Понедельник. Есть в нем какая-то мучительная неминуемость. Где бы и как ни было хорошо, всегда наступает роковой день. Когда у туфель ломается каблук, юбка не застегивается, а нужно спешить на работу, и задуманный наряд, если без юбки, совершенно не получается. Времени уже нет, а ещё найти межпланетник, накрасить левый глаз, потому что успела справиться только с правым и вспомнить, куда ты вчера швырнула ключи. Или по-другому: всё уже давно продумано, надето и собрано, идешь по улице и смотришь на несчастных людей, переживающих утренний понедельничный ажиотаж, и думаешь о том, что до конца недели нужно всё держать под контролем. И только в субботу можно будет расслабиться: выключить будильник, смаковать утренний кофе и наблюдать в окно дождь, или снег, или солнце. Вглядываться в спешку природы и наслаждаться тем, что впереди ещё почти вся суббота и полностью воскресенье. Правда, ближе к вечеру последнего выходного дня подкрадывается предчувствие беды и дурной запах ненавистного понедельника.
Мой понедельник отягощен выходом на новое место работы. Поэтому я заранее собрана: обувь начищена до блеска, в сумке непривычный порядок, ключи выложены на видное место, космолет облагорожен - помыт и из бардачка выкинуты фантики и ненужные бумажки. А в душе - хаос из панических мыслей и чувств и истерических причитаний прабабки о нашей совместной неустроенности. Её, конечно, понимаю - тяжела судьба еврейского народа, обременена многочисленными гонениями и мытарствами. Воды расходились вопреки законам физики, пять рыбин делились недоступным науке методом, некоторые, от тяжести бытия, ходили по воде аки по суху. И всё почему? Потому что они, мои предки, стремились к совершенству своими особыми путями. Ромалы добивались самоулучшения странствиями, а славяне - те много чего придумали самостоятельно, только чтобы усложнить себе жизнь. При столь творческой родне, не удивительно, что я испытываю склонность к поиску непростых ответов на аксиоматические утверждения. И чего мне на старом месте не сиделось? Подумаешь, немного больше денег, и что с того? Сейчас бы пила утренний кофе, обсуждала бы с Хашей, что врать очередному клиенту, но при этом совершенно не переживала. Нет! Те тернии, через которые к звездам, - долго и старательно мастырила сама, за что теперь и страдаю.
Робко прохожу охрану, открываю дверь и оглядываюсь. Пока страшно, но терпимо. Новый офис настроен дружелюбно, сотрудники благосклонно, и даже есть знакомцы, с которыми пересекались по профессиональным вопросам ранее. Разглядываю свежеприобретённое рабочее место. Из плюсов - вид из окна на проходную, шкаф с умирающими от отсутствия внимания цветами и чайник с кофе в непосредственной близости. Да, количество зеленых насаждений, зависящих от моего внимания, - растёт. Место мне досталось нечаянно хорошее, поэтому, немного блатное и слегка ещё теплое от предыдущего сидельца, который переселился за соседний стол, напутствовав меня следующим образом: "Замучился эти розы поливать, теперь сяду так, чтобы на них, наконец, смотреть. Не забывай, три раза в неделю отстоянной водой".
Главное, на новом месте разобраться, кто "Свои" и где "Чужие". Врать нам приходится много и виртуозно, иногда это происходит скорее по привычке, без всякой надобности. Чтобы не запутаться в обстоятельствах и ориентироваться в процессе, существует строгий сейлзовый кодекс поведения, эдакая затаённая порядочность людей, обречённых на враньё. "Своих" - не обманываем, не играем обстоятельствами, не мешаем, а помогаем при первом зове на помощь. Они, если что - спасут и проявят ответную честность. Осталось таких найти. Им можно будет пожаловаться после очередной взбучки от руководства, поскорбеть вместе о нарушенных сроках, и отвести душу, обзывая очередного невменяемого клиента, задействовав весь словарный запас. Сижу, осматриваюсь и немного предвкушаю радостные первые дни, когда ничего не работает - к служебным базам ещё не подключили, и можно немного побездельничать: лазить по сети, обсуждать свежие новости, с наслаждение читать раздел "о компании" и раскладывать с полным на то правом пасьянс.
Есть человеки, у которых всё в жизни правильно, по распорядку и без препон, а есть такие, для которых упорядоченное бытиё невозможно. Меня сразу начинает кружить вихрь срочных и очень срочных дел, несмотря на то, что ещё ничего не работает и даже по процедуре рано звонить скандалить в ай-ти службу. От полученных ответственных задач, чувствую себя сержантом, внезапно ставшим капитаном - постоянно в равнении на средину, по стойке смирно, бляха ремня начищена, сапоги блестят, фуражка сползает на брови и закрывает обзор, да ещё натирает над ушами, зараза. Только, совершенно непонятно - что делать? Издалека и теоретически ясность присутствовала, а при пристальном рассмотрении - полный туман. Из боевых единиц пока один подчиненный, с переизбытком интеллекта и творческим подходом к делу - остальных набирают. Руководство вниманием меня не обделяет - приходится залпом осваивать системы, процедуры, регламенты, запоминать имена, названия и характерные особенности. Сложно, маетно и нервно проходят мои первые дни.
В субботу с утра просыпаюсь с панической мыслью, что пора на работу, потом возвращаюсь в реальность, и, покряхтывая, начинаю собираться к ромашкам и прочим сорнякам. Вот уж не думала, что от умственного труда так болит тело, или это натруженный мозг и нервные центры решили отыграться на бездействующих частях организма, транслируя свою боль соседям? Мучительно даже двигать бровями, не говоря уже обо всём остальном. Надеюсь, мужчина моей мечты занят важными делами и ему не до меня. Сложно проявлять лучшие женские качества, когда больше всего напоминаю раритетную мебель, которая долго простояла на чердаке в компании с крысами, муравьями, заблудившимися детьми, имеющими привычку что-нибудь отколупнуть или отломать, и находится в ужасном, полуразрушенном состоянии, в общем, и выбросить жалко, и ремонтировать слишком маетно.
С первого мига визита на пахоту, хочется забыться беспокойным сном на пленере. Сами вырастут эти свёклы и картофели, как то раньше они существовали, без активного земледелия? Чтобы виденье меня посетило мироутворяющее, о том времени, когда властвовал примитивный первобытный строй с милыми мамонтами и брутальными мужиками с дубинками, кричащими от избытка чувств: "Еэээ, уууууу, оооо!". Ни каких начальников, буков, связь только вербальная и тактильная - всё! Вот она мечта менеджера! Под грёзы о несбыточном, начинаю борьбу с одуванами. Эти - точно растут сами, без полива и удобрений, даже сквозь асфальт. Просачиваясь хрупким организмом где-то на молекулярном уровне через новейшие и прочнейшие материалы - самоотверженное, стойкое и неприхотливое растение, достойное уважения. Надо было их культивировать на месте сакральной надписи. В душей моей траур - жалко мне цветочки и очень они нравятся, но мама сказала, что сорняк. Печально отношу трупы одуванчиков к месту панихиды, нежно складываю их в кучку и сетую на жизненную несправедливость. Решаю похоронить цветы красиво - делаю букетик, и направляюсь к Максу в дом, дабы последний приют одувана стал изящной вазой на торжественном месте, с видом из окна на огород. Чтобы погибшие могли снисходительно взирать на картофели со свеклами и думать: "Вы то - там, в перегное и под дождем, а мы - тут, в хрустале, тепле и покое".
Время ранее, еще не обеспокоенное суетой - в доме тишина и покой. Этот, наверно, спит. Крадусь тихонечко на кухню, стараясь ничего не ронять, не греметь и не шуметь. Фартуку - менеджерский привет! Размещаю цветы в вазе на окне и ощущаю, как меня начинает мучить приступ хозяйственности, который проявляется зудом в руках и избытком энергии. Ого, второе дыхание открылось не иначе, видимо, далекая генетическая ветвь проявляется, склонная к хозяйственности. Надо у маман уточнить, кто у нас такой домовитый был в предках, что его (её) даже при смерти тянуло пироги готовить? Или это голод? Реально оценив собственные возможности в кулинарии, делаю бутерброды и кофе. Затаённых эстетов у меня в родне большинство, поэтому украшаю еду веточками зелени и помидорчиками. Вот наш ответ "Мутагенезу" - физический труд, здоровый аппетит и здоровый сон. С комфортом размещаюсь на диване. Выбираю самый большой и завлекательный бутерброд. Открываю рот широко, с запасом и, держа еду двумя рукам, готовлюсь отхватить кусок понажористей. Это пускай девы-интеллектуалки, увлекающиеся высоким искусством и философскими беседами, едят маленькими кусочками и на людях. Нам, менеджерам, питаться удается редко, урывками, посему мы ценим каждую доставшуюся нам калорию. В момент торжества хищника над добычей в кухню, резко открыв дверь, входит Макс. "Едрить твою бабушку в кападастер!", - думается мне. От неожиданности резко дергаюсь, конструкция у меня во рту начинает трепыхаться, помидорчик прицельно затыкает дыхательное горло, а все остальное панически разваливается прямо в руках. Чтобы добить меня окончательно, прабабка в подсознании язвительно отмечает, что к старшим надо относится с уважением и не хамить, после чего пропадает, оставив один на один с удушьем, возмущением и жалобами Высшим силам о несправедливости. Видать, Максовым предкам отправилась ябедничать о моих обзывательствах.
Честно говоря, кода представляла свою кончину, мне виделось это как-то иначе. Скорбящие родственники и соратники, развеивающие прах героя над рекой, или внуки и правнуки, плачущие на могиле любимой родственницы. Если бы хорошо провожали в последний путь и не зажали денег на венки, я бы торжественно поклялась не подселяться ни кому в подсознание и не портить жизнь моралями и наставлениями. Но, с моим везением, мне уготована смерть от бутербродного позора - преждевременная, не эстетичная и обидная.
Меня всегда поражали лица старых людей своей гармонией. Знание и опыт отражались в них уверенностью, четкими линиями морщин, убеждённостью взгляда, пониманием чего-то - мне ещё не доступного. Есть в чертах много пережившего человека что-то важнее, чем молодость и юность. Вот здесь, рядом с губами - следы улыбки, когда твой ребенок первый раз начал ходить; сам научился читать; получил пятерку по математике и очень ей гордился; поступил в институт. Между бровями складка, от той бессонной ночи, когда ждали скорую помощь, кусали губы и не знали, как ему помочь; от того, что беспокоились и не могли заснуть, когда он первый раз уехал далеко, заверив, что всё будет в порядке. А виновники этих морщинок и складок, уже здоровые дяди и тети, которые живут своей, самостоятельной, взрослой жизнью и даже не подозревают, что подожжённый ими ковер, разбитые локти, юношеские прыщи и первая мини-юбка отпечаталась линиями на родительском лице - вот здесь, рядом с глазами, и немножко на лбу, пересекаясь и сливаясь со следами от болезни отца и заломом, когда первый раз прихватило сердце и стало вдруг страшно и гулко. В этих морщинах тайна и загадка, постигнуть которую я не заслужила. Скончаюсь позорно - молодой и гладкой как коленка, без следов жизненного пути на лице!
Умирать некрасиво лучше в гордом одиночестве, чтобы сохранить о себе хотя бы светлую память, поэтому быстренько сползаю вниз и пытаюсь забиться под диван, дабы отдать концы не обременяя окружающих своими страданиями. Нет, ну что за мужик пошел непонимающий?! Не надо отбирать у меня бутерброд и отцеплять руки от ножки дивана! Умираю я - все скорбят и не дергаются, а, и ещё смотрят в другую сторону, а то сейчас лягну по предстмертному - с замахом. Физическое преимущество явно на Максовой стороне - ему удается меня реанимировать, пару раз как следует встряхнув, но теперь страдаю - от позора. О какой красоте можно говорить, если вся в остатках пищи и ошмётках помидорах. Как тут нравится мужчинам? Терзаюсь, перечисляя в уме все свои проблемы - начиная с деятельной еврейской родни и заканчивая борьбой с предательским томатом. Жизнь не удалась - если огласить единым списком мои недостатки - шансов на счастливое будущее нет, любой нормальный мужик сбежит сразу. От постигшего меня сознания собственной неполноценности, уже близка к тому, чтобы самостоятельно прекратить мучения, но Макс, решив спасать до конца, изрекает: "Гадель, ты чего там затихла? Готовишь месть помидору?".
Зачем сводить счеты с томатом? Над ним и так уже надругалась, как могла. Благодаря пониманию собственной убогости, как никогда склонна к всепрощению и состраданию. Этому не отвечаю, всё ещё переживая свой позор. Какой наблюдательный пошёл мужик - по останкам даже может помидор идентифицировать. Значит, всё рассмотрел, во всех неаппетитных деталях! Даже взирать стараюсь в другую сторону, потому что боюсь увидеть в глазах Макса снисхождение и жалость. Даже хуже - там может быть отвращение и желание избавится.
В жизни так же, как и на работе - есть "Свои" и "Чужие". Хотя, в некоторые моменты лучше, чтобы тебя вообще ни кто не видел, но в "Своих" ты уверена - чтобы не случилось, они не отвернуться с отвращением и презрением. А мужики - вражеское племя, от них ждать подобного отношения сложно. Ведь женщина всегда должна быть красиво одета, добродушна, непритязательна и не болеть. Потому что все хвори бывают только у них, и, обязательно, - с угрозой для жизни.
Макс неожиданно присаживается рядом. Стряхнув с меня остатки бутерброда, ласково кладет руку на плечо и проникновенным тоном произносит: "Страдаешь, что ли?".
Киваю, не поднимая головы, и обдумываю следующую мысль: "Сбегать надо отсюда скорее, чтобы как можно быстрее забыть свой позор! За огородом следить найму гоблинов, но больше - ни ногой!". Лихорадочно убираю остатки еды, пока непредсказуемый мой недоуменно смотрит на манипуляции, и готовлюсь отчалить навсегда. Располагаюсь на выходе из кухни, мысленно прощаюсь с фартучком слезами и объятьями, и начинаю излагать:
- Уважаемый Максим, благодарю Вас за проявленное терпение и снисхождение к моим слабостям, постараюсь Вас больше не потревожить...
- Обалдела совсем? - внезапно и громко перебивает меня Макс, - или у тебя в подсознании новое веяние?
- А..., чего это? - поскольку уже приготовилась всех от себя избавить, была настроена на самопожертвование и прочие подвиги, не понимаю - в чём проблема и какие ко мне претензии?
- Куда собралась? - грозно вопрошает непонятливый мой.
- Я всё убрала, - оправдываюсь, пятясь задом из кухни. На что-то натыкаюсь, прикладываюсь копчиком и взмаливаюсь Высшим силам дать мне сбежать, пока ещё что-нибудь не разрушила или не сломала.
- Стоять! - орёт командным тоном Макс.
Замираю и, неспроста этот так разнервничался, лихорадочно ищу - чему ещё угрожаю непосредственно телом. Ни каких колющих, режущих и бьющихся предметов по близости уже нет. Менеджеры на многое способны, но разносить собою стены, пол или потолок - увольте, это к самураям. Может не всё убрала, или положена хозяйственная отработка, как компенсация нанесённого Максу морального ущерба? Вот это уже мелочно и недостойно. Настоящие самураи не размениваются на столь примитивную месть поверженному противнику, у них есть целый кодекс - как убить врага красиво. Сразу голову с плеч и всё. К такому, чтобы больше не мучиться, - я готова, а унизительно драить стены под ехидными взглядами - уж лучше ритуальное харакири. Ведомая идеями о том, что у меня есть шанс покинуть этот мир, как настоящий воин, чтящий Буси-до и достойный сэппуку, уверенно меняю душевный настрой и начинаю движение в сторону кухонной утвари, за инструментарием, необходимым для ритуала.
- Какой у тебя нож тут самый острый? - интересуюсь, придирчиво изучая ассортимент. Небогато, на мой самурайский взгляд. Сплошная пародия на кусунгобу. Эх, тяжела жизнь и смерть онна-бугейся.
- Руки убери! - выйдя на максимум доступной громкости, извергает Макс.
- Это я - переживаю, так что молчи и дай совершить харакири в соответствующей атмосфере! - ору в ответ, потрясая первым схваченным ножом. А что делать, другой инструмент, возможно, получить уже не удастся.
В этот пафосный момент на кухне возникают радостные, светящиеся и даже немного воздушные от переизбытка чувств Грифодий и Манька. Пока эльфо-россиянин хватает воздух ртом, переваривая увиденную батальную сцену, Маня становится на линии поражения - между мной и Максом, и начинает голосить, да так, что мы с непредсказуемым моим даже хором не смогли бы её перекричать. Вот до чего доводит людей постоянная работа с детьми.
- Рехнулась, что ли? Нормальные мужики и так на вес золота, а ты на него с ножом! - вещает Маня, ловко отбирая у меня последнюю самурайскую надежду на почетную смерть.
- Харакири! - возмущенно отвечаю, пытаясь восстановить справедливость.
- Мань, у тебя валерьянки нет с собой, пару литров? - спокойно и немного обреченно вопрошает Макс.
Как ни странно, педагог его услышал:
- Эту валерьянкой теперь не успокоишь, у неё навязчивая цель и комплексы,- цедит Марианна Юрьевна, угрожающе выдвигаясь в мою сторону с потенциальным кусунгобу наперевес.
- У меня не комплексы, а жизненная драма и полное фиаско, нечего наговаривать. Нож отдай, пойду самоубиваться в одиночестве. Вы понятия не имеете о буси-до и норовите испоганить самый важный для опозоренного самурая момент! - произнося столь пафосную речь, пытаюсь одновременно отобрать у подруги инструмент, необходимый для совершения харакири, но Маня ловко уворачивается.
В этот момент восприятие реальности пропадает, подарив в качестве последнего воспоминания, замеченное краем глаза, чьё-то резкое движение с боку и ощущение жуткой боли в голове. Вражеские ниндзя подкрались, точно.
****************
Осознание себя приходит постепенно - сначала появляется чувство обиды, потом разочарования, и, наконец, возникает головная боль. Сразу после этого о себе дают знать слух, обоняние и зрение.
- Суй под нос, а не в нос - это Маня, на ужасающе высокой, пронзительной ноте и с подвываниями. Чуть опять от реальности не отключилась от таких интонаций.
- Грифодий, в следующий раз, когда в тебе взыграет кровь эльфийских ратоборцев, держи себя в руках, - это Макс, с сарказмом, старательно подсовывая вонючую ватку с нашатырём. Мысли после удара лаконичны и ясны, быстро делаю вывод: я умираю, а он язвит - не ценит.
- Так она ж с ножом, - это вражеский ниндзя Грифодий, который, судя по разговору, и огрел меня по голове. Интересно, чем и откуда взял?
- Гадель, глаза открывай и не придуривайся, - снова Макс, старательно запихивая мне вату почти в нос, от чего страшно тянет чихать на мужчину моей мечты. Боюсь, такого позора уже не выдержу. Приходится открыть глаза, осознать, что лежу на диване, сесть и закрыть рот рукой, а нос зажать пальцами. От резких движений, и неожиданной яркости цветопередачи, возникшей после удара, в голове опять начинает мутиться, но как-то неуверенно - в целом, остаюсь в сознании, хотя ясность мысли, постигшая меня сразу после встречи с неведомым - пропадает. Осоловело разглядываю окружающих и пытаюсь вспомнить, зачем они здесь, почему так больно, и кто подкрутил у солнца яркость так, что сложно воспринимать окружающий мир? Ложусь горизонтально, закрываю глаза и пытаюсь перезапустить мыслительный процесс.
- Грифодий, у меня к тебе огромные претензии. У неё и так в голове непонятно что происходит, а после таких встрясок, мысль вообще может пойти неизвестными науке путями, - снова Макс, как обычно с сарказмом.
- Я же не со зла, а только...
- Он меня защищал! - это Маня, гордо, с наслаждением и очень громко.
Тьфу! Замучили, ей-богу. В голове от их разговоров позванивает и позвякивает, поэтому пытаюсь закрыть уши руками.
- Грифодий, идите на общественные работы - уничтожать сорняки. Гадя, судя по скромности букета, ещё не все одуваны выкопала, так что вам есть чем заняться, - Макс непререкаемо отправляет влюблённый человеческо-эльфийский союз, мучимый легким чувством вины, на огород.
Маня с Грифодием, обиженно пыхтя и недовольно сопя, отчаливают из кухни надругаться над сорняками. Мысль, конечно, верная. Я - недееспособна, пахотой заняться - некому, только, как бы они чего лишнего не выкопали.
- А можно меня посадить куда-нибудь, с видом на огород - следить, дабы они нужные растения не повредили - это уже я, тихим, умирающим тоном, не поднимая головы и не открывая глаз. По ощущениям, мысль, после перезапуска, - настроилась, значит, мозг не пострадал, посему пребываю в оптимизме насчет дальнейших перспектив жизнедеятельности и надеюсь воспользоваться ситуацией.
- Да, и еще открыть окно, чтобы ты могла давать ценные указания прямо со смертного одра, - ржёт Макс.
- Именно так себе и представляла. Не вижу в этом криминала, по голове - били? Били. Значит, имею полное право на компенсацию! - лежа на диване говорить слабым голосом внушительно - сложно, приходится, чтобы придать весомость словам, тыкать пальцем вверх и колебаться на поверхности. В результате открываю для себя наличие болезненной шишки на затылке. Чем же эльфо-россиянин меня приложил, всё-таки? Морщусь и пытаюсь, ощупывая пальцами голову, оценить размер повреждений.
- Гадь, тебя случайно не тошнит? - интересуется Макс сердобольным тоном, приподняв меня на диване и поворачивая мою голову в разные стороны, чтобы разглядеть шишку в подробностях.
- Это чем это? Поесть я не успела - бутерброд развалился у тебя на глазах, не достигнув пищевода!
- А хочется?
- Не до пищи тут, я переживаю за подсознание! - пафосно восклицаю, потрясая пальцем.
Прабабка молчит, сгинула ещё до удара в неведомом направлении, но, всё равно, могла пострадать. На попытки наладить связь не отзывается, и судьба родственницы тревожит меня. По моим ощущениям, от удара в мозгу замкнулся какой-то контакт, до этого не функционировавший, процессор разогнался до неведомой прежде частоты и непонятно, сможет ли бабка существовать в таком темпе.
- Хм, не тревожься, хуже подсознанию не будет, - иронизирует Макс, - главное, чтобы не открылись новые горизонты.
После удара чувствую в себе необычайную ясность мысли, похоже, рамки сознания сильно расширились, и, чтобы недогадливого моего не пугать раньше времени, решаю перевести разговор на другое. Бросаю взгляд в окно, и:
- Что эти садомляне делают на моём огороде?! Как им не совестно надругаться над корнями и истоками!!!
Макс бросает взгляд в окно, издает что-то среднее между хмыканьем, хрюканьем и лошадиным ржанием, потом изрекает:
- Зависть - недостойное самурая чувство, но, хочешь - открою окно. Гаркнешь им что-нибудь напутственное, только головой сильно не дергай, а то мало ли что...
При таком сервисе, кто бы стал отказываться - ползком добираюсь до фрамуги, по пути пару раз прочищаю горло, и вещаю с завываниями:
- Грех надругаться над святым, на том свете всё припомнится, о душе надо думать! Разошлись по разным концам огорода на исправительные работы! Грифодий, не доводи меня до нарушения заповедей, руки от Мани убери и займись делом! Маня, где твоя женская солидарность?!
Вредители молча расходятся по разным углам и мучительно пытаются отличить одуванчики от остальных растений. Гооосподиии, и эти люди учат детей.
- Макс, а чем он меня огрел, всё-таки?
- Подносом, тем который на столе лежит.
- А на нём хотя бы вмятина осталась? - хочется мне хоть какой-то сатисфакции за страдания.
- Да, измерять для истории будем или не нужно?
- Чего мелочится то? Самурая, всё равно, подносом не возьмёшь.
Весь оставшийся день пребываю в благостном состоянии. Периодически покрикиваю на Маню с Грифодием, чтобы не расслаблялись и пропалывали пашню качественно, иногда гоняю Макса за едой и питиём, но не сильно злоупотребляю, а то припомнит мой бутербродный позор. Когда ярило опустилось до острого угла наклона к земле Новомосковской, ратоборец и группа поддержки в Манином лице покинули Максовы угодья, отчитавшись что сорняки уничтожены. Мы коротали время за чаепитием, когда непредсказуемый мой разразился сентенцией, которая реанимировала прабабку, во всей её семитской скупердяистости:
- Гадель, а может тебе лучше переселится ко мне, чем постоянно мотаться на огород?
Эго разразилось криками: "Да, да, да! Мы его дожали!". Прабабка вернулась из подпространства и стала наставлять, загибая свои виртуальные пальцы: "Спроси: будет ли место для космолёта, сколько полок дадут в ванной и шкафу, если меньше половины - не соглашайся!". Вот ё-моё, советчица! Меня беспокоило следующее: поддерживать суровый армейский порядок, привычный этому, будет непросто. Маман, конечно, муштровала в детстве, чтобы отрегулировать творческую составляющую организма, но такие строгости даже ей не снились. Как бы ни поссориться из-за того, что кружки на полках стоят не в том порядке, а на шкафах уже второй день пыль. В общем, приступаю к переговорам, правда, немного издалека, чтобы усыпить бдительность и незаметно перейти к основным вопросам:
- Готовить надо будет каждый день?
- Необязательно, - слегка ошарашено произносит Макс.
- Как часто убирать?
- Ну, раз в неделю, наверно, - тянет этот, уже с ехидцей глядя на меня.
Поди решил, что я на все готова и заглотила наживку? Ан нет, беспокоит меня нетребовательность непредсказуемого моего, поэтому, перехожу к сакраментальному:
- А полок сколько дашь и где ставить космолёт? - вот она проверка на серьёзность намерений.
- Да хоть целый шкаф! - соглашается этот и разводит руками в стороны, обрисовывая размеры - пеплац пристроишь рядом с вопросительным знаком, там хватит места.
Чем бы его ещё озадачить? Родственница начинает скандировать: "Переезжаем!". Через некоторое время, выйдя из состоянии эйфории, советует: "Квартиру сдадим, после ремонта можно задорого! О-ля-ля, гуляем!".
**************************
Харакимри или сэппуку (букв. "вспарывание живота")- ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии. Буси-до - кодекс самурайской чести Кусунгобу - кинжал для харакири. Длина около 25 см. Онна-бугэйся- Женщина-самурай. Женщина, принадлежащая к сословию самураев в феодальной Японии и обучившаяся навыкам владения оружием.