Аннотация: Решил составить сборник. по мере написания буду добавлять сюда рассказы о незабвенном прапоре.Сборник номинирован на литконкурс Тенета-2002
адрес гостевой
Его звали Прапорщик (сборник рассказов)
Полотенце
Его звали Прапорщик. Должность старшины была потолком, выше которого подняться уже не суждено. Понимали это все. И он в том числе. А потому пил. А что прикажете делать человеку, которого жена выгнала из дома, и который спал в казарме, нюхая солдатские портянки? Действительно, что? Неужели читать Аристофана или Набокова, как тот Лейтенантик, которого к нам прислали после военной кафедры университета? Нет, конечно. Да и вообще, что такое читать? И зачем ему это делать? Когда-то давно, на курсах прапорщиков, его заставили выучить наизусть Устав тогда еще Советской непобедимой. И он справедливо полагал свое образование завершенным.
Первое мое знакомство с Прапорщиком состоялось летом 1995-го. Молодые лысые новобранцы, мы жались к койкам и ждали, когда придут Деды, чтобы застроить салаг. Именно так, "салаг" с маленькой буквы - ведь салаги недостойны того, чтобы говорить о них с заглавной. Деды пришли. Салаг не застроили. Не успели: Дверь в казарму распахнулась после удара ногой, и внутрь ввалился высокий и худющий мужик, размахивая белым полотенцем, измазанным в чем-то коричневом и плохо пахнувшем:
- Изничтожу, - проорал Прапорщик и со всей дури начал махать полотенцем, норовя попасть кому-нибудь по лицу. Нам, салагам, повезло больше других: мы просто ринулись под койки, рядом с которыми ожидали своей участи. Дедам пришлось труднее - двое уже словили удар по отросшим чубам и теперь лежали и отплевывались.
- Да я вас, падлы, полотенце съесть заставлю, поняли? Нашли чем подтираться в сортире!
И ведь, заставил бы! Дедов спас Лейтенантик, который только что вошел в казарму. Он спокойно приказал Прапорщику замереть на месте. Прапор стоял, его могучие усы раздувались от гнева, Хилые плечи тряслись от возмущения:
- Товарищ лейтенант, - вытянулся он, - посмотрите, что эти засранцы наделали! - Прапор протянул Лейтенантику полотенце, отчего того замутило, он позеленел и пулей вылетел в направлении сортира. Наверное, чтобы не стошнило. И точно. Через две секунды раздались характерные звуки.
- Не успел, - со знанием дела сказал один из Дедов, сплевывая на пол казармы.
- Убью, - прошептал Прапорщик и унесся вместе с полотенцем, наверное, помогать Лейтенанту.
В тот день нам так и не объяснили, где наше место, потому что сортир драили те самые Деды. Перед отбоем прапор построил отделение, долго и мрачно смотрел на нас, дыша перегаром, пытаясь сфокусировать взгляд. Не удалось. Он это понял чуть позже нас и, покачиваясь, поплелся к выходу из казармы.
-Отбой, - приказал он.
-На хер, - ответили ему с задних коек.
Спать в ту ночь лечь было не суждено. Так началась моя служба в Армии...
Гуталин
В жизни у Прапорщика было одно кредо: "Все что можно выпить - должно быть выпито". Но Господи! Почему наш Лейтенантик как-то вспомнил книгу, в которой прочитал, что гуталином можно напиться?
Все началось с того, что Прапорщик захотел пропить наши сапоги. Новые, блестящие, только что присланные со складов дивизии. Представляю, как капали слюни у Прапора, когда он наблюдал за разгрузкой машины с сапогами. Но вот несчастье - через две недели должен был состояться смотр батальона, на который обещалось прибыть наше начальство в облике самого командира дивизии. Так что, сапоги отпадали. Больше пропивать в роте было нечего. Разве что наши шинели. Они хоть и старые, но вполне еще ничего. Но - вот беда - на улице стояла зима, и Прапор здраво рассудил, что все на том же треклятом смотре солдаты в гимнастерках и ушанках смотреться не будут. Что же делать?
Прапорщик сидел в каптерке, тупо глядя в стену, и допивал последнюю бутылку. Взвод притих, так как знал, что ничего хорошего протрезвевший Прапор (равно как и пьяный Прапорщик) из себя не представляет. Прапор думал, что само по себе было редкостью неимоверной. Он послал бы нас на огороды или на поля, но опять же была эта прекрасная, морозная, студеная зима (правда, прапорщик о ней отзывался в более мрачных тонах, так, что я не решусь пересказать вам все его перлы красноречия). Прапор был готов подрядить нас на уборку снега, но в ближайшем Плюшкодрищенске почему-то уже были свои дворники, которые горой встали против привлечения дармовой рабочей (рабской) солдатской силы. Наконец, прапорщик отправил бы нас все в тот же ближайший город побираться, но Лейтенантик пресек однажды эту порочную практику раз и навсегда: он наткнулся на солдата своего взвода, который возле дома девушки Лейтенантика попрошайничал, приговаривая: "подайте люди добрые - а то Прапор убьет". В общем, все пути дополнительного финансирования были исчерпаны, и прапорщик даже подумывал вернуться к жене. Хотя знал заранее, что она его не пустит.
И тут мимо каптерки на нашу беду проходил Лейтенантик (Студент, как мы его прозвали). Он увлеченно рассказывал собеседнику о книге, в которой человек охранял Зону. И о том, как однажды тот напился при помощи гуталина. Лейтенантик ушел, продолжая увлеченно описывать книгу. А Прапор вылетел из каптерки и заорал:
- Стройся. Вещи из тумбочек!
Так мы лишились всего гуталина, который лежал в тумбочках. Прапорщик послал троих солдат на склад, чтобы те принесли остальной гуталин, который был выдан нашему взводу на два месяца вперед. Затем он заперся у себя...И началось...Сначала из каптерки доносилось сопение, потом раздался мат. Через час сплошных матюков Прапор вышел и снова начал орать (просто говорить он не умел):
- Кто, мать вашу, в школе учил химию, вашу налево, только хорошо, ядреный корень!
Из ряда вышли двое.
- Ко мне в каптерку.
Дверь снова захлопнулась, а мы сидели и, затаив дыхание, ждали, чем закончится этот эксперимент.
Дверь:
Открылась - первый солдат выбежал - вернулся с примусом - Закрылась.
Открылась - второй солдат - вернулся с чаном с кухни - Закрылась
Открылась - первый выбежал - вернулся с двумя ведрами воды - Закрылась.
Через полчаса мы почувствовали неприятный и резкий запах. Недоуменно переглянувшись, вышли на улицу и стали наблюдать через окно.
Дверь:
Открылась - первый солдат попытался выбежать - рука Прапора затащила его обратно в каптерку - Закрылась.
Открылась - второй солдат, развернувшись, отмахивался ногами - неудачно - его тоже затащили - Закрылась.
Открылась - солдаты и прапорщик выползли - Закрылась.
Мы откачали их очень быстро, правда, к Прапору приближаться было страшно - все лицо у него было в черных разводах от гуталина. Наверное, он его пил, подумали мы тогда. И не ошиблись. В каптерке творилось что-то ужасное - дым все прибывал - уже ничего не было видно: всю казарму заполнила резкая вонь. Кому первому пришла в голову мысль, что нам в этой же казарме спать - уже и не разобрать, однако внутрь ринулась почти половина солдат. Вторая половина взвода бросилась за лейтенантом. В каптерке стоял примус, на котором кипел чан с надписью "Второе". Из него валил черный дым. Схватившись за ручки, двое солдат вынесли чан, остальные открывали окна и выносили матрацы.
Честно говоря, нам это не помогло. Ночевали мы в тот день в казармах второго взвода. Прапорщику повезло больше - услышав, что с ним случилось какое-то несчастье, прибежала жена и, приговаривая: "Хороший мой", "Кто же тебя так", и что-то вроде "Любимый мой", - увела его домой. Мы смотрели ошарашенными глазами на это чудо природы под названием "русская женщина", пока один Дед не сплюнул на землю и не произнес:
- Да, этому уроду хорошо - а вот что будет с нами во втором взводе?
Как в воду глядел. Во втором взводе нас пытались побить за то, что занимаем чужое пространство по своей глупости. Сначала мы хотели отдать им двух наших "химиков", но потом, глядя на их грустные и еще офонаревшие от кипящего гуталина лица, сжалились. В результате я недосчитался половинки переднего зуба, мой кореш сломал палец, а уж о синяках и говорить не стоит - они были у всех наших. Но ничего, второму взводу тоже досталось!
На следующий день нас построил комбат, капитан Юра (так его назвали изобретательные родители, потому что тот появился на свет 12 апреля 1961 года) и устроил разнос всем. Первому взводу, то есть нам, второму взводу, то есть им. Нашим "химикам". Но хуже всего пришлось Прапору и Лейтенантику. Комбат вызвал их к себе и дрючил полтора часа. Взмокшие, они вышли от комбата и, прислонившись к стенке, начали смолить одну за другой папиросы. Случайно проходивший мимо солдат услышал, как Прапор спросил у Лейтенантика:
- Извините, товарищ лейтенант, Но все же, как можно напиться гуталином?
- Продать, идиот. Просто продать, - сказал наш Студент, устало махнул рукой и пошел прочь от Прапорщика.
Тот долго смотрел ему вслед, а затем начал биться головой о стенку.
Правда, наука пошла ему на пользу - больше гуталиновых экспериментов он не ставил, а вот мы - никогда больше не видели гуталин и начищали ботинки своей слюной.
Еще одним побочным эффектом этой истории было то, что нам полтора месяца не выдавали второе в столовой. Повар мотивировал это так:
- Сожгли чан со вторым - вот и ходите теперь голодными.
Утешало разве только то, что Прапору тоже не давали второго. А дома питаться он больше не мог. Жена его снова выгнала через три дня после произошедшего.
Почерк
Служил во взводе Дед Васька. На самом деле Ваську звали Петькой. Но, как говорил незабвенный Прапор, так уж получилось, что ничего тут не поделать. Виной всему был...почерк. До армии Васька работал на заводе. Естественно, закрытом. Который делал то ли танки - то ли ядерные бомбы. Точнее Ваське узнать не довелось - с завода его поперли. Прямиком в армию. Хотя выбор был. И не один. Можно было сесть в тюрьму. Или повеситься.
Васька не любил рассказывать о том, что случилось у него на заводе. Но на дембель все же раскололся. Оказывается, через две недели после трудоустройства он умудрился подделать почерк директора и выписать себе талон на вынос 50 литров медицинского спирта. Наивная душа...Он мог вывезти бронетранспортер, мог пронести в кармане чертежи ядерного заряда. Никто бы не спохватился. Но кто отдаст юному эгоисту 50 литров медицинского спирта!? Ваську повязали прямо на проходной рабочие из его же цеха. Побили, конечно. Не без этого. А чтобы другим неповадно было, забрали спирт себе и подпоили знакомого мента, который в благодарность завел на Ваську уголовное дело.
Через день его вызвал к себе директор завода. Глядя из-под косматых бровей, он грозно произнес:
- Воруем помаленьку, - после чего получил удар по зубам, вылетел из кабинета и упал на диван уже в приемной.
- Ну, иди сюда, хлопчик, что же ты там разлегся? - недобро проговорил из-за двери директор, вытирая руку о полотенце. Васька снова зашел в кабинет, приготовившись к смерти.
- Здоров мужик, - сказал директор, изучающе оглядывая Ваську, - ну что же, будем знакомы, Владимир Васильевич Семенов.
- Петька, - робко произнес проштрафившийся юнец. И снова получил по зубам.
- Нет, дорогой мой. Ты - не Петька. Ты Васька. Точнее, Василий Владимирович.
Сначала он подумал, что директор сошел с ума. Потом решил объяснить:
- Тут какая-то ошибка. Я...
Новый удар в зубы не заставил себя долго ждать. Директор смотрел волком. Тут уж лучше соглашаться со всем:
- Ты что же, стервец, свое имя забыл. А может, ты и фамилию не помнишь? Так я тебе напомню - Семеновы мы.
Попытка бочком выйти из кабинета не удалось. Директор снова нахмурился, подошел к бару, налил два стакана водки, один жахнул сам, второй поставил на стол, сел в кресло и начал объяснять:
- У меня есть чадо. Такой же оболтус, как и ты...Нет, хуже. Он до такого финта со спиртом не додумался бы. Но вот беда, люблю я его. А скоро моему Ваське приходит срок быть забритым. Так что чадом моим на время станешь ты, Васька. Понял? И ежели услышу я еще хоть раз, что ты какой-то там Петька, то поедешь отсюда прямиком в казенный дом. Хочешь отсидеть восемь лет? Не хочешь? А я могу это устроить. Веришь? Вижу, веришь. И правильно делаешь. Так что Васька, готовься. Через неделю ты уже солдат. Вернешься из армии и будешь кем угодно - хоть Чуркой назовись. Но два года ты - Васька. Заруби себе на носу.
Пришлось зарубить, зная, что Семенов слов на ветер не бросает. В тюрьму ему не хотелось, а в армии все равно пришлось бы служить. Новорожденный Васька подошел к столу, залпом выпил стакан водки и согласился. Так в нашем взводе появился "сын директора". Ваську уважали. Он был добрым и отзывчивым. В свободное время любил играть на гитаре и заниматься боксом. За что его уважали вдвойне. "Папа-директор" присылал ему изредка посылки, которыми Васька делился со всем взводом. И кто бы знал, что однажды...
...Но вернемся к Прапору. Проснувшись как обычно со страшной головной болью, наш мучитель решал вселенскую задачу - как опохмелиться на пять тысяч рублей. По любому выходило, что чекушки ему не хватит. Значит утро потеряно...В казарме солдаты весело смеялись. Прапор налился кровью и уже было, решил устроить салагам веселую жизнь, как вдруг услышал окончание разговора:
- Значит, Васька, вечером, после отбоя...
- Конечно, о чем речь - благодетель на этот раз прислал консервы и три бутылки. На все отделение хватит. Вы только обеспечьте хлеб и что-нибудь попить.
- Сделаем, Вась.
Прапор услышал про три бутылки, на мгновение протрезвел. Наскоро одевшись, он вышел к солдатам и построил их:
- Сержант Губанов!
- Я
- Головка от...,- злобно проворчал Прапор, - Отделение, марш-бросок 40 километров при полной выкладке. Губанов, отвечаешь за прохождение маршрута лично. Сбор через три минуты на плацу. Разойтись!
Все отделение не могло понять, чем же они провинились перед прапором. Долго. До самого вечера. Возвращаясь, уставшие, но предвкушавшие отличный вечер, они услышали громкий храп Прапора. Ничего не подозревая, солдаты вошли в казарму и, перебрасываясь шутками, начали собираться около Васьки. Наскоро приготовив стол, они ждали маленького чуда. Совсем маленького. Когда после трудного дня опрокинут по стаканчику-другому водочки и попоют песни под гитару. Васька полез в тумбочку...Распрямился. Лицо у него было удивленное и обиженное:
- Ребята - не надо так шутить!
Никто ничего не понял, но все недоуменно переглянулись.
- Ну же, верните!
- Что вернуть-то?
- Бутылки.
- Что?
- Бутылки, - уже неуверенно прошептал Васька, пораженный страшной догадкой.
Прапорщик храпел, свалившись с койки. На столе у него стояли две пустые бутылки. Третью он уронил, и водка пролилась на пол...Васька молча вышел из казармы и зашагал в сторону командирской части. Никто не осмелился его остановить, хотя все знали, что жаловаться на Прапора бессмысленно. Но Васька не собирался жаловаться. У него был план.
Утро началось как обычно. Прапорщик был зол, небрит и вонюч. Он почесал впалую грудь и, поднявшись с пола, полез на койку. Внезапно дверь в его комнату распахнулась, и вошел Васька. В руках у него был "Калашников". Прапор почувствовал, что штаны у него намокли.
- Ты чего, Васька? Не губи! Грех на душу...
- Что с вами, товарищ прапорщик, - удивленно и с участием спросил солдат, - ребята, товарищу прапорщику плохо стало.
- Будет тут плохо!, - раздалось из казармы. Кому охота в Чечню? Лучше самострел. Это ты только, Васька, смелый - готов в разведке пахать и с чехами воевать...
- Что? Какая Чечня?, - прапорщик мотал головой, ничего не понимая.
- Как, товарищ прапорщик, вы не помните, - Васька смотрел на него ясными и правдивыми глазами, - По приказу командира батальона вы, товарищ прапорщик и я, направляемся для дальнейшего несения службы в разведроту специального майкопского батальона. Вот и приказ лежит, - показал рукой Васька.
Прапорщик почувствовал, что каменеет. Трясущимися руками взял протянутую бумагу. Все правильно. Сегодня он и Васька отбывают в Майкоп для дальнейшего несения службы в роте разведки. Капитан Юрий Пашин. Дата - вчерашняя. Почерк и подпись - капитанские. Прапор отрешенно сел на табуретку, поискал глазами что-нибудь выпить. Не нашел. Все. Конец. Конец всему. Спокойной и сытой жизни в гарнизоне, левым деньгам, дармовому обмундированию, загоняемому барыгам...Да что там! Конец всей его жизни. По щеке прапора поползла слеза. Он молча встал, начал одеваться. Все должно быть по уставу.
Через три часа Прапор вернулся от жены, нагруженный продуктами и выпивкой:
- Васька, ты, того, этого, не поминай лихом. И вы, ребята. Ежели придется там встретиться...
- Мы не злопамятные, - улыбнулся Васька.
- Зло сделаем и забудем, - пробормотал кто-то из глубины казармы.
Прапорщик сжался и со страхом посмотрел на солдат:
- Васька. Прости. Выпил вчера вашу водку. Не сдержался. Прости.
- Да ладно, чего уж там. Знаем мы тебя, ты у нас человек малопьющий - сколько не выпьешь - все мало.
- Да-Да, верно. Ну, чтобы еще увидеться... - Прапор с надеждой смотрел на Ваську, - А?
- Ну давайте, чего уж там, товарищ прапорщик.
Застолье длилось долго. Накачавшись, к вечеру Прапор вспомнил, что ему пора предстать перед командиром и сняться с довольствия. Он встал, пожал всем руки, умильно расцеловался с Васькой, потрепал по плечу салажонка Митьку, поправил ремень и вышел, грозно хлопнув дверью.
- А не переборщил ты, Васька?
- Нет. Пусть, сволочь, узнает, что такое солдатская обида!
- А как ты бумагу -то добыл.
- Сам написал...
Вскоре Прапор влетел в комнату и первым делом попытался заехать в ухо Ваське. Тот спокойно уклонился от удара, снял с предохранителя "Калашников" и, улыбаясь, посмотрел на Прапора. Дуэли взглядов не получилось. Прапор сразу остыл, оглянулся на солдат, потом посмотрел на стол, где еще оставались еда и выпивка: