Проносящиеся под ним призрачные предметы, были всего лишь антиподами его воспаленного воображения. Усилием мысли он переместился в рощу, накрытую тенью блекло-зеленых дубов, накрутивших бегуди на свои взхлахмоченые шевелюры. В дали, ему бросились в глаза лестбища гамаков из синих лотосов, в которых безмятежно раскачивались херувимы. Фантомный привкус лизергиновой кислоты, мескалина и пейотля был последним напоминанием о том, что он когда-то пресмыкался вместе с другими, в тесных бордюрах волосато-протеиновых субстанций.
Он смутно понимал последовательность событий, но был убежден
лишь в одном, что оказался выброшенным в самый эпицентр спиралевидной пентаграммы.При этом его не покидала уверенность, что он на скамье запасных и обязательно вернется на площадку, под скандирование толпы призывающей к соблюдению декларации прав человека.
Сам факт его возвращения затягивался, что само по себе навевало тревожные мысли о неизбежном молекулярном распаде. Небытие началось с тактильного ощущения воронки, образовавшейся в следствии субатомного завихрения времени и света. Он носился тенью по бессмысленно прожитым дням, застревая между инертностью настоящего и антропоморфизмом будущего.
Он лавировал между готическими колонами Палаты Собраний Саутуэловского собора, башней Виера Митчелла, инкрустированной самоцветами мечетью Омейядов и папским дворцом в Авиньоне. Его кристалическая решетка стремительно регрессировала от резкого перепада температур.Ему мерещились верхушки заснеженных альпийских предгорий, опрокинутых в бурлящую лаву красок Тициана, Констебля, Тернера, Коро, Сезанна, Ван Гога, Сислея и Вийяра. В его волосах застревала звездная пыль сотканая из бахромы малинового стронция, ясписные облака и хризолитовые луны, обласканные тревожным сиянием карбункульного океана. Очень скоро он понял, что жизнь и смерть - всего лишь отвлеченные абстракции, умышленно инспирированные параболическими рефлекторами Б-га. В попытке систематизировать мнимую реальность, он пал жертвой манихейской войны. Войны - между боевиками "вины" и силами сопротивления "наказания".
Он понимал, что самобичивание близко в своей безысходности к коррозии метала, а агонизирующая менопауза - циркулярная пила, кромсающая божественную имманентность. Сквозь миртовую рощу, сверкающую ониксом тысячелестников, его созерцал опечаленым взглядом бадхисаттва. Его проважали в последний путь курандеро, напевающие псалмы фивейские анахореты, восставшие из недр вулканов буддисткие кхмеры, вседержатели византийских мозаик и нашептывающие сутры деревяные идолы тропической Африки.
Он расползался перед их красотой в глубоком поклоне. Прощаясь со всеми, он закрывал на пломбу двери собственного рассудка. Забаррикадировавшись от суеты, ему удалось преодолеть звуковой барьер сомнений. Барьер - оказался лишь незначительным этапом. Еще одним этапом, в длинном ряду эманаций, девственным па его танцующего либидо. Но слишком поздно.
Его либидо - покрылось склизкой цитоплазмой грехов. Грехи - пропитанные потом и кровью, кисли в комзолах плечистых крыс с голубыми глазами. Крысы - коптились в жаровне цинизма и лицемерия..
2. Ад
Добро пожаловать в Ад! Претендуете на коммерческий успех? На убойные кассовые сборы? Попробуйте экстраполировать в широкометражном фильме с сурдпереводом, модель земного Ада. Попытайтесь пригнать эту модель к поднебесному судебно-правовому кодексу. Бравируете теорией относительности? Будьте бдительны! Релятивисткое познания Бытия, обречено на санкцию Абсолюта, выгуливающего на длинном поводке морально-этический кодекс. Белковая цепочка протянувшаяся от одноклеточной инфузории, до миллиардов нейронов в подкорке человеческого мозга, не преуменьшила коллективной ответственности, перед грядущим Аппокалипсисом. Понажовщина, столкнула монотеизм в плавильный котел мультикультурных этносов. Всмотритесь в лицо Ада! Встаньте у него на пути. Ждите его в предверии.
Помните, что Ад - система прислащеннного поощрения и жесткой субординации, дезинформирующая Человека относительно неизбежности Рая. Ад.. Где он? В чем истоки всеобъемлющего страха, перед отсекающей голову гильотиной? Кто затеял игры со смертью? Кто решил, что смерть отдаст себя на откуп равноденствию жизни? Формула абсолютного счастья устарела - мы безсистемны, нерасторопны и стиснуты в гео-политических ресурсах.
Индивидуум потерял лицензию на счастье. Ад - тонны сопоставляемых причин и следствий, страстей и сиюминутных желаний, склеянных друг с другом нагими телами. Каждый сам заслуживает свой, неизмеримо глубокий и запредельно огромный - Ад.
Недосягаемо все, что стоит у его истоков. Ад - безупречен в своей канонизированности, несмотря на Библию и Коран, рассматривававших его, как абстрактную величину. Понятие Ада живет в человеке, с первых осознанных им минут жизни. Не адские ли муки испытывает человек убивая себе подобных? Не сгорает ли он, расстреливая в упор собственные желания? Не тесно ли ему в самом себе, навсегда забытом в одиночном карцере? Не мучается ли он от недостатка амфетамина и сверхдозы, влитых в его вену общественных предрассудков?
Ад - в конце туннеля, которого никто никогда не видел и все в него беззаветно верят;
ад - заходящий к нам не постучавшись; ад - расквартированный многодетной семьей, в нашем подсознании; ад - пронзающий нашу селезенку, кривым пальцем сомнения и страха; ад - создающий перманентный аншлаг, в билетных кассах. Желающим попасть в Ад, всегда достанется лишняя марочка, с местами в партере и моноклем трепанирующем диоптрией Время.
На сцене театра все те же актеры, все та же жизнь, загнанная в стеклянный резервуар амбиций. Амбиции - мечутся по кругу, уклоняясь от хлыста дрессировщика. Дрессивовщик ходит в преспешниках, у чванства и пришибленных клерков-моральных принципов. Посочувствуйте ему за слабость к себе.
Оглянитесь!Вокруг вас кучка мясоподобных, приговоренных к смерти. Только мясоподобные не задумываются о мяснике, приближающемся к ним украдкой. Мясники и ангелы Смерти - с одной студенческой кафедры. Доставьте им удовольствие! Побегайте перед ними, на вытянутых лапках вышколенного энтузиазма. Покажите им чиппендейлз-шоу, в прямом эфире национального телевидения. Заблуждаясь, мы как никогда мнительны. Не будем заниматься самообманом! Мы - комедианты, на службе у падших ангелов. Ангелы - жутко ревнивы. Особенно - падшие. Их бреющий полет над нашими поступками, обусловлен гравитационными силами. Притяжение работает на уровне малейших колебаний человеческих мыслей и памяти.
При этом, характерен процесс дефильтрации низменного, где самое извращенное отправляется на переплавку в цемент. Цемент - обрушивается нам на голову, внезапным дождем из камней. Камнепад - оптимизирует любую эмансипированную жеманность, в высотехнологичную каменоломню. В каждом яблоке Эдема - понятные только ему, искушающие мысли. В каждом прелюбодействии - публичное изгнание из пятизвездочной гостиницы, низколобыми вышибалами. Проповедовать с креста легче, но неописуемо больно.
Когда стерта дорожная разметка, знаки оповещения теряют смысл. Где он Рай? Не исключено, что Рай затерялся в эфемерном сгустке времени. Быть может пропуск в Рай отмечен Адской печатью? Непонимание преступления - страшнее всех, вместе взятых параграфов конституций. Но мы слишком ослеплены непониманием и наказаны глухотой. Многое, нам не дано понять. Художник - никогда не видевший своих картин; поэт - презирающий свои произведения; игрок - взрывающий пластиковой взрывчаткой джек-пот. Нас вынуждают быть пассивными.
Из нас вырывают когтями инициативу. Нам остается безропотно наблюдать пожирающую нас гангрену. В толчее человечества мы не заметны. Нас нигде не ждут. Отречение - та маска, которую нам сорвут при входе в любое измерение. Отречемься от Рая, и Ад закроется на перерыв. Отречемься от Ада, и от нас ускользнет коннотация Райских свечей. Ад вне и внутри нас одновременно. Вопрос в том, насколько сильна наша диафрагма. Выдержит ли она лихорадочный кашель Ада, впечатывающийся в наши виски сединой старости? Стерпит ли она эпикриз патологоанатома о надвигающихся метастазах смерти? Умирать намного легче, чем это принято думать. Вопрос качества не сходит с повестки дня. Кто-то счастлив от того, что все еще дышит, а кто-то уже умертвил в себе светлое и мечется робокопом по кругу.
Внутри него кромешный Ад, а внешне он эталон красоты, с отточенными гранями голливудской киноакадемии. Истинные духовные исповеди можно пересчитать на пальцах. Быдловатость и ханжество троится перед глазами в стодвадцатой степени. Быть может поэтому так порнографична наша жизнь?
Стать новым витком - смысл. Переосмыслить не до конца осмысленное - дать фору евклидовым числам. Страшиться поздно. Безрукому нечем боксировать. На флажках спеси уже облезла краска. Плохо, когда собственное бесстрашие вступает диссонанс с инстинктом самосохранения.
В Аду, нам остается лишь истерически ржать, сгорая в костре распаляющего нас тщеславия. Мы умеем гореть. Это то единственное, чему нас научили наши родители и общество. Адом нас уже не испугаешь.