Everything You Hate : другие произведения.

Одержимые

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой врач призван помогать отчаявшимся найти смысл продолжать жить. Он способен справиться даже с самыми сложными случаями. Но что делать, если врач становится похожим на тех, кому помогает? И что, если любовь - условие решения самого сложного случая из всех?
  Ключ подошел, и молодой человек вздохнул с облегчением.
  - Здравствуйте! - сказал он в пустоту, ставя ногу за порог. Темный узкий коридор казался настолько темным и настолько узким, что ему всегда вспоминались истории о видениях людей переживших клиническую смерть. Сходство дополнялось неясным свечением на другом конце этого бетонного тоннеля.
  Ответа не было и молодой человек продолжил движение. Паркетный пол застонал под ногами его и его двух более тяжелых спутников, следовавших на расстоянии двух шагов. Коридор кончился, и чрево квартиры разверзлось, открыв некое подобие приемной, соединявшей все ответвления жилища. В углу "приемной" стоял простой деревянный стол видимо надежной конструкции. Он был завален вперемешку бумагами, книгами, письменными принадлежностями и разнообразными сменными носителями.
  Груда тряпья на стуле перед столом шевельнулась. Глаза вошедших уже достаточно привыкли к полумраку помещения, чтобы различить тонкие сухие руки, державшие книгу, и склоненную над этой книгой седую голову с пышной седой же бородой.
  - Джим! - вновь обратился молодой человек. Груда тряпья опять пошевелилась.
  - Здравствуйте, доктор! - сухие руки медленно закрыли книгу.
  - Джим, Вы не ответили на звонок. Потом, дверь Вы тоже не открыли...
  - Да, и Вы очень сожалеете, но - таковы правила. А я - психический больной, - борода и полумрак скрыли усмешку, но тот, к кому обратились "доктор", знал что она была на месте.
  Доктор переступил с ноги на ногу и, повернув голову набок, кивнул своим спутникам. Скрип половиц проводил их к выходу.
  - Позвольте?.. - доктор протянул руку к выключателю. Обнадеженный безразличным пожатием плечей, едва угадываемым под ворохом тряпья, он нажал на кнопку - яркий свет от лампочки без абажура прожег стены, предметы и глаза обоих собеседников, - Как Вы можете читать в такой темноте, Джим?
  - Вы знаете, доктор, я, пожалуй, мог бы Вам сейчас написать весь наш предстоящий разговор: все вопросы, которые Вы зададите и все ответы, которые я Вам дам, - он потянулся в своем пластиковом стуле, потер плечо и продолжил, - И смысла в этом общении будет не больше, чем в любой иной условности, принятой в обществе, а пожалуй, что и меньше. Это настолько же печально, насколько и смешно.
  Молодой человек наклонился, слушая, чтобы поставить сумку на пол, потом подумал и, вспомнив, что стул, на котором сидел бородатый, был единственным в квартире, сел на пол сам, и, доставая плотный блокнот, поддержал разговор, - Вы думаете, что наше общение - это условность, то есть? - Он постарался придать голосу обычный профессиональный оттенок дружелюбия. И это не ускользнуло от внимания его собеседника.
  - Вы это понимаете сами, доктор. Или скоро поймете, - сухие руки слегка разошлись в стороны и вновь нашли пристанище на костлявых коленях, выглядывавших из-под растрепанной джинсовой ткани.
  - Продолжайте, пожалуйста, это очень интересно, - молодой доктор, пристроил блокнот на одном колене и приготовился делать заметки.
  На этот раз усмешка была хорошо видна, особенно в сузившихся живых глазах. Эти глаза казались необыкновенно яркими на немолодом лице.
  - Вы играете роль доктора, а я должен играть роль психического больного. Неудобство заключается в том, что я не склонен играть эту роль. А ирония заключается в том, что именно когда я начал отказывался играть роли, принятые в обществе, общество решило причислить меня к классу душевнобольных. Вы - неглупый человек, доктор... - живые глаза пытливо взглянули на молодого человека и бородатый продолжил, - Вам будет тяжело, - костлявая рука поднялась и он потер лоб указательным пальцем, - мне Вас даже жаль... - он вдруг изменил тон и, с некоторым усилием поменяв положение на стуле, предложил, - а теперь давайте Ваши обычные вопросы, и покончим с этим.
  ...
  Стряхнув снег с одежды и постучав сапогами о землю, доктор сел в машину. Тяжелая дверь мягко скользнула по пазам, закрываясь. Оба санитара прервали неторопливый разговор о финансовом положении страны. Доктор взглянул на них с некоторой завистью - им не приходилось плутать по лабиринтам чужого воспаленного разума. Они лишь справлялись с материальными последствиями деятельности этого разума.
  Тот, что сидел ближе к выходу, взглянул вопросительно, - доставил он Вам хлопот, доктор?
  Его приятель потер черные коротко подстриженные волосы и поинтересовался в свою очередь, - он всегда такой тихий?
  Молодой доктор покрутил шеей, разминая, затекшие мышцы, - Я его вижу второй раз. Но, судя по истории болезни обычно насилие исходит не от него, а он его провоцирует в отношении себя.
  Черноволосый отвернулся от окна, за которым мелькал снежный город, - Странный какой-то господин. Но такие тихие - хуже всего - никогда не знаешь чего ждать, верно, Сильван?
  Его коллега не замедлил поддержать разговор, - именно! Был один такой тихий, даже наркотики не принимал вроде. Его врач вел уже три месяца, никаких инцидентов раньше, просто потенциальный самоубийца. Тут он сам позвонил, попросил приехать, говорит "Срочно хочу с Вами поговорить, доктор". Врач приехал, зашел. Тот ему говорит - "Садитесь, я сейчас чай принесу". Вышел на кухню, через минуту вернулся с молотком в руке. Голову проломил. Сломал обе руки, колено. Я его забирал из полиции того пациента. Тихий такой, а сам кровью покрыт, пятнами - от лица до ботинок. Врач, доктор Бертье его имя, три месяца в госпитале лежал; сейчас по-моему дома сидит по причине инвалидности. Тот его крепко по голове стукнул.
  - А, да, помню, была даже статья в "Озерном таблоиде". На весь город прославился, - это было сказано с многозначительным вздохом и наклоном головы вбок. - Вы доктор, осторожнее, нам не сложно за дверью постоять, если что.
  Молодой человек улыбнулся. Он знал, какая мысль будет выражена следующей. И не ошибся. Светловолосый коренастый коллега Сильвана, носивший двойное имя - Жан-Седрик - уперся в него своим излишне самоуверенным взглядом и продолжил, - Вы только начали работать в группе. Работа ответственная, сразу, наверное, не просто все охватить и предусмотреть. Но Вы обращайтесь, если что, безо всякого.
  - Да, кстати, мы здесь и для этого тоже, - подхватил Сильван, с выразительным кивком.
  Доктор вежливо кивнул, - Спасибо, обязательно обращусь при случае. У него мелькнула мысль, что старый пациент Джим был не так уж неправ - люди ценят условности порой гораздо больше всего остального. Его коллеги постоянно давали ему понять, что он слишком молод для той работы, которую они считали слишком ответственной, чтобы ему ее доверять. Соответственно, они играли роль всезнающих опытных специалистов, а от него ожидали исполнения роли неуверенного в себе новичка.
  Он не считал себя новичком. Сама бригада была сформирована совсем недавно. Его же предшествующий опыт был достаточно обширен, чтобы позволить ему ставить под сомнение особую необходимость консультироваться у санитаров. Он насмотрелся всякого в госпитале Лиона и был твердо уверен, что сможет распознать кризис у больного до того, как тот выплеснется наружу волной насилия, и что он сам достаточно психологически устойчив, чтобы справиться с любой неожиданностью.
  Машина затормозила и ее повело в сторону по свежему снегу. Он инстинктивно напряг мышцы, чтобы удержаться на сиденьи, и это прервало цепь его размышлений.
  - Вот, мы на месте, - сказал водитель, оборачиваясь назад, - Рожковая, 15.
  Доктор взглянул на санитаров, ожидавших распоряжений, - здесь все нормально, по идее, можете подождать в машине, господа.
  - Вы уверены? - поинтересовался нагловатый Жан-Седрик.
  Доктор для вида помедлил, потом кивнул, - да. Больной отвечает на звонки, это плановый визит. Чем меньше людей вторгается, тем лучше для него. Они ранимые - эти суицидальные.
  С этими словами он отодвинул дверь и вышел в метель. Снег похоже усилился и теперь с помощью ветра настойчиво лез за воротник и злобновато кололся, врезаясь в незащищенную кожу лица. Снежную пыль сметало с карнизов и она крутила ведьминские хороводы у самой снежной поверхности и асфальта, плешью проглядывавшего из-под белого покрова то здесь - то там.
  Подъезд встретил его мраморной отделкой. Доктор знал, что квартиры здесь, с учетом района, стоят за два миллиона. Он позвонил в дверь слева от лифта. Широкая резная дверь из натурального дерева выглядела также внушительно как и подъезд. Дверь открылась сразу - его ждали по расписанию - и содержимое квартиры, как всегда, поразило его контрастом. Впечатление было, как если бы красивая девушка вдруг заговорила бы пропитым басом, и изо рта у нее торчали бы гнилые клыки вместо ровных белых зубов.
  В нос молодому человеку ударил сильный запах табачного дыма со сладковатой примесью конопли. Газеты вперемешку с обертками от фаст-фуда и разнообразных сладостей скрывали под собой пол. Хозяин с ненатурально-веселым выражением лица отступил в сторону, давая гостю войти, - Здравствуйте, доктор, как дела? - затараторил обитатель запущенного жилища, нисколько не смущаясь, - сегодня такой снег, метель. Проходите, ну Вы знаете куда, чего Вам предложить, быть может немного винца? Амм, да, я забываю, Вы не можете себе позволить такого разврата на работе. А-ха-ха-ха-ха!... - он прохихикал карикатурно, с такой интонацией, что неподготовленный человек мог бы оцепенеть от неожиданности. Он вдруг замолк и, встряхнув как конь головой, поправил волосы - средней длины с рыжиной и блеском, заставлявшим догадываться либо о злоупотреблении гелем, либо о водобоязни.
  - Все нормально, Жиль, - доктор, наконец, смог вставить слово, - Вы не возражаете если мы присядем на минутку?
  - Мы, несомненно, можем попробовать, - вновь взорвался речью его собеседник, - однако мне думается, что нам будет гораздо удобнее, если мы присядем на вот эти два стула, с этими словами он принялся столь же энергично, сколь неэффективно отодвигать в сторону тяжелую доску для черчения с незаконченным проектом какого-то здания.
  Шутка про минутку не произвела на врача особого впечатления. Уже хотя бы потому, что он слышал ее по-крайней мере в четвертый раз. Он, тем не менее, улыбнулся и помог отодвинуть доску, чтобы Жиль мог усесться на стоявший за ней резной стул из светлого дерева. После чего он сел сам и незамедлительно задал вопрос, которого ждали и страшились оба, - что Вы сегодня принимали, Жиль?
  Вопрос был задан самым дружелюбным тоном, как будто один приятель осведомлялся у другого, что тот сегодня ел на завтрак. Жиль, однако, тут же видимо смутился. Его мутные каре-зеленые глаза перебежали с доктора на окружающие предметы, он поправил свою плотную майку Аберкромби с пятнами еды и вина, и потянулся к пачке сигарет на столе. Его слабый подбородок был как всегда небрит, а хитрые морщины тянущиеся от носа ко рту, казалось, стали еще хитрее, когда он ответил:
  - Ничего, доктор, просто выпил немного, - он снова отвел глаза и, подкурив, быстро добавил, - Вы не курите, доктор, я Вам не предлагаю. Как Ваша семья? - он затянулся и доктор воспользовался паузой, чтобы вставить слово:
  - Все отлично, Жиль, - он открыл блокнот, - и, неожиданно, отточенным взглядом впился в пациента. Неожиданность была важным фактором, этот прием он отработал в совершенстве за годы работы. Голос был сильным контрастом взгляду - все так же дружелюбен и безупречно вежлив. Взгляд был упорным, но не должен был длиться больше нескольких мгновений, - у Вас, наверное, очень сложный заказ, - взгляд перешел на чертежную доску.
  - Да, доктор, это частный дом, для одного русского, он купил старую ферму сразу за чертою города, - он поскреб кончик носа и добавил, - сложно, поэтому мне нужно иногда вдохновение, - голос его стал повышаться одновременно с ускорением темпа речи. Вы должны понимать доктор, что такие вещи так просто не получаются. В городе не так много людей способных выполнить такую работу, - последние слова были выплюнуты с пулеметной скоростью, а подбородок говорившего, все это время поднимавшийся вверх достиг предельного положения возможного с учетом человеческой анатомии.
  - Вы знаете, Жиль, я ведь вовсе не для того здесь, чтобы создавать Вам неудобства, - доктор оторвался от блокнота. По правде сказать он и сам чувствовал дискомфорт, - Вы можете всегда предпочесть провести какое-то время в госпитале или частной клинике. Особенно, если Вы не чувствуете достаточно доверия ко мне, как к врачу, для того, чтобы говорить со мной откровенно.
  Жиль сделал затяжку и, затушив сигарету, взял следующую. Он не отводил взгляда, но в его мутных глазах была пустота.
  Доктор, как и полагается, подождал ответа, затем вновь взял слово, - быть может Вы можете мне сказать сколько грам вы приняли сегодня... Он вдруг поменял тон на любопытный и ускорил темп, - кстати, как качество?
  Жиль встрепенулся, пригладил блестящие волосы и затараторил в своей обычной манере, - хорошее, Вы знаете, я поменял поставщика, этот мужик подгоняет качественный товар. Наверное, процентов восемьдесят чистоты, - тут он взглянул на молодого врача, но лицо того выражало лишь вежливый интерес. Ободренный он продолжил, - два грамма сегодня, доктор, просто для вдохновения, зато теперь я в отличной форме и совсем без грустных мыслей, Вы знаете, - он вдруг поднялся, - хотите снять пробу? Да ну же, из медицинского интереса? Давайте...
  Психиатр должен избегать слова "нет", потому молодой человек ответил уклончиво, - спасибо, Жиль, быть может чуть позже мне предложите, сядьте, если Вам не трудно, - он вынужден был повысить тон, чтобы привлечь внимание собеседника. Тот повернул голову, - ну тогда я возьму себе кофе, Вы будете? - и получив утвердительный ответ, нажал на кнопку кофейной машины.
  Молодой врач пересилил себя и взял в руки замызганную чашку контрастировавшую с ароматным содержимым. Он поставил ее на стол и, сложив руки на коленях, продолжил разговор - он чувствовал себя абсолютно уверенным и точно знал, как правильно повлиять на пациента, - кокаин, несомненно, сильный стимулятор, Жиль. Есть даже исследования, показывающие, что он вынуждает нейроны мозга отращивать шипы для самозащиты и, таким образом между ними образуются дополнительные связи. Отсюда, возможно, Ваше ощущение повышенной креативности во время его действия. Однако, помните - этот эффект временный, более того - кратковременный, хоть одновременный прием алкоголя и замедляет вывод кокаина из тела. Вспомните, Жиль, как Вы себя чувствуете после прекращения действия этого вещества.
  Он вдруг вспомнил сам - свой первый визит в это жилище. Мерзкий холодный дождь тогда колол лицо как маленькие льдинки. Он приехал по вызову - это был его первый вызов в составе новосозданной бригады помощи суицидальным и депрессивным. Это также был день, когда Линда ушла утром, невзначай бросив у двери: "Я от тебя ухожу, я просто встретила одного классного парня. Ты не расстраивайся, все - фигня". Он не расстраивался, ему было некогда. Новая работа пришлась кстати, но все же в тот день ему было тяжело. Погода дополняла картину ощущений. Он был слегка простужен, голова болела, и в ней крутилась мысль "где же я оступился?", лицо Линды вставало перед глазами в самые неподходящие моменты. В груди затаилась боль, как будто невидимый ледяной великан сжал в кулак его легкие.
  Но это было все несущественно. Он должен был через все это донести до отчаявшегося человека смысл жизни, доказать, что жизнь - прекрасна, что каждое ее мгновение драгоценно и что его существование важно для всей Вселенной. Он справился. Справился потому и вопреки. Справился, когда увидел человека в одних вельветовых брюках сидевшего на лестничной клетке у собственной двери и повторявшего бесконечно: "Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу...". Голова со слипшимися прядями была опущена на грудь, покрытую редкими волосами. Тонкие слабые руки плотно сжимали одна другую. Картина вызывала жалость. Психиатр не может позволить себе жалость. Ему разрешено лишь врачебное сочувствие. Однако, в тот день молодой доктор не мог отбросить жалость. Он забыл о своих ощущениях. Ледяной великан не разжал руку, но жалость странным образом послужила анестезией для боли.
  Он справился в тот день. И даже нож, лежавший в квартире у порога, не помешал ему. Он добился - без применения силы и медикаментов - того, что через полтора часа Жиль перестал повторять "не хочу". Он никогда не ответил, чего именно не хотел. Присутствовашие тогда санитары и полицейский были убеждены, что он не хотел жить. И только молодой врач решил, что Жиль не хотел умирать, и его душа молила о какой-нибудь поддержке, какой-нибудь причине, по которой умирать не следовало.
  Молодой врач тогда попросил показать ему эскизы зданий. Показать тот, который Жиль делал с наибольшим вдохновением. Это сработало. Врачебная проблема теперь заключалась в том, что Жиль не перестал принимать кокаин. Его статус крутого архитектора позволял ему обеспечивать себя самым лучшим "товаром" который можно было купить в городе. Когда он работал, он был не опасен, вдохновение служило наркотиком само по себе. Если же в силу каких-то причин вдохновения не было, кокаин заполнял пустоту, вселял уверенность. Молодой доктор понимал, что простая детоксикация ничем не поможет. И что каждый эмоциональный "спуск" после окончания действия наркотика опасен - в любой такой момент Жиль мог преступить грань и лишить себя жизни.
  Жиль помедлил с ответом, что не соответствовало его обычной манере, затянулся сигаретой, и нервно постукивая левой ногой, взглянул на собеседника мутными глазами, - Мир меняется, доктор, он становится... стоящим... Я становлюсь стоящим, я могу творить, я живу и дышу. Я проектирую не просто дома, я строю миры - в этих мирах будут жить свои жизни люди. Я почти бог и эти миры - памятники мне. Если сейчас Вы посмотрите на эту доску, - он повернулся и кончиком сигареты указал на упомянутый предмет, - Вы увидите только линии на бумаге, и я обычно вижу лишь ненамного больше Вас, и то - благодаря образованию и опыту. Сейчас я вижу нечто живое, что растет, подчиняясь моей лишь воле. Вы видите лишь собрание комнат и отсеков, я вижу там леса, горы и реки, вижу тепло и холод, вижу движение потока жизни - когда люди будут перемещаться из одного места обитание в другое, испытывать там удовольствие от жизни и дышать жизнью так же как я, когда я проектировал их мир. Отберите у меня это ощущение, эту способность, и меня - нет. Вот что я чувствую, когда эффект проходит, доктор, и мне не нужно об этом напоминать. Это ощущение - со мной каждый день. И это - не жизнь. Вы скажете, быть может, что это - реальность, что наркотик - ложь. Если Вы сами никогда не испытывали его действия, Вы не можете этого знать. Вы не были в других мирах и поэтому утверждаете, что только Ваш мир настоящий, что все остальное - иллюзия порожденная злоупотреблением. Язык человеческий слишком беден, чтобы я мог донести до Вас правду, и Вы не склонны будете ее принять. Я для Вас - некая подопытная мышь, которой Вы отказываете в интеллекте, соответственно, Вы принимаете мою речь, просто как забавное пищание и ищете в ней симптомы, которые бы подтвердили тот диагноз, что Вы заранее поставили. Если бы Вы сами хоть раз заглянули в иной мир, Вы бы изменились навсегда, пусть не коренным образом, но сдвиг в Вашем мировоззрении вызвал бы у Вас удивление. Самое же важное, что я могу жить только в одном из миров, а Ваш мир - это грязное покрытое слизью двухмерное убожество. И каждый раз, когда я в него погружаюсь, мне становится так мерзко и тошно, что мне все равно как его покинуть. Лишь бы поскорее.
  Он зажег новую сигарету. Муть странным образом ушла из его глаз и уступила место ясности. Доктор сделал пометку в блокноте и сделал вывод, что пик действия наркотика окончен, сейчас ему нужна будет следующая дорожка. Он знал, что сейчас важно отвлечь человека от этой нарастающей потребности, выдернуть из "запойного" состояния. Небольшая доза реализма не повредит.
  - Жиль... - мягкий, все так же дружелюбный голос, - Вы знаете, что воздержание от приема наркотиков - одно из условий Вашего домашнего лечения. Вы знаете, что по новым правилам, врач может порекомендовать поместить Вас в клинику. Там гарантировано не будет кокаина, только сильнодействующие препараты и покой. Персонал заботливый, но настойчивый. Подумайте. Мы с Вами увидимся на следующей неделе. Как всегда, вы знаете мой номер. Я хотел бы, чтобы Вы были в хорошей форме.
  Он действительно этого хотел. Иначе, похоже, придется запереть этого одаренного беднягу. Все же он так горячо защищает свой образ жизни, что это вызывает невольное уважение.
  Улица встретила его усилившейся метелью. Он встряхнул головой и подумал, что ездить по городу сейчас будет просто наказанием. Он мечтал о том, чтобы попасть домой, залезть в теплую ванну, закрыть глаза и помедитировать, выбрасывая за борт все чужие переживания, собранные за сегодняшний долгий день. День, однако, не собирался кончаться. Машина уже поворачивала на улицу, с которой можно было видеть заснеженные крыши зданий госпиталя, когда рация взорвалась срочным вызовом: девушка, 28, без предыдущих инцидентов, кризис суицидального настроения, уровень риска был определен оператором как критический - девушка сама оборвала разговор, к счастью определитель номера подсказал адрес. Бригада приняла вызов. Она была для этого создана.
  Оставив обоих санитаров наготове на лестнице, чуть ниже самого этажа, он постучал в дверь. Постучал тихонько. Его опыт подсказывал, что депрессивно настроенные люди порой воспринимают звонок в дверь как агрессию, загнанные в себя, они боятся любого контакта с миром и прячутся, не открывая дверь. Оператор сказал, что она отчаянно плакала в трубку. Молодой врач не хотел рисковать. Инстинкт его не подвел - он услышал шорох внутри, вновь тихонько постучал и, к его облегчению, замок щелкнул и, скрипнув, дверь открылась. Первое, что он увидел, были глаза. Широко открытые, они светились тревогой и болью. Яркую синеву их разбавлял нездоровый блеск - слезы отчаяния. Ей нечего было скрывать от мира. Он успел заметить волнистые волосы на трогательных плечах в серой кофте. Светлые волны были спутаны и сбиты в кучу с одной стороны. Он понял, что она долго пролежала на кровати, почти не двигаясь. Ему, однако, нужно было срочно что-то сказать. Она не задала вопроса, не удивилась, просто стояла и смотрела на него. Сквозь него. Его коллеги всегда представлялись по стандартной формуле - доктор Икс из госпиталя Игрек, по Вашему звонку. Он считал такой подход безынициативным и опасным. У него было всегда лишь несколько мгновений, чтобы быстро определить что представляет из себя человек, его состояние и даже причину последнего.
  - Консультант по гармонии жизни, мадам. Прошу извинить поздний визит. Мне сказали, что Вы возможно пожелаете воспользоваться моим сервисом... Это покрывается обычной медицинской страховкой, - добавил он. Его лицо выражало только спокойное дружелюбие. Оно не должно было больше ничего выражать. Сам он в это время с тревогой ждал реакции - возможно словесной, чаще языка жестов. Он был готов в любую минуту поставить ногу за порог - если она попытается закрыть дверь - и кликнуть санитаров.
  Слава богу - она просто отошла в сторону, давая ему пройти. Нет, не просто отошла, она продолжила движение легкими скользящими шагами - и исчезла в комнате направо. Он не колебался и последовал за ней, слегка прикрыв дверь. Квартира была крошечной, сделав два шага за ней, он успел увидеть кухоньку и ванну. Еще шаг - и он был в зале, служившей одновременно и спальней. Девушка сидела на кровати, неестественно ровно, не шевелясь, глядя прямо перед собой. Ее большие глаза все так же блестели за стеной слез.
  - Вы позволите? - спросил он мягко, но не дожидаясь формального разрешения, шагнул к окну, сохраняя дистанцию, передвинул стул и сел - не прямо перед ней, а под углом и слева, чтобы не вызвать защитной реакции на мнимую агрессию. Она все так же не шевелилась, но он знал, что это был не худший вариант. Ее руки были сложены в коленях, но как бы крепко одна рука не сжимала другую, кончики тонких пальцев дрожали мелкой, едва заметной дрожью.
  Тем временем он незаметно оглядел помещение в деталях: мало мебели, на простом столе - кувшин с единственным крупным белым цветком, небольшой шкаф - книги аккуратно поставленные в ряд, металлическая вешалка с одеждой на плечиках. Кровать, на которой она сидела, была застелена, но складки на покрывале и подушке служили подтверждением его догадке о том, что хозяйка провела немало времени лежа без движения. Аккуратность и чистота в женском жилище могли быть либо быть следствием характера, либо указывать на подготовку к последнему шагу - самому последнему. В первом же случае такой эмоциональный дисбаланс мог указывать на нервное потрясение вследствие неожиданного негативного происшествия.
  Он одернул себя. Перед ним сидел живой человек. Пока живой. Время шло, и его действие или бездействие сейчас могли склонить чашу весов в одну или в другую сторону. Он решил рискнуть - стекла не были вымыты, на полу он заметил маленький обрывок бумаги.
  - Когда это случилось? - он попытался скопировать ее позу, стараясь не наклоняться вперед. Голос его был тихим и мягким, оттенок дружелюбия был почти неуловим.
  Она не пошевелилась. Лишь губы двинулись едва заметно произнеся немое "Что?". Ресницы столкнули слезы вниз, и он понял, что его догадка была точна. Он больше не колебался:
  - Вы знаете... - продолжил он так же мягко, и она повернула голову к нему не поменяв положения тела:
  - А Вы? - и ресницы вновь смахнули слезу.
  - Я хотел бы знать тоже, - он подождал и не давая тишине воцариться продолжил, - Вы правильно сделали, что позвонили. Немногие решаются. Но те, кто это делают, всегда чувствуют себя лучше.
  - Вы можете мне помочь? - ему показалась тень улыбки. Обычный человек без опыта и тренировки не заметил бы ничего, но он внутренне насторожился.
  - Если Вы позволите мне попробовать, - ответил он осторожно. Ее улыбка стала заметней, но голос вновь упал до неразличимого шепота - он скорее прочитал по губам, чем услышал:
  - Вы умеете лечить СПИД?
  Он подавил импульс отклониться, вызванный неожиданностью полученной информации. Не проявлять реакций было безмерно важно, а обмануть женский глаз было в разы сложнее, чем детектор лжи.
  - Когда Вы узнали? - он справился с напряжением в горле.
  Она вдруг потеряла свою безупречную осанку, перевела взгляд на стену перед собой:
  - Я всегда знала... - он ждал. Казалось прошла вечность, но он считал в уме секунды: "..., восемь, девять...". И она заговорила вновь, ее голос стал немного громче:
  - Я знала с того самого дня... - она посмотрела за окно, - в кинотеатре в зале было так темно... Мы опоздали, и фильм уже начался. Я даже не помню как назывался фильм. Мы пробрались на самый задний ряд. У меня привычка - я всегда провожу рукой по сиденью прежде, чем сесть. Люди неряшливы в большинстве своем - и на сиденье остаются раздавленные крошки поп-корна, жвачки и прочий мусор. Я сначала почувствовала под рукой листок бумаги и лишь потом - боль от укола. Я инстинктивно одернула руку и при свете своего мобильного попыталась разглядеть что-нибудь...
  Он не услышал следующей фразы и вынужден был переспросить. Она не смогла ответить, и он привычным движением вынул из внутреннего кармана пачку бумажных платков и подал ей, затем попросил:
  - Продолжайте, пожалуйста.
  Она механически взяла предложенный предмет, но не воспользовалась им, а просто держала его в руке.
  - Там была иголка, простая иголка от шприца, - она сглотнула, - а листок был на самом деле запиской, - ее пальцы задрожали еще сильнее, и она выронила пачку:
  - Записка "Добро пожаловать в клуб больных СПИДом, тварь", - она сглотнула ком в горле и выдохнув, закончила, - я уже тогда знала, что это правда. Сегодня я получила письмо - результат теста "Положительно".
  Она вдруг взглянула прямо ему в глаза:
  - Вы не думайте, я не слабый человек, не боюсь обычных проблем, но мне понадобилось собрать все свои силы, чтобы дожить до конца сегодняшнего дня.
  Вновь, он невольно отметил морскую глубину ее глаз. Открытый прямой взгляд, скорее мужской, чем женский. В нем не было страха, лишь боль, отчаяние.
  Он подождал, и его надежда, что она продолжит, оправдалась:
  - Я сначала не могла понять, что двигало человеком, который это сделал. Как он мог накопить столько ненависти - не к кому-то конкретно, а к людям вообще, к человечеству в целом, возможно, ко всему живому. И Вы знаете что? Я поняла - за один сегодняшний день. Все время - с того момента, когда я получила вирус и до сегодняшнего утра - я жила в страхе. Теперь он уступил место отчаянию и злобе. Я ходила по улицам этого холодного серого города, который приходится мне родным, сидела в его кафе, рассматривала вещи в его магазинах, но больше всего - его жителей.
  Ему показалось, что на дне моря вспыхнуло пламя - ее глаза слегка сузились:
  ... - Они такие же как и город - так же холодны и безразличны, так же серы и надменны как его здания, так же самодовольны как его бутики и банки. Я шла, и моя память предлагала мне все снова и снова картины из моей прошлой жизни - и я видела бесчисленные примеры наглости, подлости и бессовестной лжи, отполированных на поверхности напускной фальшивой вежливостью. За то время, что я ждала результатов теста - ни один человек мне не позвонил. Так странно. Знать, что все мои друзья - мне вовсе не друзья, а все мои знакомые - мне на самом деле незнакомы. Моя подруга, что была со мной в тот день в кинотеатре, исчезла и уже на следующий день не отвечала на звонки. А ведь мне так нужна была поддержка. Хоть одно слово! Она, конечно, поделилась сплетней со всеми кого знала. Если я встречаю кого-нибудь из них на улице - они стараются меня не заметить. Если это невозможно, кидают какую-нибудь общую приветственную фразу на лету и быстро скрываются в толпе. Это было так даже до того, как я узнала результат!
  - Что можно чувствовать к такому миру кроме презрения, кроме ненависти? - она задумчиво повела глазами вправо и вниз, - я смотрела на незнакомых людей и думала, что они, должно быть, такие же. Я не могу теперь избавиться от ощущения несправедливости. Я по-другому взглянула сегодня на них всех - независимо от возраста. Мне кажется, что они все виновны - они живут, и даже старики, возможно, проживут больше меня, хоть они и жалуются на тяжелую жизнь и на близость могилы. Почему они будут жить, а я, такая молодая, должна умереть так скоро? Почему все эти женщины могут играть со своими детьми, а я теперь не могу позволить себе радости материнства? Нечестно! - ее пальцы сжались так, что кожа побелела, и суставы хрустнули, - я не верю в бога. Я знаю, что мое последнее дыхание будет действительно последним. За ним - забвение и темнота, вакуум мысли. Я позвонила по вашей горячей линии, потому что больше не могу справиться с желанием забыться сразу, прямо сейчас. Я не хочу страдать месяцы, а быть может несколько лет. Ваш оператор начал нести какую-то чушь про то, что моя жизнь очень важна. Для кого она важна? Общество просто выбросило меня за борт. Я повесила трубку. Разговор был бессмысленен. Продолжать - бессмысленно.
  Это был первый такой случай в его практике, хоть ему и довелось общаться с больными СПИДом. Вся наука, впитанная за годы обучения, вдруг показалась ему напыщенной чушью, когда он смотрел на эту девушку - такую живую и такую обреченную. Он испугался своей реакции. Его захлестнуло волной жалости и чего-то еще - ему хотелось забрать ее боль себе. Так трудно ему было подавить импульс, что он вздрогнул и выговорил через ком в горле:
  - Посмотрите на меня, - попросил он мягко, и она подняла глаза, - я не просто кто-то, кого отправили по вызову. Я постараюсь Вам помочь, если смогу, и если Вы мне позволите. И мне важно, чтобы это получилось, я бы хотел Вас увидеть еще раз и в состоянии лучшем, чем сегодня. Вы правы во многом. У Вас есть основания испытывать те чувства, о которых Вы говорите. Правда в том, что все люди смертны. Я перескажу Вам предание о богатейшем царе древности - Крезе и его знакомстве с греческим философом - Солоном. Этот царь, правивший древней Лидией, спросил у Солона кого тот считает самым счастливым человеком в мире, рассчитывая что философ, видя его богатство, назовет царя. Он ошибся. Солон назвал афинского воина, погибшего, защищая свою страну. Крез попросил Солона привести еще один пример. Тот, не колеблясь, назвал сыновей некой жрицы, достойно выполнивших свой сыновний долг. Их мать попросила богов наградить их лучшим возможным подарком. Сыновья в ту же ночь мирно заснули и отошли во сне... Крез был поражен выбором Солона, но тот объяснил, что власть, богатство и здоровье преходящи, и что, соответственно, они - ненадежный источник счастья. Странным образом, достойная смерть и посмертное уважение были для Солона синонимом счастливой судьбы.
  В ее больших измученных глазах отразилось удивление:
  - Я не ожидала, что психиатр будет восхвалять смерть.
  Он понял, что завладел ее вниманием и не стал терять времени:
  - Да, психиатр, но также и человек. Я боюсь, что Вы неправильно приняли мои слова. Я восхваляю жизнь, но говорю, что она должна быть прожита и закончена достойно. Я мало боюсь смерти, но знаю, что она неизбежна. И хотя это невозможно, я пытаюсь представить себя на Вашем месте. И вы знаете, что? Есть люди, которым не помешало бы то, что у Вас есть - понимание того, что жизнь конечна. Вам осталось сколько-то - Вы и никто не знает, могут пройти годы - но Вы знаете, что время у Вас не для того, чтобы его терять. Используйте его! Сделайте что-нибудь, что Вы можете сделать и чего Вы всегда хотели, но боялись или стеснялись. Отбросьте неуверенность и сомнение в себе. Когда человек знает, что смерть неизбежна и случится не когда-то, а вскоре - ему нет преград. Не жалейте себя, верьте себе и в себя. Живите, сколько бы Вам не было ещё отпущено, богом или биологией вашего тела. Возьмите эту жизнь в руки и используйте каждую песчинку времени до того, как она просочится меж пальцев. Я вижу сильную девушку перед собой. Не важно, что я в Вас верю, важно что Вы знаете, что Вы можете сделать все, за что Вы ни возьметесь...
  Ему было странно - он говорил горячо, и он верил в то, что говорил. Неподобающий формат общения для психиатра. Его коллеги бы не одобрили. Но большие глаза, казалось, смотрели прямо ему в душу, и он не мог лгать.
  Она задумалась, а он, не смея прерывать ее мыслей, смотрел то на ее руки, то на ее лицо и все время вынужден был себе напоминать, что он ищет внешние проявления переживаний, а не разглядывает девушку.
  - Давно, лет десять назад, мне хотелось писать музыку, - сказала она тихо, неуверенность сквозила в каждом ее слове, - я даже пыталась, но мне было некогда - школа, друзья, - последнее слово было произнесено с грустной иронией.
  Он знал, что как психиатр он должен был бы помочь ей развить идею, но как человек он чувствовал себя в опасности, ощущая что его самоконтроль начинает давать трещину, и печальное сочувствие может вырваться наружу в любой момент.
  Он просто поднялся и протянул ей карточку, - Позвоните мне завтра и расскажите как у Вас продвигается с написанием музыки.
  Она удивленно подняла глаза, но послушно взяла предложенное и встала, чтобы закрыть за ним дверь. Он обернулся перед выходом, чтобы пожелать ей доброго вечера и не успел ничего сделать - быстро и плавно, непостижимо естественно она придвинулась к нему всего лишь на мгновение достаточное для того, чтобы оставить у него на щеке легкий след от тепла своих губ. Он успел разобрать едва слышное "Спасибо Вам...", и дверь закрылась с громким щелчком замка.
  К счастью, санитары, ждавшие его на лестнице, следуя правилам, хранили молчание, пока они все не вышли из подъезда и не сели в машину - у него была минута, чтобы прийти в себя. Он знал, что никто ничего не видел, но ему было бы тяжело совладать со своим голосом, чтобы ответить.
  По дороге в госпиталь он молился, чтобы поступил еще один вызов, чтобы он мог избавиться от впечатления, настолько сильного, что он с трудом держал равновесие. Боги были глухи. Он сдал оперативный отчет дежурному и спустился в подземный паркинг. Ему пришлось посидеть в машине минут десять; наконец он стряхнул оцепенение и почувствовал навалившуюся усталость.
  Город представился ему космосом огней и метеоритов-снежинок. Снег глушил звуки и сглаживал остроту эмоций. Звуки улицы стушевывались и прятались между хлопьями снега или тонули в наметенных им белых покрывалах. Ночь давно вступила в свои права, и хоть город не хотел сдаваться, ее черная шаль вся в пушинках снега навевала сон, мягко, но настойчиво замедляла пульс улиц. Последней остыла артерия объездной дороги. Молодой человек съехал с нее на пустынные улицы.
  Ему пришлось оставить машину за два квартала до дома - набережная была заметена. Он не возражал. Он был очарован. Ветер спал, и теперь снег кружился в чарующем вальсе, не уменьшаясь, а упорно становясь все гуще и гуще.
  Он почти прошел мимо своего дома. Лица пациентов сегодняшнего дня вставали перед его внутренним взором. И чаще других - одно лицо - лицо девушки, инфицированной ВИЧ. Он отгонял его и старался обдумать другие вызовы, проанализировать поведение людей, убедиться в правильности своих врачебных решений. Но лицо снова и снова выплывало из-за слоя других лиц - фотографий на виртуальном экране памяти, и он сдался, наконец, позволил ему остаться и завладеть всем его вниманием.
  Именно тогда он очнулся и понял, что прошел мимо входной двери. Тоненькие иголки ощущения опасности воткнулись где-то подмышками и уперлись кончиками в грудную клетку. Он не имеет права. Это против правил и противоречит интересам пациента. Завтра же он передаст ее досье коллегам.
  Он уснул с этой мыслью, но лицо пришло к нему во сне, и глаза на нем, казалось, были еще синее и ярче, чем наяву. И он был твердо уверен, что они просят его не отказываться от нее. Не отказываться и ничего не бояться.
  ...
  Он понял что неделя будет тяжелой. Еще утром он был полон оптимизма. Он решил не торопиться с решением по поводу вчерашней пациентки. У него хватит профессионализма и самоконтроля. Он всегда справлялся даже с самыми сложными случаями. Это был просто сложный день, и сегодня все должно было встать на места. Плановые посещения, проработанные истории болезни. Однако, срочный вызов, выдернувший всю бригаду из столовой госпиталя, пустил все планы под откос. И сейчас, стоя над больным, изрыгающим бессвязные ругательства, перемежающиеся почти звериным воем, он понял что вчерашний день был началом сложного предпраздничного периода.
  Оба санитара отчаянно пыхтели, пытаясь удержать пациента в горизонтальном положении. Жан-Седрик потерял свою обычную нагловатую самоуверенность и теперь с почти просящим выражением смотрел на молодого доктора. Тот знал, что укол был легким решением, который бы, возможно, облегчил дело, и у него были полномочия применять сильнодействующие успокоительные в исключительных случаях. Он просто не был уверен, что удобное решение было правильным решением.
  Вызов поступил от соседей - они увидели этого человека стоящим на краешке балкона за перилами. Бригада автоматически уведомила полицию, но прибыла первой.
  Мужчина сам открыл дверь. Черный костюм и гладко выбритое лицо не предвещали опасности. Но доктор не успел открыть рот, как человек зарычал и толчком в грудь бросил его на пол. Санитары, ждавшие, как всегда, чуть поодаль, подоспели как раз вовремя. Сквозь массу тяжелых и почти неразличимых звуков молодой врач смог уловить главное - похоже, его приняли за судебного пристава.
  Итак, он должен был что-нибудь сделать. Человек, похоже, был в отличной физической форме, и ярость увеличивала его силы. Без дальнейших колебаний доктор быстро открыл свою сумку из черной материи, из которой он обычно извлекал блокнот и ручку, и достал маленький запаянный в пластмассе шприц - стандартного образца. Убедившись, что пациент его видит, он поинтересовался:
  - По Вашему мнению, он нужен?
  Внезапно наступившая тишина оглушила всех находящихся в комнате. Было слышно как мелкие капли моросившего дождя шелестят по стеклу окна. В изменившихся глазах человека в костюме блеснуло сознание - он перестал бороться и ошеломленно переводил взгляд со шприца на державших его санитаров, и обратно:
  - Вы не... - его голос звучал хрипло и растерянно. Доктор закончил за него фразу:
  - Я не пристав. Я просто врач, - он помедлил, - я могу убрать это обратно и рассчитывать на мирную беседу?
  Тот кивнул. Врач продолжил:
  - Мне нужно знать Ваше имя и род занятий. Вы не могли бы помочь господину сесть? - последнее было обращено к санитарам. Те, нехотя, повиновались и, усадив пациента в кресло, стали рядом.
  - Серж Гастон, я - предприниматель... Был предприниматель, - он повысил было голос, но встретив взгляд врача, смолк.
  - Почему были? - вопрос был задан самым невинным тоном, - Вы и сейчас предприниматель. Ведь качества не теряются за одну ночь.
  - Я потерял не качества. Я потерял весь свой бизнес. У меня должны забрать все... И да, я думал Вы - пристав. Терпеть не могу этих стервятников... - в его глазах вновь вспыхнул огонек ярости.
  - Вы не думаете, что для них это - просто работа, хлеб? - доктор придал лицу безразличное выражение и с видимым любопытством оглядывал убранство огромной комнаты, вероятно гостиной.
  - Требуется весьма специфическая натура, чтобы заниматься такой работой. Палачи тоже делают свою работу, и она от этого чище не становится. Так же, как и все остальные в цепочке кровососущих паразитов, которые из успешного делают несчастного, умному замутняют разум, а бедняка превращают в нищего.
  - Расскажите мне об этом, - попросил доктор, - я совершенно ничего не понимаю в бизнесе.
  - Все очень просто, - отреагировал его собеседник, - и все умышленно усложнено. Бизнес - это искусство обманывать людей, давая им то, что им не нужно, забирая взамен то, что нужно Вам. И чем бессовестнее и беспощаднее Вы в этой игре, чем подлее и беспринципнее - тем выше Ваши шансы на успех. Обещайте всегда много, не гарантируйте, но обещайте; давайте всегда мало и снова обещайте. Берите реальные ценности - давайте в обмен минимум реальных и побольше мнимых.
  - Странно слышать такую критику бизнеса от бизнесмена, - осторожно заметил доктор.
  Его собеседник нахмурился:
  - Запомните: бизнес настолько же похож на предпринимательство, насколько карты Таро - на адронный коллайдер, - он сузил глаза и помахал пальцем в воздухе, - Я не бизнесмен, а предприниматель. Предприниматель - работает, бизнесмен - наживается. Предприниматель обеспечивает реальные нужды человека, а бизнесмен - удовлетворяет искусственно созданные потребности. Предпринимателем быть трудно и, зачастую, невыгодно, бизнесменами становятся те, кто больше ни на что неспособен. Бизнес - это огромный мерзкий паук, который опутав планету паутиной, вцепившись в нее мохнатыми лапами, и, вонзив в нее челюсти, выпивает все ресурсы из Земли и из ее населения, оставляя взамен отвратительную тошнотворную слизь из ядовитой грязи и мусора, - он остановился, чтобы набрать воздуха и доктор заполнил паузу:
  - Вы не думаете, что Ваше отношение может быть несколько предвзятым в силу сложившихся обстоятельств.
  - Давайте называть вещи своими именами, доктор, - он зло улыбнулся, - сложившиеся обстоятельства заключаются в том, что я - банкрот. Нет, в этом есть значительная доля моей вины. Но эта вина состоит лишь в том, что я искренне верил в то, что финансовая система работает во благо, а не во вред, и что государство действительно выполняет свои функции контроля этой системы, и обеспечивает исполнение правил всеми игроками экономического пространства, - он подумал немного, поправил галстук и продолжил:
  - Я по образованию физик, доктор. Сначала я работал в некой крупной компании, которую я не стану называть. В конце концов после десяти лет работы я понял, что все проекты оцениваются лишь по скорости с которой они начнут приносить прибыль - вопреки заявленным высоким целям и грантам, полученным на разработку принципиально новых экологически чистых двигателей. А сотрудники ценятся, только если они не умнее начальства, и последнее не чувствует угрозы потерять свое место. Однажды, прочитав буклет, случайно оставленный кем-то в поезде, я решил уволиться. В буклете говорилось о предоставляемом частным предпринимателям проектном финансировании. Я устал работать на дядю, отдавать все и получать взамен лишь поучения. Большинство моих предложений в то время были зарублены на корню начальством- слишком сложно и нет немедленной отдачи. Я пошел в банк, указанный в буклете - мне нужны были деньги, чтобы снять помещение, оборудовать лабораторию, купить материалы. Оказалось, что финансирование мне могут предоставить только под залог. Хорошо. Я заложил свою старую квартиру, доставшуюся мне в наследство от отца. Я не говорю о грабительских процентах в десятки раз превышающих ставки, которые банк предлагает по вкладу. Я работал днем и ночью - меня поддерживало ощущение того, что теперь я был сам себе хозяин и впервые в жизни держал свою судьбу в собственных руках. Наивный! Мне удалось сделать несколько полезных изобретений и зарегистрировать соответствующие патенты. Я продал несколько их них. Но видя, что купившие эти права компании не собираются воплощать идеи в жизнь, я задумался. А все было так просто. Спроектировать и построить производственные линии стоило денег. В существующие производственные линии тоже были вложены деньги. Мои патенты чертовски испортили бы им финансовый отчет. Прибыль потекла бы не сразу. Они спрятали мои чертежи в сейф просто для того, чтобы те не достались конкурентам. Тогда я твердо решил, что моя следующая идея будет претворена в жизнь. И поскольку я больше не мог доверять другим, я вынужден был заняться всем сам. Деньгами, полученными от продажи первых патентов, я смог покрыть кредит, купил эту новую квартиру. Теперь мне снова пришлось сунуть голову в петлю и все заложить, включая машину. Но чтобы наладить производство этих денег было недостаточно. Мне нужен был партнер. Я нашел его через университет, во котором когда-то учился. Он, кажется, получал там заочное образование. У него был свой налаженный бизнес "купи-продай". Мы подписали договор. Как он сказал - мы стали равными партнерами. Но предприниматель и бизнесмен не могут быть равными партнерами. Тогда я этого не знал. Поначалу, казалось, что дело пошло. Я предоставил партнеру заниматься финансовой частью в которой я недостаточно хорошо разбирался, сосредоточившись на разработках и производстве. Он показывал мне отчет каждый месяц и каждый месяц переводил мне на счет мою долю чистой прибыли. По его совету я открыл текущий счет не в том банке, где был взят кредит. Я не совсем понимал логику, но доверился его опыту. Когда сумма перевалила за определенную отметку мне позвонил менеджер этого банка и предложил вложить деньги в акции. Мы встретились. Этот лоснившийся господин лет пятидесяти, одетый в дорогой костюм, был чрезвычайно уверен в себе и полон оптимизма. Показав мне графики последних лет, он как дважды два доказал мне, что только последний глупец откажется от абсолютно верной возможности преумножить свой капитал. Он сыпал терминами, что-то вроде "структурированного капиталовложения", "сбалансированного портфеля" и "управляемого риска". У меня был на подходе следующий прототип, и мне нужны были деньги. Я купился. Я подписал договор и вложил все, что у меня было на счету. Проценты реинвестировались автоматически. Прибыль следующих месяцев, однако, у меня хватило ума не вкладывать. Прошло два года и пузырь лопнул. Началось с недвижимости, перешло на другие сектора экономике. Сначала одна страна, за ней - другая. Я не раз за это время позвонил менеджеру, чтобы посоветоваться. Он рекомендовал не поддаваться панике, говоря о "временной коррекции" и "поиске равновесия на рынке". Я доверился. Ведь это же был человек, призванный защищать мои интересы. Когда вопли на рынке стали больше походить на предсмертный вой, я потребовал от него обратить все в деньги. Он потратил два часа моего времени и посадил батарею моего мобильного, пытаясь заставить меня изменить точку зрения. Я настоял на своем. Я сам пересчитал текущую стоимость своего "портфеля" и пришел в ужас - результат был приблизительно равен половине изначальных вложений. Я утешал себя тем, что вовремя спохватился. Однако, это было не все. Когда я получил окончательный отчет из банка, то понял почему мой менеджер так настойчиво старался оставить все как есть - я не учел маленькую деталь - комиссию. Комиссий было так много разных типов, что я запутался в названиях. Там были комиссии банка, комиссии управляющего, комиссии не зависящие от прибыльности портфеля, предоплатные комиссии и процентные комиссии. У меня осталась треть. Треть от вложенного! Я был слишком занят и слишком наивен, чтобы проверять промежуточные документы в течение тех лет, что деньги были вложены. Я тогда не знал, что хотя менеджеры и обещают минимум восемь процентов прибыли, они умалчивают о своих комиссиях. Их комиссии же зависят от объема денег, вложенных клиентами, а не от объема прибыли, получаемой клиентом. Вот почему они вцепляются в Вас мертвой хваткой и ни за что, никогда не посоветуют Вам вывести деньги. Это было лишь началом моего краха. Мне позвонил банк, в котором я брал кредит и потребовал срочно покрыть все до последнего сантима. Я узнал много нового. Мой партнер не выплачивал кредит из прибыли, как мы договаривались. Он несколько раз переносил сроки и "реструктурировал" долг в банке. Выплачивались только проценты, и то частично. Я позвонил ему, и мы встретились, но он был настоящий бизнесмен. Он просто достал копию нашего договора. Зарытое в десятках параграфов, не несущих никакой видимой смысловой нагрузки, пряталось условие - я выплачивал кредиты сам и нес всю финансовую ответственность. Его были вложения, и его была прибыль. Он позаботился о том, чтобы быстро забрать свои деньги, а после лишь спокойно переводил себе свою долю прибыли, оставляя мне все будущие проблемы, связанные с долгами. Меня поимели. В адвокатской конторе меня подняли на смех. Закон не защищает наивных предпринимателей, будь Вы хоть десять раз правы. Бизнес всегда прав! А не предприниматель. Государство не только не захотело восстанавливать справедливость, оно решило добить упавшего. Мой партнер недоплачивал налоги. Но опять же - он получал свой процент до всех расходов. Я оказался должен большую сумму государству, - он вдруг остановился, слегка наклонился вперед, насторожив санитаров, и внимательно смотря на доктора, задал вопрос:
  - Вы знаете, что налог, которым наша республика облагает зарплату наемных работников, на треть превышает тот, который здесь платят со своих миллиардов огромные мультинациональные корпорации? И это еще не все. У меня ведь лежали деньги на счету. Государство нашло способ и от него отъесть солидный кусочек. Проще простого - инфляция! Нам рассказывают, что она необходима и неизбежна. На самом деле - это еще один налог. Государство выпускает в оборот необеспеченные товарами деньги, чтобы покрыть свой долг - результат неэффективного управления. И разбавляет стоимость тех денег, что лежат у Вас в кармане или под подушкой. Исправляет свои ошибки, конфискуя Ваш накопленный труд. Официальная статистика не скажет Вам правды. По моим подсчетам, я потерял за это время треть стоимости. Двести лет назад, зарыв свои золотые монеты в землю Вы были уверены, что они в безопасности. Сегодня даже зарытые деньги отбираются государством. Механизм настолько же гениален, насколько подл. Бизнес побеждает во всем. Государство - это тоже бизнес. Изначально оно было создано для обеспечения равных прав граждан. Налоги брались и использовались в интересах и с согласия граждан. В наше время налоги - это прибыль, а расходы на поддержание страны в рабочем состоянии - затраты производства. Смысл утрачен. Не говоря о мутных интересах людей стоящих у власти, - он задумался и, потерев правое плечо с болезненной гримасой - несомненно, комплимент санитарам, заговорил медленнее:
  - Вы знаете, как шокирует осознание того, что всю свою жизнь я жил в каком-то несуществующем мире, словно под действием гипноза? И как странно все понять - разом и вдруг. Вам не кажется, что моя реакция - абсолютно естественна?
  Крупная капля, слетевшая откуда-то с крыши, с силой ударила в карниз, и неожиданный звон заставил всех присутствовавших вздрогнуть. Доктор переменил положение на стуле и, подавив желание почесать кончик носа, ответил:
  - Естественно, быть может, испытывать те чувства, которые Вас одолевают. Тем не менее желание отобрать собственную жизнь - противоестественно. Если принимать природу за эталон естественности, например, то животные не кончают жизнь самоубийством. Они борются до конца. Жизнь не допускает самоуничтожения, в этом смысл инстинкта самосохранения. Животные могут ставить себя в самоубийственные ситуации только ради "высшей цели" - например, защиты потомства или собратьев. В остальных случаях существа живут, пока в них есть хоть капля жизни. Что Вы думаете о такой естественности?
  - Я думаю Вы отчасти правы, - физик-предприниматель вновь поправил галстук, - но не мне Вам объяснять, что человек сильно отдалился от природы, извратил ее законы и заменил природный смысл жизни различными суррогатами смысла. Даже если использовать более оптимистичный подход и принять за отправную точку различия в интеллекте, то может получиться, что человек потому и является единственным животным совершающим самоубийства, что только у него на этой планете хватает ума, чтобы применить такое решение. Что только он может сделать обоснованный прогноз событий будущего и сделать вывод - что именно является наименее болезненным решением. В некоторых ситуациях бороться до конца просто глупо.
  Доктор про себя отдал должное той горячей убежденности, с которой этот человек защищал свою точку зрения. Он, однако, не замедлил осведомиться:
  - В каких именно ситуациях?
  - Когда человек потерял все, что было смыслом его жизни, - был уверенный ответ.
  - Вы потеряли веру... - доктор начал медленно, - Вы потеряли деньги, Вы потеряли Ваш бизнес, простите, Ваше предприятие. Веру в финансовую систему, быть может, и не стоит пытаться вернуть. По крайней мере, после Ваших слов я в нее сам не поверю. Веру в людей, напротив, нужно вернуть, и, я уверен, Вам это удастся. Не совсем логично ставить крест на всем человечестве, даже если значительная часть встреченных Вами его представителей заставляет усомниться во врожденной благонадежности человека. Ведь если вам попалось одно червивое яблоко, Вы не станете сразу выбрасывать весь мешок? Деньги Вы сможете заработать. У Вас светлый ум, и Вы не боитесь работы. По тому как моим коллегам пришлось попыхтеть, когда Вы пытались открутить мне голову, Вы - в отличной физической форме, - легкий поклон головы служил скорее согласием, нежели извинением, но доктор продолжил, не останавливаясь, - Ваше предприятие - ничто без Вас. И как раз самое главное - то, что Вы не потеряли - это Вы сам. Вы не стали глупее или слабее, или менее изобретательны. У Вас невозможно это отобрать. То, что Вы пережили лишь сделает Вас еще сильнее, еще находчивее...
  - Ницше... - усмехнулся Серж Гастон, и, погладив свой галстук, откинулся на спинку своего широкого кресла в красной обивке.
  - Пускай Ницше, - ничуть не смутился доктор, - Ваш первый опыт предпринимательства - бесценен, и он останется с Вами. Вы думаете, что дело всей Вашей жизни разрушено, - упрямый кивок последовал тут же, - Вы говорили о смысле. Ваша жизнь гораздо шире, чем Ваше первое предприятие. Она простирается за него, и смысл пребудет с Вами, он - в Вас. Вы еще можете довести все свои изобретения до готовности, чтобы они приносили пользу миру, если... - и он помедлил, - если Вы сейчас не сдадитесь. Только если Вы сдадитесь - все потеряно. Это не Ницше, это другой человек - Ханс-Ульрих Рудель. Кажется, более верный перевод - "Все потеряно только для того, кто сам сдается".
  Доктор не спускал глаз с собеседника, и его натренированный взгляд смог определить, что ему удалось вселить в Гастона сомнение. Молодой врач знал, что сейчас самое важное - не упустить момент, усилить эффект - "куй железо, пока горячо":
  - Послушайте, я Вам докажу, что мои слова - не пустой звук. Вот, - он порылся в сумке, - форма отказа от госпитализации. Я мог бы настоять, и, Вы понимаете, у меня есть достаточно оснований. Но моя цель - не обезопасить свою профессиональную репутацию, а помочь Вам жить так, чтобы это имело смысл, - он сам не понимал, почему говорит с таким лихорадочным возбуждением, - Я выпишу Вам рецепт на успокоительное и легкий антидепрессант - решайте сами, если Вы в них нуждаетесь. Позвоните мне завтра по этому номеру, а я тем временем подготовлю врачебное предписание. Вы сможете его предоставить в суд - и Вам, вполне возможно, отсрочат выселение... - он старался не пересекаться взглядом с санитарами, зная, что те более, чем слегка ошеломлены. Гастон молчал, но было видно, что он тоже находится под впечатлением.
  Уже попрощавшись и выходя из квартиры, молодой врач обернулся сказал:
  - И держитесь подальше от балкона - я не хочу потерять практику из-за одного физика-предпринимателя, - ответная ухмылка убедила его, что в ближайшее время он ее не потеряет.
  Он спустился по лестнице, отправив санитаров вниз на лифте. И на мгновение - на фоне мрачной улицы и серых мокрых зданий, на фоне полупрозрачной ткани косого дождя - ему почудилось лицо той девушки. Оно проплыло перед ним, улыбнувшись, и он понял, что все сделал правильно.
  ...
  Предпраздничные огни центра города поразили его наигранной веселостью. Слишком сильным был контраст с неприветливой погодой. Контрасты были сплошь и рядом, бросаясь в глаза и ошеломляя его чувствительное сознание. Нечесаный бомж, мрачно жующий кем-то брошенный измазанный грязью хот-дог - под огромной, сверкающей разноцветными огнями, рождественской елью. Группа пронзительно неопрятных наркоманов - некоторые с тощими собаками на поводках - возле шикарных, блестящих стеклом, металлом и пластиком машин припаркованных у вокзального парка. Он засмотрелся на лица этих смутно молодых людей и девушек, ожидая увидеть знакомых - ему не раз приходилось общаться с этой категорией пациентов.
  Машина ехала медленно, часто останавливаясь на светофорах, зажатая в потоке транспорта, и он не мог избавиться от профессиональной привычки - разглядывать внимательно лица людей, проходящих или проезжающих мимо, пытаясь понять, какие эмоции они переживают, и чем последние вызваны. Эта привычка заставляла его чувствовать себя отчужденно - глядя на мир, как на движущуюся картину, он невольно переставал ощущать себя его частью. Лица, лица, лица... Лица в проходивших мимо трамваях - отрешенные, с пустыми глазами, и в машинах - сосредоточенные, нетерпеливые, либо надменные - в дорогих машинах, либо затравленно-нахальные - в старых колымагах. Ему подумалось, что праздник не одинаков для всех, да и есть ли он вообще - этот праздник? Он вдруг вспомнил свой не такой уж давний разговор со стариком Джимом - несомненно, наиболее необычным из его пациентов. Тот, без особой видимой связи с предметом разговора - что было одной из особенностей его психики - вновь переключился на свою излюбленную тему, а именно беспардонной, с его точки зрения, лживости социальных условностей, а также - непростительной глупости тех, кто радостно принимал эти условности за благо или одно из высших достижений эволюции общества.
  - Возьмите, к примеру, обычай обмениваться подарками. Несколько раз в год все порядочные граждане считают своим долгом потратить энную сумму денег на большей частью бесполезные и, по сути, не несущие реальной ценности объекты, сделанные за сантимы где-нибудь в Китае, чтобы затем торжественно, и с сознанием выполненной миссии, всучить их своим знакомым и получить от них такой же шедевр взамен. При этом обязательно требуется изобразить радостную улыбку, подобающую скорее трехлетнему ребенку впервые в жизни попавшему в цирк. Порой, самое парадоксальное, что если человек осмеливается подарить что-нибудь практичное, его автоматически заносят в список "нетактичных", неумеющих вести себя в обществе и даже жадных и неуважительных. Таким образом, Вас считают жадным невоспитанным ничтожеством, потому что Вы "решили выделиться" и проигнорировали принятые правила. Вы потратили деньги невпустую и это возмущает остальных, проинвестировавших свои в гламурный подарочный воздух. Qui bono? Тот, кто продает воздух. Это не так очевидно в случае дня рождения, хоть последний - тоже сомнительный повод для радости, и подарки могут служить, скорее, утешением. Но отгламуренные праздники вроде Дня Святого Валентина, Рождества и Нового года - это нечто, напоминающее сеанс массового гипноза. Хорошо подготовленное безумие Нового года начинает созревать уже ноябре - за полтора-два месяца. Каждая вторая реклама заканчивается возбужденным возгласом - "Лучший подарок к Новогодним праздникам!". Вспоминаются Санта-Клаус, Иисус Христос и прочие более или менее мифологические существа. Восторженной толпе простолюдинов даже не важно истинное происхождение этих так называемых праздников. По-меньшей мере странно, что один из наиболее широко отмечаемых в называющем себя цивилизованном мире праздников - это день рождения, а по некоторым мнениям - день обрезания древнееврейского мыслителя не давшего миру ничего кроме идеологии, в конечном счете послужившей причиной насильственной смерти миллионов и миллионов людей, в том числе большого количества евреев, оболванивания миллиардов и прочих бесчисленных непотребств во имя бога. Даже если принять точку зрения Ницше и некоторых других философов, подразумевавших, что изначально мирное и безобидное учение было искажено и использовано во вред группами заинтересованных лиц, прежде всего некоторыми "апостолами", с самого родоначальника идей ответственность не снимается. Он, пожалуй, был умнее большинства своих современников и должен был увидеть и предвидеть, какое опасное оружие он дает в руки масс, популяризируя идеи зороастризма. Быть может ему было все равно? Не искал ли он просто личной славы и возвышения? Не преступление ли это? По крайней мере, не должен ли был он быть одним из Ваших пациентов, доктор? Опять, не странно ли праздновать его день рождения? Более уместно было бы определить этот день как День Всеобщей Скорби и забыть, как день рождения Адольфа. И, по хорошему, переместить его на место в календаре, ведь Иисус родился летом, а теперешняя дата была приближена ко дню зимнего солнцестояния - древнему языческому празднику, который сам по себе был последним пиром перед началом долгой зимы - холодного и голодного времени без гарантии выживания. Даже год его рождения - не нулевой, а сегодня определяется где-то между седьмым и вторым годами до нашей эры. Праздники вообще, в большинстве своем, утратили смысл. Праздник изначально был собранием жителей коммуны, единоплеменников, единомышленников. Он был способом самоидентификации для группы людей, инструментом единения. Это было важно для сохранения духовной силы, для защиты поселения от захватчиков, по сути, для выживания. Все споры и разлады разрешались и забывались. Люди чувствовали себя братьями, испытывая уважение к клану и друг другу. Постепенно таковое назначение было утрачено, праздник стал превращаться в повод побольше съесть и выпить. Людей слишком много, они слишком влюблены в себя и в собственное свинство. Они хотят подарков и наслаждений. Что может быть более удобно для тех кто занимается производством и продажей? Они тратят большие суммы на поддержание и раскручивание культа праздника и потребления, чем на сами товары. Ну? Кто еще хочет праздника?
  "Старик все же жуткий циник и человеконенавистник", - подумал молодой врач, - "так или иначе, все радуются, даже если праздник - всего лишь повод". Он посмотрел на людей, сидевших в машине, шедшей в соседнем ряду. Пара средних лет, он - черноволосый с длинным носом и синевой от бритья сосредоточенно глядел перед собой, вцепившись в руль, в то время как его подруга, пожалуй, даже хорошенькая крашеная блондинка с обычным для женщин ее нации спесивым выражением на лице, вертела головой и что-то выразительно доказывала стуча для пущей убедительности время от времени накрашенным ногтем по передней панели машины. Неожиданный взвизг тормозов послужил четким сигналом, что мужчина только что израсходовал остатки терпения, а глухой удар сзади, сопровождаемый треском пластика - что водитель задней машины не соблюдал дистанцию, как впрочем и все остальные в городской пробке. Происшедшее затем, несомненно, внесло дополнительное оживление в предпраздничную суету. Блондинке в недвусмысленных выражениях, подкрепленных выразительными жестами было предложено продолжить путь пешком, что она не преминула сделать, бросив дверь открытой и, с видимым удовольствием, пнув крыло машины. Владелец последней и уже, вероятно, бывший друг жизни первой, тоже вышел на улицу и направился навстречу водителю задней машины, лицо которого, в свою очередь, тоже не выражало излишнего человеколюбия. Для достижения полного театрального эффекта водитель одной из машин, шедших в противоположном направлении, тоже въехал во впереди идущего, засмотревшись на происшествие. Движение стало в обе стороны. На лицах сидящих в машинах совсем не отражалось предвкушение праздника.
  К удаче, машина службы находилась в параллельном ряду, и улица за стеклами продолжила скользить у доктора перед глазами. Вновь и вновь он пытался найти в лицах людей бескорыстную радость, но все больше и больше ему казалось, что огонек в их глазах разжигало желание владеть и предвкушение наслаждений. Он вздрогнул. Старик Джим довольно улыбнулся бы сейчас. Кажется, он переработал за последние недели, слишком много чужих эмоций его сознание вынуждено было поглотить. Он подумает, что можно сделать по этому поводу. Сейчас уже не было времени. Машина остановилась у дома старой постройки - напротив торгового центра. Впрочем, большинство домов в городе было старой постройки, планировка улиц не менялась, должно быть, с начала девятнадцатого века. Вызов был не критической срочности - молодой человек двадцати семи лет находился в депрессивном состояние уже долгое время, но недавно его начали посещать настойчивые мысли о самоубийстве.
  - Здравствуйте, вы звонили по поводу некоего затруднения, - молодой врач начал с осторожного, общего приветствия, пытаясь быстро собрать максимум визуальной информации - первые штрихи будущего психологического портрета. Стоявший на пороге парень производил впечатление скорее семнадцати-, а не двадцатисемилетнего. Он проговорил что-то так тихо и неразборчиво, что доктору пришлось больше полагаться на жестикуляцию, чем на речь. Парень отступил в сторону вежливо, даже как-то пугливо. Они прошли внутрь вдвоем - врач отметил про себя скромность убранства комнаты - минимум мебели: стол, стул, кушетка - для сидения днем и спанья - ночью, вот и все. Валики пыли на полу были обычным зрелищем в квартирах депрессивных, также как и паутина на стенах. Обои были когда-то белыми, теперь их основным цветом был желтовато-серый, несколько дыр без каких бы то ни было попыток маскировки. Он заметил все это в доли секунды и, приняв предложенный стул, продолжил прерванное изучение хозяина квартиры. Ростом, пожалуй, слегка выше среднего, что было неочевидно в силу привычки сутулиться, рыжеватые волосы средней длины, лицо симпатичное, даже слегка женственное. Впечатление усиливалось детским выражением губ и испуганным взглядом, кажется, зеленых глаз. Он сел на кушетку так осторожно, как будто он был здесь гостем, аккуратно поставив одну ногу возле другой, и, не смея откинуться на спинку. У доктора создалось общее впечатление, что перед ним ребенок, ожидающий, что его будут ругать. "Тяжело ему, наверное, с таким набором реакций выживать в обществе", - мелькнула мысль у молодого врача, - "он принимает роль провинившегося ребенка, единственное желание, которое автоматически должно возникать у собеседника - это на него гаркнуть, в лучшем случае - дать ему пару указаний покровительственным тоном. Черт возьми, мы все играем роли...". Он собрался внутренне, у него было лишь несколько секунд, перед тем как он должен будет заговорить. И когда он заговорит, его голос должен будет звучать спокойно и дружелюбно, игнорируя подспудное желание войти в предложенную роль взрослого или начальника. Он обязан не позволять себе ни нареканий, ни снисхождений, ни - самое сложное - пренебрежительного отношения. Ничему подобному нет места - ни в его словах, ни в его голосе, ни в его голове. Ибо перед ним - человек, который рассчитывает на его помощь, человек, решившийся пойти против инстинкта и доверить ему свои самые сокровенные мысли. Парень продолжал молчать.
  - Не правда ли странно, - доктор посмотрел в окно, - о некоторых вещах проще разговаривать с абсолютно незнакомыми людьми, чем с друзьями.
  - Да..., - ответ был произнесен тихо, сдавлено, как будто человек его давший стеснялся звука собственного голоса.
  - Есть даже вещи, о которых мы не способны откровенно думать даже в полном одиночестве, - продолжил молодой врач, переведя внимательный взгляд на собеседника, и "Да" произнесенное в ответ с тем же темпом и той же интонацией убедило его в том, что перед ним высится защитный барьер. Человек соглашается со всем, что ему говорят, чтобы не учавствовать в дискуссии и не высказываться, потому что не уверен в себе и своей способности защитить собственную точку зрения. Будет не просто добраться до сути проблемы. Чудо, что он вообще решился позвонить. Парень, похоже, чрезвычайно замкнут, возможно асоциален. Придется походить вокруг, да около, затронуть общие темы. Вежливость, скорее всего, не позволит ему совсем не отвечать...
  - Погода в последнее время совсем не праздничная, - начал доктор, и видя, что реакции не последует, продолжил реализацию своей наспех сработанной стратегии, - я даже не знаю, что теперь делать в праздничные дни - а сначала хотел ехать в горы, - солгал он беззастенчиво - он знал, что вероятнее всего на праздники он будет на дежурстве - на них обычно приходился пик нагрузки в его профессиональном секторе. Тем не менее, ему нужно было продолжать говорить, ведя разговор в выбранном направлении. Он знал по опыту, что прежде чем человек будет готов отвечать, ему нужно сначала дать время освоиться, показав на уровне тональности и языка жестов, что собеседник не опасен и не настойчив, что он ведет разговор даже не потому, что ожидает ответа, а для собственного удовольствия, чтобы рассеять скуку. В мире животных чужак опасен, если он не докажет обратного. Через какое-то время мозг собеседника начнет следить за его мыслью, у него возникнут свои соображения на предложенную тему, и он автоматически захочет их высказать. Нужно только вовремя заметить и не пропустить этот момент. Поэтому, он продолжал нести этот бред насчет своих планов на праздники и, тем временем, скрытно и не трывно следил за выражением лица и движениями мышц парня. Вот он чуть-чуть - на миллиметр - наклонил вбок голову. Это было даже не движение, а, говоря профессиональным языком, микродвижение, но это был знак внимания или несогласия, потому молодой врач не преминул в ту же секунду задать вопрос:
  - ...Вы, наверное, тоже не поедете в горы - Вы уже решили, что делать на праздники? Что-то в компании друзей? - вопрос был задан так, чтобы на него сложно было дать односложный ответ. Ведь с каждым следующим произнесенным словом барьер становится все более и более хрупким. Кроме того, целью доктора было проверить насколько же этот человек был социально отстранен.
  - Нет..., - тот же тон. На мгновение доктору показалось, что он потерпел неудачу в своем подходе.
  - То есть, я еще не решил... - продолжил собеседник неожиданно, и барьер только что потерял несколько кирпичиков.
  - Сложно выбрать? - доктор знал, что удачу нужно ловить за хвост.
  - Не из чего выбирать, - поступил тихий ответ.
  - Иногда может создаться такое впечатление, - теперь была очередь доктора играть роль конформиста, - варианты, впрочем, всегда находятся, а настоящая проблема может быть в том, что нет желания эти варианты искать или перебирать. Порой одолевает усталость, тогда можно прибегнуть к хитрости, чтобы увлечь сознание - просто помечтать. Представить себе идеальный вариант - сначала, без каких бы то ни было ограничений. Идеальный мир, идеальный праздник. И тогда становится более или менее ясно - где, что и с кем делать... - он отогнал наплывшее вдруг на ткань реальности знакомое лицо и продолжил, - это может быть бар с друзьями, поездка в Таиланд или просто тихий вечер дома с близким человеком.
  - У меня нет близкого человека... - он оборвал фразу и снова опустил глаза в пол.
  - Вы уверены? - вопрос был провокационный и, возможно, жестокий, но он мог вызвать эмоции, а эмоции могли помочь окончательно прорвать барьер и помочь докопаться до истины, - у Вас нет подруги, или друга?
  - У меня никого нет, - он подумал, - то есть... есть два-три человека, с которыми я изредка общаюсь, но они такие же неудачники как и я. Мне не с кем встретить праздники, и у меня уже несколько лет нет девушки, - его прорвало, и он вдруг заговорил быстро, измученным тоном, как будто уже объяснял это все не один раз, - я устал быть один, и это уже, наверное, пятый год, что я встречаю эти праздники без близкого человека. Я их ненавижу. Каждый праздник - это напоминание того, что я - ничтожество, отвергнутое всем человечеством. Я все испробовал - я пробовал их игнорировать, пробовал напиваться до полного забвения, пробовал ложиться спать, пробовал уезжать из города и из страны, но, так или иначе, это ощущение - что я неполноценен - меня все равно догоняет - либо СМС с поздравлением от коллеги, либо вопросом знакомого о том, как я встретил праздник, несколькими днями позже, либо просто неожиданной мыслью. Я просто понял, что не хочу больше встречать еще один такой праздник. Мне проще прыгнуть с крыши и все закончить. У меня и раньше были такие мысли, но теперь я перестал их рассматривать как просто мысли - я все решил и начал думать над текстом записки.
  - Кому бы Вы ее адресовали? - поинтересовался доктор осторожно.
  - Женщинам!.. - он ответил без колебаний, но с отчаянием, - Я бы, наконец, сказал все, что я думаю, все что не решался сказать в жизни. Я понимаю, что им и всем остальным было бы все равно, но мне было бы легче умереть высказавшись.
  - И Вы думаете, что несмотря на отношение к Вашим словам, их важно было бы сказать?
  - Важно было бы для меня. А, быть может, и для кого-нибудь еще, кого-нибудь в похожей ситуации. Кто всегда был игнорируем женщинами. Всегда был слишком вежлив, слишком правилен и потому - неинтересен.
  - Хм... - заполнил паузу доктор, - то есть по-Вашему, женщины не любят такого.
  Парень поднял голову и кривая улыбка придала его лицу странное выражение - было ясно, что сарказм неминуем:
  - Человек - животное, и женщины, что бы они о себе не помышляли - не исключение. Они называют мужчин козлами, когда им это удобно, строят из себя принцесс, но на самом деле - они сами - подлые склочные существа, одолеваемые весьма и весьма животными инстинктами. Они объясняют свою подлость переменой настроения, эмоциональностью, называют это естественной женской натурой. На самом же деле, они просто всегда делают то, что им хочется, и оставляют мужчинам все хлопоты. Двойные стандарты и ложь. Феминистки не перестают жаловаться на то, что у женщин более низкие зарплаты, что их не пускают в бизнес и на государственные посты, что мужчины постоянно ущемляют их права, и что их преследуют сексуально. Чушь! Я живу и работаю в центре города. Я вижу их каждый день -женщин. Они идут на работу стильно и небедно одетые. Они заполняют банки и офисы. Я вижу их в торговых центрах и бутиках, где они тратят сотни и сотни франков на драгоценности, духи и одежду от известных марок. Среди чиновников в государственных учреждениях города - их большинство. Их и гомосексуалистов. И с теми и с другими чрезвычайно неприятно общаться. Они ставят себя заведомо выше тебя именно потому, что они женского пола или гомосексуалисты. Я считаю за удачу, если мне попадается в собеседники гетеросексуальный мужчина. Их меньше среди политиков, несомненно, но ведь это настолько же неестественное место работы для них, как и забой угольной шахты. Если женщина - хрупкий цветок, то она не выживет на бойцовском ринге. Иначе - это не женщина. Одна феминистская дура в Германии не так давно предала анафеме книжку, кажется стихов, и за одно ее авторов и издателей. Потому что в открытом виде книге придали форму яблока. Мадам углядела в этом намек на женские ягодицы и половые органы, то что в немецком называется "сливой". Один парень заметил, что если женщина рвется в большую политику, то значит эту женщину кто-то недотрахивает. Грубо, не спорю, но он подметил суть. Посмотрите на женщин-политиков, посмотрите на феминисток, особенно их лидеров. Разумеется они ненавидят мужчин, потому что на них никто не обращает внимания. Они уродливы, нахальны, спесивы и переполняемы жаждой мести. Они на самом деле не любят женщин пользующихся успехом у мужчин еще больше, чем самих мужчин, потому объявляют таких женщин примитивными самками, отказывающимися идти по пути прогресса и громко требуют "равноправия". Они требуют, чтобы женщина отказалась от своей древней и природной роли жены и подруги и, по сути, стала мужчиной. Отвратительно!.. - он выдохнул.
  - Двести лет назад Вас, вероятно, вызвали бы на дуэль за такие слова в адрес прекрасного пола, но у Вас, должно быть, есть основания так считать, - молодой врач помнил, что ему не дозволено демонстрировать свои чувства. Он должен лишь попытаться до конца понять проблему. Ничего, он и не с таким справлялся...
  - Двести лет назад ситуация была иной, - был ответ, и в голосе парня послышалось негодование, - двести лет назад женщины знали свое место. И были женщинами. А мужчины мужчинами. Не было двойных стандартов. Все началось с того, что мужчины, которые были менее мужественны и не могли привлечь женщину набором мужских качеств, решили привлечь их внимание ложным сочувствием к их "тяжелой судьбе" и "бесправию". Быть может, чтобы завоевать расположение любовницы или ослабить напряжение в семье. Это было началом. Затем, те кто делает деньги и правит экономикой, решили, что это непорядок, что женщина работает меньше, потому что больше занимается семьей и домом. Они решили, что и эти руки можно начать эксплуатировать. Чему, конечно, помогли две мировые войны. Женщины заменили мужчин на работе во время и после войны. Самые смелые и мужественные погибли. Мужчины оставшиеся в тылу были либо физически недоразвиты, либо трусливы, либо обладали достаточными деньгами и/или властью и достаточным количеством подлости, чтобы избежать службы, отправляя умирать других. Это было началом конца. У животных некоторых вымирающих видов самка крупнее самца и занимается охотой на более крупную дичь. Женщины стали работать, получили больше прав, стали требовать еще больше и тут же стали терять женственность. А мужчины - мужественность. Зачем нужен мужчина, если женщина зарабатывает на жизнь больше мужа? Как ее муж может чувствовать себя мужчиной? Особенно с тем набором генов, который остался после войны. К тому же, лучше чувствовать себя стали те женщины, которые зарабатывают больше - то есть больше пригодны к физическому напряжению, более агрессивны, любят деньги и карьеру. Иными словами - мужеподобные. Их потомство лучше выживает и имеет больше шансов и дальше плодиться. Эмансипация родила культуру сексапильности, но не просто восхищение телом как в античности, а именно превознесение секса во имя секса. Женщинам, которые были менее мужеподобны, и более физически привлекательны, женственны, постепенно стала предлагаться альтернатива заработка денег своим телом - стриптиз, карьера модели. Эти женщины дают мало потомства - роды портят фигуру или, по крайней мере, они так думают. Генетическая чистка женственности ускорилась. Мужчинам предлагается теперь стать более мягкими, женственными, чтобы сохранить баланс мужественности и женственности в отношениях. Иначе отношения нестабильны - у корабля не может быть двух капитанов одновременно. Но даже такие неестественные пары не могут долго держаться вместе. Женская спесивость теперь, не стесняясь, ищет выхода, а у женственных мужчин не хватает духу поставить подругу на место. Мужчины теперь боятся быть мужчинами, чтобы не показаться отсталыми и старомодными. Но дело в том, что женщине все же нужен мужчина, а не подружка, и у нее возникает внутренний конфликт, а мужчина тоже чувствует себя не в своей тарелке, понимая, что у него отобрали все атрибуты главы семьи, и что он просто не нужен. Вот откуда лесбиянство и гомосексуализм, трансвеститы и прочая недоопределившаяся нечисть. Вот откуда уродства вроде женского бокса или футбола. Вот откуда неполные семьи, мальчики воспитанные бабушками, слишком вежливые и недостаточно мужественные. Мною не интересуется ни одна женщина. А если и интересуется, то я не способен этот интерес поддержать. Я - продукт эмансипации, - он остановился, по-видимому растерянный.
  - Почему же Вы хотите адресовать Вашу записку женщинам? Быть может всем было бы интересно знать Ваше мнение, - доктор просто намекал на продолжение и он его услышал:
  - Потому что с женщин все началось. Мне кажется, что только они сами могут изменить ситуацию, если только признают, что возникший перекос вредит им тоже. Ведь сейчас они думают, что только выиграли: они требуют, чтобы их не "дискриминировали" и пускали на мужскую работу, чтобы мужчины не смели делать им авансы, поскольку это - сексуальный "харрассмент", но в то же время они хотят продолжать пользоваться и своими исконными привилегиями - чтобы им открывали дверь, пододвигали стул, не давали в морду за наглость. В одно и то же время они хотят, чтобы мужчины перестали быть упрямыми, отказывают им в праве принимать решения в паре, и чтобы мужчины были мужественными и продолжали удовлетворять их потребности. Вот что я имею ввиду, говоря о двойных стандартах. И при этом женщины не осознают, что они отказались от права быть самими собой - оставить все заботы о выживании мужчинам, заботиться о детях, муже, быть ему надежным тылом. Они отказались от таинства любви ради показушной доминации в сексе. Они перестали быть мудрыми ласковыми подругами и стали тупыми телками или мужеподобными бабищами. Их тела утратили манящую гибкость и чарующие изгибы, приобретя прямоугольность, широкую кость или мясистую свиноподобность. Те же, что еще похожи на женщин, неспособны сложить себе цены и их непомерное самомнение подхлестываемо феминизмом, культом животного секса и отсутствием конкуренции. Без духовного контакта и принятия предопределенных природой ролей все пространство отношений мужчины и женщины сегодня сводится в точку отношений клиента и проститутки, - он вдруг выпрямился и встал, затем, словно теряя уверенность в себе, осторожно подошел к окну и остался там - с опущенными плечами, глядя перед собой невидящими глазами.
  - Тем не менее, Вы страдаете от неспособности наладить отношения с женщинами, - это полу-утверждение вывело парня из задумчивости. Он вновь сел в своей прежней манере:
  - Инстинкт... Мне нужна подруга в жизни. Но я боюсь даже заговорить с незнакомой женщиной. Я боюсь, что она будет рассматривать это как вторжение. И более того... - он запнулся, - я просто не знаю, что сказать...
  - Возможно, Вы скажете, что Вы это уже слышали, но представьте себе на секунду, что познакомиться - просто и не требует усилий. Забудьте на какое-то время о войне полов. Не навсегда, если эта концепция Вам дорога, а исключительно в качестве кратковременного эксперимента. Вы говорили о том, что человек - животное. И верно - половой инстинкт у него тоже развит, и это применимо как мужскому так и женскому полу. Пускай пик интереса к противоположному полу у женщин наблюдается несколько позднее, чем у мужчин, этот интерес присутствует всегда, тем не менее. Помните, что перед вами человек, который, вполне возможно, хочет того же, чего и Вы. "Ваша миссия, если Вы решитесь ее принять", - доктор улыбнулся, - помочь ей это понять. Если вы не решитесь, Вы, по крайней мере, можете поболтать как Вы бы это сделали с Вашим приятелем. Избегайте стандартных вопросов. Давайте информацию, спрашивайте мнение - ненавязчиво. Видите ли, проще всего мне было бы выписать Вам какой-нибудь антидепрессант, но я хотел бы, что бы Вы перепрыгнули через этот барьер и решили проблему. Я когда-то был почти в таком же затруднении, что и Вы. Поэтому я Вам открою маленький секрет своего ремесла: когда вы начнете разговор с человеком, не требуйте немедленного ответа. Вы незнакомы и человек относится к Вам с естественной осторожностью. Говорите о чем угодно после первого приветствия. Вы должны говорить минимум минуту, можно пять, прежде чем задавать вопросы. За это время женщина к Вам присмотрится, а Вы - к ней. У нее начнет выделяться "разговорный сок", когда она послушает Вас и поймет, что Вы не маньяк, ищущий ее расчленить, а приятный малый, желающий поболтать без всякой задней мысли.
  - Никогда не думал, что служба спасения будет меня обучать кадрить девчонок, - в голосе парня звучали одновременно подозрение и надежда.
  Доктор оставил его замечание без внимания. Он знал, что его работа здесь выполнена как следует, и что в ближайшее время нужно будет лишь выполнять обычный контроль и корректировку. Он поднялся, и сказал на прощание, подмигнув:
  - Запишитесь в спортзал и перестаньте сутулиться - физические данные важны для самца животного.
  Он спустился по лестнице, забрав по дороге санитаров. Он по привычке прокручивал проведенный сеанс в голове. Хотя, как ему казалось, он излучал уверенность, сам он ее не чувствовал. У него не было времени на большее, но у парня довольно обоснованная философия, и понадобится определенная доля усилий, прежде чем он сможет переломить себя. Правильно ли это - заставлять человека отказываться от того, что он считает истиной? Он подумал и решил, что если это помогает сохранить человеку жизнь - то правильно. Он затолкнул остатки сомнений поглубже в лабиринты сознания и сел в машину.
  ...
  Он не помнил более серого выходного. Он проснулся поздно, потому что долго не мог заснуть накануне. Он чувствовал себя изможденным от стресса, но его мозг был разогнан за последние дни до такой скорости, что требовалось немало времени, чтобы остановить бешеный поток мыслей, выключить в сознании программу анализа переживаний и, наконец, погрузиться в забытье. Час дня. Казалось, сама природа старалась свести на нет все его усилия и попытки помочь отчаявшимся людям. Было не просто самому не впасть в депрессию. Дождь не прекращался ни на секунду за последние двое суток. Но это был не ливень, ободряющий и свежий, не веселый летний дождик, перемежающийся солнцем, и даже не обычный осенний дождь, звонко стучащий в окна и пускающий круги по поверхности лужиц. Бесконечные штрихи водяных стрел падали беззвучно, словно мифическая мертвая вода лилась с неба. А небо! Где оно? Тяжелая серая муть висела почти у самой земли, поглощая все капли цвета до последней. Солнце было неспособно пробиться, и лишь рассеянные волны света достигали поверхности и быстро гасли, смущенные и поглощенные серостью зданий города. Где-то на краю города угадывались горы. Он не видел, а скорее чувствовал, что они - там. Город словно был в яме, наполненной печалью и безысходностью.
  Дождь не переставал. Временами, его стрелы с силой ударялись в бетонную ограду балкона, высекая искры брызг, разлетавшихся бесшумно во все стороны. Дождь, казалось, был полон решимости довести всех этих людишек до самоубийства. Доктору вспомнился анекдот - "ну не нравишься ты мне, чувак, - сказал бог, - как бы ты не старался все делать правильно". Похоже богу не нравился весь этот город. Действительно, ну за что любить такое серое убожество.
  Ну вот. Это был предел. Он встал, сделал зарядку. И, поглощая быстро сделанный завтрак, он попытался проанализировать свои ощущения и найти причину. Это был первый раз в его жизни, когда он остался один в этом сезоне. Сначала, он жил с родителями, потом - с друзьями в общежитии университета, затем - с той девушкой, коллегой, потом была Линда. И вот она ушла. Это было неожиданно, и у него не было времени залечить рану и, тем более, найти кого-нибудь, кто бы занял ее место у очага. В дни дежурства он этого не замечал. Его голова была слишком загружена, а сердце успевало обрабатывать только одну эмоцию - сопереживание. В редкие выходные он иногда ощущал легкое беспокойство, но не более. Он, конечно, думал о Линде - вскользь, потому что не позволял себе думать о ней всерьез. Самым волнующим вопросом был "что во мне было не так?". Но он знал из своего профессионального опыта, что это - бессмысленный вопрос, что это опасный и глупый вопрос. Всегда находилось что сделать, куда поехать, с кем из друзей пообщаться. Он перегнул палку, переработал, устал. Сегодня ему ничего не хотелось делать, никуда не хотелось идти. Не было сил. Не было смысла. Стоп! Похоже на классическую потерю равновесия химии мозга. Это - накопленная усталость. Нужно либо лечь спать, либо заняться спортом, либо просто выпить чашку кофе, чтобы подбросить мозгу немного дофамина. Отлично, он выпьет крепкого кофе, затем сделает что-нибудь простое и расслабляющее - например, приготовит обед, а затем - выйдет на прогулку.
  Когда он закончил с обедом, начало темнеть. Серость дня начала отступать, на ее место пришла черная синева вечера. Дождь не прекращался. Город все же выглядел немного оживленнее - мелькающие огни машин, и неподвижные - различных магазинов и кафе. Он решил дойти до английского паба за углом в надежде встретить кого-нибудь из знакомых. Заведение неприятно ошеломило его - громкие голоса десятков людей, звон стекла, музыка - кажется его усталость серьезно повлияла на его восприятие - он раньше находил это место оживляющим. Сегодня он видел лишь бессмысленное шумное скопище народа, говорящего банальные глупости и говорящего их слишком громко. Протиснувшись, он нашел свободное местечко у бара и, заказав бокал пива, начал по привычке присматриваться к людям. Скоро у него заболела голова. Его сознание не способно было переключиться в "мирный" режим и неустанно фиксировало жесты и выражения на лицах, детали одежды и обороты речи, если он мог их слышать. Менее чем за десять минут он успел поставить несколько легких и один серьезный диагноз - мужчина средних лет с зализанными назад редкими черными волосами явно страдал от комплекса неполноценности и недостатка внимания в детстве. Он неустанно перебивал своих товарищей, хлопал стоящих рядом по плечам, разливал пиво и отпускал плоские шутки по поводу сидящих за соседним столом женщин. Ярко-желтый пиджак и красные сапоги со звякающими шпорами дополняли картину. Доктор не сомневался, что его психические напряжения раньше или позже найдут выход и через минуту с некоторым профессиональным удовлетворением убедился в своей правоте. Желтый пиджак сделал очередное неловкое движение рукой и облил проходившего мимо черного парня в элегантном костюме пивом, без тени смущения тут же затеяв словесную перепалку.
  Доктор отвернулся и на несколько секунд закрыл глаза. Открыв их, он обнаружил прямо перед собой севших на освободившиеся места двух симпатичных девиц. Они совершенно не замечали его присутствия, с важным видом обсуждая каких-то знакомых. Он, впрочем, не сомневался в том, что его заметили. Однако, они следовали установленному обычаю - никогда не показывать свой интерес мужчине, особенно привлекательному мужчине. Пускай он берет весь риск быть отвергнутым на себя. Молодой врач вспомнил вчерашнего пациента и полускрытая улыбка мелькнула у него где-то в уголке рта - эмансипированные девушки, всегда ждущие первого шага со стороны самца. У него, конечно, было преимущество по сравнению с тем парнем - понаблюдав немного за девушками, он мог составить примерное представление об их психотипах, он уже знал, кто из них ведущий и кто - ведомый, слушая интонации, он получал информацию о том, какие основные эмоции сейчас правят бал в их головах. Он обратился к ведущей - той, что сидела спокойно, невнимательно слушая свою пытающуюся добиться ее расположения подругу. Более того, так как она сидела спиной, и гул голосов был достаточно громким, это позволило ему без стеснения тронуть ее за руку:
  - Что бы хотела девушка лет девятнадцати в подарок к наступающему празднику? Я теряюсь в догадках.
  Холодный взгляд ее сменился удивлением, но он продолжил, не смущаясь и не давая ей времени на ответ, - Я на самом деле не уверен насчет возраста. Я уже поспрашивал знакомых, но они все мужчины моего возраста и, так же как я, не имеют понятия о вкусах женщин в этом возрасте.
  Удивление на ее лице сменилось непониманием, но он продолжил:
  - Я посмотрел на вашу куртку - аккуратный фасон, мне кажется, моей двоюродной сестре он бы пошел.
  - Это "Фенди", - она видимо расслабилась, - но она куплена не здесь, а в Милане.
  Он был в игре. В середине разговора, когда его собеседница - явная модница, на что он, впрочем, и рассчитывал, посоветовала ему заглянуть в "Свет" - большой магазин в Старом городе, перед ним вдруг в первый раз за сегодняшний день проплыло то лицо. Вторая девушка, явно задетая тем, что вниманием ее подруги завладел какой-то нахал, не преминула ввернуть:
  - Все в порядке, Дарт Вейдер? - намек был на черный цвет, доминировавший в его одежде - строгий черный свитер под горло, черные брюки с идеальной складкой и черные, блестящие лаком ботинки, - Темная сила вызывает?
  Он справился с собой и окинул ее коротким шутливо-оценивающим взглядом:
  - Передает тебе привет, Барби, - розовыми было ее платье, тени и ногти.
  Ее подруга улыбнулась. Разговор продолжился, но призрак той девушки не оставил его в покое. И женская интуиция не подвела его собеседницу. Она оборвала разговор:
  - Ты интересный парень, но ты - грустный. Реши свои проблемы прежде, чем с кем-нибудь знакомиться...
  Он ответил что-то невнятное, и учтиво кивнув, поднялся и направился к выходу. Дождь кончился, и внезапно выступившие звезды казались неожиданно яркими в темноте набережной, которую он избрал местом прогулки. Холодный, полный сырости воздух был все же свежим, и он вдыхал его с удовольствием. "Грустный", подумал он. Да, он был грустным. Но это все же усталость и ничего более. Требовалось немало энергии, чтобы противостоять всему наплыву негатива, который он выдерживал каждое дежурство. Его батарейка села и ему нужно было бы ее подзарядить. Сложность была в том, что в ближайшие дни облегчения не предвиделось. Он, конечно, мог бы применить какой-нибудь стимулятор. Врач-психиатр, он умел получить доступ к подобным медикаментам, и у него был широкий выбор. Все же его профессиональный круг знал немало примеров злоупотреблений врачами. И он знал, что лишь тонкая грань отделяла временную терапию от привычки. Ему подумалось, что психотерапевты, в общем-то, несчастные люди. Если, например, хирург сломает ногу - он всегда может обратиться к другому хирургу, дантист тоже может вылечить зуб у другого дантиста. Он представил себе одного психотерапевта консультирующего другого, и его пробрал нервный смех. Да, так делают, и того даже требуют внутренние предписания. Но зная все приемы и уловки профессии, психотерапевт неизбежно будет видеть насквозь мысли коллеги. Зная себя, он, скорее всего, еще и вступит в спор по-поводу применяемого подхода и рекомендуемого метода лечения для его случая.
  Ночь прошла почти без сна и наполненная неясным беспокойством. Принятое снотворное начало действовать ближе к пяти утра, а в семь он уже был в госпитале; начинался трудный день. Выезжая на первый вызов он вдруг понял, что лицо той девушки появлялось перед ним недаром. Она тогда не позвонила на следующий день как они условились. Такое поведение не было редкостью среди депрессивных, но он почувствовал ледяной укол в сердце - была ли она жива? Его телефонная книга была забита номерами пациентов и коллег - понадобилось время, чтобы найти нужный. Машину потряхивало на неровной дороге, и он долго не мог попасть пальцем в нужную точку экрана. Наконец, он смог приложить телефон к уху и услышать гудок. К его облегчению, она ответила почти сразу. Справившись с пережитым волнением, он пожурил ее за несделанный звонок и осведомился о ее состоянии. Она извинилась, вежливо и как-то поспешно, сказав, что взяла отпуск и увлечена рисованием и нотами. У него не было времени на большее, они были уже почти на месте, а кроме того рев мотора мешал разговаривать. Они быстро договорились о следующем сеансе через день.
  Старый город. Узкие улицы казались ущельями, прорезанными в скалах домов. Шпили собора Святого Петра иглами вонзались в серое брюхо неба, и оно вновь начало сочиться влагой. Доктор поскользнулся на брусчатке и больно ударил колено. Поднявшись, и потирая больное место, он шагнул в полумрак здания. Подъезд и узкая закручивающаяся вверх лестница пахли плесенью и сухой известкой. Был еще какой-то запах. Он принюхался. Вне всякого сомнения кто-то из обитателей дома питал пристрастие к конопле.
  - Третий этаж. Это здесь - налево, - тихо проговорил один из санитаров, - удачи...
  Молодой врач кивнул и, поднявшись еще на пролет, постучал в широкую дверь с крупными царапинами на лаковом покрытии в районе глазка и замочной скважины. Он прокрутил в голове информацию, почерпнутую из копии полицейского отчета, наспех просмотренного в госпитале перед выездом. Хелен Майерс. Ей тридцать. Ее изнасиловали позавчера. Травмы физические. Психологическая травма. Риск самоубийства
  Он постучал. Безрезультатно. Выждав минуту, он постучал снова и уже был готов звонить полицейским, когда его напряженный слух уловил какой-то шорох у двери.
  - Я врач. Откройте, пожалуйста, - он поискал в сумке, - вот копия предписания, полученного мной в госпитале.
  Он тщетно прислушивался, ничего. Нет, вот еще один шорох.
  - Вы можете позвонить в полицию и проверить на всякий случай - я подожду здесь, - он демонстративно поставил сумку на пол у двери и, стараясь, чтобы его было видно в глазок, сел на ступеньку, сложив руки.
  - Если Вы из службы психологической поддержки, - послышался голос - обвиняющий и с ноткой металла, - почему они прислали мужчину?
  Он ответил, не поднимаясь на ноги, боясь ее спугнуть:
  - Потому что все бригады заняты, мадам, и в них не так много женщин. Вы позволите мне войти?
  Замок щелкнул, и он увидел два безумных глаза. Заплаканные и полные ярости, ненависти и боли. Он больше ничего не успел рассмотреть на ее лице, потому что его внимание привлек блеск стали в ее руке. Он видел достаточно в своей практике, чтобы не испугаться. Он скорее волновался за нее:
  - Не думаю, что он Вам понадобится, - он встал.
  - Пройдите прямо и подождите в зале - это первая дверь по правую руку, - она проигнорировала его замечание.
  Еще несколько дней назад, он не рискнул бы. Быть может, позвал бы санитаров. Ее изнасиловали. Она сейчас ненавидит себя и всех мужчин, и эта ненависть может принять любую форму. Однако, усталость притупила его инстинкт самосохранения, и он шагнул в предложенном направлении. Ее выдал резкий вдох - такой, который делают перед концентрированным усилием. Рывком он сделал полуоборот, одновременно отступая вглубь помещения. Его руки в это же время инстинктивно описали полукруг - справа снизу и влево вверх. Он перехватил левой рукой ее правую руку с ножом, и продолжая движение по кругу, оказался к ней вплотную спиной. Держа ее руку у себя над плечом, и, не доводя движение до конца, он старался теперь удержать ее в этом положении, твердя:
  - Хелен, перестаньте, перестаньте, прошу Вас, я - врач, я просто - врач, - последние слова он выговорил сквозь зубы, ибо ярость придавала ей сверхъестественную силу. Похоже, она не осознавала, что ее рука находится в неестественном положении, продолжая бороться с животной ловкостью и издавая звуки, напоминавшие кошачье шипение. Он все не хотел звать санитаров и все повторял, что он врач и пришел помочь. В конце концов его тихий голос дошел до ее сознания. Она выпустила нож из пальцев и широкое лезвие с лязгом упало на пол, задев в воздухе металлическую вешалку. Он отпустил ее руку и повернулся к ней лицом:
  - Это было излишне, - он выдохнул, пытаясь говорить спокойно. Как и все врачи бригады он прошел обязательный курс самообороны, но в отличие от остальных он продолжал брать уроки. Не то, чтобы он боялся за себя, но вечерние тренировки помогали ему восстановить внутреннее равновесие. Сегодня это умение пригодилось. Его живое воображение некстати нарисовало ему его лежащего здесь в полутемной прихожей в черно-красной луже собственной крови.
  Он посмотрел на Хелен, ожидая какой-нибудь запоздалой реакции. Он не упала на пол, не разразилась слезами или истерическим смехом. Она просто стояла и смотрела прямо ему в глаза, восстанавливая дыхание. Молодой врач почувствовал холодок, пробежавший у него по спине. Тем не менее, он должен был попытаться выполнить свою работу:
  - Давайте попробуем еще раз, только теперь - без ножа и вы пройдете впереди меня, - он встал боком и сделал приглашающий жест рукой.
  Она изучала его, потом наконец кивнула и беззвучно прошла вперед.
  Комната была небольшой, но очень уютной - белые кружевные занавески были аккуратно присобраны книзу, мягкие кресла у круглого кофейного столика, зеркальный шкаф. Она метнулась мимо него с быстротой, заставившей его вздрогнуть.
  - Извините, я только успела одеться когда Вы пришли, - легким движением она подхватила полотенце и купальный халат, висевшие на спинке одного из кресел, - садитесь напротив.
  - Я надеюсь Вы вернетесь без ножа и пистолета, - спросил он лишь наполовину в шутку, когда она выходила из комнаты. Она не ответила, мотнув головой. Только сейчас он заметил, что ее волосы еще не успели до конца высохнуть.
  Она вернулась не сразу, заставив его поволноваться, и, войдя, поставила на стол две чашки кофе. Он поднял вопросительный взгляд.
  - Мне хочется перед Вами извиниться, - пояснила она, - но я не могу себя заставить это сделать. Я Вас ненавижу сейчас. Так же, как и всех мужчин.
  - У Вас есть основания, - сказал он мягко, раскрывая блокнот у себя на коленях, - но одна из моих задач - помочь Вам отличать мужчин от подлых животных в человеческом облике.
  - Вы не можете мне помочь, потому что Вы не можете меня понять. Вы - мужчина, - она произнесла это слово со всей ненавистью, которую можно было выразить голосом, - Вы не представляете как это омерзительно, когда к тебе прикасаются жадные потные лапы - я не перестаю мыться в душе, я бегаю туда каждые полчаса, мне кажется, что этот пот, этот запах въелся мне в тело, и тогда я скребу свою кожу, пока она не начинает кровоточить, но и это не помогает, и тогда мне хочется себя убить, мне кажется, что это единственный способ, который поможет мне очиститься...
  - Полицейский отчет, который мне предоставили, не упоминал, поймали ли... - он не успел договорить.
  - Да, в тот же вечер, - она помедлила, поежившись, и грея руки о свой кофе, - но это не помогает мне чувствовать себя чище.
  - Вы гораздо чище, чем те, кто причинил Вам страдания. Несмотря на все ощущения боли, негодования, стыда и ненависти, которые Вы возможно испытываете, - он намеренно сделал паузу, давая ей возможность дать выход своим чувствам.
  - Что Вы знаете об этом? - в ее тоне ему послышалась насмешка - вызов его профессиональной гордости? Она намеренно пыталась его уязвить, пусть не ножом, но хотя бы словами. И он... был обязан не мешать ей.
  Он подождал, но она просто смотрела на него невидящим взглядом, прихлебывая кофе. Выражения на ее лице сменялись одно за другим - как погода в море: от утренней растерянности, какой-то детскости - блеска солнца в слезах дождя, к грусти тяжелых темных волн, затем ярости шторма; и вновь пустота в глазах, словно штиль в туманной ночи.
  - Я никогда не помогал ни одной женщине в Вашей ситуации. Вы думаете, что я абсолютно бесполезен, ведь кроме всего прочего я - мужчина, - он позволил себе улыбку - смесь грусти и сочувствия - и продолжил, - Вам несомненно тяжело, и я готов уйти, если Вы так решите. Позвольте мне лишь рассказать Вам короткую историю. Молодой человек, назовем его Питер, так как я не имею права произнести его настоящее имя, был успешным менеджером. Его только что повысили по службе, и он решил хорошо отметить это событие с друзьями. В дорогом ночном клубе он увидел эту девушку. Она была не одна, и он был скромным парнем, но в тот день ощущение успеха, алкоголь и красота заставили его превзойти себя. Кроме того с ним были друзья, и он не хотел показаться им слабым. Он заговорил с девушкой, как только ее приятель куда-то вышел. Вернувшись, этот приятель предложил Питеру убираться к черту, но тот отказался. Ведь красивая жгучая брюнетка, с которой он разговаривал, показала интерес. Оба самца решили померяться силой на автомобильной парковке рядом с клубом. Питер выиграл и, оставив соперника лежать на асфальте, вернулся в клуб и под восторженные возгласы друзей увез девушку в своей машине. Они весело провели время. Прошла неделя. Он позвонил ей, но она сказала, что не может с ним встречаться, поскольку ее друг - тот самый, из клуба - ей угрожает, и что Питер должен сначала выяснить все с ним. Позвонив по данному ей телефону, Питер был удивлен неожиданной учтивостью соперника. Тот извинился за свое поведение в клубе и предложил встретиться и формально обсудить проблему - как положено по законам их страны. Они встретились в тот же вечер в кафе. Бывший соперник, не переставая извиняться, сказал, что у него нет никаких возражений по поводу связи Питера и девушки, но Питер должен получить согласие ее брата, который - вот удача - живет как раз в соседнем доме. Собеседник Питера убедил его, что этот брат - отличный парень и, что все это - не более, чем формальность, дань традициям их народа. Когда он вошел вслед в квартиру, то оказалось что на кухне его ждало еще трое мужчин, один из которых был тем самым братом. Затем произошло то, из-за чего Питеру позднее понадобилась моя помощь. Без долгих церемоний, брат объяснил, что он действительно чтит законы своего народа, и так как его сестра обесчещена, то она должна быть отомщена. Обычно, наказание в таких случаях - смерть, но Питеру повезло и его наказание будет более мягким, а именно, он будет тоже обесчещен, чтобы восстановить справедливость. Питер был физически силен, но он ничего не смог сделать против четырех мужчин. Ему связали руки и заткнули рот, затем разрезали одежду ножом и сделали то, что обещали. По его словам, его насиловали попеременно до тех пор, пока его тело не начало истекать кровью. Его обидчики сделали множество фотографий и пообещали распространить их в Интернете и отправить ему на работу, если он только подумает обращаться в полицию или решит вновь приблизиться к той девушке. Затем его отпустили со смешком, добавив, что он - отличная шлюха, и что он может обращаться к ним, если хочет заработать немножко денег своей задницей. Потом он шел по улице ранним утром. Долго. В остатках одежды в пятнах крови. У него не забрали ни деньги, ни телефон, но он не осмелился вызвать такси, ни позвонить в полицию. Ему было стыдно. Первые три дня он просидел дома, он не обратился к врачам, несмотря на серьезные травмы и раны от порезов ножом. Он ничего не мог есть. Он практически не мог ходить. Целый день он либо лежал на кровати, либо сидел в ванной. Он пытался смыть с себя позор, пытался забыть о стыде. Он стыдился сам себя и старался не смотреть в зеркало. У него случился оргазм во время изнасилования, и он не мог себе этого простить. Он отважился позвонить той девушке. Это было ошибкой. Она сказала, что она видела фотографии, и что он - не мужчина, что мужчина не позволил бы сделать с собой такого. Это был конец. Он решил покончить с собой. Он уже сделал петлю, но в дверь позвонил его коллега и хороший друг, который забеспокоился по поводу отсутствия Питера на работе и выключенного телефона. Питер не открыл ему дверь - стыд заполнял все его существо, но он ответил другу, что очень плохо себя чувствует и что обычный врач не поможет. Коллега оказался проницательным человеком и настоящим другом. Он попросил Питера подождать совсем немного, позвонил по горячей линии и ждал у двери, переговариваясь с Питером до тех пор, пока я не приехал. Затем я попросил его уйти, и через сорок минут Питер открыл дверь, убедившись что за ней нет никого знакомого, что я врач, и что все происходящее останется в секрете. Он сказал мне приблизительно то же, что и Вы, Хелен, что невозможно понять человека в его положении не пережив то же, что он пережил. Но он был рад, что я - мужчина, потому что только мужчина, он сказал, способен представить себе какой безумный стыд он ощущает - мужчина, который вынужден был играть противоестественную пассивную роль. Любой психиатр Вам скажет, что психологическая травма изнасилованного мужчины обычно сильнее и глубже. Ибо его стыд - всепоглощающ. Я провел с ним множество сеансов терапии, объясняя, что обстоятельства были сильнее его, что оргазм - неконтролируемая реакция организма на стимуляцию предстательной железы. Что он - человек, и что те существа, которые на него накинулись, трусливы и больше похожи на шакалов, чем на людей. И чтобы они с ним не сделали, они унизили себя больше, чем его. Я прописал ему сильные антидепрессанты, как следовало по учебнику. Ему было лучше. Он вернулся на работу. Он не стеснялся выходить с друзьями в общественные места...
  Он помедлил, вспоминая. Хелен не сводила с него застывшего взгляда, забыв об остывшем кофе:
  - Вам удалось ему помочь?
  - Нет, - врач встретил ее взгляд твердо, - я не смог настоять на том, чтобы он обратился в полицию. Потом я решил, что так, быть может, и лучше - не сыпать соль на рану, которая еще не зажила. И вот однажды в ресторане он столкнулся с той девушкой. Она была с подругами. Он попытался не заметить ее. Но не смог удержаться и посмотрел в ее сторону. Она смотрела него, что-то рассказывая подружкам, и все три девушки делали большие глаза и безудержно смеялись. Это спровоцировало кризис. Он позвонил мне в тот же вечер, и я принял его беспрекословно. Он был в ужасном состоянии. Я чувствовал себя бессильным. Я провел с ним два часа, и он немного успокоился. Я попросил его дать себе время, повысил дозу медикаментов и отпустил. Это было ошибкой. Большинство медикаментов, используемых сегодня в психиатрии - сильные наркотики, грубого, иногда неожиданного действия. Порой они дают парадоксальный эффект. Все произошло через неделю, по всей видимости - спонтанно. Камеры торгового центра засняли его - он преспокойно прошел через их ресторан на крыше, подошел к краю, переступил через перила и оттолкнулся от них руками, летя лицом вниз. Он не издал ни звука на пути к земле.
  - Он умер? - она спросила неестественно спокойным голосом.
  - Да, - последовал ответ, и доктор потер лоб, словно пытаясь стереть события из памяти.
  - Сколько лет ему было? - спросила Хелен тем же спокойным тоном, но слегка наклонив голову вбок и словно всматриваясь в собеседника прищуренными глазами с притушенным огоньком враждебности.
  - Двадцать шесть, - он помедлил, потом посмотрел на окно с аккуратными занавесками и добавил, - немного. Этот случай изменил меня. Я стал меньше смотреть в методички и больше - на человека перед собой. Мои коллеги считают меня отъявленным бунтовщиком, но я стараюсь избегать применения медикаментов, кроме самых простых успокоительных и не пытаюсь кому-то помогать, если человек не испытывает ко мне доверия. Многие современные психотерапевты предпочитают сидеть с вами и ждать, пока вы все им расскажете. Они избегают мнений, отделываются нейтральными вопросами и рецептами очередного лекарства, которое "все исправит". Это все чудесно для первого раза. Но идти дальше им страшно, вовлекаться персонально, принимать чужие эмоции так же близко, как свои - опасно для жизни. История Питера меня научила игнорировать этот страх. Теперь, когда мне попадается особо рискованный случай, я порой вижу перед собой лицо Питера. И тогда я даю себе личную клятву, что если этот человек под моей ответственностью совершит самоубийство - я сделаю то же самое. Это помогает мне мобилизоваться даже когда кажется, что у меня больше нет сил.
  - И как результаты? - он отметил, что в первый раз с момента как он ее увидел, она смотрела на него без ненависти.
  - Прошло пару лет, а я все еще жив, - он пожал плечами и поднялся с кресла, - а теперь, как и обещано, я Вас оставляю.
  - Подождите, - она подняла на него глаза, - если бы я сказала, что возможно мне нужна Ваша помощь, - она запнулась, - что бы Вы мне посоветовали?..
  Он направил на неё мягкий взгляд, затем произнёс твёрдо:
  - Будет сложно. Вы должны будете перейти через свой страх, забыть о самовнушенном стыде и довести этих зверей до тюрьмы. Ибо я не позволю Вам пройти тот же путь, что прошел Питер. Я обещаю, что Вам будет сложно, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы у Вас получилось, и Вы не боялись жить.
  Глазами она показала ему на кресло. Он сел, вновь поставив сумку на пол:
  - Для начала Вы должны вспомнить, что Вы - чисты и прекрасны. Не понять, потому что Вы это и так знаете, а вспомнить, потому что Вы забыли...
  ...
  Джим был сегодня в форме. В ответ на звонок в дверь - плановый визит - он крикнул через дверь: "Открывайте сами, доктор, у Вас же есть ключ". Да, у него был ключ, который выдавался в случае, если больной считался непредсказуемым. Но его разрешалось использовать только, если человек не отвечал на телефонные звонки и не реагировал на звонки в дверь. Молодой доктор оказался в затруднении, но потом он решил, что он уже давно знает Джима, и что со стороны старика, предложение открыть дверь самому, возможно, является проявлением дружелюбия. Он нашел старика в его любимом углу с книгой в руках. Повинуясь внезапному импульсу, молодой врач, который в последние дни из за усталости совсем не чувствовал себя молодым, решил проигнорировать изменить стандартный план беседы:
  - Я не буду Вам сегодня докучать обычными вопросами, Джим. Вы выглядите неплохо. Что Вы читаете? - по привычке, он уселся на пол уважая тот факт, что единственный стул здесь был занят хозяином жилища.
  Старик приподнялся и слегка развернул стул - так, чтобы оказаться лицом к собеседнику - это было необычно. Затем он вновь сел и с минуту изучал доктора из-под насупленных бровей-щеток:
  - Вы знаете, доктор, я долго этого ждал, - он кивнул, словно в подтверждение некоего внутреннего заключения.
  - Чего, Джим? - доктор не скрывал легкого удивления.
  - Когда Вы выйдете из роли, - он задумчиво потер кисть левой руки сухим большим пальцем левой, - всегда приятнее разговаривать с человеком, а не с маской.
  - У Вас нет маски, Джим? - вопрос был задан без подвоха, но с любопытством.
  - Я слишком много думал в жизни, и я слишком беден для того, чтобы иметь необходимость в использовании маски. Кроме того, - он хитро улыбнулся одними глазами, - я социально-опасный психбольной. Я могу позволить себе не скрывать свои чувства... Вы спросили что я читаю - это "Трактат о дружбе" Цицерона. У него, несомненно, были мозги - у этого парня. По крайней мере он задает правильные вопросы, хотя данные им ответы меня впечатляют меньше.
  - Какой вопрос Вы находите правильным, Джим? - доктор приподнялся и взялся за сумку, но не для того, чтобы достать свой блокнот - он решил сделать заметки по памяти после окончания разговора - а чтобы подложить ее под себя.
  - Он интересовался происхождением дружбы - естественна ли она, или же люди применяют ее "из слабости", рассчитывая извлечь для себя пользу, - Джим снова потер кисть и, наклонив голову, посмотрел на врача внимательно и с хитрецой, - много ли у Вас друзей, доктор? Я задаю Вам вопрос, надеясь, что Вы окончательно вышли из роли и не станете отделываться общими фразами.
  - Пожалуй, немало, - доктор задумчиво взглянул в потолок.
  - Наверное, мало, - поправил его Джим, и предложил, - а теперь вычтем тех, кто на самом деле не друг, а коллега, в лучшем случае - приятель.
  - Ок, немного, - согласился доктор.
  - И Вы их редко видите, - полуспросил старик.
  - В последнее время у меня... - начал доктор, но ему не дали закончить фразу:
  - У Вас нет друзей, доктор, - заключил Джим спокойно, - видите ли, Цицерон, считает, что если мы оставляем друзей в беде или же пренебрегаем ими, то такая дружба - ненастоящая. Что такое пренебрежение? Это когда мы теряем контакт, а потом виним занятость или еще что-нибудь. Но не волнуйтесь, доктор, Ваши друзья немного стоили, если они также не делают никаких усилий, чтобы дружбу поддержать. Более того, у Вас не может быть много друзей, и я сейчас объясню почему. Вопрос поставленный Цицероном имеет неожиданный ответ. Да, дружба естественна, и да - она инструмент выживания. Этому древнему римлянину не хватало знания биологии. В дружбе почти всегда есть ведущий и ведомый. Один человек сильнее другого в том или ином смысле. Стадным существам вроде приматов свойственно превозносить силу лидера. Им имеет смысл греться в лучах его славы, ожидая что им тоже перепадет лакомый кусок за то, что они этого лидера поддерживают. Самому лидеру, кроме очевидного поддержания статуса, друзья нужны для проекции его воли. Цицерон говорит о том, что великие люди успешны в поддержании дружеских отношений, а слабые - не имеют друзей. Я с ним, пожалуй, соглашусь, но только я делаю обратный вывод. У сильных много друзей и поддерживать дружбу им проще, потому что более слабые тянутся к их силе. Равносильная дружба тоже возможна, но она нестабильна и существует до тех пор, пока выгода взаимна. Причем я говорю не только о реализуемой выгоде, но и о потенциальной. Это - эволюционный механизм, который сделало возможным развитие интеллекта. Ведь интеллект - это способность делать прогноз будущих событий и результатов действий своих и других участников игры. Цицерон говорит, что доблесть - основной признак того, что человек достоин дружбы. Затем для формирования дружбы нужна привязанность, благожелательность и согласие во всем. Я говорю, что доблесть - понятие зависящее от культуры, и что это - другое название для статуса. Когда человек совершает поступки, рассматриваемые в данных конкретных культурных рамках как достойные уважения - его статус повышается. В одной культурной группе это может быть забота о детях, а другой - исполнение принципа "око за око". Культурные группы и соответствующие культурные понятия разнятся даже в пределах одной страны, одного города. Привязанность и благожелательность - это уже действие того самого эволюционного механизма, заставляющего одного индивида приспосабливаться и искать расположения другого. Да, оно может быть взаимным - например, так легче охотиться, но не может быть долговечным и зависит от изменения условий - те же охотники могут убить друг друга из за самки. Раньше или позже умный человек это понимает и уже не полагается на дружбу. Более того, он ее презирает. Он презирает собственный порыв благожелательности и привязанности, зная откуда тот возник, чему он служит, и к чему в конце концов это приводит. Вы неглупый человек, доктор, и хоть Вы, возможно, никогда не задавали себе подобных вопросов, в глубине души Вы знаете на них ответы, потому у Вас нет и не может быть друзей.
  Джим прервался, видя что доктор трет ухо и отчаянно трясет головой:
  - Вы в порядке, доктор?
  - Да, какой-то звон в ухе, - он покрутил шеей, - в последнее время это случается несколько раз в неделю, но быстро проходит.
  - Вы должны знать лучше меня, доктор - после того, как звон прекращается Вы уже больше никогда не сможете слышать эту частоту. Это - напоминание...
  - О чем?
  - О том, что Ваше пребывание здесь временно. Нет, не в моей квартире, Вам незачем смотреть на часы. Я говорю о Вашем пребывании на этой планете, в этом мире. Ваше время ограничено, так же как и у каждого человека. Чем раньше Вы это поймете, тем быстрее Вы станете свободны.
  - От чего, Джим? - он не смог сдержать улыбку.
  - От всего, доктор...
  - И что тогда? - ему действительно было любопытно.
  - Тогда Вы сами должны будете решить что делать с этой свободой. Возможно Вы справитесь, а возможно - и нет... - Джим поглядел на молодого врача с сомнением, затем замолчал, опустил взгляд и начал поправлять свои замызганные протертые джинсы как будто это имело какой-то смысл.
  Доктор подождал, затем видя, что старик погрузился в свое обычное непроницаемое состояние, спросил:
  - Вы чувствуете себя свободным, Джим?
  Доктор угадал обычную невидимую улыбку, но словесный ответ все же последовал - вопреки его ожиданиям:
  - Энное количество лет назад я был молодым амбициозным человеком. Немного как Вы, когда я Вас впервые увидел. Мне никогда не приходило в голову задаваться поисками смысла, и я был уверен, что абсолютно свободен выбирать свою жизнь. Время шло, я с отличием закончил школу и колледж. У меня не было свободного времени - я занимался языками, благодаря чему сегодня могу с Вами свободно общаться, спортом, и, конечно, продолжал учиться - в университете. Я был успешен во всем, и мне скоро предложили работу в крупной транспортной компании. У меня была девушка, точнее девушки, то есть я был состоявшимся и достойным членом общества. Годы шли, и у меня начали появляться странные сомнения. Правильно ли то, что я делаю? Зачем я это делаю? Очередная девушка отчаянно просилась замуж, я получил пост старшего менеджера, и у меня было достаточно денег, чтобы ездить на дорогой машине и купить дом в кредит. Неожиданным образом я начал терять удовольствие от того, что я делаю, удовольствие от жизни. Треклятый вопрос возникал в голове все чаще. В это время у меня появился тот самый звон в ушах. Я не понял этого послания и пошел по врачам. Они все как один говорили, что это сущая чепуха и просто не нужно обращать внимание на эту мелочь, и звон пройдет сам собой. Они все же выписали какие-то таблетки. Звон стал случаться реже, но его сменила бессонница. Я потерял покой по необоснованной причине. Без сна мне стало труднее переносить рабочий стресс, что ухудшило мое профессиональное положение. Я начал болеть - у меня болело все, я буквально чувствовал, как мое тело разваливается. Мой разум, при этом, недоумевал. Ведь ничего не изменилось. Я не хотел сдаваться. Врачи меня поддерживали, утверждая, что это все несерьезно и временно, главное - перетерпеть, не оставлять карьеру. Мне начали прописывать различные лекарства термоядерной мощности. В том числе - от бессонницы, затем - для концентрации внимания. Я начал съезжать с катушек - появились мысли о самоубийстве - да, да, доктор, уже тогда. Я понял, что если я не хочу сойти с ума, я должен все поменять. Я уволился с работы. Я прекратил принимать все лекарства. Я оставался дома взаперти целыми днями. Я начал думать. Впервые в жизни я начал думать. Чем больше я думал, тем больше я понимал, и тем серьезнее мне казался вопрос. Я пришел к выводу, что я никогда не был свободен, и что с самого рождения меня подготавливали к роли раба. Ходи в школу! Почему? -Чтобы с обретенными знаниями поступить в колледж, а затем - в университет. Зачем? -Чтобы устроиться на хорошую работу и быть уважаемым, и чтобы у тебя была хорошая зарплата, мой мальчик. В хрестоматийном представлении раб - это человек под ударами бича таскающий камни на стройке пирамид. Однако, подлые мира сего превратили в рабов - незаметно - большую часть населения развитого мира. Они создали целую систему, помогли в формировании рабской психологии и в ее вселении в умы человеческие с самого детства. Подлые мира сего - сами рабы, но не те рабы, что принадлежат хозяину, а те, что принадлежат вещам - рабы денег, рабы самовозвышения. О нет, я вовсе не сторонник теории всемирного заговора, доктор. Заговор здесь был бы абсолютно излишен. Подлые мира сего понимают друг друга без слов, им не нужно договариваться. Сами являясь рабами, они могут мыслить только терминами рабовладельческого строя. Это - единственный понятный им строй, это - единственный строй при котором они могут существовать. Подлые мира сего не стесняются, разумеется, драться за ресурсы - деньги, природные богатства и, конечно, рабов. Но при этом, они никогда не отступают от основных принципов. Главное - ни слова правды рабам, находящихся в их собственности или даже в собственности конкурента. Рабов можно переманивать, обещая лучшие условия жизни в рабстве, и это делают рабовладельцы всех уровней - от работодателей до кандидатов в президенты. Каков же идеальный рецепт раба готового к использованию? -Прежде всего раба нужно убедить в том, что он свободен. Уберем решетки и цепи. Запишем свободу выбора и слова в конституцию. Не важно как провозглашенным принципам следовать, главное - провозгласить. Не забудем использовать древнейшую и очень надежную ложь - религию. Ведь она, по сути, утверждает, что все люди изначально уже рабы - бога - слабые и с рождения грешные существа. Искупать же вину следует послушанием и трудом. Затем, проложите рабу дорогу в жизни - дорогу к рабству разумеется. Сделайте это за него, чтобы ему не приходилось думать. Родился - в ясли и детский сад, не давайте ему проводить слишком много времени с родителями, чтобы, не дай бог, он не понял как им живется. Родители должны быть на работе, исполняя свой рабский долг. Школа, возможно, высшее учебное заведение, и - на работу. Не думай, учись - ведь нужно же где-то учиться, работай - ведь нужно же где-то работать. Выбирай любую из предложенных каменоломен. Ты все равно идешь по проложенной дороге. Все так делают. Поступай так же как все. И у тебя будут деньги. Ну, минимум денег. Платить рабу деньгами - гениальная идея. Ведь так маскируется факт его принадлежности рабовладельцам. Более того, во времена античности хозяин должен был мало-мальски кормить и одевать всех своих рабов, потому что иначе они становились непригодны к использованию. Сегодня рабов так много, что всех кормить нерационально. Можно кормить только тех, которые "мотивированы", "демонстрируют амбициозность и упорство в достижении поставленной им цели", продвигают "корпоративную", читай "рабскую" культуру, заботятся об "интересах компании", читай о прибыли рабовладельцев. То есть, нужны такие мозгопромытые зомби, которые готовы умереть на рабском месте, получая взамен в худшем случае - похвалу и надежды, в лучшем - несколько крох с барского стола. Чтобы рабы стали еще более мотивированными нужно загнать их в кабалу - покажите им рекламу красивого автомобиля, на котором ездил герой последнего блокбастера, и предложите купить его в кредит. Предложите рабу дом в кредит, предложите ему все в кредит. Тогда, в один прекрасный момент он обнаружит, что его благополучие и само существование его семьи держится на волоске - его дом могут забрать в любой момент, машину - тоже, и он останется должен еще кучу денег по кредитной карте. Раб чувствует опасность и, более того, он привыкает жить не по средствам. Мышеловка захлопнулась. Раб вынужден подчиниться. Теперь он никогда не станет свободным, даже если осознает свое рабство. Он согласится работать за любую зарплату, которая позволит ему выплачивать кредиты. А если он их выплатит, реклама предложит ему новую ловушку. А удержаться - так сложно. Ведь рабовладельцы купаются в роскоши и делают это напоказ. Телевидение заполнено клоунами - поющими и танцующими, играющими супергероев и суперлюбовниц. Они все богаты, божественно привлекательны, и вся их жизнь - полна развлечений и путешествий, они увешаны драгоценностями и дорогими вещами. Кто не захочет хоть немного быть на них похожими, стоит только купить такую же машину или слетать на тот же остров. Не беда если нет денег, всегда можно взять кредит. Рабовладельцы не платят клоунам, но они позволяют им собирать процент с рабов. Клоуны становятся все тупее и тупее, и рабы им подражающие также теряют очко за очком в IQ тесте. Основная целевая аудитория - молодежь. Рабов нужно загнать в рамки вовремя. Пока они еще не осмеливаются думать за себя и слепо следуют авторитетам. Пока у них еще есть здоровье и их можно эксплуатировать без ограничений. Еще одна важная деталь - у раба не должно быть времени на размышления. Его свободное время нужно заполнить чем-нибудь бесполезным, бессмысленным и засасывающим мозг. Клоуны тут очень кстати, однако, кроме них есть еще компьютерные игры, дешевые женские романы и сказки для взрослых мальчиков, коллекции фигурок супергероев, праздники пива, порнография. Закоренелые рабы уже сами настолько пристрастились к подобным продуктам, что требуют их все больше и больше. Они уже не знают как использовать свободное время, оно им кажется опасным, вселяющим сомнения и неуверенность в себе, поэтому они всеми силами стремятся его сжечь. В ход идут также алкоголь и наркотики. С возрастом рабы начинают о чем-то догадываться, но уже поздно, их ум потерял гибкость и быстроту, а тело - гармонию и здоровье. Становится проще заглушить неприятные мысли, чем мучиться вопросами. Слишком умные получают диагноз "депрессия" или какой-нибудь "психоз". Эти рабы - очень опасны. Если открыто уничтожить их нельзя, чтобы не нарушать мифа о свободе, их можно превратить в зомби, в овощ - а это уже Ваша задача, доктор. Впрочем Ваша только отчасти. Фармацевтические компании делают предварительную работу. Вы должны прописать медикаменты, причем даже и здесь Вы ведь следуете предписаниям и нормам, установленными вышестоящими ассоциациями психиатров, конгрессами и прочими. Медикаменты эти большей частью чрезвычайно опасны, вот ведь парадокс, для психического здоровья пациентов. Список побочных явлений не ограничивается бессонницей, психозами, беспокойством или усталостью. Чтобы нейтрализовать эти побочные явления, Вы, доктор, прописываете еще по препарату на каждое из них. Разумеется, у этих препаратов список вредных последствий нисколько не короче. Человека делают зависимым наркоманом, куклой, овощем, настоящим психом - за его же деньги. Некоторые побочные явления малоизвестны, но пугающи. Например, наиболее популярный класс антидепрессантов вызывает импотенцию более, чем в десяти процентах случаев. Разумеется, официальные цифры занижены. Фармацевтической компании нужно стараться не выходить за рамки приличия. Цель всей такой терапии - сделать из раба безвольного импотента, с кучей психических проблем, слабого, химически зависимого от лекарств, психически - от мнимой помощи, не хмурьтесь, доктор, психотерапевта. Вот таков конец раба, который осмелился мыслить - психбольница или просто смерть личности. Система построена. Она отлажена и неплохо работает. Чтобы рабы не зазнавались и были готовы работать за любую зарплату, рождаемость в третьих странах и миграция намеренно не ограничиваются. Планета - одна, и ее ресурсов отчаянно не хватает, но чем больше рабов - тем меньше они стоят, и - тем богаче рабовладелец. В ход пускают такие слова как "толерантность", "культурные особенности", чтобы запустить побольше рабов с минимальными требования и минимальным пониманием системы в развитой мир. Более того, ведь ресурсы тоже находятся в руках рабовладельцев, поэтому их основной принцип - "чем хуже, тем лучше". Чем больше население планеты, тем больше труда рабы готовы будут отдать в обмен за тот же объем товаров. Не исключено, что вскоре они будут работать за еду и одежду, за глоток чистой воды, за самое право дышать. Ограничить рождаемость можно было бы с помощью повышения образовательного уровня жителей тех стран и тех слоев населения, которые обеспечивают максимальный прирост. Однако, рабовладельцы развитого мира находятся в плодотворных дружественных отношениях с африканскими царьками, позволяя тем совершать гнусности в отношении их собственного народа в обмен за карт бланш на эксплуатацию природных ресурсов этих стран. Вы спросите: "Как насчет исламских стран, в особенности тех, что находятся в видимом непримиримом конфликте с развитым миром, как насчет Латинской Америки?" Это не альтернатива рабовладельческому строю, а его промежуточная форма. И рабовладельцы этих стран чувствуют себя умнее африканских царьков, рассчитывая эксплуатировать ресурсы и население своей страны без вмешательства извне. На деле же, они подсознательно стремятся к неограниченной и ничем не прикрытой деспотии, не слишком заботясь о ширме вроде иллюзорной свободы. Не особо изощряясь в поиске эффективного метода эксплуатации своих рабов, они просто отбирают их имущество и жизни по желанию. В результате их рабовладельческие модели менее стабильны и менее прибыльны, чем используемые в развитом мире. Вырваться из системы очень сложно. Я уже говорил, что те, кто осмеливается думать и задавать вопросы, попадает в разряд психов. Я - наглядный пример, доктор. Моя ошибка была в том, что я попытался поделиться своими идеями. Вначале - с друзьями и коллегами. Кто-то просто переводил тему на работу, или на последний виденный фильм, кто-то называл меня в насмешку революционером, кто-то прямо говорил, что не желает слушать этот бред, кто-то кивал, не вникая, и, из вежливости, ждал пока я закончу. Чем больше я пытался, тем больше я чувствовал себя отверженным. До меня вдруг дошло, что люди, с которыми я разговариваю, бесповоротно отдались системе, яд слишком глубоко проник в их разум. Они слишком ценят свое мнимое благополучие, вес их кредитов слишком тяжел, им проще закрыть глаза, чем рисковать привычным укладом. В ответ на вопрос, не надоедает ли ему его работа, один из них ответил, что в сутках - двадцать четыре часа, и это время нужно чем-то заполнять. Так просто! Тем временем у меня начали заканчиваться мои сбережения, несмотря даже на отсутствие невыплаченных кредитов. Я уже говорил, что рабовладелец оставляет рабу ровно столько, чтобы тот мог продолжать эффективно работать. В начале двадцатого века матрос, отплавав несколько месяцев на судах, мог на накопленные деньги несколько месяцев жить не тужить на суше. Другой вопрос, что большинство матросов эти деньги спускало в кабаке за неделю. Сегодня, одна квартплата сожрет ваши накопления в мгновение ока. Я приблизился еще на один шаг ближе к свободе. Но я так и не знал, что с ней делать. В отчаянии, я решил, что я должен найти кого-нибудь кто мыслит так же как и я, или же я должен поделиться истиной с как можно большим количеством людей. Бывший старший менеджер "пошел в народ". Я уже упоминал, что я начал много пить? Мне нужно было чем-то заглушить ломку от всех тех легальных наркотиков, прописанных мне ранее Вашими коллегами. Так вот, я начал разговаривать с людьми в баре. Когда у меня осталось совсем мало денег, я начал заговаривать с прохожими на улице. Я уже давно перестал смущаться косых и презрительных взглядов мне адресованных. Когда меня никто не хотел слушать я разговаривал сам с собой, пытаясь найти ответы на терзавшие меня вопросы. Дешевое пиво, однако, замутняло мое сознание, и я не раз ловил себя на том, что несу полнейшую чушь. Наконец, у меня совсем не осталось средств. Меня выселили из моей огромной квартиры. Я жил на улице и все больше озлоблялся. Меня бесили все люди - до последнего человека. Одни - за то, что они ездят на спинах рабов, другие - за то, что позволяют на себе ездить и не способны понять, что происходит даже после моих объяснений. Не спорю, подобные рассуждения были не совсем логичны, но чего еще ожидать от полупьяного бомжа еще не отошедшего полностью от множественных побочных эффектов психоактивных лекарств. Я стал агрессивен. Однажды я увидел на улице директора своей компании в машине, стоившей по меньшей мере четверть миллиона. Я знал, как этот парень работал. Он проводил большую часть времени вне офиса - на конференциях, встречах, корпоративных вечеринках. Я никогда не видел его за компьютером. Все что он делал полезного - отвозил раз в шесть месяцев акционерам отчет, приготовленный за него его сотрудниками. Я знал размер его зарплаты и премий. Я бросил в него пустой пивной бутылкой. Когда меня арестовали, я решил поделиться своими идеями с полицейскими. Так я попал в психиатрический госпиталь в первый раз. Система медленно сжимала тиски и, наконец, решила меня уничтожить. Я протрезвел и понял куда попал, но было уже поздно. К моему несчастью, у моего бывшего директора были полезные знакомства. И меня обработали как тушку на птицефабрике. Первую неделю мне беспрестанно кололи сильнодействующие успокоительные. Поначалу я кричал и пытался сопротивляться. Однако, даже когда я уже перестал полагаться на физическую силу, "терапия" не прекращалась. Я получал укол каждый раз, когда осмеливался что-то сказать. Я понял, что если хочу выжить, то должен подчиниться, я должен был вести игру осторожно. Я понимаю теперь, что у меня, на самом деле, очень устойчивая психика. Я не потерял способности соображать. Я решил притвориться "зомби". После всех этих уколов это было совсем не трудно. Я закатывал зрачки, молчал, игнорировал, когда ко мне обращались, испражнялся под себя. Мне уменьшили дозу, затем отменили все сильнодействующие препараты и прописали более слабые. Я не изменил тактику. Через месяц я позволил себе отвечать на простые вопросы и следить за собой немного. Со мной начали вести беседы. Я узнал, что был классифицирован как социально опасный психический больной. Прошел еще месяц, я начал отчаиваться. Я был в особо жестокой тюрьме. Странным образом, как только я упомянул врачу, что меня посещают мысли о самоубийстве, меня отпустили. Я подал документы на социальную помощь на основании ментальной инвалидности. Благо диагноз позволял. Система посчитала, что я уже не опасен и ослабила тиски. Я был достаточно раздавлен. Я даже принес извинения своему бывшему директору. После этого мне понадобилось около десяти лет, чтобы прийти в себя. Вы видите меня сейчас, доктор, и я - старик, хотя мне не так много лет. Многие из препаратов, которые мне тогда кололи и прописывали, сегодня запрещены. Медленно, очень медленно я восстанавливал свой разум, собирал свою память как мозаику, по крупицам склеивал воедино свою личность. Когда меня выписали, я с трудом мог разговаривать. Я начал восстанавливать свой словарный запас. Я стал читать книги. Это было мучительно - видеть знакомые слова, но не помнить их значения. Я заглядывал в словарь через предложение. Годы шли, и я постепенно вспомнил почти все, но теперь я был намного мудрее. Я не смел больше открыто выражать свое мнение. Я погрузился в интеллектуальный мир - я читал все: от философии и физики - до стихов и пьес. Чем больше я узнавал, тем больше я понимал как мир оказался там, где он сейчас. Мир почти всегда состоял только из двух общих групп - рабов и рабовладельцев. Редко когда появлялся свободный и мыслящий человек, еще реже - класс. И рабы, и рабовладельцы приспособлены только для одного строя, как я уже объяснил. Поэтому человечество снова и снова к нему возвращается. Но я не забыл Ваш вопрос, доктор. Я не до конца свободен, потому что я завишу от системы, хотя и нахожусь вне ее. Но мой разум свободен. И осознание того, что этой свободе нет достойного применения и заставляет меня иногда желать смерти. Лучше не жить, чем мучиться знанием и быть неспособным его передать. Что толку быть свободным, если ты не можешь помочь обрести свободу остальным? Разумеется, я не пью Ваши таблетки, доктор, но вы это и сами знаете. Почему же я еще жив? Меня не покидает надежда, что меня когда-нибудь кто-нибудь поймет. Или, что я придумаю рецепт свободы для остальных.
  Старик помедлил, снова потер свои видавшие виды джинсы и, подняв взгляд, продолжил:
  - Вы единственный из моих врачей, доктор, кому я все это рассказал. Последние годы я нарочно почаще меняю опекающего меня врача. И, поэтому, я действительно рад, что Вы смогли сбросить маску. В то же время, я боюсь, что это Вам даром не пройдет. Система основана на лжи и не терпит искренности ни в чем. В Ваших интересах продолжать воспринимать все мои слова, как болтовню умалишенного старика.
  Он замолчал, но молодой врач знал, что невидимая улыбка все так же скрыта за показной беспристрастностью выражения лица Джима. Прошла минута. Доктору пришла в голову неспокойная мысль, что пациенты все меньше кажутся ему таковыми. Больны ли они, или это он живет в каком-то придуманном мире? У них ли это нарушено химическое равновесие в мозгу, или это у него - ширма на глазах? Нет, нужно прийти в себя, это он просто хандрит от усталости. Он поднялся, и сказал:
  - Джим, все останется между нами, не волнуйтесь. Мы продолжим на следующей неделе, как всегда. До свидания, - он зашагал по узкому темному коридору к выходу, когда старик бросил в догонку:
  - Не слишком копайтесь в себе, доктор. Свобода в наше время отбирает гораздо больше, чем дает.
  Он не ответил, он был занят мыслями о следующей встрече, вызывавшими у него необъяснимое волнение.
  ...
  Он задержал дыхание и нажал на кнопку звонка. Всю дорогу, он строил план разговора. Он делал это не в первый раз. Опытный врач, он знал основные точки контроля состояния пациента. Принимая в расчет индивидуальные особенности человека и его ситуацию, он набрасывал в голове или в блокноте план вопросов - безошибочную последовательность. За вопросами следовала фаза "настройки", как он ее сам называл - несколько на первый взгляд случайных фраз, которые помогали пациенту сконцентрироваться на важном, формировали в нем правильное отношение к проблеме и "интуитивно" предлагали ему варианты дальнейших действий. Он был профессионалом. Набросанный план был безупречен, но он рассыпался словно тростниковая хижина под ударом тайфуна, как только девушка открыла дверь. Светло-голубое платье с пастельными разводами лазури и морской зелени, неровные "рваные" края материи снизу - причудливая выдумка дизайнера. Симфония синего цвета заставила его захлебнуться: глубокие звезды сапфиров в ее серьгах; широкие глаза - два горных озера. Она казалось полной здоровья и жизни - разительный контраст с их прошлой встречей. Он пошатнулся. Ему вдруг показалось, что она ждала его и готовилась к его приходу.
  - Я ждала Вас, доктор, - сказала она просто и с улыбкой настолько же непринужденной, насколько и женственной.
  Он только смог выговорить невнятное:
  - Да, как мы договорились... - он забыл даже ее имя из досье, - как мы договаривались, Лора.
  Она снова улыбнулась и отошла в сторону, приглашая его войти. Он сделал несколько шагов и остолбенел - вся комната была увешана рисунками. Прикрепленные клейкой лентой они покрывали стены, стеклянные дверцы книжного шкафа; рисунки лежали даже на полу - ему пришлось аккуратно ступать на свободные участки пола, чтобы дойти до стула. Изменения не ограничились рисунками. Стол был завален нотами, многие листы были заполнены от руки. На кровати лежала небрежно брошенная скрипка. Кувшин переместился со стола на пол у окна. Цветок в нём был свеж и наполнял комнату нежнейшим ароматом.
  Впервые в жизни он испытывал такое затруднение в словах, обращаясь к пациенту. Обычно он знал что сказать, сложность всегда заключалась в подборе правильной формы для того чтобы выразить мысль мягко и ненавязчиво. Он подождал, пока она сядет на кровать, затем начал доставать блокнот из сумки, пытаясь за эти несколько секунд прийти в себя. Он вдруг вспомнил старика Джима и его речь о свободе. Свободен ли он сказать то, что думает? А почему, собственно, нет? Это был успех. Она достигла его, конечно, сама, но, быть может, их встреча все же дала ей именно ту маленькую поддержку, в которой она тогда нуждалась.
  - Я бы должен был спросить у Вас как Вы себя чувствуете, но... - он повел глазами, - Ваши рисунки мне сказали уже немало, - я вижу море с бликами солнца на воде, вижу ваш кувшин со свежим цветком, вижу зеленую равнину, упирающуюся в стену хвойного леса. А что вот это такое? - и он указал кончиком ручки на клубок сизо-фиолетовых щупалец над ее головой.
  Она обернулась и сказала спокойным тоном:
  - Это - вирус. А красный огонек в центре, почти полностью заслоненный - это свет жизни. Решила попробовать себя в абстрактной живописи. Не волнуйтесь, доктор, благодаря Вам, этот огонек сейчас гораздо сильнее и ярче, чем кажется.
  Она неожиданно поднялась и заметила:
  - Вам совсем негде положить Ваш блокноте в этом море нот на столе. Перейдемте на кухню, если Вы не против - я умею варить отличный кофе.
  Он попытался возразить, давая голос остаткам чувства профессиональной этики, но не смог ничего поделать: она снова улыбнулась своей полной чародейской силы улыбкой и вышла - ему пришлось последовать за ней.
  Крошечная кухня оказалась уютнее, чем позволял предположить ее размер. Казалось, что голубая скатерть и чашки были подобраны хозяйкой под цвет ее платья.
  - Я обязан спросить, - он начал выполнение своих профессиональных обязанностей, - случаются ли у Вас еще те тревожные мысли, которые были причиной нашей встречи в прошлый раз? - Он начал с этого вопроса в большей степени ради себя. Ему нужно было сбросить с себя это зачарованное оцепенение, вызванное той странной смесью жизнерадостности и тайны, которое, как казалось ему, она излучала. Ее глаза светились странным космическим светом - в них была вся Вселенная в миниатюре: от межзвездных глубин и взрывов суперновых до мельчайших комочков энергии, образующих субатомарные частицы; в них было время, в них было знание, в них была свобода от суеты мира. Да, пожалуй, именно свобода - та, возможно, о которой говорил старик Джим. Этим вопросом он хотел вернуть себя на землю. Но с его же помощью, возможно, он хотел постичь непостижимое - увидеть то, что видит человек, заглянувший за грань жизни.
  Он наливала ему кофе, и ее рука не дрогнула, но ее ресницы затрепетали:
  - Я думаю об этом часто, - она села напротив, и он вынужден был слегка повернуться влево, опершись спиной о стенку, чтобы сохранить правильный угол при разговоре.
  - Как часто?
  - Каждый день... - она отхлебнула кофе, - но мне не страшно, потому что я говорю себе, что это не имеет смысла. Мне и так осталось немного времени. Я знаю, я уверена, все случится скоро. И потому, мне незачем ускорять события. Я постараюсь насладиться теми днями, что у меня еще есть.
  - Никто не знает, Лора. Современная медицина может обеспечить десятилетия качественной жизни, если Вы будете следить за собой. На данный момент...
  - Вы сами знаете, что "качественная жизнь" - это чушь, - она перебила его с горячностью, и в ее голосе послышались рассерженные нотки, - я должна буду пить жуткие таблетки и умирать от любой простуды, я буду чувствовать себя слабее и слабее после каждого заболевания, у меня начнут отказывать один орган за другим, лопаться сосуды под кожей. Я стану мало чем похожа на живого человека, тем более на женщину... - она остановилась, держа обеими руками чашку, словно ей было холодно, - я хочу умереть такой какая я есть сейчас. Но я не хочу умирать сразу, понимаете?
  Она посмотрела на него, и его снова затянуло в космический водоворот планет и созвездий. В уголках ее глаз он заметил слезинки. Она не опустила взгляд, только очертания ее губ стали слегка мягче, плечи съежились, а тонкие пальцы побелели, когда она сжала чашку. И тогда, глядя прямо в его глаза, она сказала слова, заставившие его похолодеть:
  - Мне так страшно...
  Он боролся с желанием отвести глаза. Но она ждала от него помощи. И в ее взгляде он видел надежду. Он медленно закрыл свой блокнот:
  - Вы знаете, древнегреческий мудрец Платон говорил: "Бояться смерти - это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь."
  Он был рад, что она улыбнулась, пусть и сквозь слезы, и ответила цитатой Сапфо:
  - "Если бы смерть была благом - боги не были бы бессмертны". Я не столько боюсь самой смерти, доктор, сколько умирать. Умирать больной, умирать оставленной всеми, умирать несчастной.
  Она поставила чашку на стол, и он сделал то же самое, заметив:
  - У Вас и верно отличный кофе. А те, кто Вас оставил - не многого стоили. В мире много людей, Вы обязательно сможете найти тех, кто стоит Вашего времени. Я хотел дать Вам этот адрес, - и он полез в нагрудный карман, - это группа поддержки для...
  Она покачала головой:
  - Не нужно, - она медленно встала и, сделав шаг, присела перед ним, взяв его за руку, которую он не успел одернуть, - я уже нашла.
  Он встал, но она не выпустила его руку и, выпрямившись, оказалась совсем близко.
  - Лора, - начал он, - я - врач...
  Она обвила свободной рукой его шею и прижалась к нему всем телом - он почувствовал как она дрожит:
  - Пожалуйста, мне так страшно...
  Стены рухнули. Ему показалось, что они стоят на сцене, освещенные тысячей ярких ламп. За этим светом не было никого и ничего. Он ничего не чувствовал, кроме того, что ее губы обжигали его собственные...
  Росинки на ее длинных ресницах почти высохли, когда он уходил. Он споткнулся в прихожей, стараясь поскорее выйти, чтобы избавиться от ее очарования. Она улыбнулась. Она вновь была сама собой - полная жизни и смысла. Он не смог удержаться и улыбнулся в ответ - искренней доброй улыбкой. Они расстались без слов, но у него еще долго стоял ее образ перед глазами - тонкая хрупкая фигура в синем платье, и большие синие глаза - несказанной глубины.
  Он молча сел в машину. Свет пробивался сквозь рваные тучи, ветви деревьев и громады зданий. Неужели в этом городе бывает солнце?
  Он просидел в госпитале до конца рабочего дня - делая отчеты, благо новых вызовов не поступило. Он впервые чувствовал себя настолько изможденным - годы работы прошли без особых происшествий. Его пациентами были наркоманы, женщины несчастные в браке, разведенные мужчины за сорок, подростки, начинающие осмысление жизни - большей частью классические случаи. Учебника и советов коллег всегда хватало. Ему даже было скучновато. Потом был случай с тем парнем, которого он назвал Питером в разговоре с Хелен Майерс. Он изменился, стал больше доверять своей интуиции, стал считать пациентов за людей, а не за машины, которые следовало починить. Потом был Джим - псих-интеллектуал. Последние недели подбрасывали ему все больше и больше сложных ситуаций, требовавших от него отказаться от обычных правил и перестать защищать свою психику. Ибо с поднятым забралом лучше видно. И теперь он без страха открывал собственный разум, впуская чужие эмоции, выращивая их в себе и изучая их, чтобы лучше понять те напряжения и тревоги, ощупать ту пустоту и окунуться в тот затягивающий водоворот мыслей, что крутился в сознании у человеческого существа, которому он брался помочь. Его усилия не проходили бесследно. Людям становилось лучше. Но за этот результат он платил дорого. Он отдавал все силы - физические и психические, оставляя ничего или совсем мало, чтобы жить самому.
  Усталость брала свое, но гордость не позволяла ему работать спустя рукава. Уход Линды заставил его полностью забыть себя и все остальное вне профессионального мира. Он словно нырнул с головой, погружаясь все глубже и глубже, и теперь он, кажется, забыл как дышать, даже когда ему удавалось ненадолго вынырнуть на поверхность. Прав был Джим - его друзья перестали справляться о том, как у него дела.
  Он положил последнюю бумагу в стопку. Он не мог себе позволить думать о ней. То, что он позволил ей сделать было неправильно с точки зрения профессиональной этики, но он видел перед собой ее светящиеся глаза и его одолевали сомнения. Помог ли он ей? Он не имел права давать ей ложные надежды. Были ли они ложными? Жар ее губ вновь обжег его кожу. Его нервные окончания словно завибрировали при этом воспоминании, и он встал с места и в волнении вынужден был сделать несколько шагов, чтобы отвлечься. Лора... Он не увидит ее до следующей недели. У него есть время прийти в себя. Он обязан передать ее файл коллегам. Жерар мог бы взяться. Он опытный и старательный врач, пусть немного ворчливый. Да, нужно будет поговорить об этом со стариком.
  Солнце, разумеется, давно село, но тучи разошлись, и почти полная луна жгла глаза своим ледяным светом, когда он выехал из паркинга. Ему не хотелось ехать домой. Мысли о пустой, пусть и уютной, квартире нагоняли тоску. Ежевечерние ритуалы сейчас казались ему ежевечерней рутиной. Если бы он только мог заснуть! Его веки почти закрывались сами собой, но беспокойство прибоем адреналина накатывало снова и снова. У него было странное ощущение, как будто он не может вздохнуть. Словно воздух вдруг превратился в густую жидкость и теперь заливается в легкие слишком медленно и с трудом. Его машина ехала, прорываясь сквозь этот черный кисель, и лучи фар - два лазера прожигали в нем дыры, облегчая движение. Он поставил машину перед своим подъездом и долго оставался в салоне. Было еще не так поздно, и он сделал один за другим пять звонков - своим самым близким друзьям. Все были "рады его слышать" и все были безнадежно заняты. Один из них, деловито прокашлялся и, помычав, предложил ему встретиться через три недели, ссылаясь на то, что все его викенды и свободное время распланированы заранее. Молодой врач ответил дружелюбным смехом, но на самом деле его охватило легкое отчаяние.
  Он поднялся домой и, наскоро приготовив ужин, открыл последнее издание "Справочника по психиатрии". Было сложно анализировать самого себя, но он должен был что-то делать. Такова была его натура. Бездействие перед лицом трудностей изнуряло его больше, чем самая тяжелая работа. Полночь застала его за чтением. Он захлопнул книгу и отшвырнул ее в угол. Чем больше он читал, тем больше симптомов у себя он находил. Это состояние, знакомое многим студентам медицинских факультетов, так и называлось - "синдром студента-медика". Тем не менее, он чувствовал все то же волнение, что не оставляло его уже несколько дней. Поколебавшись, он достал из своей сумки упаковку таблеток. Ему нужен был спокойный сон, а обычное снотворное не помогало. Алкоголь, такой эффективный затормаживающий наркотик, как он знал, нарушал ритмы сна и изнурял тело, и, более того, был непозволителен для человека его профессии перед рабочим днем. Он подержал таблетку на ладони, чувствуя себя Нео из "Матрицы". Никогда раньше он не принимал ничего подобного, а лишь прописывал его в редких случаях пациентам. Лицо Лоры проплыло перед ним с грустной улыбкой, и он подбросил таблетку и, поймав ее ртом, проглотил.
  Он не помнил ночи. Его тело подавало странные сигналы утром, когда он брился и одевался. Он напрягал и расслаблял мышцы и в конце концов решил, что резервы энергии были немного полнее, чем в последнее время. Однако, хотя его сознание не было замутнено, он не мог отделаться от ощущения, что его мозг ночью проделал огромную тяжелую и неизвестного сорта работу. Ему понадобилось две чашки кофе по приезде в госпиталь, чтобы включиться в ритм рабочего дня.
  Ежемесячное собрание нагнало на него тоску. Он уже знал наизусть шаблон подобных мероприятий. Роли были заранее распределены и характеры коллег вписывались в них как ноты в нотную линейку. Франсуа - шеф психиатрии, играл роль доброго старого мудреца, ласково наставляя всех на путь истинный, что, странным образом, со стороны выглядело, как будто он тыкал котенка носом в лужу. Жорж - шеф группы, услужливо подставлял морду - свою, а заодно и всех своих подчиненных. Затем Франсуа, довольный, выходил, а Жорж, дабы восстановить свой авторитет, самоуверенным голосом раздавал задания и требовал отчеты, которые если не противоречили логике, то зачастую вступали в конфликт с его же более ранними указания. Не стесняясь, он выкручивался и находил отговорки, если кто-то ему на это указывал. Ему важен был не столько верный ответ, сколько чтобы его ответ казался верным. Он старательно кивал головой, если ему не хватало аргументов, и все время делал движение руками, словно умывая их. Виржини так же как всегда сначала молча ела свой йогурт, а когда приходил ее черед, обиженным тоном подчеркивала как много работы выполняет ее группа. Подобный обмен информацией казался молодому врачу скорее обменом амбициями, служащим больше цели утверждения статусов членов обезьяньего стада, чем упорядочиванию рабочего процесса.
  У него закрывались глаза - и не столько от усталости, сколько от нежелания участвовать в подобном бессмысленном мероприятии. Они уже все выходили из зала, когда молодого доктора окликнул Жорж:
  - Есть тема для дискуссии, - сказал он в своей обычной манере, - мне нужно минут десять Вашего времени.
  Они уселись по разные стороны стола. Жорж начал со своей коронной "минуты молчания", что означало предвкушение - он собирался насладиться своим положением начальника и "навести порядок". К его разочарованию его более молодой коллега не выказывал признаков волнения. Он просто сидел с невозмутимым видом и затаенной улыбкой. Уязвленный, Жорж начал наступление:
  - Вы знаете как много внимания уделяет наш госпиталь вопросу врачебной этики, - молодой врач почувствовал сухость во рту, но не подал виду. - Я не буду упоминать имен и мест, но Ваши коллеги несколько обеспокоены Вашими методиками, которые Вы применяете в бригаде, - продолжал Жорж, - Вы позволяете себе игнорировать принятые рабочие процедуры, избегаете применения утвержденных лекарственных препаратов, чем наносите вред пациентам. Более того, Вы почему-то решили, что имеете право давать им сомнительные советы по тому, как устраивать их жизнь, - Жорж распалялся, - Я поставлен в положение, вынуждающее меня Вам напомнить, что Ваша роль ограничивается, корректировкой, в том числе медикаментозной, а в особо сложных случаях Вы можете обратиться к более опытным коллегам. - Тут он улыбнулся неправдоподобно дружественной улыбкой и добавил уже другим тоном, - Вы же знаете, что Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
  Да, да, он, конечно, знал. Он также знал, что по слухам, Франсуа и Жорж оба были на короткой ноге с президентом фармацевтической компании-производителя тех самых антидепрессантов, которые Франсуа рекомендовал своим подчиненным применять для лечения весьма широкого спектра расстройств. Он также догадывался, что его сдал один из санитаров, скорее всего после случая с физиком-изобретателем. Но при этом он был чертовски рад, что разговор не имел отношения к Лоре. Сегодня утром он принял, как ему казалось, окончательное решение - передать ее файл коллегам. Но сейчас он представил себе, что к ней отправиться Жорж или меланхоличная Виржини, или еще кто-то слепо следующий "процедурам". Воображение мгновенно перенесло его в возможное будущее Лоры - полное таблеток, успокоительных и оканчивающееся безнадежной потери личности. Он вздрогнул, нет, этого не будет.
  Внимательный взгляд Жоржа не пропустил этой реакции, и тот сузил свои рыбьи глаза и весь расплылся от удовольствия - ему нравилось чувствовать себя победителем:
  - Не волнуйтесь, наш разговор останется между нами. Но вы должны помнить о том, что я сказал, - он энергично поднялся, самоутверждающе хлопнул ладонью по столу и заключил, - Теперь - за работу! - он, как всегда, был под завязку накачан кофеином.
  ...
  Уже сев в машину, молодой врач вдруг взглянул на обоих санитаров и весело заметил:
  - Кстати, Жорж вами весьма доволен, просит продолжать в том же духе.
  Двое переглянулись молча - неужели они его на пару заложили? Как мило - командный дух.
  И вновь машина была вынуждена пробираться в потоке машин, часто меняя ряд, проскакивая последней на желтый огонь светофора. Водитель - отличный малый - знал город как свои пять пальцев: то и дело машина ныряла в переулок или паркинг, чтобы тут же выехать с другой стороны, объехав пробку, скопление машин на светофоре или происшествие. Доктор смотрел на темные здания вырисовывавшиеся на фоне слабой подсветки зимнего неба. Он не видел зданий, перед его внутренним взором проплывали лица - вереницей, каждое со своей болью, со своими эмоциями. Рывок машины отбросил его назад, вырвав его сознание из медитативного состояния. Сирена давила на уши, и крутой разворот сделанный через встречную дал ему достаточно информации, частично лишив смысла фразу водителя брошенную через плечо:
  - Срочный - полиция! - на Пасхальном девчонка прыгает.
  Пасхальный был кварталом греха. И днем и ночью здесь можно было купить любовь и всевозможные химические формы кайфа. Очевидно, диспетчер выбрал их машину, потому что они находились в непосредственной близости от квартала. Полицейским нужен был медиатор, и врач бригады в крайнем случае мог выполнять эту роль.
  Проехав еще двести метров против движения на односторонней улице, машина остановилась напротив пятиэтажного здания. Точеная фигурка девушки на крыше была хорошо видна. Видимо она стояла там уже несколько минут. Огни полицейских машин синими волнами света окатывали серые стены зданий на перекрестке. Жандарм вразвалочку подошел к доктору выскочившему из машины:
  - Сержант Корсье, здравствуйте... Девчонка - из борделя на уровне улицы в этом же доме, - он посмотрел вверх, - перегуляла, наверное, прет ее.
  Его грубоватый голос звучал абсолютно буднично, как будто речь шла не о человеке на краю пропасти, а о соседском коте застрявшем на дереве. Рев подъезжающей пожарной машины оглушил обоих. Доктор наклонил голову и осведомился сквозь зубы:
  - Имя? Национальность? Сколько времени она уже там стоит? - он неспроста задал "этнический" вопрос - он должен был быть уверен, что они смогут общаться на одном языке и без помех.
  Жандарм с интересом наблюдал за тем, как пожарные ловко раскатывают спасательную сетку:
  - По документам - зовут Кати. Она - венгерка, но, по словам менеджера клуба, говорит она неплохо. Попробуйте, доктор, наш штатный переговорщик - любитель лыж - пару дней назад сломал себе ногу в горах, а из соседнего участка - в отпуске, и он - не в городе. Хорошо, что Вы рядом оказались, - он потер пальцем точку между носом и глазом и кинул вдогонку нетерпеливо зашагавшему в сторону входа врачу, - она минут десять стоит, к себе не подпускает - говорит все равно прыгнет...
  - Вы менеджер? - доктор обратился к нервному темноволосому субъекту в кожаной куртке на меху. Тот смерил его беспокойным взглядом прежде чем выдавить:
  - Я пытался с ней поговорить, но она по-моему все твердо решила, - он наклонил голову и уперся взглядом в собеседника: Вы - типа переговорщик? Бессмысленная идея, месье. Я лично предпочел бы, чтобы мне никто не мешал, если я вдруг однажды выберу добровольный выход...
  Доктор выдержал взгляд жестких черных глаз и лаконично заметил:
  - А я Вам бы и не стал мешать. Где лестница?
  ...
  Девушка теперь стояла у самого края и зимний ветер грубо играл ее прямыми черными волосами. Молодой врач заметил длинные каблуки ее черных туфель и упрямо сжал челюсти - ошибиться было нельзя. Полицейские упорно стояли у люка. Тихим, но уверенным голосом он отправил их вниз, и после этого отошел к углу здания соседнему с тем, у которого стояла девушка. Она заметила его и крикнула с акцентом, но понятно:
  - Не подходите ко мне, я уже все сказала, - упрямое отчаяние звенело в ее хрипловатом голосе. Адреналин заставил его пальцы задрожать, но он, не колеблясь, дошел до края и с некоторым облегчением сел на низкий парапет и усилием воли заставил себя не смотреть вниз.
  - Не волнуйтесь, я не из полиции, - ему было сложно подавить волнение в голосе и он старался говорить не очень громко, благо он намеренно зашел с наветренной стороны.
  Она отвернулась. Он видел, что она пытается сосредоточиться. Он был обязан не давать ей погрузиться в свои мысли. Он выдохнул и сделал то, на что не отважился бы еще месяц назад - рывком перебросил ноги через край, так чтобы они свисали на улицу. Он кашлянул и, глядя в небо, старался уголком глаза смотреть на девушку.
  - Что Вы тут делаете? - она не выдержала.
  - Решил составить Вам компанию... - он не поменял положения головы.
  - В ад? - она крикнула сквозь слезы в этот раз.
  - Иногда я об этом думаю, - он пожал плечами и, наконец, взглянул на нее - количество туши на ее глазах, частично растекшейся, напомнило ему некоторых звезд MTV. Расстояние мешало ему разглядеть детали, но больше всего его сейчас волновали ее тонкие длинные и такие неустойчивые каблуки. Он продолжил, - а потом я понимаю, что нет никакого смысла в том, чтобы менять один ад на другой.
  Она посмотрела на него, затем спросила:
  - Вы обещаете ко мне не подходить?
  Он кивнул и предложил:
  - Хотите сигарету? Говорят на том свете их нет.
  Она поежилась и сказала очень едва слышно:
  - Они остались в сумочке внизу...
  Он не сомневался в этом. Однозначно решение девушки было спонтанным и это означало, что шансы ее спасти были выше.
  - Если я могу Вас попросить об одной вещи, то сигареты Вам сейчас бросят.
  - Условия? - ее лицо выражало недоверие, ему казалось что он видит слезы текущие по ее щеке.
  - Нет. Я хочу дать Вам насладиться сигаретой, а если Вы будете продолжать раскачиваться на этих длиннющих каблуках, то, возможно, не успеете ее докурить, - он пожал плечами, - я даю Вам слово, что никто к Вам не приблизится. Сигареты принесут мне, я их Вам брошу. Вы можете оставаться так и там где Вы есть, просто поставьте туфли рядом с собой.
  Она медленно села на парапет, так же, как только что сделал он и ловким движением ног сбросила обе туфли вниз.
  - Корсье!.. - окликнул доктор.
  - Да? - крикнул жандарм снизу.
  - Мне нужна пачка сигарет и зажигалка! Пусть их отдадут мне, к девушке не приближайтесь...
  - Понял!.. - рявкнул Корсье.
  Доктор повернул голову:
  - Забыл спросить: быть может Вы любите ментоловые?
  Она покачала головой, оставаясь сидя, но взгляд ее был направлен вниз. Молодой врач вновь почувствовал укол опасности. Он решил рискнуть:
  - Кати, я должен Вас предупредить об одной вещи: прыжок с такой высоты не гарантирует смерть. Вы можете остаться калекой и выжить.
  Был ее черед пожать плечами. Безнадежность и слабость были в этом движении:
  - Какая Вам разница?
  Он проигнорировал вопрос:
  - Представьте себе на секунду, что Ваше горе может быть смягчено, а Ваши проблемы - имеют решение. Только представьте...
  Она повторила то же движение плечами:
  - Нельзя воскресить мертвого или вернуть прошлое...
  - Можно найти живого и устроить свое будущее, - парировал доктор.
  Она казалось, не слышала его:
  - Еще два дня и он бы меня забрал, - он закрыла глаза ладонями и осталась в таком положении, - всего два дня - слеза, отклоняемая ветром, прочертила тушью новую черную дорожку на ее лице.
  Молодой врач заметил движение уголком глаза и остолбенел - в нескольких метрах от девушки оказались два полицейских. Доктор отчаянно замахал на них рукой, но они не обратили внимания на его жестикуляцию и продолжили движение.
  Вот девушка опустила руки и повернула к нему голову:
  - Как Вас зовут?
  Один из полицейских замер, но второй продолжил скрытное движение. Шаг, еще шаг, оставалось всего четыре метра. Доктор почувствовал как приливы крови гонимой бешено стучавшим сердцем заполняют его шею и голову:
  - Я врач, меня зов...
  Она чуть двинула головой и по тому как изменилось ее лицо, он понял что она их заметила.
  - Вы обещали!.. - в ее голосе была обида, отчаяние, и ее лицо исказилось словно от физической боли.
  - Кати!.. - он только успел крикнуть, но опережая его слова и руку полицейского, она оттолкнулась обеими руками от края и порхнула вниз - девчонка, прыгающая с мостика в бассейн.
  Пожарные не успели среагировать. На четвереньках он отполз от края и затем, шатаясь, сбежал по лестнице вниз. Красный прилив стоял у него в глазах. Красная жидкость забрызгала стекло витрины клуба, но асфальт был черным. Кровь смешивалась с пылью улицы и каплями стекала в водосток. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы констатировать смерть. Она ударилась головой, и ее черные волосы слиплись, сбившись в кучу. Ветер еще трепал их кончики. А лицо в крови навсегда сохранило то самое выражение, которое он увидел в последний момент перед ее прыжком. Доктор вдруг увидел рядом с телом полицейский сапог и услышал над собой раздраженный голос Корсье:
  - Кто же знал, что она такая шустрая. Вот черт!
  Доктор плавно выпрямился. Курсы самообороны не прошли даром. И, хотя сержант успел поднять руку, кулак доктора все равно встретился с его скулой снизу.
  ...
  Когда молодой врач спустился по ступенькам главного входа полицейского участка, поздний вечер уже успел поглотить остатки солнечного света. Туман обволакивал предметы, и волнами мельчайших капелек наплывал на желтые шары фонарей - те словно висели в воздухе. Несколько часов, проведенные в участке, странным образом не оставили особого следа в его памяти. Все смешалось в какое-то мельтешение строгих надутых лиц, шуршание бумаги и клацанье клавиатуры, словно в сломанном телевизоре, в котором изображение дрожит и мерцает, а звук временами пропадает совсем.
  Ему намекнули, что если он изменит показания касательно происшедшего на крыше, то обвинение в нападении на представителя органов правопорядка может исчезнуть. Он только молча покачал головой. Его меньше всего сейчас волновали обвинения в его адрес, да и вообще что с ним может случиться.
  Он шагал сквозь мутную пелену разрываемую время от времени лучами автомобильных фар. Крупный туман - почти дождь - оседал на его лице, водяная пыль сливалась в капли, которые скатывались у него по щекам к подбородку и горлу. Или то были слезы? Память вновь и вновь настойчиво предлагала ему одну и ту же картину: серый асфальт, и на нем - женский профиль в обрамлении черных слипшихся волос в темно-красной, почти черной луже. Выражение на этом лице, адресованное ему за мгновение до фатального прыжка, было для него худшим наказанием, чем тысяча лет тюрьмы. Он сейчас отдал бы все, чтобы избавиться от этого видения и, если бы он верил в бога, то, вероятно, тут же рухнул бы на колени прямо на асфальт посреди улицы и, опустив голову, молил бы о милости.
  Мысль о боге отослала его сознание к ячейке памяти, хранившей детали одной встречи с Джимом этой осенью. В тот день старик, в необычной для него манере, принял его на балконе своей квартиры. Он сидел на своем единственном стуле, греясь в лучах умирающего осеннего солнца, и рассуждал о целенаправленности всего живого:
  - Возьмите любое существо - вот эту чайку, например, - его жизнь полна смысла, потому что у его жизни есть миссия. Есть одна глобальная цель, и есть множество более мелких, вложенных одна в другую подцелей. Глобальная цель - продолжение своей генетической линии, для непрерывной передачи и улучшения информационного кода, ну и подцели: поддержание своего организма в работоспособном состоянии посредством питания и отдыха, спаривание, забота о потомстве. В результате - эта чайка находится в гармонии с природой и с собой. Гармония нарушается, когда существо перестает выполнять миссию, например, если оно ранено или посажено в клетку человеком. Существо несчастно не только потому, что болеет, но и потому, что весь смысл его жизни временно или окончательно утрачен. Есть одна оговорка: смерть существа тоже необходима природе для того, чтобы код продолжал модифицироваться, чтобы его старые версии стирались, давая пространство для проверки новых, возможно лучше подходящих данной среде обитания. Однако, ни одно существо в отличие от человека не подозревает и не может осознать того, что его обязательно ждет смерть. Это - сюрприз, награда в случае успешного завершения миссии или наказание за неудачное ее выполнение. Как же можно ожидать от умного психически нормального человека, чтобы он был счастлив в жизни. Ведь миссия передачи кода просто ради передачи кода во благо некоего замысла высших сил - смехотворна. А осознание собственной смертности тоже не сопутствует хорошему настроению. Заметьте, я говорю об интеллектуально развитом, психически нормальном человеке. При этом, мое понимание нормальности весьма отличается от того, которое Вам дали в университете, доктор. Для меня - это логически мыслящий, объективный, трезвый человек без предубеждений и неспособный на предрассудки, вроде существования бога. Ваш "нормальный" человек - это существо, накачанное под завязку нейротрансмиттерами так, что он не способен беспристрастно мыслить - ни о себе, ни об окружающем мире.
  - То есть, бог, по Вашему - предрассудок? - доктор задал риторический вопрос, чтобы понудить старика к продолжению.
  - Бог - это допамин, - выпалил тот и потер правое колено, - Вы должны бы знать лучше меня, доктор. Я разумеется не обладаю Вашим образованием, - он продемонстрировал одну из своих редких видимых улыбок, - но, как я понял из статей, допамин связывают, кроме всего прочего, с верой в предназначение, предопределенность, судьбу, а его "передозировка" приводит не только к шизофрении, но и к религиозности, вере в нечто "высшее"...
  Покрышки заскрипели совсем рядом и прежде, чем молодой доктор успел обернуться, непреодолимая сила толкнула его в бедро, и он упал на асфальт. Возврат из памяти в реальность произошел несколько резче, чем хотелось бы. Он поднялся, успев заметить красный свет на противоположной стороне пешеходного перехода, потер бедро и, не обращая внимания на водителя джипа, который перемежал извинения намеками на нетрезвое состояние сбитого, провел быстрый самотест на сотрясение мозга. Результат был отрицательный, а боль в бедре постепенно стихала, из чего он заключил, что перелом также исключается. Он отказался от вызова полиции. Слишком много полиции в один день. Упитанный низенький водитель поскреб лысину и полез в кошелек, вызвав у доктора нервный смешок.
  Водитель уехал, а доктор зашагал было дальше, но через несколько метров боль в бедре заставила его присесть на скамейку. Шорох. Он повернул голову в ожидании, и из мокрой ваты тумана выступила утиная голова. Манера движения птицы была еще более неуклюжа, чем пресловутая утиная походка. Утка подошла еще чуть ближе и доктор заметил, что на ее левой ноге не хватало пальцев.
  - Мы с тобой похожи, приятель - оба хромые и слегка потерянные.
  Утка не могла ответить, но она замерла, как ему казалось, прислушиваясь. Пожалуй, она не очень хорошо видит ночью. Странно, что она делает в квартале от воды? Может быть, боится взлетать в такой туман, а переходить дорогу, отделяющую ее от воды было бы равносильно самоубийству. Животные не совершают самоубийств. Кажется, он недавно это кому-то говорил.
  У него не было с собой ни крошки съестного, чтобы угостить птицу, но он решил отнести ее к воде, тем более что ему нужно было пересечь мост. Утка дала себя поймать и всю дорогу молча сидела у него подмышкой.
  Слегка хромая, он спустился к воде. Крякнув, птица махнула крыльями и, не спеша, погребла прочь от лестницы.
  - Ну, будем считать, я хоть тебя спас сегодня, - он постоял, глядя на огни набережной на противоположной стороне озера. Свет с трудом пробивался сквозь войлок тумана. Казалось, что огоньки - ненастоящие и до них невозможно будет дойти. Вспоминались сказки о деревне фей на острове посреди озера. Людям так свойственно верить в сказки. В бессмертных существ. В безусловную красоту и бескорыстное добро. И в то, что они всегда идут вместе. Дети! Они так расстраиваются, когда сказка рушится под ударами реальности. Они плачут и брыкаются, когда понимают, что у сказки - "несчастливый конец". Они торопят этот конец, чтобы продолжать верить в сказку и отвергнуть такую болезненную и неудобную правду. Способность верить - это не дар, как верят лирики, а проклятие. Вера... Ни на чем не основанное убеждение. Оплот фанатизма. Прибежище глупости. Причина разочарований. Повод для вмешательства в чужую жизнь. Реалист не может позволить себе роскошь веры. А врач должен быть реалистом.
  Громкий всплеск со стороны моста привлек его внимание...
  Знакомая мелодия лилась из ниоткуда, загадочно тихая, катящаяся по воздуху вместе с клубами тумана. Он почувствовал, как кто-то коснулся его тела. Да это же телефон, - бьется в кармане, как пойманная рыбешка.
  - Алло? - он не узнал номер.
  - Доктор... - так тихо было здесь у воды, что ее голос звучал как будто она стояла рядом с ним.
  - Да, Лора, - он подавил нарастающую волну волнения, холодящую конечности и обволакивающую жаром голову.
  - Вы сказали, - начала она неуверенным голосом, - тогда - в первый раз, если мне что-нибудь будет от Вас нужно, я могу звонить...
  - Да, Лора, - он внутренне собрался, переходя в рабочий режим - врач бригады никогда по-настоящему себе не принадлежит, - что Вам нужно, скажите.
  Следующая ее фраза застала его врасплох:
  - Мне очень нужно поговорить, доктор, - она помедлила, - мне нужно чтобы Вы приехали...
  Он открыл рот, чтобы сказать, что столь поздние визиты возможны только в крайних случаях и что для этого ей нужно набрать дежурный номер, что он может дать консультацию по телефону, если она чувствует себя плохо; он собирался спросить что случилось. Но не смог, потому что в эту самую секунду она добавила:
  - Приезжай, пожалуйста... ты мне нужен, - в ее голосе была просьба, спокойная и ненастойчивая, но все-таки просьба. И еще скрываемое волнение. И он только мог сказать "да".
  В ту секунду, когда она открыла дверь, остальной мир переместился в другое измерение. С ним исчезло и лицо Кати в крови на асфальте, и волнения пережитые после, и боль в ушибленном бедре.
  Светлые волны волос Лоры были аккуратно уложены. Грусть в ее глазах была почти не видна за пронзительной их синевой. Он только успел ступить за порог, как ее руки скользнули вокруг его шеи. Ее губы были так же горячи, как и в прошлый раз. Она отстранилась на секунду, расстегнула змейку на боку, и ее тонкое платье скользнуло на пол, представив его восхищенному взору ее очень женское тело.
  - Я пойму, если ты скажешь нет, - шепнула она, но он не сказал ничего. Будучи врачом, он прекрасно знал риск в цифрах, но ему было неважно. Последние недели, последние дни, сегодняшний день были полны маленьких и больших событий оставивших след в его сознании, в его отношении к жизни. Его собственная имела для него все меньше и меньше ценности. Он не рисковал. Он был готов разделить с ней ее боль. И цена казалась ему сейчас незначительной.
  Ее тело было таким же горячим как и ее губы, и когда она поцеловала его ключицу, он закрыл глаза и позволил волне унести их обоих туда, где торжествующее буйство биохимии стирает сознание напрочь.
  Буря прошла, и Лора мягко перебирала его темные волосы. Он не шевелился и не думал. Он жил.
  - Мне, кажется, я нужна тебе так же сильно, как и ты мне, - ее слова были последним, что он запомнил перед тем, как забыться...
  ...
  Утро было еще более серым, чем обычно. Молодой врач старался не замечать серости. Он вдруг овладел дзен. Он достиг просветления и существовал вне этого города, вне этой погоды, вне этого мира. Он не помнил, как он проснулся, как ехал на работу, но почему-то это его не беспокоило. Он оставил машину в паркинге, и решил пройтись перед началом рабочей смены, ибо время ещё оставалось. Спешащие люди толкали его на переходе, оглушительно смеялись, стоя рядом на эскалаторе, кашляли в его сторону, но он их не замечал. Он был независимым государством из одного человека. Он рассеянно читал вывески, обходил препятствия на своем пути, наблюдал предпраздничную суету. Газетный стенд возле госпиталя привлек его внимание: "Ошибка переговорщика приводит к смерти" - было написано крупными буквами под логотипом городской газеты "Утро". Он перевел взгляд на соседний стенд: "Фатальная халатность врача". На мгновение, он почувствовал нарастающее волнение, однако, дзен-безразличие не позволило ему даже возмутиться. Он развернул газету и отметил, что корреспонденты и полиция не теряли времени даром. Они даже напечатали его фотографию, взятую с сайта госпиталя. В статье он был представлен как молодой выскочка с низкими профессиональными качествами, использующий рискованные методики в своей работе, которые в данном случае привели к "смерти работницы сферы интимных услуг". Читателю подспудно давалось понять, что работница имела с врачом связь по своей специальности. В статье давалась ссылка на источник информации в полиции.
  Молодой врач свернул газету и бросил в урну. Было, очевидно, что полицейские приложили немало усилий, чтобы сокрыть просчет сержанта Корсье и представили свою версию происшедшего до того, как он сможет отреагировать. Впрочем, это было еще не все. Похоже, что шеф полиции успел поговорить и с Жоржем, и тот предоставил корреспондентам весьма нелестную характеристику своего сотрудника. Как мило. Столько внимания к его персоне. Крысиная возня. Он не чувствовал ни страха, ни беспокойства, а скорее легкое отвращение, словно наступил на таракана. Навстречу ему прошел пожилой господин с той же утренней газетой в руке, бросив на него любопытный взгляд. Неважно, пусть смотрят.
  Жорж устроил настоящее представление. Он организовал совещание, на котором присутствовал также Франсуа, все члены бригады и даже люди их соседних отделений. Он сел, помолчал, затем открыл "заседание" словами:
  - У нас есть проблема, - он старательно избегал смотреть молодому доктору в глаза, - я предупреждал всех наших сотрудников, что процедуры и правила, установленные в нашей секции - это не рекомендации, а законы. Им нужно следовать! - он начал повышать голос, - я лично разговаривал с некоторыми врачами, чтобы пробудить в них чувство ответственности... - театральная пауза должна была заставить присутствующих проникнуться важностью момента, но ему не дали закончить речь. Виновник "торжества" поднялся - спокойно, и лицо его не выражало ничего кроме едва заметной грусти:
  - Не тратьте порох, Жорж, - и не давая тому возразить, продолжил, - все здесь прекрасно знают, на кого Вы намекаете, многие понимают, почему Вы так рады взять на себя труды предать меня анафеме - я недостаточно послушен и да - я не продаю Ваши медикаменты всем и каждому пациенту. Более того, как минимум некоторые, кто знаком со мной хоть немного, догадываются, что эта история безжалостно переврана дешевыми газетенками. Я не стану тратить Ваше драгоценное время объяснениями - мои показания зарегистрированы в полиции, и вина полностью лежит на их жандарме. Я только добавлю, что все мои пациенты с начала моей работы здесь - до сих пор живы, чего нельзя сказать о Ваших. Многие из этих людей, с которыми я работал, смогли забыть о своих горестях и вернулись к жизни. И знаете почему? Потому что я забочусь не Ваших правилах, ни о процедурах, ни о том, чтобы как можно дольше продержать пациента на дорогих антидепрессантах и успокоительных, а о том, что эти люди чувствуют, и о том, как им помочь, сохранив их личность.
  Молчание стало гробовым. Никто не смел открыто обвинять Жоржа в профессиональной нечистоплотности. Тем более в присутствии Франсуа. Все слишком хорошо знали мстительную натуру шефа и его комплексы - все замаскированные притворными вежливостью и самоуничижением.
  Жорж побагровел. Ему понадобилось секунд двадцать, чтобы прийти в себя:
  - Полиция считает, что Вы виновны в смерти девушки, и у меня нет оснований им не верить, - он обтер руки в своей обычной манере, - что касается Ваших намеков, то они возмутительны, и Вы ответите за них в суде, - он наклонился вперед, затем, наконец, бросил взгляд на того, с кем разговаривал, и придав себе вид отца-императора, заключил, - я обязан оградить пациентов от опасности, Франсуа утвердил мое предложение, - вытянутая шея и угодливый кивок в сторону босса сопровождал эту фразу, - с сегодняшнего Ваши пациенты перераспределены между другими врачами бригады, а Вы - официально уволены. Не сомневаюсь, что с Вашей репутацией Вы больше никогда не найдете себе работу по специальности, но, может быть, Вы примените Ваши инновационные методики, продавая мороженое на улице!
  Молодой доктор не слышал последних полных ехидства слов. Он переводил взгляд с лица на лицо, но видел только физиономии - напыщенную Жоржа, продолжавшего обтирать руки, скучающую - Франсуа; безразличные или враждебные - у остальных. Он улыбнулся устало и, не видя никого более, не слыша колкостей, отправляемых ему вслед, вышел, оставив дверь открытой.
  Улица приветствовала его мелким дождем, когда он выехал из паркинга. Дождь замерзал на лобовом стекле, и доктору пришлось включить обогрев. Он подумал о Лоре, Джиме и остальных. Что с ними будет? У него мелькнула мысль, что эти люди сейчас - самые близкие друзья, которые у него остались, и он решил позвонить каждому.
  Хелен не захотела с ним разговаривать. Она сбросила два первых звонка, а затем без приветствия выразила свое сомнение:
  - Я надеюсь, что эта статья в газете - ложь, но не звоните мне, слышите?
  Он почувствовал пустоту и одновременно облегчение. Быть может, ей будет лучше с другим врачом.
  Физик-предприниматель поблагодарил его за звонок, сказав, что мало верит официальным СМИ, добавив, что будет требовать, чтобы ему вернули его врача.
  Жиль не отвечал. Возможно он был в своем "мире", полном кокаина и чертежей.
  Большинство его пациентов выразили ему сочувствие. Почти все спросили разрешения звонить. Многие, как и Серж Гастон намеревались требовать, чтобы его восстановили.
  Джим, наконец, ответил:
  - Здравствуйте, доктор. Я ждал Вашего звонка. Думаю, Вас уже уволили, не так ли? - его невидимая усмешка была слышна даже по телефону, - разумеется полицаи наворотили дел и Вас подставили, Вам не нужно мне ничего объяснять - я умею видеть реальность за газетными строчками. Вы помните наш разговор о свободе? Так вот, Вы теперь свободны доктор. Система Вас вышвырнула и попытается Вас полностью раздавить. Вы сделали ошибку, доктор. Но она была неминуема для хорошего человека. Чтобы быть успешным психиатром, врач должен уметь быть похожим на своих пациентов. Вы стали чудесным врачом, но Вы стали слишком похожи на тех, кого лечите. Ваша психика тоже хрупка доктор. И самая большая опасность для Вас сейчас - Ваш собственный разум. Вы должны решить, что делать со своей свободой, или Вы погибнете. Вы не можете быть мной. Бездействие заставит Вас отобрать у себя жизнь. Уезжайте, доктор. Если есть возможность - сегодня же...
  Он был преисполнен признательности по отношению к старику, но он не мог уехать. По крайней мере, он не мог уехать один, и ему никак не удавалось дозвониться Лоре. У него мелькнула мысль, что он может к ней вернуться, ведь у него теперь полно времени.
  Странно - никто не отвечал на звонок в дверь - куда она могла уйти? Он снова набрал ее номер, и мелодия донесшаяся до него из-за двери заставила его сердце забиться в бешеном ритме. Только не это! Он снова обратил внимание на небольшой листок бумаги, заткнутый между дверью и косяком - он сначала подумал, что это запрос из газовой или электрической компании. Ему пришлось напрячь пальцы изо всех сил, чтобы они не дрожали.
  "Милый доктор, я хотела бы сказать Вам очень многое. Я знаю, что кроме Вас никто не прийдет к моей двери, и я надеюсь, что вы получите эту записку. Я хотела бы провести жизнь с кем-нибудь таким, как Вы. Но моя оставшаяся жизнь коротка и отравлена смертельным ядом болезни. Из-за этого я ни на что больше не осмелилась, кроме того поцелуя, который я буду помнить столько, сколько вообще сохранится моя память - на этом свете или на том. Ваши усилия - бесценны, и я счастлива, что смогла с Вами познакомиться перед концом. Я не могу вынести такой жизни - без любви и без надежды. Я прыгну с моста сегодня ночью. Я надеюсь прийти к Вам в Ваших видениях. Прощайте. Нет, не так. Прощай, милый."
  Его голова взорвалась - вспышка света. Что с ним - что с его памятью? Он вспомнил вчерашний вечер. Он стоял тогда у воды...
  Громкий всплеск со стороны моста привлек его внимание... Он стал медленно подниматься по лестнице. Когда его нога коснулась верхней ступеньки, там - у второго моста ниже по течению раздались крики, кажется кто-то просил вызвать полицию. С чувством тревоги, он поспешил в их направлении. Двести метров заняли какое-то время, а больное бедро не позволяло ему бежать очень быстро. Подъехала пожарная машина. Когда он достиг точки назначения, пожарные уже спускались на тросах к бетонному основанию моста. Он перегнулся через перила, и увиденное поразило его как стрела в сердце. В свете фонарей и ламп пожарных блестели намокшие светлые волосы. Он тотчас узнал лицо, только глаза были закрыты, и он не мог увидеть их синеву. Кажется, он не сможет этого выдержать. Колени ослабли, и он вынужден был сесть, оперевшись спиной на перила. Не может, этого быть не может. Лора не могла этого сделать. Она жива. Вот, он кажется слышит звонок своего телефона. Конечно, это Лора ему звонит. Тьма пеленой накрыла его сознание... Так вот как все было! Амнезия, защитный механизм, мозг выставил барьер на доступ к этой информации. Воображение записало альтернативную версию. Люди так любят сказки, а реальность так жестока и неудобна. Он вспомнил названия диагнозов, которые можно было бы ему сейчас поставить. Но какая разница. Как там Джим сказал? Хороший врач становится похожим на своих пациентов. Может быть, недостаточно хороший. Но достаточно похожий. Достаточно, чтобы распорядиться своей обретенной свободой единственным возможным способом, который ему оставил мир. Два пролета вверх - и крыша. Высоты хватит. Так быстрее же, не нужно медлить, - его охватил странный подъем духа. Скоро, прямо сейчас и наконец, он станет абсолютно свободным - свободным как Лора...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"