нас с тобой. Ты видел вокруг меня золотое сияние? А вокруг себя? То-то же.
   Лишь немногие истинные священники Единого умели творить чудеса. Да, каждый истинно совершал чудо, волей Его во время таинства посвящения, но затем многие сходили с пути и утрачивали истинную святость. Путь веры был тяжел, немногие могли осилить посты, молитвы, воздержание, но многие даже без чудес оставались полезны Храму. Никкодемус был из таких - он как никто умел эффективно организовать работу инквизиции, снизить расходы, обеспечить стопроцентную отдачу затрат. И потому Архиепископ и Кардинал Бога-Защитника закрывали глаза на некоторые вольности несвятого отца - бордель ддля собственных нужд, который он соорудил в монастыре для проштрафившихся сестер господних, дворцы, которые строил на сэкономленные средства, и иные прегрешения, вроде неравнодушия к мальчикам из хора. Епископ был полезен и умел делиться. Хаттон был прекрасно осведомлен о грехах начальника, но Епископ умел быть очень надежным союзником для пирата, до сего дня.
   - Я вижу одно - гибельные силы грозят нам со всех сторон, на суше и на море, а меня отправляют хватать детей! Детей, которых вместо борьбы с чернокнижниками, режет Покаянная сестра!
   - Твой гнев, Хаттон, исходит из скудоумия. А оно проистекает из недостатка почтения и неспособности увидеть всю картину. Впрочем - сегодняшняя ночь, ее остаток, расставит все по своим местам. Если еретикам нечего скрывать - их вновь благосклонно примут в объятия церкви. Если же они как-либо проявят свое нутро, изъеденное гнилью сомнений, значит, все сделанное будет по воле Его. Да к слову - для их охраны, до утра, мне понадобишься ты и твои люди.
   - Как будет угодно, патер, - рявкнул сдавленным от ярости горлом капер и покинул кабинет.
   Ранним утром собор Бога-Защитника штурмовали, "еретиков" пытались отбить, обеспокоенные родители благородной молодежи и высокое руководство университета были возмущены самоуправством церкви. Инквизиция не имела права хватать аристократов без веских улик и, более того, устраивать бойню в городе они тоже не могли. Без веских оснований.
   Хаттон Магнус не участвовал в бою, у нападавших, разряженных в плащи и маски, но выдававших своими действиями бойцов городской стражи и гарнизона, даже несмотря на поддержку магов-аристократов, не было шансов против закаленных ветеранов капера и элитной охраны инквизитора, в которую входила и Хельга.
   Потому капитан просидел все утро в уединенной келье, куда не доносились звуки выстрелов, он читал. Читал брошюру с потешным названием.
   "...Посему было установлено, что святость является прямым следствием человеческой природы, ни от обрядов, ни от таинств не зависимой, а лишь от чистой, незамутненной веры исходящей, коя форму может принимать самую свободную, не отягченную митрой и кадилом. Из чего следует: Примо - святость есть неотъемлемая функция человеческой природы в равной степени дарованная каждому, без деления на сословия и признаки... Кватро - именем означенных положений становится очевидно, что созданная клириками картина мира ложна, и корнем своим имеет зло мистификации, направленной на установление царства лжи и террора, и лишь освободившись от оков сутан и инквизиций сумеет человек взять судьбу свою в свои руки, обрести свободу и не зависеть ни от кого в вопросах постижения мощи Единого, борьбы с гибелью и обретения Божьей Благодати..."
   Штурм собора Бога-Защитника стал актом открытого святотатства, уверив всех, желавших увериться, в виновности захваченных еретиков.
   Епископ-инквизитор превратил расследование по делу "еретиков Альфы и Омеги" в масштабное действо, всепоглощающий спектакль торжества благочестия. Публичные процессы, куда пускали всех желающих, где с кафедры выступали ученые-богословы, зачитывали избранные, вырванные из контекста труды "архиеретика" Ольбрехта ван Томмельбаума, разоблачая в них черные замыслы и подрыв устоев, посягновение на столпы общественного порядка. Пытавшегося оправдаться ученого и его студентов затыкали тычками и насмешками, их допускали к трибуне лишь для того, чтобы полить грязью, выстебать их аргументы и потребовать покаяния. Но еретики не каялись.
   Им грозили, их пытали, их увещевали, но "благородные белоручки" стояли на своем, отказываясь признать ложным даже букву, даже отдельное слово из "Трактата о вере", ставшего основой того памфлета, что читал Магнус, читал и перечитывал темными ночами, весь месяц, пока шло разбирательство. Дело шло к костру. Нет, не такого финала хотел Альвинсгейм, но выбора не оставалось. Либо он сожжет еретиков, либо их мысли, будто ядовитые миазмы, просочатся за стены тюрьмы, отравив слабые души паствы. Инквизитор хотел прилюдного покаяния, слез раскаяния от похудевшего и осунувшегося, истерзанного профессора, крика "отрекаюсь" из молодых, истерзанных удавкой глоток студентов. Но впереди маячил лишь столб дыма и багровое пламя к небесам.
   За день, до назначенной экзекуции Хаттон Магнус спустился в темные подвалы, их охраняли, перебарывая отвращение, его люди, такие же проклятые, как и он сам. Пройдя мимо ряда чугунных, источенных временем и сыростью дверей, массивным ключом он отворил тот, за которым скрывалась Герда. Она лежала на прелой соломе, среди вони и гнуси глубокого застенка, еще более похудевшая, изможденная, но сохранившая блеск силы в глазах и упрямую твердость губ.
   - Я прочитал, - произнес Хаттон, входя. - Там хорошо написано. Мудро. Но неужели оно стоит того, чтобы умереть? Эти слова. Эти буквы. Я не знаю, сколько в них сути. Но они не стоят мук, и не стоят костра. Церковь милосердна...
   - Глупыш, - произнесла девушка, улыбаясь. - Бедный, наивный, бородатый глупыш. Такой большой, и такой маленький. Не хмурься.
   В ее глазах сияла бездонная даль. И обреченность.
   - Стоит. За них стоит умирать. Страдать. Терпеть. И гореть. Мы станем пеплом. И они вдохнут этот пепел. Почувствуют, узнают. Поймут - что есть эта церковь. И эти священники. И этот Бог. И увидят путь, где нет соборов, сутан, штыков и костров. Путь к свободе. И чистому сиянию истинной веры.
   Бездонная глубина ее глаз смотрела прямо в душу, заскорузлую от ржавчины и крови душу благословенного капера. Бездонная глубина сочувствовала ему, неспособному понять истину. Оловянному солдатику со штандартом Архиепископа, навсегда пришитым к судьбе.
   И была ночь, и было шесть костров, и черный столб дыма, уходящий к небесам, сливающийся с угольными облаками над Мортрихтом, городом Смерти. И был в тех кострах шакалий страх епископа, не посмевшего провести сожжение перед толпой. Он хотел дать людям урок, но боялся, что урок кто-то испортит. И потому костры горели ночью, в конце фиратонакреша, месяца поминовения мертвых кораблей, на огороженном пустыре, где были лишь иерархи церкви. А среди иерархов - молчаливый глава мортиципатов в глухом балахоне и маске-черепе, живущий, по слухам, волей своего Бога уже двести лет, Сенион "Жнец" - он и прочие, молчали, пока шел громкий процесс, молчали, пока шли пытки, молчали, пока чужую правду с кафедры втаптывали в грязь, молчали, пока неистовствовала толпа. Молчали, но не одобряли. И лишь сейчас, вступив в права над еретиками, Сенион произнес, выразив Никкодемусу свое презрение:
   - Отказываю в упокоении, - и указал латной перчаткой с крючковатым когтем на костры, позволив родиться в сердце инквизитора страху, о загробном мщении.
   Но пока пылали костры и сладко, тошнотворно пахло горелым мясом, Хаттон, бывший там же, подошел к Альвинсгейму и спросил:
   - Почему так? Так было нужно? - и голос был пустым, тусклым.
   - Я расскажу тебе правду, мирянин Хаттон, только здесь и сейчас, - в голосе инквизитора впервые звучали эмоции. - Есть ересь духа, и она исходит из ереси разума, разума, который мечется в клетке своего бессилия, стремясь, теша свою возвышенную гордыню, добиться перемен и передела. Даже если перемены эти, как водится, идут рука об руку с великой кровью. Этот разум точит дух гордыней, и так рождается безумное, темное вдохновение. И разум выплескивает из себя ублюдочное дитя - идею. И та идея повествует, как разрушить мир. И на костях создать прекрасный новый. Ты слышал о чем-то прекрасном, что стояло бы на костях, Хаттон?
   - Но эти мысли, они столь верные, столь чистые, - чуть заикаясь, произнес запутавшийся капер. - Вера, для всех.
   - Воистину, Магнус, - продолжил хитрый иерарх. - Вера для всех. Вера для всех - это как богатство для всех. Раздай всем золота поровну, и что получится? Скоро те, кто хитрее, сильнее или лучше умеют договариваться ограбят слабых, одиноких и безвольных. Богатство просто переделят. Знаешь ли ты, что произойдет, если чудеса начнет творит каждый? Настанет бессилие - не будет авторитета церкви, не будет ее могущества и связи тех институтов, что она порождает. Что есть церковь Хаттон? Отставим прочь очевидное - надежду, моральный ориентир, традиции, культуру. Но церковь это еще и сила - боевые ордена встающие грудью на защиту мира от гибельных сил, благословенные каперы оберегающие моря от скверны Пучины. Те же мортиципаты, упокаивающие нежить оружием и молитвой. Знаешь как тяжело стать монахом? Умалять греховные стремления плоти, посвящать дни молитвам и благочестивым стремлениям, укреплять тело. Кто станет делать это добровольно? Без авторитета и да - принуждения. Необходимого. Станут единицы. А единицы не выстоят против множества. И придут демоны, чернокнижники, вновь просочится в души хаос, который мы с таким трудом обарываем даже сейчас. Вот каким будет общество веры для всех. Чудес для всех. Оно будет бессильным. Не будет в нем ни порядка, ни гармонии, лишь свобода. Сам понимаешь какая свобода. Оставим это. Костры вот -вот прогорят. У меня есть для тебя еще новое задание...
   - Моими руками - ваша воля, - лишь смог произнести капер. Он больше не вспоминал бездонные глаза, круг Единого вновь уверенной тяжестью повис на груди.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"