Аннотация: Маленькая девочка спасает папу от странной фантазии
КУКЛА БАРБИ
Февраль - самый длинный месяц в году. Это он по календарю короткий. А вот когда пылесос слизнет в опустевшем углу последнюю новогоднюю иголку и серые сумерки поднимутся над снегом часов в пять вечера, поймешь, что февраль - самый длинный месяц в году и с этим надо что-то делать.
По воскресеньям Василий брал пятилетнюю дочку Аленку и они вместе отправлялись на поиски места, где февраля было меньше и весна казалась ближе. Дело это было непростое. Трудности начинались еще дома.
-Алена, надень шубу, - строго говорила жена Василия и Аленкина мама Наташа, услыхав с кухни шорох, возню и попискивание в прихожей.
-Ну ма-а-а ,- тянула Аленка. -Я уже оделась.
-Шубу, а не комбинизон,- сурово уточняла Наташа.
-Откуда она все знает?- ворчала Аленка, только что с пыхтением запихнувшая себя в комбинезон и с визгом застегнувшая все молнии.
-Я что сказала?
Аленка села на колошницу, надула губы, заболтала ногами. Шубу одеть было просто невозможно. Шуба, валенки с калошами и шапка-шлем из цигейки возвращали Аленку в то сверточно-бутузное состояние, в каком пребывают девочки в три и четыре года, и из которого Алена в эту зиму пыталась вылезти. В том числе и с помощью комбинезона, в котором она казалась выше и стройнее. И потом, кто же убегает от зимы в шубе?
-Но ведь на улице не холодно,- деликатно напомнил Василий, подталкивая Аленку к входной двери.
-Ладно,- согласился Василий, выпихивая Аленку, принимая в спину:"К трем чтоб были дома!" и заглушая хлопком двери дерзкое Аленкино с лестницы:"Мама, все будет окей!"
Дворник перед парадным закапывал в сугроб припаркованные машины. Снег медленно скатывался с верхушки сугроба, дворник подхватывал его снизу лопатой и снова бросал наверх, словно переворачивал песочные часы.
-А куда мы идем?- подпрыгивая, спрашивала Аленка. Как бы высоко она ни прыгала, все равно болталась где-то внизу - Василий был высок и тонок, а дочка, очень похожая на него, была еще маленькая.
-А где мы с тобой уже были?
-Не помню.
-А ты вспомни.
-Не буду вспоминать. Ты будешь.
-Ладно. Сначала мы с тобой ходили...
-В театр!- не выдержала Аленка.
-Правильно, в театр. Мы смотрели "Синюю птицу". "Синяя птица" тебе не понравилась.
-А что я сказала?
-Ты сказала: "Она очень длинная, эта вереница".
-А почему я так сказала?- прихлопнув ладошкой смешок, спросила Аленка.
-Да бродили там всякие, пели: "Мы длинной вереницей, идем за Синей птицей"... Вереница в самом деле была длинновата.
-Вот еще одна длинноватая вереница,- сказала Аленка тыча пальцем в подъезжающий троллейбус с прицепом и черной гофрой посередине.
Троллейбус вздохнул, потянул гофрой прицеп, поурчал, трогаясь, и поехал, то распуская, то подтягивая гофру.
"Как гусеница",- подумала Аленка сползая по поручню и пытаясь заглянуть под круглый диск площадки в центре троллейбуса, вокруг которой на поворотах поигрывали черные гармоники.
-А потом?- спросила она снизу от самого пола Василия.
Василий выдернул Аленку как редиску с грядки, пронес через салон к свободному месту, посадил в кресло, и сказал, повиснув на поручне:
-А потом мы ходили в музей.
-Два музея.
-Что?
-Там было два музея - Сначала и Потом.
-Что-то я запамятовал, что было в музее Сначала?
-В музее Сначала был пыльный мамонт и добрая гардеробщица, и мертвые звери со стеклянными глазами, и медузы в банках и пахло этим, как его... забыла...
-Нафталином?
-Точно, нафталином. А почему - сам ответь,- и Аленка ткнула пальцем Василию в живот, но попала в ногу.
-В музее живет моль. Она большая, серая, днем спит в маленькой комнатке за шкафом, там, где ведра, тряпки и халат уборщицы на гвоздике, а по ночам выходит из-за шкафа и ищет, что бы ей поесть.
-И чтобы она не ела мертвых зверей, служители сыпят кругом нафталин. Ночью моль его ест, а днем он пахнет.
-Точно. Нам выходить.
В метро перед эскалатором Аленка вдруг выдернула руку, чуть посеменив перед черной лентой, вспрыгнула на нее, зажмурившись, шагнула вниз мимо раскрывшейся под ногами лестницы. Василий подхватил ее, поставил на ступеньку и держал крепко за плечи, пока ехали вниз к станции.
Вагон метро втянулся в тоннель, и в черном стекле напротив уселись на рыжем диванчике Василий и Аленка, точно такие же как они сами, и Аленка смотрела на них, не мигая.
-А в музее Потом был зеркальный колодец без дна, - сказал, Василий, обращаясь к Аленке в стекле.
Аленка в стекле кивнула, а сидевшая рядом с Василием сказала:
-Не люблю я его.
-Кого?
-Твоего музея Потом. Там одни скелеты. Огромные и жуткие. Особенно этот - Диполдок.
-Диплодок.
-Какая разница? Собрали из костяшек скелет размером с экскаватор детей пугать. И причем тут февраль? Чем длиннее скелет Диполдока тем короче февраль?
-Да-а...- Василий потер лоб, точно после щелчка. Покосился на Аленку:
-Тебе сколько лет, подруга?
-Сто двадцать восемь.
-А ты часом не вундеркинд?
-Я киндерпоп.
Аленка напротив показала язык.
-Киндерпопу могу объяснить,- вздохнул Василий.- В музее Потом время сжимается. Миллион лет превращается в минуту. Февраль там сплющился и пропал. Мы просто проскочили остановку.
-Нет. Не проскочили. Нам как раз сейчас выходить. И вообще мы идем в Золопарк. Так бы сразу и сказал.
-Кроме Золопарка все верно.
-Зо-ло-парк, - пропела Аленка.
Перед станцией метро - ярмарка, цыганский табор, стеклянные кибитки со всякой всячиной - цветы, часы, губная помада, туфли, газеты, воздушные шары, торты, кольца, серьги, сахарная вата и детские игрушки.
-Вау, - Аленка выдернула ладошку из руки Василия и шагнула к освещенному аквариуму - жизнь куклы Барби в разрезе: двухэтажный дом со снятой передней стенкой - гостиная с камином и мягкой мебелью, кухня со встроенной техникой и решетчатыми оконцами в шкафах, ванна с джакузи, спальня с кроватью под покрывалом из зебры, а в цокольном этаже гараж с машиной-кабриолет и мотоциклом Харлей - совсем как настоящие.
Гостиная полна лакированных Кенов в черных смокингах, а сама Барби в восхитительно коротком розовом платьице, голубоглазая, с золотистыми волосами, пританцовывая, готовит коктейль у барной стойки.
Аленка смотрела и смотрела, поглаживая пальчиком воздух у стекла, шевеля губами, пробегая по лестницам, заглядывая в лица красавцам в смокингах. Крутанула педаль Харлея в гараже, налила бокал мартини и бросила туда оливку, обмакнула лицо в цветы, погладила пенистые струи в джакузи и счастливая упала на покрывало из зебры в спальне.
Василий топтался и сопел сзади, не решаясь окликнуть Аленку, а когда она обернулась, только руками развел:
-Ну вот...
-Ну-вот, ну-вот,- передразнила его Аленка и сказала про витринную жизнь Барби.- А вот там, между прочим, никаких февралей просто не существует.
-Строго говоря, да, - согласился Василий. - И жизни там не больше, чем на Марсе.
-Больше-больше-больше, - упрямо твердила Аленка. - Больше! Больше, чем в некоторых московских квартирах!
-Ну не знаю, - вздохнул Василий, осторожно за руку подтаскивая Аленку к ракушечно-розовому входу в Зоопарк. - Что это за жизнь, когда все врут друг другу? Все равно, как если бы настоящих зверей в зоопарке заменили на бронзовых.
-Для зверей это было бы лучше.
-С этим не спорю, - согласился Василий, отдавая билеты контролерше - пара цепких морщинистых рук, невидящие глаза, пара толстых круглых стекол на гладком носике в сизых жилках.
-Куда пойдем? - спросил Василий, останавливаясь перед прудиком - белая столешница, кипящая черная полынья, утки, разгуливающие вперевалку вдоль кромки льда. -Направо к белкам? Или налево к фазанам?
-Мне все равно, - буркнула Аленка.
-Значит, прямо, - сказал Василий, занося ногу над невысокой оградкой и шагая прямо в прудик. Аленка молча вцепилась ему в руку и погнала, подталкивая в спину, по дорожке.
Птицы и звери были как с похмелья. Золотые шары фазанов закатились в свои серенькие домики, бурый медведь повернулся спиной к публике и внимательно разглядывал когти на лапах, тигр заснул, выставив сквозь прутья клетки желтую проволоку усов. В клетке со львом валялись чьи-то белые кости. Камышовый кот таращил круглые глаза. Волки были похожи на скучающих дворняг, а в орлином вольере не было никакой возможности отличить птицу (охапка перьев) от гнезда (вязанка хвороста). Бабушки и папы читали вслух таблички, дети и внуки норовили пролезть в клетку, чтобы расшевелить бесформенную кучу в углу. Самые маленькие, пуская пузыри и роняя хлопья сахарной ваты, канючили:" А где он, папа, где он..." Аленка с нарастающим любопытством посматривала на Василия, представляя, как он теперь будет все это объяснять.
-Господи, - да что с этими животными?- с досадой пробормотал Василий, и в этот самый момент что-то розово полыхнуло рядом с кругом, на котором скреб по асфальту полозьями запряженный в санки лохматый пони, потом еще и еще раз, и Василий, крепко сжав Аленкину руку, ринулся на этот розовый свет.
-Ух, ты! - выдохнула Аленка, изменив обычному и явно недостаточному здесь "Вау!".
В стеклянном вольере под пальмой на тонких тростниковых ногах повисло розовое облако.
-Что это? - шепотом спросила Аленка.
-Фламинго, - неуверенно ответил Василий.
-А где у него... - начала было, Аленка, но тут из облака, медленно извиваясь, поднялись две розовые тонкие змеи с огромными баклажанными клювами.
-Он что - многоголовый? Это такой живой розовый диполдок, да? Ой, - взвизгнула Аленка, - Он делится!
От розового облака отделился клочок туманности и оказался голенастой птицей, с длинной, уложенной в восьмерку шеей и большим черным клювом, действительно очень похожим на баклажан.
Птица повернула голову к Аленке и сказала, не раскрывая клюва, тихим и довольно приятным голосом:
-В вольере прохладно. Вот фламинго и держатся друг за дружку. Как пингвины. - И засмеялась мелким удаляющимся смехом.
Василий с Аленкой переглянулись, посмотрели на фламинго, по сторонам и, наконец, догадались обернуться.
Девушка была в розовой короткой дубленке с широкой черной лентой на светлых кукольных колечках волос. Девушка тихо засмеялась, поежилась и уютно запахнулась в дубленку. Девушка была похожа на фламинго. Василию даже показалось, что она стоит, покачиваясь на одной ноге, и запросто может спрятать голову у себя под крылом.
-Ой, Барби! - вскрикнула Аленка.
Василий смущенно встряхнул Аленку.
-Простите.
-Нет, отчего же, - усмехнулась девушка. - Неплохо, когда тебя принимают за другую. Хуже, когда тебя вообще не признают.
Склонила голову набок, посмотрела на Василия, постучала согнутым пальцем по маленькой родинке на щеке, повернулась и пошла по дорожке с указателем "Жирафы".
-Это что, твоя знакомая? - спросила Аленка.
В полутемном павильоне пахло теплом и сеном. Жирафы стояли расставив ноги, подпирая шеями потолочные балки, шевеля губами. Мохнатые рожки, оттопыренные уши, шкуры, как древние пергаменты с изображением исчезнувших материков.
-Кто скажет мне, о чем грустят жирафы? - спросила Аленка.
Василий покосился на девушку-фламинго. Где-то он ее видел. Что-то между ними было. Родинка, страдающая бровка, птичья манера втягивать голову в плечи... Нет. Та все от него ждала чего-то такого, чего у него не было. А тут - никакого сиротства и, кажется, уже никто не нужен.
-Жирафы грустят оттого, что хотят, чтобы их понимали, - тихо сказала девушка-фламинго. - Глупые. Живут между небом и землей, между зверями и птицами и не нужны ни тем, ни другим. А в одиночестве находит покой только тот, кто не ищет понимания.
-Мы, кажется, с вами где-то встречались? - тупо спросил Василий, заглядывая в черное озеро жирафьего глаза.
-Мы где-то встречались...- послышался удаляющийся смех со дна озера. Глаз жирафий был весь в слезах. Материки разошлись и затонули. Между жирафьих ног раскрылась маленькая дверца, из нее вышла неопрятная баба в синем халате с охапкой березовых веников. Жирафы со слезами на глазах потянулись за сушеными березовыми листочками.
Стукнула входная дверь. Василий обернулся, поискал глазами, выглянул на улицу. Девушки-фламинго нигде не было.
-Я так и знала, что она исчезнет! - сказала Аленка. - Но она вернется. Сделай вид, что она тебе совсем не нужна, и она тут же вернется.
-А мне она и не нужна. Мне нужно совсем другое.
-Что, например?
-Например, слон.
-Хорошо. Идем к слонам.
Слон стоял, свесив маленький веревочный хвостик и помахивая ушами. Слон был серый. Он поднимал хобот и озабоченно ощупывал стену. Здоровенный детина с выбритым лбом и косицей из остатков волос на короткой шее прихлебывал пиво из бутылки и при этом большие его розовые уши сладко подрагивали.
-Да-а, - браток, - говорил он слону, -отсюда не убежишь.
Аленка приподнялась на цыпочки, увидела толстый розовый похожий на хобот нос детины и карие слоновьи глазки.
-Нет, - пожала плечами Аленка. - Не поймешь. Что думает человек, встретив слона?
-Человек думает о том, что слон, это все-таки не совсем то, что ему нужно, - рассеянно заметил Василий.
-Ага. Так бы сразу и сказал. Но мы все равно не будем ее искать.
-Кого?
-Твою Барби-фламинго.
-Твою Барби.
-И твою фламингу. Мы просто погуляем еще немножко и поедем домой. Там нас мама ждет.
Василий подозрительно покосился на Аленку и ничего не сказал.
Тепло из слоновника разлилось по улице. Потекли сугробы, с крыш закапало, воздух стал сырым и мутным. Заволновались пингвины. Белый медведь, сплюнув сквозь зубы, вылез из лужи и пошел вразвалку к пещере. Морж стукнул ластой по воде и лег на дно. В вольере с мелкими воробьиными толстый снегирь бился розовой грудью о сетку.
У выхода Василий и Аленка обернулись и посмотрели на стеклянный вольер с фламинго. Никаких фламинго в вольере не было.
Мимо витрины с барбиной жизнью Аленка прошла, не останавливаясь, и даже не взглянула на тонконогую куклу в коротком розовом платье.
Возвращались молча, глядя перед собой и думая каждый о своем.
-А все-таки хорошо, что мы сходили в золопарк, - сказала Аленка у самого дома.
-Хорошо, - согласился Василий.
-Февраль стал чуточку короче.
-Ровно на полдня.
-Но ведь было там что-то настоящее? - упрямилась Аленка. - Фламинго, девушка Барби, и как плакали жирафы. И даже снег начал таять.... Пусть мы все это придумали, но это было по-настоящему!
-По-настоящему, - откликнулся Василий.
Он думал о том, что вот сейчас они придут домой, и Наташка, поругав немного за опоздание, будет кормить их обедом, а они будут рассказывать, как было в зоопарке, а вечером, когда Аленка свернется калачиком под одеялом, он будет читать вслух их любимого Винни Пуха, а в следующие выходные они опять поедут куда-нибудь, и начнут что-нибудь придумывать, и им будет хорошо вместе. И это будет настоящее. Но ничего такого он Аленке не сказал. Потому что Аленка и сама это знала. И о том, что может быть хорошо, когда тебе уже не нужно, чтобы тебя понимали, Василий говорить Аленке не стал. Потому что и сам в это уже не верил.