Аннотация: История белорусского туриста, которого ядерный "судный день" застал в Токио. Сеттинг в общих чертах похож на "метро-2033", но без мистики и антинаучных допущений, строгая НФ.
Эту книгу я посвящаю человеку, который спас мир.
Покойся с миром, капитан Уильям Бассетт.
Предисловие автора
Дорогие читатели!
Перед тем, как рассказать вымышленную историю о разрушенном, уничтоженном мире, я должен поведать вам действительную, о человеке, благодаря которому наш реальный мир таким не стал.
Начало Третьей мировой войны в разгар Карибского кризиса в 1962 году предотвратили личная храбрость и благоразумие капитана ВВС США, отказавшегося выполнять полученные инструкции.
Описываемые события произошли 28 октября 1962 года на четырех секретных ракетных базах США на японском острове Окинава. Из-за обострения отношений между СССР и США уровень боеготовности войск был поднят до красного (DEFCON 2 - "на грани ядерной войны").
Управляющий пуском капитан Уильям Бассетт получил приказ на запуск четырех крылатых ракет Mace B, оснащенных термоядерными бомбами Mark 28 (мощность взрыва 1,1 мегатонны в тротиловом эквиваленте) с дальностью полета, позволявшей ударить по Ханою, Пекину, Пхеньяну и Владивостоку.
Приказы прошли по радиосвязи, причем их шифр совпал с тем, что находился в секретном конверте с инструкциями. Проверка подтвердила истинность приказа. Аналогичные сообщения получили и другие управляющие пуском офицеры на Окинаве.
Однако, открыв список целей, Бассетт обнаружил, что три из четырех целей находились за пределами СССР - наиболее вероятного противника. В тот же момент ему по телефону позвонил другой офицер и рассказал, что в его списке также две несоветские цели.
Подозрения у Бассетта вызвало и то, что уровень боеготовности не был повышен до DEFCON 1 ("неизбежная ядерная война"). Капитан допустил, что Окинава могла стать первой целью атаки советских ракет, и в штабе на территории США послали максимально быстрый приказ, забыв поднять уровень боеготовности. Однако никаких взрывов на базе не происходило.
Тогда Бассетт решил остановить подготовку ракет к запуску, позвонил по телефону в центр управления и солгал, что не получил четкого приказа. Кроме того, капитан приказал двум вооруженным солдатам застрелить лейтенанта, державшего руку на кнопке, если тот попробует запустить ракеты без устного приказа старшего офицера или без официального повышения уровня боеготовности до DEFCON 1.
Данных о точном содержании разговора Бассетта с командным пунктом не осталось, однако все офицеры в итоге получили приказ не запускать ядерные ракеты. Капитан в ультимативной форме потребовал от подчиненных хранить молчание об инциденте.
Бассетт ушел на ту сторону в 2011 году, никому не рассказав об этом происшествии. Вся информация пока известна со слов его коллеги, пилота Джона Бордна, которому в нынешнем году ВВС США разрешили предать историю гласности. Сейчас журналисты и ученые требуют от властей страны рассекретить официальные документы, связанные с данным инцидентом.
А вы, дорогие читатели, любуясь ярким закатом, голубым небом или чистым снегом, вспоминайте иногда капитана Уильяма Бассетта, человека, благодаря которому наше небо осталось голубым, а снег - чистым.
***
Маленький человечек - это не тот эпитет, которым Кирилла когда-либо называли, но здесь, в Синдзюку, он чувствует себя совсем маленьким из-за колоссальных зданий. Одна только громадина Токийской Мэрии - двойная башня в двести сорок три метра да на тринадцать тысяч служащих - чего стоит, и это тут не единственный небоскреб. И что такое на фоне этих титанических строений один маленький хромой человечек? Просто букашка.
Кирилл не любит ходить через Синдзюку: он еще помнит его сверкающим и красочным, живым и многолюдным. А уж какой вид открывался вечером с обзорной площадки на сорок пятом этаже - словами не передать.
Весь размах района легко представить по простым цифрам: станция токийского метрополитена Синдзюку была в мире второй по размерам и входила в Книгу Рекордов Гиннеса как первая по пассажиропотоку: шутка ли, три миллиона шестьсот сорок тысяч человек в сутки.
Однако теперь правительственный район Синдзюку тих и безлюден. Под ногами хрустит битое стекло, которое прежде взирало на мир свысока, из окон небоскребов, а теперь медленно превращается обратно в песок. Прах к праху, так сказать.
Кирилл, ссутулившись и чуть прихрамывая, бредет мимо торгового центра, напоминающего пустой череп. Когда-то сотни тысяч посетителей ежедневно роились под его крышей, словно мысли в голове, а теперь он пуст. Все его обитатели - псы-переростки и прочие одичавшие и мутировавшие животные, людям там делать давно уже нечего: что не унесли в самом начале 'судного дня' - то уже никому не нужно.
А вон там, на углу, когда-то стоял уличный торговец и продавал такояки, запеченные в тесте кусочки осьминога. Кирилл любил такояки и сейчас, пятнадцать лет спустя, все еще помнит их вкус. Одна беда: мясо осьминога достать можно, хоть и трудно, а вот муку на тесто - увы, нет.
- Внимание, говорит станция наблюдения! - затрещала сквозь помехи рация. - До подхода тайфуна остается меньше часа! Предположительный фон превышает предельно допустимую в двенадцать раз! Повторяю! До подхода тайфуна...
Кирилл выключил рацию и оглянулся. Вон стоят останки красной машины, вроде бы 'Мицубиси', а где-то за ней валяются полусгнивший рюкзак и насквозь проржавевший автомат. Их тут оставил он сам почти двенадцать лет назад, или, правильнее сказать, бросил: тогда, как и теперь, подходил тайфун, несущий дикий радиационный фон, но в тот раз у Кирилла часа в запасе не было, только едва залеченная нога и пять минут. Оружие, патроны, еду - все пришлось бросить. В городе вообще довольно часто можно найти поржавевшее оружие, оставшееся с первых постапокалиптических лет: брошенное спасающимися людьми и накрытое радиоактивными осадками, оно стало непригодным на месяцы и годы, и время его доконало.
Мимо пронеслась стайка собак, не мутировавших - тем тайфун по барабану - а обычных. Несутся куда подальше, ищут подземные переходы или другие места, где можно переждать бедствие. Их гибель, на самом деле, Кириллу на руку, ведь одичавшие собаки - для мутировавших одновременно и основа рациона, и, нередко, дополнительное средство размножения. Однако он смотрит на вещи проще: выживает самый сильный и приспособленный. Пускай этим собакам повезет, раз людям не повезло.
Вот и спуск на станцию. У Синдзюку их было около двухсот, ныне действующих порядка двадцати, что во многом большое преимущество. Ирония или закономерность - но сейчас станция Синдзюку не только столица токийского метрополитена. Бывшая самая нагруженная в мире, теперь она записала на свой счет новый, последний рекорд: самое большое человеческое поселение в Японии и в мире...
При условии, что в мире вообще еще остались люди.
Кирилл подошел к крепкой стальной двери и постучал костяшками. Мигнула красным глазком видеокамера, показывая, что посетитель привлек внимание охранника.
- 'Дайханма ' Дремин, вернулся с Ниси-васеда, второе подразделение, - четко и раздельно назвался он, соблюдая чистейшую формальность.
В двери щелкнули соленоиды, разблокировав проход.
- Коничива, Рамэ-сама , - протрещал динамик.
Вот он и дома. Точнее, не совсем дома, здесь находится штаб-квартира службы безопасности, в которой он состоит на должности 'ширэй-кана', то есть командира подразделения. Тут Кирилл живет в казарме, разделенной на очень маленькие ячейки, для приезжающих с других станций офицеров, и спальная ячейка, которую он занимает - полтора на полтора на два с половиной метра - по сути, и есть его дом. На других станциях, куда Кирилла периодически заносит, он живет в чуть худших условиях или чуть лучших, в зависимости от того, какие надежды возлагают на него местные, но рано или поздно все равно возвращается сюда, на Синдзюку.
В 'тамбуре' Кирилл прошел радиационный контроль, затем на контрольно-пропускном пункте сдал дробовик и патроны, после чего его пропустили вниз, на станцию.
- Как дела наверху, Рамэ-сама? - спросил знакомый боец. - Лодки в море скоро выйдут?
- Холодно. Собаки, - коротко ответил Кирилл и добавил: - а если тайфун принесет сильные осадки с фоном - к докам подойти будет нельзя некоторое время. Так что свежая рыба появится нескоро.
- Может, хоть акусицунэ передохли за зиму...
- Не надейся. Скорее уж мы перемрем, чем они.
- Вы пессимист, Рамэ-сама...
- Реалист.
'Акусицунэ', или злобные псы, как японцы окрестили собак-мутантов, и правда чрезвычайно живучие и выносливые твари. Когда уходит сменившая прохладное лето холодная ядерная осень, остается только догадываться, как животные умудряются пережить четыре-пять зимних месяцев. Сам Кирилл полагал, что дело в океане: птица ловит рыбу, проворные хищники ловят птицу, крупные хищники ловят хищников помельче. Однако крупные травоядные животные в северной части Японии вымерли еще в первую ядерную зиму. Впрочем, в юго-восточных областях 'дракона' все обстояло не так плачевно: там субтропики сменились холодным умеренным климатом, потому многие виды сумели пережить и радиоактивное загрязнение, и похолодание, а некоторые одомашненные животные - также и вымирание своих хозяев-людей.
Внизу, на станции, царит полумрак. Точнее, для Кирилла это полумрак, потому что он часто бывает наверху. Около половины населения токийского метро либо после 'судного дня' так больше никогда и не поднялись наверх, либо вообще родились под землей. Для людей, которые никогда не видели солнца, недостаточное освещение - норма, а нечастый солнечный день на поверхности, окажись они там - смертоносен.
Идущие навстречу вежливо здороваются с Кириллом, даже совершенно незнакомые люди: его знают все. Не в лицо - по габаритам. Здесь Кирилла называют 'Рамэ Кьоджин' - 'Хромой великан'. Сам себя он великаном не считал никогда. Ростом природа не обидела, силой тоже, мышцу чутка накачал в молодости - но великан? Нет, просто высокий человек спортивного телосложения. Однако японцы в массе своей народ довольно субтильный, потому на их фоне Кирилл выделяется как ростом, так и грубой физической силой. Здоровяки среди японцев - явление нечастое, а судный день и последующие 'смутные годы' пережили из них немногие. А 'гайдзинов', как они называют иностранцев, в подземке изначально было мало, и из мужчин смутные годы не пережил почти никто. Так что если навстречу идет хромой широкоплечий не-японец большого роста - это Рамэ Кьоджин, и к гадалке не ходи.
Кирилл прошел в сектор, где квартировала служба безопасности западного метрополитена и располагались все сопутствующие склады и помещения. Когда-то это был целый универмаг Кейо, а всего на станции Синдзюку располагалось универмагов, торговых центров и супермаркетов аж целых девять, побольше, чем в родном городе Кирилла. Но это не так впечатляет, как осознание, что за день через нее проходило больше народу, чем все население Минска, а за три - больше, чем жило в Белоруссии до судного дня.
А теперь на станции Синдзюку проживает почти пятьдесят тысяч человек, да еще и производится продовольствие в количестве, достаточном для сбалансированного питания семидесяти пяти тысяч человек. Практически центр всей токийской подземки, да и мира тоже: ведь для обычного жителя метрополитен Токио - по сути и есть весь мир. За его пределами - разруха, опустошение и смерть.
В первые годы Токио еще поддерживал радиосвязь с остальным миром по ту сторону Японского моря, вести по цепочке доходили даже из Бразилии и Австралии. Но время шло, цепочки рвались, невидимые собеседники в Китае, Сингапуре, Сибири или просто сидящие на подлодках посреди океана умолкали, чтобы больше уже никогда не дать о себе знать. Есть ли жизнь за пределами Японии? Кирилл хотел надеяться, что Ансельмо из Бразилии жив и здоров, что Олаф из Норвегии замолчал потому, что прервалась связь со связующим звеном, российской подлодкой в Арктике, а не потому, что умер.
Хотел, но не мог. Когда природа лепила его характер - оптимизм зажала, отмерив двойную порцию реализма.
У входа кивком поздоровался с охранником в традиционном боевом облачении. Музейный экспонат эпохи Нобунага как напоминание жителям метро о древних культурных традициях, как средство поднять дух. На японцев действует, на Кирилла - нет. Он реалист.
В комнату дежурного офицера прошел, здороваясь со знакомыми, у двери вынул из-за пояса катану и вручил караульному, который положил оружие на специальную полку. Древняя самурайская традиция: входя в дом, отдавать меч слуге.
Капитан Онода оторвал взгляд от отчета.
- Коничива, Кувалда-сан. Как дела вокруг Ниси-васеда?
Кирилл машинально поклонился: самурайские привычки давно уже в подкорку въелись, он перенял у своих нынешних коллег все традиции и обычаи, кроме японского образа мышления.
- Лучше, чем были, Онода-сама.
- Так это правда был... крокодил?
- Кайман, - уточнил Кирилл.
- Уму непостижимо, как эта тварь умудрилась приспособиться и выжить в наших-то условиях...
Кирилл пожал плечами:
- Южноамериканский широкомордый кайман встречается почти до самого южного конца материка. То есть, в теории, он мог бы акклиматизироваться и к нашему климату. Плюс, широкомордые кайманы не возражают против солоноватой воды, а перепады температуры океанских вод слабее, чем климат на суше. Ну и наконец - это был мутант, потому как размеры - четыре метра с лишком, да и выглядел как-то не очень обычно. Они такими не вырастают. Меня в этой ситуации больше заботит вопрос, какого черта кайман забыл на Ниси-васеда. Там до ближайшей большой воды - многие километры наяривать. Либо искал малые водоемы и переползал из одного в другой, либо вообще... сухопутный мутант.
Капитан потер подбородок.
- И как вы его убили?
- Так застрелил же. Из ружья да в голову. Выследить было и то труднее.
- Хм. Выживший рабочий утверждал, что попал в чудовище несколько раз из карабина...
- На нем пулевых ран, кроме моей, не было. Либо рабочий на самом деле не попал, либо это был другой кайман. Сбежавшие из зоопарка, надо полагать, расплодились. В общем, когда профессор Итоми с ним закончит - будем точнее знать, с чем дело имеем. А пока... - Кирилл неопределенно пожал плечами.
- Понятно. Что с 'отщепенцами'?
Этим словом - 'юрагиримоно' - называли поголовно всех, отказавшихся принять 'Закон восьми правил', или, точнее, четвертое правило, полностью запрещавшее использование огнестрельного оружия по человеческим целям. Однако часть обитателей подземки отказалась возвращаться к древним традициям: ствол в разборках круче меча. Потому на 'собрании сегунов' в правило внесли поправку, разрешив стрелять в вооруженных стволами 'отщепенцев', а легальным пользователям огнестрельного оружия было предписано носить специальную головную повязку - 'качюша сохеки'. Однако далеко не все 'отщепенцы', по мнению Кирилла, заслуживали незамедлительного огня на поражение. К тому же, после 'смутных лет', унесших две трети первоначального населения подземки, стрелять стало особо нечем, тем более что в Токио оружия у населения и так было мало из-за 'драконовских' законодательных ограничений. Если даже позволить подержать свое охотничье ружье постороннему человеку - уже преступление, то что тут еще сказать?
Потому в токийском метро люди стреляли в людей весьма нечасто, со станциями 'отщепенцев' давно налажено взаимодействие и торговля, но дурацкая поправка к неплохому, в общем-то, закону - осталась.
- Видел группу, - лаконично ответил Кирилл, - они избежали встречи, хотя их было больше.
- С Гококуджи, скорее всего.
- Я тоже так подумал. Пока я там за крокодилами охотился, происшествия были?
Капитан покачал головой:
- С твоей точки зрения - нет. Ничего такого. Просто снова видели Курогосуто в двух местах - на Хикаригаока и возле Симбаси.
- Опять вы за свое, - хмыкнул Кирилл. - Да байки все это, нет никакого 'Черного призрака'. В крайнем случае - какой-то фрик нарядился во все черное. Вот у меня респиратор черный. Надену еще черный плащ - вылитый Курогосуто! Бойтесь меня!
- Ага. Как только научишься появляться на Хикаригаока и Симбаси с разницей в двадцать минут.
- Ни хрена себе! - присвистнул Кирилл. - Он что, гоночным вертолетом обзавелся?
Онода тяжело вздохнул.
- Сложный вопрос. Иди отдыхай, Кувалда-сан, а на досуге подумай: если все это мистификация, то кому оно надо? Я и сам не верю, что можно появляться в закрытых участках тоннелей, проходить невидимкой блокпосты... Но когда Накато и его отряд загнали Курогосуто в тупиковую ветку, перекрытую обвалом, где в принципе нет никакого выхода, а тот исчез - у меня выбор остается скудный. Либо поверить в Черного Призрака, либо не поверить своим лучшим, проверенным людям. А с твоей точки зрения получается, что половина метрополитена сговорилась и пугает Черным Призраком самих себя.
На выходе караульный вручил ему обратно его катану. В принципе, Кирилл бы не возражал, если бы кто-то брал меч у него на хранение и выдавал только в моменты необходимости: несколько обременительная вещь. Самурайская пословица гласит, что даже если меч понадобится лишь раз в жизни, его надо носить с собой каждый день, но так уж вышло, что в час, когда оружие, доставшееся в наследство от прадеда, действительно понадобилось, Кирилл его с собой не взял.
Он не всегда был Рамэ Кьоджином. Первые годы его называли куда менее вежливо: Рамэ Гайдзин. Сам термин 'гайдзин', то есть 'чужестранец', несет в себе пренебрежительный оттенок. Японцы не любят чужестранцев, и человек, который не знает их этикета и не может выучить язык, для них всего лишь гайдзин. И даже знание языка и обычаев - еще не повод перестать именоваться гайдзином, это Кирилл проверил на собственном опыте.
После тяжелых смутных лет, когда из первоначальных полутора миллионов, укрывшихся в подземке, осталось в живых едва полмиллиона, он оказался в одиночестве и с покалеченной ногой. Пока шла война за выживание, война всех против всех, его умение стрелять было весьма востребованным. И он стрелял - жить-то хочется, и не его вина, что полтора миллиона в метро выжить не могут. Просто оборонял 'свою' станцию и свои средства к выживанию от тех, кому повезло меньше.
Однако к тому времени, как смутные годы закончились и воцарился порядок, Кирилл остался один. Пока бушевала война - он был нужен всем, но из тех людей, с кем он шел через огонь пожаров и воду затопленных тоннелей, до 'нового' времени не дожил никто. А станцию в результате политических договоров заполучил оябун, с которым Кирилл долго и упорно воевал. Пришлось уходить.
С введением 'четвертого правила' он стал невостребованным как боевая единица. Редкие конфликты решались в духе феодальной Японии - на мечах. Японцы странные люди: когда на Токио лег смертоносный радиоактивный пепел, многие бросились в музеи - спасать наследие предков. В основном - мечи. Не по аптекам за медикаментами, не в магазины за консервами - а за мечами, мать их налево. При таком раскладе гибель миллиона людей от голода, болезней и войны - уже не трагедия, а обычная железная закономерность.
И хотя у Кирилла тоже был меч - не милитаристская поделка 'син-гунто' , а настоящая катана с возрастом лет в триста - он не умел им пользоваться. И, что куда хуже, японцы не желали признавать его своим.
Природу тотальной неприязни к себе он понимал прекрасно. Каждый японец, глядя на него, непременно задавался вопросом: 'ну почему этот гайдзин? Да он же занимает столько места и требует столько еды, сколько хватило бы на обоих моих дочерей, сыновей или родителей'...
В конце концов Кирилл, скитаясь между станциями и зарабатывая на жидкую похлебку разной работой, прибился к группе бродячих рабочих. Они относились к нему немногим лучше остальных, но им 'хромой гайдзин' был нужен из-за размеров и силы. Когда требовалось помахать строительной кувалдой или таскать тяжести - с этим никто не справлялся лучше Кирилла.
Из задумчивости его вырвал радостный крик:
- Коничива, Кира-сама!
Он повернул голову, увидел на втором ярусе девчушку в рабочем комбезе и тепло улыбнулся ей:
- Коничива, Уруми-тян.
На местных женщин Кирилл вообще-то смотрел с таким же пренебрежением, с каким они когда-то произносили слово 'гайдзин'. Это сейчас он может насчитать на Синдзюку минимум десяток привлекательных девиц или дам, которые лягут под него с минимальными усилиями с его стороны или даже просто по знаку, что он не прочь на них оказаться. Но где они все были раньше, когда Кирилл еще не успел превратиться из хромого гайдзина в Рамэ-сама, известного бойца с позывным 'Кувалда'?
Собственно, к мужчинам у него отношение такое же. Обращаясь к японцам, за исключением заслуживших его уважение, он держит дистанцию и никогда не употребляет вежливые приставки '-сан' и '-сама'. И все хавают его невежливую фамильярность молча.
Коллега однажды заметил, что на Кирилла могут обидеться за столь оскорбительное поведение, на что Кирилл ответил:
- Я не пытаюсь быть невежливым. Просто не лицемерю.
Кто сеет ветер, гласит восточная пословица, тот пожнет бурю. Японцы всегда недолюбливали Кирилла, он платит им тем же.
Но к Уруми так относиться нельзя: слишком искренний и неподдельный восторг в ее глазах, когда она на него смотрит. Малышка - одна из немногих, кто старается звать его по имени, правильно оное выговаривая, и все никак не перестанет обращаться к Кириллу на 'вы' и с приставкой '-сама', хотя спит с ним уже больше года. Для Уруми он - 'идайна сенши', великий воин, который в одиночку ходит по самым гиблым местам и душит акусицунэ голыми руками.
Хотя на самом деле все было не совсем так.
Человек - живучая тварь, которая за жизнь цепляется до конца, и даже в ситуации полной задницы начинает надеяться на лучшее, как только отступает задница полнейшая. Когда закончились смутные годы, выжившие пришли к выводу, что не все еще потеряно. Что им, может быть, удастся выжить. И что сейчас было бы очень уместно поднять всеобщее состояние духа.
Разумеется, это была очередная традиционно-пропагандистская ерунда: увековечить память полицейских и военных, погибших в борьбе за сохранение хоть какого-то порядка во время массового исхода в подземку, в храме Ясукуни.
Кирилл против этого ничего против не имел. Хотя в храме Ясукуни поклонялись душам японских воинов, павших в какой-либо войне за свою родину, идея внести в мемориал имена тысяч токийских полицейских, которые продолжали исполнять свой долг, уже будучи покрытыми радиоактивными осадками с ног до головы, казалась вполне уместной даже отпетому не-японцу. К тому же, работы в храме сулили Кириллу лично неплохой заработок с прибавкой за опасность и вредность.
Однако желающих подниматься на поверхность и работать в неудобной защитной экипировке было мало, потому первыми пошли наиболее нуждающиеся, в том числе и бригада, к которой прибился Кирилл.
Свой меч он не взял, здраво рассудив, что наверху им охрану дадут. Кирилл вообще старался катану не светить, чтобы не провоцировать размышления вроде 'откуда у гайдзина катана?'.
Однако на деле все оказалось не так хорошо. Рабочих снабдили инструментами и экипировкой, но охрану дали в лице аж одного бойца с автоматической винтовкой. Ну а действительно, от кого защищаться, если начинание благое и поддержанное всей подземкой почти без исключений? От собак разве что.
Акусицунэ к тому времени уже появились, но серьезной угрозой вооруженному человеку их никто не считал. Твари настолько агрессивны, что собираться большими стаями не позволяет натура: перегрызут друг дружку.
Но именно в тот день каким-то образом сбрелись в кучу то ли наименее злобные из них, то ли появился в стае сильный вожак. Так или иначе, но когда к храму выскочило аж полтора десятка псов-переростков, часового это застало врасплох. Наметанное ухо насчитало четыре выстрела, сменившихся душераздирающим воплем: осечка, или не успел больше.
И тогда все побежали. Все, кроме Кирилла.
В армии его старлей любил говорить, что мгновенная оценка ситуации увеличивает шансы выжить вдвое, а если еще и страх побороть моментально - четырехкратное увеличение шансов на выживание. И добавлял: или хотя бы шансов сдохнуть не напрасно.
Это правило не раз помогало Кириллу оставаться в живых, но, видимо, не в этот день.
Бегство от хищника имеет смысл только если есть кто-то, бегущий позади. Человек в своей весогабаритной категории - едва ли не самое медленное существо, и в мире нет ни единого опасного сухопутного хищника, который бегал бы медленнее человека. Потому при бегстве надежда одна: что сожрут того, кто позади тебя, а ты в это время убежишь.
И при таком раскладе у хромого шансов нет. Просто нет. Ни единого. Пятьсот метров до укрытия - либо спрятаться внутри фонящего храма. Так и так - итог один. Быстро от клыков или медленно - от лучевой болезни.
Кирилл был далек от мысли умереть за япошек, которые во весь опор бегут прочь и надеются, что псы провозятся с ним достаточно долго, но если конец неизбежен - лады. Свои шансы он просчитал четко - ноль. Ему терять нечего и так, а япошки пускай бегут. Кирилл не герой ни разу, но покорной собачьей закуской стать не согласен.
Из оружия - два ножа при себе да кувалда. Катана подошла бы лучше - но и так неплохо. Он размахнулся - и первый пес, решив гнаться за рабочими и предоставить здоровяка своим собратьям, с визгом закружился волчком, пытаясь достать зубами рукоятку торчащего в спине ножа. Второй Кирилл зажал в зубах и поудобнее перехватил молот.
Очередного мутанта он встретил сокрушительным ударом сверху вниз, да так, что под размазанным псом треснул асфальт. Пятидесятикилограммовая туша третьего отлетает в сторону от свирепого свинга, разинутую пасть четвертого Кирилл заткнул рукоятью.
Он не очень хорошо помнил, что было дальше. Молот метнул в самую гущу, когда понял, что еще раз размахнуться уже не успеет, и взялся за нож. Выдержал напор бросившегося на него пса и пырнул в брюхо. Пинок схватившему зубами за штанину, удар ножом в сторону. Повисшего на левой руке мутанта Кирилл пырнул не то десять, не то двадцать раз - пока тот пасть не разжал.
А потом внезапно остался один. Семь или восемь псов скалят клыки с почтительного расстояния, боль в прокушенных конечностях, влага на лице, сердце норовит выскочить из груди.
Тут полагалось бы завернуть что-то этажа в три-четыре, но дыхалки хватило только на короткий вопрос:
- Все?..
И по их разъяренным неудачей мордам прочитал: все. С них достаточно.
Внизу, под землей, для него внезапно нашлись и кое-какие медикаменты, включая пару ампул антибиотика, и койка в лазарете, тогда же он впервые обнаружил, что и гордые японцы, оказывается, могут кланяться гайдзину. Впрочем, с тех пор прошло уже восемь лет, за которые его больше никто гайдзином не назвал.
А через два дня его в лазарете навестил незнакомый бритоголовый парень с катаной, вежливо поинтересовался, не нужно ли чего и спросил, где Кирилл научился метать ножи.
- В армии.
- Понятно. Как поправишься - приходи на Синдзюку. Нам нужны люди, которые могут постоять за себя и других.
Он и пришел, засунув катану за пояс изгибом кверху, как их носят японцы. Буквально третий же вопрос - где взял.
- Из Минска привез. Прадед в наследство оставил.
Присутствующие в штабе сразу оживились: неужели с самурайской кровью в жилах?
Вот тогда Кирилл отомстил им впервые:
- Ни хрена подобного. Белорус прадед мой, а с самураями в Китае воевал. Квантунскую армию громил.
- Трофей, значит?
- Точно не знаю. Я прадеда застать едва успел, малой был. Он как-то обронил, что получил в подарок - но конкретные детали, от кого и как, с собой унес на тот свет. Собственно, когда ехал в Японию в турпоездку - прихватил меч. У него хотя бы хвостовик подписан - думал, может чего узнаю о прошлом деда...
А потом он снова оказался у храма Ясукуни, только уже в роли охранника.
И пошло-поехало. Выдвинулся Кирилл быстро: сила, смекалка, ум и навыки есть, инициатива имеется, аналитических способностей хватает. А что вся служба в армии - два года рядовым... Кирилл об этом не болтал, к тому же те, кем он командовал, и того не имели. За восемь лет он прошел в службе безопасности с самого низа до 'выездного' командира отряда, способного действовать в отрыве от командования и брать на себя ответственность за принятые решения.
В конечном итоге своим в доску он так и не стал, но теперь его, по крайней мере, воспринимают как равного среди равных. А эсбэшники, по счастью, оказались ребятами куда более здравомыслящими, привыкшими оценивать в первую очередь умение решать проблемы, а не правильное выполнение ритуального поклона.
Ну а проблемы решать Кирилл умеет. Жизнь научила.
Он подошел поближе и задрал голову, глядя на Уруми:
- Как дела?
- Целую партию барахлящих раций притащили - сижу вот, разбираюсь. А вы как, Кира-сама?
- А что я? Моя работа попроще твоей. Нажал на спуск, вышиб крокодилу мозжечок - вот и все разборки.
- Вы скучали, Кира-сама?
- Ну еще бы!
- Я ближе к ночи выкрою немного времени на перерыв, - лукаво стрельнула глазками Уруми.
- Хорошо, только смотри мне, дело - превыше всего, - строго велел Кирилл.
Уруми Кандзаки - своеобразное чудо токийской подземки, нетитулованный гений, несущий на своих плечах тяжелое бремя. Когда в начале смутных лет сдохли последние ретрансляторы и вышки и миллионы мобильных телефонов навеки умолкли, оказалось, что в распоряжении выживших радиооборудования - раз-два и обчелся. Полицейских раций было критически мало, потому что склады спецоборудования в последние часы Токио мало кого интересовали. Безумцы спасали мечи, прагматики растаскивали из участков оружие и боеприпасы и не трудились закрывать за собой двери и окна. Теперь почти все бесценное имущество крепко фонит, а то, что уже не фонит - зачастую также и не работает.
Поначалу были проблемы посерьезней связи, да и какая там связь под землей? Но когда короткая эпоха подземной войны минула и люди задумались о том, что надо бы заново осваивать поверхность и то, что там еще осталось, возникла проблема связи. Чудом уцелевший спутниковый центр на военной базе все еще был в состоянии получать информацию со спутников, а поредевший персонал, подобно японским солдатам, продолжавшим в течении двух-трех десятилетий исполнять свой долг на островах Тихого океана даже после капитуляции Японии, по-прежнему нес свою бессрочную и бессменную вахту, передавая важнейшие данные со спутников в подземку по заново проложенным телефонным линиям.
Однако рисковым парням, уходящим от спасительного метро на значительные сроки и расстояния, от этого не легче: своевременное оповещение о приближающемся циклоне или просто воздушных массах с материкового Китая, несущих смертоносный фон, составляло разницу между гибелью и выживанием. И если продовольствием персонал базы снабжала почти вся подземка, то снабжение поисковых команд радиосвязью легло на плечи одного-единственного человека. Среди полумиллиона жителей подземки, среди десятков и сотен тысяч клерков, системных администраторов, водопроводчиков, строителей, менеджеров всех звеньев, водителей, поваров, гейш, рекламщиков, священнослужителей, разносчиков суси и прочих типичных людей потребительского общества нашлось менее пятисот специалистов, разбирающихся в электронике, и среди них - всего лишь один спец по радиосвязи.
И когда через четыре года после судного дня он скоропостижно скончался на рабочем месте от остановки переутомленного сердца, последним носителем радиотехнической науки осталась его дочь, Уруми. На тот момент многие спецы-электронщики еще только пытались доучиваться по справочникам и самоучителям, нередко малость фонящим, и основное бремя легло на хрупкие плечи двенадцатилетней девочки.
Однако эта ноша неожиданно оказалась ей по плечу. Все четыре года она почти безвылазно проводила в мастерской отца, помогая ему, и при этом училась сама. У юного дарования обнаружилась эйдетическая память, плюс чуть ли не врожденная способность на лету понимать и составлять схемы. Раскурочивая очередной тостер или утюг, Уруми моментально просчитывала, какую деталь куда можно будет приспособить, а при потребности в определенном транзисторе или резисторе по памяти называла нужную модель нужного устройства, из которого можно извлечь искомое.
Правда, и гениальность тоже имеет свою цену. Спустившись под землю в восемь лет, следующие пятнадцать девочка почти безвылазно провела в мастерской. В свои двадцать три Уруми слабо разбирается во всем, что не касается радиосвязи, совершенно не представляет реалий окружающего мира, а ее характер носит на себе крепкий отпечаток инфантильности. Она на полном серьезе верит, что любые существующие проблемы можно разгрести и что лично Кира-саме по плечу практически все, а что не по плечу одному - то он разрулит при минимальной поддержке. И если что-то где-то плохо - то только оттого, что Кира-сама еще не успел там разобраться.
Кирилл ей подобную ограниченность в вину не ставит: если ты в последний раз играешь со сверстниками в восемь, а затем пятнадцать лет проводишь среди полуразобранных телевизоров и полусобранных радиопередатчиков, с минимальными перерывами на сон, еду и бытовые нужды - трудно говорить о полноценном развитии. Впрочем, это даже к лучшему: Уруми жить легче, потому что она все еще верит в сказочных героев, способных преодолеть любые трудности и даже считает своего бойфренда - если только можно так назвать доменивающего четвертый десяток Кирилла - одним из этих суперменов. А сам он так и не набрался смелости рассказать ей о реальном положении вещей, и потому Уруми - во всей подземке единственная живая душа, перед которой Кирилл поступился принципом 'не лицемерить': детям не говорят страшную правду.
Он прошел в отдел обслуживания ярусом ниже и сдал свой защитный костюм в чистку, потом получил в столовой так называемый праздничный паек: вернувшимся с задания агентам принято вручать к обычному рациону еще крохотную рюмку саке и маленькую чашку отварного риса, для японцев настолько же святой пищи, как хлеб - для славян. Собственно, рис в метро теперь уже не еда, а одновременно валюта, деликатес и источник оптимизма, своего рода напоминание, что раз даже в столь темное время традиции соблюдаются - значит, не все потеряно и надежда не умерла.
Кирилл считал эту затею откровенно идиотской: из-за специфики выращивания риса пространство, отведенное под него, могло бы дать значительно больше пищи и, что важно, витаминов, если б вместо риса там выращивали гидропонным методом овощи. Но у японцев было свое мнение на этот счет, для них рис - самый желанный деликатес, даже желанней мяса, а его поедание - целый ритуал. Что ж, может быть, в таком размене - недополученные калории и витамины в обмен на поднятие духа - что-то и есть.
Сам Кирилл рис не ест: для него белые зернышки, сваренные даже без соли - не более чем просто еда. Когда его угощают рисом - это неслабый такой знак уважения, и на редких официальных обедах не отвертишься, потому что обед не считается законченным, пока гость не доест весь рис до последнего зернышка. Однако во всех остальных случаях рис он откладывает для Уруми. Вот и сейчас Кирилл аккуратно покрошил в чашечку кусочки 'постапокалиптического цыпленка' - проще говоря, крысиного мяса - и переложил смесь в коробочку. Конечно, Уруми кормят рационом для важных шишек, все-таки ценный специалист в масштабах целой подземки, но маленькая порция риса для нее едва ли не самый дорогой знак внимания, а Кириллу - еда и не более того. Не японец он.
Вот и 'дом', ячейка полтора на полтора на два с половиной в длину. Японцы - гении, на свой извращенный лад. Такие вот 'камеры хранения', только не для вещей, а для людей - давнее изобретение. Чем сильнее разрастался многомиллионный Токио, тем больше времени приходилось тратить людям, чтобы добраться из пригорода в центр на работу и обратно. Миллионы потерянных человекочасов каждый день, а за год потерянные человекочасы могли доползти и до миллиарда. Миллиард человеко-часов - это три тысячи шестьсот девяностолетних человеческих жизней, подумать только.
Конечно, можно ездить домой только на выходные - но отелей на всех не напасешься. И тогда какой-то гений придумал суперкомпактные отели. Камера хранения человека - метр на метр на два, длинными рядами в три яруса и больше, сколько позволит потолок. Внутри - матрац, подушка, телевизор и кондиционер. Гениальное решение, кроме шуток, на фоне которого японские квадратные арбузы - так, жалкая потуга сплагиатить идею. Множество людей получило возможность экономить ежедневно два-три часа по цене, не превышающей стоимость проезда в два конца, поскольку ночевка огромного количества 'жильцов' в нереально малом пространстве обходилась поразительно дешево. Миллиард сбереженных человеко-часов - просто офигеть...
И вот теперь это решение сохранило уже не время жизни, а сами жизни. Именно сверхкомпактное размещение спальных мест - тот фактор, который позволил расположить в замкнутом пространстве больше жильцов и больше 'плантаций'. В противном случае сейчас токийскую подземку населяла бы от силы четверть миллиона, а не половина.
Он открыл дверцу, снял ботинки и верхнюю одежду, подтянулся на руках и нырнул в свою ячейку ногами вперед. Ждать вечера - а точнее, периода тишины, который в месте без смены времени суток называли ночью - Кирилл не стал. Слов нет, он бы с радостью порезвился с Уруми, но у нее нынче выдался напряженный рабочий денек, к тому же, Кувалда не кривил душой, говоря, что 'дело превыше всего'. Исправная рация - вещь первостепенной необходимости, он и сам когда-то выжил лишь потому, что у него она, эта рация, была. Потому менять чужую жизнь на постельные утехи с Уруми Кирилл правильным не считал. В конце концов, время у них еще будет, чай, окончательный закат человечества не на завтра намечен.
***
Наутро он отнес Уруми рис, приподняв при этом собственное настроение затяжным поцелуем, а потом пошел в штаб. На Ниси-васеда стало одним крокодилом-мутантом меньше, но у Кирилла и его коллег работы непочатый край.
У Оноды уже утренняя летучка в разгаре. В кабинете - сорок человек народу, и все места вокруг стола заняты.
Пара нижних чинов попыталась уступить ширэй-кану место, но Кувалда махнул рукой:
- Я сяду, когда до меня очередь дойдет.
- А, вот и ты, Рамэ-сама, - оторвал взгляд от карты капитан. - На Йойоги-уэхара бывал когда-нибудь?
- Бывал.
- А на поверхности?
- Не далее как три месяца назад. А что там?
- Поступила информация от тамошнего руководства. Один из жителей, оказывается, все эти годы знал адрес пожарного депо в том районе, но, поскольку ума небеса ему не дали, не понимал ценности этих данных. Депо на четыре машины - то есть, с цистернами. Депо капитальное - значит, фона не будет. И скорее всего, цистерны либо целы, либо потребуют минимального ремонта. Как думаешь, их реально будет приволочь к нам?
Кирилл почесал затылок:
- Если в том депо стоят именно такие машины, как я себе представляю - предельно маловероятно. Там пара спусков и подъемов, и вот на эти подъемы пожарную машину вытащить без двигла либо табуна коней нереально.
- Жаль... В общем, с Йойоги просят помочь доставить машины к ним. Говорят, надежное противорадиационное укрытие под цистерны у них есть, обещают отдавать треть улова с этих четырех цистерн.
- А сами не могут?
- Могут, но им нужна охрана. За все пятнадцать лет ни одна живая душа из них дальше двухсот метров от выхода со станции не отходила, местности они не знают. Да и оружия у них - два ствола, три патрона.
Кирилл скептически хмыкнул.
- Не стоит овчинка выделки. Треть вылова - это сколько? Полтора осьминога в год?
Тут сбоку кашлянул один из немногих присутствующих штатских, Маэда. В прошлом руководитель топового уровня, он и в подземке быстро выбрался на руководящую должность - и, в общем-то, не за красивые глаза.
- Должен сказать, на Йойоги знают толк в танкерном разведении осьминогов и морской капусты, и если кто способен получить с каждой емкости максимум выхлопа - так это они. У них, насколько я осведомлен, более тридцати цистерн и развитая инфраструктура - производство помп и кислородных насосов с ветровым приводом, водяные фильтры и все такое прочее. Плюс доступ к грунтовым водам практически без фона. Плюс их новая порода, растущая втрое быстрее обычных осьминогов. И тут главный наш актив даже не в трети продукции с четырех цистерн: перевалочный пункт их товара - мы. Мы посредники. Чем больше у них валовый продукт - тем больше и наша маржа. Ну и наконец - неужели онигири с осьминогом по праздникам только я один хочу?
Капитан Онода кивнул, соглашаясь:
- Да это все бесспорно. Вопрос в оценке рисков. На Йойоги не раз докладывали о птицах размером с собаку, демонстрирующих весьма интеллектуальное поведение...
- Видел я их разок, - ответил Кирилл. - Воронье. Только охренительно крупное и умное. Сидели четыре штуки на дереве, я шел поблизости - дробовик с плеча снял. Так все четыре моментально поднялись и очень грамотно ушли из сектора обстрела. Они в курсах, что такое огнестрел, другими словами, хоть и не знали, что из ружья я бы их не достал. Больше они мне на глаза не попадались, и их опасность для группы я бы оценил как минимальную... Хотя вопрос напрашивается, при каких обстоятельствах они познакомились с дробовиками.
- Значит, только вороны?
- Больше я там ничего не видел. Ну и акусицунэ, куда уж без них.
- Отлично, - подытожил Онода, - Мацухара, возьмешь двоих и пойдешь разведаешь депо и маршрут в зеленом режиме. Вопросы?
Когда сержант двинулся на выход, Кирилл бросил ему вдогонку:
- Да, Мацухара, где-то над Йойоги есть супермаркет, с виду целый, с зелеными иероглифами на крыше - вот туда даже не суйся.
- Фон?
- Могильник. На всех этажах. Тысяч шесть народу там померло. Я внутри пережидал снегопад, фонящий слегка - более неприятных двух часов за последние годы не помню, и потом мне это дело еще и снилось пару раз в кошмарах.
- Понял, спасибо, Дайханма-сама!
Кто-то из новичков сделал неуклюжую попытку подлизаться:
- Неужто вам, Дайханма-сама, тоже снятся кошмары?
Кирилл грустно вздохнул и обыграл свой позывной:
- Увы. Кошмар не псина, кувалды не боится.
Потом пошла раздача молодым бойцам других задач 'зеленого режима': рутинные маловажные задания, выполнение которых надлежало прерывать при малейших признаках опасности. Вскоре в кабинете остался контингент посерьезней, а на столе капитана - задачи с кодом от желтого и выше.
Онода пододвинул к себе поближе свой блокнот:
- Значит, имеем следующее. Надо отправить два отряда в Кокуритсу на охрану карьера, их бригада нащупала на глубине хороший грунт без фона, теперь на Кокуритсу готовятся провести блиц-раскопку силами четырехсот человек, и охраны там может не хватить. Но это так, ерунда. Теперь о плохом... Вчерашний тайфун нас не задел, весь фронт прошел сильно южнее города, через Хийоси, и, как вы догадываетесь, накрыл там базу. Оттуда сообщили об осадках со снегом и диким фоном. Провиант у парней пока есть, но при наихудшем развитии событий местность будет заражена очень сильно, сопоставимо с 'первой волной', накрывшей Токио в самом начале пятнадцать лет назад, и сама возможность дальнейших поставок им будет под вопросом. То есть - поверху будет не пройти, сейчас мы намерены обсуждать с Мэгуро отправку поисковой партии по Мэгуро-линии, если удастся найти запасной путь или сервисный тоннель до базы - это будет идеально.
Кирилл потер переносицу:
- Я думаю, этого делать не стоит. Вся линия Мэгуро под Хийоси периодически протекает и фонит, если в течение двух-трех дней пойдет тепло - весь радиационный снег окажется внизу, в тоннеле, и тогда парням, которые там будут, можно сразу стреляться, чтобы не растягивать 'удовольствие'. К тому же, скорое потепление может помочь: подземка под Хийоси будет заражена, но зато поверхность не успеет насосать радионуклидов от снежка.
- Это было бы идеальным решением, - заметил другой ширэй-кан, Ямазаки.
- Значит, выждем, - подытожил Онода. - Теперь еще два задания, не совсем обычных... Во-первых, в районе Мондзэн, Кийосуми и Морисита пропадают люди.
- В смысле - пропадают? - нахмурился Кирилл.
- Идут из тех мест к линии Тодзай, по Тодзай - в сторону Кибы. Иногда - семьями. И все, с концами.
- Так ведь линия Тодзай от Кибы и далее на восток нежилая, - вставил Ямазаки.
- Вот именно, что нежилая, - ответил капитан. - Оябун со станции Мондзэн-накате распорядился на Кибу больше никого не пускать, так люди пошли в обход, сервисными тоннелями, иногда и поверху...
- Однако же после Минами-сунамачи дальше начинаются надземные станции, - не унимался Ямазаки, - там некуда дальше идти!
- Да вот именно! - в сердцах воскликнул Онода. - Поисковая команда до того места и дошла - а людей нет. Они уходят куда-то дальше, и можно только догадываться, куда и зачем! Вот оябуны посовещались и попросили помощи.
- А какое нам дело до оябунов-отщепенцев? - полюбопытствовал еще один из офицеров, Курасака, дотоле молчавший.
- До оябунов - никакого. А вот люди... они идут туда, словно манит их что-то. Не потоком, конечно, прут, так, раз в неделю, десять дней... Но уже давно. Это система. И все, исчезают. Бесследно. Потому - код черный. Неустановленная опасность и высокий приоритет.
Кирилл похрустел позвонками и сказал:
- Прежде чем я вызовусь - что там 'во-вторых'?
Онода ухмыльнулся:
- Это уже точно не по тебе. Черный призрак снова появился между Отемати и Нихомбаси. Причем на Отемати блокпост сегуната, а на Нихомбаси оябун-отщепенец правит, и тоннель между ними - без третьего выхода. И если верить моему источнику, ни на одном из блокпостов Курогосуто не видели. И второе - появилась информация, что на Хикаригаока Черный Призрак появляется с завидной регулярностью. Точнее - над Хикаригаока, потому что сама станция уже давно никем не посещается с тех самых пор, как там случилась эпидемия.
Кирилл хмыкнул:
- Теперь у меня вопрос: какое нам дело до Курогосуто? Даже если он не миф - я не припоминаю ни единого инцидента, чтобы он кому-то навредил, на кого-то напал, за кем-то гнался... Испуг не в счет, не его вина.
Капитан откинулся на спинку стула.
- Да вот если бы. Он вызывает всеобщий упадок духа самим фактом своего существования. Все эти разговоры о предвестнике конца, боге смерти, йокае из ада - они не доведут до добра. Потому при первой же возможности Курогосуто должен быть либо арестован, либо застрелен. И не надо мне рассказывать, что он невиновен - Призрак точно знает, что его присутствие нам не нравится.
Кирилл снова хмыкнул.
- Ну ладно. Я беру себе дело об исчезновениях, мне понадобится три-четыре опытных бойца и стволы для гипотетического врага. И раз уж иду на Тодзай - разузнаю, что там на Отемати. Наш визит с оябунами согласован, полагаю?
- Конечно. Они обещали посодействовать расследованию. Выбирай себе команду, в арсенале возьми, что надо, и выдвигайся.
- Принято, - кивнул Кирилл, взял под несуществующий козырек и вышел.
Похоже, дело будет поинтересней охоты на крокодила, или, как минимум, необычней.
***
Кирилл взял себе в команду троих проверенных бойцов, отличавшихся не только хорошими боевыми навыками, но и железными нервами. Кроме того, двое - Такеда и Накаяма - еще и атеисты, что Дремин считал немаловажным при охоте на мифического Черного Призрака. Японцы народ на редкость суеверный, например, в тэнгу они верили настолько сильно, что даже в тысяча восемьсот шестидесятом году на полном серьезе отправляли им официальное прошение освободить земли, по которым намеревался ехать сегун. Япония - страна не только восходящего солнца, но также и восьми тысяч божеств, а японская национальная религия, синтоизм, вообще неотделима от японской культуры. Быть японцем - значит быть верующим по умолчанию, и это, по мнению Кирилла, могло бы стать помехой в деле таинственного Курогосуто.
В арсенале маленький отряд получил оружие - штурмовые винтовки М-16 и по четыре магазина к ним - а также средства радиационной защиты, паек и документы, после чего выдвинулся в поход на линию Тодзай.
На Отемати они пришли сильно за полдень: скорость отряда ограничивалась скоростью Кирилла. У блокпоста их встретил одинокий часовой - действительно, зачем ставить больше со стороны, где 'свои' станции - и пропустил без проверки документов, поскольку знал всех четверых в лицо.
- Давненько я у вас не был, - заметил Кирилл, - как мне найти здешнего сегуна? Я насчет Курогосуто пришел, что стряслось-то?
Часовой объяснил, как найти кабинет руководителя станции и вдогонку заметил:
- Насчет тигра, что вам наверняка будут рассказывать - байка. Потому что аккурат после того, как примчался перепуганный патруль, со стороны Нихомбаси пришел музыкант с подружкой, и они не видели ни призрака, ни тигра, от которого патруль удирал во всю прыть.
- О как, - приподнял бровь Кирилл, - раньше был только Курогосуто, а теперь уже и тигры?
- Вот и я не верю, - хмыкнул часовой.
Пока маленький отряд шел к сегуну, Кувалда осмотрелся вокруг. Станция жила своим чередом.
На платформе яростно спорит группа челноков:
- ... да ерунда это, его дважды на одном месте не встретить...
- А тигр - тоже ерунда?
- И ты в него веришь? Не смеши.
- Ну ты вот веришь в Курогосуто - и ничего, а мне уже и в тигра нельзя?
Вокруг шум и гам, чуть поодаль два мужика с дробовиками, по виду поисковики, рассказывают сальные анекдоты. Откуда-то долетает чарующий звук свирели - дает концерт бродячий музыкант.
Еще сквозь закрытую дверь был хорошо слышен галдеж: в кабинете начальника ожесточенно спорили.
- Да какие там тигры?! - донеслось изнутри в тот момент, когда Кирилл открыл дверь, - не мог бы тогда пройти белобрысый и его подружка!
Невысокий седой человечек в замасленном комбинезоне и сварочных очках на лбу махнул рукой, словно показывая этим жестом, что он думает о тиграх в тоннеле.
- Озава прав, - сказал кто-то, - эта парочка появилась менее чем через пятнадцать минут...
- Ну конечно! Поверить в групповую галлюцинацию троих человек легче, чем в тигра?! - проворчал здоровый детина в поношенном камуфляже.
'Сегун', шестидесятилетний старик в видавшей виды полицейской фуражке и без какого-либо оружия, восседая на стареньком ободранном стуле, только руками развел:
- Господа, а вы подите челнокам скажите это! То-то ж они на перроне жмутся и дальше идти боятся!
Тут все умолкли и посмотрели на вошедших.
- Я пришел по делу Курогосуто, - доложил Дремин после приветствия.
- Наконец-то за дело взялся кто-то, кто может подойти к вопросу... комплексно, - обрадовался 'сегун'. - Чем могу помочь?
Кроме самого начальника, в кабинете еще шесть человек: военный только один из них, остальные смахивают на инженеров и рабочих. На стенке, помимо схем и бумаг, висит дружеский шарж на самого сегуна с лозунгом: "Граждане! Голосуйте за Шимицу Шибуйя - он слишком стар, чтобы работать!"
- Да помогите уж, чем можете. Для начала - информацией об этом тигре. А то слухами земля полнится - кто-то говорит, что это массовая галлюцинация, а кто-то - что это тот самый Черный Призрак со своим тигром. Разъясните, что тут у вас, да поподробнее, если можно.
- Черного призрака видели утром, - сообщил начстанции, - в тоннеле, ведущем на Нихомбаси. Причем люди, не балующиеся сивухой. Вон сержант Ямада и видел, - он кивнул на единственного военного из местных. - Ну и зверинец с ним... Все четверо назвали разное животное, причем мастер-строитель видел вообще пару акусицунэ, а не тигра или пантеру.
- Да ну, Шибуйя-сама, бред, - вклинился старый инженер, - неоткуда там взяться ни псам, ни кошачьим. Неоткуда. Вон, все разных животных назвали! Говорю же - галлюцинации... Десу!