Северовьетнамские командиры любили повторять: " Когда тактика неверна, но верна стратегия, сражения будут проигрываться, но война будет выиграна". Логистика побеждает любые маневры. Враг может сопротивляться, метаться, рвать линию фронта, но когда на него мрачно и величаво надвигается военный и идеологический каток, это не поможет. Вопрос лишь в том, как соперник проиграет: позорно или с достоинством.
Когда я возглавляла военную полицию в городе, на котором сходились все транспортные пути, то воевала за признание. Это была чужая земля, чужая кровь, отторгавшая наши насильно пересаженные органы. До ввода войск они бедствовали, но и потом они продолжили бедствовать в свое удовольствие. Разве что произошло скоропалительное перераспределение благ и богатств в пользу тех, кто называл нас освободителями.
Моя задача была проста - контролировать. Город, людей, настроения. До моего прихода город гудел, как улей рассерженных шершней. Ежедневно взрывали железнодорожное полотно, убивали важных чиновников, грабили наши гуманитарные колонны.
Я желала этим людям и добра, и зла. Первым делом я остудила обстановку: обвинила предыдущего коменданта в коррупции и жестокости. Он был расстрелян на площади под радостные крики толпы. Это дало мне возможность начать с чистого листа.
Раньше наши войска отнимали у местных еду и припасы. Теперь они начали делиться, зачастую отдавая больше, чем могли себе позволить. Что мне несколько голодающих солдат без смены одежды? На кону узловой город. Я дала немым право голоса, я накормила голодных, я подпитала надежду обреченных.
У них не осталось физических причин ненавидеть меня, но ведь никогда дело не ограничивается материальным пластом. Те, кто хотели жить и есть, боготворили меня. Чем проще и примитивнее были их нужды, тем проще было их массово удовлетворить.
Настало время перевести бой в иную плоскость. Мы ввели самую тупую и эффективную цензуру на свете: отключили все каналы, кроме наших. Им следовало привыкать жить по нашим взглядам. Они должны были их усвоить. С учетом того, что все должности уже принадлежали нужным людям, я подписала запрет на несогласованные митинги и шествия, прикрываясь высоким уровнем террористической угрозы. Будто бы я заботилась о них. И комендантский час - куда без него? Всему свое время и место.
Разумеется, наглые международные фонды, пытавшиеся протиснуться со своим инсулином и своей едой, были аккуратно завернуты. В этом городе не было инсулина, кроме моего. Делая инъекцию, они должны вспоминать обо мне с благодарностью и страхом. Тот, кто накормит их хлебом, обретет власть над ними, это давно уже сказано.
Остались только те, кто хотел воевать. Кто ел хлеб из чужих рук, колол чужой инсулин. Или, самое страшное, использовал собственные ресурсы. Перебить поставки - легко, осуждающе посмотреть в совете ООН - несложно, но я бы никогда не смогла заставить людей жрать мой хлебный мякиш, взамен их собственного.
И тогда я приказала силам военной полиции приступить к внезапным проверкам документов и обыскам. Любые найденные боеприпасы считались царицей доказательств. А других я призывала сдавать мне имена и адреса партизан. Ради хлеба на земле. В конце концов, скот хочет покоя, а не свободы. И если он хотя бы месяц проведет в новом овине, куда его с трудом удалось согнать ударами хлыста, то потом его уже не выгонишь вон. И каждый новый день партизаны теряли геройский облик, каждый новый взрыв будоражил овец, которые жались ко мне, чтобы я их защитила.
Все кончилось, когда десантно-штурмовой батальон притащил лидера партизан. Эдакого Че Гевару наших времен. И мы повели его на площадь, а куда же еще. Я доверила эту казнь местным. Хоть один да поднимет ружье, хоть один устал терзаться совестью. Но когда один этот человек спустит курок, будь он даже моральным уродом или трусом, он возьмет грех на весь свой народ. Смелые - станут робкими, умные - станут одураченными, красивые и гордые превратятся в каракатиц. Один человек сделает предателями всех, кто ездил с ним в автобусе, кто смотрел с ним в кино, кто дышал с ним одним воздухом.
И как только они пролили свою кровь на своей земле, она перестала принадлежать им.
Узловой город перешел в мое полное распоряжение.