Всеволодский Даниил
Цирк ле Шаттелье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
  • Аннотация:
    Клоун нарисовал на скулах два круга и старательно обвел краской тонкие губы. На мгновение глянув в зеркало, где отражалось грустное, бледное лицо, он обмакнул кисть в краску ещё раз и дорисовал уголки губ, приподнятые вверх так, будто сегодня рисовал на своем лице её улыбку.
  Высоко поднимался купол красно-желтого шатра, освещенный ярким пламенем десятков факелов; легко танцевали на нем невесомые, уродливые тени. Обшарпанные возки бродячих циркачей, обступавшие шатер полукругом, мирно дремали, точно цепные псы, скрывшись в тени. Нищие, убогие, обездоленные, они доверчиво жались друг к другу, будто надеясь получить хоть ничтожную каплю тепла, думая, что чем теснее собьются они в кучу, тем нужнее, важнее, любимей станут. Деревянные стенки возков были покрыты выцветшей, облупившейся краской, серебристо-белой под лунным светом, но несмотря на это, кое-где можно было ещё прочитать крупные, кривые буквы: "Цирк ле Шаттелье".
  Лагерь циркачей дремал, но все же время от времени можно было наблюдать неясные, легкие тени, перебегавшие от возка к возку и тут же растворявшиеся в ночной темноте. Одна из таких теней, безымянных, незаметных, облупившаяся, как краска на стенах цирковых фургончиков, в противоположность остальным не таилась и не перебегала, а медленно брела по становищу, задумчиво перешагивая через обломки досок и ящики, цепи и веревки, куски рваного брезента и засыпанные песком костровища. Она направлялась к одному возку, расположившемуся чуть поодаль от своих собратьев в тени кривой старой березы.
  На стенке возка, собранной из неплотно подогнанных друг к другу досок, под затертой надписью "ирк ле аттель" виднелась ещё одна - "6", которая означала, что в общем караване этот фургончик едет шестым. Когда тень поднялась по холму, шурша ногами, обутыми в несоразмерно огромные ботинки, по примятой траве, возок мирно дремал, глядя на развернутый внизу, под холмом, цветной шатер единственным прищуренным глазом-окном. Заметив приближающуюся тень, циклоп насторожился, но не подал вида, а продолжил так же мирно спать, упираясь в землю двумя руками-оглоблями и щуря свой единственный глаз.
  Неслышно ступая, тень потянула за ржавую ручку на двери фургончика и, когда впереди открылась зияющая чернота, шагнула на деревянный ящик, служивший крыльцом, через мгновение скрывшись во мраке возка.
  Оказавшись в кромешной тьме, сквозь которую смутно виднелись беловатые полосы - щели между досками стен, тень шумно вздохнула, как вздыхают только очень усталые люди, потом, оставив огромные ботинки у порога, вышагнула из них и, шлепая босыми ногами по холодному, грязному полу, прошла к узкому столу, тянувшемуся вдоль правой стены возка. Остановившись и воровски оглядевшись, тень убедилась, что в возке никого нет и, запустив руку за пазуху, извлекла оттуда длинную восковую свечу. Установив её в покрытом копотью жестяном стакане, тень чиркнула спичкой, и через мгновение маленький фургончик озарился тусклым, но теплым светом.
  Поглядев с минуту на дрожащее пламя свечи, тень одобрительно качнула головой. Какой-то недотепа выронил её после представления, что было крайне неосмотрительно с его стороны, и теперь ему больше не видать этой прекрасной восковой свечи и ни за что не догадаться, у кого она теперь, а если он и смекнет, то свеча к тому времени уже догорит, и искать будет нечего.
  Тряхнув косматой рыжей головой, тень закатала грязно-белые рукава, покрытые желто-масляными пятнами, и медленно опустилась на стул перед огромным зеркалом, продолжая завороженно смотреть на веселый, красноватый огонек и его дрожащее отражение. Испустив очередной страдальческий вздох, сидящий человек протянул руку, ухватив себя за вихры, и осторожно потянул. Раздался тихий шелест, будто от перелистываемых ветром страниц книги, и кудрявый рыжий парик оказался на столе рядом с зеркалом.
  Мужчина, которого едва ли можно было отыскать за болтавшимся на нем, как на вешалке, грязном клоунском костюме со старомодным воротничком-жабо, пышными рукавами из ткани с нелепыми цветными кругами, напоминавшими сыпь, вытер руки о свои шаровары и взъерошил короткие черные волосы, сделавшиеся серовато-белыми от извести, которую он смешивал с прокисшим молоком и намазывал на лицо вместо грима. Он поглядел в зеркало, а из зеркала на него глянуло мертвенно-бледное лицо с обведенными фиолетово-черными кругами глазами и огромным ртом, уголки которого были весело приподняты вверх. Он осторожно прикоснулся к своей щеке, и лицо в зеркале проделало то же самое, не переставая улыбаться одними губами, а глаза, тусклыми угольками тлеющие на том лице, смотрели дико, уныло и затравленно и неестественно блестели, будто были полны слез.
  Клоун приподнялся со стула и ушел в дальний угол возка, до которого не доставало тусклое мерцание свечи. Там он наощупь отыскал стоящее на полу ведро, в котором скапливалась дождевая вода, льющаяся с потолка в непогоду, и, склонившись, обмакнул в затхлую, желтовато-ржавую жижу бледно-розовый лоскуток. Старательно отжав лишнюю воду, он вернулся к зеркалу и, присев, ещё раз внимательно посмотрел на улыбающееся лицо.
  Мужчина коснулся тряпкой щеки и принялся старательно тереть. Мертвенная белизна исчезала, и под ней стал проступать слабый румянец, и чем явственнее он проступал, тем старательнее тер щеку клоун.
  Развернув лоскуток, клоун зажмурился и плотно прижал ткань ладонями к лицу. Просидев так несколько минут, он отнял руки от лица и вновь взглянул в зеркало, откуда на него смотрело теперь безучастное лицо молодого человека с острым подбородком и длинным прямым носом, густыми бровями и усталыми, закрывающимися глазами светло-серого цвета. Уголки губ этого нового лица были уныло опущены вниз, но тем не менее, оно казалось даже красивым. Мужчина напряг память и не без труда припомнил, что лицо молодого человека в зеркале действительно было красивым, но только тогда, когда это было лицо студента медицинского коллежа Жана Монтьена, а не лицо безымянного клоуна из цирка "Ле Шаттелье".
  Подперев впалую щеку рукой, молодой человек продолжал изучающе глядеть на отражение в пыльном зеркале. И он, и человек в зеркале смотрели друг другу в глаза, и в глазах лица напротив клоун видел невыносимую, гложущую тоску, ослабшее, обшарпанное отчаяние и выцветшую грусть.
  Вдруг за стеной возка раздался громкий, распевный голос, за которым последовал дикий, гиений смех. Клоун вздрогнул и, зачем-то нацепив на голову рыжий парик, бросился к двери. Простояв секунду в нерешительности, он коснулся пальцами ржавой щеколды и осторожно сдвинул её с места. Щеколда отчаянно взвизгнула, раздосадованная тем, что кто-то дерзнул нарушить её покой, и нехотя залезла в небольшую металлическую петельку. Клоун прислушался и, немного поразмыслив, вернул щеколду в первоначальное положение.
  Ему бы не хотелось, чтобы кто-то вошел в возок и увидел горящую восковую свечу, но завывания гиены за стеной могли значить только одно - скоро начнется новое представление.
  Мужчина испытывал стойкое отвращение к слову "представление"; все его нутро противилось этому слову, противопоставляло его человеческой природе и естественному ходу вещей, но внутренний голос, называемый разумом, настойчиво твердил, что так или иначе, представление непременно начнется, и не в его силах что-либо изменить.
  Мало кто знает, что такое представление. Сидя в растрепанном рыжем парике напротив зеркала, за своим собственным отражением и мерцанием тусклого свечного огонька клоун видел ревущую толпу, сотни мерзких рож с кривыми ртами и узенькими азиатскими глазками, искаженных смехом. Почему они смеялись, когда кто-нибудь бил его? Почему смеялись, когда по его вымазанным в известке щекам катились слезы досады? Он не знал.
  Каждый раз, когда его толкали в спину и две шторки занавеса расходились в стороны перед его лицом, раздавался этот мерзкий, оглушительный смех. Он заполнял все огромное пространство под недостижимым куполом шатра, он нещадно давил на уши, от него начинало щипать в горле...
  Стоя посреди круглого манежа, клоун всегда чувствовал себя совершенно обнаженным даже в нелепом рыжем парике и грязных шароварах. Почему все эти люди смеялись, когда он выворачивал свою душу наизнанку? Когда истекал кровью и корчился в предсмертных конвульсиях, глотая слезы и горький песок, сыпавшийся в лицо, попадавший в глаза, путавшийся в волосах? Он не знал.
  Он устал смешить детей и взрослых. Он боялся смеха, как боятся иные люди огня. Он ненавидел смеющихся людей, всех вместе и каждого по отдельности. Каждого, кроме...
  В первый раз он увидел её прошлым летом. Только он вышел на манеж, как она захохотала вместе со всеми. Она хохотала, пока его кружили на мерзких качелях, хохотала, когда ему за шиворот вылили ведро холодной воды, хохотала, когда маленькая, гадкая обезьянка пыталась стянуть его парик. И он не заметил бы этого лица, слившегося в одну аллегорию смеха с другими такими же лицами, если бы не оглушительный удар кнутом от дрессировщика тигров, который в этот раз вместо своих подопечных решил дрессировать клоуна. Когда он упал лицом в дурно пахнущий, сырой от воды, пота и слез песок и замер, не в силах подняться, зал взорвался очередным приступом смеха, но она испуганно вскрикнула, прикрыв маленькими белыми ладошками губы.
  - Тебе очень больно? - спросила она, когда два воздушных акробата спустились из поднебесья, чтобы уволочь с манежа бездыханное тело загнанного человека.
  Он не ответил, но только нашел силы и взглянул на неё.
  - Хватит трепаться! - окрикнул их хозяин цирка и, отправив воздушных акробатов на вышку, оттолкнул клоуна в угол, чтобы не мешался на пути.
  Там, в углу, он и провел остаток представления, сбившись в комок боли, закрывая голову руками и вздрагивая каждый раз, когда кто-то нечаянно или специально задевал его ногами.
  Уже после, прячась за складками занавесок, он наблюдал за ней. Эта девушка, хрупкая и изящная, как танцовщица, была помощницей дрессировщика. В одном из номеров она заходила в клетку ко льву и, когда зверь широко открывал пасть по приказу своего хозяина, склоняла свою хорошенькую, аккуратно причесанную головку так, что та оказывалась точно между огромных львиных клыков.
  Каждый раз, когда юная дрессировщица ласково трепала льва по гриве, сердце клоуна болезненно сжималось от страха, а когда огромный зверь аккуратно целовал её крохотную ручку, клоун жалел, что не родился царем зверей.
  Они никогда больше не разговаривали, но однажды утром клоун отыскал возок дрессировщицы и оставил на крохотном окошке букет полевых ромашек с очень короткой - да и о чем было писать, когда он даже не знал её имени - запиской. А через час или около того один братьев-акробатов выбросил этот букет на дорогу. Цветы были втоптаны в грязь, но записки с ними не оказалось, и клоун каждый день, каждый час лелеял надежду, что она прочитала и теперь хранит крохотный, грязный обрывок бумаги у сердца.
  У каждого урода должен быть свой ангел. Ангел безымянного клоуна не парил в поднебесье, а был здесь, рядом, улыбался, ухватившись рукой за прутья львиной клетки.
  "Мое сердце, моя жизнь - это ты; мой разум, моя душа - это для тебя. Только скажи, и я защищу тебя собственной грудью, только попроси, и я войду вместо тебя в клетку ко львам", - кричал клоун в мыслях, когда дрессировщица появлялась на манеже.
  Клоун не знал, почему трепетало сердце, когда она оставалась за занавесом и смотрела, как он, беспомощный, жалкий, убогий выворачивал наизнанку свою душу, когда мерзкий смех оглушал его.
  "Смотри! Это только чтобы ты смеялась!" - кричал клоун, но она не слышала.
  Устало вздохнув, клоун посмотрел на мужчину в зеркале. А ведь она никогда не видела того лица, что пряталось в отражении, а он так часто рисовал в воображении её улыбку...
  Он улыбнулся. Уголки тонких губ дрогнули, поднимаясь вверх, но на лице несчастного вместо улыбки появился оскал затравленной собаки.
  - Эй, бездельник, представление уже началось! Ты что, не слышишь?!
  Клоун успел только обернуться и услышать хлопок двери, как вдруг на его голову обрушился оглушительный удар. Он сжался в комок, прижимая холодную ладонь к горящей щеке.
  - Поднимайся и иди на манеж! Представление уже началось!
  То ли отвратительное слово "представление" приобрело форму физической боли, то ли директор цирка перед уходом пнул беднягу в живот, но клоун судорожно закашлялся, почувствовав острую резь в боку.
  Когда захлопнулась дверь, безымянная тень поднялась с пола и присела на стул перед огромным зеркалом. Обмакнув руки в миску с прокисшим молоком, смешанным с известкой, которой белили обыкновенно стены, клоун коснулся пальцами щек и тут же заметил, как на лице молодого человека в зеркале появляются белые полосы.
  Поставив перед собой миску с белилами, клоун зажмурился и опустился в неё лицом. Через мгновение, когда он поднял голову, чтобы надеть косматый рыжий парик, его лицо было уже мертвенно-бледным, и даже черные брови были едва видны под слоем извести.
  Он взял со стола маленькую баночку и аккуратно откупорил её. Обмакнув тонкую кисть в красную краску, клоун нарисовал на скулах два круга и старательно обвел тонкие губы. На мгновение глянув в зеркало, где отражалось грустное, бледное лицо, он обмакнул кисть в краску ещё раз и дорисовал уголки губ, приподнятые вверх так, будто сегодня рисовал на своем лице её улыбку.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"