Никто всерьез и не думал верить в то, что грядет катастрофа. Но политические выпады сверхдержав в адрес друг друга становились все более колкими, а призывы Правительства исправно посещать бомбоубежища при звуках учебного тревожного оповещения звучали все настойчивее. Маленький Никита и его родители оказались в метро в одну из таких тревог. Супруги, следом за любознательным сыном, устремились в открытую дверку внутри подземного коридора. Кто знал, что ждет их за этой дверью? Тревога оказалась настоящей, мир был уничтожен, а чудом спасшейся семье предстояло учиться жить заново. Делать первые шаги на пропитанной ядом почве, обустраивать жилище среди голых скал, бороться с одиночеством и непреходящей тоской о погребенном под слоем атомного праха Человечестве. Лишь титанические усилия, стремление выжить ради маленького сына, а также стратегические запасы бункера-склада, в котором семье удалось переждать атомную войну, помогли им справиться. Преодолеть отчаяние, смириться с новой реальностью, полной опасностей и угроз. И пустоту сменила надежда - встреча с другими уцелевшими обитателями бывшей Земли подарила веру в будущее, торжество жизни и возрождение рода человеческого на изувеченной планете.
Текст (полный объем - 61455 знаков)
Уходила вдаль, исчезая за горизонтом, бурая полоска земли. Хотя, наверное, даже таким невыразительным оттенком назвать субстанцию, уныло крошившуюся под ногами, было сложно. В природе прежде не существовало таких цветов - безлично серых, точно смешанных с грязным пеплом. Скрываясь тут и там за пыльной порослью чахлого кустарника, она словно была скована подступавшими с двух сторон голыми ребристыми скалами. Атикин не знал другой земли - ароматной, мягкой, теплой наощупь, буйной чернотой просачивающейся сквозь пальцы, если набрать полную горсть. Той, в которую ступня погружается по щиколотку, если идти по свежей пашне, воздушной, будто пуховая перина. Вернее, не то, чтобы Атикин совсем ее не знал...
Где-то далеко, в глубине сознания, моментами становясь капельку ярче, жили клочки обрывочных воспоминаний: утопающая в зелени дедушкина дача, сочные грозди ярко-фиолетового винограда, пестрые цветы на одной клумбе вразноброд... Но он, кажется, был совсем малыш тогда и мало что помнил. Только лишь дачные яркие сюжеты изредка всплывали в памяти, словно прощальный привет из вчерашнего дня, которому уже не суждено повториться. Поэтому обычным делом были и серо-бурый песок под ногами, и грязно-зеленые листья чахлых растений, и плотный багряный воздух, вдыхать который легко удавалось разве что ранним утром. К вечеру и Атикин, и его родители то и дело заходились кашлем - сухим и надсадным, протестующим против едкой атмосферы. Да и дом, обустроенный в словно специально выщербленной в скале впадине, стал Атикину самым что ни на есть родным. Дома отчего малыш почти не помнил. Хотя во снах иногда являлись мальчику странные, словно подбрасываемые из глубин памяти картины: залитая солнечным светом комната, любовно застланная чем-то голубым кроватка, игрушка с мелодичным звуком прямо над головой. Как - будто это все было с ним когда-то. Атикин просыпался в своем уголке, таращил изо всех сил глаза, силясь рассмотреть в полумраке очертания ложа родителей. Наконец увидев, что искал, он засыпал умиротворенно.
Утром, просыпаясь от манящего запаха еды, Атикин торопился. Умыться, позавтракать, обнять маму. Столько дел находилось у этого непоседы! На рыбалку с отцом, наловить мелочи к обеду. Затем - обязательно в свое убежище, в шалаш в ветвях кустарника. Там его ждали верные друзья - тряпочные и деревянные человечки, рассаженные по углам, оживали в фантазиях хозяина. И вот они уже - одна команда, разбойники Дальнего леса, пираты, воины, отражавшие нападение вражеской армии. После обеда, когда мама, закон-чив дела, устало проводила рукой по лбу, Атикин знал: пришло его время. Усевшись ря-дом с матерью, он жадно внимал ее словам. Иногда мама что-то чертила на земле, порой писала мелом прямо на скале. Вечером возвращался отец. Поужинав, он сажал Атикина на правое колено, раскачивал вверх-вниз, рассказывая какую-нибудь небылицу. Или втроем они шли гулять. Спускались вдоль скалы к реке, проходя мимо гордости Анири ( так звали мать Атикина) - возделанного огорода. Дальше Йескела им ходить не велел. Отец Атикина уверял: в Дальнем лесу промышляют дикие звери. С опаской взирая на темневший в закатных лучах лес, Атикин с радостью возвращался в родную пещеру, где Анири зажигала лампу, а Йескела, плотно закрыв дверь, начинал рассказывать сыну очередную историю. Атикин проваливался в сон, а мама осторожно приглушала чуть подрагивающее пламя.
Рассказы Йескелы.
Сказать просто, что Атикин их любил - значило ничего не сказать. Редкий мальчишка с таким рвением отправлялся вечерами в постель. Так чудесно было лежать, укрывшись до подбородка, наблюдать за отсветами пламени на стене и слушать, слушать, слушать. О том, как когда - то вокруг было много людей - так много, что они строили многоэтажные дома, чтобы уместиться. О городах и селах, автомобилях, самолетах, космических кораблях... О том, что он, Атикин, имел бабушку и деда, да настоящего кота в придачу, которого возил за хвост по полу, а бедняге приходилось все это терпеть... О разных устройствах - плитах, чтобы удобно было варить обед, утюге для глажки одежды, лодке с мотором, на которой можно было бы за минуту переплыть их речку. О том, что дети раньше ходили в школы и детские сады. И были, мол, раньше даже парки, а в них - разные веселые карусели. О телевизоре, в котором - о чудо - быстро сменялись картинки-кадры, выстраиваясь в мультики и передачи. О компьютере, который мог решить любую задачу, да и вообще мог много всего.
Но больше всего Атикину нравились рассказы об игрушках, которые у него, оказывается, когда-то были. Не верилось, но у него был велосипед - трехколесный - и целая куча ма-шинок под кроватью. Причем машинки эти, говорил отец, весьма отличались от его тепе-решних, тоже, правда, неплохих. Атикин, имея в своем арсенале выструганный отцом из дерева грузовик, паровоз с парой вагончиков, с удовольствием внимал: были у него и экскаваторы, и яркие, красочные гоночные машинки, и подъемный кран, и даже мусоро-возка. И, представьте только, огромная железная дорога на всю комнату, с упереездами, шлагбаумами, станциями, выпускающими настоящий пар локомотивами и прицепными вагонами, куда можно посадить маленьких игрушечных человечков.
Каждый вечер Атикин настойчиво требовал от Йескелы новую историю, и отцу ничего не оставалось, как начинать новый рассказ. Говорил он слегка приглушенно, медленно, словно тщательно подбирая слова. Подчас он заканчивал, когда Атикин уже сладко спал, и, достав из кармана скрученный в трубочку высушенный табачный лист, выходил за порог. Лежа с полными слез глазами, ждала его в постели Анири.
Не понять, что больше всего угнетало их. Одни в целом свете - Атикин ведь еще, к сча-стью, не мог понять ужас этого - мужчина и женщина отважно готовились встретить оче-редной новый день.
Рассказывая перед сном сыну, Йескела всякий раз пытался выполнить клятву, которую они дали когда-то друг другу вместе с Анири. Ни о чем больше не вспоминать, не оплакивать то, чего уже никогда не будет. Но куда, кто знает, куда деться от воспоминаний? За какой дверью спрятаться от них? Йескела ненавидел двери. Если бы не та проклятая дверь, они, возможно, были бы сейчас вместе с остальным человечеством. Неважно, что в не бытии, главное - не одни. Двери, двери...
В тот по-летнему солнечный осенний день всем было тревожно. Конечно, в плохое никто до конца так и не верил. Однако задолго до объявленных четырех часов дня город словно вымер: все бомбоубежища и подвалы оказались переполненными, народ, как в муравей-ник, стекался в метро. Они с Атикином дождались Анири, чтобы вместе спуститься в метро на станции "Комсомольская". Подойдя к эскалаторам, они поняли, что вниз спуститься просто не удастся. Толчея была неимоверная, не только станция, но и сами линии метротрама кишели горожанами. Тут Атикин заметил открытую дверь, одну из тех загадочных дверей в подземках метрополитена, что так привлекают детей. Атикина просто распирало от желания узнать, что же там, за этой дверью. Он потянул за руку отца. Оказалось, там - всего-навсего лифт. Странно, но, судя по настенной панели, отсчет этажей начинался с нулевого. "Я так полагаю, - с усмешкой сказал Йескела, - нам нужно как можно ниже". И Атикин, сидя на руках у папы, нажал самую верхнюю кнопку - "-9". Лифт тронулся.
Уже где-то с год в мире судачили о грядущей катастрофе. Сверхдержавы никак не могли договориться, и регулярно поступали угрозы нарушить мир. Телевизионные новостные блоки смотреть стало под силу разве что обладателям "железных" нервов. Казалось - бы-ло ясно - конец неотвратим. Но мало кто действительно в это верил. Слишком невероят-ным казался факт, что жизнь миллиардного человечества на огромной планете можно уничтожить. Даже когда в ряде стран Европы объявили ЧС, а кое-где стали выделяться колоссальные суммы на противорадиационную защиту, люди со смехом пережидали дома "тревоги". И лишь недавнее выступление президента слегка поколебало человеческое безразличие. Жители близлежащих к бомбоубежищам домов теперь исправно отсиживали в них пятнадцать минут учебной тревоги. Остальные продолжали твердить, мол, не может весь мир в одночасье рухнуть, да и навряд ли что-то может спасти от ядерного взрыва. Но раз за разом страх и сомнение заполняли все новые сердца, и бомбоубежища заполнялись уже целиком.
Лифт остановился, двери открылись. Атикин с родителями вышли из лифта. Почувствовалась прохлада. На уши слегка давило.
- Интересно, как глубоко мы забрались? - спросила Анири.
- Ну, если все этажи высотой примерно, как этот, - Йескела оценивающе прищелкнул языком, - до белого света метров сорок, не меньше.
Атикин, ежась, хлопал удивленными глазами.
- Что, малыш, столько еды ты еще не видел? - засмеялась Анири.
- Так вот чем они собираются нас кормить в случае катастрофы! - присвистнул Йескела.
Помещение довольно внушительной площади было просто забито продовольствием. От банок, упаковок и бутылок рябило в глазах. Да и тюков с одеялами, палатками и противо-газами было предостаточно.
- Неужели все так серьезно? - задумчиво произнесла Анири.
- Да это наш стратегический запас, паникерша! - попытался было шутить Йескела. Его смех слишком пронзительно и совсем невесело прозвучал в нависшей тишине.
Они просидели там бесконечно долго. Десятки раз обойдя вокруг высящихся железных полок, забитых провизией, Анири рискнула открыть упаковку сока, чтобы утолить жажду. Йескела, оставив бесплодные попытки открыть дверцы лифта всеми подручными средствами - а кнопки лифта на стене просто не существовало - мерил шагами железный пол. Лишь Атикин спокойно спал на разостланных армейских одеялах. Над сыном Йескела соорудил навес, чтобы избавить его от бьющего в глаза света флуоресцентных ламп.
Они далеко не сразу поняли, что же случилось. Свет тревожно мигнул и погас, в ту же секунду пространство пронзил отчаянный вой сирены. Заплакал в страхе Атикин. Анири бросилась к сыну. Йескела интуитивно рванулся в сторону полок, где, где, как ему пока-залось, он видел фонари.
- Что случилось? Что это? - в тревоге спросила Анири.
- Не знаю. Может, здесь так срабатывает, когда наверху объявляют тревогу? Черт возьми, да что же это такое... - начал Йескела.
И тут они почувствовали нечто неописуемое. Как - будто к ним приближалась волна. Волна, которая, казалось, где-то всколыхнула землю и, набирая силу, неумолимо прибли-жалась к ним. Наполненное подземной прохладой помещение за считанные секунды рас-калилось. Атикин заревел, размазывая ручками слезы по лицу. Анири сжала руку мужу:
- Я боюсь! Это что, все?
Ответить жене Йескеле не дал чудовищной силы толчок, который поглотил их сознание. Звуки падающих предметов, гул и вой сирены - это лишь они запомнили, прежде чем окончательно потерять сознание. Все вокруг пришло в движение и Йескела, подмяв под себя жену и сына, ничком упал на одеяло.
... Морские волны, что-то беспрестанно шепча, ласково плескались у ног Йескелы. Хло-пья пены мягко подбирались к пальцам пальцы, неожиданно врезаясь в ступни и причи-няя дикую боль.
- Йескела! Идем купаться, идем! - звала, полуобернувшись Анири. Мгновенье, и она скрылась в воде.
Анири действительно звала мужа, пытаясь привести его в чувство. Тряхнув головой тот, наконец, пришел в себя. И тут же застонал от дикой боли, пронзившей ноги. Йескела ока-зался придавлен огромным железным стеллажом, который как раз покоился на его ниж-них конечностях. С огромным трудом Анири удалось чуть приподнять стальную глыбу и Йескела освободил ноги.
- Где Атикин? - Йескела озирался по сторонам, выхватывая из темноты с помощью фона-ря куски пространства, поверженного в хаос. Анири шарила в темноте, и ей удалось в конце концов нащупать рукой ручонку сына. Ребенок лежал совсем рядом со свалившейся невесть откуда железной балкой, чудом не придавившей его. Дыхание малыша было прерывистым. Йескела, стараясь не светить прямо в лицо сыну, направил фонарь на стену. Лицо Атикина было застывшей маской, в глазах - ни слезинки.
- Атикин, мы с тобой! Мама с папой с тобой! - прошептала Анири. Она гладила малыша по щекам, целовала в лобик, нос, губы. Ребенок задрожал, его начало колотить.
- Да он в шоке. Он в шоке! - воскликнул Йескела.
- Тише! - Анири баюкала мальчика, взяв на руки и покачивая легонько. Постепенно Ати-кин успокоился, задышал ровнее, а потом и вовсе заснул. Задремала, сломленная и устав-шая, и Анири.
Непонятно было, час прошел или год. Время, казалось, перестало вести отсчет. Пол и сте-ны постепенно раскалились, и Атикин с Анири сидели теперь на огромных мешках с ват-ными одеялами. Пот струился по их щекам; Атикин, весь мокрый и красный, с прилип-шими к затылку волосами, беспрерывно хныкал.
- Да как же нам выбраться отсюда! - в гневном отчаянии уже в который раз выкрикнул Йескела.
- Успокойся, дорогой, - начала было Анири. Но Йескела, доведенный до предела собст-венным бессилием, будто взорвался: он начал крушить все, что подворачивалось под ру-ку, ломать и валить то, что был в силах сдвинуть с места. Фонари, которые они смогли найти и сложили вместе, чтобы получить мощный источник света, разлетелись в разные стороны и высвечивали теперь клочки пространства. Как-будто кошачьи желтые глаза горели тут и там в кромешной тьме. Затихший было от удивления Атикин с новой силой ударился в плач.
Йескела, отшвырнув от стены колоннаду каких-то коробок, в исступлении ударил кулаком по железу.
Неожиданно пространство озарилось светом, который обжигающими лучами брызнул в глаза. Атикин зарыдал, отчаянно растирая кулачками глазницы. А взрослые. Щурясь, словно от яркого солнца, с удивлением рассматривали открывшуюся взорам картину. Все вокруг смешалось, поверженные в хаос вещи навалились друг на друга. Будто смерч про-несся в помещении, в таком все было беспорядке. Горы ящиков, коробок, банок и тюков громоздились в пространстве, валялись на полу. От наступившей в этом дичайшем раз-громе тишины заложило уши. Анири с Йескелой все еще озирались по сторонам.
- И что же дальше? - тупо спросил отец Атикина.
Посидев в молчании, мужчина и женщина принялись разгребать завалы подле себя, пыта-ясь расчистить хоть небольшое жизненное пространство. Было нестерпимо жарко. Утом-ленные тяжелой работой и духотой, пленники подземелья, наконец, уснули. Сон был тя-желым, обрывочным, изнуряющим. В таком сне хочется скорее проснуться, но организм тербует времени на восстановление сил. В конце - концов их привел в чувство плач сына. Первой поднялась Анири. Приоткрыв веки, тут же зажмурил их Йескела. Свет все так же неистово жег глаза. Атикин плакал все громче, видимо, окончательно проголодавшись. Порыскав кругом, Анири открыла какое-то детское питание и накормила ребенка. Малыш затих.
- Что же нам делать дальше? - еще раз спросил Йескела.
- Может, попробуем искать выход? - предложила Анири. - Ведь должен быть выход где-нибудь?
Они принялись отодвигать от стен ящики, стеллажи, полки. Всюду были стальные стены, все еще хранившие тепло. Анири с Йескелой двигались по периметру, и вскоре уже оно возненавидел стены так же, как двери. Ломая ногти, супруги бездумно продолжали свое дело, не в силах придумать ничего иного. Затем Анири спросила:
- Дорогой, а что, если нам опасно куда-то отсюда выходить?
- И что, ты предлагаешь сидеть здесь до скончания дней? - взорвался было Йескела. По-молчав, он добавил уже гораздо спокойнее:
- Пожалуй, ты права. Прости меня!
Анири обняла мужа:
-Я знаю, что ты сходишь с ума от невозможности что-то предпринять. Не мучай себя! То, что с нами случилось, ужасно. Но нужно попытаться это пережить, ведь с нами ребенок! Наш сын!
- Ты права, - повторил Йескела. - Просто хочется какой-то ясности. И определенности. Тревога снедает меня!
Тут они поняли, что тоже голодны. Подкрепившись найденными припасами, которых всюду было в избытке, мужчина и женщина попробовали поразмышлять над создавшим-ся положением. Обнаружив, что часы его остановились, Йескела попытался их завести. Ничего не вышло.
- Дохлый номер! - подосадовал он. - Но нам нужно как-то отмерять время, иначе мы сой-дем с ума в неизвестности.
Раздобыв ручку, Йескела разметил календарь на куске картона, и затем они с Анири стали отсчитывать минуты, слагая их в часы. На третий день ориентироваться в счете и времен-ных отрезках стало значительно легче. Супруги продолжали разбирать завалы, укладывая вещи в стопки, одновременно освобождая стены в комнате. Теперь, когда стало ясно, что не ясно ничего, они немного успокоились. Фронт работ был огромным, а их целесообраз-ность - под большим вопросом, поэтому супруги трудились в рабочем темпе, не стараясь расчистить горы вещей зараз. Это было просто невозможно. Маленький Атикин проводил время, наблюдая за родителями, или же играя тем, что попадется под руку: деревяшками, баночками, невесть откуда взявшимся надувным мячом. Разбирая завалы, Йескела не уставал поражаться четкому расчету и продуманности тех, кто оборудовал их склад. Здесь было все, что только можно было себе представить. Казалось, многотысячная армия с легкостью могла бы выступить в поход, обладая такими запасами: в избытке была провизия, обмундирование, палатки, одеяла... Имелись и средства химической защиты. Как - будто их теперешнее положение кто-то предвидел заранее. Вот только для кого предназначались залежи в метро. Этот вопрос не раз задавал себе Йескела. Вряд ли кто-то рассчитывал на случайный визит в подполье их семьи... А, может, таких подвалов было оборудовано несколько по всему городу? А в масштабах региона, или страны? Мужчина успокаивал себя мыслью, что это хранилище - составная часть стратегической защиты, которая имеется у каждого государства в современном мире. Не хотелось думать, что их будущее было предрешено. И кто-то из власть имущих лишь позаботился о себе.
Анири же устраивала свое только что приобретенное "хозяйство", обнаружив и швейные принадлежности, и кухонную утварь, и даже ящики с черноземом и пакеты с семенами растений. Даже в неизвестности нужна хот ькакая-то уверенность. Ее-то женщина и пыта-лась изо всех сил создать, повинуясь древнему инстинкту.
Через две недели они смогли закончить свою работу. Это были наполненные тяжелой и монотонной работы дни. В конце концов, когда Йескела и Анири начали терять смысл и цели своей однообразной деятельности, все стало на свои места. Вернее, все вещи теперь оказались сгруппированными по центру помещения, с тем, чтобы освободить доступ к стенам. Оставались лишь огромные железные стеллажи, которые мужчина и женщина просто не в силах были сдвинуть с места. Устало опустившись на пол, Йескела безразлич-ным тоном произнес:
- Мы не нашли выход. Его здесь просто нет.
- Но ведь мы смогли попасть сюда, - возразила Анири, - нужно вспомнить, где находилась та дверь, через которую мы сюда вошли. Вручную обшарив помещение, выстукивая каж-дый сантиметр, и вновь ничего не обнаружив, родители Атикина по-настоящему впали в уныние. Йескела бездумно рассматривал железные рейки стеллажей у одной из стен. И вдруг воскликнул:
- Анири! Здесь дверь, Анири!
Все еще не веря самому себе, он с силой ощупал стену и глухая железная стена, казалось, поддалась ему. Там действительно была дверь, будто замаскированная балками стальных шкафов. Она была не заперта, но стальной проем перекосился, и дверь не открывалась. Пришлось Анири прийти на помощь мужу. Супруги догадались воспользоваться желез-ным прутом - ломом, и дверь, проскрипев что-то недовольно, все же отворилась.
С волнением мужчина и женщина заглянули в черную прогалину. За дверью была лестница, только и всего. Но для троих пленников, томившихся в неизвестности глубоко под землей, она значила все: надежду на спасение или скорый конец, путь домой или шаг в неизветсность.
Анири быстро сказала:
- Я за ребенком.
Йескела остудил ее пыл:
- Ждите меня здесь, надо сперва посмотреть, что нам, наверху, - Йескела начал подни-маться по лестнице. Анири, подхватив Атикина, ждала у первой ступеньки. Шаги мужа становились все тише.
Йескела поднимался по стальной лестнице, считая ступеньки. После каждой девятой планки шла межлестничная площадка и поворот на новый пролет. В то же время про-странства было катастрофически мало, и Йескела с трудом продвигался вверх по лестни-це. Преодолев последний пролет, Йескела вновь оказался перед дверью. Потянув ее на себя, мужчина "впустил" внутрь изрядное количество земляных комьев. Выход наружу был надежно засыпан. Йескеле пришлось вернуться, чтобы взять лопаты. Теперь по лест-нице они поднялись вместе с Анири. Атикин остался внизу: мальчик спал. Очутившись перед полузасыпанной дверью, супруги начали отшвыривать комья красноватой земли. Они работали, как заправские землекопы, довольно долго. Анири старалась не показывать мужу, что ей приходится нелегко. Через некоторое время они спустились вниз. Чтобы перекусить и отдохнуть. Атикин проснулся, и женщине пришлось остаться с ним в железном подземелье. Однако Йескела недолго разгребал землю в одиночестве. Он исправно копал, стараясь отбрасывать землю так, чтобы оставить максимально широкий проход. Но вот впереди показался свет. Мужчине стоило некоторых усилий не броситься сиюминутно наружу, за этим благословенным светом. Спустившись вниз и надев противогаз, Йескела продолжил копать, приближаясь к выходу. Создаваемый им лаз становился все уже, и ему пришлось потрудиться, чтобы выбраться наружу.
Но вот уже Йескела стоял на земле. В лицо ему дул знойный ветер. Глаз вплоть до гори-зонта, куда ни глянь, фиксировал одну и ту же картину: всюду расстилалась кочкова-тая красная степь, кое-где поднимались клубы дыма. Земля была словно выжжена ог-нем. Ни деревца, ни живого существа Йескела не заметил. Хмуро сияя, багровое солнце на небе с удивлением, казалось, приветствовало озиравшегося по сторонам одинокого человека.
Сквозь противогаз Йескела с трудом вдыхал ставший видимым красноватый воздух, под ногами осыпалась пылеобразная, вместе с тем комковатая грязно-серо-бурая земля. И ни-чего больше не было вокруг, куда не кинешь взгляд. Йескела почувствовал, что задыхает-ся. С трудом вернувшись к лазу и спустившись к лестнице, он упал, потеряв сознание. Очнулся Йескела гораздо позже. Гортань непереносимо жгло. Мужчина огляделся. Он лежал внизу, в их подземном пристанище, на сложенных горкой шерстяных одеялах. А рядом сидела встревоженная Анири.
- Слава Богу, ты в порядке! - Воскликнула она, прижав к себе мужа.
Но Йескела не был в порядке. Дышать мужчине было трудно, говорить - невозможно в принципе. Любое движение языком приносило неимоверную боль. Супруги поняли, что им нельзя выходить наверх - туда, куда они отчаянно стремились все это время. Интуиция подсказывала: сейчас еще не время подниматься на волю. И потекли недели уже добровольного заточения. Анири выкармливала мужа жидкой кашей через соломинку, давая ему обеззараживающие препараты из большого ящика с лекарствами. Женщина вела календарь, следила за сыном и не отходила от мужа. Ее пугали последствия того воздействия, которому подвергся муж на земле, и она боялась оставить его даже на минуту. Но Йескела потихоньку поправлялся. Отек гортани сходил на нет. Ожоги слизистой благодаря полосканиям Анири саднили все меньше. Через пару недель к нему, наконец, вернулся голос.
Обсудив ситуацию, супруги решили не предпринимать больше попыток вернуться на-верх, и, законопатив как следует дверь, стали обустраивать свой новый дом, успевшее стать ненавистным подземелье. Было ведь неизвестно, сколько им еще придется здесь на-ходиться. А Атикину нужен был уют и комфорт, или хоть какая-то их видимость. Анири старалась исключительно для сына. Им с Йескелой было все равно, что их окружает бес-порядок. В мире воцарился хаос, разве имел какое-то значение локальный бардак? Но по-степенно комната приобрела жилой и даже ухоженный вид. Стараниями Анири и Йескелы стало уютно и даже красиво.
Еды, благо, хватало. Разнообразие имеющихся в подземном хранилище запасов приятно радовало, в ящиках и коробках Анири с Йескелой находили буквально все - от баночек детского пюре до мясных и овощных консервов. В изобилии были крупы, макароны. Вот только отменным апатитом мог похвастаться разве что только Атикин. Анири и Йескеле кусок не лез в горло. Анири благодарила Бога за то, что они оказались за злополучной дверью метро все вместе. Вместе с тем она страшно тосковала по родителям, оставшимся в городе, близким, друзьям. Йескела тоже не находит себе места. Мысль о том, что мира больше нет, не умещалась своей чудовищностью в его голове. Чтобы окончательно не сойти с ума от окружающей их действительности, супруги начали читать книги. Их здесь было валом, целая библиотека. Прислушиваясь к чтению родителей, Атикин стал настоя-щим благодарным слушателем. Он не мог понять тревоги родителей, и обстановку вокруг воспринимал естественно. Мама с папой были рядом, он был сыт и в тепле. Он, в отличие от родителей, вроде бы ничего и не потерял.
Через две недели, каждый день из которых Анири скрупулезно помечала в своем импро-визированном календаре, Йескела решил, что пришла пора действовать.
Данакари Ирина Владимировна, divdar@mail.ru полный текст: http://samlib.ru/d/danakari_i_w/divdar.shtml