Высоко над дюнами у берега залива студёного моря взметнулись горы. Эти горы словно продолжение дюн. Они так же покрыты задумчиво шелестящей травой, и на них так же растёт жёсткий, привыкший к суровым ветрам ивняк. Приземистые сосны на краю обрыва вцепились своими крепкими корнями в скудную песчаную почву северной земли - но и эти упорные борцы за пребывание на горной вершине сейчас отдыхают от злых зимних ветров, которые стараются то выцарапать из-под коры жизнь своими ледяными когтями, то, словно в извинение за свою ярость, заковать её в ледяную броню. Отдыхают они от холодной сырости осени, равнодушно и безжизненно окутывающей голые ветви, ещё не остывшие от летнего тепла. Давно сбросили они вялый мокрый снег, лениво расположившийся у стволов весной.
Пришло время жить и любить.
Об этом настойчиво твердят тысячи весёлых птичьих глашатаев, обезумевших от наступления короткой поры любви. Об этом кричат древесные вены, набухшие от животворящего сока. На это намекают пробившиеся сквозю землю упрямые ростки новых сосен и ив. Об этом шепчет сама Мать-природа. Каждым дыханием тёплого беспечного летнего ветра. Каждым неспешным движением спокойных волн.
Лишь несколько месяцев в году этот пейзаж оживает, одеваясь в стремительно взрослеющую зелень. Как же долго всё ждёт так скупого здесь на ласку лета! И все спешат жить, ибо скоро опять придёт осень, и заберёт у ив их зелёных детей, превратив их в безликий жёлто-коричневый благоухающий ковёр, который покроет и горы, и дюны внизу. Снова наступит тишина. Затихнет течение сока в деревьях, укрепятся в твердеющей земле угрюмые ворчливые валуны, птицы разлетятся кто куда. Жизнь затихнет, уснёт многодневным сном, в ожидании зимы. И последующего за ней пробуждения.
Середина лета. До конца его осталось всего несколько десятков дней, которые в эту пору становятся короче с каждый заходом печального вечернего солнца.
Словно созданный из травы, камней, деревьев, солёного холодного моря и великодушного синего неба, стоит у края обрыва молчаливый воин. На теле его просторная серая рубаха, поверх которой надета лёгкая замшевая куртка. На ногах его мягкие сапоги из сыромятной кожи, в которые заправлены тёмно-серые штаны из простой мешковины. На поясе его висит короткий кинжал. Сам же воин стоит прямо, оперевшись на рукоять длинного иззубренного фламберга. Медленно холодеющий вечерний ветер, словно любящая женщина, задумчиво и ласково шевелит его длинные тёмные волосы, перехваченные на лбу медным обручем.
Несмотря на небольшую проседь на висках, воин молод. Его курчавая борода ещё слишком коротка, а спина не согнута годами. Но хладнокровные глаза его, и упрямо сходящиеся на лбу брови, и резкие скулы говорят о том, что на своём веку повидал он уже многое. Так стоит он уже давно, и скоро ему надо уходить. Солнце, заходящее за край моря, осветило тёмно-красным цветом лёгкие перистые облака в недосягаемых высотах, и прочертило прямо к воину блестящую дорожку на ленивых волнах, тихо наступающих на ровный песчаный берег, и ошеломлённо убегающих назад.
Молодой мужчина любил этот тихий пейзаж. Здесь он был дома. Сюда он приходил один раз в год, и подолгу недвижимо стоял, наблюдая на морем, небом и крикливыми беспокойными чайками - а после заката солнца уходил. Чтобы вернуться только через год. Ровно через год.
Когда-то давно сюда с соплеменниками в эти края пришли его мать и отец. Отец построил в новой деревне домик, где они и поселились. И как-то, гуляя вдвоём, они попали на этот берег. Они лежали на этом самом берегу, любя друг друга. А вскоре мать родила его. Воин не помнил черт своих родителей; только четыре года ему было в тот зимний день, когда пьяные егери местного князя потехи ради заехали в деревню. Тот день впечатался ему в память накрепко, и не раз пробуждался он с криком ото сна, где снова и снова оживали давние события.
После пьяной ссоры, которую затеяли егеря в корчме, на них поднялись все мужчины деревни, держа в руках своё оружие земледельцев - вилы, лопаты, косы. Мать сказала мальчику бежать и спрятаться в ивняке на берегу обрыва, обещая забрать его позже. И он бежал. А через пару часов, совсем замёрзнув и никого не дождавшись, вернулся в деревню. Которой больше не было. А были только сожжённые дома да изрубленные тела крестьян. И маленький мальчик плакал от горя и бессильной ярости, сжимая в руке свой деревянный меч, что выстругал ему когда-то отец. И тогда, стоя один на покрытом нарью и кровью снегу, он, стирая со щёк быстро замерзающие на морозе слёзы, поклялся отомстить. Увидел и запомнил он только толстого лопоухого главного егеря, что заехал забрать оброненный кинжал. Кинжала он так не нашёл, потому что его раньше нашёл мальчик, который с горящими глазами наблюдал за егерем, спрятавшись за высоким дубом у колодца. Забрал и сохранил.
Мальчик добрался до ближайшей деревни, и вырос в крепкого парня с проседью на висках. Он уже знал, что станет воином, когда вырастет. Не оставило ему горькое прошлое иного выбора. И теперь этот выросший мальчик, как встарь, стоял на берегу обрыва, на своей земле.
За двадцать пять лет прошёл он через многие земли, и немало крови лизнул его старый трофейный фламберг. Служил он в дружинах как у здешних князей, так и в войсках у чужеземных конунгов и ярлов. Но каждый год возращался на этот пригорок, чтобы увидеть, как тёплое солнце уходит в море в середине лета.
Сегодня он ещё раз вспомнил лопоухую голову главного егеря, но вспомнил без ненависти. Вспомнил в последний раз. Ибо эту голову он теперь крепко держал за длинное ухо, стоя у сосны.
Он дождался, пока солнце полностью зайдёт в море, и тогда поднял он голову егеря над своей. Коротко остриженная голова равнодушно взирала пустыми глазницами на короткую летнюю радость.
- Исполнил я свой долг, батя, - тихо проговорил воин и швырнул остриженную голову на песок дюн. Затем отстегнул с пояса кинжал, положил на валун, и ударив камнем поменьше, разбил лезвие на куски.
Шумно и протяжно вдохнул он свежий морской воздух, и, мягко ступая, направился прочь с пригорка в лес, что застыл в вечернем блаженстве за ивами.
Кончилось время жестокости и ненависти. В этот раз он не прощался с горой, не закапывал в песчаную землю обязательный золотой.