Жан Франсуа Дюпон тоскливо огляделся по сторонам. Казнь продолжалась почти три часа и зрелище уже слегка пресытило толпу, которая ,однако, не спешила расходиться.
Весь долгий час, пока королевский чиновник зачитывал приговор, Дюпон стоявший в середине шеренги осужденных, находился в состоянии ступора,и смотрел мутным взором на свои рваные потрескавшиеся башмаки. С тех пор как в их комнату вошли солдаты и связав их попарно, повели на площадь Сен-Жак где их ждала машина смерти с одинаковым рвением служившая как Революции так и Реставрации, он почему то никак не мог сообразить и поверить что это именно его ведут туда где шумит толпа, сдерживаемая шеренгами солдат и где на деревянном помосте возле грозно возвышавшейся машины стоит угрюмый человек в красном колпаке. И вот он здесь, ярко светит солнце, поют птички, гудит толпа и скоро с ним произойдет то, что его разум категорически отказывался принимать.
- Ну, ну, перестань!- проворчал старый Шарль Бове стоявший рядом с ним. В последнее время нервы Дюпона стали сдавать и он часто плакал.
- То в камере сырость разводил, теперь здесь... - Скоро всё закончится.
- Не хочу... - сквозь слёзы прошептал Дюпон. Ему было двадцать два года и жизнь ещё представляла для него ценность.
- Умирать не хочешь?! - Тут Бове рассмеялся низким лающим смехом.
- Не хочешь, а придется, придется. Тут у многих чешутся руки на наши шеи...
Оценив остроумие собственной шутки, он опять разразился лающим хохотом.
- Эй, вы там! - окрик конвоира привел его в себя и он замолчал. Затем вновь посмотрел на Дюпона.
- А что ты собственно говоря здесь теряешь? -
- У меня мама - всхлипнул Дюпон. При воспоминании о матери из его глаз снова хлынули слёзы. Она была сейчас далеко, в маленьком домике на окраине Парижа и он был уверен, что у неё не хватило сил придти на его казнь. А жаль... Подумав об этом он заплакал почти в голос.
- Ну ты, заканчивай! А не то до нас доберутся раньше этих, - и Бове кивнул в сторону трех человек стоявших ближе всех к эшафоту. Одним из которых был его сосед по камере
Филипп Жуанвилль. Лицо Филиппа было абсолютно бесстрастно. Казалось ему глубоко всё равно что происходит с ним и вокруг него.
- Вот это солдат! - Шепнул Бове Дюпону заметив что конвоир покосился в их сторону.
- И ведь не отступит!-
- Я не такой! - Дюпон поднял на Бове красные заплаканные глаза. Он тоже был знаком с Жуанвиллем хотя и не так близко как Шарль Бове.
Хотя Жан Дюпон и находился здесь, в этой печальной очереди, к делу Революции он имел очень посредственное отношение. С детства он недолюбливал шумных игр и сборищ и когда началась Великая Революция, а затем последовали ужасные дни террора Дюпон инстинктивно держался в стороне от шума. Однако и его затронули общие волненья. Ведь он был очень молод, а молодость, как и старость, всегда берёт своё. И хотя Дюпон был лишь косвенно связан с подпольем а потом и с движением, на него пало подозрение, когда дело Революции сменилось делом Реставрации.
Дюпона взяли на улице внезапно и ничего не объяснив, повели в застенок, где после допроса с пристрастием он признался в том, что имел дело с революционерами и одного того что среди его хороших знакомых оказался Филипп Жуанвилль оказалось достаточным чтобы отнять у него его молодую жизнь. Оказавшись в тюремной камере в условиях далеко не привычных, Дюпон чуть не сошел с ума и только увещевания старого Шарля Бове спасали его от помешательства. Бове говорил ему что нет ничего радостней и благородней, чем пострадать за Революцию ссылаясь при этом на жаркие речи Жуанвилля. Жуанвилль в свою очередь ободрял Дюпона на тюремных прогулках, когда их выпускали в крытый двор в сопровождении четырёх конвоиров.
Голос и слова Филиппа Жуанвилля всегда действовали на людей но на Жана Франсуа Дюпона они действовали особенно.
Под влиянием его слов словно раздвигались тюремные стены и начинало светить яркое солнце. И вдруг начинала оживать вера в хорошее, забитая глубоко в душу тюремной сыростью, баландой и каблуками королевских солдат. Дюпон верил Филиппу. Он верил в его ободряющие слова несущие его измученной душе несколько глотков свежего воздуха. Дюпон даже начал мечтать, что для молодого человека в его положении с обычным мировоззрением было абсолютно неслыханно!
Он мечтал о том, как вернётся к старушке матери в уютный домик в пригороде Парижа. Мечтал о простых человеческих удовольствиях и радостях, которые, возможно, будут наполнять его молодую жизнь. Он мечтал о женитьбе, хотя до заключения под стражу ни о чем таком и не помышлял. Его сны были полны света и ощущений полёта. Он видел прекрасных женщин и девушек, тянувших к нему руки и шептавших ему нежные слова. Они были лишь в его снах, но он не унывал, так как слова Жуанвилля и Шарля Бове поддерживали в нём надежду.
Они пришли рано, в четыре часа утра. В двери загремел замок и в камеру вошли шестеро человек одетых в мундиры армии Его Величества. Они подняли их без церемоний и связав руки спереди построили в шеренгу и повели. Дюпон шел перед Шарлем Бове.
- Куда нас ведут?- шепотом спросил он, но грубый окрик солдата заставил его замолчать. Их вывели из здания тюрьмы и посадив в тарантас медленно повезли в сторону площади Сен-Жак. Тогда Дюпон и заплакал в первый раз. Слёзы текли всю дорогу. Шарль Бове пытался утешить его хотя ему самому было не сладко.
- Посмотри на Филиппа !- говорил Шарль
- Вот кто не отступит! Вот кто не предаст!-
И Дюпон, смотря на суровое, словно каменное лицо Жуанвилля словно преисполнялся мужества, легкого юношеского мужества. И тогда его судьба казалась ему не такой уж тяжкой.
А сейчас.........
- Я не такой! Мне страшно, Шарль, очень! -
- А мне по-твоему весело?! -
Дюпон взглянул на него с удивлением. Только сейчас до него дошло что Шарль тоже родился лишь с одной головой и его шея сейчас чешется не меньше чем его собственная.
- Мне кажется я просто родился трусом- сказал Дюпон и опустил голову.
- Ну нет парень, трусами не рождаются! Страх - это болезнь. Болезнь вроде... вроде сифилиса. Его... - Бове опять смеялся - его тоже легко подхватить! -
Дюпон улыбнулся. Слова Бове снова ободрили его, и он огляделся вокруг.
Толпа продолжала гудеть, то сдержанно, то громко, среди людей бродили торговцы зеленью и вафлями, и на миг ему показалось, что всё нормально и через некоторое время он вернётся домой и после ужина ляжет спать. Он снова посмотрел на гильотину.
- Придумали же...- подумалось ему.
С этой минуты он следил за её работой непрерывно. Всякий раз когда нож падал вниз раздавался короткий металлический лязг сопровождавшийся лёгким вздохом прорвавшимся то ли из многогрудой толпы, то ли из перерубленной гортани.
Палач брал за волосы отрубленную голову и показав её притихшей толпе, легким взмахом забрызганной кровью руки бросал в корзину с опилками.
- Славно работает - сказал Бове, с уважением глядя на эшафот.
- Сразу видно, что добрый мастер -
- Странное у тебя добро - сказал Дюпон, задумчиво глядя на палача.
- Для кого добро для кого и нет -
- Для нас всё одно - пропадать.
- Присесть бы! - мечтал Дюпон
В застенке их часто били, выпытывая кто ещё во время Террора и казней аристократов стоял в сторонке сложив руки на груди, и теперь все тело Дюпона сильно болело.
- Мы ведь... Мы ведь ничего не сделали! Мы ничего не сделали Шарль!
- Ну и что с того? -
- Так за что же нас?-
- За то что стояли в сторонке сложив руки на груди! Ты разве не понял?-
- А теперь тебе за это свяжут их за спиной!-
Дюпон затих. Конвоиры медленно двинулись в сторону их шеренги. Всего осужденных было сто двадцать человек и, несмотря на то, что обезглавливали по трое, все это тянулось очень долго.
Следующими тремя были Филипп Жуанвилль, Рене Готье и Жерар Крюшон.
Все трое были видными людьми во время Террора и считались лакомым куском для гильотины, хотя и не такими как Робеспьер или Дантон. Дюпон заметил что несмотря на стоическую выдержку, Филипп Жуанвилль заметив конвоиров слегка подался назад, а Готье побледнел как полотно. Дюпон удивился. Ему казалось что такой человек как Жуанвилль не спасует ни перед чем. Он молча смотрел как конвоиры скрутили им руки за спиной и подталкивая штыками повели к эшафоту.
- Вот тебе на!- прошептал Бове.
Дюпон понял, что он тоже заметил, что Филиппу страшно. В голосе Бове Дюпон уловил легкую дрожь. Это его сломило, и его сердце до этого слегка ободренное, снова сжала ледяная рука.
- Именем Короля! За измену королю и Франции! Филипп Жуанвилль, Рене Мишель Готье, Жерар Крюшон!
Филиппа схватили. Он не кричал, но колени его подогнулись и он упал. В толпе раздался смех. Филипп судорожно пытался подняться. Один из подручных палача грубым рывком поднял его на ноги. Он сильно дёрнул за ворот и пуговицы Филиппа разлетелись далеко в стороны. Одна из них прокатившись за гильотину угодила прямо в корзину в которой некоторые отрубленные головы ещё хлопали глазами и широко открывали рты. Помощник палача действуя по хорошо отлаженной схеме быстро обрезал воротник осужденного.
- Для чего это?- шепнул Дюпон.
Сегодня казнили многих, но такую процедуру он видел в первый раз.
- Наверно он понравился палачу - буркнул Бове - Теперь на нем будет лучше сидеть "воротник" гильотины -
Филиппа подвели к доске. Он всё ещё пытался держаться, хотя его землисто- серое лицо выдавало его с головой, которая уже непрочно держалась на его широких плечах.
Привязав осужденного к доске, палачи резко опрокинули её так, что голову и тело Жуанвилля теперь разделял деревянный намет. Когда доска упала Филипп издал глухой стон теперь лежал не шевелясь. Но Дюпон видел как трясётся его правая нога, обутая в чёрный кавалерийский сапог. Закрепив доску, палачи быстро одели "воротник" который с точки зрения заплечной науки очень удобен тем, что почти лишает осужденного движения. Вся эта операция заняла не более трёх минут и когда помощники отошли, к машине деловито приблизился палач. Толпа затихла. В воздухе повисло напряжение. Сердце Дюпона замерло. Он видел, что нога Филиппа трясётся всё сильней и сильней словно соревнуясь с дробью барабана которая раздалась в это время с одного из углов эшафота.
Барабан бил уже десять секунд, когда Филипп не выдержал. Он издал жуткий вопль и забился в оковах как птица в клетке. Он вопил, пытаясь вырваться, и в его голосе не было ничего человеческого. Это были дикие отрывистые звуки смертельно испуганного существа, которому животный страх придал звериные силы. Тело Филиппа напряглось и шея с силой несоизмеримой с человеческой , ударила по " воротнику" . Удар был столь силен, что "воротник" слетел с петель и держась в пазах подпрыгнул вверх. Филипп продолжая дико кричать, приподнимался и бил снова и снова, нанося окровавленной и чудом не сломавшейся шеей чудовищные удары.
В толпе раздавались женские крики, а оторопевший от неожиданной сцены палач
и помощники стояли раскрыв рот пока гневный окрик чиновника не привёл их в себя и не заставил действовать. Бросившись к Филиппу они облепили его со всех сторон и прижав к доске пытались оглушить его ударом по голове, но это им никак не удавалось.
Голова дёргалась из стороны в сторону так быстро и сильно словно сидела не на обычной шее, а на металлической пружине и палач никак не мог её поймать. Наконец ему это удалось, и он крепко схватил Филиппа за голову, удерживая её за волосы и подбородок.
Его мускулистые руки вздрагивали, так как Филипп ещё пытался вырваться.
Но вот палач кивнул головой и один из подручных ухватился за рычаг сдерживающий верёвку. Почувствовав это движение палача а может быть, услыхав шаги помощника Филипп издал последний нечеловеческий крик и перестал дёргаться.
Нож рванулся вниз, и вместе с ним полетело вниз сердце Дюпона. Упав с четырёхметровой высоты стальное лезвие, играючи, как бы посмеиваясь над своим неуклюжим предшественником топором, срезало голову осужденного и упёрлось в основание гильотины. Тело Филиппа страшно напряглось и резко вытянувшись, расшвыряло помощников палача как котят, а голова его как мяч отскочившая от тела, очутилась в руках заплечных дел мастера. Она широко и удивленно таращила глаза, словно говоря:
- "Господа, да как же это так?" - и судорожно раскрывала рот как бы моля о пощаде в которой уже не было смысла.
Молчавшая толпа не выражала эмоций. В целом описанная сцена произвела на всех удручающее впечатление, особенно на детей пришедших вместе с родителями.
Ноги Дюпона дрожали и когда палач, размахнувшись, бросил голову в корзину, они подкосились и Дюпон упал. Несмотря на легкую сумятицу, конвоиры этого не заметили. Они наблюдали, как с доски снимали ещё трепыхавшееся безголовое тело.
Бове бросившись к Дюпону, поднял его и два раза хлопнув по щекам, привёл в чувство.
-Сомлел... Да, зрелище не из лёгких! - шептал Бове обмахивая Дюпона и боязливо оглядываясь.
- Ты... Ты ведь говорил! - Дюпон пытался говорить ровно, но язык его не слушался.
- Ты говорил, что он не отступит!-
- Я ошибся! - Бове улыбался
- Со всяким бывает, а ты и нюни распустил! Маменькин сынок! Ну, струсил он! Теперь с него взятки гладки! -
- Ты говорил что он...-
- Хватит! - Бове делая вид что усердно помогает Дюпону подняться, зашептал отрывисто и сердито.
-Я не виноват, что ты записал его в герои! Я ошибся так же как и ты!-
Тем временем конвоиры и палачи продолжали свою работу. Пока Бове возился с Дюпоном, слетела голова Готье, который в отличии от Жуанвилля абсолютно не сопротивлялся. С ним быстро разделались и оттащили в сторону. Настала очередь Крюшона, который сам того не ведая очень помог палачам, рухнув в обморок, едва лишь было названо его имя. С глухим стуком упал нож и Крюшона не стало.
Бове поёжился. Следующие трое были последними перед следующими, двоими из которых являлись он и Дюпон.
- Я просто хотел сказать тебе что он нас обманул.- голос Дюпона дошел до Бове глухо, будто Дюпон говорил со дна глубокого колодца.
- Что? - не понял он.
-Я говорю, обманул он нас, твой героический солдат!-
Бове посмотрел на Дюпона. Тот стоял вперив глаза в эшафот и Бове показалось что его взгляд стал как то бессмыслен и тускл. Вдруг Дюпон засмеялся. Он громко смеялся, откинув голову назад. И его смех как резкий свист прорезал наступившую вдруг тишину.
- Бог мой! Да он кажись помешался!- подумал Бове
- Дюпон!- забыв о конвое Бове бросился к Дюпону и обхватив за плечи, сильно встряхнул. Это ни к чему не привело. Дюпон продолжал громко хохотать и Бове с ужасом увидел, что к ним бегут два конвоира. Ещё секунда и он почувствовал на своём плече сильную руку и резкий рывок назад свалил старика с ног. Лёжа на земле Бове увидел, как улыбающемуся Дюпону скрутили руки за спиной и один из конвоиров дав ему пинка, пихнул его к эшафоту.
- Он обещал! Обещал!- кричал Дюпон, вырываясь, но продолжая идти под градом сыпавшихся на него ударов.
- Обещал! Обещал, что не струсит! Иуда! Будь проклят предатель! Будь проклят! -
Крики Дюпона разносились далеко по площади. Им внимала лениво шевелившаяся людская масса.
- О ком это он?- спросил щеголевато одетый молодой человек стоявший в толпе недалеко от того места, где начинались шеренги солдат. Причёска молодого человека утром абсолютно соответствующая его наряду, к этому часу претерпела значительные изменения.
- Кого это он проклинает? -
- Ну уж точно не нас с вами месье ! - отозвался толстый мясник.
С улицы Сен- Жермен. Cудя по серьёзному выражению его лица, он пришел сюда не для развлечения, а для повышения профессиональной квалификации.
- А кого же месье? Я не понимаю... -
- Робеспьера! Кого же ещё? Эти проклятые революционеры одурачили сотни подобных юнцов, многие из которых уже попробовали гильотину на вкус. Но ещё более многие расплачиваются за чужие грехи, месье. Очень многие! Я почти уверен что этот бедолага, которого уже привязали к доске, имел это несчастье, стоять в сторонке и смотреть, вот как мы с вами.
После казни Робеспьера таких хватали первыми!
После того как его привязали к доске Дюпон перестал кричать и смеяться. Ему уже было всё равно. Его разум не выдержал. Не выдержал тюрем и избиений, зрелищ чужих смертей и ожидания собственной.
Но последняя капля оказалась сильнее всех. Она убила его раньше машины смерти.
-Он... Да что уж теперь говорить! - подумал Бове - Что говорить? Всё сказано!
- Множество Дюпонов казнили сегодня и не меньше казнят завтра!
- Завтра, - подумал старик и с горечью вздохнул: - Завтра.
Завтра Жан Франсуа Дюпон больше не будет думать.
Кто не думал вначале тому незачем думать в конце.
Палач приблизился к гильотине. Кивнув помощнику, он повернулся и чуть отошел, давая понять, что всё в порядке. Помощник взялся за рычаг. Тревожно забил барабан.
- Он не последний, месье - шепнул своему соседу мясник с улицы Сен-Жермен .
Барабанщик остановился и щелкнул палочками.
Резко сорвавшись с места нож равнодушной машины, дочери Революции и Реставрации