1. (e-petrop@yandex.ru) 2008/12/21 05:18
[ответить]
Здесь опубликовано моё стихотворение без указания авторства.
Требую убрать его либо указать авторство!
Вот оно:
***
Виртуальные частицы
сквозь Петровича проходят -
и Петровичу не спится:
он на кухне колобродит,
матерится, недовольный
теплой водкою из кружки,
ест огурчик малосольный
и идет к своей подружке
бабе Рае, зло храпящей
под пропаленной периной;
страшен, будто в дикой чаще,
ейный посвист соловьиный.
Он ложится тихо рядом.
Мысли муторны и странны...
Под его тяжелым взглядом
подыхают тараканы,
муха бьется о гардину
хоботатой головой, и
покидая паутину,
заползают за обои
пауки, которым жутко...
А Петровичу мешает -
рядом - эта проститутка,
что с Морфеем согрешает.
Может, ей набить сусала
иль поджечь, плеснув бензину,
чтобы мыслить не мешала
и ценила как мужчину?
Нет, нельзя: глядишь, посадят;
и уж точно на работе
по головке не погладят -
скажут: 'Вновь, Петрович, пьете!'
И зачем такое надо,
чтобы все его журили
и тринадцатой зарплаты
на собрании лишили?!.
С мудрой думою таковской
снова в кухню он шагает,
теплой водочки 'Московской'
граммов 200 выпивает,
сквозь окно глазами зверя
в Космос тычется уныло,
расстоянье в литрах меря
до ближайшего светила:
если бог там обитает -
чтоб Петровичу молиться,
то на кой он испускает
виртуальные частицы?
И Петровичу обидно.
За топорик он берется:
хрясть! - и звезд уже не видно,
лишь окно со звоном бьется;
расыпаются осколки
в стайки чертиков зеленых.
'Ах вы, суки! Ах вы, волки!' -
Он орет. Гоняет он их
по линолеуму в брызгах
перетопленного сала -
топором кромсает вдрызг их
пятачкастые хлебала.
Внеземные супостаты
скачут, всхрюкивая: дескать,
мы тебе, козел поддатый,
можем хавало натрескать!
Черти прыгают в прихожей,
в спальне бесятся охально.
Здесь им нравится, похоже.
А Петровичу печально.
Виртуальные частицы
застят ум ему и зренье.
Как от них освободиться?
Где найти успокоенье?
Как побитая собака,
в спальню он бредет, вздыхая,
где в оскале вурдалака
распросталась баба Рая,
а на лоб ее, блестящий
от ночного злого пота,
черт, патлатый и смердящий -
с грязной мордой идиота -
затащил свою подругу
(в ней - ни робости, ни грусти)
и кричит: 'Давай по кругу
мы ея, Петрович, пустим!'
Весь - паскудство, срам и злоба,
он орет: 'Довольно злиться!
Доведут тебя до гроба
виртуальные частицы!'
'Брешешь, пес! - Петрович, красный
от желанья вражьей смерти,
стонет. - Весь ваш труд - напрасный:
будет здесь каюк вам, черти!
Положу за время ночи
асмодея к асмодею!
Я ж - потомственный рабочий,
даже грамоты имею!'
И воздев топор разящий
(бесы мигом - врассыпную),
бабы Раин глупый ящик -
буйну голову хмельную -
пополам Петрович рубит,
огурцом срыгнув устало...
Он, по сути, бабку любит -
просто меткости в нем мало.
...Чу! Звонок! В фураге новой
И в плаще с плеча чужого
пялит зенки участковый
в объектив глазка дверного.
Это ходит он с дозором -
недобритый и нетрезвый -
чтоб Петрович не был вором
беспокоится болезный.
Он проходит тихо в двери,
портя водух с каждым вздохом;
знает он, что люди - звери:
каждый ждет его с подвохом;
каждый хочет расквитаться
за служебные ошибки -
на нунчаках с ним подраться,
надавать по морде шибко
иль, как минимум, заехать
по спине ему лопатой,
чтоб он стал предметом смеха
и ходил везде горбатый...
Но Петрович приглашает,
как всегда, его к буфету -
40 граммов наливает
и бурчит: 'Закуски нету'...
После, к выходу шагая,
участковый без охоты
замечает: 'Баба Рая
распахнула мозг свой что-то...
Ладно. Ваш бедлам семейный
мне пока без интереса:
коли нет заявы ейной,
то живи пока без стресса.
Лишь бы шум не подымали,
не стреляли тараканов -
мне во вверенном квартале
не потребно фулиганов!'
И уходит в ночь, смешную,
словно личико у смерти:
одесную и ошую
скачут черти,
черти,
черти...
А Петрович слышит - в горле
ком урчащий шевелится:
'По всему, нутро расперли
виртуальные частицы,' -
так он думает. Короче
этих мыслей не бывает;
промеж них, заплющив очи,
он на лоджию шагает.
И, склонясь через перила,
мечет он на ветер склизкий
все, что съедено им было:
огурцы..,кусок редиски...
А рогатые повсюду,
кувыркаясь, крутят дули.
'Мы - с тобой, - визжат, - покуда
ты живой еще, дедуля!'
Теребя его штанину,
супостат один вещает:
'Ты нюхни, браток, бензину:
сблюнешь душу - полегчает!'
И Петрович видит: точно -
от поганцев не отбиться...
И 'Московской', как нарочно,
не осталось, чтоб забыться.
И топор пропал куда-то...
А кругом - рога и рыла...
И Петрович, виновато
плача, лезет за перила -
и летит в незрячий Космос,
улыбаясь криволико;
и его прощальный голос
возвышается до крика:
'Люди-люди, не бродите
в дебрях, гиблых и пропащих!
Люди-люди, не будите
вы зверей, друг в друге спящих!'
На пути его падучем -
хмель сочащие светила;
мимо - бог плывет на туче,
щеря лик зеленорыло...
И ему в тумане светит
дно родимого квартала,
где кричат чужие дети:
'С неба звездочка упала!'