В славную и уникальную для истории России пору "застоя" в Москве было так тихо, что мы до конца ведь и не поняли, что 20 лет жили, по сути дела, в раю. Никто ни в кого не стрелял, ночью по улицам без пива и шприцов с гитарами гуляли влюбленные, машин и домов не взрывали, не было нищих, голодных, беспризорных и бомжей (кроме Венедикта Ерофеева, ночевавшего, как позже оказалось, зачем-то в электричке Москва - Петушки).
Не было малого и, слава Богу, большого бизнеса, не было коммерсантов, дилеров, киллеров, диаспор, банкиров, бандитов, брокеров и казино. Потому в продаже не было колбасы и рыбы, помытой стеклоочистителем, не было резервации на Рублевке, не было домофонов и видеокамер, охраны в школах и вузах, никто не подозревал, что коллег или соседей можно делить по национальностям, и все ходили друг к дружке на дни рождения. Ночью люди по городу гуляли... Как-то, будучи в Латвии, в Риге, я опоздал на последнюю электричку, спросил про автодорогу, перешел Даугаву и 40 километров за ночь отмахал до Елгавы. Попробуйте сейчас перейти километр от Ярославского до Курского вокзала по Садовому кольцу ночью. Вы реально осознаете почем обошелся нам фунт "перестройки".
Ну, да ладно, чего уж теперь... Дефицит стоял, и правда, невообразимый в 70-е: нельзя купить было даже простую "базу данных" о доходах, адресах и телефонах граждан, поскольку главным доходом семей в ту пору считались свадьбы, новорожденные, новоселья, полученные на сданную макулатуру книги, настоящий сервелат в праздничном новогоднем наборе и бутылка рижского бальзама... А телефонный справочник со всеми "базами данных" лежал свободно на любой почте, и на "К-9" - центральном телеграфе Москвы можно было полистать книгу с точным адресом человека в любом городе страны... В каждом городе стоял киоск горсправки и за десять копеек вы могли узнать всё про всех.
В общем, это я к тому, что в начале 70-х в центре Москвы было полно свободного жилья. Давали его студентам (я в ту пору к ним и относился) за работу дворниками. 84 рубля зарплаты и квартира на выбор почти в любом доме!
Мы выбрали громадную бывшую коммуналку с длинным коридором на четыре
комнаты в доме, пережившем еще пожар 1812 года, рядом с Боровицкими
воротами Кремля, на улице с истинно московским именем Волхонка... Старое здание МГУ на Моховой было в двух шагах, времени вечерами оставалось уйма.
Сейчас пишут, что Москва в 70-е жила бедно и пугливо. Это неправда. Я бы даже сказал, что это злонамеренная ложь. Москва жила выставками, музеями и театрами. Под нашей квартирой зимними ночами с примусами и китайскими термосами стояла очередь не за колбасой, а в Музей изобразительных искусств им. Пушкина на выставку французских импрессионистов. А насчёт жуткого времени?
Во время работы выставки рисунков Нади Рушевой, которая была в филиале
того же музея, прямо у нас во дворе, мы за ночь, хохмы ради, "под руководством" скульптора-профессионала вылепили у своей двери снежную
бабу. Нет, не бабу, обнаженную девушку в полный рост и в полном реализме деталей, тонировали её под цвет живого тела и заморозили. Очередь с выставки заворачивала специально к нашему "экспонату". Поначалу даже не верили, что это частная, никем не утверждённая инициатива. Мы думали, что жить скульптуре несколько часов, однако простояла девушка до первой капели.
Хотя рядом - правительственный въезд в Кремль, а Алексей Николаевич
Косыгин, случалось , вообще утречком выходил из своего длинного ЗИЛа и
прогуливался пешком почти от Арбата до Кремля, и тогда в каждом ближайшем дворе появлялись "люди в штатском". Никому не пришло в голову сломать наше никем не утверждённое произведение.
...Мы говорили на теоретических семинарах и экзаменах: "свобода - есть осознанная необходимость", но не хотели сужать эту необходимость для себя и, раскрыв рты, слушали бредни разных "би-би-си". А потом на полном серьёзе твердили с этих чужих слов: залог качества жизни и изобилия - есть конкуренция в экономике и в искусстве. Мы не могли знать без опыта, на одной теории, что конкуренция - это необузданный животный звериный инстинкт, что это - либо война, резня, либо ценовой сговор после отстрела всех конкурентов и унизительная жизнь "под крышей". А другого пути у этой самой конкуренции, у этих самых "рыночных отношений" просто по логике вещей не может быть. Мы не могли знать, что "совковое" соцсоревнование и соцреализм в искусстве, - это мудрейшее избавление от ужаса, коррупции, войны и крови. Нам высокомерно казалось, что это - "театр комедии". Да, в конце концов, если бы это был даже театр комедии действительно... Ведь не трагедии же...
Грустно от сознания почти безвозвратно утраченного...
Студенты театральных вузов ходили в театры бесплатно по контрамаркам.
На журфак это не распространялось, но у нас был свой художник, который
"выписывал" контрамарки в любой театр по подлинному образцу. "Гамлета" на Таганке я видел раз пять или шесть, ходили на Сухаревскую в роли Эдит Пиаф на Малой Бронной, в "Современник"...
Единственный театр, в который мы попасть не могли, был Большой. Прошел
слух, что нередко администратор выписывал там контрамарки по заявкам только работникам театра. В ноябре 1971 года я устроился в Большой театр монтировщиком декораций, или, по-другому, рабочим сцены, - благо, везде кто-нибудь тогда требовался. Нас было около сорока рабочих левой кулисы и столько же правой. Студентов трудилось, кроме меня, ещё трое: две девушки из МИФИ и один студент МАИ. Узнать в ту пору студентов было просто, почти все ходили в штормовках студстройотрядов с эмблемами своих вузов.
Внутри сцены Большой похож на корабль - кругом трапы, металлические лестницы. Декорации ставятся задолго до начала спектакля. Особенность главного театра страны - никакой стилизации, во всём полная иллюзия подлинности. Скажем, объёмность леса достигается использованием множества кулис. Всего их штук пятьдесят. На прозрачной сетке первых кулис к зрителю - листья, глубже - листья с ветками, дальше - листья, ветки и стволы. Из зала кажется при определённом освещении и работе вентиляторов, которые "качают ветки", что вы попадаете в настоящий лес. После увертюры открывается тяжёлый занавес, и каждый раз - гром аплодисментов в честь художников-декораторов. На гастролях на Западе декорации Большого вообще, рассказывали, вызывали шок в зале - там всё проще и дешевле.
Во время спектакля внутреннее телевидение транслировало по всем комнатам одну и ту же картинку - дирижёра оркестра. Неподвижная камера снимала его, звук иногда прерывался ведущим режиссером: "Выход на сцену". Задача монтировщиков совершенно определённая: из-под сцены (весь пол сцены имеет свои функции, и весь он раздвижной) во всю ширину медленно поднимается громадная этажерка с длинными ящиками. На ящиках надписи: "Риголетто", "Лебединое озеро", "Оптимистическая трагедия"... Это кулисы. Привязываем их к планке кулисы. Диктор: "Подъём". Кулиса пошла вверх, разматывая огромный рулон...
Во время самого спектакля старики рабочие играют в шашки. Это целый
чемпионат профессионалов.
Рассказывать о Большом театре можно бесконечно, я вспоминаю сегодня лишь эпизод в "Жизели". В начале второго акта этого балета Жизель, оживая, появляется из могилы. Технически это выглядит так: на полу сцены слева убираются два блока брусьев, актриса под сценой становится на специальную платформу такой же величины, и платформа поднимается вверх. Исполнительница главной роли - Екатерина Максимова, Альберт наверху - Владимир Васильев. За кулисами всегда какие-то бабули, (говорят, бывшие актрисы: они подают выбегающим солистам кому чай, кому глоток кофе и вяжут постоянно что-то, почти не глядя на сцену, но успевая все происходящее комментировать). В "Жизели" мне довелось дважды поучаствовать.
Студенты не уходили во время действия играть в шашки, а толкались рядом с бабушками за кулисами. В тяжеленном занавесе Большого есть два круглых отверстия величиной с пятикопеечную монету СССР, прикрытые изнутри брезентовыми лацканами. Перед спектаклем и в антракте, отвернув лацкан, можно полюбоваться на зрителей партера, балконов-ярусов, правительственной ложи. Нас лишь однажды удалили со сцены, когда в правительственную ложу приехали Брежнев и Подгорный с королём какой-то страны.
Так вот, приглашает меня - попавшегося на глаза перед началом второго акта - какой-то товарищ под сцену, показывает лебёдку с платформой и человека, у которого не пришел напарник. Мы механизм опробовали. Не знаю, как в последнее время, а раньше подъём делали вручную, так надёжней, и плавность подъёма гарантирована, поскольку актёры - народ пугливый, что и подтвердилось. По грохочущим трапам привели Екатерину Максимову, она вошла на платформу, сложила руки на груди и спросила: "Вы меня не уроните, мальчики"? Там - зубчатая передача с двумя ручками, крутим потихоньку, вверху раскрывается над актрисой "могила", и она медленно выплывает к зрителям. Слышим бурю аплодисментов. Напарник прислушался, поднял назидательно палец вверх и сказал об овациях: 90 процентов - Максимовой, остальное - вот этой железяке и нам с тобой. Так я заработал аплодисменты в Большом театре Союза ССР.
К сожалению, больше мне не довелось "поднимать" Екатерину Максимову в
"Жизели". Большой уехал на гастроли в Болгарию, а одноактные балеты
Бартока, приехавшие из Будапешта, ни меня, ни бабуль с вязанием не
заинтересовали. Тем более что декорации были в них весьма примитивны,
приходилось стоять весь спектакль внутри "дерева" на сцене во время действия только для того, чтобы мгновенно оттащить его для "эффектной" смены декораций. Пять минут и всё на сцене менялось, занавес открывался, но... шквала оваций уже не было. По авторитетному мнению бабуль, "в Большом такая прыть не годится". Контрамарку я так и не достал, но у меня до сих пор остались устаревший теперь пропуск в Большой театр и огромный штопор, которым прикручивают декорации к полу. На память.