Очередная ночь окутала перпендикулярный мир своим старым иссиня-черным плащом, безжалостно побитым звездной дробью. Уставшую от множества приключений и бесконечности обеих Бутылей Сфинкса парочку неожиданно оглушил Морфей, свалив свои очередные жертвы прямо у поглотившего остатки их скудного ужина догорающего костра. Он колдовал, насылая на их бедные головы множество путаных видений, ошеломляющих своей несуразностью, но полных провидческой силы.
Старик Фуфайкин , когда-то спокойно ютящийся в Бодунах, сейчас стремился куда-то с неожиданной силой. И это неизбывное стремление тянуло его назад, к Мосту Перевоплощений, к месту не до конца разрешенной третьей загадки, в которой было спутано все: и Заколдованная Кошка с рюмкой ликера в лапке с густо лакированными коготками, и полная корзина нетронутых персиков, и слившиеся в единый образ бедный мальчик Кострома и никому не известный муж некой Сударушки, и Перлы о Золотой Рыбке, готовой пойти к Мужчине в услужение, дабы утвердить в себе Женщину, и пустая портупея Сфинкса, периодически неизвестно откуда наполняющаяся пенистым пивом, и чей-то раздвоенный язычок, появившийся из неизвестной точки пространства, шершаво лизнувший густой ночной мрак, и неожиданное кошачье мяуканье, предвещающее недобрую женскую месть.
Но самым удивительным во сне Фуфайкина был дикий и вздорный крик, до боли знакомый старику, но не поддающийся поначалу никакому определению. Он появился откуда-то из Бренного мира, с той стороны Моста Перевоплощений, который остался далеко позади, благодаря провидческому дару косноязычного мальчика и непредвзятости мудрого Сфинкса.
Когда крик растаял во тьме, над мостом повисла гнусно улыбающаяся ослиная морда, обнажившая в улыбке ряд ровных крепких и длинных зубов, каждый из которых готов был с особым удовольствием вонзится в плоть старого Фуфайкина. Старик заплакал во сне и с ужасом пробудился. Рядом с ним беспокойно сопел и подергивал сомкнутыми веками Кострома. Судя по всему его тоже мучили ночные кошмары. Из гортани его вырвался тяжкий стон, потом он пролепетал: "Не виноватая я... черный пи-ар...Ааааа...не хочу быть козленочком...". Руки мальчика при этом несколько раз испуганным сбрасывающим жестом судорожно прошлись по собственной макушке. Старик с неожиданно пробудившимся в нем сочуствием ласково провел рукой по остаткам волос мальчика и, когда тот затих и задышал ровно и спокойно, вновь опустился на траву и погрузился в сон.
Вновь над Мостом повисла знакомая смеющаяся квадратная рожа с длинными вызывающими ушами. Вдруг уши зашевелились, увеличились, потом уменьшились, дрогнули и превратились в раздвоенный шутовской колпак, под которым вместо ослиной морды уже висела глумящаяся физиономия прямого обладателя сего головного убора. На одной части колпака большими буквами было написано ШУТ, другая же неожиданно превратилась в стручок гороха, с треском лопнула и из нее покатились по Мосту Перевоплощений горошины. Их было много, очень много.
"Это мои шутки",- усмехаясь провозгласил шут,-"И я буду бить ими об стенку до тех пор, пока вы не прекратите вашу омерзительнейшую писанину и не перестанете гадить всюду, где вы только появляетесь! А то зафлеймили, панимашь, весь Перпендикулярный мир так, что ни шуту, ни ишаку его, места для глупости не оставили!" Дальше шут быстро понес что-то про Достойных Людей, населяющих пространства Перпендикулярного Мира, про какую-то Старую Едальню, про бабий визг и вполне определившийся имидж Достойных Людей, про отобранное каким-то неведомым ящером стойло шутовского ишака...Обвинений и угроз было так много, как деревьев в лесу и звезд на небе. Старик растерялся, из его сомкнутых глаз скатилось несколько крупных слез, губы испуганно прошептали пару-тройку извинений...Фуфайкин перевернулся на бок и жуткий колпак вместе со его обладателем исчез, над Мостом на время воцарилась пустота... Из нее неожиданно возникли обнимающиеся в неведомом диком танце Рабочий и Колхозница. Через секунду Колхозница превратилась вдруг в мадам де Помпадур, а Рабочий оказался вылитой копией Дюма-отца. Он страстно поцеловал даму в приклеенную над верхней губкой знаменитую мушку и провозгласил: "Пора бы Вам уж научиться, дорогая, отличать Осла от Ишака, а Шута от Помидорова!". Мадам де Помпадур от неожиданности перевоплотилась в королеву Марго, шлепнула закрытым веером по руке Дюма-отца, и перед ней явился Уильям Шекспир. Он промолвил: "Голова нехай твоя, а все что ниже - пущай его будет, так грациознее." "Вы неоригинальны, сударь",- ответила Марго,- "Не надо с больной головы перекладывать на серую пушистую и теплую спину Шута Горохового"...
И как всегда, на самом интересном месте, сон старика был прерван косноязычным мальчиком Костромой, томимым жаждой после вчерашних обильных возлияний и жутких ночных видений: "Дед, а дед! Какой Ишак вчира всю пиву выпил?" Фуфайкин с досадой раскрыл глаза. Первые солнечные лучи уже пробивались сквозь кружево веток. Ночные кошмары остались позади. Рождался новый день, сулящий незадачливым путникам множество новых приключений.