Поскольку выходные прошли благодушно - мир восстановлен и жизнь тянется своим чередом. Понемногу восстает из перегноя картофель. Зелень уверено достигает колена, а, окружающее Максово жилище территория, все больше напоминает нативный огород. Мы боремся - с сорняками, вредителями, ленью, непониманием и собственным эгом. С первыми двумя справится проще, но остальные тоже потихоньку сдаются. Наступает время битвы за урожай. С понедельника начинаю готовить Макса ко сбору картофеля, издалека и из-под тишка. Этот делает вид, что не понимает - о чем я. Обидно. Когда настолько сближаешься с человеком - то всегда надеешься на поддержку, а тут... Конечно, при разделении обязанностей про плоды трудов своих - не подумала, и это моя зона ответственности - как ни крутись, но очень надеялась на соучастие непредсказуемого моего. В общем, в выходные обреченно извлекаю инородные для славянина плоды из земли в состоянии глухой женской обиды на весь мир. Волоча очередную корзину с урожаем, наступаю на инструментарий, получаю ручкой чего-то по лбу и перехожу в состояние активной ненависти окружающего и жалости к себе. Больно! Нет, конечно, я не реву - самураи не плачут, не жалуются и не дуют на разбитые коленки. Молчу, а в душе, из самых темных её глубин, поднимается невиданная злость, жгущая как раскаленная печка. Она сметает все нормы и морали, заложенные в детстве, и требует сатисфакции. Говорила мне мама, что в таком состоянии лучше ничего не трогать руками! Но, кто же слушает родителей настолько? В результате приобретаю еще парочку новых повреждений, не справившись с инвентарем, и удаляюсь в дом - страдать в одиночестве. Этот разделить мою боль - недостоин. Да и нет его, все ещё, дела или удачное игнорирование сбора урожая. Поревев в подушку до полуночи, засыпаю в гордом одиночестве с мыслью о том, что кругом враги и препоны, а этот бросил меня наедине с овощами, предатель! С утра игнорирую Максово тело и отправляюсь продолжать сбор картофеля себе назло. В зеркало не смотрю принципиально. Раны мои ноют и болят нестерпимо, но я - в образе забитой измученной крестьянки, посему отступать не собираюсь и активно продолжаю издеваться над организмом до серой пелены в органах зрения. Пот застилает глаза, голова кружится, с трудом фокусируюсь на предметах. Картошка размножается в геометрической прогрессии и наступает со всех сторон с активным требованием ее собрать. Мама! Что за агрессивный сорт овощей? Чем я их поливала, что они так мутировали?...
Странно... В глазах Максов профиль, нечетко проступающий через белый туман. Надо же, нос у него характерный, и как я раньше не разглядела. Мушки зелененькие летаю вокруг. Красиво. Не слышно не звука, хорошо. Видимо, это рай. Хотя вряд ли, прабабка не отзывается, а она бы в рай пробралась, не бросила бы в одиночестве. Потом чувствую, как начинают теребить мое тело. Значит судилище. Чего-то рано, но с другой стороны, сил нет, ни на что - так что пускай судят. Смирение одолевает меня и покорность. Даже, я бы сказала - фатализм. Сознание качается на волнах безразличия безвольно и с ленцой. Я ненадолго выглядываю из тумана, будто фотографирую очередную картинку и снова проваливаюсь в равнодушие. Голова наполнена мозаикой, которая ни как не сложится в единый сюжет. Меня грузят в космолет и куда-то везут. Потом - лампы, доктора, белый кафель, пронзительный запах лекарств и звяканье инструментов. И все время голос Макса. Он - то ругается и отчитывает, то произносит что-то так нежно, что мне становится страшно, ведь такие бархатистые ноты ему прежде были неведомы. Потом опять возвращается к прежнему бухтению, и я успокаиваюсь. Кто-то протирает мне лоб и откидывает волосы, кто-то накрывает одеялом. Запахи и звуки отступают.
Иногда жизнь, судьба, рок, фатум или какие еще высшие силы нам дарят озарение, когда - раз - и тебе все становится ясно, очевидно и однозначно. Редко и не всем, но случается. Сегодня это произошло со мной, видимо удачно головой об инструмент агрария приложилась. Просыпаюсь в больнице, всё, как и положено, болит, но терпимо. Давешние события, наконец, приобретают смысл и логику.
Рядом на стуле спит Макс. Лицо осунулось, появились тени под глазами и морщинки у края губ. Одна рука решительно сжата в кулак, и он весь, даже во сне - насторожен и решителен. А я понимаю, что вот такой мне нужен. Именно этот, и ни кто другой. Сейчас он проснется и начнет припоминать все мои дурости и прегрешения, язвить и ругаться, потом взывать к сознанию и совести, а под конец пройдется по интеллекту и жадности. Потом дернет плечом и, наконец, скажет то, что думает на самом деле - что беспокоился, волновался и переживал. Но эта слабость будет недолгой. Потом снова появится язвительно-саркастичный Макс, вместо страдательно-переживающего. И не дождусь я от него ни когда, ни предложения по всем правилам - стоя на коленях с букетом, ни признания в любви по всем канонам - при свечах и с кольцом в шампанском. Да и нужно ли это?
Страшно, когда понимаешь, что вся твоя жизнь сосредоточена в одном человеке. Большой, гулкий, взрывоопасный испуг касается тебя, затрагивает каждый нерв и окончание, наполняет вибрацией любую минуту существования, заставляет нервно зажмурить глаза, так крепко, что больно. А потом, уже в новом и непонятном мире, наполненном чувствами - сделать решительный шаг и прыгнуть, как с вышки в воду. У кого то - вышка, это всего лишь небольшой трамплин: оттолкнулся - и сразу бассейн с хлоркой, у кого то - целые десять метров, за которые можно сделать сальто в три оборота, раскинуть руки и ненадолго ощутить себя птицей, а у кого то - это полет длиной в жизнь. Еще остаются те, кто так и не рискнул прыгнуть или не встретил свой трамплин. И ни кто никогда не сможет сказать точно, какой вариант лучше. Но я, ведомая озарением, всё-таки, надеюсь полететь...
Улыбаюсь, провожу рукой по Максовой щеке, он вздрагивает и просыпается.
- Здравствуй, Макс. Теперь ты точно от меня не отделаешься.