Я часто прихожу сюда и сажусь за второй от сцены столик. Он стоит в темном углу. В баре модный полусумрак. Стена задрапирована тяжелой занавесью, и в ее тени легко спрятаться. Стать незаметным. Скрыться от чужих глаз. Моего лица никто не видит, и я спокойно заказываю себе стакан джин-тоника. Надо расслабиться, снять усталость и собраться с силами. Завтра будет новый день, и я должен быть готов к нему.
Приносят заказ. У официанта холеные руки с длинными пальцами, он угодливо улыбается, обслуживая мой столик. Я всегда даю хорошие чаевые. А он не тревожит меня без надобности и молчит. Я знаю, что он узнал меня, но даю хорошие чаевые - и покупаю молчание. Возможно, до поры до времени. А пока эта сделка (слегка прикрытый шантаж, хотя мы оба делаем вид, что все на самом деле не так) - наша маленькая тайна. Надеюсь, она таковой и останется.
Я допиваю свой стакан, и тут же на столике появляется другой. В кубиках льда отражается мутное зарево тусклой багровой лампы. В баре мало людей. Еще слишком рано. На сцену выходят музыканты, и пытаются настроить инструменты. Раздаются первые звуки. Бар понемногу оживает. Появляются новые люди. Пьяные, обкуренные или трезвые, а потому злые и полные зависти к тем, кто уже успел расслабиться и теперь оттягивается по полной программе. Девочки курят длинные сигареты и кокетливо стреляют умело подведенными глазками, соблазнительно и томно поглядывая из-под ресниц. Наутро у них потасканный вид. Вокруг крики, громкие разговоры, возбужденные повизгивания, пьяный истеричный смех и не менее пьяная драка. На сцене музыканты пытаются играть какую-то музыку, но мне почти ничего не слышно, хотя сижу я довольно близко. Драчунов выводят из зала, и становиться чуть спокойнее.
Визжащий на сцене вокалист, с ноздрей которого не исчезает белый порошок, извивается под "Living on my own", изображая не то Фредди Меркьюри, не то Элтона Джона. Ему удается на какое-то время привлечь внимание публики, люди подтягиваются к сцене, смеются и показывают пальцами. Вокалист радостно сверкает зубами. Басист на левом фронте мрачно и устало смотрит ему в спину. Он вяло, но профессионально касается струн отточенными до автоматизма движениями. Песня заканчивается, и раздаются первые звуки "Llalena" Deep purple. Под эту музыку так не покривляешься, и люди, поняв, что цирк пока закончился, тянутся к стойке за новой порцией хорошего настроения. Хорошее настроение продают в разных бутылках, разливают в высокие тонкостенные бокалы и в граненные вульгарные стаканы. Его пьют, аристократично отставив мизинец и прямо из горлышка. У хорошего настроения разная концентрация и разный привкус. Для каждого он свой.
Хорошее настроение в стакане джина с тоником оседает на языке горчащим привкусом палой листвы. Я никогда не знал, что так можно исполнять "Llalen'у". Вокалист облизывает языком микрофон и поет со страстным придыханием, возбуждая публику. Начинает тошнить, и я возвращаюсь к столику лишь минут через пятнадцать, почти трезвый и свежеумытый. По лицу скатываются капельки воды. Басист ловит мой взгляд, слегка улыбается и понимающе кивает. Он видит меня тут не первый раз. И всегда кивает, будто понимая, зачем я сюда хожу.
Он тоже клоун поневоле. Профессионал, перебирающий струны на арене цирка. Каждый вечер он выходит на сцену маленького бара, чей хозяин считает престижным иметь у себя живую музыку, и исполняет шлягеры старых лет. А иногда и "Мурку". Каждый вечер десятки глаз скользят по его лицу, настойчиво требуя развлечения. Скользят равнодушно, и критически, и презрительно, воспринимая его как обслуживающий персонал, чьей обязанностью есть извлечение звуков для ублажения их досуга. Впрочем, так оно и есть. Он это понимает. И я это понимаю. Я ведь тоже клоун.
Завидую вокалисту. Хотелось бы мне уметь так воспринимать свою работу.
Хотя нет...не хотелось бы. Волной накатывает отвращение и апатия. Я встаю и, не оборачиваясь, выхожу из бара в свежую прохладу ночного города, ослепляющего неоновым светом. Ночь долго не заканчивается.
А на следующий день я в очередной раз выхожу на свою сцену, сцену шикарного театра, ощущая всей кожей взгляды зрителей. Они ждут от меня новой порции развлечений. Я не против. Я клоун. Я играю. Умело загримированная партнерша в старомодном платье заводит нескончаемый монолог. Давно уже перестав слушать, я искоса поглядываю в зал, скользя взглядом по самодовольным лицам критиков и любителей, развалившихся в полированных креслах, и вдруг натыкаюсь на знакомое лицо. Басист криво ухмыляется мне. Я справляюсь с удивлением, слегка улыбаюсь и понимающе киваю ему в ответ. Потом поворачиваюсь к седеющей актрисе и произношу свою реплику. Как ни странно, играть становится легче.