Annotation

     Эд Данилюк

     ВИЙТ И ДЕЛО О ТАНЖЕРСКОМ ПУНШЕ

     Стимпанковый детективный рассказ

     (Сыскной надзиратель Ронислав Вийт -1)

     XIX век в разгаре. Но не в нашем мире, а в альтернативной реальности, где не нашли применения электричество и нефть.

     Непобедимый детектив Вийт окунается в водоворот страстей на Великих гонках. Его ждут состязания, азарт и… преступление, которое способен разгадать только он!

     От автора: ничего этого не было и быть не могло!

     В центре судейской ложи Великих гонок высвободили немного места, музыканты оторвали смычки от струн, в толпе гостей зашикали. В воцарившейся тишине стал отчётливо слышен рёв трибун внизу.

     — За Кубок, как всегда, сразятся три бригады, победители заблаговременных гонок на время! — перекрывая шум зрителей, произнёс организатор соревнований фабрикант Таде, лысый суетливый коротышка. — В общей сложности гонщикам предстоит проехать тридцать вёрст по колее, образующей огромный треугольник! Три скоростных участка, два сложных поворота, и соревнованты вновь окажутся здесь, на финише! Земля до самого горизонта расчищена, так что мы увидим всё, каждый момент!

     Слушатели по венскому обычаю поаплодировали.

     Передней стены в судейской ложе не было, лишь перила. Тёплый ветерок играл развешенными повсюду флагами, вымпелами, значками, эмблемами. Ветерку помогал трепет вееров, заодно поднимавший в воздух тщательно выложенные на лоб прядки волос местных красавиц. В солнечных лучах сиял хрусталь, сверкало золото, чернели визитки господ, белели роскошные платья дам. Некоторые из гостей носили, как это принято в Венеции, маски — чтобы чувствовать себя свободно, без оков условностей.

     — Никаких ограничений на совершенствование паровоза! — глаза фабриканта горели фанатичным огнём. — Любой механизм, любое топливо, любая бригада! Единственное условие — локомотив должен тащить за собой груженный углём вагон!

     Таде подал знак дворецкому, и тот, величественный, как все дворецкие, с достоинством вынес в центр огромную искрящуюся на солнце металлическую чашу. За ним семенил лакей с массивной подставкой. Половые, разносившие меж многочисленных гостей напитки, остановились, подчёркивая важность момента.

     — Приз Великих гонок! — вскричал фабрикант Таде, указывая на трёхвёдерную драгоценную чашу. — Двадцать фунтов чистого золота! Серебро я не считаю. Но это, конечно, не главное. Главное — технический прогресс! Я выкупаю паровоз-победитель со всеми вложенными в него изобретениями! За пятьдесят тысяч! В дополнение к кубку!..

     Приглашённые, пусть и привыкшие к большим суммам, но всё же не настолько большим, разразились рукоплесканиями. Люди на трибунах внизу не знали, что происходит, поэтому подхватили аплодисменты просто так, из озорства, заодно утроив громкость производимого ими шума. Звук трещоток и свистулек ударил по ушам. Стены ощутимо завибрировали.

     В володимирском поместье Анфира Житеславовича Таде в тот день собралось не менее трёх тысяч оплативших вход зрителей. Они радостно вопили, скандировали двусмысленные речёвки, горланили разудалые песенки, размахивали лентами и флажками в цветах соревнующихся экипажей. И, конечно, пили вино — кто бутылками, а кто чинно, бокалами, закусывая французскими сырами.

     У подножия трибун на рельсовых путях выстроились в ряд три паровоза. Чёрные чугунные чудовища то и дело издавали гудки и изрыгали обильные клубы пара.

     Над всем этим высилась судейская ложа, в которой аплодировали щедрости хозяина около сотни его личных гостей.

     Ещё выше, в ярко-голубом небе, плыли дирижабли хроникёров.

     — Синьор Корстини, антрепренёр! — объявил Таде, приглашая одного из соревновантов в центр. — Трёхцилиндровая машина, перегретый пар, двукратное последовательное расширение!

     Итальянец снял клювастую маску чумного доктора, поклонился и получил свою долю рукоплесканий, которые встретил с усталым достоинством опытнейшего жуира. Его бригада вытащила в центр залы ящик какого-то диковинного вина и стала открывать бутылки. Пенящийся напиток полился в золотую чашу Кубка.

     — Традиция требует, чтобы соперники перед Гонками выпили за успех друг друга! — громким поставленным голосом воскликнул Корстини. — В этом году мы договорились приготовить нечто невиданное — танжерский пунш, который, конечно, не возможен без настоящего игристого вина ломбардской Франчакорты! Эти бутылки доставлены прямиком из Италии специально для сегодняшних Гонок!

     Тут взгляд маэстро упал на некую девицу, неосторожно выступившую в первый ряд. Сеньор приподнял бровь и всё с тем же усталым видом наклонил голову. Барышня вспыхнула. Лёгкая понимающая улыбка тронула губы антрепренёра.

     — Великие гонки — столь значительное событие, — итальянец вдруг спохватился, что произносит речь, — событие столь масштабное, да, масштабное, не побоимся этого прусского слова, что целую неделю спектакли в Опере будут предваряться специально написанным ариозо о локомотивах! Ну а сегодня… Сегодня мы даём «Служанку-госпожу» несравненного Перголези! Все присутствующие приглашены! За счёт заведения, естественно!

     Антрепренёр и его бригада под рукоплескания публики поклонились и отступили в сторону.

     — Адам-Каетан Петрович Мйончинский, студент, участвует в Гонках впервые! — объявил Таде. — Тендерный локомотив с применением зубчатых передач, система Миллета на поворотной тележке со второй группой движущих осей в основной раме, компаунд!

     К Кубку вместе с двумя другими членами экипажа вышел наследник графов Мйончинских.

     — Войны давно не было, — проскрипела стоявшая у столика со средиземноморскими устрицами бабка изобретателя, высокая строгая дама, высохшая за первые семьдесят лет жизни до состояния, когда дальнейшие годы уже перестали сказываться на её внешности. — Мальчик не знает, куда девать силы и деньги. Свои силы и наши деньги!

     В центр залы кто-то вытащил кадку. Она была полна нарезанных насыщенно-красных плодов, плававших в собственном соку, отчего-то чёрном. Потянуло сладостно-дымным ароматом немыслимых стран.

     — Как бы ни было прекрасно вино нашего достойнейшего противника, — воскликнул звенящим голосом Адам-Каетан и залихватски подкрутил ус, — танжерский пунш требует особых плодов, чёрных мандаринов, именуемых танжеринами. Мой посланец, дамы и господа, загнав не одну упряжку лошадей, лишь вчера вечером привёз их из Африки!

     Содержимое кадки было опрокинуто в Кубок. Юный граф Мйончинский взял у неслышно появившегося рядом полового серебряную поварёшку и размешал шипевшую мириадами пузырьков чёрную жидкость.

     — Лёдщик Апрон Несторович Сташко, участвует в Гонках впервые! — вскричал фабрикант Таде, а потом, наслаждаясь, добавил: — Локомотив насыщенного пара с тремя ведущими осями, двухосной поворотной направляющей тележкой и жёстко закреплённой поддерживающей осью!

     Апрон Несторович выскочил вперед.

     — Танжерскому пуншу по рецепту надлежит быть холодным! — воскликнул он. — Несмотря на жару! Вопреки жаре! — Он сделал вид, что задумался, а потом просиял: — Нужен лёд! Напиленный минувшей зимой на Лесном озере, вдали от всяческих селений! Сохранённый в специально оборудованном подземном хранилище с многослойными дубовыми стенами!..

     Статный, сияющий белоснежной улыбкой, разодетый на французский манер официант с великолепным закрученным чубом вытащил неподъёмный деревянный сундук.

     Апрон Несторович театральным жестом откинул крышку. Все, невольно притихнув, вытянули шеи. Бравый коммерсант вынул прокладку из толстого войлока, с трудом вытащил тяжеленный сочащийся влагой мешок и, закряхтев, опрокинул его содержимое в приз Гонок. Мелко нарубленные ледышки, едва не выплеснув на пол весь пунш, обильной лавиной посыпались в чашу.

     Сташко сразу же отпихнул поварёшкой кубики в сторону и одним движением наполнил напитком бокалы — свой и товарищей по экипажу.

     Обильная пена, шипя, оседала на хрустальных стенках.

     — В этот жаркий день позвольте преподнести уважаемой публике небольшой подарок, — вскричал Сташко, — столь необходимую нам прохладу!

     Появился всё тот же чубатый человек с двумя вёдрами льда и водрузил их на ломившиеся от закусок столы.

     Толпа гостей заволновалась. В ней образовались течения и потоки, которые в один миг все разом хлынули к заветным вёдрам. Центр залы опустел. Половые с невиданной живостью стали опускать куски льда в протягиваемые бокалы. Тут и там раздавались возгласы восхищения.

     Когда всеобщая суматоха понемногу улеглась, Сташко эффектно добавил:

     — По завершению Гонок мы предложим уважаемой публике какаовое питьё, мороженное в лёдных стаканах до той степени загустения, что его необходимо потреблять ложкой, как dessert à la France !

     Гости зашумели и разразились громкими и совершенно искренними рукоплесканиями.

     Под эти рукоплескания наполнили бокалы танжерским пуншем остальные соревнующиеся бригады. Лёд постукивал о хрусталь, издавая нежный, мелодичный звон.

     — Pani i Panowie ! — медленно, веско проговорил Апрон Несторович. — Пусть случайности не помешают победителю победить!

     — Всем нам удачи! — крикнул юный граф Мйончинский.

     — Buona fortuna ! — вторил ему синьор Корстини.

     Экипажи осушили фужеры, а потом резким движением залихватски разбили их об пол.

     Выглядело всё это довольно эффектно. Зрители одарили соревновантов аплодисментами.

     — Ну вот и речи позади! — счастливо произнёс Таде. Он также погрузил свой сосуд в Кубок. В его бокал с шипением хлынул чёрный напиток вперемешку с наколотым льдом. — За победу! За победу прогресса, за победу паровозного дела!

     — Так! Так! — заорала аплодирующая толпа.

     Анфир Житеславович попробовал напиток. Глаза его от наслаждения округлились, он поплямкал губами, одобрительно закивал и испил свой фужер до дна. А потом с ухарством, выглядевшим в его исполнении уж очень неестественно, швырнул бокал в кучу хрустальных осколков под ногами.

     * * *

     Трибуны неистовствовали. Машинисты, готовые навалиться на рычаги локомотивов, сжимали рукоятки побелевшими от напряжения кулаками. Кочегары метали в ревущие пламенем топки уголь. Отмашчики, по одному на каждую колею, стояли, воздев вверх стартовые стяги. Паровозы исходили обильными струями пара. В судейской ложе дамы прикрывали уши ладошками в белых перчатках, мужчины жадно ловили каждое движение внизу…

     Должен был последовать стартовый выстрел из пушки…

     Сейчас!..

     Уже сейчас!..

     Орудие стояло здесь же, мрачное, длиннодульное, чугунное. Рядом с ним возвышался тот, кто единственный мог дать сигнал к началу Великих гонок.

     Сам Таде!

     Вот только пауза затягивалась. Фабрикант замер неподвижно, почему-то прижавшись лбом к устремлённой в небо пушке.

     Шёпот недоумения пронесся по толпе, как под порывом ветра проносится по пруду рябь. Он добрался до самых глубин судейской ложи, туда, где в кресле сидела с бокалом «Dom Pierre Pérignon d'Hautvillers » графиня-мать Мйончинская.

     — Уже кончилось? — спросила она у случайно оказавшегося неподалёку франта с головой лиса. — Когда награждение Адама-Каетана?

     Франт любезничал сразу с несколькими красавицами в масках экзотических птиц, но вопрос услышал, повернулся, удивлённо обвёл глазами обеспокоенных гостей и, с изящной грациозностью махнув чаровницам рукой, двинулся сквозь толпу.

     Ещё один юноша, обладатель аккуратных бакенбард, одетый попроще, в сюртук, а не визитку, но сюртук добротного полотна, пошёл за ним.

     Едва эти двое пробились к лестнице, спускавшейся к артиллерийской площадке, перед ними вырос, преграждая путь, дворецкий. Франт снял с себя голову лиса, открыв публике одухотворённое бритое лицо, отмеченное решительностью и умом.

     По толпе ветром пронесся восторженный гул.

     — Вийт! — истерично вскрикнула одна из дам. — Это же сам Вийт!

     — Сыскной надзиратель барон Ронислав Вакулович Вийт-Ладимирский, лично! — представился таинственный гость дворецкому.

     Восхищение заискрилось в глазах великолепной публики. Аристократы, конечно, умеют сдерживать чувства, но всё же отовсюду донеслись вздохи дам и покашливание господ. Казалось, сам воздух забурлил от упоения, да, собственно, экстаза присутствовавших.

     Дворецкий отступил в сторону, но к Вийту уже бросились находившиеся в судейской ложе хроникёры.

     — Что произошло? Что вы расследуете? — кричали они.

     — Ничего, — развёл руками дедуктивист. — Я просто гость. Надеюсь, никакого преступления не случилось-с!

     Ослепительно улыбнувшись, он вместе с сопровождавшим его юношей легко сбежал по ступеням вниз, к пушке.

     Заглянул в лицо Анфиру Житеславовичу…

     Всемогущий бог локомотивов спал. Человек, в жизни которого не было ничего более важного, чем Великие гонки, уснул! Уснул в момент, когда должен был дать им старт!

     — Господин Таде! — вскричал Вийт. Потрепал фабриканта по плечу. Потом сильнее. — Ваше превосходительство!

     Фабрикант замычал и зашевелился. Приоткрыл, щурясь, глаза. Поправил на голове зимнюю шапку с опущенными толстыми наушниками.

     — Гонки! — орал ему в лицо сыскной надзиратель. — Гонки начинаются! Вы должны дать старт! Стреляйте!

     — Да, да, — сонно пробормотал Анфир Житеславович, поудобнее устраивая щеку на чугунном дуле. — Сейчас…

     Он вновь мерно задышал.

     — Да что же это такое! — вспылил детектив, берясь за плечи локомотивщика обеими руками. — Немедленно проснитесь!

     Таде, сотрясаемый, будто туземный тюркос в руках папского зуава, сладко потянулся.

     — Великие гонки! — зарычал сыщик. — Старт! Пушка!

     Полицейский почти насильно вложил в руку Анфира Житеславовича шнур.

     Таде с видом человека, не совсем понимающего, где находится, пробормотал:

     — Ах, это вы, барон! А кто этот господин с вами?

     — Это мой неизменный помощник истопник Фирс! — вскричал вызнавальщик. — Я представлял его вам на рождественском балу у Буков!..

     Глаза Таде закрылись.

     — Вы меня слышите? —  орал доследчик. — Вы меня понимаете?

     Фабрикант приподнял веки, глянул на полицейского затуманенным взором и…

     Дёрнул шнур.

     Пушка подпрыгнула. Её дуло изрыгнуло обильное пламя. Прозвучал оглушающий выстрел. Пороховые газы белёсым шаром рванули во все стороны, обдав горячей дымной волной Вийта, Фирса и Таде. Артиллерийская площадка затряслась.

     Истомившиеся от нетерпения отмашчики в едином порыве взмахнули своими флагами. Дамы на трибунах завизжали. Их кавалеры почему-то разразились громогласным «Ура!». Цилиндры, кэпи, капоры и шляпки взлетели в воздух.

     Машинисты навалились на рычаги. Помощники машинистов повисли на шнурах гудков. Чёрные локомотивы надрывно, оглушающе завыли, перекрывая и без того невообразимый шум. Струи пара ударили в ясно-голубые небеса. Колёса, проскальзывая по рельсам, завращались. Составы вздрогнули и медленно стронулись с места. Дирижабли в небе тут же принялись искать высоту, чтобы последовать за ними.

     Вийт, потерявший способность что-либо слышать, крутился на месте, то и дело сталкиваясь с Фирсом, пребывавшем в подобном же состоянии. Рядом с ними совершенно спокойно стоял в своей глупой шапке Таде. Глаза его сонно закрывались…

     * * *

     Зрители на трибунах неистовствовали, выпуская наружу всё накопившееся за фасадом благочинности безумие.

     Поезда уже набрали полную скорость. Они всё ещё шли рядом, обдавая друг друга обильным дымом топок, но локомотив Мйончинского начал потихоньку выдвигаться вперёд.

     В судейской ложе мирно спал в специально принесённом сюда кресле фабрикант Таде. Доктор Лафарг посчитал пульс на его руке, поочерёдно приподнял каждое веко, поднёс ухо ко рту и послушал дыхание. Гости, перешёптываясь, следили за эскулапом.

     — Ничего опасного я не нахожу, — произнёс, наконец, лекарь.

     — Что? — крикнул Вийт. От него отшатнулись стоявшие рядом, и он понял, что говорит слишком громко. Тогда величайший из дедуктивистов переспросил, постаравшись говорить тише: — Что?

     — А вот с вами всё серьёзнее, — повернулся к нему Лафарг. — Вы и ваш помощник часик-другой вообще ничего слышать не будете!

     — Что? — переспросил сыскной надзиратель и вновь не сумел соизмерить голос.

     Лекарь покачал головой, достал из своего чемоданчика тетрадь, стальное перо и непроливайку, начал что-то писать.

     — Кто ещё из присутствующих ощущает сонливость? — спросил следователь, прочитав записку доктора. Он вновь говорил слишком громко.

     Все лишь недоумённо переглянулись.

     Фирс забрал у врача тетрадь.

     «Пунш пили только Таде и…»

     Истопник ещё писал, а Вийт уже бросился к гигантской золотой чаше.

     — Кто-то подмешал в напиток снотворное? — пробормотал Ронислав Вакулович, глядя на пестрящую мелкими пузырьками чёрную поверхность напитка.

     Его натужный голос слышали все.

     — Нас отравили! — истошно завопила госпожа Квят, женщина солидная, уважаемая, но с большим воображением. — Яд! Мы все умрём!

     — Что? — спросил полицейский надзиратель, прислонив ладонь к уху.

     — Доктор, доктор! — кричала дама, бросаясь к ногам лекаря. — Спасите! Молю, спасите!

     Лафарг порылся в саквояже и достал небольшой виал тёмного стекла. Подобрал с ближайшего стола хрустальный бокал, налил немного остро пахнущей жидкости, с сомнением посмотрел на госпожу Квят, плеснул ещё чуть-чуть и, наконец, протянул сосуд страждущей.

     — Это противоядие? — с надеждой вскричала грандкокет.

     — Это успокоительное, мадам, — произнёс врач.

     Вийт тем временем понюхал остатки пунша в кубке. По-видимому, он ничего не учуял, поскольку сразу же макнул в жидкость палец и слизнул каплю.

     — Вкусно! — пробормотал он. Потом поворотился к эскулапу. — Лафарг, есть возможность определить, не подмешано ли сюда снотворное?

     От его голоса задрожали на подносах фужеры.

     — Бромид должен иметь сильный запах, — задумчиво ответил доктор, подходя. — Хлоралгидрат горький… Разве что настой мышника…

     — Что? — проорал сыскной надзиратель.

     Лекарь не обратил на него никакого внимания. Он порылся в саквояже, не нашёл искомого и, пожав плечами, с сомнением вытащил оттуда медную сеточку.

     — Ну, давайте же! — проскрипела графиня-мать, как и все, неотрывно следившая за доктором. — Нам ещё в оперу сегодня!

     Лафарг отвлёкся, чтобы учтиво улыбнуться. Потом отлил в чистый бокал пунша, поднёс сосуд к огню и довёл жидкость до кипения. Едва медная сеточка соприкоснулась с бурлящим напитком, содержимое фужера стало алым.

     — Мышник! — крякнул доктор.

     — Что? — завертел головой Вийт.

     Ближайший половой поставил свой поднос на стол, выхватил из рукава гусиное перо, макнул его в малиновый сироп к пирожным и написал на манжете: «Мышник».

     — Ага! — задумчиво покивал детектив.

     — Какой ужас! — вскричала всё та же страждущая мадам Квят. Проверьте мой бокал!

     — И мой! И мой! — бросились к лекарю иные зрительницы.

     Графиня-мать с каменным лицом отошла от них подальше.

     Пока Лафарг один за другим подогревал фужеры — без каких-либо результатов — и одновременно при этом расширял свой круг семейств-клиентов, сыщик осматривал пустые бутылки, оставшиеся после наполнения кубка.

     — Как бы не обнаружилось, что вино подменили, — говорил он голосом, разносившимся по всей судейской ложе. — Фирс, проверь пробки! Нет ли проколов шприцем!

     Истопник, конечно, его не слышал. И тем не менее, уже вертел в руках феллемы.

     — Лафарг! — сказал, а точнее, крикнул Вийт, подавая доктору фужер. — Я слил сюда следы ломбардского из бутылок.

     Лекарь с готовностью повторил свой фокус. Снотворного не обнаружилось.

     Фирс тут же протянул ему ещё два бокала.

     — В один я собрал остатки сока танжеринов из кадки! — прокричал помощник непревзойдённого дедуктивиста. Голос у него тоже оказался надсадным, слишком громким. — В другом сосуде чудом сохранились льдинки из вёдер.

     Результат вновь оказался отрицательным. В обоих случаях.

     * * *

     — Кто-то влил в Кубок снотворное… — задумчиво пробормотал Лафарг. Спохватился и принялся быстро строчить для Вийта в тетради.

     — Уверена, дворецкий вне подозрений! — проворчала старая Мйончинская. — Именно потому, что мы все сейчас о нём подумали!

     На горделивом лице дворецкого не дрогнул ни единый мускул.

     — В составных частях пунша следов снотворного нет, — продолжал лекарь, ни на мгновение не отрывая перо от бумаги. — Значит, отраву добавили в уже готовый напиток… — доктор покачал головой. — Но как? К чаше ведь могли подойти только соревнованты! И происходило всё действо на глазах десятков гостей!

     — Сколько мышника нужно для такого эффекта? — Вийт кивнул на Таде.

     — С учётом общего количества пунша? И телосложения его превосходительства? — врач пожал плечами и написал: «Нужно было влить в Кубок не менее полуведра насыщенной настойки».

     — Полведра! — вскричал Вийт удивлённо. — Такое количество в перстне не пронесёшь…

     Тут какая-та мысль посетила Лафарга.

     — Но позвольте! — вскинулся он. — Позвольте! Все участники Гонок пили из Кубка! Каждый пил! До дна! Не отравил же злоумышленник сам себя!

     — Что? — вызнавальщик чувствовал, что сказано нечто важное, но не услышал ни звука.

     Врач стал писать в тетради.

     Фирс тем временем подтолкнул локоть Вийта. Кивнул в сторону гоночного поля.

     Чёрные гусенички составов уже приблизились к первому повороту. Из головы каждой била в небо струя обильного дыма. Впереди нёсся Мйончинский, за ним, отстав на длину поезда, Сташко, в полуверсте за ними был Корстини.

     — Слишком быстро! — произнёс, вглядевшись, доследчик. Он говорил под нос, но получалось громко, на всю залу. — Так они могут сойти на повороте с рельсов!

     Публика в испуге замерла.

     Несколько долгих секунд в судейской ложе висела мёртвая тишина. Даже хроникёры умолкли. Потом, будто услышав сыскного надзирателя, стали замедляться первые два паровоза. Машина антрепренёра едва не настигла их, но и она в конце концов притормозила.

     Мйончинский вошёл в поворот на огромной скорости, не менее двадцати вёрст в час. Его локомотив сразу же заметно накренился. Из-под колёс сыпанули снопы искр. Из прицепного открытого вагона на землю лавиной посыпался уголь. В воздух поднялось чёрное облако, сквозь которое вверх ударил белый столб пара. До судейской ложи донёсся протяжный, панический гудок.

     Публика всхлипнула в ужасе.

     Локомотив графа выскочил из угольной тучи, всё ещё заваливаясь на один бок. Он продолжал тормозить, но крен не исчезал. В последний момент, когда, казалось, машина должна была перевернуться, паровоз вдруг выпрямился, и состав, наконец, вышел из поворота.

     Опасный участок остался позади, Мйончинский мог бы начать разгоняться, но перепуганный экипаж продолжал тормозить.

     Сташко замедлился вполне успешно, видно управление паром у него было более совершенным. Лёдщик прошёл поворот, вынырнул на прямой отрезок пути, но вновь набрать скорость, несмотря на все усилия, не мог.

     Корстини же тормозил так долго и так тщательно, что его состав в конце концов остановился прямо перед поворотом. Из трубы локомотива продолжал бить дым, но паровоз не двигался.

     — Они все отравлены! — вскричал детектив, стремительно поворачиваясь к доктору. — Лафарг, хватайте упряжку и неситесь к антрепренёру! Ему, похоже, хуже всех, но он хотя бы стоит на месте. Я же попытаюсь спасти лёдщика и графа!

     * * *

     Паровой экипаж прославленного дедуктивиста нёсся по судейской дороге вдоль железнодорожного полотна навстречу неизвестности. Ветер дул в лица отважных спасателей, донося запахи трав и колосящихся хлебов.

     — Неужели кто-то настолько ненавидит Гонки? — натужно кричал сыскной надзиратель. Фирс на своём насесте шофёра никак на его слова не реагировал, просто не слышал. — Или ненавидит самоё паровозы? Или это убийство, искусно замаскированное под несчастный случай? Но кто в таком случае цель?

     Их стремительно догонял состав, украшенный яркими полотнищами и эмблемами лёдщика. Сташко как-то умудрился всё-таки обойти Мйончинского. Поезд шёл, рассекая летний день непобедимой чугунной громадиной.

     Истопник притормозил, следователь сбросил с себя цилиндр и визитку, соскочил на землю, одним прыжком оказался у рельсов и что есть мочи побежал вперёд по ходу поезда.

     Ноги сыщика скользили по насыпи. Галька разлеталась во все стороны. Сбившиеся в клоки волосы мешали смотреть. Ветер, дувший навстречу, замедлял движение. И всё же, гениальный детектив бежал как никогда быстро.

     Вскоре локомотив нагнал полицейского. Мимо доследчика вихрем промелькнули котёл, труба, из которой бил в небо обильный дым, бешено вращающиеся колёса, тамбур.

     Увы, зацепиться на такой скорости хоть за что-нибудь не представлялось возможным. Состав просто пролетел рядом.

     Сыщик замедлил свой бег, а потом и вовсе остановился, с досадой глядя вслед поезду. Он задыхался, из его рта вырывался тяжёлый хрип. Наклонившись, он опёрся руками о колени, пытаясь прийти в себя.

     Рядом затормозил паровой экипаж. Фирс энергично показывал куда-то назад. Следователь, превозмогая себя, выпрямился и оглянулся. На них чёрным чудовищем надвигался поезд Мйончинского.

     Вийт вздохнул, перескочил к нужной колее и вновь побежал по железнодорожной насыпи. Сначала медленно, будто мускулы более не желали его слушаться, потом всё быстрее.

     Когда локомотив нагнал его, сыскной надзиратель уже выкладывался из последних сил. Бешено вращавшиеся колёса одно за другим понеслись мимо, но Ронислав Вакулович вознамерился запрыгнуть на поезд во что бы то ни стало.

     Едва на краю зрения показался тамбур, великолепный детектив прыгнул. Вверх и вперёд. Ему удалось  уцепиться за поручни лестницы, ведшей в будку машиниста, но пальцы соскользнули, сыщик ударился коленями о гравий, и его с огромной скоростью потащило за локомотивом. Башмаки барона дробью застучали о шпалы.

     Подтянуться, как-то влезть на лесенку Вийт из такого положения не мог. Разжать пальцы тоже — он бы сразу оказался под колёсами. Брюки его рвало в клочья. По ногам текла кровь. Ситуация казалась безнадёжной.

     Фирс, не раздумывая, завернул в экипаже вентиль давления пара. Полностью, до конца. Стрелка манометра немедленно прыгнула в красную зону. Котёл загудел, завибрировал, застонал. Паровой экипаж рванул, как необъезженный конь, едва не встав на задние колёса, стремительно набрал скорость…

     Фирс сорвал с себя сюртук и швырнул в поля английский кэпи.

     Паромобиль на мгновение приблизился к заднему краю вагона с углём и…

     Взорвался!

     Кровавой вспышкой взметнулось в небо высвободившееся из топки пламя, мелькнули разлетающиеся во все стороны части котла, просвистели в воздухе многочисленные шестерёнки, бурлящая вода раскалённым потоком понеслась вперёд, оставляя за собой на насыпи кипящий, исходящий обильным паром след.

     Раздался оглушающий грохот. В далёкой судейской ложе зазвенел хрусталь. Зрители на трибунах, все три тысячи, пригнулись, вжимая головы в плечи.

     Фирс прыгнул за одно мгновение до взрыва. Его тело пронеслось через пропасть, разделявшую распадающуюся на части повозку и бешено мчащийся поезд. Под истопником мелькнула мельтешащая далеко внизу железнодорожная насыпь…

     И тут же Фирс ударился об уголь, засыпанный в прицепной вагон. Помощника сыщика снесло дальше, к противоположному борту. Ещё мгновение, и он бы выпал на землю, но ему каким-то чудом удалось схватиться за край платформы.

     Не было времени ни приходить в себя, ни осознавать прошмыгнувшую мимо смерть. Помощник Вийта вскочил на ноги. Его с силой раскачивало из стороны в сторону, сильнейший ветер бил в иссечённое до крови лицо, с одежды сыпался приставший к ней уголь. Истопник, преодолевая сопротивление воздуха, с трудом переставляя ноги, окутанный клубами пара, пошёл вперёд.

     Достигнув локомотива, истопник смело ступил на сцепной крюк и прыгнул на стенку паровоза. Задержался на выступающих заклёпках. Продвинулся к углу будки. Слепо ощупал боковую стенку. Нашёл за что ухватиться, и, то и дело повисая на руках, сумел переместиться к двери.

     В каком-то футе под ним цеплялся из последних сил за лесенку Вийт. Его перекошенное лицо покрывали сажа и пыль. Скрюченные пальцы, все в крови, едва держались за чугунные прутья.

     Фирс решительно ухватился одной рукой за поручень, пригнулся и намотал на другую руку рубаху следственного надзирателя. Зарычав от усилия, он подтащил детектива к себе. Тот нашёл в себе силы отпустить прут, за который держался, и вцепился в запястье помощника.

     Фирс напрягся. Напрягся так, что жилы вздулись на его шее, а лицо стало пунцовым. Невероятным усилием он втащил полицейского на лесенку. Перекладины сразу же окрасились кровью.

     — После такого… — пробормотал бесстрашный Вийт, задыхаясь и стуча от ужаса зубами, — ускорять мыслеварение… — он никак не мог сказать всё разом, — уже не нужно!.. — Он с трудом набрал полную грудь воздуха и разом выдохнул: — Благодарю, Фирс!

     Помощник его, конечно, не услышал.

     * * *

     У рычагов управления стоял машинист, граф Адам-Каетан Петрович Мйончинский. Рядом с ним прислонился плечом к стене его помощник. В тамбуре возился с углём кочегар. Когда в будку ввалились нежданные гости, ни один из них даже бровью не повёл. Более того, взрыв паромобиля, похоже, тоже остался незамеченным.

     Кочегар едва двигался. Медленно набирал на лопату немного угля, с задержкой отправлял его в топку и снова замирал на несколько мгновений. Фирс тронул его за руку. Тот вздрогнул и повернул голову, но глаза его оставались затуманенными. Даже устрашающий вид возникшего из ниоткуда человека, окровавленного, в угольной пыли, в разорванной одежде, не заставил его взволноваться. Он лишь снова уставился на свою лопату.

     Фирс обернулся к Вийту, пожал плечами. Расследователь вздохнул и пошёл по будке вперёд. Заглянул в лицо помощника машиниста. Тот спал, прислонившись к стене. Полицейский встряхнул его и получил в ответ лишь слабое шевеление.

     Мйончинский прямой жердью торчал над рычагами управления у переднего окна. Глаза его были открыты. Он безотрывно смотрел вперёд.

     Вийт направился было к нему, но тут юный граф совершил нечто невероятное — со всего маху ударил себя по щеке открытой ладонью. На его лице запылало алое пятно. Рядом с другими пятнами. Похоже, это была не первая пощёчина, призванная поддержать графа в бодрствующем состоянии. 

     — Я полицейский чин барон Вийт! — проорал Ронислав Вакулович, наклонившись так, чтобы Мйончинский его видел.

     Тот отшатнулся, в ужасе вытаращив глаза.

     — Вам в пунш подсыпали снотворное! — дедуктивист быстро осмотрел рычаги, регулировочные шнуры, чугунные бегунки и шестерёнки шкал. — Нужно прибавить скорости, чтобы спасти и Сташко! Где вентиль?

     Мйончинский что-то сказал.

     Тем временем Фирс в тамбуре открыл все трубы поддува, молча отобрал у кочегара лопату и принялся швырять уголь в топку. Много, быстро, часто. Пламя снова и снова равнодушно принимало горючее, но, казалось, совершенно не собиралось разгораться. Фирс не унимался. Кочегар некоторое время бездумно смотрел на него, а потом осел на пол.

     Вийт, проследив взглядом за своим помощником, отодвинул в сторону Мйончинского, завернул вентиль пара, доведя стрелку шестерёнки почти до самой границы красной зоны.

     Граф что-то закричал, но вызнавальщик лишь успокаивающе махнул ему рукой.

     Мйончинский не унимался. Он подскочил к следователю и попытался оттолкнуть его от рычагов управления. Если бы не сонливость, граф представлял бы собой серьёзного противника — он был того же роста, тех же лет, той же силы. Сейчас, однако, он ничего с Вийтом поделать не мог.

     — На вас действует снотворное! — крикнул ему дедуктивист. — Вы не можете ясно мыслить!

     И доследчик подтолкнул студента к скамье.

     Пламя в топке, наконец, разгорелось. Паровоз стал разгоняться. Шестерёнка скорости провернулась уже на двадцать пять вёрст в час. Поля вокруг мелькали, будто во сне. Так, должно быть, проносится земля под ласточкой. Вийту пришлось держаться за поручень, чтобы не упасть.

     Фирс тоже почувствовал ускорение. Он разогнулся, с удовлетворением вытер пот с лица, отчего поперёк кровавых царапин пролегли широкие угольные полосы, и тут же вернулся к своей лопате.

     * * *

     Впереди показался второй поворот. Вийт выпустил из котла пар, ослабил давление и потянул за тормозной шнур. Машина стала замедляться.

     Мйончинский несколько успокоился. Он всё ещё беспокойно ёрзал на скамье, но больше сыщика за руки не хватал.

     Поворот стремительно надвигался. Колея, сворачивая, резко пошла в сторону, и локомотив понесло туда же. Мелкие предметы покатились по полу. Люди, чтобы не упасть, ухватились за что могли. Ужасающий скрежет ударил по ушам.

     — Я слышу! — вскричал величайший вызнавальщик с удивлением. — Я это слышу!

     Поворот с каждым мгновением становился всё круче. Неумолимая сила инерции тащила смельчаков вбок. Приходилось держаться обеими руками.

     Мйончинский выкарабкался из-под груды ветоши, на которую его бросило.

     — К вам возвращается слух?! — что есть мочи заорал он в ухо вызнавальщику. — Тогда слушайте: у нас отлетела крышка тендера! Всю дорогу из бака выплёскивается вода. В результате в котле не пар, а перегретый воздух!

     — Что? — непонимающе прокричал ему в ответ Вийт.

     Студент схватился за голову, но тут же взял себя в руки и снова принялся орать следователю в ухо.

     Поезд тем временем вырвался на ровный участок, последний отрезок гоночного пути, и понёсся вперёд, не зная преград, не ведая сомнений.

     * * *

     До состава Сташко оставалось с десяток саженей. Рвущиеся из его труб обильные клубы дыма закрывали плотным одеялом переднее стекло локомотива Мйончинского. Лишь в боковые окна через редкие просветы можно было иногда разглядеть стремительно приближавшиеся трибуны зрителей.

     Прославленный дедуктивист стоял в проёме распахнутой двери будки. Его волосы трепал сильный встречный ветер, потоки дымной сажи били в его мужественное лицо, обрывки одежды развевались, как флаги.

     — Уже сейчас! — кричал Вийт. — Ещё немного, и я смогу перескочить к лёдщику!

     Внезапный крик позади заставил великого доследчика обернуться. Оторвался от рычагов управления и граф. Фирс остановился с поднесённой к топке лопатой угля.

     — Горим! — орал кочегар, указывая на стенки будки.

     Отовсюду, где дерево соприкасалось с раскалённым котлом, валил дым.

     — Я же говорил! — вскричал студент.

     Давно уже проснувшийся помощник машиниста бросился в тамбур, оттолкнул Фирса и принялся блокировать поддувы, перекрывать доступ воздуха в топку и задвигать заслонку.

     — Поздно! — бормотал он лихорадочно. — Поздно!

     Котёл светился тусклым багровым светом. Отовсюду били всё более обильные струи дыма.

     Мйончинский до отказа выкрутил вентиль давления пара, выпуская перегретый воздух.

     — Что вы делаете! — взбеленился Вийт. — Если мы не догоним Сташко, я не смогу остановить его локомотив! Они же там все сонные, на полной скорости врежутся в финиш! Осталось всего несколько саженей!

     На боковые окна вдруг надвинулась огромная чёрная тень. Поезд лёдщика перекрыл солнечный свет, в будке стало темно. Лишь в проёме распахнутой двери виднелся силуэт сыскного надзирателя. Ещё мгновение, и тень стала сдвигаться назад, пока, наконец, не исчезла, отстав.

     Переднее стекло сразу же очистилось от дыма. Стали видны колеи, полные неиствовавших зрителей трибуны и опустившиеся почти к самой земле дирижабли хроникёров.

     — Что происходит? — вскрикнул Вийт, глядя на несущийся в нескольких саженях позади передний отбойник локомотива Сташко. В окне паровоза даже, кажется, было видно стоявшего у рычагов управления Апрона Несторовича.

     — Они тормозят перед финишем, ваше высокоблагородие! — ответил помощник машиниста. — Нам тоже нужно, иначе это мы врежемся в трибуны!

     Мйончинский вспыхнул, оглянулся и тут же повис на тормозном шнуре.

     Колёса локомотива разом застопорились. Раздался оглушительный визг. Людей со всего маху бросило вперёд. Детектив успел шагнуть внутрь, и его швырнуло на графа.

     — Мы не успеем остановиться! — вскричал Мйончинский. — Как же так получилось! — студент висел на тормозном шнуре всем своим весом. — Это из-за дыма, который перекрывал обзор! Я не понял, что мы уже настолько близко!

     — Не о том думаете, ваше сиятельство! — орал из тамбура помощник машиниста. — Мы горим!

     Отовсюду вокруг багровеющего котла пробились открытые языки пламени. В одно мгновение они набрали силу, затрепетали, взвились к потолку, загудели. Будка наполнилась густым дымом, который чёрным шарфом повалил наружу через раскрытую Вийтом дверь.

     Все надсадно кашляли. В тамбуре вообще стало невозможно дышать.

     — Надо прыгать! — доносилось из дыма. — Сгорим!

     — Надо прыгать! — кричал другой голос. — Разобьёмся о трибуны!

     Сыщик ухватился за тормозной шнур и повис рядом с Мйончинским.

     — Прыгайте! — орал он. — Все! Я останусь! Иначе пострадают зрители!

     — Ну уж нет! — визжал граф. — Останусь я!

     Гудящее пламя выплеснулось из тамбура.

     — Что это за рычаг? — прокричал Фирс, указывая на чугунную палицу, торчавшую у горящей стены позади.

     — Ручной тормоз тендера, — ответил помощник машиниста. — Но он блокирует только одну колёсную пару!

     Фирс сграбастал груду ветоши с пола, завернулся в неё, пополз в самый огонь. Отыскал рычаг. Навалился на него.

     Локомотив опять дёрнуло. Всех с новой силой бросило на переднее окно. Из-под колёс посыпались снопы искр. Груда угля, заготовленная в тамбуре для топки и уже охваченная огнём, полетела вперёд, осыпав сияющим дождём внутренности будки.

     Тряпки вокруг головы Фирса занялись, и истопник отпустил тормоз. Лавируя среди катающихся по полу пылающих кусков угля, он отполз к остальным.

     Поезд вздрогнул, проскользнул на заблокированных колёсах ещё с десяток саженей, а потом вдруг остановился. Разом, сразу, будто врезался в стену. Замер как вкопанный всего в шаге от конца колеи.

     Всех внутри швырнуло назад.

     * * *

     Один за другим из горящего паровоза выпадали люди — граф, кочегар, помощник машиниста. Скатились на насыпь великий дедуктивист и Фирс. Они поднимались на ноги и глядели на гигантский сноп огня, в центре которого угадывалась чёрная чугунная туша локомотива.

     Трибуны ревели от восторга.

     * * *

     Фабрикант Таде, конечно, нашёл для героев приличную одежду, и теперь Вийт вновь блистал в судейской ложе, погружённый в восторженные перешёптывания и откровенные возгласы восхищения.

     После пережитого доследчика мучила жажда, и он подхватил с подноса бокал с родниковой водой.

     — А ведь в фужере Сташко не было льда, — проговорил Фирс, задумчиво глядя на сверкающую в солнечных лучах прозрачную жидкость.

     — Да? — повернулся к нему сыскной надзиратель.

     К ним подступила графиня-мать. Смерила Вийта с ног до головы своим бесцветным взглядом и произнесла:

     — Благодарю вас, барон!

     Сыскной надзиратель хотел было что-то ответить, но в этот момент Анфир Житеславович вызвал победителя Гонок в центр залы. Мйончинский поправил подпаленные усы и гордо прошествовал к Кубку.

     — Невиданная скорость и небывалая зрелищность! — вскричал Таде. Глаза его сверкали. — Мужество, изобретательность и инженерный гений! Поздравляю с победой Адама-Каетана Петровича Мйончинского, студента!

     Публика взорвалась аплодисментами. Бригада дагеротипистов принялась готовить снимок замершего рядом с трофеем героя.

     — Не стоит ли отменить результаты Гонок, ведь экипажи были отравлены? — спросил выбившийся вперёд хроникёр. — К тому же первым к финишу пришёл не паровоз, а лишь его обгоревший остов! На трассе произошёл взрыв постороннего паромобиля! Да и к бригаде победителя уже после старта добавилось двое человек!

     — Какое зрелище, не правда ли! Какая интрига! — вскричал фабрикант, едва не подпрыгивая от возбуждения. Он наслаждался каждым словом в вопросе газетчика. — Что касается условий соревнований, то они не делают скидку ни на какие обстоятельства. Но я с удовольствием приглашаю господина Сташко и синьора Корстини принять участие в Гонках в следующем году! Вне предварительных заездов! За год мы проложим ещё две колеи, и будет пять соревновантов!

     Гости разразились одобрительными криками.

     — Надеюсь, — добавил Анфир Житеславович с хитринкой в глазах, — в будущем году никто не добавит снотворное в традиционный напиток Гонок!

     Все рассмеялись. Сташко развёл руками. Корстини с обольстительным изяществом многоопытного ферлакура поклонился.

     И тут в толпе произошло какое-то движение. Публика притихла. В воцарившейся тишине отчётливо раздались уверенные шаги. Все взгляды обратились назад, люди стали расступаться, и в образовавшемся проходе показался стремительно идущий к центру залы Вийт.

     — Снотворное в кубиках льда всыпал в главный приз Гонок Сташко! — воскликнул сыщик на ходу.

     — Но позвольте!.. — растерянно поднял голову Апрон Несторович.

     — Не возражайте, — перебил его Ронислав Вакулович. — Это сделали именно вы! А что делать, если вы добились отличной манёвренности, но со скоростью у вас ничего не вышло! Пятьдесят тысяч и сей драгоценный Кубок стоят того, чтобы немного повозиться со снотворным!

     — Но я пил тот же пунш! — проговорил лёдщик. Он обернулся к стоявшим по соседству гостям и повторил со слезами в голосе: — Я ведь тоже пил!

     — Вы высыпали замороженную настойку мышника в Кубок и, пока она не растаяла, тут же, буквально в ту же секунду, наполнили бокалы свой и своего экипажа, — пожал плечами полицейский. — При этом вы следили, чтобы в ваши сосуды лёд не попал. Таким образом, ваше питьё не содержало снотворного. Затем, давая отраве время растаять, вы устроили представление с выносом вёдер настоящего льда. Когда, наконец, соревнованты зачерпнули в бокалы напиток, в нём уже было достаточно яда.

     — Но с чего вы взяли! — вскричал Сташко. — Ведь нет никаких доводов!

     — Ваш экипаж единственный провёл гонку без эксцессов! — пожал плечами вызнавальщик. — Надо, конечно, признать, что сундук, в котором вы доставили снотворное, сразу же унесли, а мешок, содержавший отравленный лёд, исчез…

     — Ну вот видите… — с надеждой стал говорить Апрон Несторович.

     — Но мы ведь найдём в вашем поместье и заготовленный мышник, и остатки настойки, и запас замороженной в лёд отравы, не так ли? — улыбнулся великий дедуктивист. — И в вашей дворне кто-нибудь да разговорится?

     Сташко побледнел. Руки его опустились.

     Дагеротиписты, едва завершившие съёмку Мйончинского, подхватили свой агрегат и с воплями бросились к непобедимому следователю.

     А в это время половые стройной цепочкой вносили под звуки скрипок подносы с замороженным какаовым питьём…