Cored : другие произведения.

Темный город

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мрачный триллер с элементами мистицизма и абсурда. Что делать, если над твоей головой сгущаются тучи и тебя затягивает в спираль непонятных, не поддающихся логике событий? Попытки понять, по чьим правилам идет игра, завершается крахом. Чуждая реальность стоит за каждым углом, заманивая тех, кто не умеет сопротивляться жесткому излучению "передатчика", вживленного прямо в человеческое тело...
  1
  
  Я растворяюсь. Растворяюсь в окружающем, как соль в кипятке. С каждым разом все тяжелее выделить себя на пестром покрывале дней, найти нужную ячейку, вставить нужный ключ в соответствующий замок. Последовательность событий распадается на фрагменты, перемешиваясь. За всем этим ускользает основной алгоритм. Музыка с перепутанными нотами - уродливая, хромая, визгливая карга, терзающая уши кривыми желтыми зубами. Распад, диссимиляция. Кусочки паззла абсолютно одинаковы. Черт возьми, ни единой зацепки! Как только пытаешься вдуматься - зыбкая картина тут же снова разбивается вдребезги. Она таится на границе видимого, как что-то, что улавливаешь краем глаза. Почувствовать в общем и целом можно, а разложить по полочкам - никогда. Самое обидное, что все усилия не то, чтобы напрасны - они просто излишни. Город растворяет и мысли тоже. В зародыше. Мы - рыбы, плывущие в мутной воде ровными, сбитыми косяками. Течение подталкивает, железные стенки не дают свернуть в сторону. Впереди мерцает разбавленный электрический свет... Рыбы не думают, что ждет их там, впереди. Все равно сзади ничего нет. Нечего вспомнить, не о чем жалеть. Холод останавливает кровь желаний. Вытаращенные зрачки направлены на бледное мерцающее пятно...
  
  2
  
  - Какая скучища! - протянула Людка, складывая ладонь ковшиком и обозревая свои ухоженные ногти, блестевшие розовым лаком. В пальцах другой руки она держала пилку.
  - И не говори, - отозвалась Даша. Она резалась в пинболл с выключенным звуком. Похрустывала клавиатура. Из-за монитора торчала только ее макушка с деревянной заколкой в черных волосах.
  - Как тебе не надоедает? Я уже на все эти пауки и косынки смотреть не могу, - пожаловалась Людка. - Хоть бы эти козлы програмисты свои игры разрешали ставить... Так нет же. Ни тебе инета, ни аськи.
  - Работай, - сказала Даша из-за монитора. - Трудись в поте лица. Набивай кредитный портфель.
  Людка фыркнула. Фыркать у нее получалось замечательно. У нее был красивый, четко очерченный рот. Сиськи - еще лучше. Бьюсь об заклад, ухажеров ей приходилось отгонять хлыстом. К ней наверняка липла всякая шваль, однако людкины мечты и цели ясно отражались на ее милом личике. Она любила себя и свое тело и знала, что когда-нибудь дорого его продаст. Найдет наконец-то состоятельного мужика и свалит отсюда к чертовой матери. Она даже не разменивалась на такую дешевку, как случайный секс. Я проверял.
  - Набьешь тут... - скептически протянула она, оглядывая пустынный магазин. - У тебя сколько было позавчера? Трое?
  - Двое.
  - У меня трое за два дня. Оформила только на одного.
  - И то хлеб, - сказала Даша. Она была девушкой более практичной. У нее имелся постоянный парень, и дело помалу шло к свадьбе.
  - Да щас... У нас же отчисления в зависимости от регулярности взносов. Черт его знает, будет ли он платить. Приходится заносить всех в телефон и за свой счет звонить, напоминать. "Уважаемый господин Жлоб, я сотрудник банка, тра-ля-ля, не забыли ли вы, что до погашения очередной проплаты осталась неделя? Спасибо-пожалуйста, бла-бла..."
  - Ужас, - сказала Даша с досадой, пропустив шарик между флипперами.
  - А тебя же вчера не было. Пришел парень. Стиралку хотел. Сфоткала его. Добро ему дали, но он отказался в итоге. На проценты высокие сослался. Зубы скалил полчаса, очаровывал типа. Нищеброд, но симпатичный. Смотри.
  Людка повернула монитор с фоткой набок. Даша оторвалась от игры и сощурила глаза.
  - А с чего ты взяла, что нищеброд?
  - Богатые кредитов не берут. На стиралки...
  - Так может, он знакомиться ходит!
  - Значит, вдобавок еще и лузер...
  Я лениво слушал их треп, устроившись за стойкой администратора, словно сова в дупле. Ходить по залу не хотелось. Предлагать товар было некому, красть, собственно, тоже. Между стеллажами с мясорубками и блендерами ошивался лысеющий мужичонка в вытертой кожанке, потирая подбородок пальцами и горестно вздыхая. Очередной семьянин-неудачник с дырявым карманом. Типичная "жертва" моих кумушек, вот только им тоже было начхать на одинокого клиента за десять минут до закрытия. Особо умные отпросились еще с обеда. Я сейчас был и за менеджера, и за кассира, и за админа.
  Так и не получив ни консультации, не предложения оформить беспроцентный кредит, заморыш испарился. Хлопнула дверь. Свет дневных ламп мерцал сквозь засиженные мухами плафоны.
  - Все, надоело, - объявила Людка, срывая зеленый галстук (и кто там у них придумывает такую дебильную форму сотрудникам?). - Я сваливаю.
  - Девять минут, - напомнила Даша, прокатывая шарик по "заправочной" полосе.
  - Да и хрен с ним. Пойдем, кофейку рубанем в "Венеции"? Денис проведет таблетку в пять часов, а в понедельник заберем. Да, Дэн?
  Я двинул плечами и неопределенно хмыкнул.
  - Что-то наш Дениска сегодня вялый, - сказала Даша, послушно выключая монитор.
  Людка захихикала над "вялым". Чувстово юмора у нее было что надо.
  - Сезонный авитаминоз, - буркнул я. - Валите уже.
  - С нами не хочешь?
  - Не-а. Лучше пива нажрусь.
  Девчонки быстренько набросили пальтишки, сложили добро в сумочки и, галдя, как стадо гусей, покинули зал с истинно пятничной прытью. Повисла тишина, нарушаемая только кваканьем включенного телевизора где-то в углу с видеотехникой. Я прошелся к двери, закрыл ее, вывесил красную табличку "ЗАКРЫТО". За стеклом сгущалась тьма... На запотевшем от дыхания пятне виднелись очертания моего лица.
  Я прошелся вдоль витрин, мимо столов с ноутбуками и флажками с логотипами банков. На спинке стула висел ядовито-зеленый лоскут... Часы высвечивали только 16:58, но я приложил "таблетки" поочередно к считывающим устройствам, завершил работу программ и вырубил компьютеры. Сунул ключи в карман. Оделся. В последний раз обвел взглядом помещение и щелкнул автоматами в щите на стенке. В 17:01 я уже закрывал стеклянные двери снаружи. Сигнализация включилась автоматически.
  Ранний вечер опутывал улицы серой паутиной. Светящиеся прямоугольники окон множились, как фосфоресцирующие простейшие на стенках каменного котлована. В стеклянном воздухе витал горький запах жженых листьев. Рабочий день заканчивался, и на дорогах прибавилось машин. Мелькали фары. Глотая сырость, я медленно поплелся к остановке.
  Было холодновато для прогулок. Каждый год - одно и то же. Осенью мы не желаем напяливать теплые шмотки, предпочитая трястись, как бродячие шавки, до самого снега, а весной таскаем пуховики и ботинки до середины апреля. Паримся, расстегиваемся, сдвигаем шапки на затылок, но не хотим одеться по погоде. Человек быстро привыкает, но крайне медленно отвыкает от всего, что связано с теплом и светом...
  Идти мне было некуда. Вернее, меня никто не ждал, но это ведь еще хуже... Я даже завидовал тому лысому придурку из магазина. Он хотя бы мог рассчитывать на теплую жратву и ласки супружницы перед сном. А моя мнимая свобода в итоге сводилась к выбору, где налимониться - дома или в баре. Когда я впервый раз осознал, какое дерьмо моя жизнь? Это происходило день за днем, незаметно, как напоняющийся по капле сосуд. Пока в конечном итоге до тебя не доходит, что время упущено. Верные друзья - не больше, чем красивый оборот в ходу у бумагомарак. По крайней мере, мои годились только для редких попоек в честь дней рождения или очередной депрессии (и среди них хватало неудачников). Понятие "хобби" я презирал, считая, что мрачное созерцание упадка в любом случае лучше безмозглого коллекционирования фетишей с целью убиения свободного времени. Время! Оно медленно травило меня, усиливая концентрацию яда на дне какого-то внутреннего отстойника. Я одинаково ненавидел и этот город, и себя - в основном, за проклятую слабость, которая до сих пор держала меня в этой клоаке. От недели к недели решимость перевернуть свой мир таяла. Я чуял, что уже не гожусь для импульсивных поступков. Город подстраивал меня под свой сонный ритм. Я погряз в трясине из обывательской шелухи. Мегаполис убил бы меня за пять секунд. Подсознательный страх пригвоздил мою трусливую душонку раскаленным гвоздем к потрескавшемуся асфальту кривых улочек, обрекая на вечные муки от внутренних противоречий...
  Да, это был настоящий порочный круг. И разрывал я его единственным доступным мне способом. Обычно в пятницу во всех заведениях аншлаг, а мне сейчас меньше всего хотелось отмечать вместе со всеми поминки очередной рабочей недели, поэтому я выбрал альтернативнй вариант.
  Распахнулись двери автобуса. Придавленные пассажиры глазели на меня, как осьминоги, забравшиеся в утонувший кувшин. При том, что спереди царила давка, на задней площадке было абсолютно пусто. Я повернулся ко всем спиной, и уткнулся носом в стекло.
  Проспект Мира ускользал вдаль, сверкая огнями уличных фонарей. Вывески сменяли друг друга аляповатыми цветными пятнами. Над нами пронеслась черная громада моста. Выплевывая порции людей на остановках и помалу пустея, автобус катил вперед, иногда задерживаясь на светофорах. Не доезжая до конечной, я вышел возле супермаркета.
  Окончательно стемнело. На фоне окружающих подворотен маркет казался огромным хрустальным светильником, на который летела всякая мошкара вроде районного быдла, обожавшего пить пиво перед раздвижными дверями. Так что у крыльца понемногу собиралась толпа малолеток... Отходы системы образования травили матерные анекдоты, ржали ломающимися голосами и выдрючивались друг перед другом мобильными телефонами. Какая-то старушенция с пакетом "Эко" остановилась на секунду, с явным недовольством оглядывая сборище. Мне было плевать. Я протиснулся мимо гопников и ступил в продуктовое царство. Штабели ящичков были все, как назло, закрыты. Супермаркет пользовался спросом. Единственный красный ярлычок виднелся в самом низу. Присев на корточки, я открыл ячейку и положил туда портфель со своим барахлом.
  Что мне нравится в супермаркетах - это возможность торчать в них до посинения, выбирая любую понравившуюся мелочь. Я надолго подвис перед стеллажом со спиртным. Пива уже не хотелось. Нужно было что-то порадикальнее... Поколебавшись, я выбрал поллитровую бутылку "Закарпатского" коньяка и зацепил с другой полки банку оливок. Докинул в корзину продуктов по мелочи, положил сверху пучок вялой зелени... Травоядный инстинкт заставлял с наступлением холодов вожделеть даже хилой магазинной петрушки. У самой кассы завершил пачкой "Контекса". Считайте, талисман на удачу. У меня не было постоянной подруги уже года два. Сегодня ее могла заменить только бутылка. Ха! Если бы еще суметь просунуть член в горлышко...
  Купив пакет (идиотская привычка, которая, втайне подозревал я, стоила мне в год целого состояния), я запихнул в него покупки и поволок к выходу. Двери мягко скользнули в сторону. Малолетки просканировали мою хмурую рожу.
  - Закурить не будет, дядя? - закинул удочку самый длинный, переросток-акселерат ростом выше меня на голову, но весивший килограммов сорок вместе с кроссовками. В пасти у хлыща болталась зажженная сигарета...
  - Не курю, - буркнул я, не вступая в длительные беседы. За спиной кто-то протяжно втянул сопли и харкнул.
  - Вот козлина...
  Я остановился. Настроение у меня сегодня было приблизительно на уровне унитаза, но тем не менее, оказаться растоптанным стадом сопляков мне не улыбалось. Замер я по другой причине.
  Недалеко от дверей стоял человек. Женщина. Что тогда привлекло мое внимание? Одежда ее мне совершенно не запомнилась. У нее было бледное лицо и намазанные ярко-красной помадой губы, что придавало ей сходство с насосавшимся крови вампиром. Она странно смотрела на меня - именно на меня. Конфликт с юными максималистами ее не интересовал. Внимательный, оценивающий взгляд. Белки глаз лихорадочно блестели. Я не успел ничего сообразить, как она шагнула в сторону и скрылась за углом.
  Что-то во всем этом было неправильное. По крайней мере, на незнакомых так не смотрят, а моя дырявая память до сих пор безмолвствовала по этому поводу... Я, как дурак, сделал несколько нерешительных шагов следом, но за магазином было пусто. Ветер шумел в спутанных кронах тополей. Какие-то рваные клочья облаков облизывали пятно луны над головой. Глухая неосвещенная стена казалась полотнищем в зловещем театре теней... На миг я вообще усомнился, что видел женщину с бледным лицом. Подсознание иногда подкидывает интересные штуки.
  В любом случае, я решил, что теперь мне точно не помешает как следует наквакаться. Желание стало настолько мощным, что я поставил пакет на землю, отыскал в нем бутылку, свинтил штуцер и сделал пару глотков. Температура внутри резко подскочила. Я утер слезящиеся глаза, чувствуя себя самодостаточным алкашом.
  В сгустившейся тьме родного микрорайона я поплелся по улице Строителей, следуя за уродливой трубой теплотрассы, ведущей вглубь человеческого муравейника. Как планктон на поверхности океана, впереди мелькали пятнышки фонариков таких же вечерних прохожих, ищущих вход (выход?) в кирпичный лабиринт...
  
  3
  
  Прошедший день выветривался из моей головы вместе с алкогольными парами. Я регулярно подкидывал в топку дровишек... Когда я вскарабкался по ступенькам на свой, последний этаж, мой внутренний барометр показывал отличную погодку. Против обыкновения, даже собачья вонь, изрисованные стены и заплеванный пол не вызывали приступов глухой безадресной злобы. Возможно, потому, что в подъезде перегорели почти все лампочки, милосердно скрыв темнотой убожество лестничных пролетов... Подъезды многоквартирных домов неизменно привлекают желающих погреться, поссать и уколоться. Давно пора было ставить домофон, но основной прослойкой (тухлой и вонючей прослойкой, надо признать) человеческого пирога были пенсионеры. Собирать деньги было некому, да и не с кого. Нищета сквозила изо всех дыр. Мне же было достаточно того, что я ежедневно закрывал за собой бронированную дверь квартиры. С соседями я не контактировал, и они отвечали мне взаимностью... Такие себе джентльменские отношения.
  Насвистывая, я пытался нашарить замочную скважину. Ноздри щекотал запах тушеной картошки, просочившийся откуда-то снизу... У меня тут же началось обильное слюноотделение, как у собачки Павлова. Естественно, на такой шикарный ужин мне рассчитывать не приходилось. Впрочем, у меня вдруг возникла мысль провести вечер за плитой. Приготовить что-то монструозное из всего, что завалялось в холодильнике. Почему нет? Иногда во мне просыпались невостребованные таланты, вроде тяги к кулинарии...
  В общем, войдя в свое затхлое жилище, я сразу же направился на крошечную кухню и принялся греметь кастрюлями. Отопление еще не включили, и квартирка напоминала сильно заброшенный могильный склеп, однако, когда я раскочегарил все конфорки и духовку, дело пошло на лад.
  На кухне я провел часа два, время от времени прикладываясь к бутылке и вылавливая из банки оливки, фаршированные какой-то соленой дрянью. В итоге, результат моих потуг очень далеко ушел от первоначального замысла. Не исключено, повар просто порядком окосел... Получилась некая гигантская запеканка из макарон, фарша и сыра, присыпанная сверху той самой петрушкой. Отрезав себе добрую половину этой вкуснятины, я положил ужин на тарелку и плавно переместился в зал. (Вшивый пафос... "Залом" мы традиционно именуем самую большую комнату в доме (а в моем случае вообще единственную), зачастую представляющую из себя убогие шестнадцать квадратов... В моем "зале" стоял только трехстворчатый шкаф, кровать и телевизор на доске для глажки белья. Королевские апартаменты). Пульт пришлось искать в куче одежды на полу возле лежанки. Я клятвенно дал себе обещание убрать с утра беспорядок и тут же забыл о нем. Засветился голубой экран...
  Можете называть меня извращенцем, но мне нравится смотреть местное телевидение. Представьте себе канал провинциального городка с населением в несколько десятков тысяч душ. Ну да, болото со стоячей водой. Большей частью там показывали какие-то концерты и культурно-просветительские программы, перемежаемые новостями и нудными интервью с местными деятелями... Все это было растянуто, как теплая жвачка, чтобы заполнить слишком просторный эфир. Операторы с трясущимися руками и недоделанные актеры - прилагаются. Сейчас как раз начиналась вечерняя сводка. Я устроился поудобнее.
  Грядущие выборы мэра. Беседы с претендентами. Результаты проведения дня города. Жаль, не обнародовали статистику по количеству разбитых рож и собранного стеклобоя... Далее шли криминальные хроники. Криминалом это, впрочем, назвать можно было с большой натяжкой. Львиная доля преступлений совершалась на бытовой почве. Сценарий всегда прост. Нажрался, уснул с сигаретой, спалил дом. Нажрался, проиграл соседу в карты, пырнул его ножом. Нажрался, полез грабить старуху в собственной хате, украл кошелек с двадцатью рублями... Везде одно и то же. Одно из событий, правда, вызвало у меня интерес. На пустующем обычно переезде возле мясокомбината тепловоз наехал на междугородный автобус. За всю жизнь я не видел ни разу, чтобы локомотив выезжал на эту ветку, хотя знаки "Стоп" там были развешаны на каждом столбе. Автобусу оторвало заднюю часть. Восемь погибших. Ничего себе! Болото основательно забурлило. Камера показала покореженные остатки. Движок валялся неподалеку в луже масла и бензина, как некий неумело ампутированный внутренний орган. Сидевшим на заднем сидении не повезло... В формат моего ящика как раз вместились кровавые подробности. Смутно помню, что на этот счет есть какой-то закон, запрещающий показывать такие картинки дольше чем секунду, или полсекунды... Но в захолустье вряд ли кто-то был озабочен строгостью их исполнения. Я же говорю, проклятая растянутость! В общем, я увидел даже больше, чем хотел. Непережеванный кусок выпал из моего рта и шмякнулся обратно на тарелку. Мертвое, залитое кровью лицо было обезображено не настолько, чтобы я его не узнал.
  Это была женщина, которую я видел у супермаркета. Невидимые ледяные пальцы сыграли стаккато на ксилофоне из моих ребер. Аппетит резко пропал. Диктор сообщал все новые подробности, но я уже не слушал. Я бросил взгляд на настенный календарь. Учитывая черепашью оперативность местного телевидения, все это произошло как минимум вчера. А то и два дня назад. Кого же, в таком случае, видел я? Даже если она была ранена и сразу же выписалась из больницы - сегодня вечером я не заметил у нее никаких увечий. Ни одной царапины. Да и в телевизоре наверняка показали труп. Во всяком случае, мне неизвестно, как можно сымитировать глаза, разъехавшиеся в разные стороны, и напрочь раздавленную голову.
  Попахивало чертовщиной. Даже не могу точно описать, какой жутью на меня повеяло. Я отставил холодеющий ужин и, шатаясь, прошелся по своей конуре. За оконным стеклом разлилась непроглядная чернота. Я опасливо подобрался к балконной двери и коснулся ледяной поверхности кончиком носа. Невидимое небо брызгало дождем. В темноте плавал жалкий уголек дворового фонаря. Блестящие скрюченные руки застыли, обхватив уродливые коробки пятиэтажек. Стук моего сердца был нелепым, как барабанная дробь на церемонии отпевания. Звуки приобрели неестественное эхо. Я слышал, как подрагивают стекла, провожая последний трамвай, идущий в депо...
  Конечно, я налакался до потери пульса. Что мне оставалось? Есть только одна вещь страшнее смерти - и это жизнь. Тоненькая красная струйка, текущая в могильной тьме вселенского хаоса. Метроном падающих капель в оглушающей тишине забвения. Ужас неведения заглушает все остальные инстинкты - и мы ползем в неведомое, хватаясь за теплый, ускользающий след. Прошлое и будущее смешивается в один мутный коктейль. Что есть точка, их разделяющая? Наше жалкое сознание, определяющее момент настоящего? Я размазал границы осязаемого мира, впустив на заповедную территорию густой туман, скрывший уродливый рельеф. Алкоголь раскачивал меня на невидимых волнах. Острые грани отступили. Ничего больше не казалось важным, не осталось срочных и безотлагательных дел. Я выключился, как сломанный приемник.
  
  4
  
  Утро встретило меня головной болью и кислым привкусом блевотины в сухом, как песчаный бархан, рту. Небо напоминало серую крышку с грязными потеками и длинными извилистыми трещинами. Чуть позже до меня дошло, что это потолок... Пока я дрых, кто-то приклеил к векам изнутри кусочки наждачной бумаги. Елозить этими заслонками по глазным яблокам было невыносимо...
  Я попытался подняться и едва не сверзился с дивана. В комнате было чертовски холодно, и все тело затекло, превратившись в один кусок окоченевшего мяса. Спал я не накрываясь, прямо в одежде и, видимо, не меняя позы всю ночь. Как электроприбор с перегоревшим предохранителем...
  Выходные начинались славно. Я пошамкал, пытаясь облизнуть губы. Мало-помалу, шевеля конечностями, принял сидячее положение. Внутренний гирокомпас тут же перевернулся и, в довершение ко всему, меня затошнило. Я терпеливо переждал наплыв фантастических ощущений, затем осторожно поднялся и скорректировал курс в сторону ванной. Из-под ног, звеня, что-то покатилось. Пустая бутылка.
  ...Я глотал сладковатую холодную воду и держал голову под струей до тех пор, пока не почувствовал, что могу соображать. Теперь меня начало потряхивать. Я напоминал застигнутое первыми заморозками земноводное. Мокрые волосы облепили череп... Клацая зубами, я прошаркал на кухню.
  В холодильнике царила великая пустота. Там не нашлось даже минералки. Пустая формочка для льда сиротливо валялась на верхней полке. Да и на кой хрен вообще нужен холодильник, если сам в нем живешь, да еще платишь за него квартплату?! Я бросил взгляд на стол (глаза поворачивались с хорошо слышным скрежетом), на котором стояли остатки вчерашего пиршества. Сыр подсох, пожелтел, жир застыл белыми потеками... Меня повторно скрутил приступ тошноты. От греха подальше я убрался за пределы кухни.
  Что, черт возьми, со мной происходило? Я имею в виду не похмельный синдром. В этом плане более всего я напоминал разладившийся механизм со смещенным центром тяжести. Меня больше беспокоило отсутствие плана действий, делавшего мое существование хаотичным и бессмысленным. Дни проваливались в бездонную дыру, не оставляя после себя ни малейшего следа. Они напоминали своей одинаковостью растиражированные черно-белые изображения. А я не был даже их вместилищем - просто машинка для пережевывания времени. Я начинал удивляться, как ухитряюсь плавать на поверхности социального озерца, до сих пор не опустившись на дно. Судя по всему, плотность дерьма в нем была слишком большой, чтобы утонуть.
  Итак, я стоял и обдумывал, чем мне заполнить время до понедельника. Мысли текли слишком уж вязко. Голову дергало, как нарыв на пальце. По спине гулял болезненный озноб. Без катализатора дальнейшее существование казалось абсолютно беспросветным. Да и немного свежего воздуха мне бы не помешало. Поэтому я начал одеваться. Так как спал я, что называется, в чем был, то просто напялил сверху драповое полупальто и кроссовки. Мятая одежда меня не смущала. С моей мордой, например, ни один утюг бы точно не справился. Сунув руку в карман, я нащупал какой-то незнакомый плоский предмет. Я медленно вытащил его на свет.
  Это был маленький ключ с большой пластиковой биркой и цифрой "21" на красном фоне. Видимо, в то утро я был совсем плох, поскольку с минуту просто тупо простоял, пытаясь понять, что держу в руке. Потом какую-то внутреннюю дамбу прорвало, и я вспомнил. Оставить на ночь собственные вещи в камере хранения продуктового магазина - что может быть дебильнее? Я вдруг почувствовал себя вором, будто нарочно спер в супермаркете ключ. Тот факт, что в залоге остался портфель, как-то не утешал. Оставалось теперь как можно более незаметно совершить обратный бартер.
  С этими мыслями я закрыл дверь и бодро потопал вниз. Бодро, как парализованный одноногий инвалид. Я пытался доставлять своей чувствительной голове как можно меньше страданий. Нес ее на шее бережно, словно индийская торговка - глиняное блюдо с финиками.
  У подъезда терлась облезлая кошка. Дело близилось к полудню, но солнце по-прежнему пряталось где-то за серым ковром, который завешивал пустоту вверху. Двор представлял из себя одну огромную непросыхающую лужу. В грязи ковырялись детки... К декабрю это море бралось коркой льда - чтобы снова растаять в начале марта. Цикл повторялся, коммунальщики переводили стрелки, а всякие овощи вроде меня исправно платили по счетам. Немного поодаль уродливыми глыбами застыли мусорные контейнеры на колесиках. Они были забиты до отказа. Ветер гонял бумажки и целлофан, принося к окнам жильцов непередаваемые ароматы гниющих отбросов. У одного из баков мирно завтракала неопознанная личность, заросшая грязной седой бородой и обутая в один кирзовый сапог и одну кроссовку "адидас".
  Я направился в сторону магазина, вдоль той самой бесконечной трубы, обмотанной почерневшей рваной теплоизоляцией. Если бы какому-нибудь гиду пришло бы в голову притащить сюда экскурсию, она вышла бы очень познавательной. Дневной свет усугубил ситуацию, вытащив на поверхность все существующие уродства. Посмотрите направо, вы видите пустырь с растущими из земли железками, а чуть дальше - корпуса "Мотордетали", похожие на увеличенные макеты собственной продукции. Посмотрите налево - мимо проплывают фасады жилых коробок с отваливающейся плиткой, увешанные разномастными фолликулами балкончиков. Посмотрите под ноги, пока не попали в открытый люк и не сломали шею. Ни тебе скверов, ни церквей, ни памятников. Зачем? Сам микрорайон - один огромный памятник хрущевской эпохе. Подрастающее поколение копошилось в скоплении каких-то гнутых труб и столбов, именуемых "детскими площадками". Торжество шизофренической геометрии. Я им не завидовал... Те, кто был побогаче и поухватистей, давно отстроились подальше от этой помойки, оставив этажи быдлу и пенсионерам. Купола их "замков" возвышались в отдалении, вместо упомянутых церквей...
  Короче говоря, к супермаркету я пришел, будучи переполненным высшими философскими материями. Вместо того, чтобы направиться сразу к шкафчикам, я миновал турникет, сделал крюк к холодильникам и достал себе бутылку "Славутича". Теплое пиво я терпеть не мог, пил ледяное даже зимой. Пару раз, надо заметить, это кончалось плохо... На кассе я дежурно осклабился девушке с бейджиком, но она даже не подняла на меня взгляд...
  - Найдете три или сорок три копейки? - спросила она. Озадаченный такой странной математикой, я с запозданием начал выворачивать карманы, но она уже бросила сдачу на пластиковую тарелку... Сзади напирала очередь. Я подошел к ячейкам, достал ключ, присел. Пиво поставил рядом. Замок открылся легко и без усилий.
  Вот только обнаружилась маленькая странность. Это была не моя ячейка. На всякий случай я еще раз сверил номера. Цифра на дверце была выбита в металле заводским способом. На шутку было не похоже, но ячейка пустовала. Вернее, пропал портфель. Вместо него в глубине виднелся какой-то предмет... Ничего не понимая, я взял его в руку. В ту секунду мне показалось, что я ощутил некий укол, похожий на укол иглы в манипуляционной, где берут кровь на анализ. Предмет был тяжелым и холодным. Я вытащил его на свет. Это было что-то вроде маленькой бронзовой статуэтки, выполненной в виде женской фигурки с обнаженной грудью. Вытянутые руки статуэтки были обвиты змеями. Я абсолютно ничего не мог сказать про эту вещь, кроме того что она показалась мне очень старой... Поняв, что через минуту я начну привлекать ненужное внимание охраны, я встал. Дурацкая кукла была зажата в моей ладони. Я начинал кое-что соображать... Даже похмелье не помешало мне вспомнить вчерашний вечер и женщину на крыльце. Почему-то у меня не возникло никаких сомнений в своей версии. К тому времени, как я покинул супермаркет, я был твердо уверен: проклятая сука подменила предметы в камере хранения. Чем еще был вызван тот странный взгляд?
  Мне было досадно от того, что я ни хрена не понимал. Сбив крышку с пивной бутылки, я прикончил ее тут же, у магазина. Статуэтка покоилась в моем кармане. Она была чертовски холодной, это чувствовалось даже сквозь ткань пальто. Я размышлял. Одна нестыковка порождала другую, и если с выходкой той бабы я определился, нелогичным автоматически становился сюжет во вчерашних новостях...
  Пиво ударило в голову. Это было приятно, так как боль отступила. Я вновь вытянул бронзовую хрень из кармана и уставился на нее. Что-то в ней было неприятное. То ли бугорки сосков на выполненной с бесстыжей скрупулезности груди, то ли змеиные головы, то ли лицо скульптуры... В ней не было ничего сексуального, наоборот, она внушала какую-то гадливость, словно я держал в руках органику.
  Статуэтка вернулась в карман, взамен нее появился мобильный телефон. Поколебавшись, я полистал не слишком объемную телефонную книгу и нажал на вызов. Спустя четыре или пять гудков в трубке послышалось сонное "Алло".
  - Здорово, Веник, - сказал я.
  - А, это ты...
  Гениальная констатация факта! Веник, похоже, был единственным в мире обладателем мобильного телефона без экрана. Или же его глаза были просто закрыты.
  - Спишь?
  - Уже нет.
  - Увидимся?
  - А какой сегодня день?
  Удивляться не пристало - Вениамин был эксцентричен, как призрак Сальвадора Дали. Все объяснялось просто: он действительно был художником. Правда, не все так считали, но тем не менее... У подобных ребят рабочая неделя никогда не заканчивается вовремя.
  - Страстная суббота! - ляпнул я.
  - Не богохульствуй, кретин. Трубы горят?
  - Вроде того. Есть разговор.
  На том конце провода малость замешкались.
  - Ну приезжай.
  - У тебя есть кто-то? - спросил я с подозрением.
  - Да так... Неважно.
  - Мне покупать?
  - У меня есть...
  На этом наш лаконичный разговор прервался. Я зачехлил телефон и пошел на другую сторону дороги ловить маршрутку. Ясность мысли стремительно возвращалась ко мне.
  
  5
  
  Веник обретался в богемном местечке, которое местные всю жизнь называли "Воронцово". Когда-то это была только базарная площадь с примыкающими к ней улочками и всеми вытекающими последствиями: грязь, цыганское ворье и барыги. Со временем площадь восстановили и модернизировали, а с открытием тут многочисленных фирмочек и контор некогда скучный загаженный райончик неожиданно превратился в престижные кварталы. Исторически это был самый центр города, и тут располагались несколько "сталинок" с разной экзотикой вроде трехметровых потолков или обзорной башни на крыше... В одном из таких домов Вениамин и устроил свою "фабрику образов". Подъезд был еще хуже моего, однако внутри все обстояло совсем иначе...
  Дверь открыл сам хозяин, облаченный в застиранную майку, линялые джинсы и огромные мягкие тапки. Где он, интересно, достал такой размер? Веник окинул меня испытующим взглядом, затем отступил в прихожую и сделал приглашающий жест. Вежливо шаркнув по коврику, я вошел.
  - Что за фейс-контроль? - спросил я, снимая пальто.
  - Оцениваю степень твоей... адекватности, - пояснил этот умник, направляясь на кухню. Очень смешно. Степень его собственной "адекватности" волочилась за ним ядовитым духом вчерашних возлияний. Я пошел следом.
  Квартира Вениамину (родители до сих пор называли его "Венечка") досталась от умершей бабушки. Думаю, они хотели видеть в нем второго Рубенса... Не получилось. Картины Венечки были мрачноваты для того, чтобы стать классикой. Постмодернистский хардкор с явным влиянием Гигера. Я не слишком разбираюсь в подобном... Понятное дело, что в нашем городишке покупателей на такой товар днем с огнем не сыщешь, но Веник не сильно парился по этому поводу, успешно толкая свою мазню на аукционах в интернете. Оказывается, находились люди, желавшие повесить его шедевры вроде "Эрозии" или "Костей на Голгофе" на стену в гостиной. И этот человек обвинял меня в богохульстве! Таким образом, Веник мог неделями не выходить из дому и не сталкиваться с проявлениями мещанской тупости, так меня бесившей. Пил он по другой причине - профессиональное, знаете ли... Имея деньги, он также немного увлекался антиквартиатом. Одна комната была отдана под мастерскую, вторая являла собой образец викторианского стиля, который, впрочем, несколько портила плазменная панель на стене. Там мы и разместились. Веник достал из бара коньяк. Я сморщился. Недрогнувшей рукой художник налил по рюмке. Откуда-то взялось блюдечко с лимоном.
  - Итак, - сказал я, когда мы выпили и меня перетрясло. - Где она?
  - Кто? - Аристократическое лицо Вениамина выражало смиренное удивление. В свои тридцать он уже был порядочно лысоват. И чем-то напоминал мне печального грейхаунда.
  - Не дуй в дудку. Подцепил кого-то?
  - Да так... Корреспондентка "Данкора". Пронюхала про меня в интернетах. Инкогнито в наше время быть очень хлопотно...
  - И ты показал ей творческий процесс изнутри?
  - Вроде того.
  Мы понимающе ухмыльнулись друг другу. Две потерянных души, страдающих от приступов неискоренимой мизантропии...
  - Так она ушла?
  - Да.
  - Жаль. Слушай, Веник... Я тут хотел узнать твое авторитетное мнение...
  - Ну-ну. - Вениамин заерзал в кресле. Ему неизменно льстило, когда кто-то желал услышать его авторитетное мнение.
  - Погоди...
  Я сбегал в прихожую за пальто. Странная штука ощутимо оттягивала карман... К моему возвращению рюмки вновь наполнились. Я поставил рядом с ними статуэтку. Она цокнула о стекло журнального столика, словно вставная челюсть о дно стакана. Брови Веника приподнялись на пару миллиметров. Он протянул к ней руку. В последний момент изменив траекторию, взял рюмку и покосился на меня. Мы чокнулись и выпили.
  - Так-с, - сказал Веник, осматривая фигурку. - И что это?
  - Понятия не имею. У тебя в таких делах опыта побольше.
  - Ты мне ее что, продать хочешь?
  - Очень смешно. Никаких ассоциаций?
  Вениамин извлек из футляра очки в изящной оправе, которые ему все равно не шли, нацепил их и поднес скульптурку поближе к глазам. Я напряженно за ним наблюдал. Желто-фарфоровое личико оказалось возле его носа. На миг мне показалось, что кукла сейчас зашевелится и вопьется крохотными зубками в нежно-розовую кожу художника... Тикали огромные часы в корпусе из черного дерева. Веник погладил указательным пальцем змеиное тельце, и меня передернуло.
  - Что-то на кельтскую тематику. Я бы даже сказал, что эта вещица прямиком оттуда, да только получается, что слишком уж она древняя. На искусственное состаривание не похоже. Где ты ее достал, Дионисий?
  Я рассказал все, умолчав только про эпизод, виденный по телевизору. Озвученные мной вслух, эти события приобрели неистребимый налет идиотизма, сделавшего из меня заурядного шарлатана, вдобавок страдающего галлюцинациями.
  - У тебя украли вещи. Заяви в милицию.
  Я только хмыкнул. В рассуждениях о высших материях моему камраду не было равных, но что касается вопросов житейских - тут он демонстрировал крайнюю недальновидность, вызванную, ясное дело, недостатком практического опыта.
  - Мне показалось, что она уколола меня.
  - Кто?
  - Вот этот антиквариат. Когда я впервые коснулся ее...
  Вениамин воздержался от скептических высказываний, что, впрочем, не помешало мне прочесть диагноз на его интеллигентской роже.
  На этот раз я сам наполнил рюмки. Горечь, обжегшая язык, огненным шариком прокатилась вниз. Я сунул в рот ломтик лимона. Предметы заплясали. На душе у меня было погано. Я вдруг ощутил немотивированное, невыразимое одиночество. Я блуждал где-то в стороне от остального мира, связанный с ним длинной тонкой и уже пересыхающей пуповиной... В комнате помалу темнело - окна выходили на северную сторону.
  - Слушай, - сказал вдруг Вениамин, внимательно разглядывая меня. - Как-то ты и правда хреново выглядишь. Может, тебе отдохнуть?
  - К черту... - буркнул я, вставая и не очень уверенно двигаясь в сторону ванной комнаты. - Я пи-пи.
  ...Зажегшийся под потолком свет многократно отразился в глянцевой мозаике, покрывавшей стену. Над умывальником висело неправильной формы зеркало, в углу которого торчал еще один светильник. Я включил его и едва не вскрикнул: вместо моего лица над воротником рубашки плавала белая маска с провалами глазниц и кривым шрамом рта. На Джейсона я не тянул, но нездоровая бледность придавала мне схожесть с пациентом онкологической клиники. Зрачки были разного размера; один напоминал проколотое иглой отверстие в пепельной поверхности радужки, второй застыл бессмысленной черной дырой, не реагируя на яркую лампочку... Я поплескался в холодной воде и вытерся махровым полотенцем. В зеркало смотреть желание отпало начисто. Высокие потолки требовали привычки - эта комната вызывала у меня стойкие ассоциации с ухоженным, вылизанным до блеска моргом. На хромированном полотенцесушителе висели забытые журналисткой красные трусики-танго...
  Когда я вернулся, Вениамин с кем-то говорил по телефону. Я услышал только окончание фразы "Я перезвоню", и он сбросил. Бутылка опустела на треть. Я присел на краешек кресла. Комната была слишком велика и холодна для меня. Мы махнули еще пару раз, болтая о всякой ерунде, но разговор как-то не клеился. Язык становился все мягче, а голова стремительно пустела. В итоге я сказал, что и правда хочу отдохнуть, встал и начал собираться. Статуэтка отправилась в карман, и когда она исчезла, я ощутил хорошо различимое облегчение - как свое, так и Вениамина. Мы попрощались, и я вышел в разгорающийся вечер.
  Прохожие торопились разбежаться по домам, чтобы провести остаток дня в кругу близких. А я тянул время. Запах осенних костров не казался сейчас неприятным. Кроваво-красное закатное солнце запуталось в редеющих кронах деревьев. Хорошее время, чтобы поразмышлять о вечном. На такой случай у меня с собой всегда маленькие наушники, которые можно воткнуть в телефон. Я брел мимо Дома культуры, памятника афганцам, затем свернул на Лазаревского. Желтые бабочки порхали в воздухе, садились на мои плечи. На фоне плотной гитарной стены холодный голос Йонаса Ренске звучал отрешенно, вызывая мурашки восторга вдоль позвоночника. Меня даже прошибло на сентиментальную слезу. Вдыхая пьяняще-сладкий воздух, на какое-то мгновение я ощутил себя счастливым. Неведомое чувство покинуло меня быстрее, чем я успел им насытиться, но для осознания мне хватило и этого. Каким-то непостижимым образом я понял, что в эту секунду вписаны человеческая суть и предназначение - гонка за ускользающим мигом, поиск недостижимого, краткий миг сатисфакции, порождающий еще большее желание. Я был одинок и счастлив, как голодный пес, бегущий по ночным улицам среди двуногих теней. У меня не было будущего, а прошлое не имело значения... Я запомнил ту минуту навсегда.
  
  6
  
  Совершенно неожиданно мне захотелось перекусить. В центре с этим делом проблем не было. Я зашел в "Пеликан", соблазнившись мерцанием телевизионного экрана в окнах и изображением пиццы на вывеске. С которых пор тут готовят пиццу?
  Звякнули колокольчики на двери. Несколько хмурых заточек повернулись ко мне. Я проследовал к прилавку и принял позу скучающего сноба. В кассовом аппарате ковырялась девушка моих лет, одетая в фирменный чепчик и передник. В последний раз я был здесь месяца два назад. За это время много чего поменялось.
  - Слушаю, - сказала она, не отрываясь от процесса замены чековой ленты.
  - Одну большую с салями и "Белое", - наугад сказал я, не тратя время на изучение меню. Стандартный набор...
  - Тридцать семь пятьдесят, - сказала продавщица, удосужившись наконец посмотреть на меня. Верхняя ее часть была, в общем-то, недурно слеплена. Впечатление портило немного ассиметричное лицо и неправильно расставленные акценты в макияже. Под глазами просматривались мешки от усталости. Мне-то было хорошо известно, что значит отстоять смену на ногах...
  Расплатившись, я занял столик возле дальней стены и уткнулся в телевизор. Его бормотание успокаивало. Какой-то музыкальный канал, типа "М-tv"... Рядом мрачно бухала компашка небритых рэкетиров в черных кожанках. Общались они скудно, больше налегая на водку, за что я был им очень благодарен.
  Девушка принесла пиво спустя пару минут.
  - Пицца будет готова через полчаса, - сообщила она, вытирая столешницу. Честно говоря, я был сражен наповал. Тот факт, что у нас наконец-то научились печь, а не просто разогревать, внушал нешуточный оптимизм...
  Я одолел две трети кружки, пока дымящаяся пицца не возникла передо мной. Обжигаясь, я приступил к делу. "Салями" на поверку наверняка была обыкновенной "Посольской", а о сыре моцарелла в здешних краях слыхали разве что в передачах Высоцкой, но в целом результат был неплох. Не исключено, вкус блюда во многом был обязан банальному чувству голода... Насытившись и окончательно раздобрев, я потягивал остатки пива. Публика в заведении постепенно редела. Я таращился на полуголых шлюх на экране и, казалось, мог просидеть так еще лет пятьсот.
  - Молодой человек! - окликнули меня. - Мы закрываемся.
  Я послушно выбрался из-за стола. Зал кафешки опустел. Пошатываясь, я подвалил к стойке.
  - Мне бы еще пива...
  Она посмотрела на меня слегка насмешливо, и мне стало стыдно.
  - В другом заведении - без проблем.
  - Ну так пойдемте в другое заведение, - брякнул я, нарываясь на грубость.
  Мой внешний вид не выдерживал даже поверхностного осмотра, и я это знал. Вместо ответа девушка снова посмотрела на меня - на этот раз чуточку по-другому. Она все-таки была некрасивой, но это перестало иметь какое-либо значение. Внезапно я почувствовал в ней какую-то частичку себя, будто заглянул в зеркало. Только поймите меня правильно, обычно я не пристаю к продавщицам, но в тот вечер я был сам не свой.
  - Не люблю ходить поздно одна, - сказала она просто.
  - Я провожу...
  Я был галантен, как бегемот в брачный период. Она сняла трактирные тряпки и набросила плащик, отчего похорошела ровно вдвое. Или это все-такие спиртное? Они с поваром попрощались, погасили свет. Я вежливо ждал снаружи. Закрыв входную дверь и решетку, она остановилась передо мной, держа руки в карманах. Накрапывал дождь. Мимо прошелестел заляпанный грязью коробок запоздавшего автобуса.
  - Ну, куда дальше? - спросила она.
  Я восхищался ею все больше. Что это было - инфантильное безрассудство, или просто тотальная усталость от рутины, толкающая на нелогичные поступки? Я не ошибся, узнав в ней себя.
  - Зачем далеко ходить?
  Я взял ее под локоток и развернул на сто восемьдесят градусов. Перед нами светилась лимонно-желтым вывеска "Камелота". Она пожала плечами, демонстрируя отсутствие дурной привычки спорить из принципа. Мы пошли по мокрому асфальту, как чета прогуливающихся перед сном супругов. На крыльце я пропустил ее вперед.
  "Камелот" был заведением куда солиднее "Пеликана". По крайней мере, там наличествовали зачатки собственного стиля. Фирменный полумрак и крашеные под гобелены стены навевали ассоциации с крестоносцами и инквизицией. Речь звучала приглушенно. Практически все предметы в интерьере, начиная от пепельниц и заканчивая ножками столов, были кованными. Провинциальный апломб во всей красе.
  Мы устроились за дубовой стойкой.
  - Что будешь? - спросил я.
  - Темное пиво, - сказала она, явно щадя мой кошелек. Ушам своим не верю...
  - Два "Портера", - заказал я холую в кружевной сорочке и повернулся к своей спутнице. - Как тебя зовут?
  Она глянула на меня слегка удивленно, как будто меньше всего ожидала такого простого вопроса.
  - Таня.
  - Денис.
  - Очень приятно.
  Два бокала возникли перед нами. На просвет пиво было цвета гречаного меда, пена - желтоватого оттенка. Я пригубил. Мне нравилось сидеть рядом с ней и молчать. Нравилось никуда не спешить. Время принадлежало мне, и я был волен ускорять или замедлять его бег, смакуя самые яркие моменты. Наше настроение совпадало, как две половинки разрезанного яблока.
  - И чем объясняется такое доверие незнакомым людям? - спросил я наконец. Бармен смешивал кому-то в зале "два океана".
  - А что я тебе доверила? - спросила она, складывая из салфетки какую-то фигуру. Ни черта не смыслю в оригами...
  - Ну, а если я маньяк, к примеру? Сексуальный. Бу!
  - Хорошо бы, - сказала она. Я так и не понял, было ли это шуткой. В этом случае я мог сказать, что начинал ее побаиваться. Но через минуту портер всосался в кровь, и мне стало просто все равно.
  Мы разговаривали о ничего не значащих вещах, словно знали друг друга всю жизнь и расстались не далее как вчера вечером. Таня тихо смеялась. На ее щеках играл румянец. В какой-то момент я вдруг наклонился к ней и поцеловал. Она ответила. Вкус ее губ был терпким, как у дикой груши. Мое сердце пустилось в пляс, иногда пропуская удары в припадке внезапной аритмии. Намечался дефицит кислорода. Извинившись, я отлучился в туалет.
  Ноги отказывались повиноваться. Дверь была заперта. Я решил подождать, используя стенку в качестве подпорки. Тусклый оранжевый фонарик едва-едва разгонял темноту. Я слышал почти неразличимый скрип, с которым опускался потолок. По стенам ползали скользкие тени...
  Дверь распахнулась. Из сортира вышел мужик. Бросив на меня взгляд, он изменился в лице. Я ухмыльнулся ему и протиснулся мимо.
  Опять кафель. Запах дешевого освежителя и хлорки... Щурясь от света, я отливал во вполне современный унитаз (видно, рыцарских моделей в продаже не нашлось), при этом прилежно пытаясь сохранять равновесие. Смотреть в зеркало не хотелось. Я знал, что там увижу. Но все-таки посмотрел.
  Урод в стилизованной под бронзу раме был лишь бледной копией прежнего меня. Черные, как вороново крыло, волосы обрамляли лицо. Глаза были просто безумные. И эти разные зрачки... Я по-прежнему внушал отвращение сам себе. Неужели Таня не замечала того, что видели другие?
  Шатаясь, я развернулся, отодвинул щеколду и, чуть не прибив следующего ожидающего в коридоре, ввалился в общий зал. Только сейчас я заметил, как там накурено. Дым стоял сизой стеной - хоть топор вешай. Меня малость затошнило. Люстра со "свечами" казалась горящим крутящимся колесом. Железные маски на стенах кривлялись, вздуваясь и опадая, как мерзкие опухоли, растущие прямо из штукатурки. Отражения, дробясь в батарее бутылок в баре, резали мой чувствительный правый глаз...
  - Пойдем отсюда, - шепнул я Тане. Прищурившись, она посмотрела на меня. Я растянул губы в улыбку, весьма похожую на гримасу боли. Она не стала спорить. Мы вышли под холодный дождь. Я застегнул пальто. Таня достала из сумки зонт и раскрыла его, пошатнувшись. Она тоже была пьяна. Я поддержал ее и взял зонтик из ее руки. Наши лица оказались очень близко. На каблуках она была даже немного выше меня. Я не успел рассмотреть искры в ее зрачках. На этот раз она поцеловала меня первой. Гром капель над нашими головами казался оглушительным. Волосы пахли чем-то сладким. Вместе с ее языком я почувствовал что-то маленькое и твердое, скользнувшее в мой рот. Таблетка? Я автоматически сглотнул. Она оторвалась от меня и коснулась губами уха.
  - Your place or mine?
  К черту брачные игры. Меня словно поджаривали на медленном огне.
  - Где ты живешь? - Мой голос звучал как бы со стороны, будто озвученный невидимым суфлером. Я немного удивился. Сам-то я считал, что мой рот по-прежнему на замке.
  - Тут рядом, пять минут. Идем.
  Таня увлекла меня за собой. Ее смех звенел в стылой черной волне, накрывшей улицу вместе с домами. Из меня выняли скелет, оставив только голову, парящую в вышине, как воздушный шарик на длинной ниточке. Чья-то невидимая рука схватила бечевку и поволокла за собой...
  
  7
  
  Я раздевал ее трясущимися руками, и ее гардероб падал к моим ногам, как куски сухой змеиной кожи. Ночь сделала все прозрачным и невесомым. Тайна ее губ и блеск зрачков казались запретным плодом, спрятанным в клубке колючей проволоки. Пуговицы отлетали в стороны, закатываясь в углы... Изьяны смешались со тьмой, превратившись в болезненную красоту, присыпанную страстью. Ее зубы покусывали мое плечо. Тело было гибким и упругим. В моей голове поселился гудящий штормовой океан, заглушающий все звуки извне. Комната раскачивалась, как палуба пиратского корабля. Тюли у балконной двери надувались белыми пузырями, усиливая сходство с парусами.
  Я возился с презервативом, скользя ногтями по скользкому кольцу. Пауза затягивалась... Она лежала навзничь, полностью нагая, буквально излучая похоть, будто инфракрасная лампа. В конечном итоге проклятый латекс лопнул, и у меня в пальцах повисли два бесполезных лоскута. Я тяжело дышал. Покрытые лаком ногти коснулись мошонки, и она прошептала:
  - Давай без него, вытащишь перед тем как...
  Прямо под языком и до самого желудка у меня образовалась затвердевшая пустота, сводящая мышцы спины. Направляемый ею, я скользнул в липкое тепло и откуда-то с другого берега призрачной реки донесся приглушенный стон. Вибрации пронизывали мое естество. Гул в голове достиг уровня работающей реактивной турбины. На матовой коже вспыхивали фиолетовые отсветы уличных фонарей, пропущенные сквозь сети ночных гардин. Мое сознание плавало в космической беспредельности, среди гигантских сфер, состоящих из радиоактивного сжиженного газа. Оттуда я смотрел на происходящее внизу. За секунду до извержения она изогнулась, выдергивая из себя мой раздувшийся орган. Напрягшаяся жила запульсировала в ее ладони. Что-то неуловимо менялось. Белки закатившихся глаз грязно отсвечивали в луче неверного света, сведенные судорогой страсти губы приоткрыли неровные квадратики зубов... Мне почудилось в этом оскале что-то мучительное. Страсть незаметно заместилась страданиями. Конечности были холодны, и напряжение мускулов помалу превращалось в посмертное окоченение. Пот высох на моем лбу, заморозив ужас прямо в черепе. Вздрагивая в пароксизме затихающего оргазма, я судорожно барахтался в стальных обьятьях, тщетно пытаясь вырваться и подвывая от нахлынувшего ужаса. Я трахался с трупом!
  В итоге я грохнулся на пол, ударившись яйцами об паркет. Из-под кровати доносился запах пыли и тысячелетнего забвения... Вся квартира внезапно превратилась в зловещий лабиринт с перепутанными выходами и входами, пустынный, заброшенный, наполненный запахом тлена. Запах, приведший меня сюда... Темный заколоченный склеп, в котором покоился протухший самоубийца. Я метался в нем беспорядочно, как атом в вакуумной камере, натыкаясь на мебель и сшибая на пол мелкие предметы. В конце концов у меня хватило ума опуститься на колени и поискать свою одежду. Руки дрожали. Алкоголь давно выветрился через дырки в голове. Остался только страх и полное, всепоглощающее, звериное одиночество.
  Я ссыпался с лестницы, внутренне молясь, чтобы никому не приспичило посмотреть, кто привел в подъезд носорога. Ночь приняла меня в свои прохладные объятия как всегда, ничего не спрашивая. Я был благодарен ей за это. Воздух был наполнен сыростью после дождя. Во дворе застыли корявые силуэты голых деревьев, сбросивших последние листья. С крыши напало на асфальт. Где-то вдалеке дребезжал пьяный смех.
  Запахнувшись в куртку, я побрел прочь переулками. Свет нечастых фонарей казался мне рентгеновским излучением, в каждой фигуре мне мерещился палач, карающий за злодеяния, которые были отпечатаны на моей роже, как на хорошо выделанном пергаменте. Такую патологию не увидел бы разве что слепой... Пить сейчас было бесполезно. Все, чего мне хотелось - это выспаться, надеясь, что отключка спасет мой разум и сотрет хотя бы часть отвратительных картинок, гнездящихся в глубине мозга...
  Я тащился мимо каких-то бетонных заборов, ржавых металлических ворот, полуразрушенных каменных клеток с провалившимися внутрь крышами. Моя резиновая тень волочилась следом, то удлиняясь, то укорачиваясь. В какой-то момент мне показалось, что земля - абсолютно плоский диск, вращающийся вокруг невидимой оси, а небо - полусфера, отлитая из матового стекла, накрывающая гигантское блюдо с еще живым мясом, ползающим по холодному фарфору...
  Тропинка наискосок перерезала Мемориал славы, расположившийся на огромном плоском кургане. Несколько гранитных плит, испещренных значками. Постамент с памятником. Темная стена деревьев на заднем плане...
  Мне показалось, что во мне открылся какой-то дополнительный канал восприятия. Неведомый диапазон сломанного радио. По крайней мере, раньше, проходя мимо этого места, я ничего похожего не ощущал. Сейчас я словно превратился в палеонтолога, изучающего толщи жирной черной земли в разрезе. Там было полно костей... Черепа, позвонки, берцовые, лопаточные... Это был один необъятный могильник. Слои почвы образовывали историю, неведомую ранее... Я был свидетелем чужих мучений, предсмертной агонии, удушающих всплесков нечеловеческой боли. Мощи захороненных вибрировали от переполнявшей их энергии. Насильственная смерть, возведенная в энную степень, породила хорошо различимые искажения в окружающем пространстве.
  Я продолжал ступать по пропитанной трупным ядом земле, как насекомое по листу меди, подключенному к слабому электричеству. Буковки в бесконечных строчках источали слабый болотный свет. Я коснулся их кончиками пальцев, читая, будто шрифт Брайля. Шепот на задворках сознания напоминал шорохи волн, смывающих гравий с берега. Мое сознание стремительно коллапсировало, вытесняя все рациональное и привычное. Что я проглотил там, у бара? Если это было действие препарата (жучка? чипа?), то я не мог ручаться за реальность происходящего. Причинно-следственные связи рушились, как карточный домик. Неведомая спираль раскручивалась, с каждым витком увеличивая свой диаметр. На одной из граней помещалось мое микроскопическое "я", с ужасом вцепившееся в бешено вращающуюся карусель, чтобы не оказаться стянутым в бездну вселенского вакуума.
  А потом отключилась память.
  
  8
  
  Мне снилось, что я парю в невесомости. Надо мной висел голубой купол небес, внизу застыли огромные скопления белой ваты, уходящие в бесконечность. Или все было наоборот? Теплые восходящие потоки трепали штанины на моих костлявых ногах. Солнце казалось намного меньше и ярче того, которое мы видим снизу. Оно напоминало белый карлик из нездешней галактики. Его свет был горячим, но не сжигал дотла... Я раскинул руки в стороны. Мне не было страшно до тех пор, пока мое тело не пробило плотный слой облаков и не открылась выпуклая земля, будто бы сшитая из разных по размеру и цвету лоскутов материи.
  Я не летел. Я падал! Вертикально вниз, камнем пронзая разреженные слои атмосферы, как капсула орбитального спутника с оборвавшимися стропами парашюта. Меня обуял ужас. Я задыхался. С каждой секундой давление нарастало. Безбрежный затвердевший океан подо мной ширился, утрачивая однородность. Бурое месиво распалось на квадратики полей, пятна лесов, россыпи маленьких, как камешки, домов. Прямо внизу стремительно разрасталась уродливая раковая опухоль с неровными краями. Это был город. Уже можно было различить улицы, прямоугольники крыш, огромный овал стадиона. Меня парализовало. В ушах оглушительно свистело. Мне казалось, что от чудовищной скорости и силы трения кожа начинает отслаиваться от моего черепа. Но закрыть пересохшие, остекленевшие глаза я не мог.
  С какой-то фатальной ясностью я узнал свой дом. Мое приземление приходилось точно на него. И тогда я вдруг успокоился. Я понял, что как только коснусь твердой поверхности, то проснусь. Сработает защитный механизм, отключающий травмирующий психику фактор. Я сгруппировался и приготовился к пробуждению. Я еще не думал, что могу жестоко ошибаться... Нагромождение рукотворных фигур заполнило все поле зрения. С невероятной быстротой серая крыша надвинулась на меня.
  ...Я врезался в загаженный голубями шифер, в какую-то тысячную секунды успев заметить уцелевшим глазом налипшие на нем почерневшие листья... Затем мое тело деформированной пулей прошило асбестовые листы, пустив свет в пыльный мрак чердачного помещения. Острые края разрезали мои мышцы, порвали кожу и сухожилия. Один глаз лопнул. Я ослеп. Крыша не остановила падение. Искалеченное тело продолжало движение. От удара о плиту перекрытия пятого этажа грудная клетка сплющилась. Внутренние органы превратились в однородную кашу из рыхлой розовой субстанции. Кости раскрошились на миллиард осколков, располосовавших пребывающие в состоянии шока нервы. Мозговое вещество брызнуло на грязные стены. Пустотелая железобетонная плита треснула, обнажив ржавую арматуру и окончательно поглотив инерцию. Все, что от меня осталось, частично жидкостью, а частично мелкими кусками просочилось сквозь разломившийся потолок и закапало на расстеленную кровать.
  Я кричал. Орал несуществующим ртом, исходя липкими миазмами кошмара, опутавшими мой беспрестанно работающий разум. Реальность мутным светом забрезжила в дальнем углу сознания. Воздух закончился. Мой вопль стих, и я глубоко, со всхлипом вдохнул.
  Мое лицо покоилось на подушке, а не бетонном крошеве. Кровавые пятна на простынях исчезли. С невыразимым облегчением я осознал, что уже не сплю. Это был миг болезненного излечения, подаривший робкую надежду моей измученной страданиями душе. Боясь пошевелиться, я медленно вспоминал случившееся накануне... Было ли это частью сна или посещавших меня галлюцинаций? В таком случае, где я физически находился в действительности и что в это время делал? Вешки реальности еще только предстояло расставить...
  Я перевернулся на спину... и уставился на свои ноги. Обувь была невероятно грязной и все еще мокрой. Я был полностью одет, заснув, видимо, едва добравшись до дивана. На линолеуме виднелась цепочка следов, окруженных комьями черной земли. Я еле слышно застонал. Никогда раньше неизбежность не казалась мне настолько осязаемой. Мне пришлось встать и утвердиться на чрезмерно гибких ногах, чтобы убедиться, что мое мясо по-прежнему растет на костях, и я могу двигаться и разговаривать. Все мое естество было пронизано ощущением какой-то мерзости, прилипшей к коже. Я смердел тухлятиной, могилой, смертью. Терпеть это было просто невыносимо. Швырнув безнадежно испорченные кроссовки в прихожую, я завернул в ванную, заткнул пробкой сливное отверстие и пустил горячую воду. Стылое помещение немедленно заволокло паром. Покрытое мутной пленкой зеркало над раковиной отражало только какой-то неясный силуэт... От греха подальше я снял его с креплений, отнес в комнату и поставил лицевой стороной к стене. После этого я почувствовал себя намного спокойней. По крайней мере, ощущение раздвоения сознания исчезло.
  Желудок по ощущениям напоминал сморщенный мешочек в теле мумии. Запеканка, по-прежнему лежавшая на противне, окончательно потеряла товарный вид. В ее глубине что-то отвратительно шевелилось... Запах был соответствующий. Морщась от отвращения, я сбросил этот инкубатор опарышей в толчок и дважды нажал на смыв.
  Через двадцать минут ванна наполнилась. Я выпрыгнул из шмоток и с наслаждением погрузился в воду. Фантастика! Все мускулы расслабились, словно велосипедные камеры с выпущенным воздухом. Я обмяк и замер, зависнув в чугунном сосуде, как плод в плацентарной жидкости. Мыслительный процесс практически остановился. Я растворялся... растворялся... Сквозь поры в коже выходили какие-то вещества. Тишина нарушалась только плеском редких капель, падавших из крана. Эйфория продолжалась до тех пор, пока в дверь квартиры не постучали.
  Я вскинулся и навострил уши. Мысли тут же осиным роем заметались в моей башке. Я пытался лихорадочно прикинуть, кто мог прийти. Увы, но я принадлежал к той породе людей, к которым редко приходили в гости. Вы ведь понимаете? Тем временем стук повторился и затренькал звонок. Я забеспокоился и начал вылезать из ванны. Само по себе мое поведение уже было параноидальным. Нормальные люди ведь не гадают, кто к ним заявился. Они просто открывают и смотрят. Но я-то сомневался, что по-прежнему нахожусь в когорте "нормальных". В чем можно быть уверенным в свете последних событий?
  Стук больше не повторился, но настроение париться дальше исчезло. Вытершись насухо, я одел новое белье и принялся чистить пальто. В какой-то момент моя рука ударилась обо что-то твердое... Я никак не мог придумать, как мне поступить с чертовым "сувениром". Хотите верьте, хотите нет, но мысль о том, чтобы выбросить его в мусорку просто не приходила мне в голову! Как будто я был уверен, что потом все равно найду ее в кармане. Или в шкафчике супермаркета. Или под стулом в кафе. Вчерашняя обувь больше ни на что не годилась, и я отыскал в шкафу сменную замшевую пару. К гардеробу я присовкупил кепку с широким козырьком. У меня понемногу вырисовывался некий план... Мне необходимо было отделить зерна истины от плевел горячечного бреда. Никаких сомнений - с некоторых пор я был подвержен конфабуляциям...
  Сунув в карман остатки последней зарплаты, я обвел взглядом свое захламленное гнездо и покинул его. Не хочется излишнего пафоса, но я действительно не знал, как скоро вернусь сюда, и вернусь ли вообще. Открыв дверь, я обнаружил порхнувшую мне под ноги квитанцию... Возможно, стучался курьер из горэнерго. Я не стал гадать. Стараясь не шуметь, вылез из подъезда и пошел по направлению к Батуринской...
  
  9
  
  На остановке я разглядывал помятые лица в обрамлении черных воротников. Странным образом все эти люди были похожи друг на друга, как близнецы. Их объединяла печать провинциальной серости и всепоглощающей скуки. Скуки в сердцах, в умах. Среда обитания обуславливала структуру и признаки. Гигантская прокатная машина лепила из тысяч кусков одну-единственную монолитную деталь, под страшным давлением выравнивая ее по ширине и высоте. Чудовищная рельса, сходя с катков, тянулась в бесконечность...
  Человеческие глаза были страшны именно своей пустотой. Где-то в этом месиве попадались индивидуумы, считающие себя "другими", вдруг уверившись, что им уготована иная судьба и возможность все изменить в любой момент. Например, ваш покорный слуга! Ха-ха! Однако, это все равно была та же самая порода, только вдобавок не осознающая, что все давным-давно кончено - просто живые мертвецы с протухшими мозгами, плавающими в субстанции из отмерших рудиментов нереализованных возможностей. Как ни парадоксально, только у детей были ключи от всех дверей. Их чистая, незамутненная вера в невозможное действительно имела некоторую силу. Но и эти хилые, болезненные цветки жизни вяли в блеклой тени собственных родителей, не способных дать пищу их мечтам.
  Становясь взрослыми, все теряют чувство необъяснимого и всемогущего - безотвратно, навсегда. Не остается даже памяти. Только призраки прошлого, тень понимания, время от времени задевающая разум черным крылом, заставляющая нас иногда ворочаться по ночам, морщиться во сне и страдать от необъяснимой пустоты, пересекающей нашу душу как поток метеоритов - несущийся по орбите шарик.
  Вам знакомо это ощущение? Как удар током - осознание своей никчемности и бессмысленности происходящего, момент, когда кажется что мир слишком огромен, чтобы найти в нем хоть какое-то убежище. Вы размазаны по стене вечности, каждый кирпичик в которой время спрессовало из тысячелетий. Ваши жалкие полсотни исчезающе малы. Это миг, вспышка, за которую нельзя ничего ни понять, ни рассмотреть в окружающем хаосе. Нет никакой предопределенности. У вас даже нет роли. Тщета бытия подстерегает вас в пустой квартире, на прокуренной лестничной площадке, царапается в окна вместе с осенним дождем.
  Вам стало страшно? Включите свет. Сделайте чаю. Посмотрите телевизор или, к примеру, займитесь составлением плана покупок на завтра. Лягте в холодную постель. Сон будет зыбким островом, на котором вы спасаетесь от реальности треть своей жизни... Наутро все пройдет без следа, и рельса станет еще длиннее. Рельса, по которой катится поезд с избранными уродами, погрязшими в роскоши и разврате. Обитые красным бархатом купейные вагоны с похотливыми стервами в качестве проводниц, билеты на которые куплены за миллионы разменных жизней. Но мало кто знал, что конечной остановкой будет Ад. Одинаковый для всех. Я был уверен в этом...
  Сидя в салоне автобуса, я вытащил мобильный. Порылся в списке исходящих, нашел там Веника. Нажал на кнопку. Посмотрел на часы. Рановато... Но на этот раз он не спал.
  - Да, Денис.
  - Здорово...
  - Привет.
  - Слушай, я это... насчет вчерашнего.
  - Погоди. А ты где? - перебил он меня.
  Мне вдруг не понравился его голос. Какой-то слишком трезвый, что ли... Или вкрадчивый?
  - Я тут. А ты там. Случилось что-то?
  - Это ты мне скажи. Ко мне час назад участковый приходил... Интересовался тобой.
  Сказать, что я выпал в осадок - ничего не сказать. В довершение ко всем моим бедам, моей персоной заинтересовались менты. Пока поверхностно, но где один - там и остальные... Я еще четко не представлял себе, что все это значит, но уже начал действовать в связи с последними корректировками.
  Для начала я отключил связь. Из динамика донеслось последнее "Ты где?", а потом телефон заглох. Этого мне показалось мало, и я расковырял корпус, чтобы достать "симку". Оглянувшись, я провел рекогносцировку местности и попросил остановку у ближайшего столба недалеко от путепровода. Я был хорошо наслышан о механизме поиска в МВД. Даже выключенный, телефон мог передавать на ближайшую подстанцию свой уникальный шифр, позволяющий легко вычислить абонента по номеру контракта и установить его местонахождение с точностью плюс-минус пятнадцать метров... Так что я безжалостно сломал карту и швырнул ее в жухлую придорожную траву. Аккумулятор и сам корпус телефона рассовал по разным карманам.
  Итак, моя жизнь катилась под откос стремительно, как выброшенная из поезда пустая бутылка. Я почувстовал что-то вроде вырожденной тоски. Горький привкус обреченного одиночества. Не путайте с жалостью. Что я представлял из себя? На этот счет у меня нет иллюзий. Ходячая никчемность, не добившаяся в жизни ни благосостояния, ни признания со стороны окружающих. Я ничем не дорожил. Скажете, работа? Должность вшивого инженера по гарантийному обслуживанию никогда не была верхом моих мечтаний. Вокруг вообще наблюдалась тотальная нехватка счастливых людей. Постоянные кризисы вынуждали держаться за любое место зубами, задавливая в себе все проявления несогласия с действительностью, игнорируя даже малейшую мысль о том, чтобы прекратить эту пытку. Тысячи настороженных глаз сверкали из глубин методично вырытых и укрепленных нор. Город завис на краю индустриальной пропасти, раскачиваясь в таком положении уже два десятилетия. Все ждали... чего? Нет, я не жалел. Возможно, где-то в глубине души я даже был рад. Этакая разухабистая веселость висельника, закурившего в первый и последний раз после пожизненного воздержания, зная, что рак не сможет угнаться за смертью. И поэтому, мне не было страшно. По крайней мере, тогда.
  Впрочем, все в этом мире мимолетно. Я в этом убедился.
  
  10
  
  Вы когда-нибудь видели человеческую смерть? Нет, не на фотографиях в интернете, и не в сводках "Магнолии", когда бесстрастный объектив фиксирует уже успевшие остыть кровавые декорации. Умирающиие на руках родителей старики - тоже не совсем то, о чем я хочу сказать. В их случае есть только предрешенность и смирение, готовность к неизвестности, печальный и возвышенный символизм необратимого круговорота в природе, который скрашивает скорбь родных и близких. Дряхлость тихо дотлевает в остывающем очаге - взамен всегда появляется огонек возрождения. Процесс умирания неизбежен и привычен. Я же имею в виду сам момент перехода. Жизнь, как и смерть - это состояние. А где-то между ними есть знак равенства, разделительная линия, математический ноль, в который, тем не менее, вмещается ужас познания живыми неотвратимости конца. Покойникам-то уже все равно... Вы испытывали подобное?
  ...Я шагал по тротуару мимо здания местной ТРК, засунув руки в карманы и стараясь поменьше пересекаться взглядом со встречными прохожими. Может, именно поэтому я и не заметил ту тачку до самого последнего момента.
  По крайней правой полосе двигалась красная "девятка". Раза в два быстрее, чем нужно бы, но здесь это - обычное дело, несмотря на ограничительные знаки. Необычным все стало после того, как "самара", подпрыгнув на бордюре, вильнула в мою сторону. Все произошло за пару секунд. Я поднял глаза и увидел пластиковую радиаторную решетку метрах в пятнадцати от себя. От удара передний мост сломался, но это уже не имело значения - инерция толкала машину прямо на меня. Мотор ревел у самой отсечки, так как передние колеса были в воздухе. Миг - и "девятка" клюнула носом, с грохотом вновь обретая сцепление с землей. Сквозь лобовое стекло я увидел лицо водителя. На нем пылали глаза, в которых было что угодно, кроме страха. И я сразу понял, что ублюдок сделал это намеренно. Тогда мне некогда было размышлять о причинах такого поступка.
  Я машинально отступил в сторону. Это меня и спасло. По обе стороны проспекта росли огромные каштаны. Гордость местных властей, летом превращавшая длинный и нудный транспортный тракт в самую зеленую улицу города. Сейчас, правда, поредевшие кроны могучих деревьев были ржаво-рыжими. Мне повезло (иначе и не скажешь) оказаться за толстым стволом, выкрашенным у земли в белый цвет. "Девятка" попыталась подвернуть еще правее, но было поздно.
  Я никогда не видел автокатастроф. Оказалось, что сам звук столкновения намного громче, чем можно себе вообразить. В полуметре от меня правая часть "ВАЗа" встретилась с шершавой корой и немедленно сложилась гармошкой. Оглушительный удар смешался со звоном и хрустом. Брызнули стекла - практически мне в лицо. Дерево основательно качнулось. Камикадзе за рулем швырнуло вперед, и согнувшаяся стойка срезала ему часть черепа вместе со скулой и левым глазом. Двигатель сместился в салон, зажав ноги водителя и не дав ему вылететь через лобовое стекло, а рулевое колесо сплющило его грудь. Одна рука осталась внизу, вторая свисала из водительского окна, вывернутая в полудюжине мест, будто кусок проволоки. Все, что осталось от его головы, лежало на торпедо. Я видел только клок светлых волос рядом с обнажившимися розоватыми костями...
  Напомню, прошло от силы пару секунд. Я просто остолбенел. Ноги предательски задрожали. Шипел фреон, вытекая из порванных трубок на какие-то раскаленные детали. Задняя дверь "девятки" была распахнута. Вокруг что-то происходило, сбежались люди, а я не мог отвести взгляда от широкой, как автобан, полосы крови, струящейся по капоту и быстро капающей в придорожную пыль. Кровь была немного темнее, чем цвет автомобиля. Красное на красном...
  Тогда страха еще не было. Он пришел позже. Но тот момент... Теперь вы поняли? Живое стало мертвым, дышащее и мыслящее тело, упакованное в ткань и выделанную кожу за один миг превратилось в кучу изодранного мяса в деформированном металлическом гробу - это тот самый шок от осозания близости края пропасти, по которой мы все ходим. Будто бы мелькнувшее на изнанке сознания черное пятно. Имеет место эффект перемещения сознания. Тебе страшно не потому, что кто-то умер. Тебе страшно от уверенности, что это ты - на его месте. Твое собственное тело, освежеванное прямо на дороге, утратившее всякие признаки красоты, возраста, пола. Просто жратва для личинок...
  Я попятился, но на меня никто не обращал внимания. Краски поблекли, звуки слились в невнятный гомон. Кто-то пытался открыть заклинившие двери, кто-то звонил в "скорую". Большинство зевак просто стояло, образуя стремительно уплотняющееся кольцо. Как-то незаметно я оказался за его пределами. Машина с трупом скрылись за чужими спинами. Я опустил глаза и увидел на рубашке несколько алых пятнышек. Рвотный спазм скрутил мои кишки. Я согнулся пополам, но не смог выдавить из себя ничего, кроме желчи и тягучей слюны. Тогда меня не волновал мой внешний вид. Человеку просто стало плохо от обилия кровищи...
  Подволакивая налившиеся свинцом ноги, я побрел прочь. Шок постепенно сменялся нервным ознобом. Эпизод с машиной раз за разом прокручивался у меня в голове. Я пытался отогнать его, но без толку. Проектор сломался, запись закольцевалась. Моя нижняя челюсть тряслась, будто сломанная подножка инвалидной коляски. Навстречу мне по направлению из центра города промчалась карета "неотложки", бешено завывая и мерцая синими огнями. Я боялся оглядываться. Стараясь глубоко дышать, смотрел лишь на желтый ковер, хрустящий под моими подошвами. Сердце колотилось, как у кролика, едва не попавшего под нож. Поняв, что сейчас упаду, схватился за железную оградку возле чьего-то дворика. Мои пальцы нащупали предмет в кармане...
  И тут что-то произошло. До сих пор не могу уверенно сказать: мне тогда показалось, или он действительно стал горячим?! Ощущение жжения иногда возникает не только от жара. Как бы там ни было, происходили странные вещи - мой разум начал очищаться от отравляющей смеси растерянности, злобы и страха. Каждый палец стал кабелем, по которому проносилось что-то нематериальное... Я не ручаюсь за свои слова, но смахивало на то, что бронзовый слиток высосал меня, как паук муху. Весь процесс не занял и минуты. Когда я отнял руку, я снова мог связно мыслить. В коридорах мозга было тихо и пустынно. Все воспоминания увяли и превратились в выгоревшие фотографии на стенах. Я был спокоен, как накачанный фенобарбиталом шизоид. По правде говоря, мне уже было все равно...
  
  11
  
  Если хочешь спрятать что-нибудь - положи это на самом видном месте. Вот и я, избегая встречи с легавыми, оказался в окрестностях рынка. Воскресный торг привлекал множество покупателей, щипачей и просто праздношатающихся. Аллея между обоими базарами была забита человеческой массой. Невообразимая смесь из подгнивающих овощей, запчастей для велосипедов, дешевого белья, бытовой химии и китайского пластика... Все это порядком напоминало переполненную птицеферму, и раствориться в толпе было проще простого.
  Солнце внезапно выползло из-за низких туч. Голубой и чистый, как свежевымытое окно, край неба обнажился на южной стороне. Обнаружилась и еще одна неприятная деталь: яркий свет основательно раздражал мой правый глаз. По ощущениям, зрачок в нем по-прежнему был постоянно раскрыт, как заклинившая диафрагма фотоаппарата. Словно ему не хватало света... Эффект, схожий с действием атропина. С тем лишь отличием, что никаких препаратов я не принимал.
  Пришлось купить на раскладке темные очки - снова входящие в моду здоровущие стекла, закрывающие добрую половину лица. Получив тридцатку, жирная, выбеленная "блондой" продавщица отвешивала мне комплимент за комплиментом. Я не возражал - такой фасон был мне на руку. Иначе я мог сойти за наркомана, да и неудобств солнце причиняло массу. Более того, я начинал понимать, что вижу двумя глазами по-разному. В смысле, неодинаково. Это сложно объяснить. Видел-то я одну картинку, но она состояла из нескольких слоев, на каждом из которых было свое изображение. Вроде стереоэффекта в кинотеатре. Какие-то неназванные тени бельмами ползали по моим линзам... Словно бы зрачки находились в разных измерениях, одновременно транслируя изображения из разных мест. Стоило закрыть один глаз, и это тут же становилось явным. Пока еще недостаточно отчетливо, но я начинал задумываться...
  Затем я купил десяток "тошнотиков" и основательно подкрепился у хлебного ларька. Кофе из бумажного стаканчика был слишком приторным, но горячим. Я грел ладони, подняв воротник пальто...
  От идеи сунуться в "Пеликан" пришлось отказаться. Если я все понял верно, там могла оказаться слежка, да и смысла в этом уже просто не было. Намного больше меня интересовало, кто направил "девятку" на тротуар, на котором совершенно "случайно" оказался в тот момент я. Именно так - как самостоятельную единицу я погибшего водителя не воспринимал. По-настоящему влиятельные фигуры никогда не делают грязную работу собственноручно - зачем? Вокруг полно марионеток, в тени которых превосходно скрывается главный затейник. Но где смысл?.. Если им нужно отобрать привет от древних цивилизаций, который я везде таскал с собой, были способы и попроще. А если причина была не в нем, тогда я не мог связать вчерашние события с сегодняшими. Короче, я демонстрировал завидную тупость в решении головоломок. Мои корявые умозаключения никуда не годились. Видимо, мыслителем нужно родиться...
  Я настолько глубоко задумался, что не сразу услышал голос. Моего рукава коснулись.
  - Сынок... Подожди...
  Я медленно обернулся. В непрерывно ползущей толпе застыл силуэт пожилой, просто одетой женщины. Серый плащик, шерстяной платок. Люди обтекали ее с двух сторон, как река - кусок гранита, лежащий на середине русла. Я остановился, и меня тут же пихнули в бок и наступили на ногу.
  - Сынок... У тебя проблемы.
  Вопроса в словах не чувствовалось. Это была констатация факта. Если бы не мягкие интонации, я бы подумал, что бабка мне угрожает. Я продолжал молчать, глядя на нее. Кожа светлая, на цыганку не похожа. Вот только глаза... Не карие - черные, как смола. В них абсолютно ничего не отражалось. Две черные пуговицы в оправе из паучьих лапок морщин...
  - Я скажу, - произнесла она снова - тихо, но ее-то я слышал великолепно, несмотря на рыночный шум. - Скажу. Вот заплати, и узнаешь.
  Я сморгнул. Она оказалась совсем рядом. И коснулась кончиками пальцев кармана, в котором безошибочно определила деньги. Гипноз? Я твердо решил вышибить ей зубы при малейшей попытке заставить меня отдать кошелек. Но тогда какого хрена я торчал там, хлопая форточками? Она была права, черт возьми. У меня имелись проблемы. И, судя по всему, немаленькие.
  Движением утопленника я наугад вытянул из кармана купюру - это оказалась заклеенная скотчем пятерка. Деньги тут же перекочевали в карман болоньевого плаща. "Гадалка" сфокусировала на мне свои черные дыры. Ее рот казался заслонкой на лице деревянной куклы, из которого выпадали тяжелые, чужие слова.
  - Порча на тебе, сыночек... Сильная порча. Сними очки.
  Я повиновался, все еще чувствуя себя желатиновым человечком из банки со сладостями. Мир приобрел тройной контраст, брызнул красками - и я сощурился. Тусклые радужки были бесстрастны, будто окуляры микроскопа. Хирургический скальпель, препарирующий тонкие пленки душевных изъянов...
  - Ты не терял фотографий?
  - Что за хрен? - хрипло прокаркал я, оглядываясь и нацепляя очки обратно.
  - Вещь, потерянная одним и найденная другим человеком, может послужить проводником. Самая страшная порча - на смерть. Вещь кладут в гроб с покойником перед похоронами. Гниет гроб - гниет живая душа.
  - И что мне делать? - спросил я, зная ответ. Она пожала плечами.
  - Снять тяжело. Надо найти могилу, открыть и забрать украденное. Только где ее найдешь...
  У меня в буквальном смысле мороз продрал по коже. Я почувствовал себя пылинкой, которую носит сквозняком по огромному заброшенному лабиринту.
  - Не смогу тебе помочь, - сказала она. - Не смогу... Дам только адрес. Может, она чем поможет.
  В белой руке с голубоватыми развилками сосудов появился клочок бумаги и карандаш. Она нацарапала несколько слов и протянула мне. Я смотрел на бумажку, как на свидетельство о смерти.
  - Бери, - сказала она. - Может, жив останешься.
  Я с отчаянием посмотрел на нее. В моей голове тикали стрелки неведомого часового механизма. Ну и жалкое же зрелище! Докатился до жизни, когда самым близким человеком оказалась уличная провидица.
  Бумажка ткнулась в мои пальцы, и я машинально сжал их. Какой-то адрес по улице Маруты... Я понял, что только что задешево купил свой собственный некролог.
  Я поднял глаза, но женщины уже не было. Я увидел ее прямую спину на аллее - она удалялась, мелькая среди черных курток и плащей. Как мраморно-белый маяк на пирсе, поминутно захлестываемый штормовыми волнами... Стремительно сгущалась непроглядная ночь.
  Ночь?!
  И я понял, что...
  
  12
  
  "Заговорил" мой неуправляемый глаз. Сейчас я видел то, чего в принципе быть не могло, хотя до определенного момента я вполне сознавал, что по-прежнему стою у центрального входа на рынок. До тех пор, пока этот факт не остался вытесненным за пределы сознания накатывающими потоками нового бреда... Это было похоже на удар грома. И звук гигантской виниловой пластинки, которую останавливают нажатием пальца, преодолевая центробежную силу. Но "слышал" я его не ушами...
  Левый глаз видел нормально, а вот с правым случился сбой. Изображение инвертировалось, как на негативе. Люди превратились в плавающие вокруг белые пятна - небо стало угольно-черным, словно полог, наброшенный на клетку с попугаем. Где-то над ним висели миллиарды звезд, чей свет заблудился в чернильной тьме, не дойдя до земли. Деревья служили проросшими сквозь живой воздух сосудами, питающими мертвую почву ядовитым космическим свечением. Я был центром некоего локального катаклизма, основной движущей силой в котором были причины и следствия еще не совершенных мною поступков. Вокруг медленно вращались восковые ладони, шепчущие губы, вибрации искусственных голосов... Я потом понял, что было не так - слова произносились задом наперед, означая, очевидно, еще не свершенное. Или то, чему не предстояло сбыться...
  Я попытался пошевелиться - и оказалось, что "движение" в прямом смысле слова имело здесь несколько другое значение. Это было скорее не физическое действие, а посыл, направленный на совершение определенной последовательности этих самых действий. Нужно было представлять себя в точке, куда хотел бы попасть, придавая телу позу, надлежащую данной ситуации - сродни переставлянию манекена в гигантском зале под непрерывное сверкание чудовищного стробоскопа. Пошаговая стратегия с остановленным временем... Я беспорядочно дергался, словно запутавшийся в колючей проволоке изюбр. И только кричать я не мог - попробуйте закричать, например, в воде. Бесполезное занятие. Особенно, если учесть, что звук несет в себе совершенно иную информацию. На меня накатил приступ клаустрофобии. Это была особая, извращенная ее форма - я был заперт в собственной голове, не имея возможности адекватно управлять телом. Расплющенный прессом ужаса, я прикрыл веками глаза. А когда снова открыл их - стало чуть легче. По крайней мере, невидимое снова стало невидимым, как ему и положено. Может быть, это была адаптация...
  На этот раз вокруг был безлюдный город под размазанным небом. Но какой? С огромным трудом я узнал очертания арки в проходе между домами, под которой обычно проходил после работы. Пустые здания громоздились вокруг, сохраняя знакомый порядок, но... Что-то было не так. Время текло слишком быстро. Вернее, м о е время двинулось вперед, вместо того, чтобы пятиться, но теперь все вокруг ужасающим образом м е н я л о с ь. Неподвижные предметы стачивались под действием сжатых в секунды лет. То, на что требуются века, я видел прямо сейчас. Крошечные черные точки отслоившейся материи окутывали вечные с точки зрения человека вещи: камень, металл, стекло. Время стало чешуйками ржавчины, мельчайшей пылью эрозии. Я созерцал саму энтропию. Людей не было видно, потому что они были всего лишь исчезающе малыми вспышками жизни на фоне безмолвных декораций. И небо было не размазано - на нем просто слишком часто менялась погода и времена года. Все застыло, испуская в пустоту энергию, которую неоткуда было восполнять. Молекулярные связи распадались. Тело планеты дряхлело, словно члены тибетского старца. Я уже видел конец - самую тихую и самую страшную катастрофу из всех мыслимых. И предвестником ее был всего лишь непрерывный ш о р о х.
  Я сделал шаг. Моя обувь погрузилась в пыль, как ботинок первого космонавта, ступившего на Луну. Интересно, сколько тысячелетий заняло бы мое движение в нормальном летоисчислении? Я был бронтозавром, заблудившимся в прошлом - неповоротливым, ужасающе архаичным и столь же тупым. Я посмотрел вниз. Невозможно было находиться здесь и не поддаваться влиянию происходящего - как невозможно лететь сквозь атмосферу, не нагреваясь от трения. Со мной происходило в точности то же самое: обтекая меня, ход времени срывал с меня песчинки материи, компенсируя чудовищное сопротивление. Я заметил еще кое-что: время двигалось не с востока на запад - оно мчалось по к р у г у. Древние были правы... Таким образом, куда бы я ни шел, я неизменно оказывался в центре неслышимого и невидимого вихря, сдирающего с меня атомы, как чешую с рыбы. Одежда выгорала, обнажая кожу, в которой расползались такие же огромные дыры. И процесс это был отнюдь не безболезненный. Охваченный пылающей болью, я выл, как как пожарная сирена. Город скукоживался, распадаясь по кирпичику. Небо равномерно побагровело - это Солнце превратилось в набухший отравленной кровью вечности красный гигант. Мои мышцы планомерно истекали в редеющую атмосферу, открывая сравнительно долговечные кости. Правда, и они продержались всего пару тысяч лет. И последние миллионы кричать мне было уже просто нечем.
  
  13
  
  На задворках кинотеатра "Мир" воняло мочой и прокисшей ностальгией. Поколение "некст" приспособило светоч культуры для своих потребностей, запросто превратив самую знаковую постройку города в обыкновенный нужник. Все равно за последние лет пять в "Мире" не показали ни единого фильма. Осыпающаяся лепнина на фасаде свидетельствовала о полном падении нравов власть имущих. Все были озабочены только тем, чтобы набить собственную мошну. Фонтан перед кинотеатром давно пересох, а на щитах с надписью "Сегодня" и "Скоро" висела реклама ближайшего пивбара...
  Из полосы темноты, резко отсеченной электрическим светом, я внимательно осмотрел площадь на предмет людей в форме. Лавочки были облеплены "отдыхающими", которых не пугал даже осенний холод. Было часов семь; рановато для битья бутылок и первых стычек. Менты, как всегда, предпочитали отсиживаться в теплых "луноходах". Тем более, пошел мерзкий дождик... Асфальт превратился в блестящее черное стекло. Я пробежался по нему, как паук-сенокосец, минуя опасную зону и перейдя на другую сторону проспекта, где замерла шеренга машин таксистов и залетных "бомбил". Извозчики покуривали, сбившись в кучку. К ним я и направился.
  - КВРЗ, - произнес я кратко, оглядывая водителей. На мне по-прежнему были солнцезащитные очки, и те, по-видимому, решили, что имеют дело с укурком или мелким торговцем анашой.
  - Тридцать, - сказал передний бык с тяжелой, плохо выбритой челюстью и волнистым носом.
  Я-то знал, что все эти козлы обычно заодно, так что аукциона не получится, несмотря на то, что ехать действительно было далеко. Но если бы я согласился сразу, это бы им точно запомнилось, поэтому я состроил брюзгливое выражение лица.
  - Двадцать пять. Или включаем счетчик.
  Как и ожидалось, возражений не последовало. Бык молча отделился от компании себе подобных и загрузился в "лачетти". Дверцу мне, понятное дело, распахнуть не потрудились. За такие-то деньги...
  Я забрался в салон - достаточно уютный, между прочим, только испорченный въевшимся в обивку запахом табака. Сам я не курю. Не вижу смысла - не вставляет. Как бы прочитав мои мысли, таксист сунул в пасть "ватру" и прижал пальцем кнопку прикуривателя. Затем врубил на полную громкость сборник "Попса XXL", поправ остатки моих эстетских замашек. Обеспечив таким образом комфорт себе и пассажиру, он резко тронул, и меня вжало в кресло.
  Я не позволил себе раздражаться. Я отдыхал... Черт, какое это все-таки удовольствие - колесить вечерами на автомобильчике, наплевав на непогоду и слякоть! Над покатым лобовым стеклом мелькают фонари, в приоткрытое окно врывается приятный сквознячок. Светофоры на перекрестках мигают желтым. Город становится до неприличия маленьким...
  Мы нырнули в яму под мостом, по которому катил товарняк, свернули направо. Потянулась бесконечная, полуразрушенная и унылая, как молитва святоши, стена вагоноремонтного завода. Уличное освещение исчезло как класс, и мглу впереди рассеивал только ксенон нашего "шеви". Таксист пожевывал фильтр. Дискотека закончилась; урчание движка прерывалось потрескиванием рации.
  - Где остановить? - буркнул водила.
  Я назвал адрес.
  - До трамвайной линии довезу, дальше сам иди - там асфальта нема, - заявил этот гондон, выкручивая руль.
  - Эй, я тут родился, что ли? Как я дорогу-то в темнотище искать буду?
  - У прохожих спросишь.
  - Твою мать! Ну скажи хоть, не в курсе случайно, где тут живет гадалка?
  Водила бросил на меня нехороший взгляд и выжал тормозную педаль. Я едва не расквасил нос о панель.
  - Слазь, - коротко приказал он.
  Я швырнул ему скомканную двадцатку и открыл дверь, мигом выветрив в ночь все натопленное печкой тепло.
  - Считать умеешь? - осведомился таксист за моей спиной. - Или освежить память?
  Меня переполняло холодное бешенство. Я поставил вынутую из салона ногу обратно, левой рукой снял очки и всмотрелся в лицо водителя, на котором явно читались признаки вырождения человеческой расы. Его собственные зрачки начали расширяться. Несмотря на тусклый светильник, от моего глазика не укрылись также темные пятна, расползающиеся по лбу и скулам...
  - Я тебе посчитаю, сука, - пообещал я. - На Сейм по частям в багажнике поедешь.
  Кадык быка дернулся. Он молчал. Я был раза в два мельче него, и при желании он мог сделать из меня рубленую котлету, но, видать, просто опешил от такого напора. Или не рискнул связываться с одиноким психом на безлюдной окраине... Я же был зол как черт. Но конфликт уже исчерпал себя, и я выполз в жиденькую грязь, от души ляпнув дверцей. "Лачетти" злобно перегазовал и умчался прочь. Два красных огня растворились в подступившем мраке...
  Я остался стоять в самом центре огромного пятна на карте, которое здешние именовали просто - "поселок". Невообразимая сеть из улочек и переулков, беспорядочно застроенных мешаниной из старых бревенчатых избушек и роскошных коттеджей с трехметровыми заборами. Сказать по правде, вторых было не так и много... Престиж данной местности падал год от года. Когда-то давно, когда завод еще был жив и питал кровеносную систему района, здесь действительно строились школы и рождались дети. Сейчас тут поселился дух декаданса и запустения. Молодые уезжали, старики оставались доживать в развалинах... Заброшенные через один дома были явлением распространенным, как запах козьего стойла. Близкое соседство индустриальных руин и центрального кладбища отпугивало покупателей недвижимости. Ну а местные давно привыкли...
  Запоздало вспомнив, что оставил кепку в такси, я чертыхнулся. На голову капал бесконечный дождь. Под ногами хлюпало. Некоторые из окон светились - тускло, будто внутри горели не стоваттные лампочки, а старинные керосинки. Я начал пробираться вдоль разномастных глухих заборов, с трудом разбирая номера на облупившихся табличках. С другой стороны мокрых досок меня обрехивали дворняги. Где-то далеко свистел поезд, проходящий станцию транзитом... Считая в уме, я дошел до нужного дома. Это была натуральная хата-мазанка, обшитая рассохшимися досками, с маленькими окошками и печной трубой, торчащей над жестяной крышей, будто раструб паровоза, исторгающий из себя ночную копоть. Она располагалась в глубине двора и стояла немного боком, будто стыдясь своей неказистости. Ни одной искры не мелькало за пыльными стеклами. Ну и местечко! Я уже начинал жалеть, что вообще приперся сюда.
  Я потянул язычок запора калитки - она оказалась открыта. Шавки справа и слева удвоили громкость. Их яростный лай раздирал мне перепонки. Я приготовился, что острые зубы вопьются в мою ногу, но все было спокойно... К дому вела извилистая тропинка, заросшая травой. Я медленно пошел по ней, чувствуя себя полным придурком. Судя по всему, дома никого не было. Потом моя нога ткнулась во что-то мягкое, и я едва не растянулся на земле. Это был застывший комок плоти, покрытый грязными свалявшимися волосами. Труп собаки... В почти полной темноте я даже не рассмотрел, что с ней случилось. В моей горячечной башке затренькали первые звоночки... Кретин! Им полагалось включиться намного, намного раньше! Но я продолжал начатое, как робот с отключенным инстинктом самосохранения. Бог знает, что могло быть дальше... Я забрался на крыльцо и открыл ржаво скрипнувшую дверь. Запах мышей и сушеной фасоли ударил в нос. Потолок был низковат даже для моего явно невыдающегося роста, и мне пришлось склонить голову набок. Я нащупал ледяную дверную ручку и потянул на себя. Мое лицо обдало ветерком...
  - Есть кто? - как можно отчетливей крикнул я. На деле мой голос больше смахивал на испуганное карканье. Он затерялся в плотном пыльном воздухе, и ответом мне была только тишина. Правда, был и еще кое-какой звук - вроде падающих капель. Не плеск, а стук, что означало, что капало на твердую поверхность. Например, деревянный пол.
  Сделав шаг вовнутрь, я начал слепо шарить в темноте по побеленной стене в поисках выключателя. В практически полной тишине моя ладонь издавала противное шуршание, как будто в углах бегало что-то живое. Нащупав наконец рубильник, я повернул его. Под потолком вспыхнула засиженная мухами лампочка без абажура. Раскаленная спираль выжгла свое отражение на моей сетчатке, и я зажмурился, привыкая к свету. Через пару секунд я приоткрыл один глаз. И тут же пожалел об этом.
  То, что я увидел, приморозило меня к месту, как парное говяжье филе - к стенке рефрижератора.
  
  14
  
  Единственная комнатушка, в которой ничего, кроме печи, стола и лавки, не было, стала импровизированным моргом. Вскрытие, очевидно, проводилось в стесненных условиях нехватки времени... Я вскрикнул от омерзения и прикрыл нижнюю часть лица, хотя запаха е щ е не было. Лучше бы я передвинул руку выше... По правде говоря, я сперва подумал, что трупов н е с к о л ь к о. Иллюзия. Всего лишь не доведенная до конца ампутация... Тело стояло? висело? на растяжках из побуревших веревок, привязанных к крючьям, пропущенным через развилки локтевых и лучевых костей. Судя по вторичным половым признакам в паху и дряблым грудям, это была пожилая женщина. По волосам судить не представлялось возможным: у нее была спилена верхняя часть черепа. Слава богу, ее лицо смотрело вниз, а не на меня... И еще я подметил множество странных надрезов на животе и конечностях, где кожа будто отслаивалась... И почему на потолке было столько крови?! Размышлять, однако, не хватало самообладания. Тошнотворное, физиологически отталкивающее зрелище. Муха в паучьей сети...
  Я поспешно попятился. Моя рука потянулась к выключателю... и замерла на полпути. У меня вдруг возникло ужасное предчувствие, что как только я выключу свет, о н а прыгнет на меня из темноты. Я не мог заставить себя повернуться спиной к мертвецу. Я пятился по-рачьи, пока не уперся в дверь, затем выскользнул наружу и снова оказался в сырой ночной тьме. Иссохшие ветки яблонь скребли по окошкам веранды. Меня трясло, как осиновый лист. Я вылетел на улицу, думая о том, что оставил в доме предостаточно отпечатков. От такого меня не отмазал бы и лучший адвокат области, если бы я мог позволить себе его нанять... Я слегка опоздал. Не сомневаюсь, что убийцы пришли и ушли никем не замеченными. А что касается меня, то я крался пригнувшись, чтобы никто не увидел меня из-за забора. В принципе, это было излишне. Никто не вышел посмотреть, почему лают собаки... У меня даже на секунду возникло впечатление, что вокруг вообще не осталось живых людей.
  ...Я бежал от проклятого места, будто заяц, спасающийся от лесного пожара. Похоже, я успел заблудиться. Все эти улицы - они были похожи между собой, словно штампованные. Я снова попал на заколдованную карусель, возвращающую меня к одному и тому же сценарию, вызывая мощнейшее чувство дежа-вю, но без привязки к определенным событиям.
  Невдалеке светился ночной магазинчик, сооруженный из переделанного железнодорожного вагона. Виден был прохудившийся козырек остановки. Мутные желтые пятнышки не в силах были рассеять мрак даже в паре метров, и издали это было похоже на блуждающие болотные огни. Вообще-то, блуждал как раз я... Смех полупьяных подростков напоминал хохот гиен. Я тоже начинал подхихикивать. Предвестники психоза? Я шел на дно с удивительной методичностью, притягивая к себе неприятности, словно огромный магнит. Все, к чему я прикасался, заканчивалось неизменно плачевно. Призраки фобий бродили за мной, не отствая ни на шаг. Неужели все дело в фатальной невезучести? Одна половина моего мозга давно замариновалась в рассоле из концентрированного ужаса, вторая покатывалась со смеху, наблюдая за моим падением. Я даже забыл смотреть под ноги, и едва не покатился кубарем, угодив в огромную лужу. Сбоку послышался свист.
  - Эй, стой! Стоять!
  Беда никогда не приходит одна - что я говорил? Меня, мокрого, грязного, всклокоченного и все еще испускающего душераздирающие смешки, обступили четыре тени. Последнее, видимо, убило их наповал.
  - Че ржешь? - с неподдельным изумлением спросил один. До меня донесся запах пивного перегара. Судя по голосу, у него еще не закончилась стадия полового созревания. Вероятно, они приняли меня за ровесника из-за щуплого телосложения.
  - Шли бы вы, ребята! - посоветовал я.
  - Щас ты у меня пойдешь, - начал другой подросток угрожающим тоном.
  - Рублем не выручишь, старый? - прервал его первый. Он, видимо, был самым пьяным. Остальные предпочитали отмалчиваться, и это молчание не обещало мне ровным счетом ничего хорошего.
  Я озирался по сторонам. Милицейскими патрулями в радиусе пяти километров и не пахло. Они знали это - не знали только, что это было на руку как раз м н е, а не им. Я-то уже давно был по уши в дерьме... Что-то должно было произойти. Мир заплясал передо мной и беззвездное небо захлопнуло черную крышку душегубки. Отовсюду протянулись зловонные щупальца убийственного помешательства. Они оплели меня с ног до головы. Мои мускулы свело холодной судорогой, и я понял, что уже не способен контролировать себя.
  Меня толкнули в шею откуда-то сзади, и я повернулся в ту сторону. Как раз, чтобы поймать корявый, но сильный удар в грудь. Драться я никогда не любил, да и не умел, но сейчас это не имело никакого значения. Я принял бьющий кулак с готовностью боксерской груши, охотно двинувшись ему навстречу и не почувствовав боли. Мои бледные руки вытянулись из тьмы, обхватили голову пацана. Я почувствовал пальцами колючий ежик... Он отшатнулся, но я уже тянулся к нему, как неумелый любовничек к смазливой бабенке. В следующее мгновение я засунул его нос себе в рот и изо всех сил сомкнул челюсти. Ощущение было сходно с тем, которое испытываешь, раскусывая, к примеру, арбузную корку. Раздался мерзкий хруст... Он задергался как бешеный. В рот мне полилось соленое и теплое, и я выплюнул кусок плоти.
  Он взвыл - страшно и тонко, отшатываясь и слепо шаря руками во мраке. Крик был наполнен такими жуткими страданиями, что даже я содрогнулся. Его кореша застыли, пораженные не столько обилием кровищи, сколько этим парализующим воплем. А гопник по-прежнему орал, пока крик не сменился бульканьем. Затем он подавился собственной кровью и закашлялся. Но вскоре снова завизжал с удвоенной силой.
  Я рыпнулся к остальной троице, но это уже было явным фарсом с моей стороны. Испуганно матерясь, банда бросилась наутек, волоча искалеченного товарища, который верещал что-то насчет того, чтобы найти потерянную половину драгоценного шнобеля. Я почему-то был уверен, что ему это уже не понадобится.
  Спектакль продлился от силы полминуты. Воздух потрескивал, как будто был насыщен электричеством. Я поднял глаза. Небо на востоке светлело. Но это была не та заря, о которой я подумал... Мертвенный свет стремительно заливал горизонт и я увидел, как...
  
  15
  
  Капли дождя, летящие из жерла гигантской тучи, начали замедляться. Это было потрясающе красивое зрелище: миллиарды шариков вдруг зависли в воздухе, неспешно планируя к земле; я поймал несколько на ладонь. "Капли" оказались сухими, как порох, и рассыпались серебристой пылью при малейшем прикосновении. Внезапно я понял, что это не вода. Это был пепел. Пепел сгоревшего настоящего.
  Я стоял посреди широкого проспекта, зажатый в клещи черными скелетами зданий. Безмолвное, давно остывшее пожарище. И нескончаемый дождь из пепла, устилающий все вокруг серым ковром золы... Все звуки тонули в пушистой мягкости, увязали там так надежно, будто я находился в комнате с обитыми материей стенами.
  И впервые я был там не один.
  С дальнего конца улицы ко мне приближалась странная фигура. Она была облачена в длиннополый плащ, стянутый у горла кожаным ремешком, и высокие сапоги с тускло блестевшими металлическими пряжками. Лица я пока не видел... Вокруг силуэта волнами расходились полупрозрачные круги, похожие на искажения воздуха. Оптический эффект, достигаемый преломлением света, проходящего сквозь... что? Кажется, я начинал соображать. Пространство было разделено в вертикальности, как книжные страницы. И незнакомец преодололевал преграду за преградой с легкостью, граничащей с изяществом. Зыбь окутывала его невидимой мантией, будто его кожа была раскалена до нескольких тысяч градусов. Его поступь обладала неумолимостью маятника, отсчитывающего секунды. Она гипнотизировала. На миг фигура словно потеряла симметрию - это человек в плаще полез куда-то за спину, и достал тонкий и длинный циллиндрический предмет. Раздался отчетливый мелодичный звон. Сверкнуло серебристое жало. И тут я наконец получил возможность рассмотреть как следует его внешность.
  Я шарахнулся прочь, но тут же наткнулся на что-то твердое. Охотник (я пока решил называть его так) быстро приближался. Кошмарное, чужеродное порождение чьих-то больных сновидений. Пластмассовое псевдолицо с неподвижными выпученными шариками глаз - черными, как мои собственные. "Лицо" незаметно переходило в округлость черепа, покрытого вместо волос застывшей серой магмой. Кожа после ожога? Его стоптанные сапоги побывали в местах, которые я бы даже никогда не смог себе представить... Быть может, его привлек запах крови? Одуряющий аромат насилия, окутавший мой взбесившийся мозг?
  Я затравленно оглянулся. Сквозь гигантское мутное стекло позади просматривались какие-то подозрительно ровные ряды, образованные скоплением разномастных предметов. Выходило, что я смотрел на них сверху, но где в таком случае находилась линия горизонта? Превозмогая панику, я повернулся к Охотнику спиной, лишний раз убедившись в очевидном - я был зажат в ничтожном промежутке между пластин из затвердевшего пространства, подпирающего небесный свод. Жалкие пару метров - это была вся моя свобода. Я бился в этом промежутке, как муха между оконными рамами, расшибая колени и локти, захлебываясь зловонным страхом. Вот-вот меня должны были выпотрошить, если не предполагать вариант похуже...
  Глубоко во мне что-то шевельнулось, пощекотав внутренности. Охотник надвигался, никуда не спеша. Нас разделяли считанные метры. Я уже слышал мелодичный звон, издаваемый пряжками. Внутри снова зашевелилось что-то маленькое, угловатое, царапающееся - на этот раз боль прорезала мои нервы. Но она и придала мне сил. Я собрал все, что осталось, и попытался еще раз пробить неодолимую стену. К моему изумлению, неведомый сплав утратил однородность, превратившись в подобие жирной глины. Я продавливал ее своим лицом, упорно продвигаясь вперед. Меня облепила вязкая субстанция; вскоре я потерял возможность глотать кислород. Удушье тут же взяло меня за горло, и я в полной мере ощутил, что чувствует плод, проталкиваемый мышечными сокращениями по тесному темному туннелю материнского чрева... Кожа на моей голове трещала. Я цеплялся скрюченными пальцами за пустоту, разевал рот в немом крике, извивался всем телом, будто пытался пробурить им отверстие... Моего затылка коснулось что-то ледяное, заморозив макаронину спинного мозга в костяном канале. От ужаса я сделал последнее нечеловеческое усилие - и разорвал пуповину действительности, провалившись в неведомое. Мой вопль нашел выход из закупоренных легких - и затерялся в гулкой, бесцветной пустоте. На самом деле, разноцветные стеклышки всего лишь были частями окружающего меня мира, которые надо было собрать в правильном порядке... Я честно пытался. Но не уверен, что все сделал верно.
  Это снова был город... И кладбище... Жара, слепящее солнце, желтая высохшая земля. Люди-призраки, страшные в своей безымянной скорби. И одиночество... ни с чем не сравнимое ощущение натянутой внутри струны, дрожь отверженного, бегущего от себя и всего мира.
  Я затравленно оглянулся, выискивая траурный силуэт. Но ничего не увидел, кроме проржавевшей ограды и пыльных кустов, покачивающихся от легких толчков ветра. Каким-то образом мне удалось перевернуть страницу. Означало ли это, что я мог регулировать свои перемещения, "заказывая" места, куда мне нужно было попасть? Сомневаюсь. Однако, здешняя реальность была вылеплена на удивление подробно. Запах... Этот запах - почему он так мне знаком? Воронье, сидящее на памятниках, оценивающе обозревало мою персону. Интерес был чисто гастрономическим. Я же считал, что птичкам следует подождать.
  Я пошел вперед по гравию, минуя крайние ряды гранитных надгробий. Здесь покоились те, кто кое-что успел за свою короткую (или не очень) жизнь, заслужив роскошные похороны, вечную память и скорбь родственников, партнеров по бизнесу и многочисленных друзей. Кичливые черные камни громоздились, возвышаясь друг над другом, олицетворяя банальность последних желаний их хозяев. Бессмысленное соревнование. На глубине двух метров все были равны. Дорогая ткань тысячедолларовых костюмов истлевала не намного медленнее дешевого ситца...
  Те, кому не хватило места в партере, довольствовались вторыми и третьими рядами. Впрочем, не исключено, что до недавнего времени как раз они и были первыми... Места на всех не хватало. Дорожки для посетителей продолжали сужаться, а расстояние между могилами - сокращаться. При таком спросе в скором времни кладбище могло приобрести э т а ж н о с т ь.
  Однако, вернемся ко мне. Я достаточно уверенно направлялся к свежим могилам на северной окраине. Слева располагалась старая карта, заросшая бурьяном. Там уже давно никого не хоронили. На сей раз близость умерших не вызывала у меня ни малейших признаков дискомфорта. Видимо, мертвецы не имели претензий к живым. И слава богу. Я свернул вглубь "кварталов", сложив ладонь козырьком над глазами. Было жарковато как для середины осени. И еще меня обуревало предчувствие чего-то нехорошего... Если, конечно, можно употребить такое словечко, учитывая все происходящее. Я тащился целенаправленно, как дрессированная собачка. Но куда?
  Ответ пришел сам собой. Ноги принесли меня к прямоугольной яме, окруженной кучами земли. Совсем свежей земли, надо заметить. Я заглянул в нее. Никаких признаков гроба. Ровное, утоптанное дно. Значит, могилу выкопали заранее. Но к чему тогда торчащее в головах надгробие? Простой кусок серого гранита с металлической табличкой. Я прищурился. И вздрогнул.
  На табличке значилось мое имя. Я перечитал его раз двадцать, но от этого буквы не поменялись местами и смысл не изменился. На месте даты рождения значилось "15 октября 2013 года". Дата предполагаемой смерти вообще отсутствовала. Вместо нее было оставлено пустое место. Сырой запах почвы показался мне тяжелым, как смрад гниющих внутренностей. Я видел свисающие со стенок ямы корешки каких-то растений, наспех обрубленные лопатами. И шорох осыпающихся комочков...
  Я поспешно шагнул назад, чтобы не свалиться вниз по причине невесть откуда взявшегося головокружения. Внезапная догадка пронзила мой мозг, как раскаленный костыль, вбитый тяжелой кувалдой. Нет, нет, не может быть! Слишком отвратительно, невероятно, невозможно... Пятясь, я споткнулся о соседний памятник. Это заставило меня обернуться. Над частоколом потускневших крестов я увидел несколько голов в фуражках. Я насчитал две, три головы... Злобный окрик на секунду пригвоздил меня к месту. Но лишь на секунду. Затем я побежал.
  Солнце скрылось за облаками. По земле плыли огромные расплывчатые тени. Сшибая вазочки с пластмассовыми мертвыми цветами, я удирал наискосок, перепрыгивая холмики могил, как спринтер перепрыгивает препятствия на троеборье. Сзади сухо треснуло - это пистолетный выстрел разорвал гнетущую тишину. Пока только предупредительный... Стайка черных птиц с шумом сорвалась с чахлой туи, торчавшей неподалеку.
  Я подбежал к ограде, схватился за ржавые прутья, подтянулся и перевалился через нее с другой стороны, как куль с мукой, попутно порвав брюки. Инстинкт придал мне сил. Еще недавно я был не в ладах с турниками... Вскарабкавшись на мусорную кучу у обочины, я вломился в заросли полыни и понесся вслепую, пригнувшись, чтобы сбить преследователей с толку. В скором времени горячий свинец мог основательно залепить мне глотку. А я был склонен еще чуток побороться за свою непрезентабельную жизнь.
  Схвативший некстати приступ боли в боку заставил меня зашипеть сквозь зубы и сбавить темп. Боль накатывала толчками, будто внутри что-то раздувалось и опадало. На селезенку было не похоже. Но и селезенка, вроде бы, находилась с другой стороны...
  Внутри пульсировало все сильнее, пока в какой-то момент не начало д в и г а т ь с я. Это было уже слишком. Я заорал, сбился с шага и полетел носом в бурьян. Неведомая сущность играла моими кишками в резиночки, перебирая их чем-то острым и цепким. Меня скрючило в позе зародыша прямо среди застарелого мусора на пустыре. Рядом с моим лицом валялся высохший презерватив, завязанный узлом. Я издал еще один вопль рожающей коровы и заколотил башкой о землю. Пена выступила на моих губах. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Во рту появился соленый привкус.
  Кожа под моими пальцами начала шевелиться. Я ощутил нечто твердое и бугристое, выпирающее сквозь брюшную стенку. Боль достигла апогея, и я начал "отплывать"... Последнее, что помню - нависшие надо мной силуэты и слова, никак не желавшие складываться во фразы в моем ослепленном сознании. Голоса призраков...
  
  16
  
  Я очнулся у маленького мостика, сооруженного из нескольких листов жести, перекинутого через какой-то ручеек. Стояла мокрая, промозглая, слепая ночь. Я медленно приподнялся, пытаясь понять, где нахожусь. Внутренне обмирая, распахнул полы пальто. Прощупал живот, пах. Там все было в порядке. Но в некоторых местах побаливало - я обнаружил под рубашкой следы уколов (проколов?), окруженные лиловыми синяками запекшейся крови. Дырочки на одежде соответствовали следам на коже. Я прокашлялся, отхаркнув слизь. Затем поднялся на ноги.
  За мостиком застыло огромное черное зеркало неподвижной воды. Ветерок шуршал зарослями тростника у отлогого берега. На другой стороне просматривались скопления огоньков. Отражаясь в воде, пятнышки света зыбко колыхались. Девятиэтажки... По крайней мере, я получил представление о том, где нахожусь. Дождя не было, но мои шмотки набухли от влаги, висящей в воздухе. Изо рта вырывались облачка пара. Я провел ладонями по бокам. Карманы были абсолютно пусты. За исключением одного-единственного предмета.
  Я вытащил статуэтку, пытаясь понять, зачем таскаю ее с собой все это время. Как и ожидалось, ни к какому мало-мальски стоящему выводу так и не пришел. Я двинулся к берегу. Где-то в темноте скрипуче кричали чайки. Размахнувшись, я изо всех сил бросил бронзовый предмет. Он мелькнул на фоне огней - и растворился во мраке. Через пару секунд я услышал далекий всплеск.
  ...Стоячая, пахнущая рыбой и ряской вода мгновенно наполнила мой рот. От неожиданности я поперхнулся - и вдохнул ее. Легкие наполнились жидкостью. Изогнувшись, я упал на ковер из гниющих листьев. Мои пальцы раздирали воротник. Крика не получилось. Я даже не успел осознать, что тону - наваждение схлынуло. Именно схлынуло! Я оперся на дрожащие руки и сделал рвотное движение - но вместо озерной воды исторгнул только жалкий плевок. В камышах раздался унылый крик какого-то существа.
  Я с окончательной, непреложной ясностью убедился, что ударными темпами схожу с ума. И пока все шло только по нарастающей. По крайней мере, хватило мозгов избавиться от чертовой штуковины... Кто знает, может она и "наводила" на меня неприятности, вроде Охотника?
  Размышляя, я пробирался по раскисшим дорогам по направлению к жилмассиву, где когда-то давно, сто тысяч лет назад мне принадлежала однокомнатная квартира. Я направлялся не домой. Я и слово-то такое уже забыл. Как любая подзаборная шавка, я так же хотел жрать, пить и стучал зубами от холода. А с пустым кошельком поправить эти проблемы, поверьте, затруднительно. Но у меня появилась пара мыслей, где провести ночь и заодно поправить шаткое материальное положение. И куда точно не сунутся менты...
  Протопав мимо опустевшего рынка по бетонке мимо строительного гипермаркета и двухэтажного здания ГАИ, я отошел подальше к жилым домам и стал наблюдать за машинами, подъезжающими к голубой коробке с огромной вывеской "ВОДОЛЕЙ". Буквы переливались синим и красным, как фальшивые драгоценности на витрине с бижутерией. Тачек было много, и были они всякие, но преобладали, конечно, черные и серебристые "Прадо", "Аутлендеры" и "Калиберы". Из них вылезали ничем не примечательные мужички, иногда в сопровождении баб, пикали сигнализациями и степенно шествовали к крыльцу. Поодаль стояли две или три "таксички".
  Я напряженно пытался вспомнить, какой сегодня день. По всему выходило, что понедельник, но я вовсе не был уверен. А это имело значение, так как вход в клуб был платным четыре дня в неделю, а у меня не было ни единого медяка! Когда-то я провел здесь немало славных вечеров... При воспоминании о прежнем себе, приодетым в чистенькое, надушенном и снаряженным средствами на покупку пары бутылок пойла, я даже взгрустнул. Критически осмотрев себя, пришел к неутешительным выводам. Пальто и штаны были грязными, обувь - мокрой. Кстати, опять начало моросить. Мои зубы снова принялись изображать мексиканские трещотки. Терять мне было нечего.
  У ближайшей колонки я попытался привести себя в порядок, насколько позволяли средства. Тщательно вымыл руки, умылся, пригладил волосы, оттер глину с ботинок и штанов. От этого я стал еще мокрее, но намного чище. Под конец я как следует напился, чтобы заткнуть настойчиво урчащий желудок. После гигиенических процедур я вылез из дворов и направился прямиком к освещенному фонарями пятачку перед главным входом.
  Внутри приглушенно играла музыка. На крыльце, к моей вящей радости, никто не торчал. Пробравшись между тушами автомобилей, похожих на спящих динозавров, я поднялся по ступенькам, постоял секунду, собираясь с мыслями, а потом ввалился внутрь, попутно разразившись длинной речью, содержавшей крайне мало одобренных Министерством образования выражений. Охранник у лестницы и гардеробщица тут же удивленно уставились на меня. Все еще ругаясь вполголаса, я закрыл дверь, остановился на коврике и скептически оглядел себя. Скинул с плеч пальто, брезгливо держа его на сгибе локтя, вынял руку из кармана брюк, в которые якобы ложил брелок с ключами и сделал пару движений, будто стряхивал что-то с бедер. Затем с досадой махнул рукой и не спеша направился к стойке. Тетка в гардеробной с любопытством воззрилась на мою персону. Ей было за сорок, и у нее были губы, накрашенные вульгарной фиолетовой помадой.
  - Черт, вот так угораздило... - мрачно процедил я, швыряя пальто на стойку и еще раз осматривая себя. Затем перевел взгляд на тетку и подпустил в него немного мягкости. Этакий альфа-самец! - Извините за мокрую одежду, - произнес я с чувством. - Как назло, колесо менять пришлось, да в темноте - изгваздался весь.
  Тетка сочувственно покивала. Шкаф у лестницы смотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
  - И недалеко вроде, но в наше время машину попробуй брось в переулке, - добавил я.
  - И не говорите, - отозвалась гардеробщица, успокаиваясь и принимая пальто, - В городе полно бомжей и наркоманов. До утра все колеса поснимают!
  Вешая, она развернула пальто, и я с ужасом увидел на полах темные пятна. Это наверняка была кровь, не замеченная мной в темноте. (И кровь, скорее всего, не моя). Но то ли баба была подслеповата, то ли на черном кашемире пятна были почти не видны - она и ухом не повела, выдав мне ключик с номером. Я посмотрел на него, ожидая подвоха. Но нет, очевидно, не в этот раз
  - Салют, - развязно бросил я громиле, внутренне обмирая. Если сейчас окажется, что вход платный, мне светит невиданный облом и пару бесплатных пинков впридачу. Но он только посторонился, дав мне пройти. Его мутные тупые глазенки изучали горшок с огромной драценой, стоящий в холле.
  Что ж, мне определенно фартило! Если бы я не знал своей удачи, я бы расслабился и начал радоваться. Но играя свою маленькую роль, я все время ожидал неприятностей. Кратковременные, но действенные уроки явно пошли мне на пользу. А так как терять мне, по большому счету, было уже нечего, из меня так и перла свежая, пенящаяся наглость.
  Миновав второй этаж с его дискотекой, по мраморным ступеням я поднялся сразу на третий, где раздавался манящий стук шаров. Едва переступив порог комнаты, я понял, что сегодня мне определенно повезет.
  Играющих столов насчитывалось всего два. Как водится, дым столбом, бутылки с пивом, негромкие разговоры, стихающие в момент удара, и радостные возгласы, сопровождающие попадание в лузу. С десяток зрителей околачивались рядом с играющими, то ли просто наблюдая, то ли ожидая своей очереди. Американку я сразу проигнорировал, обратив внимание на русский бильярд - там и народ всегда посолиднее, и ставки повыше. Официально в заведении запрещали играть на деньги, но когда запреты останавливали азарт? Я и сам не раз тут как спускал, так и выигрывал по полсотни. Играл я, в общем-то, не ахти, но говорю же вам: во мне поселилась какая-то маниакальная уверенность в своих силах. Мне должно, просто обязано было повезти, компенсируя хотя бы часть неудач, сыпавшихся на меня как из рога изобилия.
  Тем временем, у стола с "пирамидой" царило оживление. В фаворитах был высокий тип в черной водолазке. В углу рта у него торчала сигарета. Бил он нарочито небрежно, прищуривая один глаз, но попадал часто. Его друзья молча прихлебывали пиво. Против него играл грузный мужик с полудюжиной перстней на пальцах. Неплохо играл, но часто брался за слишком сложные удары, которые не получались так, как надо. Видать, золотые печатки ему здорово мешали. Высокий первым положил восемь шаров и смял окурок в пепельнице.
  - Звиняй, Сергеич, - сказал он. - С тебя две сотни.
  - Внизу отдам, - бросил тот и, положив кий, переваливаясь, удалился.
  Высокий глотнул из бутылки, постукивая кончиком кия о сукно. Его глаза обозревали зал сквозь завесу дыма. Ему было скучно. Достойных соперников местному мастеру явно не хватало. И поэтому вскоре его взгляд остановился на мне. Результат осмотра, видимо, был неудовлетворительный, потому что он уже собрался отворачиваться - и тут я выступил вперед и сказал:
  - Ставлю пятьсот. Одна партия.
  Бровь мужчины в водолазке изогнулась. Зрители примолкли, обратив все внимание на меня. Я тут же почувствовал себя крайне неуютно, но отступать было поздно. Кто-то пустил смешок. Этот пижон делано пожал широкими плечами и бросил мне:
  - Принимается. Дам тебе шар форы.
  Он явно регулярно делал ставки на имидж, и они окупались. Его группа поддержки одобрительно загудела. Потом он закурил следующую сигарету, а я выбрал кий и взял канифоль. Свет лампы падал на гладкое, зеленое, без единого изъяна сукно. Шары собрались в треугольник, образовав белый островок. Я отошел на другой край стола. Высокий остался на месте. Я видел только его руки, держащие кий.
  Я ударил из дома, разбив пирамиду и положив один шар. Как только все шары остановились, я зашел сбоку и закатил последовательно еще два. Высокий наблюдал за мной напряженно - я не видел, но чувствовал его взгляд на своем затылке. Лишь только я переключил на него свое внимание - тут же промазал. Биток ударился о борт и, пройдя в сантиметре от лузы, остановился у задней линии. Я скрипнул зубами. У меня еще оставалась фора, и я ударил через весь стол, метя в тот же шар с номером "4". Попал, но не закатил. Зато позиция для следующего получилась выгодная.
  Высокий аккуратно пристроил сигарету на край пепельницы, наклонился и хлестко ударил. Биток остался на месте, а "четверка" влетела в сетку.
  - Молодец, Колян, - негромко сказали моей спиной. Судя по всему, тут никто не сомневался, что исход партии предрешен. Даже любители "пула" оторвались от своего стола чтобы понаблюдать за нашей игрой.
  Тем временем высокий бил накатом, и в одну лузу закатились сразу два шара. Это был не слишком сложный, но эффективный прием. Наши шансы быстро сравнялись. Прицелившись, он вмазал с оттяжкой: биток, загнав шар в срединную лузу, отлетел и остановился почти на середине. Соперник или расслабился, или снова выпендривался, но в следующий момент скиксовал, и право удара перешло ко мне.
  Я долго ходил вокруг, выбирая удобную позицию. Мои руки уже не дрожали. Для меня вообще перестал существовать окружающий мир. Остался только зеленый прямоугольник с белыми нумерованными пятнами, которые катались в разных направлениях, как молекулы в броуновском движении. И голод в желудке. Я ударил сильно - и биток, мелькнув белой молнией и коснувшись одного шара, ударился о другой, забив его в угловую лузу.
  - Карамболь... - пробормотал какой-то умник с галерки. Да, это был карамболь, но убей меня, если я знал, как сумел такое исполнить! Раньше ничего подобного у меня не выходило даже после пяти бутылок "Оболони"... Тишина, похожая на вязкий клей, резко сгустилась вокруг. В ней раздавался глухой перестук костей. Высокий престал ухмыляться после того, как я положил заведомо непроходной шар. Его дружки быстро переглянулись. А у меня сложилась острая ситуация - два "зайца" встали рядом. Между ними едва получилось бы просунуть мизинец. Избежать тройного касания было практически невозможно. Все затаили дыхание.
  Я ударил на "щелчке", кистью, резко. Чужой шар влетел в лузу, биток завертелся винтом и ушел вбок. Глаза мужика стали маленькими и злыми. Я подошел к нему, бросил кий на стол и потер пальцы друг о друга:
  - Я выиграл.
  Он молча вынял кошелек из дорогой коричневой кожи, достал оттуда новенькую пятисотенную купюру. Я не стал ломать комедию. Взяв деньги, засунул в карман штанов, повернулся и удалился, сопровождаемый той самой тишиной. Если бы взглядами действительно можно было сверлить, я бы уже превратился в дуршлаг...
  
  17
  
  Внизу я сразу подошел к стойке, разбил деньги, сделал заказ и присел за свободный столик рядом с танцполом (на котором уже извивались с полдюжины фемин разного возраста). Царил интимный полумрак. По потолку ползали пятна зеркальных шаров. По правде говоря, от шаров меня уже тошнило. Я сильно рисковал, играя на крупную сумму, не имея ни копейки за душой. В случае неудачи я мог основательно огрести по морде, или того хуже - получить ножик в брюхо за углом. Братки не любят, когда их выставляют лохами... Однако, все хорошо, что хорошо заканчивается.
  Глотая слюну, я дождался, пока хмурая официантка принесет заказ. В ее взгляде ясно читался вопрос: "Ты что, придурок, жрать сюда пришел?". Обычно посетители здесь брали разную чепуху, вроде пива, чипсов, иногда овощные салаты... Я же дал встряску дрыхнущему повару, заказав жареную картошку с курицей, две порции "Днепровского", нарезку балыка и стакан свежевыжатого сока. Просто и незатейливо, зато наверняка.
  Я набросился на жратву, как нумизмат на древнеегипетские динары, не обращая внимания на обожженный язык. Вилка мелькала в моей руке почище весла на соревнованиях по академической гребле. Официантка даже открыла рот. Но мне было не до приличий. Набить желудок хорошей едой - что может быть восхитительней? Я на некоторое время отвлекся от своих невзгод, полностью сосредоточив внимание на вазочке с салатом. И как раз выскребал оттуда остатки, когда рядом кто-то присел.
  - Занято, - промычал я с набитым ртом. Вторая порция салата звала меня так же настойчиво, как и первая.
  - Я подожду, - ответил мне женский голос. В нем содержались какие-то странные интонации. Я покосился направо... и курица застыла прямо у меня в пищеводе.
  За моим столиком сидела женщина в красном вечернем платье. Помада такого же цвета. Длинные волнистые волосы. Под черной челкой - подведенные карандашом глаза. Я узнал их. Узнал сразу же. Но не могу сказать, что я обрадовался этой встрече.
  - Как ты себя чувствуешь? - поинтересовалась эта молодая особа, изображая трогательную материнскую заботу.
  - Великопепно, - я вложил в это слово столько сарказма, что у самого свело зубы. - Жизнь стала намного насыщенней. Добавилось острых ощущений.
  - Не злись. Ты потом поймешь...
  - Пойму - что? - взвился я. - Что происходит? Может, ты объяснишь на хрена ты сперла мои вещи, а? Или расскажешь, чья это раздавленная башка была в автобусе на переезде?
  - Это был муляж, - спокойно сказала она.
  - Муляж?! Хорошенькая копия! Очень правдоподобная. Кстати, твой подарочек я утопил, ты уж извини.
  - Не имеет значения. Код был списан и передан в первую секунду...
  - Какой код?
  Она посмотрела на меня, как учительница на первоклашку, который не выучил домашнее задание.
  - Твой, дурак. Ты ничего не чувствуешь?
  - О! - Меня переполняли эмоции. - Еще как чувствую! Ощущения фантастические! Меня глючит каждые полчаса. Шляюсь по иным мирам, знаешь ли. И еще, кажись, меня пытаются убить.
  - Это из-за него.
  - А, ну да. Точно. Из-за него. Как я мог забыть.
  - Будь осторожен, - бросила она, вставая. - Сейчас все зависит только от тебя...
  - Э, нет, дорогуша. Сидеть.
  Я вцепился в ее руку, продавливая пальцами тонкую кожу. Ее темные глаза наполнились болью, и она тихо вскрикнула. Я уже собирался получить побольше ответов на свои вопросы, но тут мой притихший было сожитель шевельнулся, и меня самого ослепила вспышка боли - яркая, как взрыв сверхновой. Я замычал и ухватился за край стола, чтобы не свалиться вместе со стулом. Шум дискотеки превратился в ржавую пилу, трепанирующую мой многострадальный череп. Световые пятна мельтешили перед лицом, как назойливые мухи. Дергающая боль ослабевала, отступая. На лбу у меня выступила испарина. Когда я поднял глаза, то не увидел рядом с собой женщины в красном. Танцующая плотной стеной молодежь образовала террариум, наполненный переплетающимися телами. В этой сутолке невозможно было разобрать, кто есть кто. Мне показалось, что в толпе мелькнул красный лоскут... Я вскочил, опрокинув стакан с соком. Мое дыхание напоминало сипение вырывающегося из баллона газа. Раздвигая чужие спины, я пробрался к выходу, выскочил в коридор.
  Она стояла у фонтанчика с питьевой водой, держа в руках бокал, беседуя с благообразным интеллигентом в клетчатом пиджаке. Я подковылял к ним, и интеллигент повернул ко мне слегка удивленное лицо в обрамлении седых волос.
  Человек без возраста, подумалось мне тогда. Да, седых прядей у него было предостаточно, но на лице не просматривалось ни единой мало-мальски заметной морщины. Оно вообще напоминало резиновую маску, тщательно выкрашенную кисточкой в розовый цвет. Зубы у него были большие, цвета слоновой кости, явно вставные; глаза - тусклые, невыразительные, опять-таки, похожие на протезы. Ожившая бутафория из театральной гримерки. Он заговорил, и из его рта потянуло затхлой древностью пыльных библиотечных фолиантов...
  - Молодой человек...
  - Кто вы такие, черт вас дери? - прошипел я, опираясь на стену. - Что все это значит?
  - Эльвира, он управляется? - обратился "библиотекарь" к женщине.
  - Крайне слабо, - сказала она. - Сигнал все время теряется. К тому же он часто выпадает на ту сторону.
  Что-то мне подсказывало, что они говорили не обо мне... Я заскрипел зубами от бессилия перед валом фантасмагорического бреда, накатывающего на меня.
  - Вы уже были в Городе? - задал вопрос пожилой.
  - Если вы про то, что мне постоянно видится, то я...
  - Вам не следует выходить туда самостоятельно, - перебил седовласый, внимательно смотря мне в лицо. - Это опасно. Там мы не сможем вас защитить.
  Как будто от меня что-то зависело! Они что, насмехались надо мной? Та, кого назвали Эльвирой, следила за мной из-под полуопущенных ресниц. На ее запястье уже обозначились четыре красных пятна - следы моих пальцев. "Профессор" протянул ко мне веснушчатую бледную руку и потрепал по щеке. У него были безупречные чистые ногтики, похожие на восковые. Я даже ощутил запах нафталина, исходяший от этой искуственной плоти. Эта рука не внушала мне ничего, кроме брезгливости.
  - Если не можете контролировать перемещения, сосредоточьтесь на себе. ОН поможет...
  Внезапно я выпростал клешню и крепко цапнул деда за лацкан пиджака. Мое лицо перерезала нехорошая ухмылочка.
  - Ну, нет, уважаемый, - прошептал я. - Настало время объясниться.
  На мое плечо легла чья-то тяжелая лапища, и сзади возразили:
  - Сначала с нами объяснишься.
  Я обернулся, не разжимая пальцев. За моей спиной стоял давешний кент в водолазке и двое его друзей. Даже под куртками было видно, как у ребят перекатываются мышцы.
  - Пошли покурим? - предложил водолаз.
  - Не курю, - ответил я машинально.
  - Ну, тогда просто постоишь...
  - Да никуда я не пойду! - взвизгнул я. Но высокий молча кивнул громилам, и мои пальчики аккуратно разогнули, едва не сломав мизинец. Эльвира молчала. На прощание я подарил ей самый ядовитый взгляд в своей жизни.
  - Извини, папаша, - сказал высокий моему нафталиновому наставнику. - Больше он к вам приставать не будет.
  
  18
  
  На улице стоял собачий холод. Ореол вокруг желтого фонаря растворялся в густом тумане мелко моросящего дождя. Стоя в одной рубашке на голое тело, я дрожал. Из всей компании, видимо, замерз только я.
  - Ну?
  - Знаешь, что такое удар "пропихом"? - спросил высокий, вертя в руке какой-то продолговатый предмет. - Мы с ребятами пришли к выводу, что сыграл ты нечестно.
  - Там был чистый удар, - возразил я, зная, что возражать уже поздно.
  - Заткнись, - холодно оборвал меня высокий. - Деньги сюда, быстро.
  Я стоял, опустив руки, не двигаясь. Я знал, что бить меня будут независимо от того, отдам я деньги или нет. К тому же предмет в руке на поверку оказался "бабочкой". Высокий опять кивнул своему здоровому дружку, и тот сделал шаг ко мне. Ощупав карманы, он запустил руку в задний. Это было унизительно, но я не отреагировал. Мордоворот вытащил толстую пачку мелких купюр и передал боссу. Тот взял деньги двумя пальцами, прикинул сумму не разворачивая стопки и внезапно швырнул бумажки мне в лицо. Ветер подхватил их и разметал по тротуару, покрыв его цветными прямоугольниками.
  - Ты мне должен, сопляк, - сказал высокий, не повышая голоса.
  Меня ударили в живот. В то самое место. Боль была не просто сильной - она напоминала взрыв водородной бомбы. Я заорал, брызгая слюной и зажимая руками участок пониже пупка. Мне казалось, что сейчас мои кишки вывалятся на грязный асфальт. Я снова чувствовал внутри отвратительное шевеление "соседа". И теперь он живо перемещался. Спасал свою шкуру? Обессилев, я упал на колени. Амбал подошел ко мне, замахнулся кулаком в челюсть. Я сжался в комок. Дальнейшее помню не слишком хорошо.
  ...Я ощутил короткие уколы в верхней части тела. Что-то мгновенно мелькнуло в гнойном свете тусклой лампочки. Раздался звук, с которым вязальная спица протыкает тыкву. Человек передо мной замер с занесенной рукой. На месте его глаз образовались две кровавые дыры, через которые можно было рассмотреть вытянувшееся лицо главного специалиста по бильярду. Пара алых капель стекли по щекам в страшной и нелепой пародии на слезы, и труп свалился к моим ногам. Увидев слипшиеся на затылке покойника волосы, я отвернулся, чтобы не выблевать с таким трудом заработанный ужин.
  - Сукин сын...
  Высокий полез куда-то во внутренний карман и достал нечто, опасно блестевшее вороненой сталью. Пистолет. До этого я никогда не видел настоящего боевого оружия так близко. Но мое тело больше не принадлежало мне. Кто-то начал дергать за ниточки - неумело и торопливо. Я сделал пару спотыкающихся шагов навстречу человеку с пистолетом. Руки висели как плети. Необходимости в них не было. Он не успел направить ствол на меня - кожу вновь прорвало что-то изнутри, и тонкие, почти невидимые иглы жадно рванулись к жертве. Я еще успел увидеть запекшийся в чужих зрачках ужас перед тем, как пистолет звякнул о мостовую, а в голове высокого появилось с полдесятка лишних отверстий. Отростки, напоминающие проволоку, мигом втянулись в меня. Я дрожал и шатался.
  Оставался третий. Но его, похоже, просто парализовало. Бледное, как мел, лицо маячило передо мной. Я тупо смотрел на него. Над нами занимался ранний рассвет. Предметы вокруг мелко вибрировали и рассыпались на части. Вместо них прорисовывались другие, совершенно незнакомые. Лицо оставалось висеть в воздухе, постепенно меняя очертания. Оно мялось, как разогретый пластилин, сквозь который проступали какие-то уродливые бугры... Глаза-шарики без век и зрачков... Хищная щель рта...
  Я посмотрел под ноги. Пистолет все еще лежал на земле. Я наклонился за ним, чувствуя, что воздух опять приобрел консистенцию стекломассы. Мои движения были медлительны и неуклюжи. Ко всему прочему, меня относило назад каким-то невидимым мощным течением, так что мне пришлось перенести вес вперед. Может, это был ход времени? Но куда оно в таком случае текло?
  Я торопливо сграбастал пушку. Ощущая толстую рукоять пальцами, я почувствовал себя намного лучше. Оружие добавило мне уверенности, и очень быстро я психологически из загнанной в угол дичи превратился в хищника. Выпрямляясь, я ожидал окончательной материализации Охотника. Ошметки субстанции, похожей на кожу, летали вокруг его головы. Вблизи стало ясно, что человеческого в нем еще меньше, чем казалось сначала.
  Охотник протянул ко мне конечность, затянутую в перчатку из раскисшей плоти, то ли закрываясь от наставленного ствола, то ли попытавшись меня схватить. Я отшатнулся и нажал на спуск. Пистолет прыгнул в моей руке, выплевывая огненный язык. В ладони Охотника образовалась круглая дыра с опаленными краями. Я не успел даже моргнуть - она начала затягиваться. Под порванной кожей шевелилось что-то розовое, влажное, дышащее. И никаких признаков крови...
  Я сделал шаг назад и принялся палить, понимая, что все без толку. Пули застревали в плотном, как резина, теле, не в силах даже опрокинуть его. От отдачи заболела кисть. Отчаяние расцвело во мне плотоядным цветком, пожирая остатки надежды.
  Тем временем трансформация завершилась окончательно, и я обнаружил себя стоящим в странном переходе с огромными витражными окнами на одной из стен. Потолок терялся где-то в клубящемся наверху тумане. Болезненный желтоватый свет просачивался сквозь стекла, как сукровица сквозь бинт. Эхо выстрелов витало меж каменных стен, теряясь и вновь сталкиваясь под невидимыми сводами...
  Я принял единственное разумное в данном случае решение: развернулся и побежал в обратную сторону. Выщербленные квадраты кафеля замелькали под моими подошвами. Мимо проносились одинаковые окна, и их ряд уводил в бесконечность. На стенах угадывались какие-то знаки - то ли символы непонятного мне языка, то ли указатели направления. Мне было некогда планировать маршрут. Сзади слышались тяжелые шаги, и я никак не мог от них оторваться. В какой-то момент коридор раздвоился в форме буквы "Т". Я затормозил. Ответвления слева и справа выглядели идентичными. Если в этом состоял подвох, то чистота эксперимента была потрясающей. Практически не колеблясь, я выбрал путь направо. Окна сменились дверями без номеров и табличек. На бегу я толкнул плечом некоторые из них - все были заперты. Я словно оказался единственным пациентом законсервированной психушки, и больничные корпуса замыкались в нескончаемый лабиринт пустых и стерильных, будто одноразовый шприц, кошмаров.
  Будто в подтверждение моих мыслей, за очередным углом я чуть не налетел на одинокую каталку из нержавеющей стали. На ней лежала скомканная простыня. Шаги за спиной не стихали. Я ежесекундно оборачивался, но видел позади то же, что и впереди - зеркальное отражение. У меня крепло подозрение, что на самом деле меня гоняют по кругу. Неужели я в самом деле мог бесконечно бегать от создания, которого не брали пистолетные пули в реальности, где все время приходилось играть по чужим правилам? Всего лишь игра в кошки-мышки... И я был крысой в лабиринте, обреченной на вечный бег. Но в конце пути меня ждала не жратва, а явно кое-что похуже. Кстати, а где же конец?
  Я снова находился в коридоре с витражами, с тем лишь отличием, что они располагались на другой от меня стороне. Я сбавил темп и только сейчас заметил, что вид из каждого окна р а з н ы й. То, что просматривалось сквозь полупрозрачные стекла, не вызывало у меня не малейшего желания попытаться их разбить и выпрыгнуть в неизвестность. К тому же краем глаза я увидел силуэт в плаще, и опять был вынужден бежать. Усталость понемногу наливала ноги свинцом. Снова "Т"-образная развилка. На этот раз я свернул налево. Пот лился с меня градом, легкие распирали ребра изнутри, грозя разорвать грудную клетку.
  Коридор принялся петлять, сворачивая под странными углами. Иногда мне казалось, что я взбираюсь на гору, иногда приходилось притормаживать. Двери закончились - остались только унылые стены, покрытые однотонной масляной краской. Они придвигались все ближе, и, подняв голову, я увидел понижающийся потолок. Еще тридцать метров - и мне уже пришлось пригнуться, чтобы не содрать скальп. Теперь это больше смахивало на туннель, в котором вдобавок становилось все темнее. Но назад дороги не было, и я, сипя горлом, протискивался вперед, подстегиваемый равномерными шагами.
  В какой-то момент я пополз... Это было хуже всего. Я не мог даже развернуться, чтобы дать отпор преследователям. Я был куском вырезки, добровольно проталкивающим себя в жерло затхлой мясорубки. Последний лучик света угас, когда я заткнул собой тесный промежуток между стенками норы. И почти сразу же сзади раздался скрежет. Лязгнул металл - и повисла тишина. Шаги смолкли.
  Я попытался прислушаться, но собственное надсадное дыхание мешало мне. До меня постепенно доходило, в какую ужасную ловушку я себя загнал. Я не мог даже согнуть руки, и, несмотря на пистолет, который все еще крепко сжимал, чувствовал себя шпротиной в консервной банке. В стандартном гробу наверняка было бы намного просторнее...
  Сильнейший приступ клаустрофобии обрушился на мое сознание, раздавив его под прессом безысходности и оживших атавизмов. Пожираемые пыткой бездействия мышцы свело судорогой. Жалкие остатки здравого смысла растворились в потоке безумия, и я принялся подвывать, не имея возможности другим путем выразить свой ужас. "Сосед" безмолвствовал. Эта сволочь действовала по своей, непонятной мне логике... Пытка темнотой и тишиной продолжалась. Концентрация углекислоты в моей клетке стремительно росла. И я не знал, от чего сдохну раньше - от удушья, или разрыва сердца, бьющегося сейчас с рекордной частотой.
  Что-то ударило сбоку от меня, и я тут же ощутил воткнувшееся в плечо острие. Я даже не успел ничего сообразить - так же мгновенно чужеродный предмет исчез, оставив после себя онемение и маленькую дырочку в стене, через которую заливался серый свет. Я вдруг понял, что нахожусь не в туннеле, а в каком-то ящике. И сейчас этот ящик тащили в неизвестном направлении. Больше ничего я понять не успел, так как мыслительный поток начал стремительно замедляться. Тело расслабилось. Зрение расфокусировалось, будто на глаза навернулись слезы. Лучик света размазался, поплыл. Я был обездвижен, безволен, пуст. Пришло равнодушие - огромное, как мировой океан. Что бы мне не вкололи, это оказалось весьма кстати. Я был слишком близко к...
  
  19
  
  Время для меня тоже исчезло, поэтому я не мог даже приблизительно представить, сколько провалялся без движения. Теперь темнота и отсутствие свежего воздуха меня не волновали. Астральное тело отправилось в неторопливый полет в беспредельности, наплевав на бренную оболочку. Это был тот самый случай, демонстрирующий чисто условную связь между духом и материей. Душа блуждала в межзвездном мраке, не испытывая ни малейшего дискомфорта от одиночества.
  В какой-то момент я обнаружился себя в огромной холодной комнате. Лежа на чем-то твердом, я водил глазами по стенам, не в силах сосредоточить взгляд на чем-то одном. Сквозь марево проступала сетка кафеля, какие-то гнутые металлические предметы, несколько светящихся кругов... Вокруг меня сновали безмолвные тени, казавшиеся полупрозрачными. Я явственно ощущал запах нашатыря и еще чего-то едкого. Потом в поле зрения попало огромное лезвие. С этого момента происходящее перестало мне нравиться окончательно. Острие скальпеля ненадолго зависло над моим обнаженным животом, словно раздумывая - затем уверенно погрузилось в кожу.
  Неизвестный наркотик обездвижил меня, но болевая чувствительность никуда не делась. Я вскрикнул, ощущая, как сталь рассекает брюшные мышцы. Одновременно с этим я засек подергивания "соседа". Ворочаясь, тот задел какой-то нерв, и мои ноги непроизвольно вздернулись. Сокращение разрезанных мышц принесло еще большую боль. Я заорал по-настоящему. Невидимые тиски сплющили меня. Раздался какой-то писк на грани слышимого диапазона. Потом что-то вроде короткого разряда статического электричества. Бок заледенел. Шевеление внутри прекратилось. Скальпель продолжил начатый разрез. Края раны разошлись...
  Дьявол, обычно лицо пациента отгораживают занавесочкой! Хотя и видел я хреново, но, как назло, именно сейчас пелена рассеялась, и я с отрешенной ясностью запечатлел, как хромированный зажим вытаскивает из моего чрева нечто скрученное жрутом, окровавленное, отдаленно напоминающее переросшую склизкую креветку. От "креветки" в мои внутренности тянулись тонкие белесые нити, похожие на грибницу. Возможно, это были питательные каналы, а может, нервная система... Я поглощал кошмар, не в силах закрыть глаза и обрубить этот поток мазохистского бреда. Воспаленное воображение, словно обезумевший художник, безжалостными штрихами фиксировало самые отвратительные детали, чтобы сберечь их в памяти навсегда, до самой моей смерти...
  У плода было микроскопическое лицо. И самое страшное, что это было м о е лицо, искаженное гримасой нестерпимой боли. И это я сейчас стонал и извивался на хирургическом столе, одновременно видя свое тело как бы со стороны, покинув его, влекомый неодолимой силой из спасительно теплой, влажной утробы навстречу враждебному ледяному миру. Живородящая матрешка, змея, пожирающая свой хвост, зеркало, отражающее отражение, закольцевавшееся в непрерывную цепь...
  Потом "грибница" порвалась и то, что до недавнего времени находилось у меня внутри, исчезло из поля зрения. Наваждение схлынуло. Накатила космическая пустота, пронизанная багровыми прожилками. Меня заштопали - и, судя по длительности операции, не слишком аккуратно. Потом переложили на что-то другое, такое же твердое, и задвинули в тесную, горячую трубу. Я искренне надеялся, что это местный крематорий, но тут началось медленное движение. Я перемещался в пространстве - сперва неторопливо, потом все быстрее и быстрее. Грязные закопченные стены мелькали надо мной, будто я ехал по туннелю метрополитена. Адская катапульта разгонялась до тех пор, пока я не потерял всякую ориентировку в пространстве. А потом меня швырнуло в...
  
  20
  
  Ночь выдыхалась. На фоне сереющего на востоке неба застыли ломаные очертания крыш домов. Улицы были погружены в сонное предрассветное оцепенение. Жизнь замерла за ослепшими окнами, и ни одна душа не видела мою скрюченную тень, приклеенную к подворотне возле детской площадки. Я был выброшен из человеческого мира, вычеркнут из списков живых, обречен на скитание в вечной тени. Мое чутье обострилось до предела, как у изгоя собачьей стаи. Знакомые места, по которым я еще недавно так безмятежно гулял, теперь вызывали у меня только страх и озлобление. Я знал, что пришедшая в негодность часть общего механизма никогда не встанет на место - она подлежит уничтожению. Или переплавке. Неизвестно, что хуже...
  Одной рукой я опирался о жестяной козырек подвала, другую прижимал к животу, на котором появился десятисантиметровый разрез, зашитый черными нитками. Я ощущал грубые стежки подушечками пальцев. Мои глаза были прикованы к светящемуся прямоугольнику на третьем этаже. Не то чтобы я уверовал в человеческую доброту - мне срочно надо было где-то ненадолго залечь, чтобы зализать раны. В своем нынешнем состоянии далеко бы я не ушел. Конечно, я рисковал. А инстинкты вопили: "Сваливай! Сваливай, пока не поздно!". Погоню вряд ли можно стряхнуть с хвоста, но задержать - вполне. Для этого требовалось хотя бы выбраться из этого проклятого города, на какое-то время затаившись на дне.
  Осмотревшись еще раз, я поковылял к подъезду - осторожно, будто пропойца, страдающий застарелым геморроем. Попробуйте побегать после того, как вам вырезали, скажем, аппендицит! С лестницей вышло еще хуже. Правую ногу я поднимать вообще не мог. Поэтому боком, по-крабьи взбирался на каждую ступеньку и, вцепившись в перила, подтягивал тело усилием рук. К боли я уже приноровился, свыкшись с ней, как с чем-то неизбежным. На то, чтобы преодолеть пять пролетов, у меня ушло минут двадцать. Под конец я весь взмок и дрожал, как мышь.
  Где-то наверху, в люке, ведущем на чердак, посвистывал сквозняк. Немного отдышавшись, я вытянул из-за пояса пистолет и постучал рукоятью в тяжелую металлическую дверь. Лампочку на площадке я предусмотрительно кокнул, и она с тихим хлопком скончалась, рассыпав тонкие осколки.
  За дверью очень долго царила тишина, затем послышалось шаркание и щелчок крышечки, прикрывающей глазок. Ага, хрен! Теперь на площадке царила непроглядная темень.
  - Кто там? - донеслось с той стороны.
  - Денис, - как можно тверже сказал я. Голос был намного слабее, чем бы мне хотелось... Честно говоря, я не думал, что он откроет дверь. Я бы, например, на его месте не открыл. Но ошибаться иногда приятно. Замок щелкнул, и полоска света прорезала лестничный марш. Чтобы не прошляпить шанс, я быстренько вставил ногу в образовавшуюся щель и потянул за ручку со своей стороны.
  Веник выглядел слегка чумным. Мне показалось, что он не спал пару суток, и вот только сейчас ему удалось ненадолго прикорнуть. Мешки под глазами удачно сочетались с мятой одеждой торчащими на макушке волосами. Он глазел на меня, видно, не вполне соображая, что к чему.
  - Ничего не понимаю... - пробормотал он. - Сейчас же ночь. Ты откуда взялся?
  - Потом расскажу.
  Я продолжая тянуть дверь на себя. И тут он наконец увидел меня во весь рост. Его рот открылся. Он с ужасом глазел на мою рубашку. Я проследил направление его взгляда: оказалось, что швы все-таки разошлись. На правом боку расплывалось огромное красное пятно. Не дожидаясь его реакции, которая могла быть какой угодно, я просунул между собой и косяком испачканный кровью пистолет и ткнул его Венику в зубы. Тот мгновенно прибалдел, как истинный интеллигент, готовясь хлопнуться в обморок.
  - Тш-ш-ш, - прошипел я, протискиваясь мимо него в квартиру. - У меня тут маленькие неприятности.
  Он с плохо скрываемым страхом таращился на меня, переводя взгляд с пушки на мое потасканное лицо и обратно. Откровенно говоря, мне было хреново. Рана кровила, руки были холодны как два протеза. И еще все в башке крутилось, словно я забрался на детский аттракцион с лошадками.
  - У тебя что-то с телефоном? - спросил Веник, отчаянно пытаясь восстановить свое фирменное самообладание. - Я тебе звонил без конца.
  - Можно и так сказать, - согласился я и покачнулся. Он рефлекторно шагнул ко мне, чтобы поддержать, но я опять поднял дуло, и он тут же остановился, едва заглянув в черный глазок. Я переждал, пока нахлынувшая на меня муть рассосется.
  - Что с тобой?
  Умеют же люди задавать дурацкие вопросы! Если бы я знал ответ... И как я должен был оправдываться, стоя с пушкой в руке? Косить под невинного агнца?
  - Слушай, Веник, у тебя нет чего-то обезболивающего, а? Мне, кажется, шкуру проткнули.
  Он хмыкнул, оценив клинический сарказм, бросил "Сейчас" и ушел на кухню. Я тем временем прошаркал в гостиную, не слишком заботясь о чистоте ковра. Там горела люстра с пятью лампочками, и я осторожно приподнял край рубашки. "Шов" выглядел отвратительно. Как я и ожидал. Теплые струйки ползли по моему бедру. Сзади послышался шорох. Я покосился на дверной проем, в котором застыл Веник с какой-то коробочкой в руке. Я-то думал, что его лицу уже некуда вытягиваться. Ошибался.
  Я шагнул к нему. Он шарахнулся. Я протянул окровавленную руку и взял упаковку. Какая-то новомодная дрянь из рекламы, которую отпускают без рецепта любому школьнику...
  - Анальгина нет? - спросил я без особой надежды.
  - Нет...
  Я бросил таблетки на кресло, подковылял к бару, открыл дверку. Пробежался взглядом по этикеткам. Кроме початого нами же коньяка, у него там стояла польская водка, и я взял бутылку, которая по ощущениям весила целый пуд. Зубами скрутил крышку и припал к горлышку, вливая в себя едко пахнущую жидкость. Обожженный пищевод сопротивлялся, но я глотал и глотал.
  Эффект был почти мгновенным. Боль стремительно растворялась в гелиевом шарике, в который превратилась моя голова. Координация движений пока не пострадала, но это был вопрос времени...
  Морщась, я осторожно присел на подлокотник кресла. На спинке висела футболка, и я без спросу разорвал ее на две части. Скомкав, прижал ткань к разрезу, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Пистолет я пока положил на журнальный столик, рядом с бутылкой, на которой отпечатались алые следы пальцев.
  - Тебе надо в больницу, - заметил художник, все это время стоявший молча.
  - Только оттуда, - съязвил я, прикрывая глаза. Не полностью - из-под полуопущенных век я следил, чтобы он не отколол какой-нибудь фортель. - Ты сам какой-то возбужденный. Или мне показалось?
  Веник насупился.
  - Не спалось. Писал почти сутки подряд. Вдохновение, знаешь ли, по приглашению не ходит.
  Я кивнул, полностью соглашаясь. К тому же я знал, как он пишет - мог задернуть шторы и малевать три дня подряд, питаясь одними бутербродами...
  - И что, никуда не выходил?
  - Никуда. Ты мне что-нибудь расскажешь?
  - Перекантуюсь у тебя немного... если ты не против. Меня мощно подставили. Домой возвращаться нельзя. Хочешь верь, хочешь нет, в общем, все как в детективчиках, которые ты так любишь.
  - Ну что ж, - Вениамин развел руками. - Не знаю... Располагайся тогда. Да впрочем, ты и сам уже...
  - И ты еще не в истерике? - Я мотнул головой в сторону пистолета. Художник неопределенно пожал плечами.
  - Мне кажется, я чего-то такого и ждал. Ровным счетом ничего не понимаю, да и не хочу понимать. И оружием мне грозить необязательно.
  В его голосе и правда почти не было дрожи! Да и неуместной бравады тоже. Он быстро справился с собой, и я немного успокоился. В самаритянство я по-прежнему не верил, но человек в состоянии паники - это хуже буйного помешательства. Уж поверьте личному опыту.
  Веник развернулся уходить, и я тут же вскинулся:
  - Ты куда?
  - Тебя надо перевязать. Ты так и собираешься сидеть до утра? Возьму бинты в ванной...
  Он удалился, а я снова потянулся к бутылке. Но на этот раз водка не пошла, и я не смог влить в себя больше одного глотка. Я никак не мог понять, лучше мне или хуже. Повисшая тишина казалась угрожающей. Вся эта помпезная дубовая мебель в комнате производила гнетущее впечатление. Фетиши, выковырянные из древних могил... Превращать собственную квартиру в музей - что может быть глупее? Уцепившись за спинку, я поднялся с кресла и выпрямился. Напоминало попытку доисторической обезьяны встать на нижние конечности. Не хватало каменного топора в лапе... Я бросил окровавленную тряпку на пол, взял пистолет и двинулся по направлению к "мастерской". По пути случайно глянул на сервант. На гладкой полированной поверхности лежала свернутая вдвое газета. Передняя полоса пестрела огромными буквами. Я прочел заголовок и тут же начал холодеть.
  "ТРОЕ МИЛИЦИОНЕРОВ ЗВЕРСКИ УБИТЫ ВОЗЛЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КЛАДБИЩА".
  Ниже, помельче: "На теле каждой из жертв насчитали около тридцати колотых ран".
  Мое сердце начало стремительно ускоряться. Между строками заголовка были помещены фотографии убитых оперативников. Мне они были совершенно незнакомы. Саму статью я только пробежал, не став вчитываться в прыгающие строчки. Там шла речь об орудующем в городе маньяке. Маньяке с моим лицом... Весь текст был пропитан буквально капающей со страниц ненавистью. Ненавистью сослуживцев, семей погибших, ненавистью страховщиков, вынужденных выплачивать последним деньги, ненавистью вечно голодной до кровавых подробностей общественности. Ненавистью системы, встретившей на своем пути помеху, которую нельзя устранить накатом, с первого раза.
  Я быстро перевернул газету. Сегодняшняя.
  Значит, ты никуда не выходил, дружок... Я прислушался к плеску воды в ванной. Вернулся на середину комнаты и замер, пытаясь успокоиться и соображать шустрее. С такой дозой спирта в крови это было нелегко. Меня переполняла всенаправленная ярость. Я был готов крушить и рвать, чтобы мои челюсти, как у бульдога, сомкнулись на чьем-то горле, и их смогли разжать только в морге. Не знаю, какое у меня было лицо, но возникший на пороге Веник буквально споткнулся о мой взгляд - будто на гвоздь наступил. Он держал в руках вату и нераспакованный бинт.
  - Дай мобильный, - сказал я глухо.
  - Какой... - начал он, но я отвесил ему оплеуху, и он взвизгнул. Я сам залез в его боковой карман на джинсах, нащупал там телефон и вызвал на экран историю звонков. На самом верху светилось: "102". Звонок был завершен две минуты тридцать шесть секунд назад.
  - Если стучишь ментам, то хотя бы не забывай чистить исходящие, - с трудом произнес я одеревеневшим языком.
  Я ждал, пока художник попытается возразить, и он действительно открыл рот. Я вставил туда дуло, и он в ужасе скосил глаза к переносице. Я толкнул пистолет вперед. Я хотел чтобы он почувствовал вкус ружейного масла и запах гари. Поцелуйчик на прощание. Кадык Вениамина заходил вверх-вниз. Давясь, он сделал пару шагов назад, и я припер его к стенке. Он всхлипнул.
  - Хотел сделать доброе дело? Или получить благодарность? Ну так ты ее получишь - от меня лично, - прохрипел я, задыхаясь от ненависти.
  Он отчаянно замычал, даже не пытаясь ударить или оттолкнуть меня, несмотря на то, что я был сейчас слишком слаб, чтобы оказать какое-либо сопротивление. Я безумно ему ухмыльнулся и нажал на спуск.
  Пистолет издал звонкий металлический щелчок. Веник подпрыгнул, подвывая. Слезы текли по его щекам, повисая на подбородке большими каплями. Я нажал еще раз. Снова щелчок. Обойма была пуста. Действительно пуста. На меня накатила смертельная усталость. Я вытащил дуло из его слюнявой пасти и врезал по скуле рукояткой. Он сполз на пол, зажимая разбитую морду.
  Ощущая себя окончательно выжатым, я похромал на полутемную кухню, где в отсветах фонаря с улицы поблескивали хромом разномастные ножи. Зачем-то я вытащил один из стойки, хотя и понимал, что он мне уже ничем не поможет. Повернув ручку стеклопакета, я открыл створку и окунул голову в вязкое утро.
  Под подъездом стоял черный микроавтобус, из которого выпрыгивали такие же черные фигурки с надписями "ОМОН" на широких, обтянутых материей спинах. Каждая была вооружена коротким тупорылым автоматом. Они скользили с хищной грацией профессионалов, двигались по безупречной и выверенной схеме, перекрывая жертве пути к отступлению из затягивающегося кольца облавы.
  Я поспешно попятился от окна. Вернулся в комнату. Увидев у меня в руке тесак, Веник съежился в углу. Но мне было не до него. Я оказался в ловушке с единственным входом и выходом, и ничего не мог противопоставить противнику, многократно превосходившему меня и численностью, и силой. Тут вообще было смешно говорить о какой-то борьбе - все больше напоминало охоту на выпотрошенную курицу.
  Я толкнул дверь в "мастерскую". Это была нежилая комната, пропитанная стойким запахом белил, с разноцветными пятнами краски, покрывавшими рассохшийся паркет. На стенах висели неоконченные работы и просто прогрунтованные, пока еще чистые холсты. В центре "мастерской" стоял подрамник с картиной, над которой Веник, видимо, и работал последние два дня. Я замер.
  Это был акт мгновенной телепатии, воплощенный образ из обрывков сновидений. На полотне примерно метр на полтора застыл сумрачный, припорошенный пеплом город. Траурная шеренга черных силуэтов выстроилась вдоль безымянной улицы. Серая заря выползала из-за обугленных остовов. На этот раз Веник превзошел сам себя - картина "дышала". Там было все - и тайна, и отрешенная созерцательность, и злое предзаменование, и гипнотизирующая красота упадка. В торопливых мазках пряталась суть, истина, которая зачастую и определяет разницу между талантом и самолюбивой мазней. Я был дал руку на отсечение, что художник видел изображенное своими собственными глазами. И внезапно вспомнил, как Веник держал кельтскую статуэтку, всматриваясь в сетку трещинок, покрывавшую древнюю глазурь... В углу полотна желтым кроном была выписана фамилия автора, дата и название: "Рассвет в Эшвилле". Краска была совсем свежей, непросохшей.
  Потом произошло нечто неожиданное: я перестал слышать звуки. Меня поглотила тишина, нарушаемая только едва слышным шепотом миллиардов хлопьев серебристого пепла, ложащегося на растрескавшийся асфальт. Остальное оказалось где-то за невидимым барьером - стоны Веника, пульсация крови в висках, противный скрежет, издаваемый металлом двери, которую спецназ отжимал от рамы специальным приспособлением... Я протянул окровавленные пальцы и коснулся шероховатой поверхности. Пространство ответило мне, затрепетав огромными крыльями бабочки. С них осыпалась сверкающая пыльца мнимой реальности... Я стоял перед картиной - и одновременно отплывал прочь через ставшие прозрачными полуметровые стены "сталинского" дома.
  Пока меня тащило в черное беззвездное небо, я видел, как гостиную медленно, словно под водой, заполняют мощные тренированные фигуры, как Веника укладывают носом в пол, как распахивается от пинка "ударным" ботинком дверь комнаты, в которой я стоял.
  Стоял? Я смотрел в возникшие в паре метров от меня глаза омоновца. Остальное лицо скрывала черная маска. Глаза казались стеклянными, потому что смотрели буквально сквозь меня. Рыльце автомата рыскало туда-сюда, в поисках цели. Прицел даже ни разу не дрогнул.
  Теперь я был пустым местом. Элементом будущего в брошенных декорациях прошлого. Каким-то образом я еще оставался там, словно стоял на подножке последнего вагона опаздывающего поезда, но момент ускользал, плавился, как брошенная в огонь фотопленка. Затем все закончилось.
  
  21
  
  Что такое бесконечность? Отсутствие предела, который рано или поздно ограничит твой путь, или просто безмозглое движение по поверхности шара, который вращается под твоими ногами? И вращается тем быстрее, чем скорее ты идешь. Неисчислимое множество направлений, ничем друг от друга не отличающихся - и каждый никуда не ведет, заставляя по дороге частенько вспоминать о вечности. Вечность! Чего стоит этот пафос, если нет даже понятия времени?! Просто все вокруг застыло, остановилось, умерло так давно, что невозможно даже представить причины, лежащие в основе существования вещей. "Я все еще жив?" - этот вопрос я задавал себе чаще, чем мне бы хотелось. Память понемногу делала свое черное дело, затягивая мутной пленкой холодеющие трупы мивувших событий. Кажется, я был спасен от смерти самым нетривиальным способом. Deus ex machina, слышали такое? Вот только теперь я был вовсе не уверен, что речь шла именно о смерти, и уж точно не испытывал чувства благодарности к безликому богу, по чьему сценарию разворачивалось действо. Нет ничего хуже неопределенности. Впрочем, способов развлечься у меня была масса. В конце концов я мог смотреть. Но не более. Разве это не забавно? Жизнь во всем ее разнообразии пролетала мимо меня, находясь за толстыми пыльными стеклами, приглушавшими яркие краски. Иногда у меня даже появлялись собеседники. И тогда я мог спросить, чтобы убедиться в том, что еще нахожусь в трезвом уме:
  - Я умер?
  Ответы, вне зависимости от формулировки, утверждали обратное. Однажды она сказала мне:
  - Ты только что родился, дурачок. Уж тебе-то не о чем переживать.
  - Это что, шутка? - спрашивал я, безуспешно вглядываясь в раздробленные фрагменты мозаики.
  Она рассмеялась мне в лицо.
  - А ты так ничего и не понял... Считаешь себя особенным? Поздно, мой мальчик...
  Пепел.
  Пепел, кружащийся в пустоте, как хлопья нескончаемого первого снега. Но, коснувшись земли, он не тает. Скажете, бессмысленно искать красоту там, где ее нет? Отчаявшись, ты будешь брести к любому оазису, мареву, сулящему хоть какую-то надежду. А неуловимое по-прежнему прячется за горизонтом, оставаясь вне досягаемости. Рай для мазохиста...
  И поверьте, Эшвилль не самое плохое местечко по эту сторону света и разума. По крайней мере, здесь тихо. Я часто трогаю свое лицо, ощущая пальцами смазывающиеся черты, и каждый раз мне кажется, что выпуклости и впадины помалу выравниваются, лишая меня привычного облика, а я чувствую себя пластилиновым человечком, которого поставили рядом с газовой плитой. Черные черви поселились там, откуда ампутировали душу. И я все чаще думаю о том, что однажды одену мантию и отправлюсь в путь. Ведь кроме покаяния и отмщения есть другие способы.
  Я знаю все.
  
   сентябрь - октябрь 2010
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"