Аннотация: Посвящается друзьям и знакомым, оставившим след в моей душе, уважаемому Ю.А.Никитину и чудному Коту Бегемоту:-)
Полотно ночи выцвело и истончилось. Украшавшие его звезды провалились в образовавшиеся прорехи, вслед за ними исчезла луна. Утро бодро водило иглой по превратившейся в канву материи, расшивая оранжевой гладью горизонт. Поднимаясь вверх, стежки становились все реже и светлее, а затем и вовсе исчезали в золотисто-розовом сиянии.
На шпиле дома в начале Золотоворотской шевельнулся крупный остроклювый силуэт. Большой Ворон внезапным карканьем рассек рассветную тишину, потоптался на острие, и, громко хлопая крыльями, растворился в дымке наступающего дня. Этот шум разбудил Черную кошку, сладко спавшую у ворот игрушечной Софии на ладонях бронзового Ярослава Мудрого. Недовольно мяукнув, она потянулась и лизнув молоко тумана, подумала: "Нет, такой завтрак не по мне. Нужно что-то более существенное". Опустившись к подножию памятника, Блэки помахала хвостом Золотым Воротам, посылая им утреннее приветствие. В лучах восходящего солнца ворота пылали осенним костром прямо посреди улицы, вздымая к бездонному небу красные язычки резных кленовых листьев на деревьях Золотоворотского парка. Холодное пламя раздувалось ветром, плясало в воздухе, неслось вдоль тротуаров...
С дерева упал каштан в колючей кожуре, и больно ударив кошку по голове, вернул ее к реальности. Она потерла лапой ушибленное место и деловито направилась к перекрестку Лысенко и Прорезной. Миновав индийское посольство, приблизилась к маленькому серому зданию с богато украшенной металлической дверью. Своды арки над дверью покрывала изящная лепка. Небольшое, словно вышедшее из сказки строение, напоминало шоколадный домик. Первоначально то была кенаса, но когда караимов в Киеве не осталось, она превратилась в кинотеатр повторного фильма. Теперь здесь размещался дом киноактера, в котором обитала подружка Блэки Перл - породистая кошка с шикарной белой шерсткой и кокетливыми желтыми глазами. Предки Перл всегда жили при караимах, и ей по наследству достался фамильный золотой ошейник, украшенный гранатами. Его Перл одевала по особым случаям, а на ушко повязывала розовый бантик своей бабушки. Нынче был как раз такой случай. Перл и Блэки собрались в гости к Бегемоту, их дальнему родственнику, жившему в Замке Ричарда Львиное Сердце на Андреевском спуске. Хозяин кота Воланд принимал у себя сегодня членов клуба "Говорящие руки", и Бегемот пригласил милашек-кузин полакомиться и развлечься.
Увлеченно болтая о своем кошачьем житье-бытье, подружки бежали в сторону Сенного рынка. На углу Франка у той самой лестницы, по которой удирал когда-то Мирон Осадчий, проверявший киевские явки Адьютанта его превосходительства, им пришлось посторониться. Навстречу важно шествовал... Петух. Он нес высокий пунцовый гребень словно корону и залихватски позвякивал единственной шпорой. Шикарный радужный хвост покачивался в такт ходьбе, переливаясь на солнце. За Петухом следовала его антикварная хозяйка в ботиночках времен киевской юности Александра Вертинского, побитом молью котиковом манто и свалявшейся шляпке, прикрывающей пергамент лица остатками вуали. Пара обитала на Золотоворотской так давно, что уже никто не помнил, когда она здесь появилась. "Петух, спокойно разгуливающий в самом центре. В каком крупном городе ещё такое встретишь?", - облизнувшись, заметила Блэки.
Кошки миновали Щекавицу с Хоревицей и уютно устроившиеся в овраге между ними Кожемяки, бывшие когда-то ремесленной слободой, а теперь - богатый поселок новых украинских купцов с гайками-кольцами на растопыренных пальцах, и оказались рядом с остатками фундаментов знаменитой Десятинной церкви, где под разлапистой 350-летней липой со стволом в три обхвата их ждал Бегемот. Галантный кот по очереди приложился к лапкам и все побежали дальше.
Андреевская Церковь взметнулась вверх бирюзово-золотым великолепием. У подножия ее застыл, упав на колени перед Проней Прокоповной Серковой, бронзовый Свирид Петрович Голохвастов, лелеющий надежду в погоне "За двумя зайцами" получить и богатство старого Сирка, и сердце красавицы Гали из Кожемяк. Проня в "моднем" платье с бантами на всех выдающихся местах элегантно подставила ручку губам возлюбленного "паликмахтера". Вот уж чему модница Перл всегда завидовала, так это пронькиным бантам. И если бы они не были бронзовыми и не прикреплялись намертво к вышеуказанным частям невестиной "хвигуры", кошка давно приватизировала бы их, ибо считала такое украшение вполне достойным своих кошачьих прелестей. "Не расстраивайся, - муркнула Блэки, - Все еще впереди. Как-нибудь возьмем напрокат в "Музее одной улицы", когда заснет вахтерша. А сейчас надо торопиться. Солнце взошло, Воланд не станет долго дожидаться и мы пропустим всё: и вкусное, и интересное".
Вскоре они уже стояли у дома с табличкой "Алексеевский спуск N 13". Бегемот провел дам через потайной ход. Не потому, что нельзя было зайти через парадный, а потому, что такой способ придавал значимости и создавал ореол загадочности вокруг его усатой морды. Неслышно ступая, миновали экспозицию дома-музея Булгакова и через балкон выбрались на крышу. Перебрались поверху в пятнадцатый номер - Замок Ричарда, где неделю назад остановились члены клуба, и где Воланд должен был сегодня встретиться с ними в последний раз. Нырнув в занавешенное бархатом приоткрытое окно, троица оказалась в зале, освещенном пылающим камином. Рядом с камином в кресле с высокой спинкой, полуприкрыв глаза, сидел человек неопределенного возраста. Желтоватое сухое лицо его было, тем не менее, довольно привлекательным. Он казалось, дремал. Бегемот неслышно приблизился к хозяину и потерся пушистой щекой о его колено. Тот, не открывая глаз, погладил кота и сказал: "Проголодались? Марш на кухню! Потом вернетесь в гостиную, ты знаешь." "Опять будет дурить народ", - довольно муркнул Бегемот. Но Воланд этого не услышал. Он погрузился в свои мысли.
Жизнь его всегда текла размеренно и спокойно. Миссию свою он выполнял по плану, без суеты, времени впереди было много - вечность, торопиться не имело смысла. Решение пожить какое-то время в этом городе тоже пришло неслучайно. Все здесь располагало к отдыху и тихим радостям. Вредительство вредительством, но порой хотелось и отдохнуть, а что для этого может быть лучше, чем тихие каштановые аллеи, широкая сонная река со множеством островов, Лысая гора с Байковым кладбищем, напоминающим музей... И на этом кладбище - сотни усопших, когда-то продавших ему души, а сегодня погребенных под монументальными памятниками с собственным изображением.
Души... Сколько их прошло через руки Воланда, купленных дорого и полученных даром, выпрошенных и украденных, заложенных в порыве отчаяния и подаренных по глупости... А сколько дешевых душонок сами предлагались ему, лишь бы только разбогатеть и прославиться... Но это было неинтересно. Он и так полностью владел и управлял ими, что не составляло особого труда: все рычаги на виду. Только света никакого. А страстью Воланда был именно свет человеческих душ. Свет и музыка. Лучшие экземпляры коллекционировались в известных только ему самому да Бегемоту тайниках дома N 13. С помощью особой технологии из душ выжимались талант, вера, любовь, надежда, непосредственность, чуткость и ещё много всего. Полученные субстанции концентрировались в сияющих кристаллах. Остальное возвращалось владельцам. В результате большинство доноров менялись до неузнаваемости, кто-то погибал, кто-то попадал в психушку... Находились, конечно, и те, кому удавалось вновь наполнить опустошенный сосуд, но это случалось крайне редко. С полученными камнями Воланд проводил эксперименты: собирал из них разнообразные конструкции, определенным образом совмещая грани. И тогда в темных стенах подвала рождалось чудо, заливая все вокруг теплым сияющим светом, а под сводами звучала волшебная музыка - воплощение красоты и гармонии. Воланд наполнялся новой силой, чувствовал себя помолодевшим. Но особое удовлетворение испытывал все же от сознания, что эти красота и гармония принадлежат только ему. И чем больше их в подземелье, тем меньше за его непроницаемыми стенами.
Неделю назад в гостиницу в Замке поселилась необычная группа туристов. Они давно знали друг друга, вместе путешествовали и, кажется, пытались писать книги. Словом, вполне подходящая для пополнения любимой коллекции публика. Несколько дней Воланд приглядывался к экскурсантам из-за бархатных занавесок, а потом, как будто случайно, познакомился с ними на Андреевском спуске, когда те обедали в кафе "Сузирья". Представившись известным киевским меценатом, он пригласил их на литературный вечер в принадлежащий ему и хорошо известный в богемной среде салон "Фортуна". Что-что, а расположить к себе людей, сыграв необходимую роль, дьявол умел. Особенно женщин, особенно доверчивых, особенно писательниц или считающих себя таковыми где-то в глубине доверчивой души. На вечеринке он узнал от миловидной блондинки с прекрасным именем Татьяна, что его гости - члены клуба "Говорящие руки", практически все они страдают модной нынче болезнью - графоманией, и большинство из них перманентно находится в состоянии глубокого творческого кризиса.
-- Понимаете, -- говорила она, -- как бы мы ни старались, наши рукописи не горят.
-- А каким образом, по-вашему, они должны гореть? -- вопрошал Воланд, поддерживая даму под локоток и направляя к мягкому дивану в углу гостиной.
-- Ну как же, согревать своим теплом читающих, освещать им путь во тьме...
-- Следует ещё разобраться, что такое тьма, и логично ли называть тьмой нормальный дневной свет, -- вмешался в разговор подвижный мужчина неопределенного возраста в шотландской юбке и красном сюртуке с монограммой "Женечка" на кармане, внезапно материализовавшийся перед галантным меценатом и смущенной Татьяной. - И потом, у меня нет такой проблемы: горит - не горит. У меня проблема: напишет Анаис или не напишет, а значит, напишу или не напишу я.
-- Послушайте, Сергей, эта ветка - моя с Воландом, и, прошу Вас, не встревайте, дайте договорить, -- вежливо заметила Татьяна, и кокетливо поправив малиновый берет, добавила -- с Вами у меня будет отдельная очень длинная ветка, и может быть, мы даже прыгнем с парашютом или сыграем партию в теннис.
-- Так вот, рукописи тлеют, понимаете? -- продолжила она, опять обращаясь к Воланду. -- Просто бездарно тлеют. Столько вкладываешь в них сил, труда, столько времени, а потом они мертвым грузом лежат в архивах нашего сайта. А так хотелось бы, чтобы в руках каждого читателя они сгорали, давая тепло и свет. И в новых руках опять возрождались, как птица феникс. Вы, как человек искушенный, близкий к искусству, наверняка можете помочь нам. Или мне показалось?
То, о чем говорила женщина, действительно глубоко волновало ее. А потому щеки у ней пылали, грудь часто вздымалась, живые зеленые глаза лихорадочно блестели, - словом, в этот момент она была прекрасна. И старый дьявол, не удержавшись, положил руку на округлое колено, невзначай выглянувшее в разрез великолепного алого платья с глубоким вырезом на спине.
-- Я просто не могу не помочь такой красивой, темпераментной женщине.
-- Спасибо Девил Мефистович! А как Вы собираетесь нам помочь?
-- Оооо... Способов масса. Вы пока отдыхайте спокойно, забудьте о проблемах, наслаждайтесь одним из лучших городов мира, обществом друзей, а перед отъездом я вновь соберу вас. И поверьте, все ваши проблемы решатся совершенно неожиданным способом. Волшебник я или не волшебник, в конце концов!
В этот момент к дивану подошел высокий лысоватый мужчина с нахальными черными глазами. "Убери руку, чччёрт! Да впредь не забывай: плевать я хотел на твое гостеприимство и ... В общем, учти, хамить здесь имею право только я. Мне это прощается за множество других достоинств."
Не дав ему договорить, Воланд громко расхохотался и, поцеловав руку Татьяне, сказал так, словно монолог Трансрайла остался незамеченным: "Вы меня поняли, деточка? А сейчас окажите любезность, представьте меня вон той милой дюймовочке в "домино", что-то я ее раньше среди вас не видел". И они направились к кофейному столику, за которым прелестная миниатюрная женщина в черно-белой шляпе беседовала с группой молодых людей. Вся компания то и дело заливалась смехом в ответ на ее короткие реплики. Но на любезности подошедшего Девила Мефистовича "домино" отреагировала неожиданно холодно, и все его попытки приблизиться к ней пресекла отталкивающим взглядом. Любопытнее всего было то, что поля ее шляпы вдруг стали намного шире, когда Воланд подошел к столику, а сама шляпа - полностью черной. На вопрос же, всегда ли она носит такой головной убор, дама ответила: "Нет, в церковь я хожу в платке". Воланду так и не удалось побеседовать с ней. Откуда-то из недр гостиной появился довольно странный ковбой в джинсах "wrangler" и поповской рясе, надетой поверх ковбойки и свитера из овечьей шерсти.
-- Ах Маринища, ну куда вы опять пропали! Я весь вечер пытаюсь обсудить с вами вторую часть моего последнего романа, а вы...
-- А ваш роман тоже не горит? -- спросил Воланд.
-- Да ерунда все это ваше "горит-не-горит"! Лишь бы платили! Мне надоело заниматься поденщиной и разбазаривать впустую свой талант. Предложите мне любую тему, укажите эпоху, дайте героев и место действия, и я напишу такой роман, что он будет пылать, как солнечная плазма, и стыть, как земля в ледниковый период. Были бы гонорары! А впрочем, я могу и даром, если Маринища попросит. Или Татьянища. Или Барыня, когда не занята. Могу и картины писать. Маслом. Или акварелью. "Звезды, блям, блям, запотевшие..." Тут уж точно дам фору отщепенцам, выставляющим свои поделки на вашем Андреевском спуске. Да за это пороть надо! Пороть! Вагнер в гробу переворачивается! То есть, этот, как его... Мане. Нет, Моне... Ну в общем, неважно. Тот, который Клод. Нет, не тот, который Дебюсси, того я не люблю: бабский угодник.
А вам, Татьянища, - взглянул он на Тат, - следует запомнить, что не обязательно с первым встречным делиться своими проблемами. Для этого есть я. Правда, я часто занят, мир искусства цепко держит меня, а когда отпускает, то я пью вино, принимаю ванну или езжу в Париж. Но для вас я безусловно нашел бы время.
И со словами: "Маринища, к черту роман! Вы слышите? Да, да! Это Оффенбах! Давайте же, наконец, станцуем с вами канкан!" , -- он подхватил миниатюрное "домино" под руку (при чем поля шляпы у женщины мгновенно сузились и приобрели молочно-белый цвет), и они скрылись в соседней зале, где танцевали остальные гости.
После вечеринки Воланд спустился в подвал и долго возился со своими кристаллами. Пожалуй, появилась возможность пополнить коллекцию новым, изощренным способом. Он откроет свои сокровища этим дуракам с "говорящими руками", хотя ещё никогда ни один из смертных не видел ничего подобного. Более того, позволит взять часть кристаллов с собой, пообещав, что это решит все проблемы. Пусть приобщатся к его играм и экспериментам и, сами того не ведая, отдадут ему свои души. Любопытно, как все это будет выглядеть. Новая забава будила воображение и обещала много интересного, а это дьявол очень любил.
Часы пробили полдень. Воланд поднялся из своего кресла и направился в гостиную, где уже ждали гости. Все сидели за круглым, обтянутым фиолетовым бархатом, столом, в центре которого стоял большой цилиндр, накрытый черным покрывалом.
-- Итак, господа, я обещал вам помочь и выполняю свое обещание.
С этими словами он сдернул покрывало и поднял блестящий пурпурной кожей цилиндр. Комната мгновенно наполнилась столь ярким светом, что присутствующим пришлось зажмуриться, а кот и кошки, сидящие на окне замурлыкали так громко, словно заработал громадный холодильник. Свет, исходивший от огромного кристалла, состоящего из множества сверкающих звеньев, равномерно разлился по комнате. В гостиной зазвучала необыкновенно красивая музыка, какой никто из присутствующих ещё никогда не слышал.
-- Красота! Вы мастер! Даже братик не сумел бы так, наверное! - на пороге стояла Расстроение. -- Вы уж простите, что опоздала. Все время куда-то бегу-бегу, а минуты утекают и утекают по каплям. И остается так мало, на самом донышке, что хочется выпить одним глотком, а глоток все время предпоследний и предпоследний. К тому же на вашем знаменитом спуске брусчатка - "мама, не горюй!", а я на каблуках. Но не могла же я приехать в такой город в кроссовках!
-- Ну почему же? Вполне могла. Я всегда хожу в кроссовках по Андреевскому спуску. И вас предупреждала, - фыркнула сидящая за столом Сударушка и бросила задиристый взгляд на ковбоя.
-- Ой, ну вы, барыня вообще такая техничная. Знаете, что куда надевать. А я как только начну соображать, что к чему, так опять надо куда-то бежать. Все начинаю и начинаю. Все экспромтом и экспромтом. Потому вот никак не потеряю непосредственность и не приобрету техничность.
-- Опять на комплимент напрашиваетесь, -- съехидничала Сударушка, -- а ведь сами себе цену знаете... Сами знаете, в чем ваша сила...
-- Девочки, не ссорьтесь! Посмотрите лучше, какая красота! Не иначе из Ипатьевского монастыря сперли, -- проговорил, не отрывая взгляда от блистающего великолепия, Кострома.
Скептически взирающий на все происходящее Трансрайл взглядом пригласил Расстроение сесть рядом. При этом он вынул изо рта младенческую соску, с которой расставался с некоторых пор крайне редко, и проговорил: "А того, кто посмеет обидеть сестричку, припечатаю! Невзирая на половую принадлежность."
Черная кошка вскочила на стол и принялась ходить вокруг кристалла. Она терлась о него и мурлыкала все громче и громче в унисон музыке, звучащей под сводами гостиной. Воланд продолжил:
-- Каждый из вас, господа, способен создать нечто подобное. Сейчас вы все получите сувениры на память о сегодняшней встрече. Бегемот, пожалуйста!
-- Авек плезир! -- муркнул Бегемот и важно подошел к столу на задних лапах. На нем была черная накидка, расшитая звездами, и серебряный цилиндр, в передних лапах он держал трость. Обходя сидящих, кот взмахивал тростью возле каждого и извлекал из множества складок накидки новый бархатный футляр.
Во всех футлярах сияли кристаллы, и лежал листочек с инструкцией, содержащей схемы различных вариантов сборки.
В заключение Воланд сказал, что умение правильно пользоваться камнями и станет ключом для решения любых проблем. Рукописи будут гореть, и вновь возрождаться из пепла, да и остальное решится. И вообще, жизнь изменится к лучшему и потечет, как по маслу.
Потом был прощальный банкет в ресторане "МясоедоФФ", оплаченный меценатом. Подавали вареники с мясом, галушки со сметаной, борщ с пампушками и чесноком, голубцы, деруны и, конечно, сало. Разное. И "свижыну", и копченое, и даже в шоколаде. Горилка лилась рекой, Оболонское пиво соблазняло разнообразием. Далеко за полночь все, напившиеся и наевшиеся, были доставлены в гостиницу, а на следующий день, удовлетворенные и уставшие, покинули полюбившийся город, увозя с собой незабываемые впечатления и коварные подарки Воланда.
Счастье, щедро обещанное в награду за умение обращаться с камешками, пришло даже раньше, чем были изучены инструкции. Только какое-то странное, вывернутое наизнанку, где были видны все портняжные огрехи: и халтурно простроченные швы, и непозволительные узелки, и заплаты. Этакое счастье-перевертыш. Рукописи теперь действительно горели. И не просто горели, а пылали. Но чего стоило горение! Болезни и неудачи преследовали авторов. И это бы ещё полбеды. Настоящая же беда заключалась в том, что крепкие доверительные отношения, коими всегда дорожили члены клуба, стали вытесняться недомолвками, обидами, непониманием, подобно тому, как давно не полотые грядки зарастают сорняком. А уж о начатом в прежние времена с особым энтузиазмом совместном проекте и речи быть не могло, - ничего не получалось. Правда, традиционные литературные конкурсы, нечто вроде лабораторных работ для графоманов-любителей, по-прежнему организовывались регулярно. Но они стали теперь единственной отдушиной в образовывающемся вакууме.
Откуда-то пришла "Абсолютно свободная тема". И каково же было удивление участников и наблюдателей, когда все без исключения написали практически одно и то же! Буквально в каждом рассказе говорилось о регулярно посещающем авторов странном сне, где к ним являлись незнакомые люди и просили освободить свои души. Неизвестные сообщали о давнишней сделке с дьяволом и невозможности расторгнуть кабальный контракт, о невыносимом существовании в заточении, а главное, о том, что только некое тайное знание может дать им полную свободу. А уж получив ее, они больше не поддадутся на дьявольские уловки. Ну не сон, а просто мифически-философский детектив, при чем не один, а множество - близнецов по сюжету, одетых в разные одежки в зависимости от вкусов и способностей участников конкурса. Такое совпадение заставило всех крепко задуматься. Москвичи собирались в полюбившейся долгопрудненской квартире Татьяны и пытались разобраться в сложившейся ситуации. К обсуждению подключились и остальные члены клуба, что, благо, было несложно в современных условиях, когда расстояния в десятки тысяч километров преодолеваются за доли секунды, мгновенно делая далекое близким. Казалось, решение где-то рядом, простое и ясное, но оно ускользало, как ускользают из-под ног поросшие зеленью морские камни при попытке выбраться на берег, - неровен час, ногу сломаешь.
Воскресным утром незадолго до нового года Татьяна проснулась в странном возбуждении. Сегодня она видела непривычный сон. Идет по длинной песчаной косе, с двух сторон бушуют волны, а она идет себе и идет, сухая и невредимая. Хочется нырнуть то вправо, то влево, но она почему-то не делает этого. И вдруг с неба прямо в штормящее море падает Бегемот. Женщина бросается за котом и спасает его. Пытается погладить, но котяра больно царапает её, прошипев: "Мой хозяин дурак, раз связался с тобой и твоими друзьями."
Тат прошлепала босыми ногами к окну и выглянула на улицу. Солнышко хитро подмигивало оранжевым глазом, словно утверждая: "Все будет хорошо!". Умывшись рассветной прохладой, душа ее ожила, а мудрое утро подсказало: "Потерпи. Люди всегда сначала тянутся друг к другу, соблазнившись теплом, особенно притягательным издалека. Но если слишком приблизиться, оно порой оборачивается жаром, и не мудрено обжечься. Нужно время, чтобы залечив ожоги, найти оптимальное расстояние для общения."
В дверь позвонили. На пороге расселась кошачья делегация в составе нарядной Перл, строго-сосредоточенной Блэки и бесшабашной Крэйзи. "Сон в руку", - пробормотала хозяйка, приглашая усатую братию внутрь. Вскоре все угощались молоком с клубничным вареньем на уютной кухне с красными в белый горошек занавесками, обмениваясь важными новостями, неожиданно полученными накануне от не в меру расхваставшегося пьяного Бегемота, влюбленного в красавицу-Перл. Несколько раз в продолжение беседы Татьяна ахала, несколько раз пускала слезу и множество раз мысленно ругала себя за излишнюю доверчивость. А через полчаса Сударушка по телефону получила задание достать снотворное, способное отключить пятнадцатикилограммового кота не менее чем на три часа. Ишак Бабая-аги отвез снаряженных проинструктированных кошек на вокзал, где они заняли места в специальном купе, билеты в которое спешно заказала Марина. Всю ночь Перл, Блэки и Крэйзи промяукали, не сомкнув глаз, обсуждая серьезнейшее поручение, данное им "Говорящими руками". Теперь именно от этих трех кошек зависело не только благополучие всех друзей, но даже равновесие и гармония в мире.
На нарядной платформе отреставрированного центрального вокзала встречала Сударушка. За блюдцем сметаны в уютной вокзальной кофейне она передала кошкам снотворное для Бегемота и большой целлофановый пакет, был окончательно согласован план действий.
Вечером того же дня, Перл в великолепном желтом платье с голубыми бантами на всех мыслимых и немыслимых местах и с бабушкиным бантиком на ушке сидела в гостиной Воланда, который уехал в заграничную командировку. Напротив нее вальяжно расселся Бегемот в шикарной зеленой бабочке на толстой шее. Глаза его масляно блестели. На старинном кофейном столике ручной работы с резными ножками и изящной монограммой "Комитет. Испания. 2002 год." стояла бутылка Адвоката, а рядом на блюдечке лежал единственный персик. Что-что, а ухаживать Бегемот умел не по-детски. Жемчужная кошка пустила в ход все свое блестящее остроумие и незаурядное кокетство, чтобы наповал обаять и без того обаятого кота, который весь вечер рассыпался сначала в комплиментах в адрес дамы - немножко, а потом в похвалах в свой собственный - нескончаемо. Речи его становились тем обильнее, чем легче делалась опорожняемая бутылка. Подсев к красавице-кошке, Бегемот рассказал ей, как он обучил Воланда всем хитростям и собственноручно собрал коллекцию кристаллов, которыми изредка позволяет баловаться своему хозяину. Перл поймала его на слове и попросила ещё раз показать сокровища, а заодно подарить парочку камешков, если можно: ей так хотелось иметь сережки именно из них. Потерявший голову, а вместе с ней и всякую кошачью осмотрительность, Бегемот прыгнул на шкаф и достал оттуда небольшую книжицу в дорогом переплете. В книжице не оказалось ни единой страницы, но зато лежал ключ от подвала. Когда Перл почувствовала, как близка к цели, у нее перехватило дыханье. Однако, кошка и виду не подала, лишь расхохоталась, прикидываясь, что очень опьянела. "Сударь, - мяукнула "жемчужина", - а давайте я сяду на шкаф, а вы покатаете меня по комнате! Страсть как люблю, когда мужчины шкафы двигают!" Бегемоту ничего не оставалось, как согласиться, но сначала он поднял рюмку с ликером, на сей раз смешанным со снотворным, подсыпанным Перл пока он доставал ключ. "За настоящих фемин я пью, стоя на задних лапах!" И залпом опрокинул содержимое в усатую пасть. Нетрудно догадаться, что двигать шкаф уже не пришлось. Через минуту кот храпел на хозяйском диване.
Перл спустилась к входной двери и впустила Блэки и Крэйзи. Пробравшись в подвал, кошки стали быстро наполнять содержимым сундуков Воланда специально сшитые Сударушкой мешки. Задача была не из легких, стены подвала заливал волшебный свет, звучала сказочная музыка, хотелось слушать, любоваться, и мурлыкать, мурлыкать, мурлыкать... Но позволить себе этого было нельзя, и самоотверженно взяв себя в лапы, они трудились в поте мордочек. Наполняли и складывали у лестницы, чтобы потом вынести на улицу. Ночь, к счастью, была темной, бесснежной, луна затерялась среди густых туч, звезды тоже спрятались, и даже купола Андреевской церкви утонули в мутной черноте. Половина мешков уже стояла на улице, когда у входа в подвал вырос разъяренный Бегемот. "Да я вас!... Да вы!.. Да...", - он не успел домяукать, как в воздухе стрелой пролетел гибкий полосатый силуэт, и наманикюренные черным когти Крэйзи впились в опухшую от возлияний физиономию кота. "Выносите остатки скорее!", - дико завопила Крэйзи, и Блэки с Перл снова кинулись в подвал. Опешивший в первый момент Бегемот, опомнился и попытался оторвать от себя цепкую кошку, но не тут-то было. Когтистые лапы колошматили по щекастой морде изо всех сил. "Нет, это нечто! Я подарю тебе самый большой кристалл, детка, только отпусти меня!" - заорал кот. - "Нет... пожалуй... я женюсь на тебе..."
А в это время на сайте "Говорящих рук" уже успели не только прочитать татьянино сообщение с просьбой срочно вернуть кристаллы человеческих душ их владельцам, но и придумали, как это осуществить. Ведь для того, чтобы сделать доброе дело требуется не так уж много времени.
Связанный Бегемот с кляпом во рту снова лежал на диване Воланда. Шторы были раздвинуты, но в комнате все равно было совершенно темно. "Мало того, что эти дуры связали меня, так ещё и электричество отключили... И опять неприятности из-за хорошенькой кошки, - досадовал Бегемот. - А эта маленькая когтявка тоже весьма недурна, весьма... И какая смелая!.."
И вдруг вся комната озарилась мягким сиянием и в окна вплыла знакомая мелодия...
Три кошки: белая, черная и полосатая, - с довольным видом сидели на куче пустых мешков под табличкой "Алексеевский спуск N 13" и раскачивались в такт музыке. Вдоль брусчатки катились волны сверкающих кристаллов. Казалось, невидимый великан опрокинул громадное ведро. Камни таяли на глазах, превращаясь в облачка блестящей пыли и наполняя ночную улицу дневным светом.
И ночь отступала. А утомленные Блэки и Перл уже спали, свернувшись комочками и прижавшись друг к другу. Рядом развалилась Крэйзи Кэт с бутылкой Оболонского в лапе. Она блаженно глядела на пунцовый диск холодного зимнего солнца, поднимающийся над крышей двухэтажного дома. "Теперь мои друзья вне опасности. А что было на самом деле, чего не было - никто не может знать наверняка."
Солнце вплыло в тяжелое серое облако. Пошел снег. Огромные лохматые хлопья кружились в воздухе и мягко падали, укрывая землю пушистым одеялом. Было тихо. Мир наслаждался гармонией и красотой зимнего утра. Приближался Новый год.
Эпилог
Еду по мосту метро через Днепр. Над рекой - золотистая дымка, впереди крутой правый берег в изысканном осеннем наряде. Бежевый, горчичный, травяной, изумрудный, бардовый, сиреневый, красный и желтый всех оттенков... Причудливо перемешаны краски бабьего лета незримой рукой, послушной непостижимому воображению... И из этой красоты то тут, то там выставили свои любопытные золотые луковки, кокетливые зеленые башенки, строгие резные стены киевские церкви и соборы. Выхожу на "Арсенальной", шагаю через Мариинский парк мимо знаменитого Мариинского дворца - родственника Андреевской церкви, столько всего повидавшего на своем веку...
Миную памятник Марии Заньковецкой, летний театр в виде огромной ладьи времен Киевской Руси. Позади осталась Лавра и церковь Спаса-на-Берестове, где похоронен Юрий Долгорукий (Привет, Москва!). Впереди Липки - самый тихий район города. Нынче здесь обитает "элита", а когда-то жила моя тетя на шестом этаже огромного серого сталинского дома напротив главного банка страны (потому и улица называется Банковской). Она водила меня к Дому с Химерами - родному брату упомянутой выше кенасы, Николаевского костела, Музея украинского искусства. У всех этих зданий один папа - знаменитый охотник-архитектор Городецкий. Но Дом с Химерами - это нечто. В детстве он поразил мое воображение своей суровой загадочностью и обилием статуй реальных и мифических животных, восседающих на парапетах, на стенах, у окон, дверей и водосточных труб.
Спускаюсь к театру Франка. Посидев на лавочке рядом с бронзовым Яковченко - старым Сирком из тех же "Двух Зайцев", выхожу на Крещатик, затем на Прорезную. Привет, Паниковский! Как стоял ты здесь во времена Ильфа и Петрова, так и нынче стоишь. И шляпа та же, и рукава пиджачка коротки, и очки на носу, и трость... Люди подходят, фотографируются на память...
Поднимаюсь к красавцу Оперному, прохожу мимо знаменитой Софии. Еще немного и я опять на Андреевском спуске. Вниз, на Подол, к золотым шпилям Контрактовой и Почтовой площадей (Привет, Питер!), к фонтану "Самсон"... Мой любимый маршрут. Но ведь не единственный. Сколько их ещё, таких маршрутов проложено через родной неповторимый город...
Сейчас совершенно четко осознаю: каждая улица, каждый дом, каждый камешек в брусчатке, каждый кирпичик в здании достойны своего бенефиса. Каждому можно посвятить страницы, а возможно, и десятки страниц... Может быть потому, что воздух напоен светом человеческих душ? Не знаю, да и стоит ли об этом...
В отдалении звучит песня:
"Падают, падают, падают, падают листья.
Ну и что ж, зато прозрачней свет!
В памяти, в памяти, в памяти, в памяти лица
тех, кого сегодня рядом нет."
И понимаю, что и каждый из тех, кто попал в рассказ, заслуживает бенефиса. И кто не попал - тоже.