Глинистая тропинка вилась между выступающих там и тут валунов и мощных корней деревьев. Петляя среди кривоватых шершавых стволов старых тополей, берёз и ольхи, дорожка медленно стекала вниз по склону. Цепляясь за полуобнаженные ветви, покрытые желтеющей листвой, по тропинке скользила вниз молодая девушка. Её волосы, переливавшиеся от светло-русого до огненно-рыжего, мерцали в лучах заходящего солнца. Дойдя до огромного, в три обхвата, тополя, рядом с которым тропинка резко поворачивала налево, девушка на секунду замерла и глубоко вздохнула, очарованная красотой окружающей природы. Обняв руками теплый ствол, она слегка наклонилась вперед, оглядывая открывшуюся перед ней падь.
До самого горизонта тянулись высокие и низкие, скалистые и округлые горы. Покрывавший их лес уже оделся в осеннее убранство, играя всеми красками оранжево-золотистой палитры: от лимонно-желтого до алого и охры, с легкими вкраплениями красновато-вишневого и коричневого. Внизу, у подножия гор, там, где сталкивались волны пологих холмов, разбросаны были несколько десятков покосившихся от времени, темных домиков с высокими черепичными и соломенными крышами. Огромные поля растеклись вокруг деревни, словно проплешины на голове спящего великана - прародителя остроконечных гор, вершины которых были покрыты снеговыми шапками. Если приглядеться, можно было различить тонкие полосы оград и заборов, прорезавшие жухло-зеленые травяные просторы и изредка прятавшиеся в куцых перелесках.
Чуть левее деревни, на склоне возвышавшейся над падью лесистой горы, расположился величественный храм, увенчанный острыми шпилями, которые едва-едва проглядывались над верхушками деревьев. Храм был заброшен много лет назад, с уходом священника из деревни, но до сих пор сохранил свою первозданную красоту. Толстые каменные стены, слегка осыпавшиеся с восточной стороны, там, где фундамент храма выступал из размытого за сотни лет дождями склона, были украшены рельефами, вырезанными по камню, и стройными колоннами во всю высоту здания. Острые стрельчатые окна сощуренными глазами с осторожной подозрительностью глядели на редких гостей, проходивших по никому не известным тропинкам.
Влажный и прохладный осенний вечер мягко опускался на эту живописную долину, расцвечивая её теплыми тонами. Тусклые лучи заходящего солнца уже не давали достаточно тепла. Подул холодный ветер, и срываемые им с родных веток желтые листья ещё долго кружились в воздухе, неторопливо падая вниз. Нужно было торопиться, чтобы не остаться ночевать в поле после того, как все ворота в деревне будут заперты на ночь.
Резким движением подобрав подол длинной клетчатой юбки, девушка скользнула вниз по тропинке. Мягкие кожаные башмачки, перешитые её бабушкой, с едва слышным шорохом скользили по мягкой почве, оставляя за собой неглубокие длинные полосы.
Спустившись к подножию горы, девушка оглянулась назад и, различив под желто-оранжевым сводом леса лишь жухлую траву, коричневатыми островками выглядывавшую из-под густого слоя опавшей листвы, да беспомощно висящие в воздухе корни деревьев, которые выступали над осыпавшимся песчано-глинистым склоном, поправила на плече тяжелую дорожную сумку, сорвалась с места и побежала в сторону покосившихся домиков. Всё тело саднило и дыхание быстро сбилось от порывистого ветра, но нежелание мерзнуть ещё одну ночь под пологом леса подгоняло путницу вперёд.
Прячась в тени деревьев, которые собрались среди полей в маленькие золотистые островки, девушка дошла до самой деревни, боком перемахнула через невысокий плетень, тихо скрипнувший под рукой, и тут же, присев на колени, замерла, прислушиваясь. Впереди показалось неясное движение. Девушка напряженно прищурилась.
Огромная пушистая собака сорвалась с места и бросилась навстречу девушке, ломая хрупкие ветви низкорослого кустарника, который заполнял нижний ярус небольшого лесного заростка, обступавшего деревню тесным кругом. Девушка хотела было вскочить и броситься прочь, но собака уже взмыла в прыжке. Длинная беловато-кремовая шерсть, скатавшаяся в грязные комки на брюхе, болталась из стороны в сторону при каждом движении собаки.
Огромное животное повалило девушку на землю, придавив к мокрой траве своими огромными лапами. Теплый, влажный и шершавый язык радостно касался испачканной в дорожной пыли и грязи коже лица. От теплой, густой собачьей шерсти пахло затхлостью, сырой землей и свежим мясом.
- Томаш, фу! Перестань меня вылизывать! - воскликнула девушка, пытаясь высвободиться из собачьих объятий.
Пёс отступил на несколько шагов назад, пританцовывая на месте и виляя коротеньким обрубком пушистого хвоста. Девушка поднялась с земли, отряхнула шерстяную юбку и затянула потуже ремень, на который была подобрана теплая шаль, накинутая на плечи и перекрещенная концами на талии. Присев, девушка раскрыла свою тряпичную сумку, висевшую на плече, и достала небольшой кусочек хлеба, оставшийся с дороги. Собака облизнулась и, наклонив огромную косматую голову вперед, несмело приблизилась.
Девушка протянула псу кусок хлеба, запустив пальцы в густую шерсть на собачьем загривке. Серые крошки хлеба, осыпавшиеся на землю, тут же размокали, сливаясь с травой.
Девушка поднялась и, кликнув собаку, побежала через перелесок, защищая лицо руками от хлестких ударов ветвей. Пес, раскрыв пасть и высунув язык, с которого капала слюна, следовал за хозяйкой с глухим хриплым лаем, неуклюже ломая сухие ветки.
На огромном поле, расположенном справа от деревни показалось стадо овец. Девушка на секунду замерла, вглядываясь. Вот, наконец, она смогла различить пастуха - седовласого старика, закутанного в овчинный жилет, из-под которого выглядывала разорванная на воротнике некогда ярко-алая рубаха.
- Здравствуй, Милош! - громко крикнула девушка, помахав рукой из стороны в сторону высоко над головой. - Загоняешь стадо?
Старик некоторое время рассеянно озирался, пытаясь отыскать глазами кричавшего, потом, наконец, заприметил девушку, стоявшую рядом с дорогой через перелесок.
- Здравствуй, Илина! Ты вернулась? То-то думаю, куда Томаш сорвался, - прокричал старик слегка дрожащим, но все ещё густым и приятным низким голосом.
Но девушка уже не слышала его. С силой навалившись на тяжелую створку, она распахнула деревянные ворота, отделявшие деревню от окружавших её полей.
Здесь в самой деревне, обнесенной высоким частоколом, располагались крепкие бревенчатые дома, соединенные с дворами, хлевами и банями в один большой бесформенный замок. Девушка скользнула в одну из узких улочек, проложенную в просвете между домами. Здесь даже в солнечные дни царил полумрак - высокие острые крыши не пропускали свет в крохотные закоулки.
Оставив несколько домов позади, девушка свернула направо и через несколько минут оказалась у забора старенького двухэтажного домика, стоящего немного особняком. Проведя рукой по родной калитке, она вздохнула. Да, эти дома, построенные её прадедами, возводились на века.
Подозвав собаку, девушка просунула руку в узкую щель рядом с калиткой. Щелкнула задвижка. Открыв дверь, Илина подождала, пока пес ступит на знакомую узкую тропинку, ведущую в дом, и добежит до своей конуры под крыльцом, потом закрыла дверь, накинув тяжелый железный крючок на петлю калитки, и прошла следом за собакой.
Томаш, наполовину высунувшись из конуры, места в которой не хватало для его огромного тела, зажал своими мощными лапами грязную мозговую кость и с видимым удовольствием пытался раскусить её, чтобы добраться наконец до лакомого костного мозга. Поднявшись по скрипучим ступенькам, девушка несколько раз ударила кулаком в дверь и, ожидая, пока её впустят в дом, оглянулась. По небольшому огороду вальяжно разгуливали две худощавые козочки, а на невысоком заборчике рядом с сараем обсушивалась овечья шкурка, снятая, очевидно, с утра. Жирные черные мухи роем взлетали от шкурки, когда привлеченная запахом крови ворона хлопала своими черно-сизыми крыльями слишком близко.
Появившаяся из дома невысокая старушка притянула Илину к себе и вжалась подбородком в её плечо.
- Бабушка, здравствуйте, - проговорила Илина, глубоко вдыхая знакомый пряный запах полыни, чабреца и ещё чего-то непонятного, всегда сопровождавший её бабушку.
- Ну, проходи в дом уже. Небось умаялась. Поди покушай да отдохни, - сказала старушка, пропуская внучку в дом.
- А где Талэйта? - спросила Илина, кинув дорожную сумку на массивный сундук у входа и стягивая грязные башмачки.
- Убежала на вечорки, - сказала бабушка. - А может опять со своим Виеру бедокурит, поди уследи за ней, пока тебя нет. Попортит он нам девку!
Илина понимающе кивнула и прошла через длинные сени и коридор к лестнице.
- Я переоденусь и потом спущусь, хорошо? - спросила девушка.
- Хорошо, - кивнула старушка, - переодевайся, а я пока похлебку поставлю.
Проходя мимо старушки, вставшей у косяка кухонной двери, девушка сунула руку за пазуху, вытащила оттуда небольшой тряпичный кошель и протянула его бабушке. Старушка взвесила его на ладони и слабо улыбнулась.
Илина взобралась наверх по крутой скрипучей лестнице и юркнула в низкую дверь направо. Стянув с себя грязную одежду, девушка бросила её на скамью под окном и сделала несколько шагов к своему старому шкафу. Коснувшись пальцами шершавого дерева, она отметила приятное чувство, которое испытывала каждый раз по возвращении домой - здесь всё было настолько родным и знакомым, что не нужно было даже зажигать света, чтобы ориентироваться в пространстве небольшой комнатки на чердаке.
Переодевшись, Илина спустилась на кухню и присела на скамье у стены - её любимое место, где после обеда можно было слегка вздремнуть, наклонившись к стене, под монотонные рассказы бабушки о делах по хозяйству.
- Вы закололи барашка? - спросила Илина, когда бабушка поставила перед ней на стол глиняную плошку, от которой вверх поднимался тугой пар с плотным мясным запахом.
- Пришлось, - вздохнула старушка.
- Но ведь мы хотели в ноябре... - задумчиво проговорила Илина.
- Хотели. Да он больше всё равно не нагуляет.
В повисшей паузе Илина взяла со стола деревянную ложку и поводила ей в пустом бульоне, отыскав несколько кусков моркови и кислой капусты.
- Я не хочу, спасибо, - Илина выловила ложкой кусочки капусты и принялась пить похлебку через край плошки.
- Денег больше, чем я рассчитывала, - сказала бабушка, взглянув на Илину.
- Я обходила гору другой дорогой, - сказала Илина, оторвавшись от плошки и взглянув на старушку исподлобья, - наткнулась там на ягодник. Клюквы была тьма, я полные карманы набрала, да в сумку набила, сколько места было, потом продала в порту. Там ягоды и дичь хорошо уходит.
- И славно.
- Завтра пройдусь ещё до Мирчи и Михэицэ, я им кое-чего обещала из города принести. Глядишь, какую подачку подкинут, - сказала Илина, допивая похлебку.
Старушка скривилась при слове "подачка", но смолчала.
- Раз уж ты хочешь пройтись по деревне, может, заглянешь сегодня к доамне Виеру? Ей наша егоза вязала шерстяные чулочки - знаешь же, у неё колени совсем плохи стали - да так и не отнесла.
- Да, схожу, - поморщившись, сказала Илина, ведь идти к Виеру, особенно сразу по возвращении в деревню, ей очень не хотелось.
- Денег больше, чем положено, не бери.
- Не буду.
Бабушка сидела за столом напротив Илины и задумчиво теребила подол своего расшитого фартука, как будто хотела ещё что-то сказать, но не знала, какие слова для этого выбрать.
- Что-то ещё случилось, пока я была в городе? - спросила Илина.
- Помнишь домнула Попеску?
- Старик, который был у нас проездом той зимой? Он, кажется, какую-то мастерскую в городе держит, - начала припоминать Илина. - Такой высокий, с брюшком и смешной проплешиной? Помню.
- Да, ещё у него четыре лошади и коров небольшое стадо, - сказала бабушка. - Состоятельный человек, если не сказать зажиточный.
- И что же он? - поторопила Илина.
- На той неделе проезжал, заглянул на день. Приходил сватать нашу маленькую Тали. Верно я сказала, он на неё в тот раз глаз положил, - сказала старушка. - Сказал, если согласие дадим, свадьбу к ноябрю справит и заберет её к себе в Варьясу-Мара. Что думаешь?
- Но он же её в три раза старше, если не больше... - с расширившимися глазами проговорила Илина.
- Тут дело не в возрасте, - ответила бабушка. - Повзрослеешь поймешь. В браке не всегда главное красота и молодость. Иногда и другое важно. Отдадим Талэйту замуж, она будет сытая, обутая, а мы с тобой тут как-нибудь... Главное, чтобы у неё крыша над головой надежная была.
- Бабушка, но она же не стельная корова, чтобы её за толстый кошелёк на тёплый двор отдавать?.. - ошарашено воскликнула Илина. - Когда надо ему ответ дать?
- На той неделе обратно проезжать будет.
- Если вы спрашиваете у меня, что я думаю, то я свою сестру продавать толстому старику не захочу ни за какие деньги, - отрезала Илина.
- Но это в конце концов не нам решать, - сказала старушка раздраженно. - Но я как ваш родитель своё слово скажу.
- Я поговорю с Талэйтой, - сказала Илина, вставая из-за стола. - Где чулки? Пойду к доамне Богне, пока совсем не стемнело.
- В летней избе на столе лежат.
Илина прошла в летнюю избу, взяла со стола белые колючие чулки и вернулась на кухню.
- Нам денег, которые я принесла, недели на две точно хватит. Может, можем отложить? Я, если что, сама к домнулу Попеску в Варьясу-Мара с ответом схожу, - с надеждой спросила Илина.
- Ступай, пока не стемнело.
Илина прошла через коридор в сени, отыскала на сундуке бабушкин овечий жилет, натянула его поверх платья, сунула ноги в не успевшие высохнуть башмачки и вышла на улицу.
- Лишнего не бери! - крикнула ей вдогонку из окна бабушка.
- Не буду, - отозвалась Илина.
Томаш, радостно тявкнув, бросил свою кость и выбрался из конуры, чтобы последовать за хозяйкой. Илина прикрыла за собой калитку и отправилась по узким улицам на окраину деревни под хлюпающие звуки откуда-то из темноты под ногами.
Огромный каменный дом семьи Виеру располагался почти на отшибе. То ли чтобы отделить себя от царящей вокруг разрухи и нищеты, то ли хвастовства ради они разбили вокруг дома соответствующих размеров яблоневый сад. Плоды этого сада они почти никогда не собирали, зато деревенская шпана с удовольствием обдирала краснобокие яблоки с августа по самый конец сентября и звучно хрустела за каждым углом. Широким жестом благотворительности семья Виеру не препятствовала этому разбою.
Вдоволь побродив по узким грязным улицам, с которых несло кислятиной и навозом, Илина, наконец, выбралась к калитке сада Виеру. Оглянувшись по сторонам, девушка медленно потянула на себя дверь так, чтобы та не издала своего обычного визгливого предсмертного вопля ржавых петель. Калитка безмолвствовала, за что Илина молчаливо поблагодарила её: больше всего девушке не хотелось сейчас встречаться с кем-то из семейства Виеру, кроме доамны Богны, которая сама по себе была человеком весьма неприятным, а в присутствии других родственников её неприятность удваивалась, а то и утраивалась.
Вдруг Томаш завилял хвостом и с громким лаем бросился в узкую щель между забором и открывающейся дверью. Дверь громко скрипнула, заставив Илину выругаться. Пройдя в сад и притворив за собой калитку, девушка вгляделась в начинающие сгущаться сумерки, пытаясь рассмотреть, куда так заторопился её пес.
Справа от входной калитки находился большой сарай, использовавшийся жителями для хранения сена. К нему-то и потрусил бочком Томаш, повиливая обрубком хвоста. Продолжая вглядываться в тени деревьев, Илина заметила, как от темного пятна сарая отделилась высокая, крепкая фигура и направилась в её сторону.
Молодой мужчина, лет двадцати пяти, широким движением перекинул снятую ярко-алую рубаху через плечо и присел, чтобы потрепать за ухом подбежавшего к нему пса. В чертах его лица не было ничего примечательного, но всё же многие считали, что он хорош собой: его мягкие русые волосы спадали прядями на высокий лоб, прикрывая притаившуюся над бровями удивленную морщинку, серые глаза, очерченные ярко-зеленой каймой, светились какой-то особой, непередаваемой внимательностью. На широких, загорелых от постоянной работы под солнцем, плечах и мощной шее играли крепкие мускулы. Вся его фигура, являвшая собой сплетение неимоверной силы, здоровья, ловкости и красоты, составляла яркий контраст с тонкой, почти болезненной фигурой Илины.
- Томаш! Ты один или с хозяйкой? - раздался приятный бархатистый голос мужчины. - Сейчас угощу тебя, старый плут.
Мужчина залез в карман штанов и вытащил оттуда завернутый в промасленную бумагу кусок сала, который тут же исчез в собачьей пасти.
Илина сокрушенно вздохнула, сорвала крупное яблоко с ближайшего дерева и сделала несколько шагов навстречу продолжавшему трепать пса по холке мужчине.
- Здравствуй, Илина, - сказал мужчина, широко улыбаясь и поднимая глаза на подошедшую девушку.
Илина откусила кусок яблока.
- Здравствуй, Шандор. Талэйта не с тобой?
- Как видишь, - пожал плечами мужчина. - В старом сарае обвалился потолок, отец решил строить новый, чем мы и занимались почти всю неделю. А ты давно вернулась? Как дела в городе?
- Дела идут, - пожала плечами Илина, продолжая сосредоточенно жевать. - Я к твоей матери передать чулки от Талэйты.
- Ясно, - ответил Шандор, выпрямляясь во весь рост напротив Илины. - Маменька, вероятно, откушали свою вечернюю свиную рульку и собираются спать.
- Что ж, пойду отвлеку, стало быть, - сказала Илина, разворачиваясь на пятках в сторону дома.
- Погоди, - остановил её Шандор, - я с тобой поговорить хотел. С глазу на глаз. Может завтра на поле?
- А почему не сейчас? - удивленно спросила Илина и кусок яблока встал у неё посередь горла.
- На свежую голову надо, - сказал Шандор, многозначительно взглянув Илине в глаза.
- Ладно, так и быть, - бросила девушка, спеша скорее уйти прочь по тропинке.
Шандор с Томашем остались стоять на месте.
- Тебя, может, проводить потом? - крикнул вслед Шандор.
- Томаш проводит, - ответила Илина, поднимаясь на крыльцо дома.
Прошла целая минута, прежде чем входная дверь отворилась и на пороге появилась низкого роста худощавая девушка с белыми волосами, убранными под тонкий красный платок.
- Анка! Кого там чёрт принёс на ночь глядя? - раздался голос из темных глубин дома.
Несмотря на то, что Виеру были одной из самых, если не самой, зажиточной семьей в деревне, они решительно экономили на всем, на чём только можно было экономить: начиная с масла для дверных петель и заканчивая свечами. Их скупость доходила до того, что вместо того, чтобы покупать свечной воск почти задарма у Михэицэ, державшего пасеку, они отправляли Шандора бортничать в лес.
Илина заглянула в мрак дома поверх анкиного плеча и увидела грузную приземистую фигуру доамны Богны, медленно выплывающую в длинный коридор, очевидно, из гостевой комнаты. Её лицо было подсвечено тусклыми бликами лучинки, которую женщина держала у груди. Тени, залегавшие глубоко под глазами, и седые кудри, выбивавшиеся из-под ночного чепца, придавали её лицу какое-то жуткое выражение, вызывавшее в Илине ещё больше неприязни, чем возникало обычно.
Илина передала доамне Виеру сверток, который та тут же развернула и принялась внимательно изучать.
- Хорошо сделано, на совесть твоя сестра работает, - она немного помолчала и зачем-то продолжила, - я раньше тоже хорошо вязала, да в последние годы пальцы совсем болезнью скрючило. Даже деньги считать не могу.
Из темноты возникла Анка и подала доамне Богне объемный тканевый кошель. Женщина вытащила оттуда несколько монет, подслеповато щуря глаза, и отдала их Илине. Не глядя, девушка сунула их в карман бабушкиного жилета.
- Доброй ночи, - сказала Илина на прощание и, не дожидаясь ответа хозяйки, поспешила прочь по тропинке через яблоневый сад.
- Ишь, даже не пересчитала, а я ведь ей с лишком дала, - раздалось за спиной Илины недовольное шипение. - Могла бы лишку-то и вернуть.
Услышав эти слова, сказанные Анке, но во всеуслышание, Илина не подала виду и громко окликнула Томаша, который продолжал виться вокруг Шандора. Закрывая калитку, девушка протянула руку над изгородью и сорвала ещё одно яблоко.
Чеканные медные грошики позванивали в кармане, пока Илина шла между домов. Вдруг, не дойдя до дома буквально несколько дворов, Илина резко свернула в сторону и нырнула в узкую щель между жилым домом и хлевом двора семьи Монтеану.
Монтеану не держали собак, потому что красть у них было нечего - по двору бродили всегда только две-три тощих старых курицы, еле передвигавших ножками-палочками по жирной глинистой почве. Когда всех трех кур съедали, Петре Монтеану отправлялся на заработок в город на недельку-другую, потом приносил оттуда новых таких же тощих и облезлых кур. Его жена, Надья, конечно, догадывалась, что в городе драгоценный супруг зарабатывает больше, чем на трех кур, но спускает всё на таверны или даже на женщин, но ничего ему не говорила. Человеком он был надежным, всегда возвращался домой с тремя курами и помогал ей по хозяйству, когда она кричала на него с порога. К тому же Петре был хорошим охотником: именно на выделке шкур они зарабатывали на своё скромное существование.
У Монтеану была ещё дочка - Дана - тонкая нервная девица лет шестнадцати-семнадцати от роду. Талэйта, бывшая с ней примерно одного возраста, часто ходила к Монтеану на вечорки, да и Дана часто бывала дома у семьи Дебьену. Настолько часто, насколько редко доамна Крина Дебьену разрешала внучкам звать гостей.
Надья Монтеану любила Талэйту, видя в ней крепкую, жизнерадостную девушку, у которой были все шансы на разумную, не отступавшую от порядков жизнь, и потому всячески поощряла её общение со своей дочерью. Илину же она считала пропащей шалопутной девкой из-за того, что раз по прошлой осени, охотясь на куропаток, та обнаружила Петре спящим с бутылью цуйки рядом с охотничьей зимовкой на северном склоне горы Жербан. Деревенские охотники обычно не забредали на Жербан, разве что в надежде добыть лося, но Илина многое делала не как деревенские охотники: не сидела на одном месте весь день, уходила на охоту на неделю, а то и больше, не брала с собой цуйку, а главное - ходила на Жербан за куропатками. У подножия северного склона в низине лежали огромные ягодники, на которых кормились жирные белые куропатки. За одну ходку Илина приносила по пять-шесть, а то и семь птиц, которых потом доамна Крина с Талэйтой ощипывали на заднем дворе добрую половину дня. Илина в это время, на правах добытчика, следила за процессом и мастерила новые стрелы.
Охотиться Илину научил Милош Радулесцу - старый пастух Милош, с которым Илина проводила в полях добрую часть дня, помогая приглядывать за отарой овец. Он же рассказал ей всякие премудрости о берестяных оберегах, наговорах, таволжаном посохе и болотных духах. В дань уважения к старику, Илина до сих пор носила на поясе его деревянные побрякушки, которые были заговорены особым способом на принесение удачи в охоте и отведение прочь злых лесных духов.
После смерти родителей Илины Милош взялся приглядывать за ней, как за родной внучкой. Ему тогда было немногим больше пятидесяти лет, за пару лет до того он схоронил свою жену и остался совсем один - детей у них не было, а родные братья-сестры разъехались кто в город, кто по соседним деревням. Илина не помнила своего родного деда - Иоску Дебьену - и потому всегда удивлялась, почему дед Милош живёт в отдельном от них доме. Уже позже, став достаточно большой для взрослых сплетен, Илина узнала, что Милош был когда-то давно влюблен в бабушку Крину , но потом почему-то женился на другой, а доамна Крина со злости вышла замуж за Иоску Дебьену, которого все считали дурковатым, шалопутным парнем не от мира сего - в него-то и пошла Илина. Говорили ещё, будто он много читал, умел писать и даже учился где-то в городе, в общем, был человеком грамотным и страшным, не боялся мороек и иеле и не выходил из дома на калоян.
Талэйту старик Милош почему-то любил не так сильно, вероятно, потому что она слишком походила на доамну Крину лицом и характером и по праву считалась её кровинушкой и душой, а Милошу хотелось отхватить от этой семьи свою собственную кровинушку и душу и воспитать её так, как он воспитал бы своих внуков.
Тем временем Илина подошла к окошку дома Монтеану и, привстав на цыпочки, ухватилась за наличник и заглянула внутрь. В комнатах царила тьма, а значит, Талэйта была на вечорках у кого-то другого, а может быть, уже успела убежать домой, пока Илина ходила к Виеру.
Убедившись, что её никто не видит, Илина прошла по огороду до самого забора, нашла там старую березку и принялась считать брёвна. Участок Монтеану примыкал к самому частоколу, которым была обнесена деревня по кругу, и однажды, не успев вернуться до темноты, Илина шла вдоль частокола снаружи в надежде отыскать кого-нибудь, кто отопрёт ей ворота. Тогда она случайно обнаружила одно прогнившее бревно, за которым скрывался лаз в огород Монтеану. Судя по большому количеству следов в траве рядом с этим лазом, им пользовалась не только Илина, но кто были все те остальные люди девушка не знала, да и не хотела знать - главное не сталкиваться с ними, когда уходишь из деревни в сумерки.
Выбравшись на поле, Илина вздохнула свободнее. Каждый раз после визита к Виеру девушка чувствовала, будто на ней висит камнем дурной сглаз, хоть и не верила в это, а потому ей нужно было пройтись и проветриться прежде, чем идти домой, чтобы злые слова выдулись ветром на поле и сгинули в никуда.
Прячась в тени перелесков, Илина спустилась с холма в низину, где её уже нельзя было увидеть из деревни. Добравшись до плетня, которым были окружены загоны для овец, девушка ловким движением перепрыгнула через него и отправилась дальше - к лесу. Раскидистые столетние деревья безропотно приняли Илину под свое покровительство. Резные, будто бы кружева, тени, отбрасываемые листвой деревьев, танцевали на примятой, влажной лесной подстилке.
В долине становилось совсем темно, зато чуть выше, с горы, через которую Илина добиралась до города, были видны ещё последние лучи заходящего солнца. Девушка карабкалась вверх по крутому склону, хватаясь руками за траву, корни и ветки деревьев и скользя ногами по красновато-рыжей глине. Она помнила, что ещё лет десять назад, здесь была едва заметная дорожка, пусть размытая и испещренная трещинами, но все же дорожка. Из деревенских сюда никто не ходил, слишком трудно было взбираться по крутому склону, да и незачем - за невысокой скалой начинался пологий спуск, который вел к болотным топям, а дальше них начинались болезные еловые леса, в которых не было ничего интересного. Ничего интересного для деревенских, но не для Илины.
Однажды по осени, на дворе был уже ноябрь и скользкая глина начала покрываться тонкой ледовой коркой, Илина поднялась на гору и вдруг увидела с вершины будто бы черневшийся вдали шпиль церкви. Он был едва-едва заметен среди высоких еловых шапок и черных тополиных крон. Девушка долго вглядывалась вдаль, до ряби в глазах, и в конце концов решила отыскать непонятное здание, для чего нужно было миновать топь у подножия горы и подняться на соседний горный хребет. Поиски длились долго, потому что заинтересовавший Илину шпиль не был виден ниоткуда из леса, кроме той единственной точки рядом со старым тополем, где девушка заметила его впервые.
И вот, к середине зимы, когда все топи покрылись толстым льдом, Илина, наконец, дошла до искомого места.
Огромное здание на голом скалистом выступе хмуро глядело на девушку, которая, борясь с внутренним трепетом и страхом перед этим величественным сооружением, с любопытством разглядывала каждую деталь его внешнего убранства. Случайно замеченный однажды храм необъяснимо притягивал девушку к себе. И вот, спустя столько времени, закинув голову назад, Илина стояла у огромных входных ворот. Холодные каменные стены, потерявшие свой первоначальный лоск и блеск, оживали в воображении, и ей казалось, будто бы осыпавшаяся с них штукатурка каким-то волшебным образом возрождалась из праха, снова занимая свое законное место. Искусно созданные рельефы обрамляли стрельчатые оконные проемы, выполненные в виде немного углубленных ниш. Огромные колонны, будто бы вжатые наполовину в стены, тянулись от самой земли до кровли. Тяжелая черепица крыши проломила в некоторых местах подгнившие деревянные стропила, и теперь храм глядел на звездное небо зияющими черными дырами. Но самой удивительной деталью здания были великолепные скульптуры, выполненные в человеческих рост, которые изображали существ, походящих не то на людей, не то на птиц, не то на летучих мышей или даже драконов... Зацепившись мощными руками-лапами за карнизы крыши, эти существа замерли в разных позах, будто бы готовые в следующую секунду сорваться и взлететь в бездонное синее небо, пронестись с легким шуршанием крыльев над лесом. Эти каменные скульптуры будоражили воображение девушки и заставляли содрогнуться перед чем-то таинственным и неизвестным.
Сколько раз она бралась за тяжелые кольца на входных воротах и хотела пройти внутрь, но какое-то странное чувство страха перед чем-то неясным останавливало её.
И вот теперь, добравшись до старого тополя, Илина вновь взглянула на далёкий шпиль. Здесь, на вершине горы, она любила просиживать часами, глядя на лежащую внизу деревню и яркие звезды высоко над головой, и раздумывать о разном. Теперь ей хотелось подумать о том, что хотел от неё Шандор сегодня.
Илина смутно догадывалась о цели его разговора и эта догадка, однажды возникнув, липкой жирной смолой прицепилась к девушке и не хотела отставать.
В этом году на драгобете, день свадьбы птиц, Шандор подарил ей букет из подснежников. Это было очень странно, тем более что девушка не пошла с остальной молодежью в лес собирать цветы и не бежала потом по старой традиции от леса к селу в надежде, что её кто-то догонит. Илина считала себя слишком взрослой для этих игр - в прошлом году ей минуло двадцать - и потому в тот день она пошла к Милошу, чтобы вместе с ним принести в жертву весне небольшую ондатру, а потом, отобедав, отправилась собирать снег фей вместе с бабкой Вадомой. Как раз на пути к далекому домику бабки Вадомы Илине и встретился Шандор. Он молча вручил букет, странно посмотрел на неё и отправился дальше по своим делам, так и не сказав ни слова.
Насобирав два ведра колдовского снега, Илина могла бы спросить у бабки Вадомы, что такое удумал Шандор, ведь бабка, считавшаяся лекаркой и колдуньей, знала всё обо всех, но решила забыть об этом случае, выбросив букет в овражек рядом с колдуньиным домом. Вернувшись в тот день домой, Илина узнала, что Талэйта тоже получила от Шандора в подарок один подснежник, но это скорее был знак дружеской привязанности, ведь они жили душа в душу последний десяток лет.
На мэрцишор Илина видела, как Шандор привязал на старую яблоню рядом с их домом две ниточки - красную и белую.
После папаруды, когда все отправились на праздничные гулянья, Илина согласилась пойти туда с Талэйтой, но осталась сидеть за столом, когда танцевали хору и играли в догонялки. Шандор, как обычно, танцевал фечореск и учил более молодых и менее виртуозных парней, а потом, когда начали танцевать жок, вдруг позвал её в круг.
В остальное же время они почти не разговаривали: перекидывались парой слов, когда Илина приходила в дом Виеру по делам или же когда искала Талэйту, как обычно увязавшуюся за Шандором на рыбалку.
Вообще, Шандор считался в деревне очень завидным женихом: он был хорош собой, ловок, силён, удачлив на охоте и богат. Девки бегали за ним по пятам и не давали прохода, но он не спешил жениться. Ему вот-вот минуло двадцать четыре, но он всё ещё хотел гулять свободным и наслаждаться молодостью, постоянно удивлял всех своей удалью и показушничал на всех посиделках, которые пропускал только по крайне веским причинам. Друзья из соседних сёл часто звали его к себе на гулянки, где много пили, танцевали и бедокурили. В отношении женского пола домнул Виеру заработал себе славу весьма сомнительную: красивых целовал постоянно, некрасивых не целовал, а с самыми смелыми мог пойти гулять к реке или в поле. Родители предостерегали своих дочерей ходить с ним куда-то, ведь к человеку со славой повесы доверия нет, но кого останавливают увещевания родителей?
Доамна Крина всегда переживала за то, что Талэйта много времени проводит с этим балагуром, но Илина никогда не сомневалась, что сестре он ничего плохого не сделает.
Однажды, когда Талэйте было лет пять-шесть от роду, она увязалась за мальчишками на рыбалку. Как водится, они начали её дразнить, потом забрызгали водой из реки и посадили её соломенную куклу высоко на дерево. То ли из проснувшейся жалости, то ли из желания покрасоваться перед друзьями, Шандор, тогда ещё худосочный двенадцатилетний парень, разогнал хулиганов и пригрел заплаканную девчонку под своим крылышком. С тех пор, учуяв в нем своего старшего покровителя, Талэйта стала бегать играть в дом Виеру и частенько хаживать на рыбалку следом за Шандором. Конечно, рыбачил только парень, а Талэйта тем временем сидела на берегу, болтала о чепухе, плела венки, пела песни или бросала в воду камешки, распугивая рыбу, когда он переставал обращать на неё внимание. Шандор делал вид, что сердился, в шутку прогонял её, потом они долго играли в догонялки и возились в песке у реки, после чего маленькой Тали перепадал в подарок подлещик или крохотный окунёк, с которым она радостно бежала домой.