Сразу прошу обратить внимание вот на эти фотографии. Как видите, там обычная пол-литровая банка, закатанная металлической крышкой. Это варенье, на крышке даже подписано: "Вишня". Наверно, привередливый и балованный читатель спросит: "И зачем это мне показывают какую-то банку с вишнёвым вареньем? Что в ней может быть интересного?". И тут я, пожалуй, соглашусь с читателем: в самой банке, наверное, и правда нет ничего интересного. Однако, в истории о том, как и зачем она попала ко мне в руки -- что-то примечательное всё же есть. Оказалась же эта банка у меня всего пару часов назад. Дело было так: зашёл я на рынок, купить свинины. Вход там довольно узкий такой, с небольшими воротцами и железной решёткой. В выходные там народ всегда бегает туда-сюда. И вот иду я среди общей толкучки, под ногами вода и снег мокрый, за ночь много его нападало. В лицо ветер гонит противную сырую изморось: из-за тепла снег сменился маревом микроскопических капель, оседающих повсюду и создающих ощущение пронизывающего, сковывающего тело холода, несмотря на отсутствие мороза. Я уже почти миновал небольшой предбанник у входа, где теснятся палатки с молоком и курятиной, как вдруг мне послышалось нечто странное. Казалось, кто-то много раз повторяет череду каких-то слов, на манер тех монахов из киносказок про Шамбалу да Шаолинь, читающих бесконечные мантры ради просветления. Сперва я не разобрал смысл, но затем расслышал отчётливо: "Купите баночку варенья -- купите баночку варенья -- купите баночку варенья" - повторял скороговоркой слабый, бесцветный голос. Подойдя ближе, я увидел старушку: на ногах старые валенки, из под видавшего виды шерстяного платка равнодушно глядят на мир выцветшие от прожитых лет и потускневшие от пережитых разочарований глаза. А лицо -- потемневшее, словно кора старой яблони, которой жить осталось до первой сильной грозы со шквальным ветром. Она держала в руке банку, глядела на бегущих мимо людей и без остановки твердила своё заклинание: "Купите баночку варенья". Народ деловито семенил по кособоким тротуарным плиткам, с размазанной по ним водянистой снежной кашей. Никто не останавливался. Вместе с толпой я прошёл через рынок, заглянул в мясной павильон, купил, что было нужно. На обратном пути снова подошёл к воротам рынка. Бабка стояла всё там же, но уже ничего не говорила. Было видно, что это молитвенное стояние в сыром, заснеженном переулке совсем нелегко даётся старому человеку. Она отвернулась от бегущей толпы, сделала три шага, сплюнула в урну. Каждый шаг был заторможенным, словно в замедленном кино -- так выглядят движения человека преклонного возраста. Глядя на них, невольно ловишь себя на том, что страшишься часа, когда сам станешь таким же стариком -- когда простое движение превратится в тяжкий труд, а подпрыгнуть или поднять что-то тяжёлое не сможешь вообще. Но ещё более резким диссонансом это выглядит на фоне бегущей толпы, набивающей сумки курятиной, яблоками, солёными огурцами и затаривающейся спиртным в ожидании новогодних праздников. Когда за углом мигает экран в полстены, рекламирующий элитные квартиры, предлагающий забронировать столики в элитных ресторанах с лучшими экзотическими блюдами, или в vip клубе с танцами лучших голых девиц.
Я спросил, сколько стоит варенье. Бабка ответила -- пятьсот рублей. Да, вряд ли кто-то купил бы его. В супермаркетах дешевле раза в два. Да и дешевле никто там, на углу рынка, не купит, и даже вряд ли заметит. Я молча сунул пятисотку в чуть заметно дрогнувшую старческую руку. Варенье сунул в сумку, быстро пошёл прочь. Старушка что-то говорила про то, какое это варенье хорошее, и какая вкусная была вишня, из которой оно сделано. Но я уже вышел за ворота. Я же знаю, что это не изменит ничего. И даже написал однажды так:
И не вспомнить, не вымолвить -
По воде не прочесть.
Души медью не выкупит
Пёсья рыжая шерсть.
И ныряют тяжёлые,
В воды Ирий-реки
Прошлогодние жёлуди,
Как в карман медяки.
И по снегу свинцовому
Мы печатаем шаг,
Где неясыти с совами -
Что ни вскрик, что ни взмах -
Режут вод зачарованных
Самородный хрусталь.
Да клинки в ножнах кованых
Поят яростью сталь!
Вместо эпилога
Когда писал этот очерк, вспомнил детство. Лет пять мне было. Жили тогда ещё в коммуналке, в доме с четырьмя этажами. А на первом этаже жила бабка дворничиха. Я её побаивался немного. Было ей где-то лет шестьдесят, или побольше. Дородная такая бабушка, со здоровенными ручищами, такими, что наверно, вздумай она отвесить леща какому-нибудь мужику, тот и на ногах бы вряд ли устоял. Жила она бедно. Помню, когда подметала у подъезда, всегда бутылки собирала, если находила. Потом сдавала их. Да, в СССР бедные были... Но если сравнить их бедность с той вопиющей, беспросветной нищетой, которая буквально царит среди стариков нынешней России, то контраст, который вы в итоге получите -- не просто поражает, он повергает в шок. Да что там! Если бы во времена моего детства рассказали кому-нибудь про все эти прелести "обновлённой России, вставшей с колен", никто бы не поверил, что такое вообще возможно в нашей стране.
![[]](/img/d/dart_k/pbsnow/wishnja1.jpg)
![[]](/img/d/dart_k/pbsnow/wishnja2.jpg)
![[]](/img/d/dart_k/pbsnow/rynok.jpg)