Ощущая себя абсолютно никому не нужным, Кравец брел по берегу озера. Старые кроссовки цеплялись за оголенные корни деревьев, путались в траве, совершенно неуправляемо спотыкались. Хотелось свалиться, наконец, и лежать на жесткой земле, чувствуя, как под штанины заползают любопытные муравьи, смотреть на бегущие облака и не думать ни о чем. Ни о том, что он, Кравец, так наивно считал счастьем, ни о безобразной сцене, произошедшей не более получаса назад. В результате её он и брел теперь по берегу с вспухшей от мастерского удара и наверняка уже посиневшей скулой и ощущением собственной ненужности. Никому. Абсолютно. Он совершенно ясно понял, в каком настроении кое-кто вешается на трубе в ванной или прыгает с крыши многоэтажного дома. Нет, совершать подобную глупость Кравцу не хотелось, он просто криво усмехнулся от неожиданного открытия: у боли, оказывается, есть и положительные стороны - она дает знания...
А на что, собственно, он надеялся? На то, что Настя со своими длинными ногами и бездонно-пустыми огромными глазами захочет быть верной ему по гроб жизни? Что согласится переехать в его крошечную комнатушку и ухаживать за вздорной старухой, его бабкой, обитающей во второй чуть менее крошечной комнатушке? Что родит пару щекастых карапузов и будет по вечерам ждать его с работы с теплыми котлетами в накрытой крышкой сковородке? И при этом умудряться красиво одеваться, кормить семью и возить детей летом к морю на его смешную зарплату?
Он остановился и захохотал во весь голос. Лягушка испуганно шлепнулась в воду, по зеркальной воде рванули прочь жучки-водомерки, а озерное эхо понесло дикий смех вдоль берега. Кравец пнул камешек, уселся на откос и принялся собирать попадающийся под руки мусор и швырять его в воду. Жизнь кончилась.
Банально и глупо завершилось то, что он считал её смыслом. А без смысла - какая жизнь? Пришел богатенький Буратино и увел его глазастую Мальвину. Впору облачиться в дурацкий наряд Пьеро и нарисовать на щеке большую синюю и горькую слезу. Ого, а щека вздулась изрядно...
Здоровенный комар уселся на его коленку, нахально прокусил джинсы и, впившись хоботком, принялся жадно сосать кровь. Уставившись на комара, Кравец пришел к идиотскому выводу: кое-кому он все-таки нужен. Например - кровососам.
Рядом с первым уселся второй комар, тощий и горбатый, и тоже навострился присосаться. Тогда Кравец с явным удовольствием прибил обоих одним ударом ладони, полюбовался на оставшиеся на голубой ткани пятнышки от насекомых: одно - жирно-кровавое, второе - просто серое, и встал.
Теперь он шел по берегу целенаправленно, стараясь уйти как можно дальше от крошечного пляжика с очагом из крупных камней, на котором жарились шашлыки из замаринованной в сухом вине свинины, от черной, с хищными гладкими обводами машины, от Насти и её кавалера. Нового кавалера. А может и старого, кто их разберет... Если бы Кравец был дорог Насте, она бы уже сто раз успела догнать, заглянуть в глаза, сказать, что любит только его, Кравца, а этот смазливый упитанный мальчик с дурацким именем Мишустик её совершенно не интересует. Не догнала...
Бутылку он заметил случайно - из воды торчало только горлышко с завинченной пробкой, вокруг которой белесой юбочкой топорщилось что-то непонятное. 'Записка от потерпевших кораблекрушение' - мгновенно пришло в голову, и он засмеялся, ощущая отдающую в скулу боль. Какие кораблекрушения могут быть на этом тихом, хотя и немаленьком озере? Вон и дома ближайшего микрорайона видны даже отсюда. Кравец потоптался на берегу. В воду лезть не хотелось - она ещё толком не прогрелась, а бутылка кивала горлышком метрах в пяти от берега. Хотя дно тут должно быть пологое. Он разулся, решил было закатать джинсы выше колен, потом передумал и просто снял их. Вошел в воду, поежился и быстренько добрел до загадочной бутылки. Этикетка отклеилась, но, похоже, бутылка из-под коньяка или другого дорогого напитка, а что внутри её - не видно, стекло почти черное. Под завинчивающуюся пробку, должно быть для герметичности, был подложен обрывок полиэтилена. Скорее на берег, а то пальцы судорога сведет. В бутылке наверняка ничего нет, или ерунда какая-нибудь.
Он попрыгал на берегу, стряхивая капли воды с ног, уколол пятку об острый сучок, разозлился и открыл бутылку. Внутри что-то шелестело, но вытрясти содержимое не удавалось, и веточка, засунутая в горлышко, не помогала. Тогда он швырнул бутылку о камни. Она разлетелась темными брызгами стекла, оставив бумажную полуразвернувшуюся трубочку. Ну точно, послание от бойскаутов. Рискуя изрезать об осколки босые ноги, Кравец подхватил бумажку. И пальцы сразу нащупали внутри неё что-то твердое и плоское: в свернутый вчетверо листок был вложен тонкий и плоский ключ.
Записка была написана черным жирным карандашом, крупные торопливые каракули:
'Тому, кто найдет. Срочно открой квартиру по улице Новикова, 45-67. Там собака. Все, что найдешь - твое, только спаси Берта. Шифр - 917434. Меня они всё равно убьют. Макс'
Минут пять Кравец осмысливал написанное. Ну ни фига себе... Получалось, что какой-то Макс, которого собираются убить, вложил записку и ключ в бутылку в надежде, что кто-то её найдет и спасет его собаку. Но сколько проплавала эта бутылка? Озеро ведь не река, тут особых течений нет. А ветром бутылку могло носить по воде неделями, а то и месяцами. Так что же делать? Размышляя, Кравец машинально оделся и натянул кроссовки. Пятка болела. Скула болела. В руках был ключ и странная записка. Он сунул их в карман и, прихрамывая, зашагал к городу.
На улицу Новикова он добрался уже в сумерках. Это был район, застроенный новыми многоэтажными домами, свободно расположившимися на холмистом рельефе. Дом номер сорок пять оказался кирпичной свечкой-двенадцатиэтажкой с одним подъездом. Кодовый замок открылся без проблем - три кнопки так и сияли от частого употребления. Третья комбинация подошла. Шестьдесят седьмая квартира - девятый этаж. В лифте Кравец глубоко вздохнул и уставился в потолок. Что ожидает его в чужом доме? Скорее всего, ничего хорошего.
Лифт остановился. Кравец некоторое время таращился на стильную дубовую дверь, пока не обнаружил в ней узкую щель. Поскольку это было единственное место, относительно похожее на замочную скважину, он вставил в неё ключ. Тихий щелчок прозвучал в тишине пистолетным выстрелом. Потянув ручку, Кравец обнаружил, что под благородным дубовым шпоном скрывается тяжелая сталь - дверь открывалась бесшумно, но не очень легко, чувствовался вес.
Он шумно выдохнул и шагнул в сумрак и запахи чужого жилища. Пахло не очень приятно, и Кравец подумал, что его худшие ожидания подтвердились. Запах вызывал тошноту, а в спертом воздухе было трудно дышать. Нашарив правой рукой на стене выключатель, он нажал на плоскую клавишу. Вспыхнуло сразу несколько точечных светильников на потолке, и Кравец вздрогнул. Прямо перед ним сидел огромный серый пес в желтом кожаном ошейнике и смотрел ему в глаза. Верхняя губа пса морщилась, обнажая сахарно-белые клыки.
Дуэль взглядов длилась долго. Кравец раздумывал, не развернуться ли ему и не выскочить из квартиры, оставив дверь приоткрытой, чтобы кто-нибудь другой это заметил и спас собаку. О чем думал пес, можно было только догадываться. Его впавшие бока мерно ходили, временами дрожа от сдержанного рычания. Янтарные глаза смотрели настороженно и с каким-то отчаянием. Кравец уже сообразил, откуда шел отвратительный запах. Собака провела довольно много дней взаперти и вынуждена была гадить прямо в квартире.
Собак Кравец не любил и побаивался с детства. С тех самых пор, как на него, пятилетнего, неожиданно налетела дворняга, охранявшая соседний с родительским дачный участок. Пес был не злой, но службу нес рьяно, и напугал маленького Кравца до того, что тот некоторое время слегка заикался.
В их доме никогда не было собак, только кошки. А потом и кошек извели, бабка стала совсем старой, а ему было не до животных - крутился на двух, то и трех работах, потому что зарплата с одной целиком уходила на погашение долга. Платить оставалось немного, всего четыреста долларов. Был бы долг его, Кравца, не так обидно... Но ему приходилось расплачиваться за ремонт машины, которую три года назад разбил отец, севший пьяным за руль их старой 'копейки'. Отец погиб на месте, а владелец 'форда', в который он врезался, потребовал возмещения убытков с Кравца. Пришлось платить, иначе их с бабкой давно бы на кладбище свезли. Хорошо, что этот бугай согласился получать частями - по двести долларов в месяц, видимо, сообразил, что с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Прижавшись спиной к двери, Кравец меланхолично перебирал в уме все свои глупые неприятности. И что за жизнь у него? Сплошное недоразумение. Вот и сейчас неизвестно зачем приперся в чужую вонючую квартиру и занимается игрой в гляделки с огромной тощей и злобной собакой.
Тут пес вздохнул и неожиданно с глухим стуком улегся на пол. Лобастая голова опустилась на передние лапы. Но глаза продолжали светиться медовой настороженностью. Сейчас хорошо стали видны обрезанные почти до основания уши. Пород собак Кравец не знал, но что-то говорило ему, что перед ним представитель одной из самых агрессивных. Хотя - кто знает... Вот уже и не рычит.
Только сейчас Кравец почувствовал, как устал. Какая-то ватная апатия навалилась сверху, ещё немного, и он усядется прямо на пол рядом с этой изголодавшейся несчастной собакой. Дурацкая ситуация.
- Берт? - стараясь, чтобы голос звучал спокойно, произнес Кравец. - Я знаю, что ты - Берт.
Пес медленно поднял голову, и в глазах его сменилось выражение. Теперь это была смесь удивления и тоски. Он так долго не слышал своё имя.
- Я знаю, Берт, что не нравлюсь тебе. Но меня прислал Макс. Макс.
Золотистый огонь в собачьих глазах стал мягче. Или Кравцу показалось?
- Макс тебя любит. Он тебя не бросил, он прислал меня, чтобы я покормил тебя. Ты ведь хочешь есть, Берт?
Теперь он точно видел, что не показалось - пес вздохнул. Но добродушнее выражение его морды не стало. Он всем видом показывал, что слушает чужого. Но - слушает. И дышит уже без глубинного скрытого рычания. Может, рискнуть?
Кравец усилием воли оторвал спину от двери, к которой она словно приросла. Теперь он стоял прямо, готовясь сделать шаг. Пес смотрел на него с напряженным интересом.
Кравец шел по коридору, одновременно ощущая онемение в коленях и неимоверное облегчение оттого, что собака не бросилась на него, а просто встала и пошла следом. И ещё он надеялся отыскать в холодильнике хоть что-то съедобное. Потому что если он не выполнит обещание, пес может предъявить ему претензии. И будет прав, между прочим.
Так они дошли до арки, за которой была большая кухня.
Теперь он понял, почему пес не умер с голоду - на застеленном светлой циновкой полу валялся пустой разорванный мешок из-под сухого собачьего корма. Большой, килограммов на пять. И ни одного, даже самого маленького комочка не осталось, ни крошки. Как Берт сумел открыть дверцу нижнего шкафа, где хранился его корм, и вытащить мешок? Но он, несомненно, сделал это - облицованная деревом створка и сейчас была распахнута, а на полках виднелись ряды консервных банок с изображением добродушного сенбернара. Консервы пес открывать не умел.
Кравец обернулся. Берт смотрел на него с прежним интересом. Ждал.
Открывалка нашлась в пятом по счету ящике. Кравец принялся за дело. Говорят, что обученные собаки не едят из чужих рук. Но это, наверное, не слишком голодные собаки. Или магическое слово 'Макс' помогло? Кравец вскрывал одну банку за другой и вываливал их содержимое в большую глиняную миску. Берт ел быстро, но аккуратно. На четвертой банке Кравец спохватился: пес выглядел истощенным, значит, корм у него давно кончился, а после такой голодовки сразу много есть нельзя.
Пес вылизал миску и поднял морду.
- Я тебе потом ещё дам, - пообещал Кравец. - Ты не обижайся, но пока хватит.
Пес требовательно гавкнул и поскреб лапой в пустой миске.
- Пить хочешь? - сообразил Кравец, налил в ковшик воды и перелил её в миску. Берт лакал жадно, разбрызгивая воду.
А что он пил все это время? Вряд ли он научился открывать и закрывать кран. Кравец с сомнением посмотрел на пса. Кто знает, что в этой лобастой башке? Соседка Маша рассказывала про своего пуделя, что тот понимает речь, почти как человек. Кравец никогда не интересовался уровнем интеллекта собак. Но поведение Берта внушало мысли о том, что умственной отсталостью эта псина не страдает.
Пес попил, но часть воды осталась в миске, значит, от жажды он не умирал. Кравец смотрел на собаку, осознавая, что чувство страха перед ней почти ушло, оставив только некоторую опаску. Хорошо бы теперь определить степень собственной свободы. Он улыбнулся. С собачьих губ капала вода.
Он ходил по чужой квартире, за ним шел чужой пес, не спускавший с него внимательных глаз. Огромный коридор, куда выходило шесть дверей. Ближайшая к кухне исцарапана и полураспахнута. Туалет. Теперь понятно - собака открыла, чтобы пить из унитаза, чуда импортной сантехники. Да, Берт, ты умный пес. Хотя, наверное, каждый станет умным, если жить захочет.
В столовой было нечем дышать - вонял загаженный ковер. Кравец настежь распахнул окно, и стало чуть легче. Пес виновато вздохнул. Да, он поступал недостойно, а что было делать?
Вторая комната, гостиная - мягкие диваны, стенка с аппаратурой, большой бар. Кравец ни к чему не притрагивался - молча смотрел. Чувствовал он себя не то, чтобы неуютно... как-то отрешенно, воспринимая всё вокруг, словно кадры какого-то фильма. Только размеренно дышащий сбоку пес был реальным.
Следующей была спальня. Судя по круглой вмятине посередине застланной синим атласом кровати, именно тут все это время спал Берт. И было ему одиноко и страшно. Кравец почти физически ощутил этот собачий страх, быстро развернулся и вышел. Когда он прикоснулся к двери ещё не осмотренной комнаты, пес внезапно зарычал, словно предупреждая: тут запретная зона. Кравец вздрогнул и отдернул руку. Ладно, раз нельзя, значит, нельзя. Не он тут хозяин.
Мимоходом заглянув в ванную и поразившись её лилово-кафельной роскоши и никогда ранее не виданной треугольной емкости (в подсознании всплыло слово 'джакузи'), Кравец вернулся на кухню. Ему вдруг страшно захотелось есть, ведь после утреннего кофе и пары бутербродов у него маковой росинки во рту не было. А какой шашлык жарили... Ладно, забудем. Найти бы хоть корку засохшего хлеба, иначе придется есть собачьи консервы.
Пес улегся у стола и внимательно наблюдал, как Кравец, включив электрочайник, исследует содержимое холодильника. На пачке скисшего молока была дата - двадцатое мая. А сейчас - конец июня. Теперь хотя бы известно, что ещё месяц назад Макс был тут. Остальные продукты либо не содержали даты изготовления, либо эта дата была ещё более ранней. Он достал полпалки сухой колбасы, банку шпрот и скукоженную пачку творога. Творог полетел в мусорное ведро. Остальное годилось. В хлебнице обнаружилась горбушка неопознаваемого под зелеными зарослями плесени хлеба. Тоже в ведро. Поочередно заглядывая в шкафы, он разыскал таки пачку сухих хлебцев, теперь можно было поесть, не рискуя заработать расстройство желудка. Но вначале он скормил Берту ещё банку консервов.
Поедая неожиданно вкусную, хотя и твердую, как подошва, колбасу, хрустя хлебцами и запивая всё это крепким чаем, Кравец размышлял, как ему быть дальше. Поселить пса у себя невозможно, слишком уж мала его квартира для такого животного, там ему, привыкшему к простору, просто не развернуться. Да и бабка скоро вернется. Тогда как?
Неделю назад Кравец уговорил, вернее, заставил двоюродную сестру Зину забрать бабку на месяц к себе. Наслушался он при этом предостаточно. И про то, что Зина работает, и про то, что у бабки характер вреднющий. Пришлось напомнить, что по завещанию бабкина часть квартиры делится после её смерти между обоими внуками - то есть им, Кравцом, и Зиной. И просто несправедливо то, что терпеть бабкины закидоны и ухаживать за нею приходится одному ему. А работ у него, между прочим, две, а иногда бывает и три. Так что Зинка могла бы иногда и подумать о том, чтобы хоть немного помочь и дать Кравцу чуточку передохнуть. Тем более что у Зины есть муж Сергей и дочь-семиклассница, а Кравец один-одинешенек должен кормить и обихаживать почти не встающую с постели старуху.
Так что сейчас ему, слава богу, не нужно разрываться между бабкой и собакой. А что будет дальше - посмотрим. Хорошо бы неизвестный ему Макс вернулся живой-здоровый и избавил его от пса. Просто так уйти и оставить Берта Кравец не мог, хотя если бы его спросили, почему - вряд ли он нашел бы ответ. Наверное, потому же, почему он не отправил бабку в дом престарелых, а ведь Зинаида не раз ему это предлагала. Слишком хорошо он помнил привкус своего детского одиночества.
У других вкус детства - это вкус ненавистной манной каши, новогодних мандаринов или малины в бабушкином саду. А у Кравца - безвкусие тепловатой водопроводной воды и одиночества. Нет, он не голодал, и кашей его пичкали, и компоты перепадали, но отчего-то остался именно вкус летней, чуть затхлой воды из-под крана. И бессмысленное лежание в темной комнате, когда ещё совсем не хочется спать, а 'надо ложиться ровно в девять'. Ощущение того, что о тебе ни одна душа в мире не думает, и растворись ты сейчас в этом душноватом сумраке, никто и не вспомнит, что ты был. Наверное, поэтому он и был не способен сделать что-то такое, что заставит другое живое существо ощутить себя одиноким и ненужным. Даже вредную бабку или чужую собаку, о которой он ещё утром знать не знал.
Он допил чай и откинулся на спинку стула. Странное приключение досталось ему сегодня. Странное, и даже в какой-то степени опасное. Но что делать дальше?
Словно отвечая на его вопрос, пес поднялся и на минуту ушел в глубину квартиры. Появился он, неся в зубах какой-то моток, и со стуком уронил его к ногам Кравца. Это был крепкий поводок с массивным железным карабином.
- Ты намекаешь на то, что пора тебя вести гулять? - спросил Кравец, и в ответ пес громко гавкнул. - Понятно.
Пристегнув поводок к ошейнику напряженно замершего пса, Кравец повел его из квартиры. Он все ещё слегка трусил, но Берт вел себя вполне миролюбиво.
Едва выскочив из подъезда, пес нетерпеливо потянул его куда-то в сторону, за дом. Кравцу оставалось только перебирать ногами, и глядеть под них, чтобы не зацепиться за камень или не налететь на какую-нибудь скамейку. Берт носился от куста к кусту, рылся носом в траве, что-то выискивая и выкусывая, а потом принимался кататься по земле, смешно извиваясь и восторженно дрыгая лапами в воздухе. Кравец боялся, что он вырвет у него из рук поводок и убежит, поэтому, спотыкаясь, бегал за псом от одного дерева, у которого тот с сосредоточенным видом задирал заднюю лапу, к другому. Со стороны их метания наверняка выглядели комично. За полчаса прогулки Кравец взмок, как мышь под метлой, и принялся уговаривать Берта идти домой, суля еду, много вкусной еды. Но пес только минут через десять угомонился и спокойно потрусил у левой ноги Кравца. Обратно в квартиру они попали без проблем.
- Ну ты и горазд жрать, - вздохнул Кравец наблюдая, как исчезают в собачьей пасти ещё три банки корма.
Наевшись, пес отправился в коридор и улегся там на стеганую подстилку, показывая, что спать он будет теперь тут, а не на кровати. Кравец расценил это как предложение остаться. Хотелось ли ему сейчас, в одиннадцатом часу вечера, тащиться на другой конец города? Абсолютно не хотелось. Он устал, у него все ещё ощутимо ныла скула. Проткнутая сучком пятка, растревоженная беготней за Бертом, тоже побаливала. А ещё ведь собак нужно выводить гулять рано утром. Он это знал наверняка - не раз, идя на работу, наблюдал, как таксы, болонки и овчарки выволакивали во двор сонно чертыхающихся хозяев. Так что, поколебавшись, он решил остаться до утра.
Пес спал, смешно подергивая лапами во сне и иногда тонко, по-щенячьи тявкая. Что снится собакам? Кравец не знал. Он почесал в затылке и отправился в ванную. Через час основная уборка была закончена: он свернул и вытащил в лоджию испачканный ковер, трижды вымыл со стиральным порошком пол в столовой, а потом и сам залез под душ.
Чистый и облаченный в коричневый махровый халат Макса Кравец долго смотрел на себя в зеркало, старательно стирая с него ладонью матовую испарину. Среди бегущих по стеклу капель его лицо выглядело ирреальным: впавшие щёки, обметанные отросшей за день щетиной, настороженные глаза, на которые неряшливо падали пряди мокрых волос, крупный нос с небольшой горбинкой. Кравец разглядывал своё отражение, словно портрет постороннего человека. Нравился ли ему этот худой лохматый парень, редко и неумело улыбающийся, привыкший к дешевой пище и ни разу не покупавший одежду в магазине - только на рынке, у болтливых китайских девчонок? Нет, какой-то он был тусклый, словно недопроявленный снимок, сумрачный, с прячущейся на дне зрачков нерешительностью. Он скорчил сам себе рожу и побрызгался лосьоном из голубовато-прозрачного флакона.
Спать Кравец устроился на диване в гостиной - огромная синяя кровать его пугала. Долго, как в детстве, лежал в темноте, пялясь в угадываемое за прозрачной кисеей занавесок окно и размышляя, в какую же историю он вляпался. Царила почти абсолютная тишина, в которой не было шума автомашин и грохота трамваев, давно ставшего привычным и почти не замечаемым. Не тикал будильник, не храпела за стеной бабка, не капала вода из кухонного крана. Вязкая и глухая тишина. Кравец уже почти спал, когда зазвонил телефон. Вернее, он не сразу понял, что эта тихая трель, похожая на пенье сверчка - звонок телефона. Он вспомнил, что видел аппарат на стеклянном столике в центре комнаты, и принялся неуклюже его нашаривать. На трубке зеленым светом тревожно полыхала овальная кнопка. Кравец нажал её и осторожно поднес к уху. Кто это может быть? В трубке молчали и почти неслышно дышали. Не смея ничего сказать, Кравец слушал это дыхание. Потом кто-то тихо спросил: 'Милый, это ты?', и почти сразу раздались короткие гудки.
Он лег на диван, держа трубку в руке. Подумал, и положил её рядом с подушкой, почти под нос. На мгновение закрыл глаза, а за окном уже успело зазолотиться солнце.
Кто-то сосредоточенно дышал ему в ухо.
Спросонья он показался ему ещё громаднее, размером с теленка, слегка сутулый и какой-то вроде бы нескладный. Ушей нет, хвоста нет... Зачем обрезали, зачем собаку изуродовали? Вместо ушей торчали островки пушистой светлой шерсти, а хвост был каким-то заячьим, несолидным. Берт. Пес вздохнул прямо ему в лицо. Хорошо бы научить собак по утрам чистить зубы.
И не тыкать носом в чужие уши в шесть часов утра!!!
О завтраке до прогулки не могло быть и речи, Кравец чертыхался, пытаясь зашнуровать кроссовки, а Берт нетерпеливо бодал его головой под коленки, едва не сбивая с ног. А потом снова таскал за собой по двору и катался в траве. Черт побери, таких собак нужно заводить тем, кто хочет похудеть! Но Кравец и без того был тощ, и для него следующим этапом могло быть только полное измождение.
И когда он, наконец, затащил пса обратно в квартиру, залез под прохладный душ и потом, обернув бедра полотенцем, решился включить телевизор, ему показалось, что он стал белкой в колесе. А всего лишь вытащил бутылку из озера, как последний дефективный романтик... И теперь ему до скончания века по утрам и вечерам придется носиться за чужим безухим псом по безлюдному пустырю, вскрывать ему консервные банки (кстати, сколько их там осталось?), а по ночам слушать женское дыхание в телефонной трубке. Кравец встряхнул головой и попытался нащупать смысл в происходящем. Но кроме чувства голода внутри себя ничего не нащупал.
А завтракать придется опять этими картонными хлебцами с наструганной прозрачными лепестками твердой колбасой. И ни одного яйца в холодильнике, хотя он его обшарил весь и выкинул заплесневелый сыр (может, и со специальной плесенью, но уж больно тошнотворный), вялый трупик сосиски с явными признаками разложения и одеревеневший коричневый лимон. Остались все те же шпроты, банка сгущенки, апельсиновый джем и огромное количество бульонных кубиков в прозрачном пластиковом контейнере. Неужели Максу нравилось это синтетическое желтое пойло? Зато в шкафу нашлась почти полная банка гранулированного кофе.
Телефон зазвонил, когда он уже допивал кофе. Почему-то он не удивился. В трубке должно было быть то же, что и ночью: тихое женское дыхание и нежный голос просто обязан был назвать его милым. 'Милый' - какое чудесное теплое слово, пусть даже он снова услышит его незаконно, незаслуженно, словно украв у Макса. Ведь это ему звонила глубокой ночью девушка, кому же ещё...
- Ну что, живучий ублюдок, - грубо вырвал его из романтических мыслей низкий голос в трубке. - Ты опять вернулся с того света? Не надоело увиливать от смерти?
Кравец молчал, боясь хотя бы звуком дать понять, что он - не Макс. Почему-то ему казалось, что тогда случится что-то страшное: в него выстрелят через окно кухни, прямо из сияющей утренней лазури, или в квартиру вломится группа захвата в масках и будет выкручивать ему руки, пытая, кто он и откуда взялся.
- В общем, слушай меня внимательно, - предложил голос. - Сегодня я улетаю в Штаты и вернусь ровно через две недели. Если к тому времени ты поймешь, что лучше не водить меня за нос, и просто отдашь то, что взял, я тебя не трону. Надоел ты мне хуже горькой редьки... - На другом конце провода горестно вздохнули. - Но если будешь продолжать, то я велю своим ребятам выдавить из тебя кишки. Через задницу!!! - внезапно взревел голос, следом раздались ругательства и тут же - кроткие гудки отбоя.
Некоторое время Кравец сидел, зачем-то прижимая трубку к животу, потом осторожно положил её на аппарат. Во что же он ввязался?
Почти неслышно ступая, подошел Берт, уставился на Кравца вопросительно и ожидающе. Пес словно чувствовал его жгучее желание немедленно уйти из этой чужой квартиры, оставив тут чужие проблемы и неприятности. И чужую собаку.
Берт вздохнул.
Ну что же, он уйдет с собакой. Сбежит, так и не узнав, кем был её хозяин. Но разве это так важно? Он увезет Берта в тот самый дачный поселок, где провел детство, имевшее вкус водопроводной воды. Вернее, не все детство, а только летнюю его часть, каникулы. И если Афанасьевы не продали свой кособокий домишко, то собаку приютят с удовольствием. Они всегда бездомных псов привечали.
Вот только как добраться до Муравинки? Туда ехать почти пятьдесят километров, и в автобус с собакой вряд ли пустят. Кравец помнил, как визжала одна тетка, когда какой-то пожилой мужчина пытался провезти пятнистую лопоухую дворнягу. А Берт выглядит куда солиднее. Нет, нарываться на скандалы ему совершенно не хотелось, тем более что он не знал, как при этом поведет себя пес.
Проблема была в том, что у него почти не было с собой денег. Да и дома тоже не было. Последние он потратил на мясо для шашлыка и на вино, которое выпили без него. А до зарплаты оставалось ещё три дня. И вообще, куда он собрался ехать, если в девять ему нужно быть на работе? А уже восемь часов!
Кравец некоторое время старательно таращился на висевшие на стене часы. Секундная стрелка неспешно делала оборот за оборотом, а решение так и не появлялось. Что ему делать? Вошел в чужую квартиру, взял на себя ответственность за чужую собаку, выслушал непонятные, адресованные явно не ему угрозы. Ободряло только то, что неизвестный в течение двух недель не собирается приводить их в исполнение и не нагрянет немедленно. Но откуда они узнали, что в квартире кто-то появился? Свет... Конечно, вчера окна квартиры Макса были освещены до глубокой ночи. И ещё этот ночной звонок, кто была эта женщина? Одни вопросы, и почти никаких ответов.
Знать бы, кто такой Макс.
Пройдясь по комнатам (пес уже не ходил за ним по пятам, просто наблюдал из коридора), Кравец так и не нашел ничего, что бы проливало свет на личность хозяина. Ни одной фотографии, письма, даже квитанции. Скорее всего, это лежало в той комнате, куда ему входа не было - Берт напрягался, едва только Кравец приближался к запретной двери. Что там? Кабинет? Похоже... Да, ещё есть почтовый ящик!
Когда он выходил из квартиры, пес вскочил на ноги и растерянно уставился, словно спрашивая: 'Куда?' Внимательно выслушал обещания скоро вернуться, вздохнул и снова лег.
Кравец обнаружил почтовые ящики на площадке между первым и вторым этажом. Дверца с цифрами '67' была заперта. Пришлось ковыряться прихваченным кухонным ножом. Замочек щелкнул. Ящик был почти пуст, если не считать нескольких рекламных листовок и пары конвертов. Забрав все, Кравец вернулся обратно.
Один конверт был от какой-то службы почтовых рассылок. И на нем было имя адресата - Максим Лебедев. И это же имя стояло на другом, голубом прямоугольнике. Кравец, поколебавшись, вскрыл его. На стол выпал сложенный вчетверо лист с напечатанным на принтере письмом.
Некоторое время Кравец перечитывал ровные строчки, мало что понимая. Больше всего это было похоже на отрывок из боевика - героя похищают и увозят куда-то, держат в подземелье, а потом убивают. Подписи не было. Штамп на конверте свидетельствовал, что письмо отправлено в последний день мая, тридцать первого числа. Значит, к этому времени Макса уже не было дома. Иначе он сам бы достал его из ящика. Обратного адреса тоже не было. И вот что странно - штамп был один. Непонятно.
На всякий случай он перебрал буклетики и листовки с рекламой магазинов. И не зря - среди них обнаружился листок, вырванный из блокнота.
'Макс, я не понимаю, почему ты избегаешь меня. Ведь Берт дома, а значит, ты просто прячешься и не открываешь дверь. Возьми хотя бы телефонную трубку. Обещаю не устраивать истерик и сцен. Эльфи'. Похоже, ночью ему звонила именно эта девушка. Эльфи - странное и красивое имя. Почерк тоже был красивым - ровным и четким, буква к букве. Кравец вспомнил легкое дыхание в трубке и тихий, похожий на легкий ветерок голос: 'Милый, это ты?'. Ужасно, дожить до двадцати пяти лет, и не раз не услышать в свой адрес 'милый'. Он точно знал - ни разу, он бы это запомнил. А вот Макса Лебедева девушка по имени Эльфи так называла. Кравцу стало тоскливо.
Высокий седовласый мужчина, сидя в кресле перед огромным письменным столом нервно похлопывал ладонью по столешнице. Сидящий сбоку коротышка в клетчатом пиджаке, молчал, лишь изредка вздыхая.
- Ты говорил, что он уехал, - наконец прервал молчание хозяин кабинета.
- Его не было довольно долго. Во всяком случае, мы проверяли все контакты, он нигде не появлялся, не звонил. Никто не знал, где он. Квартиру мы, конечно, не вскрывали, но там было тихо и темно, только пес рычал. Макс появился только вчера, - отозвался коротышка.
- Но тогда почему он не сообщает условий? Ты уверен, что он получил наши письма?
- Не уверен. Мы слали мейлы с уведомлениями о получении. Они не пришли. Но он мог их блокировать.
- Черт знает что! - взорвался седовласый. - Эти ваши компьютерные хитрости, уведомления, левые адреса, шифровки! Куда как просто было раньше - телефон и личная встреча, и никаких тебе неясностей. А теперь? Этот наглец тащит у нас чуть ли не бомбу с часовым механизмом, а мы ему - электронные письма с уведомлением. Ты понимаешь, что эти документы рванут в тот момент, который и я и он прекрасно рассчитали, и что тогда останется от меня и от моих доблестных помощников?
- Кирилл Андреевич, если бы вы отдали команду, мы бы его... Да он бы вам штиблеты лизал!
- Штиблеты, говоришь? Мои штиблеты из слишком дорогой кожи, они от лизанья шакальими языками вид потеряют! - хозяин сверкнул карими глазами и вздохнул. - Сам понимаешь, что Лебедев наверняка подстраховался, и если мы его... То он нас с того света достанет. Причем, досрочно. А мне хочется успеть за это время успеть подготовить пути отхода. Ладно, надеюсь, он понял всё, что я ему сказал и ответит, наконец, что ему от меня нужно. Он не из тех, кто действует ради светлых идеалов. Так что пусть назовет сумму. Сумму!
Коротышка пожал плечами и кивнул. Потом встал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Как ни странно, до работы Кравец добрался вовремя. В тесной комнатушке, которую он делил с тремя другими бедолагами, было ещё пусто. Но это ненадолго, скоро появятся остальные, потом придут клиенты, и день понесется по накатанным рельсам - этот товар туда, этот сюда, кредит, погашение, новый заказчик... Работа в фирме, торгующей бытовой техникой оптом и в розницу, не отличалась разнообразием. Единственный плюс - относительно неплохая зарплата, позволявшая им с бабкой после уплаты долга и коммунальных платежей, не умереть с голода. А вечером он подрабатывал в другой лавочке - развозил товар до девяти вечера. После сидячей работы таскать коробки было даже приятно, давало необходимую физическую нагрузку.
Включив компьютер, Кравец уставился на плывущие по экрану монитора строчки. Показалось, что сзади кто-то вздохнул. Он обернулся. Показалось.
День прошел в раздумьях и сомнениях. Очень не хотелось возвращаться в чужую квартиру, к чужим тайнам и проблемам. Но там его ждал Берт. И Кравец не мог обмануть пса, хватит того, что тот уже считал себя брошенным. В среду дадут зарплату, он отвезет собаку в Муравинку и вернется к себе домой, не дожидаясь обещанных неприятностей. Отчего-то Кравец был уверен, что 'ребята', которых пришлет позвонивший ему тип, не станут особо разбираться, что он совсем не Максим Лебедев. Вначале изувечат, а потом только имя спросят. От себя Кравец уже давно не скрывал, что он трус, боится физической боли и необходимости драться. Он потер все еще ноющую скулу, поймал на себе внимательный взгляд сидевшего за соседним столом Виталика и смутился. Ну вот, все видят, что вчера он получил по морде.
Таская громоздкие коробки с пылесосами и телевизорами, втискиваясь с ними в лифты или поднимаясь по пахнущих щами и кошками лестницам чужих подъездов, Кравец прикидывал, нужно ли ему дальше докапываться до того, кто таков есть или был Макс. Нужно ли ему это? Или пусть остается только отблеском в глазах Берта, черными каракулями на клочке бумаги, выпавшей из разбитой бутылки, и тем, кого называла 'милым' сказочная Эльфи?
Когда последний заказ был доставлен, он так и не ответил себе на этот вопрос. Забрал у водителя пару сотенных бумажек - за эту работу платили ежедневно - и отправился в магазин. Себе купил батон и упаковку сосисок, а псу - пакет костей. Выбрал крупные, мозговые. Наверное, собаки любят именно такие. Консервов пока хватало, но ему хотелось чем-то побаловать Берта.
Шагая под начавшим накрапывать мелким дождиком от автобусной остановки к дому-башне, он вдруг ощутил странное беспокойство. Собственно, он беспокоился целый день, но это было другое. Взгляд? Тень? Движение за спиной? Или просто мнительность и нервы?
Пес встретил его сдержанно, не кинулся навстречу, не залаял радостно, поднялся нарочито лениво, словно демонстрируя: я не скучал по тебе, потому что ты - не мой хозяин. Ну, не твой, так не твой. Пошли гулять.
Во дворе ощущение постороннего внимательного взгляда вернулось. Кто смотрел на них из наполненной водяной взвесью темноты? Берт вел себя спокойно, так что, скорее всего, это была только личная мнительность Кравца.
И на этот раз он не рискнул отстегнуть карабин поводка, и собака огромными прыжками скакала вокруг него, явно наслаждаясь движением. Никого не было, ни людей, ни собак. Никого - только они с Бертом, да ещё липкая темнота, разбиваемая тусклым светом фонарей. Под ногами чавкала чуть раскисшая земля, холод лез под ветровку, позаимствованную в чужом шкафу. Очевидно, рост и комплекция у них с Максом были примерно одинаковыми.
На обратном пути Кравец заметил у соседнего подъезда девушку. Но она стояла вполоборота, в их сторону не смотрела. Ждала кого-то другого.
Вообще странно, что людей тут попадается очень мало, только молчаливые машины толпятся вдоль проездов, словно приезжают и уезжают на них тени. Вот ещё одна подъехала, но никто из неё не вышел, погасли фары и 'Нива' замерла, так и не выпустив никого из темного салона никого. Во дворах блочных пятиэтажек, в которых прошло детство Кравца, все было не так. Там на скамейках сидели старушки, в песочницах играли дети и бродили по разбитым асфальтовым дорожкам кошки, болонки и пьяненькие мужики. Даже вечерами. А тут - словно другая планета.
Они постояли под козырьком подъезда, но кроме донесшейся из открытой форточки музыки ничего не дождались. Даже девушка куда-то исчезла.
В лифте Кравец впервые осмелился положить ладонь на голову Берта. Тот замер. Не зарычал, не вздыбил на загривке шерсть, просто напрягся, и совершенно четко почувствовалось горькое собачье сожаление о том, что это ладонь не Макса. Кравец убрал руку и вздохнул. Они оба часто вздыхали, и выглядело это почти смешно.
Трель телефонного звонка раздалась, когда он домывал собачьи лапы в пластиковом тазике. Кравец тщательно вытер пол, вылил воду и вымыл руки. Вытер их и, не торопясь, подошел к аппарату. Черная трубка напоминала личинку, внутри которой таилось неизвестное насекомое. Отвратительный жук или мотылек с радужными крыльями? Почему-то у Макса не было ни автоответчика, ни определителя номера. Хотя чем бы они могли помочь? А телефон продолжал звонить. Размеренно, словно кузнечик на летнем лугу. Кажется, все энтомологические ассоциации исчерпаны...
- Не пора ли нам поговорить? - голос в трубке был тягуч и одновременно слегка дребезжал, словно жестянка. Холодная пластмасса приятно прижималась к уху. Но голос, живущий в ней, был именно таким, какой Кравцу меньше всего хотелось слышать. К тому же он не знал, что ему ответить, и поэтому молчал.
- Ты слышишь меня, Макс? Ты, конечно, крут, все это уже поняли. Настолько крут, что можешь исчезать, появляться и диктовать свои условия, - голос некстати раскатился бутылочными осколками смеха. - Но мне бы не хотелось, чтобы ты забыл о нашем партнерстве. Да и девчонка, она у меня и... заждалась тебя, Макс. Так что время для разговора наступило.
- Где она? - Кравец изо всех сил старался, чтобы его голос звучал спокойно и равнодушно. Да, собственно, какое ему дело до какой-то незнакомой девушки? Больше всего ему хотелось нажать на кнопку и забыть о том, что есть на свете люди, способные так противно смеяться.
- Не сомневайся, я скажу тебе, где она, - теперь голос стал вкрадчив и ласков. - Обязательно скажу. Но только после того, как ты снизойдешь до разговора со мной, недостойным, и отдашь то, что обещал. А до той поры...
- Перезвони мне завтра, - Кравец произнес это почти шепотом и вытер взмокший лоб. - Сейчас мне не до этого.
- Боюсь, что завтра будет поздно. Надеюсь, ты не забыл, какое сегодня число? Если мы не решим сейчас, что делать завтра, то зачем вообще было заваривать всю эту кашу?
- Хорошо, я еду, - неожиданно для себя решился Кравец. Да и зачем тянуть? Покажет он свою физиономию этому типу, и одно из двух - либо отстанет, либо... О втором варианте думать не хотелось. Но все же это куда лучше, чем ощущать чей-то взгляд из темноты и ждать, во что материализуется этот взгляд. - Так куда ехать? - спросил он, потому что в трубке было тихо.
- Жду тебя в 'Луизиане', - буркнуло в трубке. - Там Олег проводит. И ты вот что... ты собаку с собой не бери, я хочу разговаривать спокойно.
После этого раздались короткие гудки.
- Вот так, - сообщил Кравец псу, продолжавшему стоять рядом и, казалось, внимательно слушавшему разговор. - Вот так вот.
Он пошел на кухню и наполнил миску Берта кормом. Потом швырнул купленные сосиски в холодильник, чувствую от их розовой гладкости приступ легкой тошноты. Пес ел, спокойно, но Кравец чувствовал, что он все время косит в его сторону взглядом.
Достал из шкафа влажную ветровку Макса - неприятно опять её надевать, но все же лучше, чем идти в вечерний холод в одной рубашке. Пес провожать не вышел, наверное, еда для него важнее, чем очередной уход Кравца. Стало немного обидно, но что делать. Дикость ситуации скрадывалась именно такими мелочами - мокрой одеждой, равнодушием пса, желанием плюнуть на все и остаться тут, за железной дверью.
Черт! Опять дверь... Если Кравец не вернется, тогда Берт сдохнет тут от голода. Сдохнет, сколько корма ему не оставь. Потому что дверь неприступна, а ключ передать некому. Или попробовать?
На площадку перед лифтом выходило шесть дверей. Подумав, Кравец выбрал ту, что справа. На звонок она почти сразу же открылась. Парень, совсем мальчишка, очевидно, старшеклассник. Светлые длинные волосы падают на лоб и глаза. Разноцветные глаза - один серый, второй карий. Забавно.
- Привет, - ошарашено ответил Кравец. - Ты не мог бы... взять на время ключ?
- Без проблем! Берта завтра вывести?
- Я надеюсь вернуться ещё сегодня. А завтра... В общем, если меня не будет, тогда выпусти Берта на улицу. Просто выпусти, не запирай в квартире. Понял?
- Понял, - протянул парень. - Только зачем на улицу? Я лучше его к себе заберу. Мать не будет против, а отцу всё равно. - Он помолчал, ожидая, что ответит Кравец, но тот только кивнул. - Но он без тебя скучает, так что ты всё же постарайся вернуться.
- Я постараюсь, - снова кивнул Кравец. - Тебя как звать?
- Мишка, - мальчишка хмыкнул. - В третий раз спрашиваешь. А тебе, кстати, идет без бороды. Ну, давай, ключ, а то меня в аське девчонка ждет.
Вот так вот. Оказывается, Макс носил бороду. Бо-ро-ду. И теперь сосед принял Кравца за Макса. Но неужели, черт побери, у них похожи ещё и глаза, и нос, и волосы, и голос?! Чертовщина какая-то! Он поймал себя на том, что постоянно чертыхается, а это скверный признак. Да и примета ни к черту. Стоп! Постоять на ступенях, просто остыть, подумать, забыть о чертях.
Кравец вдохнул влажный, безвкусный воздух и шагнул со ступеней, стараясь не ступить в лужу.
'Луизиана', небольшой, но довольно известный ресторан, располагалась в центре. Слыла она местом респектабельным и консервативным - по вечерам там играл джаз-бэнд, и публика собиралась степенная. Агрессивную шпану в 'Луизиану' не пускали.
До центра Кравец добрался на двух автобусах с пересадкой. Он привык передвигаться на общественном транспорте и даже находил какое-то удовольствие в таких вечерних поездках - толчеи и давки нет, можно рассматривать лица людей и думать о своем. За запотевшими стеклами мелькали размытые пятна света, хлопали двери, пахло мокрой одеждой... Одет он, конечно, не для ресторана, ну да и ладно - некто хочет с ним поговорить, вот пусть ему и будет неудобно за клетчатую рубашку гостя и отсутствие у него галстука.
В холле 'Луизианы' маячил единственный не то швейцар, не то охранник - молодой круглолицый парень.
- Олег? - окликнул его Кравец. Парень кивнул. - Добрый вечер. Меня ждут.
- Да, здравствуйте, я вас провожу. Куртку можете оставить тут.
Пришлось снимать ветровку и отдавать Олегу. Тот повесил её на вешалку и направился к арке, за которой оказалась довольно узкая и крутая лестница.
Вслед за охранником Кравец поднялся на второй этаж. Тут был небольшой коридор, куда выходило пять или шесть дверей.
- Игорь Николаевич ждет вас в синем кабинете. - Парень сделал приглашающий жест, показывая, за какой именно дверью ждут, и, выдержав паузу, пока гость откроет дверь, быстро пошел обратно вниз.
Отодвинув тяжелую штору из синего бархата, Кравец вошел, изо всех сил стараясь выглядеть уверенно. И тут же понял, что никому его уверенность не нужна. Мужчина за столом уже не ждал его прихода, потому что был мертв.
Зачем-то пройдя вперед и завороженно глядя на стекающую из круглого отверстия в его лбу кровь, Кравец наконец-то испугался. Стало жутко оттого, что не прошло и часа, как он разговаривал с этим человеком по телефону, а теперь тот сидит, откинувшись на высокую спинку стула, и смотрит на него слегка удивленными глазами, в зрачках которых неподвижной водой застыла пустота.
Не толстяк, но крупный, массивный, лет пятидесяти. В сером дорогом костюме, ворот рубашки цвета топленого молока расстегнут. Кравец никогда раньше не видел так близко убитых. Мертвых видел, помнил восковое лицо матери, умершей, когда он учился на втором курсе. А разбившегося на машине отца хоронили в закрытом гробу... Господи, зачем он это сейчас вспоминает, зачем рассматривает мертвого мужчину? Игорь Николаевич, так его звали. У него был тягучий голос. И он зачем-то хотел поговорить с Кравцом, вернее, с Максом... Зачем-то, о чем-то.
Кравец потряс головой. Осознал, что пялится на убитого, словно на редкий экспонат в музее, и устыдился. Это же не кино, где ты подспудно уверен, что перед тобой просто актер, который после съемки встанет со стула, сотрет дурацкий грим, смоет со лба кетчуп и поедет ужинать домой или с приятелями. Этот человек уже не встанет, его просто нет, и нет никакого грима и кетчупа.
И только тут до Кравца дошло, что он оказался втянутым в неприятную, вернее, в крайне неприятную и опасную ситуацию. Можно, конечно, развернуться и тихо уйти, кивнув на прощание маячащему у выхода Олегу. А потом найдут труп, и охранник сразу вспомнит, кого провожал наверх, в этот, будь он трижды проклят, синий кабинет. И тогда доказать, что он - не убийца, будет очень и очень сложно. Черт, и зачем он согласился приехать сюда!
Он зачем-то огляделся, но в комнате, кроме стола, окруженного стульями, небольшого стеклянного шкафа с посудой и дивана с креслами, не было ничего и никого. Спрятаться тут просто негде. Да и зачем убийце прятаться - выстрелил и ушел.
Накрытый к ужину стол вызвал болезненное ощущение под ложечкой. Фрукты в вазе, бутылки, какие-то закуски, большая сребристая емкость с крышкой.
В высоком бокале янтарно светилось вино. Или коньяк. Нет, всё же вино - в воздухе ощущался едва уловимый винный аромат. А вот кровью не пахло. Да и вытекло её не так много.
Тягучее ощущение в желудке превратилось в спазм, и Кравца едва не вывернуло. Ещё не хватало!
Пятясь, он отошел к двери и быстро выскочил в коридор, едва не сбив с ног хорошо одетую и глубоко нетрезвую даму. Чудом, избежав столкновения, свернул не в ту сторону, уперся в стену украшенную нелепым щитом с гербом - львы, мечи, дубовые листья. Отвернувшись от бутафории, заметил, что дама, надменно дернув плечом, исчезла за какой-то дверью. Но не той, за которой только что был он.
Найдя, наконец, лестницу, Кравец неслышно спустился по ковровым ступеням и нерешительно выглянул в холл. Тихая музыка доносилась из-за двустворчатой двери. Оглядевшись, он никого не увидел. Странно. Наверное, охранник отлучился в туалет или вышел на крыльцо покурить. Нужно дождаться его, сообщить о трупе в синем кабинете и попросить вызвать милицию. А что ему ещё остается?
Чтобы не стоять на месте, Кравец прошел через холл, увидел на вешалке ветровку и решил её надеть. Если бы его спросили, зачем, он вряд ли бы ответил, но тот человек, который мог бы спросить, лежал за дубовой стойкой, отделявший маленький гардероб от холла. Лежал с круглым черным отверстием во лбу и широко раскрытыми бесцветными глазами.
Единственный шаг, который нужно было сделать, чтобы снять с вешалки куртку, Кравец сделал так, словно ступал по зыбкому облаку, готовому в любой момент просесть под его ногой. А потом он вытер лицо влажной жесткой тканью, прижал ветровку к груди, словно выносимое с поля боя полковое знамя, и бросился вон - в темноту и спасительный дождь.
Пришел в себя он только через пару кварталов от 'Луизианы'. Можно было подождать автобус или просто посидеть на скамейке под навесом, но он шел и шел вперед, а куртка болталась на плече. Потом он заблудился, и сесть в автобус всё же пришлось, иначе он до утра так и скитался бы по неузнаваемым во влажных отблесках фонарей улицам и переулкам.
Мишка открыл сразу же, словно ждал у двери, что он вернется. Протянул ключ. Женский голос из глубины квартиры прокричал:
- Кто там?
- Это ко мне, мам, - отозвался парень. И шепотом: - Всё в порядке?
Кравец кивнул, хотя ничего было не в порядке. Но зачем об этом знать кому-то ещё? Тем более, о таком.
- Если хочешь, Макс, я могу иногда с Бертом гулять, - предложил Мишка. - Мне не трудно.
- Хорошо, - через силу улыбнулся Кравец. - Если не боишься.
- А чего мне бояться, он же меня знает. Ладно, иди, сушись, а то весь мокрый, хоть выжимай. - С этими словами Мишка захлопнул дверь.
Кравец повернулся, чтобы открыть свою и замер. Внутри испытавшего за вечер множество потрясений и ощущений организма появилось нечто новое - мягкий теплый комок подкатился к горлу и замер. Он попытался его проглотить и не мог.
Девушка. Меньше всего он мог себе представить, что она будет вот так просто сидеть на подоконнике на лестничной площадке. Той, что на пролет ниже.
Но она сидела там и изумленными темными глазами рассматривала Кравца и его непристойно тянущуюся к чужой двери руку с чужим ключом. Светлые джинсы, белая курточка и такие ослепительно-белые кроссовки, словно она прилетела сюда по воздуху, не касаясь грязных луж. Сидящая на подоконнике женщина-ребенок, заправила прядь светлых волос за ухо, слегка поморщилась и ловко спрыгнула на площадку. Через секунду от неё остался только тающий звук быстрых шагов.
Кравец прижался лбом к холодной стене и слушал эти шаги, пока тишина не зазвенела в ушах. Почему-то он так уверен, что это была Эльфи. Но тогда о какой девчонке говорил ему по телефону тип, застреленный в 'Луизиане'?
Внезапно он разозлился. Разозлился до того, что мышцы живота напряглись и подтянулись куда-то к ребрам. Девчонка смотрела на него, как на мелкое ничтожество, недостойное даже слова. Она просто убежала, холеное и, одновременно, эфемерное существо в незапятнанных кроссовках. И только пара сигаретных окурков остались брошенными под окном.
Зачем-то он спустился и поднял один - серебристо-перламутровый фильтр, тонкий серебряный ободок и никаких следов губной помады. Кравец унес его в квартиру Макса, положил на стоявший в холле изящный комод первую собственную добычу, принесенную на эту территорию. Если, конечно, не считать сосисок в холодильнике.
Берт отнесся к добыче с явным сомнением, но возражать не стал. Возвращение Кравца он воспринял как должное, не выразив особой радости. И это тоже было обидно. Пес лежал в коридоре на своем тюфячке и следил взглядом за мечущимся по квартире человеком, не делая попыток выразить признательность или сочувствие. В конце концов, Кравец прекратил беготню - после того, как налетел на шкаф и больно ударился локтем об его угол. А ведь девчонка права, он и есть ничтожество, вечный мелкий неудачник, которому раз в жизни повезло влипнуть в крупную неприятность. И никого не будет интересовать, каким образом он станет из неё выпутываться. Не отсюда ли его тихая истерика и претензии к собственной никчемности?
Настя называла такие вещи рефлексией. Замечательное слово, просто отличное. Как только Кравец начинал мучиться неопределенностью или спрашивать у неё, отчего и почему она тут, с ним, таким обычным, занудливым типом, ничего в жизни не достигшим, Настя делала брови домиком и прокурорским тоном заявляла: 'Рефлексия!'. И приходилось соглашаться: да, рефлексия, комплексы и дурная наследственность. Да, неоткуда взяться гордому развороту плеч и надменной улыбке. Улыбаться такими, как у него, губами можно только грустно-заискивающе или, на худой конец, просто так улыбаться, без особого смысла.
А теперь вот и Насти нет. Капризная и вздорная бабка да живущая своей жизнью двоюродная сестра Зина - вот и все люди, которых хоть немного волнует присутствие в этом мире Кравца. Да и насчет бабки он уже не был уверен - та, похоже, окончательно впала в детство, в октябрятский возраст. Так что внук её теперь вряд ли интересует. Зато Зина, да - если бабку будет некому сбагрить, она будет очень жалеть о печальной судьбе кузена.
Кравец ткнулся в сжатые кулаки лбом, словно собрался костяшками пальцев раздавить собственный череп. Мелкая, мелкая козявка, не способная решиться жить хотя бы так, как живут ровесники - вышибать из всего деньги, карабкаться вверх по хлипкой лестнице бытия, заставлять других верить, что ты чуть лучше, чем есть на самом деле. Ездить на купленной в кредит иномарке, жрать бизнес-ланчи, выдавать турецкий загар за мальдивский. А главное - находить во всем этом смысл. Вот в чем главная его проблема: этого смысла Кравец не видит в упор. Занавес.
Подняв голову, он увидел, что пес спит. Сладко и самозабвенно дрыхнет, подрагивая во сне лапами.
Элька. Её зовут Элька, Элеонора, Эльфи. Последнее имя она придумала себе сама в шестом классе, когда начала запоем читать романы о магах, драконах и отважных воинах. Ей это нравилось.
К тому времени она уже привыкла к отсутствию матери, к тому, что отец, не стесняясь, привозит в их дом разнообразных девиц. Они ей не мешали, если только не начинали сюсюкать с ней за завтраком. Остальное было неважно.
Плюхнувшись на светлую кожу сидения, она закурила и буркнула:
- К озеру!
Водитель, как всегда бессловесный и бесстрастный, ничуть не удивился и повез её к озеру. К старому причалу, около которого когда-то водились разнообразные сомнительные личности, пьющие и колющиеся. Личностей давно отвадили, и за этим местом прочно закрепилась нехорошая слава, так что можно было не опасаться встретить тут кого-то опаснее парочки влюбленных. Но дождливым слякотным вечером берег был пустынен и на редкость неуютен.
Прихватив из машины большой дождевик и фонарик, Эльфи зашагала по мокрым доскам к концу причала. Там, завернувшись в легкий пластик, уселась, свесив ноги над мазутно-черной водой. Погасила фонарик и уставилась в темноту. Где-то там, почти в полукилометре от берега, был остров. Чужие опасные земли. Туда ей никак не попасть, проверено. Даже то, что уже почти неделю на острове не видно ни огонька, ничего не означает. Могли сделать светозащитные шторы и перейти на инфракрасное наблюдение. Джеймсбондовщина, однако. Но не паранойя. Она никогда не думала, что полудетские игры могут стать настолько серьезными. Но теперь - что уж поделать, придется играть до конца. Макса, похоже, она уже потеряла. Заменивший его хлюпик никуда не годится.
Эльфи смахнула с подбородка дождевую каплю.
Итак, какой у нас расклад? Стас сообщил, что Крот убит. И убит именно тогда, когда был уверен, что Макс решил вернуться за Элизой. А потом оказалось, что и Макса нет. Слишком много неизвестных в уравнении. Стасу дана команда затаиться и молчать. Прикидываться идиотом. Хотя он и так... Впрочем, это неважно, мелкие исполнители её никогда не волновали. Даже если они возьмутся за них всех, практически ничего не узнают. А если узнают, не поверят.
Эльфи улыбнулась и следующую каплю слизнула с губ. Пресная.
В том, что заснуть он не сможет, Кравец был уверен стопроцентно. Он не супермен, чтобы, наткнувшись за вечер на двух мертвецов, потом спокойно укладываться в постель. Он так не умеет!
Нужно взять себя в руки. Ну, если даже не получится, то хотя бы попробовать. Как тогда, когда на него наехали из-за разбитой машины. Пришли бритоголовые 'быки' и всё доходчиво объяснили на пальцах. Первая реакция была - сбежать. Наплевать на бабку, которой все равно страшнее палаты в доме престарелых ничего не грозит, собрать свое барахлишко в сумку, и пусть забирают квартиру, старый телевизор и дребезжащий холодильник 'ЗИЛ' - у него больше ничего нет, а из-за этого подыхать смысла нет.
Потом он представил, как будет жить, боясь каждого косого взгляда, каждой тени, презирая себя и свою трусость. Именно эта необходимость овеществления собственного страха и остановила его тогда, сделала упрямым и расчетливым. И 'быки' почуяли это, поняли, что лучше все-таки договориться без крови. Да и бандитами, по сути, они не были, так, коммерсанты среднего калибра. Не готовые из-за нескольких тысяч баксов сесть в тюрьму. Но это Кравец понял уже позднее, ежемесячно посещая после зарплаты их офис.
Пес тявкнул во сне по-щенячьи, вздохнул и снова затих.
За влажными запотевшими окнами шел все тот же унылый дождь, едва слышно стуча по подоконникам. Два часа ночи. Два часа.
Что сделает пес, если Кравец все-таки откроет дверь в ту комнату? Бросится на него, укусит, вцепится в руку или в горло? И это после того, как он спас Берта от смерти? Собьет с ног и будет, как показывают в кино, стоять над ним и грозно скалить зубы?
А ведь это вопрос не праздный, не проверка отношений и не игра. Для того чтобы оценить ситуацию, он должен попытаться узнать о Максе что-то ещё, кроме фамилии и имени его девушки. Эльфи, девчонка, о которой он даже не мог сказать, красивая ли она. Это было совершенно неважно - он случайно вошел в чужую жизнь, в которой оказалась она. И если пес ещё терпит его присутствие, то она не станет. Уже не стала. А поэтому - какая разница, будь она даже одноногой горбуньей, он точно так же нервничал бы и комплексовал.
Поэтому он должен войти в эту комнату. Уж раз Макс завещал ему собаку и двух убитых в 'Луизиане', пусть открывает и свои тайны.
Кравец залез в бар и достал из него первую попавшуюся бутылку. 'Hennessy'. Пусть будет 'Hennessy'. Наполненный жидкостью стакан лег в руку так, словно давно ждал этого. Классическое желание напиться перед подвигом.
Он не почувствовал никакого вкуса, только огонь, скользнувший вниз по пищеводу. Чтобы проверить, налил ещё полстакана. На этот раз подержал во рту, но недолго и без удовольствия. Кравец вообще предпочитал вино, но вино тут было бы явно не к месту.
Опьянения пришлось ждать, и оно было не таким, как хотелось - вместо легкости сознания появилось ощущение какой-то размытости, зыбкости и одновременно равнодушия. Бросится собака? Пусть бросается, неизвестно ещё что лучше - быть укушенным или презирать себя. Кравец громко хмыкнул и поплелся в коридор. Пес спал, только ухо дернулось на звук шагов.
Если существует телепатия, то Берт должен был прочитать пьяные мысли человека, решившего поставить в их отношениях некий знак. Точку, тире или жирный крест. И что должна сделать уважающая себя собака, если ни точка, ни крест её не устраивают? Правильно - притвориться спящей, открыть глаза чуть позже, когда человек уже войдет в запретную комнату и защита станет бессмысленной.
А может быть, пес действительно спал, видя во сне пятнистую борзую из соседнего дома, или большущий кусок сочной говядины с костью. Или Макса.
Кравец открыл дверь и вошел. Кабинет, в который он попал, был именно таким, как он и предполагал - огромный компьютерный стол с мягким креслом перед ним, зеленый ковер, светло-зеленые стены, застекленный шкаф, уставленный папками и книгами. Абсолютная, вкрадчивая тишина, пропитанная запахом хозяина - все тот же 'Hennessy', вишневое дерево и табак. Не застарелый табачный дым, а именно табак. Кравец обернулся. Пес смотрел на него, положив голову на лапы.
Дверь осталась открытой.
Первым делом он щелкнул кнопкой включения системного блока. Никакой реакции. Пришлось лезть под крышку стола. Отыскав спрятанный там УПС, Кравец включил его и снова запустил компьютер. Раздалось тихое гудение.
Он сел в кресло, мягко качнувшееся и, как ему показалось, услужливо принявшее форму его, Кравца, тела. Так, словно именно он подгонял под себя высоту сидения и угол наклона спинки. Монитор оказался на уровне глаз - синее поле, серая табличка. Пароль? Ага, первое проявление недружелюбия. Или, наоборот, тест на понимание?
Кравец набрал русскими буквами 'Берт' - 'пароль неверный'. Интересно, сколько у него попыток? Он этого так и не узнал, потому, что 'Bert' машина съела и облизнулась, издав мелодичное урчание. Слишком легко, слишком просто. Или Макс был чрезвычайно легкомысленным и непредусмотрительным субъектом, или... или он готовился к тому, что кто-то должен сесть в его кресло и набрать эти четыре буквы. Кто-то, кто придет сюда вместо него. Пока было рано решать, какой вариант верный.
Удивительное ощущение - смотреть, как появляется заставка - томная брюнетка в бикини, лежащая на песчаной дюне, потом иконки. Их было на удивление мало - всего шесть. Даже на его старой, купленной за гроши в магазине подержанной электроники машине, которую Кравец все мечтал сменить на что-то более современное, и то куда богаче. А тут - всего лишь жалкий минимум. Похоже, компьютер Макс использовал не слишком эффективно.
Но, открыв проводник, Кравец довольно быстро понял, что был неправ.
Некоторое время он с изумлением изучал содержимое жесткого диска. Потом встал и потер ладонями лицо. Опьянение куда-то пропало, мозги внезапно встали на место, истерический ступор сменился холодным напряжением. И не более. Хотя то, что он обнаружил, было, возможно, пострашнее мертвого мужчины в кабинете 'Луизианы'. Это были папки с документами - сотни, а то и тысячи отсканированных страниц, огромный объем. И фотографии, тоже сотни. Понять систему Кравец пока не пытался, но было похоже, что это досье. Чьи?
Больше всего его напугали имена, которые он прочитал там, куда успел заглянуть. Эти имена он не хотел бы видеть никогда. Никогда и нигде, особенно здесь и сейчас.
Забыть. На время забыть о том, чем почти под завязку была набита память компьютера.
Кравец снова сел в кресло. Ответов на главные вопросы он пока не получил, и поэтому вновь открыл каталог. Жесткая систематизация данных внушала уважение - ничего лишнего, никаких игр, никакой музыки и фильмов. Хотя наверняка где-то в папках скрывалось оцифрованное видео - на одних документах, пусть даже отсканированных, и фотографиях полсотни гигабайт вряд ли набежит. И - никакой личной информации, по крайней мере, на поверхности.
Нужно искать. Он нашел и запустил Outlook Express - почтовую программу. Почти без надежды - вряд ли и туда Макс поставил такой же примитивный пароль.
Пароля не было вообще - появилось окошко приема писем, а поверх него другое - подключение к интернету. Ну, что же, попробуем... Слушая попискивание модема, Кравец ждал, произойдет ли соединение. Через минуту почта пошла - более двухсот писем. Откинувшись в кресле, он смотрел на монитор. А ведь до этого в папке входящих было всего три послания, а исходящие вообще по нулям. Неужели Макс всегда так старательно чистил почтовый ящик?
Сам Кравец выходил в сеть только с работы, и то изредка, а дома у него даже модема не было. Поэтому интернет был для него почти необжитой территорией, где он ориентировался на ощупь. Но сейчас это было неважно. Он дождался, пока загрузятся все письма, и принялся их просматривать - снизу, с сегодняшнего дня. Реклама, одна реклама, мусор. Он почти автоматически щелкал мышкой, удаляя весь этот хлам, и дернулся, как от удара током, увидев в строке отправителя 'Elfie'. Перешел к следующему, а это, не читая, оставил.
Дальше. Ещё два от неё. Дальше.
То письмо, которое он искал, было предпоследним. From 'Max Lebedev' to 'Max Lebedev'.
'Я не знаю, кто ты. Я даже не знаю, враг ты или друг. Скорее всего, просто посторонний человек. Но если ты читаешь это письмо, уже хорошо.
Они пришли. Я попробую с ними договориться, у меня есть для них аргументы. Но если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мне не удалось, и ты нашел ключ. Тогда я попрошу тебя об одном - не бросай Берта. Этот парень пока слишком юн, чтобы использовать его в качестве бойца. Если ты не любишь собак, найди того, кто станет ему хозяином - с такой родословной, как у него, это вполне возможно. За это заберешь все, что лежит в сейфе. Запасные ключи от гаража, дома и машины тоже там, вместе с доверенностью. Пользуйся, они твои
Как видишь, я предусмотрительный. Проверим, насколько.
Не доверяй Кроту и Эльфи. Остальная шушера не опасна.
Всё, мне пора. Удачи!
Макс'
Запах вишневого табака усилился и стал почти нестерпимым. Кравец в десятый раз перечитал короткое послание. Часы в правом нижнем углу монитора показывали половину пятого, за окном наливался прозрачной голубизной рассвет. Он встал и раздвинул легкие шторы. И сразу ощутил, что за ним наблюдают оттуда - из рассвета. Равнодушно-враждебные стены домов, усеянные безликими темными окнами. Кто сейчас стоит у одного из них?
Позади послышался знакомый вздох, Берт тоже не спал и смотрел на него. Находиться в перекрестии взглядов было невыносимо, но Кравец заставил себя не двигаться. Потом открыл форточку и вдохнул влажный воздух. Всякая, даже самая незначительная жизнь иногда делает неожиданные кульбиты и дает возможность проверить, чего ты стоишь. Так что, если не отползать, можно узнать цену. Вот только хватит ли решимости?
А девица была не такая уж и красотка - прямые светлые волосы, глазки довольно маленькие и темные. Как у синицы. Фигурка ничего, но с Настиной не сравнить. Таких на любой улице полным-полно. Так что, может быть, не стоит? Забрать пса, отвезти в деревню или отдать соседу Мишке - кажется, он неплохой парнишка и готов взять Берта. А потом, как обычно, поехать на работу. А сюда больше - ни-ни, носа не показывать. И черт с ним, с сейфом и машиной. Зачем они ему? Слишком большая плата за помощь собаке, и слишком малая за риск отправиться за решетку в качестве убийцы.
Кравец оглянулся и успел уловить улыбку Берта. Ехидную ухмылку, тут же сменившуюся равнодушием. Вот ведь гад!
Оставив открытыми форточку и дверь в комнату, Кравец отправился на кухню, сделал крепкий кофе и с жадностью выпил. Тут же налил в чашку ещё кипятка и засыпал в него две полных ложки коричневых гранул. Сейчас бы настоящего кофе, такого, как варит Настя - с пенкой. Но сойдет и так.
- Пошли гулять! - скомандовал он псу, выходя в коридор. Тот встал и потянулся, выгибая спину.
Принимать решения нужно без спешки. Если, конечно, есть такая возможность.
Во дворе было тихо и пусто. Влажные листья на кустах, мокрая трава, лужицы на асфальте. Кравец накинул капюшон на голову и, дойдя до площадки, где они обычно гуляли, решительно отстегнул карабин от ошейника.
- Ну, иди! - сказал он Берту. - Проверим наличие у тебя совести. Надеюсь, что ты не удерешь в неизвестном направлении.
Пес рванулся вперед, понесся кругами, обнюхивая стволы деревьев и фыркая. Кравец принялся бродить параллельным курсом - от одинокого гаража-ракушки до сломанной скамейки.
А ведь письма, которые Эльфи написала Максу, он так и не прочитал. Хотя вполне мог бы. Но снова почувствовать разницу в отношении к нему и к себе не хотелось. Да и какие претензии могут быть - Макс оставил ему Берта, а насчет Эльфи... он написал, что ей доверять не стоит. Что он имел в виду? И ещё какой-то Крот. Но Крота оставим на потом, на тот случай, если этот тип вообще появится.
Кравец усмехнулся - он не только не прочитал эти письма, он и сейф искать не стал. Не потому ли, что все ещё стоит на зыбкой грани, с одной стороны которой - риск, а с другой - трусость? Вот именно.
Заорала проснувшаяся ворона, где-то заурчал мотор, дождь закончился. Мокрый и грязный пес подбежал и выжидательно остановился на дорожке. Пойдем домой?
Принять решение, в общем-то, несложно. Куда сложней не сомневаться потом, что сделал правильный выбор.
Вымыв пса, Кравец соорудил ещё одну чашку кофе. Потом скормил Берту вчерашние сосиски и банку корма.
Почему Макс не написал, как можно ему помочь? Был уверен, что никак? Тогда этот вопрос снимается с повестки. Остаются два - нехорошая начинка компьютера и сейф. С ними придется разбираться.
О трупах в 'Луизиане' пока забудем, потому что они мешают. С ними настолько все неясно, что думать просто не имеет смысла.
Голова была удивительно легкой, до звона в ушах.
Сейф он нашел легко - он был вмонтирован в стену кабинета и прикрыт единственной висевшей на ней картиной. Классика жанра - сдвинул миленький пейзажик в сторону, и вот она - квадратная стальная дверца, новенькая, с серым полимерным покрытием. Замочной скважины не было, только крошечные кнопки с цифрами. Кравец достал из кармана джинсов измятую записку и набрал 917434.
Как и писал Макс, в сейфе лежали три ключа на колечке и деньги. Три пачки. И ещё небольшая пластиковая папка с документами.
Кравец протянул руку, но достать ничего не успел.
Проклятый телефон опять дал о себе знать пронзительным писком. Подойти?
Подошел. Постоял над аппаратом, который таил в себе опасность. Ничего, кроме опасности. Подавив желание расколотить эту дрянь о стену, взял трубку.
- Где Элиза? - раздраженно поинтересовался раскатистый баритон. - Ты успел вчера её забрать?
- Нет, - лаконично ответил Кравец.
- Плохо, - расстроился баритон. - Насчет Крота я в курсе. Допрыгался. Встретиться хочешь?