Михаил присел у корня сосны. Дерево огромное, ствол диаметром шестьдесят-семьдесят сантиметров. А корень больше напоминает застывшего осьминога с оборванными щупальцами. Оставшаяся часть центрального корня по своей конфигурации вообще удивила. Такое впечатление, будто его выкрутили, а сосну аккуратненько положили, чтобы не сломала соседних деревьев. Следов от техники, которой это по силам тоже нет, да и возможности пробраться сюда трактору, не завалив других деревьев, тоже нет. Других подсказок не было, мох девствен, не мят.
- И ветра такой силы вроде бы не было?
- Кто знает, - не соглашается Виктор, стоящий рядом. - Мы сейчас от поселка в семидесяти километрах. У нас ветра нет, а здесь может такая буря пройти... А дерево еще живое.
Действительно, ни одна иголка не осыпалась, как и кора на ветках: берешь ее за кончик, тянется, не отрывается. Сильный запах смолы, идет от корней. На местах разрыва корневищ свисают золотые, клейкие сосульки.
Второе, что не менее удивило, корень лежит метрах в четырех от места, где рос. Так упасть сосна могла, если отпружинит от земли.
Михаил осматривают образовавшуюся яму. По торчащим корням, осыпавшемуся песку трудно предположить, как все это произошло.
Жаль, собак нет. Минут тридцать назад куда-то убежали и все. Думали глухаря подняли или лося. Но - вокруг тишина, лая не слышно. Шарик у Витьки настоящий медвежатник, Белка Михаила с ним из одного помета, но больше по глухарю работает. Обе собаки голосистые, даже за километр в еловом лесу их слышно, а в сосновом и за два. Как не хватает сейчас этих четвероногих друзей, лайка имеет хороший нюх по верху, и в старом неплохо разбирается, все бы "рассказали" о тайнах упавшего дерева.
Виктор, поправил на плече рюкзак, ружье, медленно прошел до макушки лежащего дерева, посмотрел по сторонам и направился по тропинке дальше. Михаил еще постоял, махнул в сердцах рукой на не разгаданную тайну, стер холодную испарину со лба и пошел за товарищем набирая ход.
Тропинка чистая, мхом не зарастает. Только иногда встречаются на ней шишки, раскрошенные вездесущими кедровками, белками. На спуске к болоту, рядом с вывернутым трухлявым корнем, лежит мятое красное пластмассовое ведро. Вокруг него рубиновыми каплями на белом мху в солнечных лучах искрятся ягоды клюквы.
Виктор остановился возле него, осматриваясь по сторонам, поджидая Михаила.
- Вроде бы о медведях в поселке ни кто не говорил.
- Причем здесь медведь, - возразил подошедший товарищ. - Скорей всего ручка сломалась, ведро упало, клюква рассыпалась, и ягодник с горя по ведру ногой треснул.
- Треснул? Да чтобы такое ведро так раздавить, мужику иль бабе нужно весить более, чем мы с тобою вместе.
Действительно, пластмасс толстый и твердый, Михаил попробовал его ногой придавить, силенок маловато.
- Ладно, Холмс, уже четыре часа, а до избушки еще километров десять. Торопиться надо, а то, кто знает, может, от нее одни головешки остались. Как в прошлом году, помнишь, дед Евсей со своею бабкой и зятем, самогоночки наклюкались, пожар в избе чуть не устроили.
- Только не наговори. О нашей избе им не известно, да и клюквы там днем с огнем не найдешь, голубика одна.
Пошли дальше. Тропка бежит по склону вниз, по бережку болота, через ручей, и прячется в зарослях рябиновых кустов, скинувших листву. Красные гроздья северного винограда завораживают своей красотой. Кусты шиповника цепляются шипами за штанину, царапают сапоги, ладони. Берега ручейка усланы высокой травою. В некоторых местах она еще зеленая.
Удивительна природа Зауралья. Вот-вот снег пойдет, ударят морозы, а трава еще зеленая. Она по-летнему полна жизни. Продолжает сопротивляться наступающим холодам, не теряя своей надежды на тепло, и ловит своими веточками солнечные лучи, напитываясь их энергией, силой перед долгим сном.
- Стоп! - Виктор вопросительно смотрит на своего товарища и показывает ногой на большую кучу ягодного "варенья" на тропинке.
- Медвежья каша.
- Смотри, - и показывает на клок серой шерсти.
Она длинная, сантиметров десять. В ее прядях седые волосы, тонкие. Медвежью шкуру Виктор не раз видел у Кольки Футова, трогал, но не помнит, ее мех твердый или мягкий, длинный или короткий. Но чей еще может быть здесь в лесу? Скорей всего мишка старый, люди говорят, до шестидесяти лет живет, вот и седеть начал...
- Думаешь рядом? - Виктор вытаскивает дробовые патроны из ружья и меняет их на пулевые. - С той сосной даже большому медведю не справиться! Да и отпечатков когтей на ней не было. Неужели...?
- А я тебе о чем! Если б там такой ветерок прогулялся, куча деревьев бы вокруг лежала. А тут одно...
- Одно, одно! - передразнил Михаил. - Я понимаю, что это не по силам медведю. Что, обтрухался, беги домой, поджав хвост, Блин! - И цыкнув слюной, пошел дальше.
Твердости Михаила Виктор всегда подчинялся. Сколько себя не корил за это, но так получалось, что за его другом всегда оставалось последнее слово. Так и сейчас.
Наконец тропинка выходит на широкую лесную дорогу с глубокой колеей, оставленной от колес и гусениц машин, тракторов еще в весеннюю распутицу. Это зимняя дорога, по которой лесники вывозят срубленный лес из делян. Летом сюда на технике никак не доберется, вокруг болота.
Выйдя на дорогу, охотники с облегчением вздохнули, осмотрелись, и пошли влево, в сторону вырубов, плотно заросших молодой сосной, березой и осиной.
Идут быстро, торопятся. Октябрь на носу, темнеет рано, в семь-восемь часов. Идут широким шагом, в ногу, но вот вспугнутый с дороги выводок рябчиков, рассевшийся на ветках, остановил их. Перезарядили ружья и на счет "два-три" сбили с веток по одному молодому петушку - на шулюм.
Вот и начало соснового бора, с одной стороны его поджимает болото, с другой - выруб. Белки с громким цыканьем встречают непрошенных гостей, кедровка раскричалась громче испуганной вороны, и сопровождает их. По привычке Михаил и Виктор, не обращают на нее внимания, идут в глубь леса по знакомым только им ориентирам. Тропинку, после строительства избушки заложили мхом, дерном, чтобы не привлекала к себе ягодников и охотников.
Вот обломок сухой сосны с корнями наружу, направо ель, старая, обросшая мхом - это "ворота" к избе. Чуть дальше - древнее бревно, за ним направо - кустарник, потом спуск к ручью и опять резкий подъем.
Изба стоит на месте, темные сосновые бревна, потрескавшиеся от времени, забиты паклей. Веранда тоже сохранилась неплохо, не просела под тяжестью весенних, талых снегов. Дверь в избу не покосилась. Отворяется с легким скрипом, ее петли нужно смазать сальцем. В избушке темно, вечерний свет еле пробивается через толстые стекла окна. А как приятно пахнет каким-то лесным духом и плесенью.
Виктор находит подвешенную у двери лампаду, заливает в нее из капроновой бутылки керосин, и зажженный огонь, растет, тянется по стеклу вверх, осветляя небольшую комнату - печку, нары с двух сторон стола, упершегося в оконную раму. На полке подоконника ограненных стаканчиках покоятся несколько свечей. У печи аккуратно уложены дрова, на них, завернутые в целлофановый куль, спичечные коробки, рядом топор. Все на месте.
На других полках банки с провизией: рисом, перловкой, солью, сахаром. Все лучше заменить.
Вечерело. Ребята прибрались в избе. Бочку скатили к ручью, промыли ее, а потом, вернув на место, заполнили родниковой водой. Протерли окно. Обмазали глиной печку, разожгли в ней огонь, поставили чайник и котелок с водою, положив в него картошку, лук, мясо рябчиков. Тепло от печи начинает прогревать комнату, дым не весь выходит в трубу, растекается по комнате. Но, ребята верят, что это происходить будет не долго, горячий воздух быстро очистит печную трубу от паутины, попавшей листвы и дым сильным потоком пойдет в вытяжку.
Где-то рядом начала протяжно посвистывать курочка рябчика - циии-у, циии-у, созывая свое семейство. На ее зов откликнулся петушок: циии-у, циии-у, цив, цив, цив.
Здешнюю птицу охотники не трогают, берегут свой курятник. В прошлом году здесь поселилась глухарка-капылуха. Частенько по утрам встречала гостей, сидя на нижней ветке дерева, или расхаживая по полянке. Никого не боялась. Вот и сейчас, откуда не возьмись, капылуха, эта красивая серая курица, по своей стати больше напоминающая индейку, с сильным хлопаньем крыльев садится на поляну, осматривается по сторонам, и начинает гордо, вытянув шею, расхаживать неподалеку от двери. Виктор, шепотом подзывает Михаила и в расщелину двери оба наблюдают за нею.
Капылуха остановилась около старой, покрытой седым мшаником, доски, на которой Виктором были разложены несколько горсток ягод брусники и рябины. Наклонилась, ...и вдруг, что-то неожиданно глухо стукнуло сзади избы, и птица тут же взлетела.
- Слышал? - спрашивает Михаил.
- Ветка сломалась, что ли?
Михаил снимает с гвоздя ружье и выходит наружу. За ним - Виктор. Тишина. Обходят избушку.
- Иди сюда, - шепотом зовет Михаил и показывает на трухлявое лежащее дерево, корни которого в свое время и выбрали муравьи и за долгие годы построили там огромный муравейник. Виктор любил здесь полакомиться муравьиной кислотой, опуская в их скопище травинку, которую они тут же облепляли... Но теперь, муравейник был полностью разрушен, корневища дерева разломаны. Видно медведь похозяйничал. Вся земля вокруг разрыта.
Смотрят по сторонам и, словно, волной сильного ветра, отшатнуло обоих. Рядом, за кустарником, на земле лежит огромная сосна. Листва на ней еще зеленая, от сломанных веток и корней-осьминогов сильно пахнет смолою.
Осмотрели ее. Отпечатков медвежьих когтей на стволе дерева нет. Центральный корень, словно выкручен. А вот где же то место, на котором она росла?
- Может там, где муравейник?
Принесенной из избы лопатой, перерыли вспаханную у муравейника землю. Свежих корневищ не обнаружили. Опять загадка.
- Может, костер разведем у двери?
- Зачем? - спрашивает Виктор. - Думаешь мишка где-то рядом или йети?
- Не накличь только беды! Кольку Футова так еще и не нашли. Уже две недели как в лес ушел, и нет его.
- Поминать его еще рано. Он в лесу с детства с батькой медведя, лося, оленя бил, соболя, горностая, белку заготавливал. Так что, кто его знает, зачем ушел. Может новую избу где-то ладит, капканы на соболя, медведя ставит. Знаешь, сколько он зимой капканов на соболя готовит? Не менее полусотни. А здесь глухарей, косачей, ворон столько не добыть. Скорее всего, олениной да лосятиной снаряжает капканы.
- Только не кричи! Блин, где же собаки? Боюсь, наоборот, огонь его может только привлечь...
- Йети?
- А ты знаешь, чего он боится? Помнишь, дед Анисим рассказывал, да Дашка с Федором, когда он их с болота погнал. Метров под пять ростом. Подошел к сосенке, вытащил ее, спинку почесал, да как бросит ее в них, чуть не зашиб. Хер кого он боится. А ты вспомни, чьи тогда мы с тобою следы видели на кладбище хантыйском, восьмидесятого размера не меньше? Медведя? Его бы ханты сами забили, и праздник медведя бы устроили. А сами тогда дрожали, нас звали. А кто там же ночью медведя на части разорвал? Кто, думаешь, духи хантов?
- И на кой ему дерево вынимать надо? Нас прогнать?
- Заколебал, блин.
Охотники пошли к избе. Виктор, шедший первым, вдруг отпрыгнул в сторону и вскрикнул: "Смотри!" Михаил присмотрелся к тому, на что показывал его товарищ, и замер. На старом покоцанном топором пне лежал огромный звериный череп, с оставшейся шерстью на затылке, с развороченными челюстями.
- Вроде медвежий, еще и воняет... - шепчет Михаил. И побежал в избу.
- Помнишь, где я замок там оставлял?
- Да Женька вроде его тогда забрал.
- О Боже!!! Давай неси дрова, у веранды костер разведем.
- Сам тащи!
- Трусишь! - взревел Михаил, и с силой оттолкнув Виктора, пошел к поленнице, находящейся в десяти метрах от избы. Одно за другим подкатил толстые бревна, принялся их рубить. Сложил поленца друг на друга и зажег под ними несколько кусков берестяной коры с мелкими ветками. Костер своими горящими крыльями быстро охватил чурбаны и осветил поляну.
Несмотря на тепло, волнами идущее от костра, Виктора начинало знобить.
- Может по сто грамм? - предложил он.
- Что-то не тянет. Давай так, будем дежурить по нескольку часов.
- То же дело. Неужели ты веришь в этого...? Только, знаешь, давай об этом только ни кому, ни женам, ни детям!? В поселке же засмеют, жизни не дадут.
- Трезвонить зачем? Завтра лучше у озера поохотимся.
- Верно...
Громкий хруст в лесу, падающего дерева, ломающихся веток, взорвал ночную тишину. Друзья тут же, как по команде, бросились в избу. Виктор держит закрытую дверь за ручку, Лешка хватает топор, и его обухом приколачивает край двери к косяку огромным гвоздем.
Присели около печи на корточки. Тишина. Минута, другая. Сколько так просидели, прислушиваясь, трудно сказать. Может четверть часа, а может и целый час. Единственное, что отвлекло и сняло их напряжение - это тонкий свист сверчка, старого знакомого. Пришло в дом тепло, очухался ото сна, и запел. Виктор подбросил дров в печь. Но встать с пола так и не решились.
А сверчок их действительно не боится, уже у Мишки сидит на колене, пришел поздороваться. В мерцании печного света блестит его угольное тельце. Михаил прихватывает его ладонью, раскрывает пальцы. Сверчок сидит на ладони, не шевелится.
- Слушай, - говорит Виктор, - надо все патроны достать.
- Доставай.
- Супа хочешь?
- Пошел ты!
- Че, боишься? - Виктор соломинкой чешет щеку Михаила
- Да пошел ты!!! - отмахнулся от него тот.
В этот момент что-то мокрое шлепнуло по щеке Виктора. Он обтирается ладонью и, присмотревшись, екнуло на сердце, на пальцах остались остатки от раздавленного сверчка. Сверчка!?. Вот тебе на. Но ничего не сказал, понимая, нервы расшатались у обоих, все кончится может только дракой, Только этого не хватало. Достает из бокового кармана фляжку, открывает ее, прикладывает к губам и всасывает в себя жидкость. Огонь неразбавленного спирта обжигает гортань.
- Дай и мне, - Михаил тоже делает несколько глотков.
- Что будем делать?
- Я спать. - Михаил встает, снимает с вешалки куртку, стеллит ее на полу у печи, рюкзак бросает под голову, и ложится.
Виктор оперся спиною о стену, уже прогревшуюся от печи, поставил рядом ружье и прислушивается к ворошенью спящего друга, треску горящих дров. Блики огня от печи играют на стенах, потолке. Почувствовалась усталость, подбородок тяжелеет, опирается на колено. Но спать нельзя, встряхивает голову раз, другой, прогоняя сон.
...Вдруг какая-то темная сила из облака превращается в огромного седого медведя с человеческой головой, поросшей волосами и...
Виктор открывает глаза. Тишину нарушает только потрескивание горящих дров. Открывает печь, кладет в нее еще два полена. Тепло растекается к локтям, к груди, веки тяжелеют...
... Длинные когти рассекают дверные доски, но те не крошатся. Клыки из открытой пасти растут на глазах...
Нет, спать нельзя. Виктор хотел приподняться, но, понимая, что все эти когти, клыки, приходят к нему только во сне, успокаивается. Подносит циферблат часов к печи - 21.47. Ночь только наступает, через час он разбудит Михаила и выспится.
...За избой что-то происходит, шевелится, трется о дерево, да так, что оно скрипит. Виктор открывает глаза - тишина, надрываемая храпом товарища. Вот у кого нервы железные.
Виктор так и остался сидеть, не меняя позы, и вдруг какая-то сила с легкостью подхватила его и опустила на болото, в самую няшу.
Открывает глаза в избе темно, Михаил храпит, воздух стал прохладным. Открывает крышку печи, все в ней сгорело, только слабо золотятся огоньки золы. Раздул их, положил немного коры от березы, веток, огонь просыпается.
Разбуркался, закашлявшись от кислого запаха дыма. Огонь растет, охватывает ветки...
В окно кто-то смотрит одним большим глазом. Может это блики огня от печи? Виктор отворачивается от окна, засовывает в печь толстые ветки...
А это все же глаз. Большой зеленый глаз фосфорится в окне, огонь такого цвета в печи не бывает. Страшно, руки быстро находят ружье, наводят его стволы в окошко и нажимает курки...
Виктор открывает глаза, тело знобит от холода. В избе так же темно. Мишка храпит, огонь в печи погас. Растолкал товарища, но тот только перевернулся на другой бок и опять в храп. Вот нервы железные. Где же спички? Ага, в нагрудном кармане. К счастью корки от бересты рядом, разжигает их...
"Уууу-у-уу", - неожиданно завыло за дверью, да так протяжно, Виктор задул спичку, расталкивает Михаила. Вой продолжается и Михаил, скидывая со своего плеча руку Виктора, поднимается.
"Что это? Волк?"
Слышно, что это животное теперь радостно заскулило. Собака? Волк разве радостно заскулит?
"Кто там! - кричит Михаил. Животное скуля скоблит лапами по двери. - Кто там? Шарик? Белка? Да это же наши собаки пришли, открывай дверь!"
Витька ищет топор, Мишка зажигает свечу. Шляпку гвоздя с трудом находят в доске двери, а вот как ее выдернуть? К счастью, вспомнили, где лежит гвоздодер. Дверь открывается и в избу заскакивает собака, прыгает к Михаилу, Виктору, с визгом облизывает руки.
Это была крупная, черная, истощившаяся лайка, и только по белому воротничку ее признали - Кольки Футова Джек.
"Вот тебе на! Значит, он где-то был рядом, а может у избы?"
Выскочили во двор, все обыскали вокруг. Нет его, только слышно как Джек что-то громко лакает в избе. Не воду, а шулюм, из котелка, поставленного вечером у печи.
"Джек, Джек, где хозяин?"
Собака вытащила морду из котелка и сильно завиляла хвостом, да так, что корпус ее еле удерживают лапы, завалилась на бок. Истощала.
Виктор вышел из избы и громко скомандовал: "Джек, где хозяин? Вперед!"
Но пес продолжал сидеть и лакать шулюм.
Дождались рассвета, собака, отдохнув, набралась сил, и на призыв искать хозяина, потихонечку пошла к болоту. Ребята пошли за нею. Болото, к счастью, подсушено, идти по нему легко, и метров через сто собака остановилась, виляя хвостом, у заросшего бородой, истощенного, лежащего на дереве человека.
Колька на вид был уже не жилец. С трудом подняли его, тихонько пошлепали по щекам. Тот очнулся и в испуге, - откуда только у него столько силы нашлось, - оттолкнул Михаила от себя и отпрыгнул назад.
Виктор, словно ожидая этого, придавил Николая своим телом к земле: "Коля, мы свои, успокойся. Я Виктор Носов. Успокойся!"
Тело Николая начало сильно дрожать, глаза расширились, с каким-то неподдельным испугом он всматривался в лицо Виктора.
"О-о-о, люди!" - выдавил он из себя.
Рядом с Николаем не было ничего. Ни рюкзака, ни ружья. Куртка изодранная и грязная от болотистой жижи, глины. И все. Ребята подняли его, накинули на плечи куртку, и повели к избе. Собака радостная бежала впереди, поскуливая. Но Николаю, видно не нравилась эта помощь, сопротивлялся, отталкивал от себя чужие руки, пытался оглянуться назад, шепча: "Лыххх, лыххх..., лыхх-хо..."
В избе он сразу же потерял сознание. Ребята положили его на нары, накрыли старым барашковым жупаном, зажгли печь, поставили чайник. Все вчерашние загадки забылись, но не надолго.
Присев на скамейку около избы Виктор чувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Собака спала под нарами, порыкивая кому-то во сне. Уж собаку не проведешь и спящую, чутье у нее сильное, значит, все это чудится, успокаивает себя Виктор.
Михаил пошел заготавливать дрова, рубит старую ель. Надо ему помочь, поднялся и, услышав стоны Николая, вернулся к нему. Тот лежал на спине, с широко открытыми глазами, но не видящими стоящего над ним Виктора.
"Ой, уйду-у, уйду-у, оставь меня, оста-авь"
Виктор окликнул Михаила
"Оставь, не могу больше, оста-авь лы-х-хо..."
Неожиданно собака, спящая под нарами, завизжала и, ощеряясь, залаяла на открытую дверь. Виктор и Михаил схватились за ружья. Джек лаял, приседая на все лапы. И вдруг неожиданно Николай громко гаркнул на своего пса, что еще больше потрясло его спасителей.
"Ребята, не лезьте туда, собирайте вещи и уходим!" - Слова Николая были сильными и предостерегающими. Он сидел на нарах уже не изможденный, как минуту назад, смотря на Михаила и Виктора. Но собака хозяина не слышала, лаяла и лаяла на дверь.
"Нам с ними не совладать. Мы для них куклы. Пошли отсюда...", - твердым голосом сказал Николай и вышел из избы. Собака за ним.
Глядя на удаляющегося от избы Николая, Виктор и Михаил бросились за ним. Боковым зрением Виктор видит, что какие-то огромные тени движутся за ними от ручья. Виктор боится даже смотреть туда, подталкивает Михаила в спину, торопит.
Бревна избы скрипят, и она разваливается. Как это произошло, они не видели. Вышли из бора на дорогу
"Как все, было?" - спрашивает Виктор у Николая.
"Завалил лосиху, сначала телка, потом ее. Она пытается подняться, я в нее еще раз с двух стволов. А тут, чувствую, как земля заходит, какая-то сила бросила меня в кусты. Поднимаюсь, они стоят, больше моего экскаватора каждый... Один поменьше, метра под три, ко мне, а я в него из обоих стволов. Как зарычат: "ЛЫХ-ХО". Больше ничего не помню. Очнулся, не пойму где, кругом выруб. Шел, шел, Джек потом появился, а они все за мною. Думал крыша поедет, сил не хватало, на болоте упал, встать не могу. Все, конец, но вы появились".
"Так ты убил того?"
"Патронов не было, лосиху добил, а вставить новых не успел".
До Виктора только сейчас доходит, почему ему так легко идти: "Миша, я ружье забыл".
"Я тоже, - остановился напарник и вопросительно смотрит то на Николая, то на Виктора. Обоими ладонями придавливает потные волосы. Седые! - Сам возвращайся, - говорит он Виктору. - К черту эту охоту..."
Виктор остановился в раздумии. От избушки ушли всего на пять минут, надо вернуться. Но она же развалена? Что делать?
"ЛЫХ-ХО", - раздалось где-то рядом. С шипением, да так громко. Грудь словно изнутри кипятком обдало, затомило сердце, и Виктор спотыкаясь о невидимые барьеры побежал догонять Михаила с Николаем. Но они и метров тридцати от него не прошли. Николай, упершись спиною на колено Михаила, сидел на земле: весь дряхлый, осунувшийся, что-то шепча, отталкиваясь трясущимися руками от чего-то невидимого.
Его заросшее, чумазое лицо, начало бледнеть, его руки потеряли силу и упали. Виктор, еще не понимая, что надо делать схватил Николая за поясницу и попытался приподнять. Не получалось. Он посмотрел на Михаила, но тот полуоткрыв рот широкими глазами смотрел за Виктора и пятился назад.
Михаил замотал головой, повернулся к нему спиной и побежал куда-то в лес.
Виктор, вскинув Николая на плечи, пошел за ним.
"ЛЫХ-ХО!" - волна ужаса, накатывающая сзади, толкала его вперед. Он шел, таща на себе безжизненное тело земляка, быстрее и быстрее, не чувствуя его тяжести.