Роман
Можешь ли ты измерить ненависть?
Оглянись -- и ты увидишь, что она повсюду:
в каждой травинке и в каждом сердце.
Поэтому, едва человек начинает двигаться, он бьет своего брата,
а самые прекрасные сады быстро зарастают сорной травой.
Но ненависть не враг, она -- оружие.
Одни используют ее, чтобы убивать,
Ненависть, как инструмент врача,
рассекает живые ткани, чтобы удалить смертоносный наконечник.
На берегу Вечности, есть озеро Ненависти.
Никто из людей не может выжить здесь,
а потому не стоит приходить туда,
чтобы взять хоть каплю этого смертоносного яда.
Но ты можешь принести к берегам свою долю.
И тогда, где бы ты ни был, твоя ненависть будет целительной.
Песня Чувств (отрывок), Книга Вселенной.
Пролог
Места определены давно и редко меняются.
Дом Воробья занимает верхний ряд амфитеатра. Самому большому Дому -- самый большой ряд. Глава Дома -- Баал-Ханан Воробей, почти лысый старик с густыми черными бровями, сидит в центре. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, переплетены на животе, обтянутом белым атласом. Баал-Ханану в прошлом году исполнилось семьдесят, и он давно не следит за модой. Носит длинные балахоны разных расцветок, перетянутые по располневшей талии ремнем, расшитым золотом и украшенным рубинами. Рубин его любимый камень, хотя старик богат так, что мог бы усыпаться бриллиантами с головы до ног. Маленькие глазки смотрят остро из-за круглых очков. Сегодня жарко, поэтому плащ он не надел. Справа и слева от него -- сыновья по старшинству. Эти в основном в бархатных вестинах, как и положено зажиточным купцам. Еще дальше по кругу -- внуки, правнуки, племянники, двоюродные братья -- всех родственников не перечислишь. Баал-Ханан -- глава Дома по праву старшинства и мудрости, так же и в других домах эйманов. За спинами каждого присутствующего -- эймы: серые, желтые, синие, белые, пестрые птицы. Сидят неподвижно и смотрят туда же, куда человек, -- на круглую арену внизу.
Скамью чуть ниже занимает дом Гепарда -- не самый большой Дом, но один из сильнейших. Дикие кошки за спинами эйманов -- от камышового кота до тигра -- сидят смирно, не вылизываются, не шипят и не бьют себя хвостом по ребрам, видя такое количество людей и птиц. В Ритуальном круге все ведут себя смирно.
Еще ниже дом Чайки. Еще сто лет назад было два Дома -- дом Чайки и дом Альбатроса, теперь они слились в один. И это еще не самое худшее. Дома Коня и Дракона исчезли совсем, а дом Медведя вот-вот исчезнет: у семерых взрослых мужчин трое детей и в ближайшие десять лет ни один из них не будет брать имя, а значит, не женится, чтобы продолжить род. Заффу Медведь, сорокапятилетний мужчина, с братьями, сыновьями и племянниками сидит внизу, у арены, вместе с изгоем Каракаром.
Двадцать лет назад дом Орла отрекся от Авиела Каракара, решив наказать строптивца. Эйман без Дома не выживет. У Каракара два сына, один из них никак не женится, а второй недавно исчез в Энгарне. Внуков нет, так что еще немного -- и семья вымрет. Удаган Лев, сидящий по левую руку от Каракара, не в счет. Он в этой семье случайно и, когда Авиел умрет, вернется в дом Гепарда. Но, как бы там ни было, и он не женат. Для двадцатидевятилетнего эймана это редкость. Авиел Каракар не носит вестину. На нем облегающая кожаная куртка, плотно зашнурованная от шеи до талии. Темные с проседью волосы зачесаны назад -- сыновья в этом подражают ему. Агатовые глаза Авиела никогда не смеются, от носа к губам пролегли складки. Слишком много навалилось на эймана. Красноклювый эйм-каракара за его плечом, будто опустивший кончик клюва и брюшко в белую краску, тоже выглядит удрученным. Перья на смоляной голове топорщатся, пестрые крылья сложены плотно, словно эйм зябнет.
Над амфитеатром стоит тягостная тишина, более полутора тысяч эйманов напряженно всматриваются в арену. Все ждут Охотника, хотя правильнее было бы назвать его Хозяином. Он велит собраться, и они приходят. Он приказывает, и они повинуются. Не могут иначе. Пустые места внизу напоминают о тех, кто пытался воспротивиться его власти.
Присутствующие гадают, что послужило причиной общего сбора. До осеннего Обряда, когда восемнадцать парней попытаются взять имя, еще два месяца. Но Охотник созвал их раньше. Для чего?
Эйм-лев Удагана внезапно нарушил тишину, шумно зевнув. Легко прыгнув на арену, поточил когти о песок. Мощный зверь с роскошной гривой был потрясающе красив. Удаган вполне мог бы стать позже главой Дома, как и его отец по крови когда-то. Мог бы, но не станет. За упрямство и дерзость будет наказан. Вот за это непочтение к Охотнику будет наказан. И немедленно.
Он появляется из ритуальных ворот, противоположных тем, в которые вошли эйманы. Из-под распахнутого темно-зеленого кафтана, достигающего лодыжек, слепит глаза кипенно-белая рубашка с широким кружевным воротником. Темные брюки заправлены в высокие, облегающие ногу сапоги. На рубашке поблескивает толстая цепь цвета воронова крыла из неведомого металла, к которой прикреплен небольшой, размером со сливу ажурный медальон: сердцевина -- черный шар со множеством правильных граней, переливающийся черной радугой, а вокруг, точно спутанные нити, вьется металлическое кружево. Охотник похож на богатого аристократа, по странной прихоти удлинившего верхнюю одежду до неприличия, но никак не на Охотника. Высокий стройный, лет сорока, с узким лицом, короткими русыми волосами и мутными, темно-зелеными глазами, он улыбается доброжелательно и чуть высокомерно -- так смотрит отец семейства на расшалившегося трехлетнего малыша. Эта улыбка так не сочетается с болью, которую он причиняет. Он чуть шевельнул пальцами, и лев, жалобно мяукнув, точно домашний кот, которому наступили на хвост, прыгнул обратно за спину Удагана.
Эйман дернулся и с хрипом сполз по скамье. Каракар подхватил его, помог подняться. Удаган побледнел и, кажется, последним усилием воли не терял сознание. Тело выгнулось дугой, будто его скрутило судорогой. Авиел беспомощно оглянулся, но Охотник уже не обращал на них внимания. Удаган со стоном обмяк.
Барс, шкура которого, так же как кафтан Охотника, отливает зеленым, выпрыгивает из-за его спины и делает круг по арене, по-хозяйски осматривая замерших эйманов, а потом ложится у ног мужчины. Охотник может подчинить любой эйм: взять себе тигра -- самого крупного эйма -- или льва -- самого величественного, но он по-прежнему повсюду ходит с черной кошкой. Случаи, когда он брал кого-то другого, можно пересчитать по пальцам.
Охотник стоит в центре арены и, как обычно, каждый, где бы он ни сидел, видит его лицо и барса, лежащего у его ног, -- магия ритуального круга. Охотник видит всех, и его видят все.
-- Мы собрались раньше, потому что я принял важное решение, и вы должны знать о нем, -- камень на медальоне сверкнул так, что эйманы прикрыли глаза или отвернулись. -- Вскоре Кашшафа начнет войну с Энгарном. И мы поможем Кашшафе победить.
16 юльйо, замок Зулькад, Кашшафа
Дорога еще раз свернула, и лошадь чуть ли не ткнулась мордой в ворота. Замок графа Зулькада упрятали в такую глушь, что, если бы не дорога, причудливо петляющая между деревьями, Рекем бы точно заблудился. К тому же пришлось задержаться в городе: он не имел возможности сменить лошадь, так что, пока он добрался до Шаалаввина, бедняжка совсем выбилась из сил. Лишь к обеду он продолжил путь, и, когда нашел нужное место, серые сумерки сменились синей ночью. Он спрыгнул с коня и решительно постучал молотком в металлический круг, прикрепленный к косяку. Ворота вздрогнули. Ударь он сильнее и вполне мог бы выломать дверь. Какое же тут все ветхое! Совсем не подходит для принцессы Кашшафы. Впрочем, для всех очевидно, что это наказание девушке за строптивость.
За воротами было тихо, и Рекем постучал еще раз. Конечно, он сильно запоздал, добрые люди в такое время не ходят, но неужели его оставят ночевать за воротами? Он снова протянул руку к молотку, когда изнутри раздался недовольный голос:
-- Не ломайте дверь! Кого шереш на ночь глядя принес?
-- Рекем Ароди маркиз Бернт! -- крикнул Рекем. -- Откройте, я к ее высочеству Миреле Цуришаддай принцессе Кириаф-Санне.
За воротами послышались возня и бурчание:
-- Ишь ты. Принцессу ему. Маркиза Бернта шереш притащил. За каким шерешем он его притащил? -- слуга рассуждал негромко, будто не хотел, чтобы высокородный гость слышал его слова, но так, чтобы тот понимал, насколько неуместно его появление. Наконец открылось маленькое окошко, и Рекем увидел пытливые черные глаза.
Маркиз снял шляпу, чтобы привратник мог лучше разглядеть его. Он знал, что в нынешнем состоянии прозводит не лучшее впечатление. Что сейчас видит это привратник с лукавым взглядом? Длинные темные волосы, серые, чуть на выкате глаза, благородный тонкий нос. Одет он довольно просто. Шерстяной дублет без разрезов, чуть видневшийся из-под дорожного плаща, украшали лишь мелкие серебряные пуговицы. Небольшой отложной воротник из простой ткани тоже говорил не в его пользу -- богатые носили широкие, кружевные. Но, когда предстоит долгий путь верхом, никто не наряжается как на бал. Гораздо больше о его благосостоянии свидетельствовало то, что приехал один, без слуг.
-- Вас ожидают, господин? -- поинтересовались из-за двери.
-- Насколько мне известно, ее высочеству позволено принимать гостей, -- Рекему очень хотелось поставить слугу на место, но приходилось быть вежливым. Сейчас судьба маркиза в руках этого простолюдина: его не приглашали, и о своем приезде он не предупреждал.
За воротами воцарилась тишина, затем Ароди с облегчением услышал, как сдвинулся засов.
-- Не обессудьте, господин, -- слуга с огромной кудрявой бородой, обрамлявшей лицо как темная туча, держал в руке масляный фонарь. В его свете смутно белела простая холщовая рубаха. -- Время позднее. Вы постойте, я узнаю насчет вас.
-- Хорошо, -- кивнул Рекем, и, когда слуга, покряхтывая, скрылся в замке, потрепал лошадку по холке. -- Потерпи, милая. Надеюсь, ты скоро поешь.
Бородач вновь появился довольно быстро. Неизвестно, какие распоряжения ему дали, но особого рвения он не проявлял.
-- Приказано дать вам комнату, господин, -- сообщил он, беря под уздцы лошадь. -- Если принцесса соизволит, примет вас завтра. Только вы не особенно тут кричите, что она принцесса. Хозяйка ругается. Да хозяйка и не виновата. Порядок такой. И еще графиня Зулькад желает знать, по какому делу вы к принцессе.
-- Так же, как и все, -- пожал плечами Рекем. -- Ищу защиты.
-- Понятно. Ну, тогда принцесса примет, она кроткая, как голубка. Щас я вас значицца в комнату провожу. Вы там вещи оставьте, коли есть, и к графине Зулькад. И не называйте ее высочество принцессой при ней, -- повторил он наставления. -- Хозяйка у нас добрая, но порядок такой. Вон видите щелочку, -- он указал на полоску света из приоткрытой двери, -- вон туда значит и сразу направо. Там у нас комната для гостей. Не бог весть, но если задержитесь, так потом принцесса о вас позаботится. А я лошадку вашу пока пристрою. Я ведь конюх здешний, Щутела. Ну и привратник заодно. А как, значит, лошадку оботру, так и за вами приду. К графине пойдем.
Рекем отправился в указанном направлении. Комната оказалась чистой, но очень скромной. Стены недавно побелили, потолочные балки нависали так низко, что, казалось, он вот-вот стукнется о них головой, хотя высоким ростом не отличался. Освещалась комнатушка и днем и ночью чадящей свечой -- окон, даже самых простых, затянутых бумагой, здесь не предусмотрели. Не сделали и камина, так что зимой тут наверняка холодно. Из мебели -- стол, стул да узкая кровать. Едва ли кто-то предложил бы ему такую комнату раньше. Но теперь, когда арестовали мать...
Он отогнал невеселые мысли, снял плащ и повесил на гвоздь. Умылся в небольшом медном тазу, стоявшем на столе. Пригладил волосы. Если графиня Зулькад хочет видеть его сегодня, больше он никак себя в порядок не приведет. Посидел в задумчивости на стуле. "Что сказать ей? "Хозяйка добрая"... -- с иронией вспомнил он слова конюха. -- Добрые люди не берутся быть надсмотрщиками. Скорее всего, доброта оттого, что вторую жену короля Манчелу казнили, а первая до сих пор жива. Теперь никто не знает, что будет с принцессой. Вдруг ее вернут ко двору и она обретет прежнюю власть? Что тогда станет с графиней? Вот она и добрая. По крайней мере нескольких человек по просьбе принцессы король помиловал. Это о чем-то говорит".
Негромкий стук прервал его размышления, он вскочил.
-- Господин... -- конюх приоткрыл дверь. -- Графиня ждет вас.
Маркиз Бернт еще раз пригладил волосы и вышел в коридор. Щутела с тем же фонарем в руке показывал дорогу. Вскоре конюх толкнул какую-то дверь, стало светлее от свечей, горевших в подсвечниках на стенах, -- господскую часть освещали лучше. Коридор расширился. Под потолком Рекем разглядел лепнину. Конюх остановился у темной двери, явно не менявшейся много лет, постучал и тут же приоткрыл.
-- Госпожа, маркиз Бернт, -- объявил он.
-- Пусть войдет, -- более величественно эту фразу не произнесла бы даже королева.
Рекем шагнул внутрь. Его ожидала "хозяйка" -- графиня Зулькад. Женщине едва исполнилось сорок, а морщинки уже легли возле глаз и рта -- слишком много забот лежало на ее плечах. Из-за высокой прически она казалась худой и длинной, точно кипарис, росший в Лейне. Строгое темно-синее платье закрывало и горло, и руки, несмотря на летнюю жару, -- с тех пор как на королевской охоте погиб ее муж, она всегда одевалась так. Кабинет был очень маленький -- в его замке такие комнаты оставляли слугам. Все, что тут умещалось, -- это секретер слева у стены с медной фигуркой лошади наверху, небольшой столик напротив входа за спиной графини да пара мягких стульев. Пожалуй, лишь они покупались недавно и были достойны служить мебелью для знатной семьи. От остального веяло древностью. Обои выцвели, и рисунок на них почти не проглядывался. Из-за того что в большой железной люстре, висевшей под потолком, зажгли не все свечи, дальняя часть узкой комнаты терялась в полумраке.
-- Добрый вечер, ваше сиятельство, -- Рекем склонил голову. -- Извините, что так поздно. Задержался в дороге.
-- Добро пожаловать, маркиз Бернт, -- женщина поджала губы, показывая, как ей не нравится это вторжение. Так ведь Рекем не к ней прибыл. -- Как мне передали, вы хотели видеть леди Шедеур?
Тоненькая фигурка в шелковом коричневом платье шагнула из темноты так стремительно, что Ароди отпрянул.
-- Я дочь короля, леди Цуришаддай принцесса Кириаф-Санна, -- заявила светловолосая девушка. -- И требую, чтобы меня называли полным титулом.
-- Леди Шедеур, -- сузила глаза графиня, -- я думала, хотя бы при маркизе вы будете...
Закончить она не успела. Рекем склонился на одно колено, чтобы приветствовать королевскую особу, как полагается.
-- Ваше высочество...
После пятнадцати лет брака Манчелу неожиданнно "вспомнил", что принцесса Езета не была невинной девушкой, когда выходила замуж, и объявил во всеуслышание, что их союз недействителен. Король выгнал жену из дворца и потребовал признать дочь незаконнорожденной. Но все понимали, что это наглая ложь, задуманная лишь для того, чтобы жениться снова, но не возвращать приданое первой жене. И, на какие бы ухитрения ни шел Манчелу, никто никогда не сможет изменить того, что Мирела -- его законная дочь, единственная принцесса крови в стране.
Совсем недавно уже за обращение к ее высочеству полным титулом человек мог попасть на плаху. Сейчас формально ничего не изменилось, кроме того, что после казни ведьмы Сайхат, второй жены короля, принцесса вновь начала переписку с отцом. Но дерзость Рекема сбила с толку графиню, и она, передернув плечами, заявила.
-- Я оставлю вас для беседы на четверть часа. Его величество король Манчелу дал мне четкие указания относительно содержания леди Шедеур...
-- Я принцесса Кириаф-Санна!
-- ...И, если вы будете нарушать королевский указ, мне придется доложить об этом его величеству, -- графиня быстро покинула комнату, не дожидаясь очередного возражения.
Граф слушал это, не поднимаясь с колен.
-- Встаньте, маркиз Бернт, -- как только дверь за женщиной закрылась, тон принцессы изменился, в голосе послышалась усталость. Ароди не стал спорить, поднялся и наконец рассмотрел ее. Тонкие, очень нежные черты лица. Волосы собраны у висков, но свободно падают на спину золотой волной. Голубые, как у отца, глаза при неярком освещении приобрели глубокий, синий цвет. -- У нас такое каждый день, -- чуть виновато объяснила девушка. -- Мой духовник учит меня, что, если я промолчу хотя бы один раз и не потребую, чтобы меня называли принцессой, ничто уже не сможет изменить мою участь. Для всех я стану незаконнорожденной дочерью. А ведь это несправедливо, -- она опустилась на стул, а маркизу указала на другой. -- Садитесь.
-- Ваше высочество, -- запротестовал он, -- по этикету...
-- Боже мой, о чем вы? -- горько воскликнула она. -- Какой этикет? Меня унижают уже семь лет, и теперь я должна заставить стоять единственного человека, оказавшего мне почтение? Садитесь немедленно!
Рекем едва заметно улыбнулся и исполнил приказ. На первый взгляд девушка была такой хрупкой, что, казалось, стоит крикнуть, и она упадет в обморок. Но теперь стало понятно, что благодаря волевому характеру она сопротивлялась королю и ведьме Сайхат столько времени. Несколько лет ей, как и ее матери, не позволяли покидать стены замка, не давали деньги даже на необходимое, лишали верных слуг, не позволяли писать письма и видеться с друзьями. Сайхат с ведома короля с каждым годом ужесточала условия их содержания. Всех, кто проявлял милосердие к изгнанницам или называл женщин титулами, которых они лишились, -- жестоко наказывали. Лишь после казни ведьмы король стал обращаться с пленницами мягче, и многие надеялись, что скоро он вернет их ко двору.
Мирела рассеянно окинула взглядом маркиза. Рекем смутился: знал бы, что увидит принцессу, обязательно бы побрился. Одна прядь длинных темных волос упала на лоб, и он машинально откинул ее.
-- Что у вас случилось, маркиз? Вы выглядите не очень хорошо. Надеюсь, с вашей матушкой все в порядке. Я помню ее. Она играла со мной в детстве.
Леди Ароди маркиза Бернт и вправду какое-то время была фрейлиной королевы Езеты и няней юной принцессы, но как Мирела могла это помнить?
-- Леди Ароди... -- он прочистил горло и продолжил. -- Моя мать в тюрьме. Я хотел просить вас...
-- Что?! -- Мирела вскочила, и Рекем тоже поднялся. -- Маркиза Бернт в тюрьме? Как это могло случиться? Это же бред какой-то! Ей уже шестьдесят лет...
-- Шестьдесят три, -- уточнил маркиз.
-- Я в жизни не знала более доброй и безобидной женщины, -- принцесса сделала несколько шагов к узкому, похожему на бойницу, окну, но тут же вернулась. -- В чем ее обвиняют?
-- У нас нашли... -- Рекему нелегко было говорить об этом, но принцесса должна знать всё. -- Наш дом обыскали солдаты короля... Видимо, кто-то донес... И нашли небольшой кусок холста с изображением герба... И в этом гербе... Там листья яйтана, а под ними -- огнерогий иттай... Так что ее обвинили в государственной измене и подготовке заговора.
В комнату неслышно вошла горничная. Сервировала стол для чая, наполнила чашки ароматным настоем и села в дальний угол на маленькую скамеечку.
-- Да это же бред какой-то! -- возмущенно повторила Мирела. -- Герб... Она сама его рисовала? Художника, я думаю, не нашли?
-- Я не знаю. Возможно, нашли. Возможно, он и донес.
-- Послушайте, маркиз, вы что, действительно верите, что ваша мать могла заказать такой герб?
Да, он верил. Лет с семи, как только родилась принцесса, мама шутила о том, что его невестой станет принцесса крови. И когда нашли эту улику... Но ведь это не повод арестовывать ее! Никакого заговора не было, только наивные материнские мечты. Он и не видел принцессу до сих пор ни разу.
-- Да что с вами, Ароди? -- удивленно всматривалась в него Мирела. -- Маркиза Бернт умная женщина, иначе бы не дружила с моей матерью. Неужели бы она хранила такое у себя? Неужели бы заказала такую вещь у художника? Нет, тут все подстроено. Конечно, подстроено. И я сегодня же напишу его величеству. Скорее всего, кому-то потребовались ваши земли. Ведь ваш родовой замок недалеко от столицы?
-- Да, ваше высочество, -- он поразился, как быстро она все расставила по местам.
-- Я прошу вашего разрешения... Могу я от вашего имени предложить королю выкуп? Леди Ароди отпустят, но ваш замок...
-- Все что угодно, ваше высочество! -- горячо воскликнул он. -- Мне дорог родовой замок, но жизнь матери с ним не соизмерима. У нас есть другие владения. Я стану графом Цаир, виконтом Пелон, кем угодно! Пусть только отпустят ее. Но я должен предупредить вас... Король Манчелу и сам предлагал ей свободу. Если она признает, что брак короля с вашей матерью был незаконным, а значит, вы незаконнорожденная, то ее отпустят. Если же она откажется, то через месяц ее казнят.
Услышав это, Мирела будто окаменела. Она понимала, что от женщины требуют предательства, а маркиза на это не способна.
-- Королевский указ уже зачитали? -- спросила она тихо.
-- Да. Я присутствовал при этом.
-- Это плохо. Его величество не любит отказываться от своих слов. Но я все же напишу ему. Если все дело в деньгах, он может согласиться на такие условия. Он же понимает, что леди Ароди не предаст мою мать и меня. Он должен согласиться.
-- Ваше высочество... -- Рекем проглотил ком в горле, чтобы голос не звучал хрипло. -- Вы наша единственная надежда...
-- Эль-Элион наша единственная надежда, -- строго возразила Мирела.
-- Бог редко вмешивается в то, что происходит на земле... -- горько заметил Бернт. -- Мой отец... старший брат... теперь мать. Разве Бог... -- осмелев, он посмотрел ей в глаза и запнулся на полуслове, будто наткнулся на клинок.
-- Не смейте так говорить, -- голос Мирелы заледенел. -- К сожалению, четверть часа, отпущенные нам, истекли. Я напишу письмо сейчас же, -- она сцепила пальцы перед собой. -- Мой слуга доставит письмо в Беероф в течение недели. И... я попрошу вас задержаться, пока не придет ответ.
-- Да, ваше высочество, -- он поклонился. Подождал, пока она выйдет из комнаты в сопровождении горничной. И только после этого усмехнулся.
Не слишком она верит в помощь Эль-Элиона, если просит его остаться. Да, его слова звучали как богохульство, но Бог не вмешался и не вернул королеву Езету ко двору. И принцесса Кириаф-Санна, эта светлая девушка, проводит лучшие дни в старом, заброшенном замке. И ему надо ждать здесь, потому что если на этот раз король не захочет исполнить просьбу дочери, то следующим арестуют его.
16-17 юльйо, дом Каракара
Ранели чуть опоздала к ужину, приводя себя в порядок. Женщины в семьях эйманов старались не выставлять красоту напоказ. Поэтому, прежде чем спуститься в столовую, девушка туго заплела косу. По правилам оборотней она должна носить распущенные волосы до замужества. Но она потеряла право находиться в стае, так к чему беспокоиться о порядках, царящих у оборотней? Она бросила последний взгляд в зеркало: темные волосы, карие глаза, пухлые губы -- ей любая прическа к лицу.
Огромный дом Каракара, сложенный из больших камней и окруженный внушительной стеной, больше походил на замок, хотя в нем было лишь три маленьких крыла. В самом большом на первом этаже располагалась пиршественная зала. Ее называли столовой и собирались там всей семьей на завтрак, обед и ужин. Над столовой -- спальни Авиела и Шелы, то есть, женатых обитателей этого сумрачного места.
В левом крыле на первом этаже сделали что-то вроде гостиной: здесь стояло два шкафа с книгами, большой диван у камина и несколько стульев. Насколько она заметила, тут чаще собирались мужчины, чтобы скоротать вечер: обсудить дела за картами или чаккув. Читать, по правде говоря, было нечего. Ранели просмотрела книги, они были двух родов: одни ужасно глупые -- рыцарские и любовные романы (в стае такие в руки брать запрещали), другие ужасно умные -- книги по истории, географии, навигации. Ей бы хотелось что-то среднее, но в этом доме спросом пользовалась только такая литература. На втором этаже находились спальни гостей. Ее поселили именно там.
Спальни одиноких сыновей Каракара находились тоже на втором этаже, но в правом крыле, над спальнями слуг. Ранели ни разу туда не поднималась: порядки у эйманов были не менее строгие, чем в стае. Когда Алет привез ее сюда, она еще не совсем оправилась от болезни. Но Сокол сразу объяснил: до свадьбы они будут спать в разных комнатах. А свадьбы у эйманов играют два раза в год: перед весенним и осенним обрядом. Им придется ждать наступления сабтамбира. Ближе к полнолунию эйманы, которым исполнилось семнадцать лет, будут получать имя. Обычно один или двое погибают на Обряде, поэтому молодоженов Охотник благословляет раньше, чтобы не получилось, что свадьбу играют во время траура. Ранели подождала бы, сколько потребуется. Только вот свадьба не состоится и тогда. Охотник отказался их венчать. Теперь надо было либо покинуть Алета, как и предлагал Халвард, либо...
Про себя Ранели называла хама, имевшего мистическую власть над эйманами, довольно грубыми словами, которые вряд ли произнесла бы вслух. Может быть, она и покинет замок Каракара, но не раньше, чем Алет попросит ее об этом. А до этого она будет бороться.
Девушка вприпрыжку спустилась по лестнице и почти вбежала в столовую, которая выглядела ничуть не лучше других комнат в доме. Стены потемнели от времени. Огромная железная люстра со множеством свечей, не могла оживить ни стареющий дом, ни мрачные лица присутствующих. И почему-то Ранели казалось, что дело тут не в том, что семья Каракара почти разорена. На всем как будто лежала печать проклятия. Она уже догадалась, что виновник всему -- Халвард, этот ужасно противный тип.
Во главе стола сидел Каракар. Девушка не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. Справа от него Тана -- его жена. Она хорошо сохранилась для сорока с небольшим лет. В светлых волосах незаметна седина, почти нет морщинок, но она кажется безжизненной, так же как и ее муж. Следом Катрис -- невестка главы дома. По левую сторону стола -- Удаган и Алет, по старшинству.
Никто не ел, ждали ее. Ранели извинилась и опустилась на стул рядом с Соколом, сидевшим, к счастью, очень далеко от отца. Авиела Ранели побаивалась.
-- Приятного аппетита, -- произнесла Тана.
Слуги -- супруги лет пятидесяти -- стали накладывать всем в тарелки тушеную картошку с мясом. Алет, как обычно, позаботился о невесте. Ранели залюбовалась его сильными руками, перевела взгляд на лицо. Очень похож на мать -- и волосами, и янтарно-желтыми глазами. Говорят, если сын похож на мать, будет счастливым. Пока эта примета не сбывалась. Алет посмотрел на Ранели. В доме много чего печального произошло, но больше всего обитатели обеспокоены тем, что пропал младший брат Алета -- Шела Ястреб.
Ранели перевела взгляд на жену Шелы -- потрясающе красивую рыжую девушку, сидевшую напротив. Она вяло возила вилкой по тарелке. Катрис была очаровательной, несмотря на то что щеки запали, а карие глаза будто угасли. Она была замужем всего два года. А три месяца назад Шела уехал с товаром в Энгарн. Сначала все шло хорошо, семья надеялась, что удастся не только вернуть деньги, взятые в долг у какого-то энгарнца, но и получить хорошую прибыль. Но внезапно Шела исчез. Уже несколько дней они не получали от него известий. И, что еще страшнее для эйманов, -- не могли найти и эйма-ястреба. Ранели представить не могла, как бы пережила, если бы подобное произошло с Алетом.
Удаган -- огромный парень, по сравнению с остальными членами семьи, -- ел, не отрывая взгляда от тарелки. Волосы у него тоже были светлые, но не такие, как у Таны, а почти белые. Он не походил на родителей ни внешностью, ни эймом. Однако это была еще одна тема, на которую семья говорить не любила. Так что, и прожив здесь полмесяца, Ранели не вникла в тонкости отношений внутри семьи.
С Удаганом Ранели сошлась ближе -- он радушно принял ее. Его добрый нрав и смешливость помогли девушке перенести самые трудные дни. Но он явно здесь ненадолго. Последние пять лет он почти не жил с отцом, постоянно путешествуя по Герелу или другим материкам. Сейчас он приехал, потому что Шела пропал. Пройдет Обряд -- его и след простынет. И правильно: что делать в этом мрачном замке?
Ранели вздохнула, торопливо прожевала последнюю ложку картошки и поднялась.
-- Большое спасибо!
Она поторопилась уйти в свою комнату. Поначалу она порывалась помочь Тане и Катрис в приготовлении пищи (слуги не справлялись со всеми обязанностями, дом был слишком большой, поэтому жены тоже подключались). Однако ее вежливо, но твердо отстранили. Пока она не член семьи, а гость, и приступит к хозяйственным делам не раньше, чем Охотник обвенчает ее с Алетом.
Убегая в спальню на второй этаж, Ранели заметила, как Удаган прячет улыбку, и расправила плечи: хорошо, что хоть кого-то забавляет происходящее.
Девушка сердито толкнула дверь в спальню, представив, что дает по морде Халварду и тот летит в грязь прямо в франтовском кафтане. И пачкает белоснежные кружева. А чудовищный черный медальон на его груди вообще улетает в неизвестном направлении.
Спальню ей выделили небольшую. Возможно, для гостей большие и не сделали. Слева камин, в котором тлели угли, поддерживая в комнате тепло. Рядом небольшой столик и грубо сколоченный стул. На полу -- ковер, уже истрепавшийся за двадцать лет. Когда его купили, Каракар еще принадлежал дому Орла и дела у него шли гораздо лучше. Алет виновато пояснил ей, что дом давно бы пора подновить, но каждый раз что-то мешает.
Ближе к окну поставили узкую кровать с бледно-розовым атласным покрывалом и несколькими подушками разного размера в тон. Справа приютился крошечный секретер с письменными принадлежностями. Над ним, на побеленной стене, выделялся портрет рыжей девушки. Несмотря на то что девчушка была рыженькой, как Катрис, никто бы их не спутал. Катрис даже в горе казалась прекрасной. С портрета же смотрела курносая девчонка с острым подбородком и лукавой смешинкой в глазах. Щеки усыпали веснушки. Такую никто бы не назвал красавицей, но она излучала задор и вдохновляла на подвиги. Сейчас Ранели подмигнула хозяйке спальни:
-- У меня все получится, я знаю.
Настроение испортилось, когда взгляд упал на пяльцы с натянутой на них синей тканью. Вышивка! Девушка едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Ялмари бы сейчас со смеху умер. Как бешеная собака, она сделала круг по Энгарну, для того чтобы сесть за вышивку в доме Каракара. Но было невыносимо скучно! В стае она нашла бы себе дело по душе, а тут с каждым днем занятий оставалось всё меньше. Если первые три дня она еще не пришла в себя от произошедшего и больше спала, потом знакомилась с домом, будущими родственниками, то теперь уже готова была выть от тоски. Да еще Алет вдруг стал избегать ее, почти не разговаривает, не подходит близко. Неужели так боится отца?
Ранели подхватила пяльцы и уселась на кровать, скрестив ноги -- пока она одна, можно не заботиться о манерах. Но она не сделала и пары стежков, когда раздался стук. Она сразу различила запах того, кто ее посетил. Стремительно шагнула к двери, дернула ручку, повисла на шее.
-- Алет!
Он быстро отстранился, шагнул назад.
-- Ранели...
-- Что опять не так? За нами кто-то следит? -- возмутилась девушка.
-- Нет, просто... -- Алет смутился. -- Надо потерпеть еще немного.
-- Сколько? -- Ранели уперла руки в бока. -- Халвард не хочет, чтобы я стала твоей женой, ты не можешь ему противиться. Что дальше?
-- Надеюсь, к Обряду что-то изменится. Не думай, что я ничего не предпринимаю, -- он потер лоб. -- Прости, я не хотел, чтобы все так получилось...
-- Я тоже! Тебе, наверно, стоило сначала поговорить с Халвардом о женитьбе, а только потом делать мне предложение.
-- У нас так не делается.
-- А как у вас делается? Привозите одну девушку за другой, пока Халвард не одобрит выбор?
-- Нет, не так... -- Алет не выдержал и рассмеялся. -- Ранели, я переживал, не грустишь ли ты, но вижу, все в порядке. Другие разговоры давай отложим. Скоро поднимется Катрис, спросишь у нее о том, что тебя беспокоит.
-- То есть Катрис можно со мной разговаривать, а тебе нет?
-- Мне тоже можно, но...
-- Но ты не хочешь!
-- Хочу, но...
-- Но все-таки не можешь. Я поняла. Видеть тебя не хочу! И никого. Пусть Катрис не приходит. Не надо меня развлекать, у меня вышивка есть! -- девушка захлопнула дверь.
Ничего... Таких невест, как она, эйманы точно еще не привозили. "Посмотрим, кто победит!" -- мстительно подумала девушка и вернулась на кровать. Со вздохом посмотрела за окно. До ночи оставалось еще не меньше трех часов.
...Ранели сама себе удивлялась: откуда в ней столько терпения? Она не спустилась в гостиную, чтобы провести вечер с новой семьей. После того как сначала Тана, а затем Катрис пожелали ей спокойной ночи, она разобрала постель и еще долго лежала, не шевелясь, ожидая, когда обитатели замка крепко уснут. Когда ей показалось, что прошло достаточно времени, встала, сунула босые ноги в тапочки, накинула висевший на гвозде плащ прямо на нижнюю рубашку и выскользнула из спальни. Свеча ей не требовалась -- она прекрасно видела в темноте, а запахи помогали найти дорогу. Вот если бы кто-то с ней столкнулся, напугался бы -- глаза в темноте у нее светились желтым.
Она спустилась вниз по лестнице, там нашла другую, ведущую к мужским спальням. Вскоре она стояла в коридоре с несколькими дверями. Занято было лишь две комнаты: в одной спал Алет, в другой -- Удаган. Перепутать оборотню невозможно.
Двери внутри дома не запирались. Ранели вошла в спальню и залюбовалась: Алет спал, раскинув руки на широкой кровати. Как же давно она не видела его без одежды. Пусть он прикрыт покрывалом, она это немедленно исправит. Девушка решительно направилась к нему, но мужчина проснулся.
-- Кто здесь? -- ладонь шарит в поисках меча, но тут же замирает: заметил блеск ее глаз. -- Ранели? Что ты тут делаешь?
-- Я сейчас тебе объясню! -- она сбрасывает плащ на пол и запрыгивает на кровать. Их разделяет меньше двух локтей, но девушка не торопится преодолеть их. -- Я пришла проверить, тот ли ты эйман, который собирался на мне жениться. Сокол любил меня. Мы болтали с ним часами. Он прикасался ко мне. А парень из дома Каракара почему-то меня избегает. Боится остаться со мной наедине и за весь день произносит лишь: "Доброе утро, Ранели", "Приятного аппетита, Ранели" и "Спокойной ночи, Ранели". А, если я приближаюсь, он отпрыгивает и спасается бегством. Что случилось? -- он дышал тяжело, с надрывом. Девушка видела, как вздымается его грудь. -- Если я тебе больше не нравлюсь, скажи об этом честно.
-- Нравишься! -- она давно не слышала у него такого хриплого голоса.
-- Меня порядком раздражает то, что происходит, -- Ранели игнорирует это восклицание. -- Я играю по вашим правилам. Я дурацкую птицу почти вышила! Я готова делать всё, что нужно, но я должна знать, что ты меня любишь, иначе всё теряет смысл. Если ты не проведешь эту ночь со мной, я уйду. Сегодня. Сейчас. Мне необходимо...
Она не успевает договорить, потому что Алет сжимает ее в объятиях. И страх уходит, уступая место страсти. Он ее любит, ничего не изменилось. Это ее прежний Сокол.
...Ночь рассыпается на осколки кратких мгновений, когда она осознает происходящее...
-- ...У меня в глазах темнеет, когда ты рядом -- так я тебя хочу. Поэтому старался держаться подальше. Иди ко мне.
-- Сам иди...
...Победный крик Ранели сливается с низким рыком Алета. Он обессилено падает на кровать, воздуха катастрофически не хватает...
-- Господи, мы весь дом перебудим!
-- А мне плевать! -- глаза девушки сверкают то ли от гнева, то ли от торжества.
...Буря утихает, превращаясь в ласковую волну, качающую обоих с непередаваемой нежностью. Она упивается каждым его прикосновением и щедро дарит свои. За все дни пока они были в разлуке...
-- Как же я счастлив... любимая... я сейчас умру.
-- Только попробуй...
Он уснул, когда за окном посерело. Не уснул, а будто на самом деле умер, даже дыхание почти исчезло. Ранели целовала бы его еще, если бы веки не закрывались сами собой. Поэтому она прижалась щекой к татуировке возле сердца. Что там с эймом: спит или летит куда-нибудь? Неважно. Главное, он здесь, под ее щекой, и в любой момент она может к нему прикоснуться губами.
...Как же ей хотелось стереть наглую улыбку с лица Халварда. Эти вальяжные движения, эти масленые глазки, словно ощупывающие ее фигуру, -- точно отбирает телку и быка на племя. С каким бы удовольствием, она расцарапала ему морду. Но Алет твердо держит ее за локоть. Они стоят у дома Охотника. Алет собран и сдержан. На его плече -- темно-коричневый сокол, только грудка рябая. Размером хищник чуть меньше, чем эйм-каракар отца. Когда он вертит головой, открывается белый ошейник. Ранели не смотрит в его черные глаза. Посмотришь -- умрешь.
-- Это моя невеста. Мы хотим обвенчаться перед осенним обрядом, -- голос Алета напряжен, он опасается подвоха. Оказывается, не зря.
Мутно-зеленые глаза Охотника сверлят Ранели. Внезапно девушка осознает, что он вовсе не худой, как казалось издалека. Это рост -- такой же, как у Удагана, -- обманул ее. Но у Льва такой размах в плечах, что не во всякую дверь пройдет, а Охотник строен.
-- Я не проведу обряд над вами, -- выносит вердикт Халвард. Губы насмешливо кривятся. Он смотрит на эйма-алета, и смерть обходит его стороной. Птица съеживается, словно хочет исчезнуть, но не может. Пока Халвард не отпустит.
-- Но Охотник... -- Алет встревожен -- этого он не ожидал услышать.
-- Она не будет твоей женой, -- категорично заявляет Охотник. -- Уходи.
И тут оказывается, что небрежно брошенное "уходи" относится только к Алету. Халвард хочет остаться с ней наедине. На мгновение она забывает, что его магия не имеет над ней власти, что она легко справится с ним, если обратится. Забывает, и сердце останавливается от ужаса. Неужели Сокол бросит ее на съедение этому...?
Алет с глухим стоном запрокидывает голову и тут же сгибается пополам, на траву падают капли крови. Девушка хватает его за руку. Кровь течет из носа.
-- Я... не... уйду... -- она скорее догадывается, чем слышит эти слова сквозь болезненные хрипы. И тут же ее озаряет: Охотник убивает его за то, что он не желает повиноваться. Страх Ранели сменяется болью и гневом.
-- Алет, иди, пожалуйста! -- вскрикивает она. -- Иди, всё будет хорошо.
-- Уходи! -- повторяет Халвард. Голос становятся жестче.
-- Да прекрати же ты! -- Ранели едва сдерживает себя: из-под верхней губы показываются клыки.
К ним подбегает Удаган. Злобно глянув на Охотника, подхватывает обессилевшего брата и почти уносит его. Ранели выпрямляется и, прищурившись, смотрит на Халварда. Она не эйман, с ней так легко не справиться.
По некоторым оговоркам дома Ранели поняла, что Халвард -- первый Охотник из эйманов. Раньше, когда подходил его срок покинуть Гошту, Охотник на несколько дней отлучался с земли эйманов, а потом возвращался с молодым преемником. Около месяца старший обучал младшего, а потом передавал ему амулет и уходил уже навсегда. Но с Халвардом всё было по-другому. Он принял власть в тот год, когда семья Авиела стала изганниками, неожиданно как для себя, так и для всех остальных эйманов. Может, поэтому он такой мерзавец?
Охотник обходит вокруг нее и заявляет:
-- Нет, ты не годишься, -- у Халварда нет серебряного оружия, и все же он ни капли не боится ее гнева. Может, потому что держит в руке жизнь того, кого она любит. -- Ты можешь стать матерью Охотника, но матерью эймана -- никогда, -- объясняет он веско. -- Ты же познакомилась с их женщинами. Они могут быть ослепительно красивы, но в то же время они будто добровольно заковали себя в кандалы. В них нет огня. Это кроткие, верные жены, месяцами и годами ожидающие возвращения мужей. Ты не способна на такое.
-- Откуда ты можешь знать? -- не выдерживает Ранели.
-- Я -- Охотник. Я знаю все, что касается эйманов. В тебе огонь, который эйману не нужен. Он захочет сделать тебя такой же, как другие жены... И обломает о тебя зубы, -- он точно вбивает с каждым словом гвоздь в сознание. Внезапно Халвард скалится -- забавная мысль посещает его. -- А знаешь что? Я вас обвенчаю. Но весной. Так и передай Соколу. Ты станешь его женой не раньше весны.
Слова очень походили на издевательство. Куда ей деваться в эти полгода? Переждать в Энгарне или прожить в замке Каракара на правах гостьи?
Она возвращается к дому, где жила в эти дни. Алет бросается навстречу и едва не падает -- он еще слаб.
-- Всё в порядке, -- успокаивает она Сокола и задумчиво трет лоб. -- А почему непременно нужно его согласие? -- тут же спрашивает о том, что ее беспокоит. -- Почему нам нельзя сыграть свадьбу без него?
-- Если он не благословит, у тебя не будет детей, -- выдавливает из себя Алет.
-- И еще, если Охотник прикажет Алу бросить тебя, он бросит, -- уныло добавляет Удаган Лев, стоящий рядом. -- Или умрет. Мы не можем противиться ему, ты же видишь. Если Халвард проведет венчание, вас с Алом уже ничто не разлучит.
Так он называл Сокола -- Ал. Алет звал брата -- Ле. Интересно, как они именовали младшего Шелу: Ше или Ла?..
Алет открыл рот, но так ничего и не произнес, хотя и пытался.
-- Что? -- нахмурился Удаган.
-- Запрет! -- с трудом выдавил Сокол. -- Шереш!
-- Ладно, идем домой. Тебе полежать надо...
Ранели вздрогнула и чуть приоткрыла веки. Щека по-прежнему прижималась к горячей груди Алета. Ей приснилось то, что происходило позавчера. А сейчас она провела ночь с Соколом назло Халварду. Состояние у нее было странное: будто она то ли плыла, то ли летела куда-то. Не сразу Ранели поняла, что Алет нес ее на руках.
В полусне она обхватила его шею. Вскоре Сокол положил девушку на кровать в ее комнате, но, когда хотел уйти, она так и не расцепила пальцы. У оборотня, даже у девушки, сила немаленькая.
-- Ранели, Катрис... рядом... -- прошептал он умоляюще.
-- Мы тихонечко, -- заверила она.
И Алет задержался у нее в спальне.
17 юльйо, Жанхот
Ялмари вернулся в Жанхот днем. Недалеко от столицы в деревне его ждал маркиз Нево с некоторыми другими аристократами, чтобы устроить принцу торжественный въезд в столицу. Он выторговал себе только право въехать в закрытой карете, чтобы не переодеваться в наряды, благодаря Герарду Сороту вошедшие в моду этим летом: колет с короткими рукавами, рубашка с большими кружевными манжетами, огромный отложной воротник; свободные штаны, подвязанные под коленом шелковой лентой с бантом; на большой шляпе, слегка приподнятой с одного бока, огромные перья. Ему гораздо привычнее была кожаная куртка до середины бедра и старомодная широкополая шляпа, закрывающая, если надо, пол-лица.
...Очень рано он узнал, что у него, в отличие от остальных людей, два имени. Одно -- Ллойд Люп. Его дал король Энгарна -- все полагали, что он отец принца. Второе -- Ялмари Онер -- дал настоящий отец. Возможно, если бы король не погиб, у кого-то из подданных и возникли бы подозрения, потому что внешностью принц походил на предполагаемого отца разве что цветом волос: они тоже были темные. А вот глаза у короля были голубые, кожа светлая, а принц черноглазый с чуть смуглой кожей, легко принимавшей загар. Но теперь сравнивать было не с кем. Лицо последнего правителя можно было вспомнить лишь по парадному портрету, который, по понятным причинам, видели немногие. Ллойд Люп погиб, когда принцу шел пятый год. Только четверо в огромной стране знали о том, как это произошло: королева, ее телохранитель Мардан Полад, принц и принцесса.
Едва Ялмари научился ходить, Полад взялся за его обучение: ни словом, ни движением, ни взглядом он не должен раскрыть тайны королевы. Иначе пострадают все.
Позже принцу предоставили выбор: оставаться рядом с близкими или покинуть Энгарн. Нелегкий выбор....
Но теперь выбора не было: он не может покинуть сестру и мать. Накануне войны он нужен здесь, нужны его навыки, вбитые Поладом до мозга костей. За три недели, что он играл роль особого посланника королевы, он сумел найти союзников, но предстояло сделать еще немало.
И как же не вовремя случилось его знакомство с маленькой леди Илкер Лаксме. Он и сам не мог точно объяснить, почему при знакомстве с ней представился лесником и своим вторым именем -- Ялмари Орнер (пришлось добавить одну букву, чтобы фамилия его настоящего отца не была такой узнаваемой). Он с самого начала знал, что ничего хорошего из этого знакомства не выйдет. И в поездке принял твердое решение: больше с ней не встречаться.
Сейчас на сердце и в теле была лишь смертельная усталость. Почти месяц он только и делал, что скакал, договаривался, сражался, снова скакал. Поспать бы дня три, чтобы ни одна живая душа не беспокоила...
Когда Ялмари ступил на мраморный пол холла во дворце, запахи сотен людей окружили его. Он плыл в них, как в реке, а обоняние невольно выделяло только один. Принять решение о расставании оказалось проще, чем исполнить. Принц почувствовал Илкер на втором этаже. Пришлось сделать усилие, чтобы не свернуть туда, а подняться выше, к матери.
Короткая аудиенция у королевы -- поцелуй щеки, холодные вежливые фразы, и его отпустили немного отдохнуть.
Нет, конечно, он знал, что мать его любит. Знал, что она переживала о нем все эти дни. Это было заметно даже через белила, которыми попытались загримировать следы бессонницы на ее лице. Но все же семейные тайны накладывали определенные ограничения. Однажды Ялмари подумал, что королева настолько боялась выдать себя чем-то, что в какой-то момент запретила себе любое проявление чувств. Поэтому материнскую любовь он скорее понимал умом, чем ощущал. Кажется, маленькая фрейлина только этим и смогла пробить брешь в его защите: ее искренность обескураживала и заставляла сердце тосковать о несбыточном -- об отношениях, где нет места фальши.
Принца милостиво отпустили отдыхать до ужина, поэтому он отправился в свои комнаты во дворце. Когда слуги вышли, упал на кровать, сняв только сапоги и куртку, и закрыл глаза. Моментально в голове возник образ девушки: русые кудряшки, не желающие лежать в прическе, карие глаза, чуть курносый нос, тонкая талия, затянутая в шелк. Сидит рядом с принцессой, смеется, посматривая на дверь. Наверняка ведь сестренка сказала ей, что он вернулся. Ялмари не стал прогонять это видение. Встречаться нельзя, но представить-то можно...
...Очнулся, когда на город опустились сумерки. Полежал немного, прислушиваясь. Вскоре раздался бой башенных часов. "Девять вечера. Еще немного, и я бы опоздал", -- он быстро сбросил рубашку на пол, амулет -- черный матовый камень -- и круглый медальон, висевшие на витой цепочке снимать не стал. Затем переоделся: в гардеробе всегда ждала его любимая одежда -- черные рубашки и длинные штаны. Ялмари не любил надевать чистую одежду на немытое тело, но искупаться и побриться не успевал. Машинально провел ладонью по щеке: чтобы лицо было чистым, приходилось бриться два раза в день.
Когда он вошел в столовую, где по вечерам встречалась их семья, королева и принцесса уже ужинали. Хрустальная люстра, висевшая низко над центром стола, освещала небольшое пространство, и уже за спинками стульев начиналась тьма.
Увидев сына, королева Эолин величественно улыбнулась. Светлые волосы, белая кожа, холодная улыбка -- королева по-прежнему хранила самообладание и не только не упрекнула сына за опоздание, но даже не поднялась из-за стола. Слуги к вечерней трапезе не допускались, поэтому на ней было так называемое домашнее платье: оно надевалось без корсета и многочисленных подъюбников, запахивалось впереди и поддерживалось лишь легким пояском.
Восемнадцатилетняя принцесса, напротив, нарядилась. Она спала на другом этаже, и горничные помогали ей раздеться перед сном. Девушка подскочила к Ялмари и повисла на шее.
-- Братик, как же я рада, что ты вернулся! Я к тебе уже заглядывала, но ты спал, ничего не слышал. Я тебя не стала будить.
Лин носила маску взбалмошной принцессы, поэтому могла позволить себе искреннее проявление радости.
Принц приобнял ее и чмокнул в щеку.
-- Я тоже рад тебе, сестренка. Спасибо, что не разбудила.
Принцесса Эолин казалась молодой копией матери. Некоторые утверждали, что, когда королеве было восемнадцать, она отличалась такой же непосредственностью и искренностью, но смерть короля Ллойда в одну ночь изменила ее, превратив из юной девушки в зрелую женщину.
-- Как ты себя чувствуешь? -- поинтересовалась королева таким тоном, будто задала вопрос исключительно из вежливости.
-- Прекрасно, -- поддержал Ялмари великосветскую беседу. Отодвинув стул, сел рядом. Положил в тарелку овощи и мясо.
-- Давай я за тобой поухаживаю, -- сияя, предложила сестра. -- Специально для тебя мы заказали повару паштет.
Она передала маленькую тарелочку.
-- Спасибо, -- тепло поблагодарил он. -- Полад задерживается?
За столом повисла тишина. Женщины переглянулись.
-- Он не ужинает с нами... -- бесстрастно сообщила королева.
-- То есть как? -- Ялмари перестал жевать.
-- Не хочет, -- она спокойно нарезала рыбу. Только вот взгляд она прятала, и это выдавало, что она опять лицедействует, а настоящие чувства спрятаны глубоко внутри.
Принцесса не выдержала:
-- Они поссорились, -- пояснила она недоумевающему брату.
-- Поссорились? -- он вновь перевел взгляд на мать.
-- Я пыталась помириться, -- королеве не нравилась эта тема, и она поспешила завершить ее. -- Давай не будем об этом.
-- Хорошо, -- Ялмари поднялся.
-- Ты куда? -- холодность королевы все же поколебалась, она с беспокойством следила за сыном.
-- Хочу найти Полада и узнать, что происходит.
-- Но я почти не видела тебя...
-- Мы вернемся вместе, -- пообещал принц.
***
Спальня телохранителя королевы этажом ниже встретила тишиной, но Ялмари заметил движение на балконе и прошел туда. Полад покачивался в кресле-качалке, глядя в пустоту перед собой. Увидев принца, показал на соседний стул. Ялмари опустился рядом.
-- Что случилось? -- поинтересовался телохранитель, мельком взглянув на него.
-- Пришел ужинать и с удивлением обнаружил, что тебя нет.
-- Я не об этом, -- прервал его Полад. -- У тебя что-то случилось. Что?
-- Как ты все чувствуешь? -- принц облокотился на колени и сжал виски.
-- Мы слишком связаны, -- усмехнулся "волк".
Ялмари всегда хотел походить на него: ни одного лишнего слова. Никогда, даже наедине. Даже когда кажется, что никто не может услышать. Полный контроль и самообладание. Но выглядит все намного естественней, чем у королевы.
-- Так что у тебя случилось? Видел леди Лаксме? -- Полад, как всегда, в два счета добрался до самой сути.
Ялмари медленно поднял на него взгляд.
-- Нет, -- ответил безразлично. -- Ты и сам знаешь.
-- Собираешься встретиться?
-- Нет, -- на этот раз горькая усмешка тронула губы.
-- Почему?
Опять долго-долго смотрят в глаза друг другу.
-- У меня может быть помолвка? -- наконец спрашивает Ялмари вместо ответа.
-- Ты хочешь, чтобы я тебе разрешил или запретил? -- телохранитель скрестил руки на груди. -- Этого не будет. Ты уже большой мальчик и сам можешь принять решение. Ты доказал, что...
-- Слово "нет" гораздо короче, -- прервал его Ялмари. Он запрокинул голову и теперь уставился в звездное небо. -- Оставим леди Лаксме. Ты очень удачно отвлек меня от цели моего прихода. Что у тебя с королевой?
Полад не спеша поднялся, навис над принцем, всмотрелся в его лицо.
-- Я считаю, что не вправе тебе указывать, раз ты уже совершеннолетний. Но если хочешь мой совет -- скажи леди Лаксме, кто ты. Всё сразу встанет на свои места.
-- Какое изящное решение! -- Ялмари иронично покивал. -- Так и сделаем. А что скажешь насчет королевы?
-- Произошло то, что должно было произойти, -- холодно пожал плечами Мардан Полад, снова опускаясь в кресло. Один Ялмари мог почувствовать, какая боль скрывается за внешним спокойствием. -- Она жалеет о том, что связалась со мной. Жалеет о том, что погиб Ллойд Люп.
-- Не может быть, -- не поверил принц. -- С чего ты взял?
-- Она почти открыто мне об этом сказала.
-- Нет, Мардан, ты что-то неправильно понял.
-- Слушай, когда я впервые увидел герцога Люпа, я сразу понял, что он подходит ей больше, чем я. До нее эта истина дошла не сразу. Но в любом случае в ту ночь он не оставил мне выбора.
-- Ладно, я не буду расспрашивать о подробностях. Просто сделай мне одолжение: поужинай с нами.
-- Не лукавь, -- подмигнул телохранитель. -- Вряд ли ты сможешь нас помирить.
-- Что ж, тогда хоть поедим, -- посмеялся принц.
-- Только сегодня и только ради тебя, -- Мардан поднялся.
На стенах галереи еще горели свечи. Стражу Полад отпускал, оставляя "волков" лишь на нижних этажах. Слуги тоже сюда не заглядывали после одиннадцати -- чем занимаются королевские особы по ночам, им было знать необязательно, и так слишком много болтали.
-- Я горжусь тобой, -- нашел нужным сообщить Мардан, поднимаясь в обеденный зал. -- Ты сделал больше, чем я предполагал. Прочитав сообщение о твоем столкновении с эймом-соколом, -- продолжил телохранитель, -- я узнал, что смог об эйманах. Этот народ живет за северо-восточными лесами Энгарна. Леса считаются непроходимыми и нежилыми, а возможно, там действует и какая-то магия. В общем, никого из людей они в гости не пускают. А вот сами они часто среди нас вращаются. Большинство из них -- купцы и, надо сказать, небедные. Они никогда не афишируют свою особенность, так что люди об этом народе забыли. Как ты понимаешь, немногие внимательно читают книгу Вселенной. Но в королевской библиотеке я нашел даже отрывки из книги Эйманов. Знаешь, как отличить эймана от человека? Кроме того, что у него есть эйм-животное, разумеется...
-- Как? -- заинтересовался Ялмари.
-- У них на груди, возле сердца, татуировка. Его вторая сущность, его эйм. То есть, например, если бы ты раздел эймана Алета, который чуть не убил тебя, то увидел бы у него татуировку сокола.
-- Татуировки делают и люди, -- засомневался Ялмари.