Если бы это была жестокость или политический фанатизм, но Шарлотта уходила с почти счастливым, сосредоточенным лицом, и она не спешила. Ее переполняло спокойствие и, будь она более взволнована, возня вокруг показалась бы ей глупой. Зачем люди, создававшие эту возню, поставили ей подножку и повалили на пол, ведь она не сопротивлялась? Ее не терзала досада, что в последнюю минуту Марат окликнул свою жену, этим обрекая Шарлотту. В этом предательском для нее оклике было продолжение красоты, которое только что влилось в пространство ее души. Это она вначале совершила предательство. В крике, который издал Марат, слышался ей не испуганный стон умирающего, а лучшая песня, которая может звучать перед смертью. Теперь она должна была умереть. Она стояла рядом, когда Марат звал на помощь Симону, видела как рука, не веря в смерть, не желала расставаться с пером, и с каким торжественным безразличием кровь растворялась в воде.
Детство Шарлотты было угрюмым. Даже тяготы дворянской нищеты не заставили забыть членов этой семьи о своих доблестных предках. Бабушка после смерти матери Шарлотты отдала ее в женский монастырь, естественно, аристократический. Былая честь и доблесть семьи не давала старушке покоя. Мать, болезненная женщина из - за своих недугов или других причин которые она маскировала мигренью желая остаться одна, была Шарлотте почти незнакома, и часто, оставшись наедине, они не знали, что друг другу сказать, тогда мать отправляла ее играть в свою комнату. Эта красивая женщина была для Шарлотты недоступной загадкой. Даже спустя 24 года Шарлотта вглядывалась в зеркало, угадывая в отражении материнские черты, и ей казалось, что и сейчас, в случайном ракурсе, детская загадка дарит ей тот поцелуй, которым мать всегда холодно награждала ее на прощанье. Девочке Шарлотте так хотелось обнять и прижаться к матери, она была готова на все, чтобы получить ее расположение, ласку или хотя бы улыбку, но, помня о прежних нелепых и неудачных попытках, по причине чрезмерного волнения, научилась сдерживать свои порывы. Ее отец бывал в доме редко, почему ей не объясняли, да она и не спрашивала. Шарлотта оставалась одна и жила тем, что придумывала своей матери образ, черты которого не могла уловить в реальности. Большая часть ее времени проходила в мечтах и созерцании природы из окон. Видя иногда своих сверстников, у Шарлотты не было желания к ним присоединиться, она так органично вписывалась в молчаливую территорию своего комнатного пространства и пространства дома, что мысли о другой жизни у нее не возникало. Лишь иногда церемонная бабушка выводила внучку в сад, что почиталось за честь для последней.
Придуманный ею образ матери был еще более странным и недоступным, чем живая мать, он не приобрел черты нежности и материнской искренности, а стал наоборот еще более холодным, молчаливым, более красивым и окруженным отталкивающим сиянием, заставляющим девочку испытывать боль. Но, несмотря на это сияние, образ матери всегда был с нею. Особенно в минуты ее одинокого созерцания. Несколько окон, которые рассказывали ей о природе и о жизни людей, заменяли Шарлотте книги и общение с домашними. Она смотрела, не желая принимать в этой жизни ни малейшего участия, но с огромным интересом и чуткостью к красоте. Эта красота приводила ее в восторг и часами, как под гипнозом, она видела каждую перемену в состоянии погоды, неба, туч, солнца, количества людей на улице. И эта другая жизнь и ее красота, были окружены таким же сиянием в ее фантазиях, как и мать.
Внешне смерть матери не выглядела ударом для Шарлотты, отчасти по тому, что она научилась быть скрытной. Однако, чувства, которые скрывала Шарлотта, вовсе не были скорбью, как предполагала ее бабка. Странно, но она испытала облегчение, и даже непонятную для нее радость. Теперь образ матери без боли засиял, залучился, наконец, мать стала такой, какой о ней раньше мечтала Шарлотта, она стала далекой и недоступной и теперь ее недоступность не заставляла Шарлотту страдать.
В школе при монастыре Шарлотте пришлось общаться со своими сверстницами. Беззлобно отмечая ущербность их ума, она увлеклась чтением книг. Вообще сверстницы боялись Шарлотту, испытывая все же к ней интерес, но быть ее подругой никто и не мыслил. Если ее наказывали, то даже самые суровые воспитатели с удивлением отмечали, как легко она переносила физическую боль. Шарлотта погружалась в мир героев, войн, подвигов. Образ матери стал отходить на второй план, теперь в своих мечтах Шарлотта становилась прекрасной Еленой - виновницей кровопролитной войны, Клеопатрой, ночь с которой обязывала мужчин лишиться жизни, ее несли волны реки, вместо Офелии. Не то что бы она мечтала о незаурядной красоте и власти над мужчинами, ее восхищали сами их поступки, в которых всегда фигурировала смерть, как некий обязательный обряд, после которого все эти герои становились магнетически притягательными и величественными в глазах Шарлотты. Иногда от нее слышали суждения, что нет героев, что мир стал прагматичен и мало кто способен умереть, преследуемый великой целью. Преподавателям же импонировало ее консервативное отношение к литературе. Но никто не мог знать, что на самом деле творилось в ее душе. Эта ширма, за которую пряталась Шарлотта, одновременно была и зеркалом, где ее сверстники были отстранены от того непостижимо прекрасного, во что была посвящена она. Такое отражение давало ей повод думать о своей избранности. Шарлотта часто представляла, что в ее руках сосредоточены судьбоносные нити, из которых она может ткать полотно, прерывая узоры и вплетая новые формы. Ей так же нравилось воображать сцены, где она повелевающим жестом отправляла на смерть тех, кого она, затаив обиду, особо не любила. Воображение спасало ее от злопамятной мести в жизни, и делало ее обидчиков, соучастниками тайного акта, как бы счастливыми посвященными в него без их ведома.
Шарлотте иногда удавалось сбежать из монастырских стен, природа никогда не оставляла ее равнодушной, и она, так же как и дома, часами наблюдала за трансформацией облаков, порывами ветра в выражении деревьев, реки, в течении которой ей виделись тысячи лиц, судеб, людей, войн. Но она, как и раньше, отстраненно наблюдала за всеми изменениями в ее волнах. Что-то жуткое было в них для нее. Вода везде одинаковая, думала Шарлота, в колодце, в реке, в тазу, она одна для меня, для всех, даже для тех, кого нет уже тысячи лет. Все та же вода. Каждый день люди гибнут, рождаются, умирают, смеются, ссорятся, думают, а в движении воды нет ни прошлого ни будущего, нет сожаления, нет счастья, нет горя. Красота смерти, которую так часто живописало ее воображение, в этот миг становилась бессмысленной, да и сама смерть, как факт, уже не стоила дороже жизни. Этот обесценивающий миг разрушал гармонию ее грез и она спешила обратно в монастырь.
Отрочество прошло на фоне развертывающихся вдали от ее места жительства событиях. После окончания школы у Шарлотты появились поклонники, но девушка настолько была сосредоточена на себе, что ее не привлекал ни один молодой человек. Юность прошла без особых потрясений, в общем, спокойно. Однако злые соседи поговаривали, что Шарлотта дала обет безбрачия. Внучка Корнеля по материнской линии, не любила деда. Она помнила его скучным, уже старым, набожным стариком. Он мало говорил, но если и говорил, его трудно было понять, казалось, он был даже грубоват, но при этом робок. Общалась она с ним мало, и тогда, в далеком детстве, еще не знала, что ее дед - великий Корнель. Прочтя впервые литературное наследство своего деда, Шарлотта была сбита с толку. Она подумала, что видимо такие скучные люди, подобные ее деду, только и могут, что говорить с пафосом о героизме и величие души, периодически выплевывая зубы из своих слабых десен. Корнелевский героизм ее не привлекал. Потом, на суде, она скажет патриотический лозунг деда: "Все для отечества!", но это будет не больше, чем укол политическим полутонам, которые не смотря на свои тщеславные потуги, уйдут из истории, незамеченным мусором. Она знала, что многие из них воодушевленно твердили этот лозунг, в борьбе с соратниками покойного Марата и сам Марат тоже.
Шарлотте нравилось революционное безумие, творившееся тогда в Париже. Она хоть и любила скуку своего провинциального города, но всегда мечтала увидеть революцию, так, как про нее писали в газетах, как рассказывали с ужасом в глазах свидетели. Но бесконечные разговоры о революции, о будущем и о прошлом, ярым защитником которого был ее отец, утомляли ее. Шарлотте нужно было видеть, как кровь и жестокость заставляют людей горланить песни. Если люди поют песни оттого, что совершают, вероятно, это действительно Поступки, и жестокость может быть красивой настолько, что совесть не в счет. Если поступок не прекрасен, он не может вызвать у человека желания запеть, с восторгом думала Шарлотта.
И Шарлотта поехала на встречу той красоте, которая всегда была у нее в душе. Париж ее далекого детства не произвел на нее сильного впечатления. Однако сейчас от налета фантазий, вызванных ожиданием, он показался ей куда прекрасней прежнего. Воздух, люди, вся атмосфера была пропитана заражающим вдохновением. Оно читалось в глазах людей, даже детей. Шарлотта не сразу поняла, что это было вдохновение смерти. Революция, подстрекаемая, "друзьями народа", приобретала истерический размах. Привыкнув к гильотине, от которой в Париже появились сквозняки, люди превратили ее в зрелище для патриотов. Неразвитость политического сознания у большинства общества, даже у наиболее образованного, переиначила идею о свободе, равенстве и братстве в абстрактные лозунги. Никто не знал, когда кончиться революция, ее смысл стал в продолжении. Никто не знал, как абстрактные идеи воплотить в жизнь. Признавать их абсурдность было поздно, и тогда люди начали мстить. Они стали приносить жертвы революции. Враги были все. "Всех подозрительных на эшафот!". Натурализм смерти никого уж не смущал, отрубленными головами играли дети, пиная их как мячи, ломая носы и выбивая зубы. Из волос гильотированных женщин получались неплохие парики, а кожа мужчин шла на выделку, женская не годилась для такого дела. Смерть стала праздником, как и любое жертвоприношение. Молодых девушек и юношей связывали и топили в воде, это называлось "республиканская свадьба". Имя Марата было у всех на устах. Его публикациями не зачитывались на долго, они заставляли людей лихорадочно действовать. Его газета "Друг народа" фактически стала приговором к смерти, с которым люди не медлили. Ходили даже шутки о дневной норме трупов. В день убивали в среднем до 120 человек, но бывало доходило и до 500. Фраза Марата "..немного зла, что бы сделать много добра" уже воспринималось с жестокой иронией, т.к. неясная идея добра размывала границы необходимого зла.
Неудачник в науке, рвущийся любыми способами к славе, использовал метод живосечения в своих сомнительных опытах с животными, по отношению к революционной толпе.
Шарлотта увидела настроение Парижа, но сразу уезжать из него еще не собиралась. Она сняла номер в гостинице и нашла пачку старых газет, оставленных, наверное, прежними жильцами. Это были газеты "Друг народа". Впечатление, которое испытала Шарлотта на улицах Парижа не могло не вызвать ее интереса к этим публикациям. Она познакомилась с Маратом, так же как и народ, который считал его своим другом и внимал каждому слову на страницах газет. Однако, Шарлотта, далекая от политических волнений, читала в этих публикациях совсем не то, чем вдохновлялись революционеры. Каким то интуитивным чувством, она увидела за этими лозунгами и призывами, болезненной страстью к обличительству - слабость больного, замученного человека, которому уже поздно останавливаться в своем безумии, но который ждет наказания за все, что происходит во Франции. Ей казалось, что все что писал и говорил Марат, было просто оправданием самого себя, попыткой перекричать, сознание того, что люди это не материал для экспериментов по живосечениям. Чем больше было его рвение в обличительстве, тем больше ему хотелось, что бы кто ни будь снял с него груз героя, который торжественно возложила на него толпа. Тем не менее, он был тем за кем идут, и люди не собирались перекладывать на себя ответственность за содеянное. Чем больше они любили Марата, тем дальше отступало их сознание и опьяняла вседозволеннось бытия, за то они его и любили.
"Не давайте себя усыпить, держите заложниками Людовика 16, его жену, его сына, его министров, всех ваших вероломных представителей, всех членов старого и нового департаментов, всех продавшихся мировых судей; вот изменники, наказания которых должна требовать нация и которых она должна прежде всего принести в жертву для общественного спасения. После этого она может заняться судьбой недостойных Капетов и наказанием всех заговорщиков" - призывал Марат. А кого они будут наказывать потом? Иногда он сознается, что устал, что скучает по прежней тихой, спокойной жизни, возможно, это искрение его слова. "Кто эти люди, пытающиеся помешать нам казнить тирана, запугивая вражескими государствами?" - нельзя представить, размышляла Шарлотта, что Марат не проводил параллелей, задавая людям этот вопрос о своих противниках. " Это все те же, кто толкал нас на войну год назад.. Бесстыдные лицемеры у них есть принципы на заказ для каждого дня.. Вчера они проповедовали войну, сегодня проповедуют мир, они будут дуть одновременно и на холодное и на горячее, если им удастся таким образом скорее обмануть народ и добиться своих целей" - кто же еще будет так яростно обличать как не тот, кому не понаслышке знакомы все тонкости политических интриг. Он как будто спешит предварить подобное обличение в свой адрес, и говорит он не только о своих врагах. Смысл, который читала Шарлотта между строк, заставлял ее задуматься о себе. Она вспомнила о том, как представляла себя той избранной, которая может вершить судьбу человека, эти мечты осуществил за нее Марат. Тот восторг, который она увидела в глазах людей, показался ей животным отражением действительности. Эти люди не были для нее интересны, тем более их судьбы. Люди не пели, как она ожидала,- они орали. Она подошла к зеркалу, ее бледное лицо живо напомнило о матери. "Она даже стареть будет со мной" - мелькнуло в мыслях.
Ребенком, по словам Марата, его никогда не наказывали. Когда ребенок заиграется и теряет грань вседозволенного он уж подсознательно ждет наказания, и если не получает его, то начинает провоцировать окружающих, в частности родителей, на ответную реакцию. Марат был как, такой заигравшийся ребенок. Он не ждал наказания, но он хотел его. Его болезнь, хоть и приносила ему много страданий, но давала надежду на скорейшее освобождение, от мучавшего его в глубине души чувства. Что это было, совесть, вина, эгоизм мешавший жить, желание славы, которая отнимала у него остатки здоровья вопреки здравому смыслу? Шарлотте не дано было вникнуть в такие тонкости. Она поняла, что этот человек будет счастлив умереть. Больной, истощенный, что ему еще можно было желать? Умереть на эшафоте, как это делали с тысячами других людей, нет - это было не для него. Умереть от болезни в муках, бездействии, обремененный слабым садящим телом - он сам этого боялся. Конечно, она не могла не думать, что его смерть повлечет и ее казнь, но могло ли ее это пугать? Ей надоело каждый день в отраженье видеть свою мать. Сама мысль о том, что она умрет почти сразу, за тем как Марат, тот, чья смерть запечалиться в учебниках французской истории, чье имя будет овеяно мифом, кто без суда пожимал руку смерти, отправляя на казнь тысячи людей под музыку и общее одобрение, приводила ее в тихое ликование. Нет, она не хотела увековечить себя на страницах истории, она любила красоту во всех ее проявлениях, а смерть и красота были для Шарлотты синонимами. Она почти физически ощущала его болезнь. Шарлотта думала, что убив Марата, она освободиться от образа матери, который тяготил ее неясной виной на протяжении долгих лет. Но если бы Марат не был сам избавлен от мучений, то ей бы это не принесло облегчения. Изучив газеты бывшие у нее под рукой, она так же поняла лицемерие всех бы то ни было партий и революционных движений. Что они делают с Францией, неужели революция, затуманившая ум людей, может привести к свободе и счастью - глупые люди. Революция стала поводом выпустить на свободу звериное сознание, привести его в действие. Зачем им теперь дискомфортное, беспокойное Понимание, понимание счастья, красоты, добра и зла, ведь животные счастливы оттого, что не знают, что они животные. По этому все хотели продолжения массовой нирваны.
Кого спасала Шарлотта - себя, Марата, людей? Это был, как порыв вдохновения. Она, не долго думая, написала Марату письмо, первое, что пришло ей в голову выдать себя за человека посвященного в дела его политических противников. Идя по городу Шарлотта, просто наблюдала за людьми, и проникалась их бессознательным восторгом от жизни. Этот восторг заражал и ее, теперь мысли обратились к орудию для убийства. Ей не пришлось размышлять, лавка с ножами оказалась прямо на пути ее неопределенного маршрута. Обыкновенный столовый прибор несла Шарлотта по дороге домой.
В день своего решения в Конвент попасть ей не удалось. На следующий день Марат был убит ею кухонным ножом в ванне. В ночью перед судом, в камере, Шарлотта вспомнила реку своего детства при монастыре, тогда движенье ее волн и сознания единства бесконечности прошлого, будущего и настоящего пугали ее. Незаметно она заснула и ей снилась эта река. В своем отраженье Шарлотта увидела мать, которая улыбалась ей и, кажется, пела. В реке мелькали и другие лица, молодые и старые люди, революции, рождения и смерти. Ей не хотелось убежать от этой реки, то от чего она раньше убегала, теперь дарило ей ощущение спокойствия, счастья и гармонии. Проснувшись утром после короткого, но глубокого сна, Шарлотта услышала звуки карет на улице, лошадей, чей то смех вдалеке. Сложно было понять с какой стороны слышится смех. В камере было тихо, случайные лучи солнца пронизывались пылью. Ничего не происходило...