Аннотация: Эта история - ответвление к Сказке Снов, которую я решила не выкладывать пока не закончу хотя бы первую часть, что будет уже скоро. А эта новелла готова давно. Надеюсь, кому-нибудь понравится и покажется интересной)
Истории Обитаемого Мира: Поединок.
Название: Истории Обитаемого Мира: Поединок.
Автор: sorinkavglazy
Артер:
Бета: Catold и Derek Winslow
Фандом: ориджиналы
Категория: джен (присутствует ярко выраженная гетная любовная линия, кратко упоминается слеш)
Рейтинг: R
Жанр: фэнтези
Размер: миди
Статус: закончен
Таймлайн: тысячу лет после гибели Империи, за несколько лет до событий, описанных в "Сказке Снов" (http://sorinkavglazy.diary.ru/p179735928.htm).
Дисклеймер: всё как есть моё) перепост частей и\или целого с разрешения
Аннотация: Там, где заканчиваются плодородные земли Обитаемого Мира, плато обрывается прямо в пески Серой пустыни языками пламени исполинского костра. Ещё во времена Империи, когда пески были степью, на плато пришли люди. Они построили город, который тоже стали называть Оазисом, укрепили его. Но люди Империи не были воинами. Они были купцами и вместо того, чтобы создавать армию для защиты своего поселения, они купили её. В то время как одни кочевники совершали набеги на Оазис, другие люди пустыни обороняли его. Два народа столетиями жили бок о бок, но так и не слились в один...
Над коренным населением Оазиса стоит совет купеческой гильдии. Люди пустыни подчиняются своему полководцу. Веками совет теряет авторитет, а предводитель кочевников сосредоточивает в руках всё больше власти. Леди Лаэна - дочь уважаемого члена совета, отдана замуж на старого полководца Тилмарилека, сын которого Кастор несколько лет ведёт войну. Армия Оазиса сражается против тех, кого Серая пустыня выталкивает прочь из своих объятий. После его гибели войско возглавляет возлюбленный Лаэны - Астиан. Когда большая война закончится, им предстоит ещё одна, их личная схватка за любовь, право выбора и свободу не во сне, а наяву.
Примечание: является отдалённым вбоквелом "Сказки Снов". В этом мире люди видят общие сны, попадая в так называемое "пространство общего сна". Люди, именуемые "сновидцами", делают это осознанно и могут изменять пространство сна. Они объединены в гильдию, состоящую из нескольких подразделений: наставников, стражей, наблюдателей и, собственно, сновидцев. В "Поединке" тема сновидцев не основная.
Рэгланы - морские, летающие животные, с размахом крыльев порядка четырёх метров. Внешне напоминают нечто среднее между скатами, дельфинами и ящерами.
***
Вечером они получили известие о гибели Кастора, а к утру на плече леди Лаэны тёмно-фиолетовым пятилепестковым соцветием распустился синяк. Ей было не привыкать. Её господин и супруг, да, именно в таком порядке: "господин и супруг" - Тилмарилек частенько бывал не в духе. Он был воин, и рука у него была тяжёлая. От того, что воевать ему теперь приходилось разве что с женщинами, детьми да слугами своего дома, легче она не стала. Старость еще не взяла у Тилмарилека своё - она лишь наградила его виски сединой и прибавила авторитета - Лаэна про себя считала, что незаслуженного - его словам. Но его старший сын стал взрослым раньше, чем состарился отец, и ему пришлось уступить место. Кастор был силён, свиреп и могуч, однако полководец из него вышел никудышный. И, когда он всё-таки одерживал победы, потери бывали слишком велики, а тактические успехи незначительны. Лаэна быстро научилась разбираться во всех этих тонкостях ведения военных действий, потому что от этого напрямую зависело, насколько больно ей в отместку сделает её муж.
И вот теперь Кастор мёртв. "Пал в бою смертью храбрых", - говорилось в письме. Традиционная фраза. Так говорили обо всех, кто умер на войне, даже если на самом деле это означало - подавился соплями, сидя на горшке!
Посланец, принесший им печальную весть, был подобающе сдержан и угрюм. Он явился в главный зал посреди ужина, и кусок моментально застрял у Лаэны в горле. Она заставила себя проглотить мясо и медленно прожевала овощи, которые стали на вкус, как зола. Гонец с чёрной повязкой на рукаве - вестник смерти. Во время войны он - частый гость... На дороге каждый обязан пропустить его. И вот он встаёт с колен, кланяется и смотрит на тебя и остаётся только один вопрос: кто?
"Только не Астиан, только не Астиан, только не Астиан..." - повторила она про себя, наверное, раз сто, прежде чем посланник, наконец, заговорил. Он произнёс имя и протянул свиток, и она снова смогла дышать. В какой-то момент она покосилась на кусок пергамента, который ходил ходуном в руках её мужа. Строчки плясали и сливались в рябь, словно выделанная кожа была поверхностью воды. Это его рука? Письмо писал Астиан? Или кто-то вывел эти слова за него? Лаэна даже не увидела, а скорее почувствовала, как внутри Тилмарилека просыпается ярость смертельно раненного зверя.
Она обвела глазами остальных членов семьи, и её взгляд задержался на лице Перниллы. Она любила брата, как никто. Даже отец не любил его так сильно! Интересно, сама Лаэна выглядела бы также, услышь она имя Астиана? Или же инстинкт самосохранения возобладал бы, и она бы сдержала слезы скорби? Всё это было вечером.
А утром Лаэна взглянула в зеркало и провела пальцем по следам пятерни мужа на своём плече. Один тёмный лепесток она получила за облегчение, которое испытали жители Оазиса, узнав о гибели наследника Тилмарилека. Второй - потому, что погиб его Кастор, а не проклятый Астиан. Третий за то, что она не сумела достаточно хорошо скрыть своё облегчение, что боги распорядились забрать одного и оставить в живых другого. Четвёртый из-за того, что все теперь знали: победой ли, поражением ли, но война скоро закончится. След от большого пальца был просто от бессилия. И она ещё очень легко отделалась...
Больше пяти лет минуло с тех пор, как Лаэна совсем юной девушкой переступила порог этого дома. Больше пяти лет она терпела тяжёлое смрадное дыхание, прикосновение потных пальцев своего Господина и супруга. Он избил её до полусмерти в первую же ночь. Сразу после того, как взял силой. И она, наивная, думала, что хуже уже не станет, когда он бросил её, дрожащую и захлёбывающуюся, слезами на край кровати.
Прошло ещё несколько месяцев, прежде чем она окончательно выяснила, насколько плохо это может быть. Она научилась молчать и застенчиво улыбаться, научилась смотреть в пол, научилась терпеть. Тилмарилек ненавидел, когда плачут или, когда женщина выглядит недовольной. Неблагодарная сучка, которой он милосердно дал крышу над головой и своё имя, когда мог получить её как обыкновенную шлюху, должна была знать своё место! И она знала...
Постепенно её единственной целью стало не желать ничего, кроме прекращения боли. Она мастерски научилась избегать её. Никогда не давать Тилмарилеку повода - было хорошим началом. Она быстро освоила искусство показной покорности. Она существовала ровно настолько, насколько распространялось его дозволение. Её благополучие напрямую зависело от его благодушия. Она стала полностью, безраздельно зависима. А потом произошло лучшее, что с ней случалось в жизни. Лаэна забеременела.
Это означало три вещи. Во-первых, её господин и супруг оставил её одну в постели - он перестал приходить в их спальню по ночам, как только признаки беременности едва обозначились. Она стала ему противна. Во-вторых, в их местах верили, что во время беременности с женщиной делит тело богиня-мать. И хотя Тилмарилек и был чужаком, он вынужден был считаться с обычаями окружавших его людей и соответственно почитать супругу в положении.
Но самое лучшее было именно "в-третьих" - её дочка, её сладкая малышка Рисса, с мягкими розовыми пяточками и пальчиками. Если первенец немолодого мужа и молодой жены - девочка, над отцом за глаза начинали посмеиваться, намекая на то, что его мужская сила стала не та, и он уже не способен произвести на свет сына. Частенько за этим следовали обвинения невезучей матери в блуде и неверности, и позорный развод. Этого побаивались все невесты престарелых женихов, как и их семьи. Но Лаэна была избавлена и от этого страха.
Прислуга в доме Тилмарилека состояла из одних женщин и евнухов. Лаэне не дозволялось покидать пределы поместья и принимать никаких гостей, кроме её матери и тётушек. Существования дружбы между женщинами её суровый супруг не признавал, а сестёр у неё не было. Посторонние мужчины не допускались в дом дальше главного зала, ни под каким видом. И ни в коем случае даже в главный зал, если господина не было на месте. Так что, единственными, кого людская молва могла записать в любовники Лаэны и незаконные отцы Риссы, были взрослые сыновья Тилмарилека: Кастор и Юлринк.
Старший, Кастор - наследник, надежда и опора был для отца за пределами подозрений и обвинений. К тому же, он не раз весьма наглядно и громогласно демонстрировал своё презрение к этой "плоской, белёсой палке", которую его родитель взял в жёны! Юлринка, младшего сына, Тилмарилек недолюбливал, но не настолько, чтобы бросить его в жерло подобного скандала.
Её Господин и муж был на охоте, когда начались схватки, так что Лаэна рожала без присмотра лекаря. Но повитуха сделала своё дело чисто и, если бы несколько капель позора в итоге и пало на седеющую голову отца Лаэны... Что же, после всего, через что он заставил её пройти, она была совсем даже и не против.
Юлринк ходил учиться к книжнику куда охотнее, чем к мастеру по оружию - обстоятельство, на которое его отец, скрепя то, что у него было вместо сердца, закрывал глаза. Но это после обеда, а по утрам он помогал Лаэне с обучением Риссы. Обычно при этом присутствовали и его сёстры. В том, что касалось образования женщин традиции Оазиса резче всего противоречили обычаям людей пустыни, которые считали, что любые излишние знания будущим жёнам и матерям только во вред. Дочери Тилмарилека относились к учению с опаской, но всё же были вынуждены, как и их отец, отдавать дань местным правилам, и уделять некоторое время не только своей внешности и усвоению того, что положено знать хозяйке дома, но и бесполезным историям и фактам.
Сегодня первой появилась заплаканная Пернилла. Строгое траурное платье, как нельзя лучше оттеняло её красоту. Она была высока ростом, с крутыми боками и большими круглыми грудями, налитыми, словно спелые, вот-вот готовые лопнуть плоды. Она вся была, словно такой плод: казалось, вздохнёт поглубже - и захлебнёшься тёплым, чуть подбродившим соком. Лаэна полагала, что её давно пора было выдать замуж - девушки такой породы хороши в юности, пока первые горести и разочарования не сотрут с их лиц спесь и беспечность прелестной свежести, которая даётся безо всяких усилий. Потом это проходит...
В это утро, впервые с того дня, когда их представили друг другу, как "матушку" и "дочь", Лаэне стало её жаль. И пусть погибший Кастор имел неприятную привычку в семейном кругу при всех сравнивать свою сестру с новой женой отца. И пусть сравнение всегда выходило не в пользу последней. Та, которой предназначались его незамысловатые комплименты и шуточки, наслаждалась ими и хихикала. И чтобы заметить, что Пернилла - смуглая, с миндалевидными глазами и пухлыми чёрными косами, из которых всегда игриво выбивалось несколько кокетливых прядок, была на порядок красивее своей новой матушки, не надо было долго смотреть.
Лаэна была далеко не уродиной, но её схватка за первенство среди красавиц с такой, как Пернилла была проиграна ещё до рождения. Лаэна происходила из местного рода, тогда, как в жилах дочери Тилмарилека текла кровь людей Серой пустыни, которая граничила с Оазисом. Последним Оазисом, как называли его купцы и путники. Смуглые выходцы с этой мёртвой, каменистой равнины, особенно их женщины, взрослели быстрее, чем потомки тех, кто много поколений назад, ещё во времена Империи, заселили зелёную пойменную долину вокруг непересыхающего источника. Но и старели они гораздо раньше, чем их более светлокожие и приземистые соседи.
"Когда ей будет столько же, сколько мне сейчас, она уже начнёт увядать", - подумала Лаэна, взглядом провожая понурую Перниллу до её обычного места у окна. Следом явились и младшие сёстры: Хетти и Эскола - обе такие же красавицы, как и старшая. Но Хетти, как, ни старалась, не могла не выглядеть вульгарной, а самой младшей - Эсколе - ещё только предстояло расцвести. Она ненавидела Лаэну, считая, что та заняла место её покойной матери. И Лаэна не пыталась её переубедить. Честная, ершистая неприязнь Эсколы действовала на неё освежающе на фоне рафинированной церемонной вежливости её более благовоспитанных сестёр. Любое разнообразие, которое можно было найти в этом мрачном, тяжёлом доме, было для неё на вес золота!
- Слова не способны выразить мою скорбь, - произнесла Лаэна, обращаясь к падчерицам. Фальшиво-обязательная, предписанная правилами этикета, фраза слетела с её губ заученной учтивостью. Хетти в ответ всплеснула руками и защебетала что-то не менее приличествующее случаю. Эскола воззрилась на Лаэну хмуро, словно в ожидании подвоха. Пернилла даже не пошевелилась. Вся краска окончательно схлынула с её смуглого лица, отчего её кожа приобрела какой-то землистый оттенок, и её прекрасные миндалевидные глаза вновь наполнились слезами.
Лаэна бросилась к старшей падчерице быстрее, чем её сёстры, и неловко обняла за плечи. Она не пыталась изображать участие - ей действительно было жаль несчастную. Лаэна могла понять, что та чувствует. Плечи Перниллы вздрагивали, она всхлипывала и ловила ртом воздух. Лаэна сжала её плечи сильнее. Хетти опустилась на колени перед старшей сестрой и что-то причитала, а Эскола стояла, словно заколдованная, и смотрела на них сверху вниз. Ни один мускул на её лице не пошевелился, ни, когда Пернилла завыла от отчаяния, ни когда на пороге, наконец, показался их брат.
Юлринк сразу подбежал к сёстрам и Лаэне. Было видно, что он растерян. Он гладил Перниллу по голове и шептал что-то про успокоение и блаженство вечной жизни за чертой, из-за которой не возвращаются. И тут распахнулась дверь, и нянька внесла в комнату отчаянно голосящую и упирающуюся Риссу. Сзади шёл слуга-евнух с её игрушками в мешке через плечо и с подносом со сладостями наперевес. Девочку явно недавно разбудили, и она била коленками в тугой барабан живота похожей на пузатую башню няньки. Пернилла бросила опасливый и одновременно уничижительный взгляд на слуг и бегом ринулась прочь из комнаты.
Риссу тем временем поставили на пол, и она направилась к матери, периодически хныкая и потирая глаза кулачками. Лаэна наклонилась и, поцеловав её в щёку, зашептала ей на ушко нечто, от чего девочка практически сразу же заулыбалась.
Юлринк некоторое время наблюдал за этой нежной сценой, а потом опомнился:
- Госпожа Пернилла нездорова, - отчеканил он в пространство так, будто эта информация предназначалась невидимым, всеслышащим богам, внезапно заинтересовавшимся их делами, а не унылому евнуху-сплетнику и толстой глуповатой бабёнке, которая только и способна, что судачить о хозяйских горестях и радостях при любом удобном случае. И горести у площадных сплетников торгового города всегда были и будут в большем почёте!
- Хорас, пожалуйста, принеси с кухни кувшин горячего отвара, - распорядилась Лаэна, подхватив игру своего пасынка и обращаясь к евнуху. - А ты, - она кивнула няньке, которая попятилась назад, - будь добра, верни леди Риссу обратно в её комнату, желательно в постель. Ещё очень рано, и занятий сегодня не будет. Несмотря на подчёркнутую вежливость в словах Лаэны был слышен отчётливый отзвук металла. И не мягкой, податливой меди, из которой делают кухонную утварь, а стали, что идёт на самые лучшие клинки.
Когда слуги вместе с Риссой удалились, Хетти оглянулась на мачеху и брата. Лаэна кивком указала ей в направлении комнаты сестры. Эскола, нехотя, побрела следом за Хетти, но в дверном проёме она внезапно обернулась и бросила на Лаэну ещё один тяжёлый взгляд исподлобья:
- Она никогда не простит тебе этого, - произнесла она тихо, но твёрдо и, выждав достаточно оскорбительную паузу, добавила: - Матушка... Затем она порывисто поклонилась и исчезла в коридоре за тяжёлым бархатным пологом.
- Что она имеет в виду? - спросила Лаэна, не глядя на пасынка.
- Пернилла придёт в себя. И всё, что она пожелает вспомнить, будет то, что ты видела её слабость, а значит - её позор...
- Это абсурд какой-то!
- Именно. Но так оно и будет. Поверь мне. Или я совсем не знаю мою сестрицу, - Юлринк говорил ровно и бесстрастно, явно не желая её обидеть, но Лаэна всё равно ощутила, как у неё внутри растёт раздражение. Какого демона она опять сделала не так? Когда уже эти девчонки перестанут её третировать, каждая по-своему...
- Никогда не стоит недооценивать обидчивость тех, кто полон жалости к себе.
Несмотря на уплотняющуюся пелену раздражения, голос Юлринка пробился к её сознанию. Лаэна кивнула.
- Пойду к дочери. Я ей обещала, - произнесла она и одним взглядом добавила: "А ты"?
- А я посмотрю, как там отец...
Лаэна оглянулась по сторонам, подошла к Юлринку ближе и шёпотом произнесла:
- Хочешь узнать, насколько близко к дну кувшина с вином он за ночь подобрался?
Лаэна улыбнулась ему в ответ. Если и был кто-то в этой семье, кого она могла хотя бы условно назвать своим другом - это был Юлринк. Его, как и её, в поместье по-настоящему никто не любил. Они оба, каждый по-своему, не вписывались в то, как вертелся балаган событий в доме полководца Тилмарилека. И они оба скрывали это от окружающих, как могли. Лаэна ещё раз обвела комнату взглядом, легонько коснулась кончиками пальцев его рукава на прощанье и вышла за дверь, чтобы там, на другом конце мрачного коридора погрузиться в тепло и бесконечную, безусловную любовь, которую она испытывала к дочке.
***
Обе луны успели вырасти, состариться и растаять до тонких полосок свежих месяцев со дня известия о гибели Кастора. Но никаких больше посланий из театра военных действий они не получали, а Тилмарилек всё продолжал беспробудно пить. Ослабление власти привело слуг в смятение. И они стали, по началу робко, обращаться к Лаэне за разъяснением некоторых спорных вопросов, видимо, полагая, что хоть какой-нибудь авторитет лучше, чем совсем никакого. Впервые за пять лет, прошедших со дня её свадьбы, она по-настоящему почувствовала себя Госпожой этого неуютного дома. Не хозяйкой, стоящей чуть выше экономки в иерархии прислуги, а именно Госпожой, чьей воле готовы повиноваться неукоснительно.
Со временем Лаэна начала ощущать и ослабление режима своего содержания в золочёной клетке. Взгляды евнухов-стражников, которые сопровождали её повсюду, куда бы она ни шла, из подозрительных превратились в скучающе-сонные. После очередной ночи, которую она проворочалась, не сомкнув глаз в смутном ожидании наступления чего-то страшного, Лаэна решилась на глупость, на которую не решалась уже давно. За завтраком, когда Тилмарилек соблаговолил продемонстрировать слугам и домочадцам свое пропитое, опухшее лицо, улучив момент между двумя кружками тяжёлого, хмельного пива, которые он опрокидывал себе в рот одну за другой, она обратилась к нему с просьбой:
- Супруг мой и господин, могу ли я сегодня отправиться на прогулку к озеру?
Он поднял нечесаную голову, воззрился на неё, и неожиданно хриплым голосом прорычал:
- Делай, что хочешь!
Лаэна обрадовалась, но когда она попыталась взять Риссу с собой, то получила твёрдый отказ. Маленькой госпоже было запрещено покидать пределы поместья без особого разрешения её отца. Тут евнухи были непреклонны.
Берег озера встретил её мягким шумом камыша, среди зарослей которого, то тут, что там торчали тёмно-коричневые, вытянутые соцветия рогоза. Всё было так, как она помнила. Именно так. Словно близость воды замедляла течение времени и подгоняла действительность под яркие воспоминания юности.
Евнухи хлопотливо раскладывали пикник на траве, опасливо погладывая по сторонам. А Лаэна просто наслаждалась свободой: ветерком, который обдувал её лицо, лёгким плеском воды - где-то вдалеке, пробравшись к воде по тропинкам среди камышей, купались дети. Их смех и визг переплетались с криками птиц высоко в небе. Солнечные братья стояли в зените, но их то и дело закрывали пушистые, будто клочки отбеленной овечьей шерсти облака.
"Словно стая рэгланов плывёт по небу", - подумала Лаэна. Она откинулась на подушки, которые слуги разбросали на берегу, и запах сухой травы наполнил её ноздри. Она не замечала ни земли под собой, ни того, как во влажном жарком воздухе её кожа покрывалась испариной, стоило только ветерку на секунду забыть о своих обязанностях.
Когда она была ребёнком, она вот также приходила купаться на берег озера, простирающегося от самой границы города и почти до южного края плато. Тонкая полоска земли отделяет кромку воды от обрыва, за которым лежит пустыня. Словно пальцы гигантской руки тянутся уступы плато прочь - к горизонту. Живя в четырёх стенах, Лаэна и забыла, какой мир кругом огромный, как тепло могут светить солнца и как приятно пахнет подсыхающая трава...
Этот тёплый аромат и медовые леденцы, которыми она набивала карманы, несмотря на угрозы матери и предостережения кормилицы... Этот бескрайний луг, по которому вечно гуляют высокие зелёно-золотистые волны злаков, эта мягкая бархатный земля, по которой так приятно бежать босиком. И на краю луга, недалеко от озера стоит старый, полуразвалившийся амбар. Шершавая ржавчина засовов цепляется за подушечки её пальцев. Там внутри царит полутьма и пахнет далеко не так приятно, как снаружи на лугу. И под дырявой крышей, на стропилах наверняка притаились загадочные чудовища из далёких земель, может быть даже из устья реки Силгон или из Залива Рэгланов!
Сказочные земли и далёкие города и слипшиеся от леденцов карманы и этот мальчишка, что свалился ей чуть ли не на голову. Сначала она приняла его за чудовище, а потом они долго смеялись, вспоминая об этом и рассматривая звёзды сквозь прорехи амбарной крыши. Астиан был из людей пустыни - сын племянницы Тилмарилека. Когда его отец погиб, а его мать выдали замуж обратно в пустыню, в закрепление очередной шаткой сделки о перемирии с кочевниками, он остался один на попечении дальней родни. За его здоровье и благополучие отвечали все, а значит, никто. И никто его не любил - ни свои, ни чужие. Никто, кроме девчонки с разбитыми коленками и карманами, полными липких леденцов. А потом они как-то очень быстро выросли... и его взгляд стал другим. Его взгляд стал искать её обнажённую среди зарослей камыша во время купания. И она, наивная, сначала не понимала - почему. Он повзрослел раньше.
Она отчётливо помнила тот день, когда ей вдруг отчего-то сделалось боязно ходить в старый амбар, который к тому времени обветшал до хрупкости, и бояться она стала не потому, что крыша и стены могли, просто напросто, обрушится ей на голову. Ей стало страшно оставаться наедине с Астианом. Когда он бывал рядом, её сердце замирало от страха, но где-то внизу живота она чувствовала тепло и пустоту. Они продолжали иногда вместе смотреть на звёзды, и она вытягивала вверх руку, чтобы неверно указать на одно из созвездий, что сияли на необъятном небосклоне Обитаемого Мира, только для того чтобы он поправил её, указав на нужную связку светящихся точек на иссиня чёрном фоне. Ребро её ладони касалось ребра его ладони, и Лаэна помнила эти случайные, короткие прикосновения, словно это были какие-то важные, определяющие события в её жизни.
Двери амбара скрипнули у неё за спиной, вырывая её из воспоминаний. Лаэна вздрогнула и обернулась. На пороге стоял Астиан. Его лица было почти не видно, но она не спутала бы его силуэт ни с чьим больше. И ничья больше рука не смогла бы так быстро добраться до внутренней поверхности её бедра, минуя пену нижней юбки. Она сама не поняла, как оказалась вовсе без платья, лёжа на спине, отделённая от гнилого амбарного пола только тонкой тканью его плаща. Он изменился - стал весь сплошные жилы, шрамы и мускулы. Исчез нескладный, долговязый юноша, которого она только лишь взглядом издали смогла проводить на войну.
И его губы стали жадными и жёсткими. Они больше не сомневались и не ожидали подтверждений и разрешений. Они нетерпеливо обнимали её соски - то один, то другой, и она чувствовала кончик его языка. То же выбирал самые нежные участки её кожи, чтобы прикоснуться и оставить влажный след. Она дрожала и не знала, богов ли, демонов ли благодарить за это ощущение внутри, за тепло, что разлилось по всему её существу. Он был настойчив, даже груб, но не настолько, чтобы ей захотелось придержать или остановить его. Всё было именно так, как она смутно представляла себе девчонкой, ещё до отчаяния, боли, и сожалений, которые она познала на супружеском ложе. Всё стёрлось, словно ничего и не было. Но за всё это время, что они были вместе, Астиан не сказал ни слова. Лаэна попыталась заговорить первой. Она пробормотала нечто неясное, но звуки застыли и перемешались, отказываясь покидать её рот в осмысленном порядке... Она словно захлёбывалась ими, не в силах выровнять своё рвущееся из груди дыхание.
- Ш-ш-ш... - его горячие слова обожгли мочку её уха. - Подожди, не говори ничего сейчас, а то разрушишь иллюзию.
"Иллюзию..."
- Так это сон? - прошептала Лаэна растерянно. В её горле встал противный, липкий комок из страха и разочарования.
- Конечно, это - сон, - прошептал Астиан в ответ.
- Только сон. Как же иначе... - она пододвинулась к нему ближе, вплотную, словно стремясь зацепиться кожей за его кожу, прирасти к нему... Всё кругом казалось таким настоящим: запахи, ощущения, звуки! А потом она вспомнила, что старый, ветхий амбар давно окончательно превратился в развалины и она слышала, что и эти развалины сгорели. И теперь здесь... там - пустое место. Словно ничего, никакого амбара никогда и не было.
- Почему сейчас? - спросила она через некоторое время, когда её сердце перестало так бешено биться, и вернулось к своему обычному размеренному ритму.
- Я ждал, когда ты заснёшь...
- За мной следят, когда я сплю, - она прижалась щекой к его плечу и опустила глаза. - Тилмарилек платит местному сновидцу, чтобы тот шпионил...
- Теперь я могу заплатить больше, - Астиан улыбнулся, чтобы смягчить жёсткость тона, которым были произнесены его последние слова, но улыбка вышла неловкой и скованной, словно он уже какое-то время, как отвык это делать искренне.
- Но это значит, что он может смотреть на нас?! - Лаэна приподнялась на локте и стала шарить рукой по полу в поисках платья. Ей всегда было неуютно от мысли, что на свете есть люди, которые способны видеть чужие сны. Платья нигде не было, зато ярко-алый плащ Астиана успел превратиться в огромное кровавое пятно на полу. Лаэна вскочила на ноги и с ужасом воззрилась на свою влажную, обагрённую ладонь.
Астиан усмехнулся:
- Это только сон... И я пообещал этому старому жулику - сновидцу лишних десять золотых, если он не станет смотреть.
- Откуда ты знаешь, что он сдержит обещание?
- Я - не знаю. Но стражи снов знают.
Это заявление успокоило Лаэну. Стражей снов их местный, старый и обрюзгший, сновидец - Еридис боялся до дрожи. Никто в Оазисе точно не знал, что такого страшного эти люди, находящиеся на другом конце Обитаемого Мира, могут с ним сделать, но, по-видимому, это было нечто, чего действительно стоило бояться.
Лаэна вытерла ладонь о живот и подошла к дверям амбара, чтобы глотнуть воздуха. Несмотря на то, что это был лишь сон, она чувствовала, что должна что-то делать, совершать какие-то действия. Даже если на самом деле, всё происходит только у неё в голове. За порогом было темно, но она всё равно различила невысокие волны, которые плескались кругом. Амбар стоял на острове среди бескрайнего Океана. Лаэна никогда не видела Океан, но знала что это он. Единственный водоём, который был ей хорошо с детства знаком - их озеро - не имел ничего общего с этой тугой, бесконечной бездной, что окружала маленький островок, на котором возвышались любимые руины её прошлого.
Она наклонилась и зачерпнула воду в ладонь. Она хотела попробовать Океан на вкус. Хотя бы во сне... Говорят, морская вода - солёная. И она, и в правду, оказалась солоноватой... Только это была не вода! Лаэна посмотрела на свои руки - теперь они обе были в крови. Не по локоть - только кисти, и всё же...
Астиан подошёл сзади и обнял её.
- Не бойся. Это же только сон. Я вернусь и потребую тебя. Твоему мужу нечего будет возразить! Он - старик. Кастор - мёртв. Не думаю, что его младший сын выстоит в схватке со мной.
- Юлринк не станет драться... - произнесла Лаэна отстранённо. - Это - не его. Но ты зря недооцениваешь Тилмарилека. Он, быть может, и немолод, но он свирепый боец. Особенно, если ему будет нечего терять, кроме своей жизни.
Она вспомнила взгляд смертельно раненного зверя, которым он глядел на мир с тех пор, как умер его сын, вспомнила его огромные, мускулистые ручищи... Только сегодня утром служанка расплескала кувшин с его омерзительным пивом, и он обрушил свой громадный кулак ей на голову с такой силой, быстротой и проворством, что у неё хрустнула и сломалась шея... На фоне Тилмарилека даже выдубленный жаром пустыни, обтёсанный войной и окружённый кровью, которую он пролил, Астиан казался хрупким и невесомым. Он невесело усмехнулся:
- Среди моих людей был один старый солдат, который предостерегал нас, молодых и горячих, от презрения к "старикам". Он всё время повторял одну и ту же фразу: "Не все умеют возвращаться с войны".
"А ты-то сам, сумеешь?" - подумала Лаэна.
- Война окончена. Я пришёл предупредить тебя.
- Ты победил?
- Скажем так, я оказался тем, кто НЕ проиграл, - голос Астиана снова прозвучал жёстко и отстранённо. Лаэна понимающе кивнула.
- Ты понимаешь, о чём я? - он обнял её лицо своими ладонями и посмотрел ей в глаза.
- Понимаю, - ответила она твёрдо. Он наклонился и поцеловал её. Все его мускулы, жилы и шрамы смягчились и расслабились. Теперь это он искал поддержку, то, за что можно зацепиться и вспомнить себя.
Вдруг амбар пошатнулся. Лаэна вскрикнула и потеряла равновесие, но Астиан удержал её на ногах.
- Что это такое?!
- Не знаю...
Пол ходил под ними ходуном, но не как во время землетрясения, которые, время от времени, случались в Оазисе, а так, будто какие-то великаны водрузили амбар на гигантские качели и стали раскачивать его со всей своей великанской силы.
"Это сон. Это только сон", - отчаянно повторяла Лаэна про себя, ещё крепче прижимаясь к груди Астиана. "Я сплю!" Но сон стремительно таял.
И вот она уже снова лежит на лужайке у озера. Небо затянуто сплошной сероватой пеленой облаков, и солнечные братья просвечивают сквозь неё, словно отсветы племени свечей сквозь занавеску.
- Я тебя разбудил? - это был Юлринк. Он сидел рядом с ней на траве. Жест его чуть вскинутой руки указывал на то, что, скорее всего, секунду назад он тряс её за плечо.
Раздавался плеск воды и чуть-чуть наигранный девичий смех. Юлринк поморщился. Лаэна не в первый раз уже заметила, что вполне безобидные игры в кокетство явно заставляют его чувствовать себя не в своей тарелке. И если её и удивила его реакция на эту очевидную, пусть и глупую, демонстрацию женского внимания, то она промолчала. Как, собственно, она должна была выспрашивать у взрослого парня, почему ему, по всей видимости, не очень-то и приятно занимать положение одного из самых завидных женихов в Оазисе?
- Нет... Да... Не разбудил, - Лаэна моргнула, отгоняя прочь остатки пелены сна и так некстати посетившие её подозрения, и рассеянно огляделась по сторонам. Казалось, что кроме них с пасынком на поляне не было вообще никого.
- А где евнухи? Куда подевались все слуги?!
- Спят, - ответил Юлринк лаконично и жестом указал в сторону небольшой группы деревьев, под пологом которых мирно расположился Хорас с подчинёнными. Рука старшего евнуха по-детски покоилась у него под щекой. Лаэна невольно прыснула. Несмотря на холодок страха и возбуждения, который всё ещё гулял по её внутренностям, зрелище было презабавное!
- Я бы предложил оставить их вот так и смыться, - продолжил Юлринк. - Но это жестоко. Их ведь паралич разобьёт, когда проснутся!
- Сначала паралич, а потом кнут твоего отца... Кстати, насколько сейчас поздно?
- Час до захода первого солнца.
Лаэна кивнула:
- Неужели кто-то стал волноваться, что меня так долго нет? - в её голос против воли просочилась изрядная доля сарказма. Юлринк только помотал головой.
- Нет. К тому же, отец слишком занят, чтобы замечать время.
- Занят? И чем же, позволь узнать?
Юлринк выдержал паузу, усмехнулся и пристально взглянул ей в глаза:
- У меня прекрасные новости - мы выиграли войну! Гонец явился через полчаса после твоего ухода. Прими мои поздравления, о благородная леди. И раздели мою радость!
На это полагалось ответить: "И ты прими мои поздравления и раздели мою радость", но Лаэна только сосредоточенно кивнула, стараясь не слишком явно избегать его взгляда.
Юлринк хмыкнул.
- Надеюсь, ты знаешь, что как бы наш драгоценнейший Еридис не опасался стражей во сне, наяву у него язык совсем без костей?
"И особенно хорошо он развязывается при помощи драгоценностей?" - Лаэна посмотрела на его руки.
Юлринк бессознательно теребил правой рукой указательный палец левой. Обычно на нём уютно располагался роскошный перстень, украшенный крупным овальным рубином. Её так и подмывало сказать, что она тоже не слепая, так хотелось продемонстрировать, что не только он один тут такой догадливый, но она смолчала и позволила своей обычной растерянно-покорной улыбке расположиться на лице. Если он хочет сказать, что ей надо быть поосторожней из-за болтливости сновидца - пусть произнесёт это вслух!
Но он лишь продолжил наблюдать за ней, потирая непривычно пустой палец.
- Знаешь, а я бы на твоём месте давным-давно сделал это! Но, речь не обо мне. Давай я просто расскажу тебе историю. Рисса обожает мои истории - может и тебе тоже понравится.
Лаэна не нашлась, что на это возразить, к тому же ей было интересно, что он собирается сказать, так что она, молча, кивнула. Юлринк откашлялся, хлебнул воды из фляги и начал:
- Однажды, в царстве без царя, где всем заправляла кучка мелочных недалёких трусов, жил был мальчик. Простые люди в этом царстве всё своё время проводили с полупроницаемыми повязками на глазах и нацепляли на сердца специальные скобы, чтобы те не бились слишком сильно. Но эти подслеповатые люди не были единственными, кто населял это царство. Также там обитали свирепые, уродливые великаны. Оттого, что они жили рядом с людьми, хоть и не вместе с ними, великаны с годами обмельчали, да так, что иногда и нельзя было сказать великан это или просто очень высокий человек перед тобой. Но всё-таки они были ещё достаточно сильны, чтобы побеждать других... - Юлринк запнулся и помедлил - горных, великанов, которые иногда осмеливались нападать на это царство, ибо там было, чем поживиться.
Мальчик, о котором наша сказка, был сиротой, и воспитывал его дядя - самый большой и сильный из всех великанов царства. Даже властительные трусы трепетали перед его мощью и свирепостью. Великан любил битвы, он любил золото, и своих родных детей, но больше всего он любил поступать, как ему вздумается. И однажды ему вздумалось жениться, да так, чтобы невеста была молода, и чтобы за ней можно было взять большое приданое.
К тому времени наш мальчик превратился в статного юношу, который, к тому же, научился бить диких великанов лучше всех в царстве. И у него появилась возлюбленная, которой он посвящал свои победы. Её-то дядюшка-великан и решил взять в жёны, потому что мог. После их свадьбы, юноша вместе с сыном старого великана отправились в горы сражаться с врагом и добывать себе славу. И сын великана погиб, так как был безрассуден и глуп, а наш юноша победил в войне и захватил богатую добычу и множество пленников, и вернулся в своё царство с почётом и славой...
Лаэна напряглась - она почувствовала, что сейчас начнётся самое главное.
- Все девы в царстве, - продолжил Юлринк, - теперь мечтали выйти за героя замуж, но он мог думать только о своей потерянной возлюбленной, которую жестокий муж заточил в самую высокую башню, а на дверь местный колдун к тому же наложил заклятье. Чтобы покинуть башню, она должна была навсегда оставить там свою честь и самое дорогое, что у неё было, кроме любви нашего героя...
Юлринк выразительно посмотрел на свою мачеху и продолжил рассказ только после того, как она кивнула. Лаэна, которая итак ловила каждое его слово, теперь дрожала внутри, словно пустой, высохший колос на ветру. Но ни за что в жизни она не подала бы виду. Это было важно - не подавать виду.
- Смыть заклятье бесчестья нельзя было ничем, кроме крови дядюшки-великана. А он готов был предложить герою всё, что угодно - руку любой красавицы и все сокровища царства за то, чтобы сохранить свою жизнь. Он даже готов был предложить ему стать первым царём в долине без царя, мечтая потом объявить его тираном и убить. Но наш герой не поддался на посулы и уговоры своего могущественного родственника и его трусливых прихвостней, которые только и думали, как бы сохранить свои богатства и почести, да прибавить к ним ещё.
Он рассёк главного великана мечом от плеча до пояса, окропил его кровью двери башни и вызволил свою возлюбленную. И он был мудр и отказался быть царём в царстве без царя, предоставив недалёким трусам самим отвечать за всё то зло, которое они по глупости или по злому умыслу принесли и людям, и великанам... Ну что, как тебе моя сказка?
Лаэна даже опешила от неожиданности. Она встрепенулась и увидела, что проснувшиеся евнухи торопливо собирают и грузят на вьючных животных их походный скарб. Юлринк продолжал смотреть на неё, ожидая реакции.
- Занятная сказка, только больше похоже на правду... - пробормотала она наконец. Он кивнул, поднялся на ноги, затем протянул руку и помог ей встать.
- Тогда мы друг друга поняли. Я надеюсь, - он ещё раз посмотрел на неё, словно стремясь найти в её взгляде, в её выражении лица безусловное подтверждение того, что они теперь были на одной и той же странице. Лаэна постаралась не отвести глаз, и ни за что не дать своим губам скривиться в их обычной подобострастной полуулыбке. Юлринк легонько похлопал её по руке в знак участия, и прошептал:
- А теперь проснись!
***
"Три года", - подумал Астиан. Даже больше - почти четыре года прошло с того дня, когда он в последний раз видел поля, сады и заливные луга Оазиса. Её он не видел дольше. Сны не в счёт.
Плато нависало над его победоносным войском громадой уступов, утёсов и отвесных стен, от чего его армия казалась гораздо менее значительной, чем была на самом деле.
- Оттуда сверху мы - словно кучка муравьёв, - ухмыляясь, прокомментировал Тамьен, как обычно угадав почти все его мысли. Астиан кивнул и криво усмехнулся. Он не знал, приносит ли ему облегчение или вселяет тревогу эта способность Тамьена читать его, будто раскрытую книгу? Самое главное, Астиан не мог похвастаться, что это было взаимно. Других людей он временами понимал значительно лучше, чем своего самозваного лучшего друга и соратника по оружию. Тамьен также был братом Лаэны - обстоятельство, о котором Астиан предпочитал не вспоминать, чтобы лишний раз не болело. К счастью, они были не особенно похожи.
Сейчас сердце Астиана разрывалось между предвкушением встречи с женщиной, которая - теперь он точно знал это - не переставала его ждать, и, изрядно сдобренной облегчением, болью, которую причиняли ему мысли о женщине, которая тряслась в обозе у него за спиной. Она едва отжила свою сороковую весну, но её кожа была покрыта сплошной сетью морщин и шрамов. Она высохла, словно даже просьба о том, чтобы напиться вдоволь, много лет не посещала её губы. Она смотрела на мир глазами больной собаки, которая и боится своей неминуемой участи и одновременно, скуля, умоляет хозяина прекратить её страдания. Она была его матерью. И от её забот и ласки его когда-то оторвали гораздо раньше, чем он успел ими напитаться.
Тамьен то ли раздражённо, то ли задумчиво похлопывал себя по бедру тяжёлыми перчатками наездника.
- Думаешь, они пошлют за мной рэглана? - произнёс Астиан, желая прервать молчание. Его друг хмыкнул:
- Естественно. Не могу себе представить, чтобы тебе удастся избежать этой чести!
- Давненько я не летал... - Астиан полагал этот обычай невероятно глупым. Триумфатор, видите ли, обязан пролететь над городом на рэглане, отдавая дань уважения подёрнутым плесенью традициям тысячу лет как истлевшей Империи. Рэгланы не могли жить без воды, и посему были поразительно бесполезны в условиях войны в Серой пустыне. По мнению Астиана, это обстоятельство превращало старинный ритуал в исключительно дешёвый фарс. Хотя, наверное, это одно из самых меньших надругательств над здравым смыслом, какие ему предстоит пережить в ближайшие несколько дней.
На рассвете арьергард вступит на плато. Остатки армии и пленников бесконечной вереницей будут подтягиваться к Оазису ещё несколько дней. Последняя ночь сомнений лежала перед ним неровным мерцанием костров, которые освещали военный лагерь. Последняя стоянка перед тем, как он увидит свой давно оставленный дом. Смех и вопли, изображавшие пение, разрывали шершавую сумеречную тишину, приглушаемые только шумом колышущихся полотен знамён и потрёпанных тряпичных стен их походных жилищ.
Рядом с шатром Астиана на корточках сидел Тамьен. Перед ним на низеньком импровизированном столике расположился пузатый кальян. В его мутной потёртой колбе бурлила вода. Или вино - Астиан не знал, чему именно сегодня было отдано предпочтение. Периодически Тамьен выпускал изо рта плотные бархатистые клубы серовато-зелёного дыма. Дым терпко пах пустыней, в которой никогда не знаешь, людские стоны это или крики падальщиков доносятся издалека? Астиан уселся прямо на землю и тоже сделал несколько глубоких, сочных затяжек.
Спать совсем не тянуло, в то же время смертельно хотелось, чтобы побыстрее наступило завтра. В вышине над Оазисом бурлили облака, разделяя небо пополам, так же, как каменная громада плато разрезала мир пустыни на две части: на ту, где была вода и ту, где её не было. Вот такая простая разница между жизнью и смертью.
Его матушка - леди Ансара - мирно спала в шатре, хрупкая и беззащитная, как ребёнок. Он старался не думать о том, что ей пришлось вытерпеть за годы плена, которым обернулся её вынужденный, насильственный брак.
Утром он усадил её на рэглана впереди себя.
Пусть видят. Пусть знают! Так в этом фарсе появился хоть какой-то смысл. Они проплыли над главной улицей - от площади у ворот, до площади перед храмом богини-матери, среди знамён и пульсирующей, взволнованной толпы. Он не оглядывался. Он знал, что его верные солдаты привычно шагают в ногу позади него. Он не сомневался в их умении держать равнение в строю.
На площади, напротив центрального портика храма, располагалось здание магистрата и купеческой гильдии Оазиса - лёгкое, воздушное сооружение из светлого, молочно-бежевого песчаника - предмет надменной гордости жителей плато. Это было единственное, во всём Обитаемом Мире, здание, где сохранился древний прозрачный потолок, составленный из тонких стеклянных пластин. Перед Астианом стоял выбор. Он мог: привязать рэглана на крыше и спуститься в зал совета через проход сверху. Он знал, что от него ожидают именно этого. Либо...
Он задумался на секунду и вместо крыши магистрата твёрдой рукой направил рэглана вниз, на площадь. Толпа под ним мгновенно расступилась, разгадав его намерения. Грянуло многократное ура. Воздух кругом вибрировал и искрился. Он легонько ссадил матушку с рэглана на землю и следом сам съехал с его плеча, бросив поводья Тамьену, который спешно протиснулся сквозь людскую массу на своём длинноногом, стройном скакуне.
Люди из первого и второго рядов тянули руки к Астиану, стремясь дотронуться хотя бы до краешка его плаща, но толпа не напирала и он уверенным шагом прошёл сквозь неё, поддерживая матушку под руку. Её била крупная дрожь, а на щеках поблёскивали потоки слёз. Она бормотала что-то бессвязное с многочисленным повторением слова "сыночек" и периодически тихо постанывала. Но никто не смел смеяться. Никто не смел не проявлять почтения. На ступенях магистрата Астиан обернулся и ещё раз окинул взглядом море лиц, лёгких шарфов и зонтиков от солнца. Он широко улыбнулся, одной рукой обнял мать за плечи, а другую вскинул вверх. Толпа отозвалась на его приветствие ещё одним оглушительным "ура" и притихла, ожидая речи, но он лишь махнул рукой, ещё шире ухмыльнулся и прокричал:
- Празднуйте! Встречайте и обнимайте любимых! Я пока пойду - поболтаю со стариками!
Раздался хохот. Толпа зарокотала тепло и одобрительно. Он был принят.
Астиан ещё раз помахал им, переложил руку матери на локоть подоспевшего Тамьена и обернулся, чтобы предстать перед своими судьями. Совет купеческой гильдии, лучшие люди Оазиса, старейшины спешно высыпали на верхние ступени лестницы, поняв, что триумфатор не собирается миновать толпу простого люда, приземлившись, как положено, на крыше. Тилмарилек стоял чуть впереди и возвышался над всеми ними.
"Кучка трусов!" - подумал Астиан, наблюдая за тем, как с физиономии отца Лаэны Вилегарта исчезает вся краска. Он стоял по правую руку от Тилмарилека, и на его рыхлой почти женской груди поверх парчового плаща, подбитого совершенно неуместным в их климате мехом, болтался огромный старинный медальон - переходящий знак председателя совета купеческой гильдии.
Астиан вспомнил, как умолял эту кучу трясущегося студня не отдавать Лаэну замуж, позволить ей дождаться его и с огромным трудом подавил злобу, которая упорно ползла к горлу, грозя перекрыть дыхание. Он представил, как затягивает толстую кручёную цепь на шее Вилегарта, как тот ловит ртом воздух, чернеет, цепляется за драгоценный символ своей номинальной власти, за который он продал дочь! Легче от таких мыслей никому никогда не становится, но они сообщают нужный настрой для дальнейших действий. Астиан знал это. Он поправил плащ и зашагал вверх по истёртым каменным ступеням, высекая из них искры коваными набойками сапог.
***
- Да, но толпа обожает его! - произнёс Вилергарт, нервно поправив мантию председателя совета гильдии - декоративная должность, никакой реальной власти у отца Лаэны не было, так, одно почётное расстройство, да делопроизводство.
- Ничего. Это ненадолго, помяни моё слово. Толпу ожидает весьма неприятный сюрприз, когда она узнает, сколько ещё пустынного сброда, помимо своей дорогой матушки, он притащил с собой! - слова купца Илимея прозвучали тяжело и резонно.
- Какой мальчишка не сломается под тяжестью так рано нажитых золота и славы? - добавил он, заметив, что Вилергарт остался неубеждённым. Тот вежливо покивал, но не преминул едва слышно пробормотать:
- Этот мальчишка... А что, если именно этот? - как только самоуверенный Илимей повернулся к слуге, разносившему вино.
Эта оторопелая отповедь осталась незамеченной всеми, кроме Юлринка, который, не привлекая к себе особого внимания, скользил по краю толпы уважаемых людей Оазиса. Сливки общества собрались у окна в комнате перед главным залом, ожидая приглашения последовать на пир в честь победителей. Их жёны опасливо жались в другом углу душного помещения, поминутно поправляя богатые наряды и обмахиваясь разноцветными веерами. То, что дамы могут перейти в более прохладную часть залы, поменявшись с мужчинами местами, никому, похоже, в голову не приходило. Все знали, что за вечер случится более полудюжины перемен роскошных кушаний и не менее полудюжины столь же роскошных и обязательных обмороков.
Юлринк усмехнулся, представив себе стайку евнухов, вооружённых нюхательными солями, словно амулетами от нечистой силы. Он огляделся и нашёл глазами женщин своего дома. Его мачеха, в сопровождении Хетти и Эсколы, стояла чуть в стороне от остальных благородных дам. Лаэна была одета в тяжёлое тёмно-синее платье с большим вырезом на груди, который, впрочем, был сплошь завешан массивным янтарным ожерельем.
- Где Пернилла? - спросил Юлринк, приблизившись в ней и предложив руку, за которую она с благодарностью уцепилась - присутствие родственника-мужчины давало ей право прогуляться по крытой галерее, которая опоясывала комнату со стороны сада.
- Её здесь нет. Официальная версия - болезнь, но это не совсем правда. Хотя я действительно не думаю, что она особенно хорошо сейчас себя чувствует.
- А что на самом деле случилось? - это не укладывалось в голове. Пернилла, как одно из главных действующих лиц предстоящей драмы, непременно должна была присутствовать на пиру.
- На самом деле, твой отец, мой господин и супруг, - и от него не укрылась с трудом скрываемая нотка мстительного сарказма в её голосе, - здорово избил её!
- И как ты пронюхала об этом? - Юлринк достаточно хорошо знал своё семейство, чтобы не сомневаться, что подобный позорный факт будет замалчиваться любой ценой, даже среди своих.
- Она пригрозила, если поползут слухи, вырезать служанкам языки, но одна из них, всё же, проговорилась. И ещё Тилмарилек собирается не её, а Хетти предложить Астиану в жёны, - это последнее предложение Лаэна произнесла нервным шёпотом. Было видно, что откровенность даётся ей нелегко:
- Я не знаю как, но уверена - это всё как-то связано!
Юлринк согласно кивнул. Его разум работал напряжённо, стремясь связать все факты воедино. И он был благодарен ей за молчаливое внимание. Он вспомнил, что Тилмарилек сегодня перед пиршеством "пригласил" к себе на чашу вина главного распорядителя храма богини-матери... Он не придал этому значения - старый дурак в рясе не пользовался в Оазисе никаким влиянием, и одни боги знают, зачем мог понадобиться отцу. Или не одни боги?
Он нахмурился и пристально посмотрел на Лаэну, которая покорно ждала его выводов.
- Когда мои предки пришли на это место, им разрешили жить по законам пустыни внутри их общины. Жители Оазиса сами переняли многие из их обычаев...
Лаэна чуть заметно кивнула, ни на секунду не ослабляя внимания.
- Местные нашли только одну традицию кочевников слишком отвратительной, чтобы разрешить им продолжать её придерживаться... - он многозначительно посмотрел на неё
- Близкородственные браки?! - Лаэна охнула и, отпрянув от него, зажала рот рукой.
- Мнение Перниллы ровным счётом ничего не значит. Если отец собирается выдать замуж младшую сестру вперёд неё - значит, он вынужден так поступить... А вынудить его могло только одно обстоятельство - то, что у Астиана будет формальный повод её вернуть!
- Значит за этим он сегодня вызывал старого жреца... Хочет сплавить скорбящую по брату безутешную сестру в непорочные жрицы-девственницы... Какая ирония.
- Кастор либо был совсем идиот, либо рассчитывал, что выиграет войну и ему всё сойдёт с рук, - подытожил Юлринк. - Но нам пора возвращаться - пир вот-вот начнётся...
Главный зал поместья полководца Тилмарилека представлял собой причудливую архитектурную конструкцию. Одна часть зала - узкая, словно горлышко бутылки - врезалась глубоко в чрево дома. Другой конец комнаты - более широкий, но едва ли менее тёмный - смотрел в сторону сада. Так строили кочевники, когда их только-только пустили жить на плато, а дом был старинный.
Хозяин дома даже не поднял головы, пока его супруга неловко протискивалась на своё законное место справа от него. Заметив её наконец, он лишь поморщился и отвёл в сторону руку, в которой сжимал тяжёлый золотой кубок, доверху наполненный... Впрочем, как ни странно, не вином! Юлринк сидел достаточно близко, чтобы не усомниться в том, что какая бы жидкость не плескалась в бокале его родителя - это не обычное темно-рубиновое хмельное вино. Это было что-то другое.
Заиграли музыканты, создавая фон для какофонии сплетен и пересудов, что полетали по залу из конца в конец, словно перекати-поле. Юлринк пытался, хотя бы украдкой, следить и за Лаэной, которая сидела, уперев взгляд в пустую тарелку, и за отцом, который медленно и сосредоточенно жевал кусок жареного мяса, и за глупышкой-сестрой, сиявшей от вне очереди привалившего "счастья", и за почётным столом победителей, который располагался у противоположной стенки "бутылочного горлышка".
Астиан был мрачен, а брата Лаэны Юлринк сначала даже и не узнал, настолько Тамьен переменился за прошедшие годы. Если и раньше в его внешности было очень мало сходства с сестрой, то теперь казалось, что они принадлежат даже не к разным семьям, а к разным людским племенам. Юлринк никогда не видел жителя Оазиса, который бы стал настолько похож на кочевника Серой пустыни: Тамьен перенял и говор, и повадки, и манеру одеваться... И даже то, как он ел: хищно, аккуратно и быстро, резко отличало его от вальяжных представителей родного ему по крови народа, которых в этом зале для сравнения было предостаточно.
Когда-то Юлринк знавал совсем другого Тамьена. Тот юноша не имел ничего общего с этим загорелым до неузнаваемости, мускулистым мужчиной с копной волос неопределённого цвета, который пировал за столом напротив. И нет - они не были товарищами в детских играх. Но Юлринк хорошо помнил тот день, когда Кастор выиграл свой первый заезд на рэгланах. Бурное отмечание этого свершения мало занимало младшего из сыновей Тилмарилека и, спасаясь от неистовства разгорячённой состязанием толпы, Юлринк предпочёл отправиться в рэгланье стойло. Формальным предлогом было проследить за тем, как позаботятся о звере, на котором его беспечный брат одержал свою, быть может, самую громкую победу.
Проигравший состязание Тамьен сидел там перед загоном своего зверя, вокруг суетились Вилегартовы слуги. Он похлопывал себя перчатками по бедру и рассеянно смотрел в никуда, а его изящный рот чуть кривился. Юлринку казалось, что парень отчаянно сдерживал слёзы. Лёгкий пушок над его верхней губой вздрагивал. Трепетали длинные, достойные зависти любой девушки, ресницы. Человек, который теперь сидел через проход от Юлринка и наслаждался вином и сальными солдатскими шутками боевых товарищей, был так же далёк от того юноши, как их плато от берегов Океана.
Среди тостов, всплесков хохота, и звона приборов о тарелки, набухало напряжение. Лица гостей краснели и лоснились все больше с каждым новым глотком вина, которым слуги расщедрившегося хозяина обильно наполняли кувшины на столах. Но сам Тилмарилек по-прежнему не пил, и его сын заметил, что и сидящий напротив Астиан пьёт только воду, и, ни разу и не притронулся к чему-то покрепче.
В спертом воздухе зала, Юлринк чувствовал, как пыль, выбитая локтями и шумом голосов из тяжёлых бордовых занавесей, что покрывали стены, медленно оседает у него в горле, проникает в лёгкие. Тилмарилек двигался к развязке с упорством буйвола, идущего на водопой в час совместного сияния солнечных братьев. Хозяин поместья воздал хвалу богам, опрокинув себе в глотку то, что плескалось у него в бокале, помянул павших в битвах, но только всех скопом, чтобы показать: значительность смерти Кастора сильно померкла в глазах его отца. Он шёл к завершению ритуала, которое заключалось в Просьбе Победителя.
Согласно традиции, ещё более древней, чем Империя, предводитель войска, выигравшего войну, мог попросить у лучших людей своего народа всё, что угодно. Любой дом, любой кусок земли, любое сокровище. Правда, за века обычай постепенно превратился в формальность. И обычно полководец армии Оазиса, успешно обративший вспять очередной набег кочевников, получал заранее оговорённую с советом купеческой гильдии награду. Все успокаивались, выпивали ещё понемногу лучшего вина и расходились по домам.
Но Юлринк знал, что на сей раз всё будет иначе. И все в большом зале знали это. Он даже боялся подумать, что же чувствует Лаэна в этот момент. Каково ей сейчас?
Внезапно Тилмарилек зашевелился, словно что-то созрело у него внутри. Он со всей силы, оглушительно бухнул кулаком по столу и провозгласил:
- Танцы! - тоном, каким приказывают пытать.
Юлринк увидел, как Тамьен наклонился и что-то быстро зашептал на ухо Астиану, ни один мускул на лице которого не дрогнул, но вот его глаза загорелись совсем по-другому. Он поднялся и вместе с Тамьеном в полной тишине пересёк пространство между двумя главными столами. Его друг держался чуть позади. Юлринк инстинктивно вцепился в подлокотники своего кресла. Он отсчитывал удары сердца до взрыва. Но ничего не произошло: Астиан подал руку сияющей от гордости Хетти, а Тамьен церемонно испросил разрешения потанцевать со своей сестрой у её мужа.
Толпа зашевелилась и зашуршала. Тилмарилек хмыкнул и махнул Лаэне рукой, мол - иди. Она поднялась и с немыслимым, по мнению Юлринка, достоинством обошла стол. Загремела музыка, и пары замельтешили, выписывая привычные фигуры танца. Юлринк смежил веки. После недавнего всплеска напряжения ему нужно было успокоиться и собраться с мыслями.
Когда он открыл глаза, первый танец уже закончился и пары стали выстраиваться на второй. Он заметил краем глаза, как его отец рывком встал из-за стола и направился к танцующим. Его широкая спина на несколько секунд заслонила Юлринку происходящее в зале. А потом он увидел, что Астиан танцует второй танец с его мачехой. Тилмарилек стремительно приблизился к ним, схватил Лаэну сзади за волосы и за платье, когда она в танце отшагнула на расстояние вытянутых рук от своего партнёра. Затрещала порванная ткань, Лаэна вскрикнула и музыканты замолкли.
Тилмарилек бросил её на пол, словно тряпичную куклу, при этом огромное богатое ожерелье порвалось, и крупные виноградины янтаря беспорядочно рассыпались. Всё это произошло так быстро... Юлринк сам и не заметил, как оказался на ногах и рядом с отцом.
Астиан откинул плащ и занёс руку над эфесом своего поясного кинжала:
- Если ты тронешь её ещё хоть раз, хоть одним пальцем... - отчеканил он угрожающе.
- То - что? Что со мной будет, сосунок?! - Тилмарилек нарывался на драку.
А Юлринк никак не мог заглушить отчаянные протесты, которые рвались из той части его души, которая сохранила странную фамильную верность. Он старался быть реалистом и всё давно для себя решил. Он знал, что Тилмарилек жесток и опасен, как зверь, знал, что Лаэна заслуживает избавления от его тирании, знал, что люди Оазиса достойны лучшего. И ещё он знал, что отец никогда не позволит ему быть, тем, кто он есть на самом деле. И все равно, какая-то часть его души шептала: "Грешник. Пособник. Убийца!" Странная часть души осуждала его, только за то, что он желал свободы.
Он отвергал этот внутренний мазохизм, как мог. Нет. Он не обязан терпеть и поступать "как должно", не обязан быть лучшим человеком и становиться ещё лучше посредством страданий. Сколько бы свитков, посвященных судьбам великих мучеников, мастер-книжник не давал ему прочесть, сколько бы историй о высотах морального самопожертвования не рассказывал. Юлринк, всё-таки, был сыном пустыни. И он собирался поучаствовать в драке, пусть не кинжалом и не кулаками...
Астиан смотрел на Тилмарилека, явно не намереваясь уступать:
- Я требую леди Лаэну! - произнёс он твёрдо.
- Хочешь сказать подстилку Лаэну? - процедил Тилмарилек сквозь зубы. - Да, забирай, Победитель! - последнее слово Тилмарилек выдавил с такой ненавистью и презрением, что Юлринк был уверен, что Астиан тут же кинется на него... Но тот удержался.
Вместо того, чтобы выхватить кинжал и вступить в схватку со старым полководцем, молодой полководец медленно, ни на миг не спуская с Тилмарилека глаз, отстегнул свой алый плащ от плеч и подал его Лаэне, чтобы та могла прикрыться. После чего Астиан поднял молодую женщину с пола.
- Наш разговор не окончен, воин Тилмарилек. Мы его непременно продолжим, но сейчас я должен позаботиться о моей леди. Прошу прощения у благородного собрания! - Астиан обернулся и, более не глядя на Тилмарилека, как обходят взглядом нечто незначительное и не заслуживающее внимания, по очереди поклонился всем уважаемым людям Оазиса:
- Для меня этот пир окончен. Позвольте откланяться! - после этого он взял Лаэну за руку и немедленно покинул зал. Его товарищи последовали за ним.
А в ушах Юлринка эхом отдавалось: "Воин Тилмарилек... Воин!" Неслыханная дерзость обозвать полководца Оазиса просто "воином" при всём честном народе. Он заставил себя поднять глаза и посмотреть на отца. Тот по-прежнему стоял на том же самом месте, заложив большие пальцы за ремень, и ухмылялся... Юлринк даже опешил. Он ожидал чего угодно: взрыва бессмысленной ярости, драки, погрома. Но Тилмарилек вдруг огласил большой зал раскатами громогласного хохота. Он махнул рукой, как бы призывая гостей продолжить пир. А сам вернулся на своё место за опустевшим главным столом и немедленно гаркнул:
- Вина!
***
Посреди одного из предпокоев постоялого двора возвышалась огромная ванна, над которой клубились лёгкие облачка пара. Молоденькая служанка вылила туда последний кувшин горячей воды и вопросительно воззрилась на Лаэну.
- Вон, - произнёс вошедший Астиан, и служанка исчезла с поразительной быстротой.
А Лаэна всё продолжала кутаться в его плащ, не зная, что делать. Ей было страшно. Глубоко, всеобъёмлюще страшно. Судьба приготовила ей последний ужин перед казнью, и вот он на столе. Астиан положил руки ей на плечи и заставил посмотреть на себя. Его взгляд был печален, а между бровей пролегла усталая складка - след многократно пережитого отчаяния. Но это был он. Здесь. Не во сне, не в воспоминаниях и мечтах.
Он осторожно высвободил её из-под покрова плаща и начал спускать рукава платья с плеч. Но узкие манжеты мешали, плотная синяя ткань застопорилась и собралась в гармошку на предплечьях. Лаэне вдруг пришло на ум, как жалко они, должно быть, сейчас выглядят: два жадных подростка, которые наконец-то дорвались друг до друга.
Она улыбнулась и, расстегнув пуговицы на манжетах, высвободила кисти из рукавов и стащила порванный ворот платья вниз, насколько позволял корсет. Тонкая нижняя сорочка местами липла к её влажной коже. Лаэна чувствовала себя немного неуютно, неудобно, словно её собственное тело не принадлежало ей. Кто она такая, чтобы отдать себя Астиану? Кто она такая, чтобы отвечать на его поцелуи, вздрагивать от любого прикосновения его рук? Она слишком долго жила с туго затянутой на горле петлёй, чтобы теперь развязать и сбросить её в один приём.
Губы Астиана добрались до её шеи. Он отвёл с неё волосы в сторону и тихонько застонал над расцвеченной синяками и кровоподтёками кожей, которая отозвалась тягучей, пульсирующей болью даже на его лёгкие поцелуи. Но у Лаэны не возникло и смутного желания оттолкнуть его или попросить перестать. Запустив одну руку в волосы у него на затылке, другой она распустила остатки шнуровки корсета на спине, и её тяжёлое парадное платье съехало на пол и, вместе с платьем, ушла последняя иллюзия защищённости. Непривычное это было чувство. Странное. Словно она годами только и делала, что ходила по острым осколкам, а теперь вот висит в воздухе без всякой опоры, и хотя стопам больше не больно, из ранок всё ещё сочится тёплая красная кровь.
Лаэна переступила через смятый ворох своего наряда, и Астиан усадил её в кресло с высокой спинкой. Шелковистая обивка льнула к рукам, но не защищала; наоборот, кресло, словно выталкивало её прочь из своей мягкой утробы. Не женское это было кресло. Сидя в нём, хозяева жизни обычно пировали или проигрывали состояния в кости, а, если полуобнаженные женщина всё же оказывалась в этом кресле, то разве что на коленях у того, кто заплатил и за эти покои и за её приятное общество. Лаэне стало противно, она выпрямила спину и положила руки на колени, так, чтобы её тело как можно меньше соприкасалось с обивкой.
Астиан тем временем высвободил её ноги из туфель и атаковал чулки один за другим. Тилмарилек никогда не проявлял особого интереса к её ногам - его занимало только то, что между ними, да и то всё реже и реже по мере того, как отдалялся день их свадьбы. Он частенько заставлял её чувствовать себя использованным куском мяса, которое теперь более пригодно для битья, чем для плотских утёх. Астиан отбросил первый, а затем и второй чулок прочь и легонько сжал её стопу в ладонях.
- Тебе не обязательно делать всё это за меня, - произнесла она, смешавшись. Было немного щекотно, но его пальцы словно вбирали всю тяжесть, всю усталость, которую когда-либо чувствовали её ноги.
- Я знаю. Но мне хочется, - он улыбнулся и вскинул брови, глядя на неё с нежностью и одновременно с удивлением.
- Во сне всё было проще... - прошептала Лаэна.
- Сны затем и созданы, - Астиан поцеловал её ногу у самого основания пальчиков. - Чтобы упрощать и обманывать ожидания...
Внезапно кто-то постучал в запертую дверь, и он резко отстранился от неё.
- Кого это ещё принесло... - пробормотал он, и на его лице отразилось заметное недовольство.
Пока он ходил узнавать, кого там к ним привели демоны, Лаэна быстро освободилась от остатков одежды и нырнула в горячую ванну. Свежие ссадины тут же начало пощипывать, но даже это было приятно. Она скруглила спину и подтянула колени к подбородку - ванна была большой и глубокой, и вода доставала ей почти до шеи. Она прислушалась к голосам. Астиан говорил мало - так, бросал отдельные реплики для поддержания беседы. А в его собеседнике Лаэна, впрочем, не без труда, узнала своего брата. Тамьен стоял в коридоре за порогом и говорил тихо, но гораздо больше, чем Астиан. Чего он хотел, Лаэне было откровенно всё равно. Вместе с водой её накрыла какая-то странная если не беспечность, то лёгкость.
Наконец, Астиан захлопнул дверь и повернулся к ней. Он снова выглядел печальным, но не дольше, чем достаточно для трёх вдохов. Он взглянул на Лаэну, опустил руку в тёплую воду и провёл ладонью по её спине. Складка между его бровей разгладилась, а на губах медленно проступила улыбка. Он подал ей квадратный кусок густо пахнущего душистыми травами мыла, а сам опустился на колени, положил руки на бортик ванны и стал смотреть.
Лаэна с трудом проглотила улыбку, чуть закусила нижнюю губу, и начала водить куском мыла по коже рук. Постепенно края мыльного бруска сгладились, и тогда она добралась до груди и шеи. Астиан не спускал с неё глаз и не шевелился.
- Чего хотел мой братец? - спросила она
- Свечку подержать...
- Я не понимаю, так вы с Тамьеном друзья или нет?
Астиан усмехнулся, но глаза его заблестели лукаво:
- Да я и сам не знаю...
- Это как?
- Твой брат - странный человек. Я не всегда могу понять, что им движет.
"Покажи мне человека, у которого это всегда очевидно!" - подумала Лаэна, но вслух не сказала ничего. Прополоскав волосы, она стала отжимать их, и внезапно у неё вырвалось само собой:
- Ты не изменился.
- Что, прости?
- Когда я увидела тебя во время триумфа, я подумала, что ты, всё-таки, стал другим человеком за эти годы. Но внутри ты не изменился...
- Хочешь сказать - остался таким же юным идиотом? - Астиан хмыкнул и обнял её влажное обнажённое тело мягким полотенцем. Лаэна пожала плечами.
- Если тебе угодно так это назвать.
- Мне много чего угодно, - прошептал он и поцеловал её.
Лаэне вдруг снова сделалось неудобно. Все её страхи и сомнения всколыхнулись и обрели очертания. Она обострённо чувствовала их, словно занозы под кожей. Она уперлась ему в грудь ладонями, пытаясь расширить прослойку воздуха, которая отделяла её почти обнажённое тело от его полностью одетого. Астиан взглянул на неё, ослабил объятия и медленно, тихо произнёс:
- Думаю, мне тоже следует принять ванну. Подожди меня, не засыпай.
С этими словами он выпустил её из кольца рук. Лаэна кивнула, завязала полотенце узлом на груди и быстро ретировалась в спальню. В дверном проёме она оглянулась - он стянул рубашку через голову и теперь стоял у ванны по пояс обнажённым. Жилы, шрамы и мускулы - он будто весь состоял из них. Совсем как во сне.