Минуло уж полтора месяца с тех пор, как я плотно окопалась у Саньки дома, и за это время мы успели пережить многое и сожрать вместе не один пуд соли. Кстати, это почти буквально. Однажды днем меня дико проперло пожрать соли. Саня только смотрела, как я наворачиваю ее столовыми ложками и хуела.
- У тебя ж ожог в желудке будет, чучело! - Ошарашенно подвела она итог, отбирая на второй вечер моей солевой диеты у меня ложку и жалкие остатки некогда полукилограммового пакета соли.
- Да и хуй с ним! - Браво отвечала я, пытаясь отнять вожделенный пакет. - Может, жрать меньше хотеться будет, тож подмога!
Месяцем позже меня пробило на зеленый лук. Сердобольные бабульки на рынке периодически вздыхали на мою голубоватую от мороза кожу, жалостливо охали, когда я улыбалась (пародонтит давал о себе знать, отвратительней моей улыбки был разве что только оскал нашего дворового Бобика) и, когда у них были хорошие дни, давали мне зеленых перышков забесплатно. Если кому-то интересно, было ли мне стыдно, то отвечу - нет, нихуя мне не было стыдно и быть не могло, мне жрать хотелось до тошноты.
Но еще до поры зеленого лука мы пережили совместный грипп. Болели втроем - я, Саня и Воробей, который ушел болеть к нам, потому как ему было комфортней валяться втроем в диваношалаше, чем дома одному - его маман как раз переехалась на здоровом образе жизни, а потому считала незазорным в минус тридцать открывать окна на полдня. Судя по кривой Воробьевой роже и километровым соплям, он ее действия за здоровье не считал, а даже наоборот.
В квартире было у нас адово холодно после разборки хламовника и криво вставленного стекла взамен выбитого маниакальным топором. Поэтому спали мы втроем, ходили в полном облаченьи, больше всего напоминая снеговиков, и всерьез раздумывали, не спиздить ли с ближайшей стройки немного досок, чтоб во второй комнате, свободной от мебели, разжечь костер и по-человечески погреться.
В одно далеко не прекрасное утро у нас одновременно закончилась еда и пизженый Воробьем из отчего дома аспирин, и мы поняли, что дело плохо.
Но дерьмо никогда не происходит вечно, и не успели мы еще заварить чай по-бомжацки (кипяток то есть, в который мы периодически капали распотрошенный алоэ, мирно стоявший на подоконнике), как прозвенел телефон.
- Опять? - Просипела Санька, думая, что это звонит ее любимая родня.
- Дай я, - Воробей поднял трубку и гаркнул в нее свое молодецкое: "Внимательно!" На том конце провода озадачились, а потом быстро залопотали, после чего Воробей передал трубку Саньке, а сам пристроился обратно ко мне на посудомоечную машину.
Поговорив энное время, Санька вернулась к нам и, достав заначенную пачку сигарет, объявила:
- Все, детишки, кончился пиздец! Меня берут на работу!
- С дуба упала? - Поинтересовался Воробей. - С твоей температурой ты только до сортира дойти можешь!
- Хуйня, прорвемся, - Философски отмахнулась Санька. - Лишь бы к завтрашнему дню еще какой золотухи не приключилось. Место больно кайфовое, с оплатой каждый день, и в тепле...
Тепло - это было актуально. Потому что вирус, скосивший наше мини-семейство, домой приперла я, побегав по тридцатиградусному морозу в футболке и косухе промоутером.
Как в воду глядела наша блондинка - с утра температура достигла порога 39.6 и на том стояла, даже несмотря на чай с алоэ. Мы в два горла отговаривали Саньку тащиться туда, Воробей клятвенно обещал спиздить денег из отчего дома, а я, за неимением последнего, обещала постоять на стреме, пока наш бравый птиц будет заниматься нарушением заповеди "Не укради".
Тем не менее, зомби, которое еще вчера было Санькой, судорожно икая и потирая мерзнущие конечности, начало одеваться, некуртуазно посылая нас нахуй.
Санькиного возвращения мы ожидали в мрачном молчании. Она не вернулась ни через час, как обещала, ни через два. Мы с Воробьем молчали, но оба тихо ненавидели себя за бесполезность и за то, что дали Саньке уйти в такой ебаный мороз и в таком состоянии.
Санька вернулась спустя четыре часа и очень мрачная.
- Не взяли меня туда нихера, - молвила она, сползая в коридоре по стенке. Мы помогли боевой подруге раздеться и перетащили ее на кухню.
Западло заключалось в том, что в Санькином мозгу вместе с температурой сбросило ограничители нахуй. То есть, что несет, она не понимала. Состояние-то, в принципе, для нее было обычное, только чаще всего она все же отдавала себе отчет в том, где находится. А тут на вопрос кадровички, напоминавшей, по Санькиным словам, беременную кильку климактеричного возраста,: "Сможете ли вы работать два через два по четырнадцать часов?", Саня ответила не "Ага", а "Ясен хуй, смогу, блять, жрать-то дома нехуя!"
Потому ее кандидатура пролетела как Элестрин Майен, и над нами снова встала мрачная перспектива. Я уже хотела было прогуляться до метро, как одновременно произошли две вещи. В дверь выскользнул резко одевшийся Воробей, видимо, отправившийся воровать без меня, и зазвонил телефон.
- Я трубку не возьму, ну ее нахуй! - Открестилась Саня.
Взяла я. На том конце ржущий мужской голос сказал, что на самом деле Саня может завтра спокойно выходить на работу на почетное место вахтера в ООО "Рога и копыта", потому как внешность у нее презентабельная, а умение материться поможет ей быстро найти с вороватыми сотрудниками общий язык, лишь бы директора нахуй не посылала. Так что все в порядке, и завтра-не завтра, а как оттемпературится, нехай выходит, только официального оформления не будет, потому как лень и налоги платить неохота.
Пока я убеждала мужика, что Санька баба замечательная, только с температурой малясь неадекватна и брала его контактный телефон, вернулся Воробей с довольным таблом. После этого я убедилась, что наш птиц - гений криминального разума. Оказывается, Воробей припомнил, что его друже собирался увольняться из магазина напротив, который славился хозяином-хачиком, любившим малчегов, и пиздец неоправданными ценами. Поскольку до увольнения оставалось пара дней, деньги были Воробьевым друже уже получены, а по истечении работы он собирался уебывать себе автостопом дальше по России, туда, где не такой злоебучий холод, Воробей решил его подбить на противозаконное дело.
Это сейчас везде камер понатыкали, а по тем временам такое себе могли позволить сильно крутые магазы, а не обрыгановка на задворках Москвы, которая, несмотря на громкое название "Вавилон", меньшей обрыгановкой от этого не становилась. Чуете, к чему я веду?
Не-а, не чуете. Вы наверняка подумали, что Воробей спиздил там продуктов и все, да? Нихрена подобного. Продукты - это заметно, их хозяин проверял каждый день. А вот игровой автомат с пятачками (помните, на них все три семерки выбить пытались) он инспектировал раз в неделю, и следующий раз должен был его вскрывать только после отъезда птицыного дружбана.
Не знаю уж, как они там напару вскрывали этот автомат, но факт остался фактом - Воробей припер домой большое количество бомж-пакетов (что-либо глобальное покупать там же на те же пятаки ему показалось палевно, а идти с таким грузом нелегко), чаю и сигарет, а из дома до этого упер чудом не выкинутые лежалые таблетки анальгина, который мы дружно и потребили, пока завариваись бомж-пакеты.
- А пиздеца это не отменяет, - сказала Санька. - Матерюсь я уже на автомате, надо бы приучаться вести себя прилично.
- Когда я еще пиздюком был, - ударился в воспоминания Воробей. - Меня батька поймал за куревом, ну, чисто для понта. Так тот меня заставил пачку беломора скурить, меня потом не тянуло вообще.
- Так сейчас-то куришь, - уловило птица на брехалове я.
- Так то сейчас, - пожал плечами наш друже. - А до этого сколько лет тошнило при одной мысли. Может тебе, Сань, это, проматериться как следует?
- А мысль, - кивнула Санька. - Только че-то эта затея попахивает дебилизмом. Давайте по кругу что ли...
Короче, дальше мы по очереди изрыгали такой мат, что здесь я его передавать не буду. Верите, нет, самой хотелось язык с мылом отмывать... Прекратили мы только когда поняли, что весь мат кончился. Реально кончился. Наша фантазия не могла больше родить ни одного заковыристого матюка. И тут мы перешли к безругательным ругательствам! Той ночью родились такие перлы, как:
- брюхатый бурундук,
- сколиозный бобр,
- подглазный слизень,
- заплатка эхинацейная,
- кошмар подстульный,
- карась безмордый,
- перхоть морковная,
- фрикаделька мартышкина,
- колокольня заколодезная,
- унылая печенька,
- питон помойный необрезанный.
Когда иссякли к середине ночи наши мозги окончательно, мы повалились спать.
Итог истории - Санька проработала на том месте урывками полгода, периодически неделями на работу забивая. Ей все прощалось за красивые глаза. А раз в недели две мы устраивали день ругательств, чтоб ей было легче корчить из себя приличную.
Спустя семь лет, когда Саньке до отлета на самолете в неведомые дали оставились сутки с хвостиком, мы сидели у меня дома, обе уже отгулявшие свое и снисходительно обсуждали мОлодежЪ неразумную с тусовок, похихикивая глумливо над своими приключениями. Санька уже сдала свою эпичную хатку и в обозримое время в Россию не собиралась возвращаться. Нам было пиздец как грустно расставаться, в конце концов некогда наше трио было теплой семьей, и пофиг, что распалось со временем. В тот вечер мы напивались, и в последний раз провели наш день ругательств, подтвердив, что хорошие традиции в небытие не уйдут никогда.
А неделю назад в мой скайп ненавязчиво позвонили, и мне в уши грянул радостный вопль:
- Через месяц я в Москве. И мне срочно нужно опять отучаться материться!