«Дневник воспоминаний» (10.03.2023)
        Картина Копотина


        Слушал днём передачу по нашему коми радио, где беседовали две мои давние знакомые — радиожурналистка Галина Ведерникова и коми поэтесса Галина Бутырева. Разговор у них шёл о культурной и общественной жизни в сёлах Удоры, то есть Удорского района Республики Коми (Бутырева — уроженка этого района). Упоминались там и картины разных художников, бывавших (или, наоборот, не бывавших) на Удоре. И у меня вдруг опять пошли воспоминания...

        Было это, когда я учился на втором курсе университета (на отделении биологии Сыктывкарского университета). Так получалось, что стипендии я чаще не имел, поэтому, хоть и жил ещё с родителями (но уже взрослый ведь, тем более — после армии), постоянно приходилось где-нибудь подрабатывать. А на ту пору мне подвернулась работа, которую, наверно, можно считать лучшей в моей жизни, — ночным сторожем в Художественном музее (он тогда находился не в здании нынешней Национальной галереи Республики Коми, а в другом месте — на ул. Коммунистической, дом 6, где сейчас Отдел природы музея, а в пору моего детства там вообще был магазин спортивных товаров). Из минусов был только один (и то — по моим уже теперешним представлениям — весьма относительный «минус»): с момента закрытия музея, когда из него уходили последние сотрудники, я оставался в нём совершенно один и до его открытия был совершенно изолирован ото всего мира. Даже замки я не сам закрывал, а снаружи закрывал кто-то из ответственных работников. Ну ещё небольшое неудобство — спать приходилось на простом диванчике, зато спать можно было преспокойно, это совершенно не возбранялось. Как мне объяснили, собственно я и не был «сторожем», то есть тем, кто именно «сторожит». Музей был настолько под охраной милиции, что дополнительный сторож и не требовался. Специальный же человек нужен был лишь для того, чтоб, если в отделении милиции вдруг сработает сигнализация и оттуда, ещё прежде чем успеть приехать, — позвонят, спокойно ответить им, что всё в порядке, и просто проверить, хорошо ли притворены фрамуги и целы ли окна. Так что спать можно было сколько хочешь. Но столько времени спать ведь и не будешь. Поэтому я сидел в специальном бытовом помещении, где днём работники музея, видимо, пили чай. А там же стояли и шкафы, и были эти шкафы — с книгами по искусству, с художественными альбомами...
        Тут надо ещё отметить, что среди «минусов» той моей работы был ещё и такой — я не мог ни с кем даже по телефону поговорить. В первый же вечер (видимо, ещё не совсем поняв инструкции или что-то прослушав) я взялся было за телефонную трубку и, не успев даже начать набирать номер, вдруг услышал в ней приятный женский голос: «Алло! Отделение милиции слушает». То есть телефон там напрямую — и главное, сразу, даже номер набирать не надо, — выходил на милицию. Досадовал я лишь минутку — оттого, что, оказывается, не могу поговорить даже со своей тогдашней подругой. Потом успокоился и понял, что даже это уже не будет мешать мне проводить время с пользой. То есть — что могу либо спокойно заниматься своей университетской учёбой (что, думается, было маловероятно), либо... приобщаться к искусству.

        Конечно, просмотрел, пролистал все доступные в том помещении книги и альбомы. Особенно рад был большому альбому с репродукциями картин Ильи Глазунова. Этот художник был мне интересен уже и до этого, я и прежде видел какие-то из его репродукций (одна из них, видимо, из тогдашнего журнала «Огонёк», висела у меня дома в моей комнате, очень она мне нравилась — портрет какой-то женщины), а тут — целый альбом! Сами художники — этого товарища не любят, я знаю (знал, кажется, и тогда), но я-то — не художник, у меня вполне может быть хоть и дилетантское, но какое-то своё личностное восприятие. Вот и листал-перелистывал этот альбом. (Наверно, именно в этом альбоме я много раз смотрел на репродукцию картины Глазунова «Умирающий», которая рождала во мне много мыслей и которую до сих пор хорошо помню; кажется, я о ней в каких-то из своих записок уже упоминал. Впрочем, сейчас — а я нашёл её — эта картина меня уже не трогает, совсем. Сейчас я вижу и знаю о жизни уже гораздо больше, чем находил когда-то в этой картине). Ну а также заглядывал и в другие книги. А ещё — просто выходил в музейный зал, где были выставлены картины наших местных художников. Второй этаж, с картинами художников прошлых столетий, закрывался на ночь и от меня тоже, а по залу первого этажа я мог бродить свободно. И, естественно, — спокойно разглядывать висящие там картины. Ну с той, может быть, оговоркой, что делал это во второй половине ночи, когда у нас уже становилось светло, потому что электричество включать нельзя было — это понятно. Но время тогда было, видимо, уже весеннее, так что светало у нас рано.

        И вот больше всего я любил смотреть на одну картину. Она одна меня сильнее всех привлекала. Собственно, я только её с тех пор и запомнил. Это была картина сыктывкарского художника Анатолия Копотина, называлась «Портрет жены». На ней была молодая женщина, ждущая ребёнка. В полупрозрачном пеньюаре, сквозь который проглядывались линии большого округлого живота, она была очень красива. В ту пору я много на неё смотрел, а вот с того времени, когда уже ушёл из музея, — больше ни разу не видел (сегодня опять попробовал поискать в интернете — без результата).

        А после того как вспомнилась эта картина, начало сегодня вспоминаться и разное другое. Например, то, как я не раз говорил (самому себе или кому-то), что самая красивая женщина — это беременная женщина. И мне почему-то представлялось, что к такому ощущению, к такому восприятию я пришёл в уже относительно зрелом возрасте, в возрасте уже взрослой жизни. Но вот же, выходит, что уже и в ту пору, когда мне было двадцать один или двадцать два, — думал так же. То есть что женщина с большим округлым животом, женщина, носящая в себе будущего ребёнка, — это всегда что-то очень красивое и притягательное. При виде чего я всегда (например, просто встретив на улице или увидев в автобусе) испытываю какую-то внутреннюю радость. Всегда. Так что, видимо, у меня тогда уже было именно такое восприятие.

        Тут же и вспомнилось, что я хоть и не художник и рисовать не мог, но фотоаппарат у меня когда-то был же. И вспомнилась одна сделанная мной фотография: жена (уже не художника, а моя, с которой мы тогда жили), причёсываясь (в руке, помню, расчёска с ручкой), стоит полубоком на фоне завешенного тюлем окна, тоже в полупрозрачной, пропускающей свет ночной одежде и тоже с большим округлым животом. И вспомнил, что мне эту фотографию непременно хотелось иметь большую. И что я купил тогда фотобумагу самого большого формата, соединил четыре листа и сделал на них одну большую фотографию — до того она мне нравилась. Потом этот наивный фотопортрет несколько лет висел на стене у окна же, где в какой-то момент в пронизывающем свете стояла, причёсываясь и глядя в это окно, будущая мать моих дочерей...

        Вот такие воспоминания.

        А потом ещё вспомнилось, как уже совсем недавно, кажется, в самом конце прошлого года, в музее, в том же здании, где я когда-то работал, была организована встреча читателей с двумя молодыми сыктывкарскими поэтами, авторами журнала «Арт» (отмечавшим тогда какую-то круглую дату), сходить на которую мне предложила та же Галина Ведерникова (она там, видимо, делала запись для очередной своей радиопередачи). Причём встреча была как раз в том зале, где я когда-то — уже больше сорока лет назад — мог спокойно бродить ночью (то есть очень ранним утром) один и сколько угодно спокойно смотреть на понравившиеся мне картины.
        И вот сидел я там среди зрителей, слушал наших молодых поэтов, а сам больше глядел на то место, где когда-то висела моя любимая картина — «Портрет жены» Анатолия Копотина. Это, если смотреть из зала, — метрах в трёх-четырёх правее двери, ведущей в подсобные помещения музея, где я когда-то пил чай, листал альбомы и просто спал. Эти воспоминания — о когда-то висевшей там картине и о том, как часто я на неё смотрел, — были мне приятны. И грели намного больше, чем, к сожалению, то, как проходила та поэтическая встреча. Ну взять хоть такой момент. Было объявлено, что авторам можно будет задавать вопросы. И у меня один хороший вопрос вертелся на языке (я был уверен, что он очень понравился бы нашим авторам, потому что помог бы им раскрыться в чём-то важном для них). Но задать его не удалось. Времени оказалось не так много (много его отняли — или просто заняли — исполнители песен под гитару). А когда пришла пора «вопросов», меня успели опередить с совершенно глупым и совершенно казённым, что называется «для галочки», — только чтоб что-то спросить (видно было, что в основном слушатели, кроме нас с Галиной Вениаминовной, были специально приведёнными учащимися), — вопросом: «Когда вы написали своё первое стихотворение?» Никогда не поверю, что задавший этот вопрос весь вечер сидел и только о том и мечтал, чтоб узнать, когда же именно было написано первое стихотворение... Ну поэты, конечно, как-то ответили, да на том наша встреча (платная притом!) была объявлена закрытой. Так мне и пришлось уйти не солоно хлебавши. То есть — не спросивши. То есть — не успев хорошо поддержать авторов настоящим, а не казённым, вниманием к ним самим и к их творчеству, поскольку ответ, который мне хотелось услышать, касался того, чтó мной у них уже было прочитано и авторское отношение к чему действительно интересовало.

        Да, вот такие воспоминания. Вот такая вот череда этих воспоминаний и мыслей...

        10 марта 2023 г.



        _____________________

        И — небольшой (но есть подозрение, что необходимый) ПОСТСКРИПТУМ.
        Долго не решался выкладывать эту запись. И вот по какой причине. Конечно, когда я это записывал, тогда же и делал попытку (уже далеко не первую) попробовать найти эту репродукцию в интернете. И опять безуспешно. Оттого и сомнения: а верно ли подсказывает мне моя память? Не перепутала ли она что-то? Может быть, когда-то давно уже, потому что эту картину «Портрет жены» работы Анатолия Копотина я давно пытаюсь и пытаюсь найти — и никогда не нахожу. На днях был в Национальной библиотеке, перелистал два небольших альбомчика этого художника, и опять — такой картины там нет. Больше того, сам стиль Копотина по тем репродукциям, которые я вижу сейчас (а многие мне знакомы и по прежним, уже моим «послемузеевским» временам, так что достаточно узнаваемы), — совсем не напоминает мне ту полюбившуюся мне картину, тот портрет женщины, касающейся ладонью своего округлого живота. Та картина написана по-иному, даже палитра другая. В чём загадка?
        Вот я и стал думать, что, может, просто моя память так меня подводит и та картина была картиной какого-то другого художника? (Хотя мысль моя против этого сильно протестует). Поэтому закончить эту запись я хочу всё же такой оговоркой: если моя память мне действительно изменяет, то и прошу учитывать, что эта запись из моего дневника воспоминаний — не искусствоведческая работа о художнике, а — именно о ней, о моей памяти, о том, чтó и как она хранит в виде моих воспоминаний. А хранит она, и периодически подаёт мне в виде воспоминаний, — именно то, о чём я здесь написал.
        2 ноября 2023 г.