Аннотация: В этом произведении использованы стихотворения из журнала "Парус". В те годы авторам было по шестнадцать лет и они постеснялись указать свою фамилию. Может, сейчас кто-нибудь признается. :))))
Ты в октябре
И ты один остался на перроне,
На троне,
словно в кроне размышлений...
И напрягая худшее из зрений
Средь грустно-расставательных бесед,
Я силюсь разглядеть твой силуэт,
Но он размыт,
разлит,
рассредоточен,
Раздарен,
растранжирен,
разворочен...
Лишь в памяти, глухой ее воронке,
В отсеке для НЗ,
на дне низинки,
Случайные как яркий свет на снимке -
Ты в октябре
и я чуть-чуть в сторонке...
Призраки прошлого наносят визит неожиданно. Невозможно угадать времени и причин их появления. Словно где-то открывается пыльная, в лоскутах паутины дверца. А ведь я забыла, что она есть. Да и ключи были утеряны. Но теперь неведомая сила тянет просмотреть весь хлам, что скопился за ней. И среди ненужных вещей вдруг брызнет в глаза бриллиантовый блеск разбитой вазы. Почему она все еще здесь? Откуда-то из глубины поднимется странная тяжесть. То, что казалось забытым, ненужным, пройденным вдруг напомнит о себе с бестактной навязчивостью. Надо бы очистить эту комнату. Выбросить все. Но... выходишь, боясь потревожить еще что-нибудь.
Меня призраки посещают во сне. Сегодня это был ты. Я так и не вышла замуж, работала учительницей в школе, коротая свободные вечера за умными романами. Однажды в дверь постучали. На пороге - ты.
- Можно? - услышала я, и вид у тебя был, словно ты пришел отрабатывать пропущенные контрольные.
Мы прошли на маленькую кухню с веселыми голубыми занавесками в подсолнухах. Долго пили чай с пряниками из дешевого сервиза в крупный красный горошек. Желтый свет плетеного из макраме абажура причудливо пятнил светлые джинсы. Пушистые гостевые тапочки, которые налезли тебе лишь на полступни забавно задирали морды вверх. Потом чай закончился и ты долго смотрел на дно своей чашки, а я молчала, решив, что этот визит должен получить какое-то завершение. После стольких лет ты пришел не чай пить, верно? Но опять молчишь. Как всегда.
- Я дурак, - вдруг заявил ты, подняв на меня голубые, на выкате глаза. Они были полны печали, как у обмороженного слона. Как всегда. Но я молчала, твердо решив, что на этот раз ты выскажешь все. Я не помогу тебе ни взглядом, ни жестом. Как всегда. И ты решился - словно в реку с обрыва. - Столько лет только из-за того, что я не сказал... Но ты одна, и я подумал... - глаза снова опущены, указательный палец задумчиво водит по краю чашки. Очерчивает круг жизни. - Может, еще не поздно? - печаль ушла, появилось фаталистическое желание идти до конца. - Я всегда тебя любил. Да ты знаешь. Давай попробуем...
Я решительно встала и отобрала у тебя чашку. Поставила ее в раковину. "Услышала" спиной, как ты встал, задевая макушкой мою "люстру".
- Мне уйти?
Я так же решительно развернулась, и, подойдя, притянула тебя за модный свитер и легко поцеловала в губы. А потом сказала, твердо глядя в глаза:
- Ты дурак!
Проснулась с бешеным сердцебиением, с тянущей пустотой. Чувствую на шее щекочущее дыхание мужа. Наш сексодром такой большой, что при желании мы могли бы и не встретиться за ночь, но он любит чувствовать меня всю, даже во сне прижимает к себе, чтобы я не укатилась куда-нибудь на край. Это редко бывает - и богатый, и красивый, и нежный, и страстно-влюбленный. А у меня - отличная, высокооплачиваемая работа, где ценят и уважают. И я счастлива, счастлива, счастлива. И вдруг ты. Другая жизнь. Плетеный абажур и дешевый сервиз в горошек. Почему? Почему именно сейчас? Мне хотелось встать и посмотреть в осеннюю ночь, увидеть деревья, которые здесь уже покрыты снегом. Но я знала, что разбужу мужа, начнутся вопросы. Поэтому лежала тихо. Вдруг усну? А в сознании вдруг вспыхнула яркая картинка - наша осень.
Тополя держат низкое небо. Тяжело им. Они покачиваются от усилий, но не бросают. Надо еще с неделю, с две. Чтобы снег не закрыл красочного сумасшествия листьев. Они кричат всему миру, что и в смерти есть праздник. Что уходить надо весело. Солнце вдруг рвет серый драп и видно, что под пальто у неба синее шелковое платьишко. А луч падает в лужу и больно ранит своим блеском. Как лезвие - вены. Последняя вспышка перед тьмой. Ты легко касаешься моего локтя.
- Нам сюда, - совсем легкое, едва ощутимое давление и ты задаешь мне правильный курс. Рука тут же убрана, только ощущение твоего плеча где-то рядом. Ну что же ты? Неужели не чувствуешь, как мне приятно, когда ты меня касаешься?
Мучительно пытаюсь вспомнить, как это произошло. Когда?
Помню тревожное состояние, которое я назвала предчувствием любви. В этом была виновата весна. Комната моя преобразилась. На столе, на портретах, кровати лежали ярко-оранжевые блики. Они были теплые, и я так любила их. Я знала, что где-то на свете есть человек, который томится от непонятного ожидания, сам не зная, чего ждет. А я знала, что он ждет меня. И то, что должно случиться, случится уже очень скоро.
Потом у меня заболела голова. Даже в дневнике своем записала: "Весь день болела голова, потому что забыла что-то важное. Мне просто необходимо это вспомнить". И уже вечером - твои глаза. Я готовлюсь к выходу на сцену и нервно глажу гитарную деку, а ты смотришь, словно пытаешься загипнотизировать, слишком пристально, слишком настойчиво. Потом я пела, старательно глядя в окно на крохотные новорожденные листочки, но всем телом чувствовала, что ты смотришь все так же. От этого было хорошо, как никогда. Как я могла забыть об этом?
А через неделю "Аэлита". Еще одна конвенция для любителей фантастики - большая торжественная свалка. Начинаются "коны" с объятий и автографов, а заканчиваются грандиозной пьянкой. Я не собиралась туда, но мне сказали:
- Они уже ушли. Иди быстрей на остановку, догонишь.
Я пошла, словно под гипнозом и вдруг услышала шаги. Почему? Много людей вокруг. Все или стукают изящными каблучками, или шоркают стоптанными ботинками, или нежно скрипят китайскими кроссовками. Но я их не слышу. Вдруг отчетливо - звук шагов. Сердце ухает - это за мной. В спину твой голос:
- Привет!
А на остановке друзья таращат на нас глаза, многозначительно произносят:
- О-о-о! - и с преувеличенным пониманием кивают головами, брови, глаза, губы кривятся, чтобы показать: все поняли, что ты и я - не просто так. Ты и я...
- Димка за тобой зашел? - Олька тоже увлеклась этой игрой во всезнание.
- Что ты! Он, кажется, даже не знает, где я живу.
Я словно атомный ледокол прокладываю путь в банкетный зал в толпе уже не очень трезвых фэнов. Ты следуешь за мной как верный оруженосец. Я делаю вид, что не замечаю твоего присутствия. Ты делаешь вид, что оказался рядом случайно. И так же случайно, ненавязчиво оказываешь помощь - оттеснил от рвущихся на подвиги мужиков находящихся в "кризисе зрелого возраста", нашел за столом места, добыл сувениры и вручил мне. Я с изумлением рассматривала автографы всех "достопримечательностей". Когда ты успел собрать их для меня?
- Я хочу, чтобы ты тоже расписался, - протягиваю тебе календарик.
- Нет, - ты решительно отстранился. Дальше не подействовали ни уговоры, на грани мольбы, ни фырканье, ни угроза: "Я обиделась!" Так вот ты какой? Где-то мягкий и пушистый, а где-то стоишь насмерть? И я не смогу управлять тобой?
Ухожу в уголок зализывать раны. Беру гитару и вижу себя словно со стороны. Не моя рука крепко сжимает гриф. Не мои пальцы легко порхают по струнам. Не моя музыка звучит откуда-то то ли с неба, то ли изнутри... не меня. Ты снова рядом. Нет, нас отделяют несколько рядов стульев и около двух десятков людей, но ты рядом. Сквозь все это я чувствую твой взгляд. Печальный, как у обмороженного слона. Как всегда.
За дверью лаборантской твой голос:
- Марат! Пойдем, Марат! Так. Стой здесь, не уходи.
Дверь беззвучно открылась и снова закрылась. Я выдерживаю паузу. Надо успокоиться. Потом выхожу в аудиторию.
- Привет! - еще ни разу не видела у тебя таких сияющих глаз. - Тебя Марат хотел увидеть.
Да. Я слышала. Марат хотел меня видеть. Ты что-то говоришь, я что-то отвечаю. Но ничего не помню, кроме радостного стука сердца при звуке твоего голоса.
Жизнь злая игра. Наши отношения похожи на бой на шпагах. Ты ранишь меня. Я - тебя. Ты - случайно. Я - обдуманно и изощренно. Просто для того, чтобы тебе было так же плохо, как мне. Но все, что я делаю теперь - для тебя. Легкий макияж утром - для тебя, ты обязательно зайдешь в лаборантскую, я знаю. Я отвернусь и буду разговаривать с Маратом, чтобы ты не догадался, что не только макияж - и новая футболка, и тонкий аромат духов - все для тебя. Эта игра для меня самой. Я не хочу тебя любить. Ты мне не подходишь. Ты младше на целых... полтора года. Ты не умеешь соглашаться со мной и быть галантным кавалером. Ты даже не можешь признаться, что хотел видеть меня. Я тебе не поддамся. Я тебя не люблю. В ответ только печальный взгляд, как у... Как всегда.
День начинается новым листком из блокнота,
Новою строчкой - и ночь отползает в туман.
Я и не знаю, люблю ли сегодня кого-то.
Может, люблю, а быть может, все это обман.
День занимается... строчка следов на тропинке.
Вот и сорока летит, чтоб о сплетнях трещать.
Может, глаза твои, просто холодные льдинки,
Может быть, просто ты хочешь меня целовать.
День начинается с пены тумана скользящей.
Я ухожу, чтобы снова забыть о тебе.
Может, и есть ты тот самый, один, настоящий.
Может быть, вновь я придумала сказку себе...
Жизнь моя приняла странный оборот. В понедельник я говорю себе: "Завтра я увижу тебя". Во вторник: "В четверг мы еще раз увидимся". В среду: "Завтра вечером ты будешь рядом". В четверг: "Мы расстаемся до воскресенья". В пятницу: "Через день мы снова встретимся". В субботу: "Завтра мы почти весь день будем вместе". В воскресенье: "Завтра я снова увижу тебя". Часто думаю о тебе, о том, как ты смотрел на меня, почти не дыша, как касался моих рук. Меня просто проучили! Я знаю, что будет дальше. Я буду любить тебя. Ты будешь любить меня. Мы будем встречаться и смотреть друг на друга. Каждый раз как впервые. Каждый раз как последний. А потом я выйду замуж. Не за тебя. Кто бы знал, как мне тяжело от этого знания.
Я ждала четырех часов вечера не только потому, что это окончание рабочего дня, и можно идти домой, собирать вещи в дорогу. Я ждала потому что... В общем, очень сильно ждала. Поэтому когда ты постучал, у меня чуть сердце не выпрыгнуло, но я осталась снисходительно непроницаемой, как настоящая леди. Да, все обговорено. Мы встречаемся на остановке в восемь утра. Олька ночует у меня. Ты уже можешь идти. Что ты делаешь? Ты, счастливо улыбаясь, берешь веник и начинаешь подметать комнату:
- Мне что ли к кому-нибудь ночевать уйти? Жаль, Марат не едет. Его родители никуда не отпускают. У тебя с этим проблем нет?
- Нет, я уже большая девочка, - молча наблюдаю, как ты между делом приводишь в порядок мое рабочее место. Без вопросов и просьб о помощи. Вот если бы попросила, тогда непременно услышала бы решительное "нет". Так уж ты устроен.
Мы едем в Киев. Не мы с тобой, конечно, но все же... именно мы с тобой. Если ты не объяснишься на этот раз, то не объяснишься уже никогда.
В полутемном зале медленная музыка. Людей уже почти не осталось. И меня Олька все тянет в номер - пора спать. Хорошо, что ее пригласили танцевать. Я откидываю голову, ощущая затылком прохладу стены. Это ощущение немного разгружает мою усталую голову. Усталую от мыслей о тебе.
- Потанцуем? - в полумраке ты выглядишь черным принцем. Неужели решился?
- Конечно, - бросаю с улыбкой. "Давно пора!" - вызывающе говорю про себя.
Твои руки на моей талии. Они не дрожат. Они думают: прижать ее к себе или не стоит? Осторожность победила.
Ты молчишь, потому что не знаешь, что сказать. Я молчу, потому что мне хорошо без слов. Ночь, звезды, танец - все, о чем я могла мечтать. Нет, не все, конечно. Но нужно ли нам большее? Мелодия закончилась и ты со вздохом облегчения отпускаешь меня. Тебе нелегко дался этот танец, я тебя понимаю.
- Может, погуляем? - кажется, ты боишься даже имя мое произнести, но во взгляде решимость. Ты приглашаешь меня на свидание?
Тут, как из-под земли вырастает парень:
- Девушка, можно Вас пригласить?
- Конечно, - говорю ему с той же самой интонацией. "Я польщена!" - продолжаю про себя.
Партнер уверенно берет меня за талию и бал продолжается. Где-то на заднем плане вижу твое искаженное болью лицо. В следующую минуту тебя уже нет в зале. Не страшно. Помучайся ревностью немного.
- Димку бросил университет, и его тут же призвали в армию.
- Я знаю.
- Ты его не провожала?
- Нет.
"Провожала. Как не провожать? Одинокий и потерянный на пустеющем перроне. Оглядываешься в последний раз. Думаешь, я приду, если ты меня не звал? Не приду". Это было осенью. Нашей осенью, когда тополя сгибались под тяжестью неба, а луч солнца фотовспышкой осветил провожающих. Фотовспышка или взрыв? В воронку памяти опустился черно-белый снимок. Ты в октябре и я чуть-чуть в сторонке.
- Может, напишешь ему?
- Может быть... Если он сам напишет.
- Ты с ума сошла! Димка если узнает - повесится.
- Не повесится. Между нами никогда ничего не было.
- Не было?! Ты хочешь сказать, что не знаешь, как сильно он любит тебя?
- Знаю - не знаю. Какая теперь разница? У меня другая жизнь. Я выхожу замуж.
- Привет! - возвышаешься надо мной телеграфным столбом. Цвет лица как у давно и сильно пьющего. - Как дела? Как жизнь? Дети есть? - выпаливаешь в меня словно обойму из автомата.
- Все отлично! Детей пока нет. Карьера, - я улыбаюсь снисходительно. Как хорошо, что ты не объяснился тогда, что я не писала тебе, что не ждала, что вышла замуж и прочно счастлива.
- А у меня двое. Мальчики. Попробовал учиться. Попробовал служить. Попробовал жениться. Теперь пробую быть отцом. В жизни все надо испытать. Ладно, я побежал.
- Пока!
Я пытаюсь осторожно перевернуться, чтобы не разбудить мужа, но он тут же вздрогнул. Родной сонный голос:
- Ты чего?
- Не спится. Призраки прошлого.
- Жалеешь, что вышла за меня замуж? - он хитро улыбается с закрытыми глазами.
- Да уж! Ты единственный и самый любимый, - целую его в подбородок. - Все, что случилось - должно было случиться, - вслух говорю сама себе - муж быстро засыпает, бессонница его не мучает.
Я тоже закрыла глаза. Мне казалось, я чувствую, как падает за окном снег. Красивые ажурные снежинки, которыми так редко балует нас небо. Они прячут тропинки, лавочки, кусты. Лишь деревья им не под силу. Это покрывало накрывает и меня с головой. Сердце больше не ноет - действует прохладная анестезия. Нашего октября больше нет. Есть мой снегопад.