Аннотация: В первую очередь, рассказ предназначен для обитателей больших городов и мегаполисов. Он может быть не только интересен, но даже полезен. Ведь есть вещи, которые не меняются
ПРАВИЛО СВИНЬИ
Джульетту не кормили третий день. Прежде она никогда не зала отказа в еде. И вдруг, сколько не сует свой влажный пятак в корыто, там пусто. Она уже основательно обшарила все уголки загорода, возмущенно похрюкивая, изрыла любимую болотце, но нигде ничего не нашла.
И только когда знакомая фигура хозяина появилась у стойла, ее свиное сердце сжалось от тревоги. Она никогда не знала, что ждет ее в этой сытой жизни. И вдруг при виде того, кто каждое утро приносил ей ведро обожаемых помоев, Джульетта попятилась в угол. Всегда спокойная свинья, завидев деда, истошно завизжала, сузив в страхе добрые, но тупые глазки.
- Когда свинью колют - вся деревня слышит, - сказал дед, распутывая в жилистых руках пеньковую веревку. Внук, стоявший чуть сзади, понимающе кивнул. Несколько раз он видел, как режут кабана. Порой, дед специально заставлял его глядеть, как мужики разделывают теплую тушу. Но чтобы самому участвовать в этом...
- Дедушка! Я же приехал, чтобы ты меня на охоту взял. Сам жаловался, как лисы кур таскают... И вдруг свинью резать заставляешь...
- Успеешь, - ответил дед, протягивая внуку засаленный конец веревки. Рома взял ее нехотя, вялой от нежелания рукой.
- Крепко держи! - прикрикнул дед, и своей заскорузлой, колючей от мозолей ладонью, сжал руку внука в кулак.
Рома не был слаб.
- Раздевайся, - как-то сказала медсестра, стоя у рентген-аппарата. - А майку можешь оставить, у нас холодно.
- Я с детства маек не ношу, - гордо пробасил в ответ Рома, снимая вязаный свитер.
- Становись сюда, - руководила медсестра, беря Рому чуть пониже плеча. - А ты что, спортсмен? - изумилась она, глядя на смуглое, рельефное тело, чувствуя под пальцами твердые мускулы молодого парня.
Это было приятно слышать, но Рома смущенно отулыбался:
- Нет.
- Так это тебя мама с папой таким сложили?
- Ну да.
Короткостриженная, современного вида... пожилая медсестра, оценивающе оглядела "экземпляр".
- Хорошо родители постарались. Славно сложили!
Рома знал это и без нее. Еще раз благодарно улыбнулся.
Стоя на входе в загород, Рома пытался разжечь в себе ненависть и жестокость к визжащему животному. Изо всех сил сжимал грубую веревку. Сжимал так, что на бицепсах, выступали провода вен. Он должен был ее убить, чтобы потом есть.
Дед пошел вперед. На другом конце веревки он соорудил петлю.
- Когда поймаю ее за ногу - затянешь петлю. Только быстро, чтобы не вырвалась. Это она с виду неповоротливая. А рванет, так всей деревней не словим. Как можешь держи!
На полусогнутых, расставив руки, дед подбирался к свинье.
"Неужели ему не жаль Дужльетту? - думал Рома, в ожидании борьбы с животным. - Он же выкормил ее. Выросла на глазах. И бабушка ее тоже любила. ее тоже любила. калась. Я еще такое имя глупое придумал, но всем же понравилось! А теперь режут. Всех свиней, конечно, режут. Но разве можно так спокойно?"
Дед ринулся на свинью и свалил ее ударом на левый бок. Джульетта с шелестом повалилась на солому, барахтаясь ногами в воздухе и силясь подняться. Хозяин вмиг стал ненавистным. Она готова была лягаться и грызть, лишь бы только спасти свою шкуру от ножа.
Но дед ухватил левой рукой заднюю ногу свиньи и, прижимая животное к земле весом своего тела, набросил петлю. Рывком затянул ее потуже и крикнул:
- Держи! Сейчас рванет!
Рома напрягся, упершись ногами в сырую землю. Дед ловко отскочил в сторону, пытаясь побыстрее ухватить веревку, чтобы помочь внуку. Свинья была большой. До пояса доставала. Да и в длину не маленькая - 2,5 метра. Он ее в шутку "Крейсером" дразнил.
Как только хозяин отпустил, свинья вскочила на ноги бежать. Но Рома, уже вместе с дедом, натянули веревку, и каждая попытка Джульетты добраться до выхода, оканчивалась беспомощным падением.
- Теперь тянем ее на двор, к яблоне, - скомандовал дед.
Тащить свинью было трудно. Она упиралась, как могла, оставляя в мягкой осенней земле рыхлые борозды. Так громко визжала, что Среже иногда казалось, будто она зовет на помощь, умоляет пустить или материться и клянет убийц.
- Лучше бы мы ее застрелили! - вполголоса выругался Рома, с ненавистью и жалостью глядя на Джульетту.
В свои шестьдесят, дед все услышал.
- Ружьем испортить можно. Давай, заводи веревку вокруг дерева.
Глупая свинья рвалась прочь. Веревку не без труда, обогнули один раз вокруг ствола, и теперь, чтобы повалить животное под удар ножом, стоило лишь резко дернуть.
- Держишь? - спросил дед.
Рома кивнул. Дед осторожно отпустил веревку. Достал из ножен на поясе длинную, в шесть ладоней, пику.
- Гляди, как свинью колоть надо. И нечего выдумывать! Вон, на соседней улице, как-то дочь к матери старой приехала. Мужа с собой взяла... Мать, ясное дело, кабанчика вздумала заколоть по такому случаю. Хотела мужиков позвать, так зять говорит - не надо, сам управлюсь. Только уж больно умным он оказался. Говорит, что колоть животное жалко. Решил схитрить: снял с трактора кумулятор, прикрутил два электрода, думал прибить свинью током.
Поймали они, втроем, хрюшку. Мать и дочь держат ее за ноги задние, а он, значит, за шею. Как дал току! Жену сразу убило. Мать ее парализовало, а самому "ученому" повезло. В больнице отлежался. Уже второй год, как дело шьют. Только из свидетелей - одна теща. А она руками не шевелит, говорить не может. Кивает и то с трудом. Показания давать некому... Потому я так мыслю: свиней, если они свои, всегда колоть нужно. А ну, держи крепче! Как скажу, рванешь веревку. И не отпускай, пусть в натяжку будет. Чтоб задними ногами не болтала.
Давай!
Рома дернул, что было сил. Ослабшая свинья рухнула на землю. Дед схватил Джульетту за переднюю лапу, одним рывком перевернул ее на спину, наступил правым коленом на горло и придавил.
- Колоть свинью нужно осторожно, - говорил он, готовясь ударить пикой. - Колют только в сердце.
Дед отвел левую лапу Джульетты в сторону и одним ударом вогнал пику по самую рукоять в то место, которое Рома назвал бы "подмышкой". Свинья завизжала, еще громче, пока визг не перешел в затихающий хрип.
На всякий случай, пика была несколько раз провернута дедом, чтобы сердце уж наверняка умерло.
- Бей только в сердце. В живот нельзя, а то все говно в мясо пойдет. Резать горло тоже не надо. Кровь вытечет... Только в сердце. Вот так, как я.
Подкрепляя сказанное, дед вытащил пику из раны и опять, уже медленно, вставил ее обратно.
- И следи, чтобы копытом тебе ничего не отбила. Свинья такая стерва, что если лягнет, то и ногу сломать может. А еще кусается. Поэтому коленом голову к земле и прижимают. Понял?
Рома не ответил. Он, как в тумане, все еще тянул веревку на себя.
- Отпускай! Померла уже Джульетта.
Дед вытащил пику, обтер ее куском тряпки из кармана. Из него же дед достал сухой кукурузный качан. Чтобы кровь не вытекала из раны, заткнул ее качаном.
- Погоди здесь. Сейчас шмалить будем.
Из сарая дед принес паяльную лампу. Потом, вместе с внуком, они натаскали соломы и забросали ею тушу. Все это дед поджог.
- Чтобы ворс пообгорел, - объяснил он.
Рома стоял, как вкопанный, и словно смотрел на жертвенный костер, откуда тянуло сладким, тошнотворным запахом паленой шерсти.
Когда солома сгорела, они с дедом натаскали еще несколько охапок, которые расстелил вокруг обгоревшей туши. На этот раз дед вернулся из дома с ведром горячей воды.
- Теперь смотри, - сказал он, оставив ведро и поджигая паяльную лампу, - берешь лампу и начинаешь обшмаливать кожу. Это чтобы волос не осталось. Кожа должна остаться коричневой и гладкой.
- Дедушка! - как бы взмолился Рома. - Сколько можно! Я и так помог заколоть Джульетту. Ты еще хочешь...
- Я тебя ни о чем не спрашивал, - строго перебил его дед. - Давай: глаза боятся, а руки делают.
Дедушка не просил. Он приказывал. И Рома, нехотя, взял из его рук гудящую паяльную лампу. Присел около туши и направил огонь на свиную шкуру. Под напором оранжево-голубого пламени исчезала уже обгоревшая шерсть. Под ней плавилась и пузырилась жирная кожа, а когда огонь перемещался, она, остывая, покрывалась хрустящей коркой, и становилась похожей на расплавленный сахар.
Когда Рома обшмалил левый бок туши, дед обмыл его теплой водой из ведра, и они перевернули свинью на правый бок. Оказалось, что солома была расстелена для того, чтобы туша не пачкалась о землю.
"Колоть" свинью они начали в семь утра. Сейчас дело близилось к обеду, а Рома только-только закончил работать с паяльной лампой. Боже, как же противен запах паленой шерсти! Или это запах обожженной кожи? Они оба подкатывали к горлу рвотным позывом, но Рома каждый раз проглатывал комок обратно.
- Хорошо, - наконец оценил дед. Он тщательно помыл свиную голову кукурузным качаном: прошел им уши, пятак и даже рот. После, несколько раз проскаблил ножом коричневую, как из духовки, тушу. А потом он притащил два бревнышка и положил их по обоим бокам свиньи. Так, чтобы зафиксировать ее на спине, лапами к верху. Это "сооружение" он опять забросал соломой.
- Ложись, - сказал он внуку, указывая на теплую соломенную гору.
- Зачем?! - растеряно воскликнул Рома.
- Обычай такой. На свинье, пока она теплая, поваляться нужно. Тогда мясо будет вкуснее и нежнее. Нас еще детьми приучали. Ну, ничего, никогда не поздно начинать.
- Нет, дедушка, спасибо, - через силу улыбнулся Рома, пятясь к яблоне.
- Я сказал: ложись.
Первым улегся дед: облакатился, как на подушку. Роме ничего не оставалось, как последовать дедовскому примеру.
Когда они очистили свинью от соломы, у деда под фуфайкой, вместо пики, оказался охотничий нож с рукоятью из ноги косули. Видно успел сменить пику, когда за водой ходил.
Возле свиньи они расставили пустое ведро с двумя кружками, корыто и таз.
Дед подошел к свинье с правого бока. Он настоял, чтобы внук был слева и наблюдал.
Под свиной шеей, на груди, дед вырезал квадрат, наколол его ножом и вытащил, как кусок арбуза на пробу.
- Сала на три пальца! Хороша, чертовка. Не зря свое отъела, - обрадовался дед и передал внуку, чтобы тот оценил, а потом положил в таз. Рома брезгливо поморщился и поспешил избавиться от куска.
Тем временем, дед сделал два надреза вниз от углов квадрат и отогнул на груди слоеный от сала и мяса пласт. Внутри бултыхалась теплая, даже горячая, кровь.
- Подай мне кружку!
Дед зачерпнул полную кружку крови, поднес к губам и выпил большими глотками. Сережу опят одолела тошнота. Но он сдержался.
- Теперь ты.
Дед протянул наполовину полную кружку внуку.
- Нет, - Рома твердо замотал головой.
- Пей. Ты же хочешь быть мужчиной? С девками кувыркаться любой дурак может. Докажи, что ты мужик. А не хочешь - иди в дом, к женщинам.
Рома взял теплую кружку. Они никогда не был особо брезгливым. Тем более, не считал себя тряпкой. Он медленно поднес кружку к губам. Сладкий, запах горячей крови ударил в нос. Рома зажмурился и хотел выпить залпом, как водку, но на втором глотке его стошнило. И он вывалил на куст крыжовника кровавую, с желчью, жижу.
- Пей опять! - настоял дед.
С третьей попытки, Ромы удалось выпить кружку "до дна" и удержать отвратительное содержимое в желудке.
- Молодец! - гордо произнес дед, принимая из рук внука вторую, чистую кружку. Ею он вычерпал из груди свиньи ведро крови.
- Когда колют свинью, отходов нет. Только говно выбрасывают. Остальное все нужно, все пригодится.
Вычерпав кровь, и отставив тяжелое ведро в сторону, дед принялся вспарывать свиное брюхо.
- Это самое сложное, - приговаривал он. - Если где кишку продырявишь, то мясо, считай, испортил.
От вырезанного на свиной груди квадрата, дед прорезал ленту, шириной в палец вдоль живота. Подрезал ее ножом снизу, медленно, осторожно.
Ленту он тоже отдал внуку, чтобы тот положил.
- Вот это кишки, - объявил он, раскрывая свинью, как портфель с розовыми внутренностями. Их он с хирургической точностью отделил от боков и, взяв в охапку, вывалил в корыто. Прозрачные, серые и слизкие, они напоминали клубок дождевых червей и ужасно смердели.
- Если бы мы кормили Джельетту последние два дня, то дерьма было бы намного больше. Вот это прямая кишка, - указывал дед мокрыми от сукровицы, крови и просто какой-то слизи руками. - Ее нужно выбросить. Вон тонкий кишечник. Там, если не доглядели, глисты заводятся. Они таки белые, и длинющие, как шнурки. Прожорливые - жуть! Коли не заметишь, свинья станет худой, как велосипед.
Это желчный пузырь. Не дай бог надрежешь, мясо так прогоркнет, что только выбрасывай. А вон "мочевик". Помню, в детстве, мочю батька выливал, мыл и нам, малышам, шарики воздушные надувал. Тогда же резиновых не было. А он же прочный какой! Не то, что эти, резиновые, лопаются.
Дед засмеялся. Рома тоже хотел, но сил уже не было. От вида кишечника в тазу его опять тошнило. А перед глазами ставала картина деда с ними в руках. И рвотный позыв сжимал спазмом горло. Где уж там смеяться!
В оставшийся таз дед сложил легкие, печень, селезенку и сердце.
Потом дед с хрустом оттял свинье голову. Мастерски понадрезал свинье лапы так, что без труда отделил их от туловища. Пробил с каждого бока, межу ребер, по дырке, и разделил тушу надвое, вдоль хребта. За эти дырки можно было удобно ухватится рукой, и нести тяжелые куски, не рискуя уронить.
Кишки промыли, и они послужили оболочкой для колбасы, которую сварили из крови, перемешанной с гречневой кашей. До этого был еще обед, когда все ели свежее жаренное или тушеное мясо. Оно, говорят, самое вкусное. Но Рома есть не смог.
После обеда, дед вышел во двор прибираться. Огромный обеденный стол был с горой завален мясом, и женщины занимались его сортировкой и приготовлением.
- Ну, что, внук! - сказал дед, кладя руку на плече Роме. - Теперь ты мужчина не по природе, а по духу. Теперь знаешь, что такое смерть животного. Видел, что у них там внутри. Пробовал их на вкус. Только после этого ты имеешь право убивать на расстоянии, из ружья. Завтра пойдем на охоту.