В расхожем словосочетании "духовная пища" по отношению к литературе больше точности и правды, чем может показаться на первый взгляд. Ну прямая, ей-Богу, аналогия: легко усмотреть, что в литературе есть нечто полезное и калорийное, но невкусное, есть вкусный "фаст-фуд" - целиком из всяческого синтетического дрянца, разрушающий душу исподволь, есть розовые карамельки для дам и суровый соус чили для мужчин... Есть витамины, есть лекарство - и есть отрава.
Книгой можно тяжело и надолго отравиться.
Нет, бывает, что стоит попробовать несколько первых строк - и вкус, цвет и запах подскажет: "Тухлятина! Не жри больше - нельзя!" Нормально. Это не самый худший случай. Тот, у кого все в порядке с литературным вкусом и душевной настройкой, явной тухлятиной не отравится - просто употреблять не станет. Ну не придет же человеку в здравом уме и твердой памяти питаться Юлией Шиловой или Александром Смирновым? Разве что, филолог-гурман засушит или заспиртует кусочек, чтобы показывать друзьям: вот такие в нашем краю мухоморы. Чисто поржать, как говорится.
Но ведь бывает еще вишневый ликер с запахом горького миндаля... Бывает такой сладкий яд, созданный такой умелой рукой, что волей-неволей... тянет. Вкус дивный. Тончайший букет извращенного взгляда, разбитых надежд, темного таланта. Горько-пряный эгоцентризм, нежный привкус изощренной лжи, аромат презрения к людям... Гурманская штучка. Тянет, тянет. Вот наутро - плохо. Если выжил.
Такое дело встречается нечасто, но встречается. И каждый раз я ведусь - а потом болею неделями, не зная, как избавиться от этой занозы. Сам, конечно, виноват - знаю, что наркотик, что вредно, что больно будет, но не могу удержаться. Талант потому что.
Бёрджес и Йен Бэнкс. Бёрджес - виски с молоком, Бэнкс - просто героин. Уолш - самогон вперемежку с одеколоном, удар сапогом по нервам и печени. Сорокин - настой ядовитой змеи на спирту в чистокитайском вкусе. Я думал, что уже иммунитет к ядам приобрел, раз могу Сорокина перечитывать. Самонадеянный болван, понимаешь!
Елена Чижова - человек новый. И новый Русский Букер. Женщина. И я подумал - ну что такое приличная русская женская проза? Или - в духе Улицкой, в классической женской манере: литр воды на ложку смысла, правда, элегантно. Или - в духе Толстой, дай мне, Господи, еще раз это почувствовать: стилистический прорыв, куртуазные смысловые галлюцинации. В общем, надо же попробовать, вдруг оно хорошо.
Ее букеровская в меня не полезла - но тут, я думаю, вина отнюдь не автора, а моего личного восприятия. Что-то такое, щемяще-женское - дамы, очевидно, оценили бы. И называется "Время женщин". То ли гимн феминизму, то ли любовный роман, если судить по обложке. Не будем по обложке. Кто-нибудь читал, дамы? Ну как?
Вторая - "Полукровка". И выстраивается в голове такая цепочка: дамы берут за образец Улицкую, она сама берет за образец Севелу, Севела пишет исключительно отличную прозу на еврейские темы, я читаю первоисточник, а не дамские пересказы, простите предубежденную сволочь. Кому интересно, как это нынче делается в идеале - прочтите "Продай свою мать" Севелы. Или его рассказы; сборники назывались "Муж графини" и "Попугай, говорящий на идиш". Вещь. Он, наверное, не гений, но он очень достойный писатель, а грустная улыбка над всеми уродствами и несовершенствами мира мне кажется визитной карточкой отличной еврейской прозы вообще. Как у Бабеля. Восхитительно.
И вот третья - "Крошки Цахес". Оно - школьная драма, уже если и в духе Улицкой, то в духе очень ранней Улицкой, которая, все-таки, писала хорошую короткую прозу. И название забавное, чисто постмодернистское. Любопытно стало.
Ну и отравился.
Талантливая книга. Правда. Диву дашься, что послевкусие от нее гораздо тяжелее и хуже, чем от любого Сорокинского романа. Просто - болит везде, тошнит и ломота. И это - на третий день. Молодец автор.
Начать с того, что этот изящно-нервно-ритмично-выломанно-манерный стиль прозы - он интересный, да. Как у Елинек. Поток сознания, перемежающийся чем-то таким, непонятным. Убийство чеховской традиции. Четкие ассоциации: "То было - тьма без темноты, то было - бездна пустоты, без протяженья и границ, то были образы без лиц", - все очень точно описано. Читая Чижову, я впервые обнаружил, что талантливый писатель может вообще наплевать на окружающий мир, выдавая исключительно свои представления о нем - и совершенно неважно, насколько они точны. Вот - Я. Это - Я. А мир... ну, мир тоже где-то там, он иногда как-то на Меня влияет, обычно гнусно влияет, иногда слегка радует - но в целом болтается где-то на периферии Моего зрения. Мир - мерзок; просто удивительно, как в этом мерзком мире время от времени появляется что-то прекрасное, вроде Меня и того, что Меня восхищает.
Автор - и героиня - описывает некоторых окружающих людей утонченно и многословно, ухитряясь при этом не создавать ни малейшего представления о том, что они из себя представляют вне авторского Эго. Чистый антиЧехов. Если в чеховской прозе за персонажами и происходящим может быть совершенно не видно авторской оценки, то в прозе Чижовой за авторской оценкой совершенно не видно персонажей и происходящего. Платье директрисы - темная бархатная роза, которая сложными путями ассоциируется с школьным знаменем, и вызывает еще множество ассоциативных цепей; лица у директрисы нет вовсе.
Смысл такой формы, очевидно, в том, чтобы читатель мог взглянуть глазами героини, но. Я, к примеру, так смотреть вообще не могу - нужно ухитриться повернуть зрачки внутрь собственного мозга. Героиня - очень близорука, у меня тоже зрение не соколиное; видимо, имеет значение то, на чем ты концентрируешь взгляд и мысль. "Бархатная дама". "Кружевная дама". Имена без лиц. Слова без голосов. Прочувствованный внутренний монолог на фоне копошащейся пустоты. И Ф. - великая учительница, обожаемая учительница, преданная учениками учительница - Королева Маб.
Ради Ф. - чье имя главная героиня благоговейно не может произнести - все это действо, в сущности, и заваривалось. У Ф. нет ни лица, ни тела; есть интонация немногих слов - как удар хлыста - и главный жизненный принцип: "Пока вы не состарились и не ударились в свою дурацкую личную жизнь, я заставлю вас быть прекрасными. А потом - к чертовой вас матери!" Ф. ваяет из учеников-старшеклассников театральную труппу, актеров, играющих Шекспира по-английски - о, поэзия двуязычия! О, Шекспир по-шекспировски, прелесть оригинала! Каким-то образом, посвятив половину текста романа Шекспиру, автор оставил Шекспира совершенно за флагом, на той же периферии, где телепается весь остальной мир. Тут все выглядит просто и строго: Ф. учит своих кукол бибабо играть Шекспира, а одна из этих кукол наслаждается фактом нахождения над ширмой и ощущением направляющей руки Учителя внутри собственной души. Эта рука - есть сущность прекрасного, ощущение бессмертия и смысл бытия.
На всякий случай, поясню технический термин: если куклы-марионетки свисают на ниточках, то куклы бибабо надеваются на руку, как перчатка. Так вот, никакие они не марионетки, ученики Ф. Никакие факторы, кроме руки Ф., на них не действуют. И дело не в том, что их научили любить Шекспира или понимать Шекспира; дело в том, что в них вставили Шекспира, как инородное тело, и некоторое время они двигались в правильном ритме. Вы видели заслуженных учителей такого типа? Ну как же! Анна Ивановна и ее дрессированные дети, заучившие правильную интонацию с граммофонной пластинки.
Я сделаю вас прекрасными. Я сделаю вас совершенными. Я сделаю вас бессмертными - если получится, а если нет - так и ну вас к дьяволу, ничтожные вы людишки. Поцелуй Королевы Маб. Обещания Королевы Маб. Она - гениальна, разумеется. Ее гений - стальная рука внутри твоей рыхлой, жалкой, слабой душонки. Надо только видеть, как упоенно Ф. режет малейшие ростки свободной воли внутри своей группы. Дело даже не в том, что ей ненавистно все, что не Шекспир. Дело в том, что ей ненавистно все, что не она.
Удивиться ли, что в итоге группа тайком пытается поставить пьесу некоего неназванного, но, безусловно, ненавистного американского авангардиста? На авангардиста не падает свет Вечности. На нем нет клейма "проверено временем". Он не озарен Истиной. Группа должна была ненавидеть все, ей современное, как символ всесветной вульгарности - как главная героиня ненавидит Пастернака, а Ф. ненавидит Высоцкого - как получилось, что они Шекспира предали? Они, крошки Цахес, привыкли к похвалам восхищающейся публики, иностранной и доморощенной ("фи!", но что поделаешь!), к похвалам, которые, конечно, глубинно адресовывались гению Ф.! Личной славы захотелось? Ну где же им поставить что-то на том же наивысочайшем уровне, где парит Ф., несравненная в неописуемой степени!
О духовной свободе кого бы то ни было речь не идет вообще. Это - незнакомое понятие. Есть обычное советское рабство, серые будни, грязь - и есть просветленное и возвышенное рабство у Королевы Маб, рабство на сцене, рабство в свете рампы. Из всех педагогических приемов - и кондовых советских передоновых, и самой Ф. - описывается только жестокий диктат. Любые вопросы на любые темы Ф. пресекает сходу. Вопросов у раба быть не может. Тебе, тварь, объяснили, что именно - прекрасно?!
Не потому ли у главной героини в такой клубок заплетены восхищение собственным, причащенным Шекспира, горним духом и отвращение к своему жалкому, несовершенному телу, растущему, стареющему, в младенчестве мочившему постель, в зрелом возрасте потеющему... Как полагается, Королева Маб, касаясь своего Рыцаря или своей Девы, как в данном случае, лишает его человеческого - человеческого тела, человеческого восприятия. Остается ледяная эльфийская непреклонность, надменная ненависть к низкому, к слабым людишкам, распускающим сопли при виде неземной эльфийской красы...
Сильное место - плачущая судомойка, презренная тварь, которая ни Шекспира, ни английского не понимает, а только чует Вечное и Дивное, как животное, и скулит в тоске перед недоступным...
Прости мне Бог, как я это ненавижу...
Лучше рабство у Дракона, чем рабство у Королевы Маб. Раб Дракона может восстать или бежать - и станет во всех глазах героем, ломающим рамки. Если попытается восстать раб Королевы Маб - его заклеймят презрением, как предателя, променявшего горние высоты чистого искусства на поганую человеческую жизнь с кастрюлями, пеленками, морщинами... "Старый" - звучит, как грязное ругательство. "Семья" - звучит, как приговор. Или ты - птица Сирин, поющая сладостно и лепо, или - земная тварь, недостойная даже жалости.
Вот, выговорился - а легче не стало. Единственный настоящий ужас - Королева Маб. Именно от нее никто и не спасет. Отличная, отвратительная книга.