А потом он сам позвонил в полицию и произнес пять простых, незамысловатых слов: "I just shot John Lennon".
Чепмен был очень впечатлительным человеком. Он страстно искал какой-то смысл в жизни вплоть до болезненного фанатизма. Ему нужен был кумир. Ему нужен был идеал.
Сперва им стал Леннон. Битлы были на волне популярности. Песни, тексты, музыка - все было протестом против обывательщины, против опостылевших эстрадных звезд, типа наших постоянных резидентов голубых огоньков, против войны, в конце концов. О, я уверена, что Чепмен наизусть знал их песни, что вслушивался в них жадно, когда оставался один. А в Ленноне он видел нового мессию. Марк даже начал поигрывать на гитаре и отпустил длинные волосы.
А потом -бах!- Леннон заявляет, что стал популярнее Иисуса. А потом снова -бах!- Леннон разрушает группу, которая была для Марка всем. Мало того, он разрушает саму музыку и ударяется в бесплодную психоделику. Предательство.
Марк сбегает из дома и возвращается совсем другим. Он присоединяется к баптистам и теперь уже следует за Христом. Он все еще носит с собой две вещи - пластинку Битлов и Библию. Даже созвучно. От былого идеала за день не откажешься. Нет, ты пытаешься понять его, оправдать. Даешь ему шанс за шансом, чтобы он исправился. Наверно, Марк тоже ждал, что Леннон возродится, вернется к истокам. Но потом последовали "Unfinished Music No.1: Two Virgins", "Wedding Album", "Unfinished Music No.2: Life With The Lions". Три пули .38 калибра в спину Марка Чепмена. Одна за другой. Я ни секунды не сомневаюсь, что он достал эти пластинки. И что его передернуло.
Марк превратился в классического неудачника. У него были попытки суицида, однако всякий раз какая-нибудь случайная случайность спасала ему жизнь. Он начал толстеть, вылетел из колледжа, не мог устроить семейную жизнь. Он стал сторожем и на квалификационных стрельбах выбил 88 из 100. Очень нефиговый результат, к слову.
А в это время, в параллельном мире Леннон и Йоко упивались сами собой. У вас, вероятно, есть такие знакомые, которые, найдя себе парня\девушку, стали отвратительно невыносимы. Будто весь мир склинился на их паре, а мы все - печальные статисты. Вроде зовешь таких людей в кафе поболтать за жизнь, а они сидят, целуются, волосы друг другу перебирают и всячески выпячивают "у-нас-все-хорошо-лю-бовь". Вот Леннон и Йоко вели себя примерно так же. При этом их бросало из одной безумной идеи в другую. То Леннон пишет гимн пацифистского движения, то в каске фотографируется в поддержку IRA. То горделиво отсылает королеве подаренные регалии, то нагоняет журналистов в спальню, чтобы проповедовать мир в пижаме в дорогом отеле в центре Амстердама, в то время, как его собственный фанат любовно прилаживает шланг от выхлопной трубы в салон автомобиля.
Леннон сам говорил: "Генри Форд знал, как продавать автомобили с помощью рекламы. Я и Йоко "продавали" мир. Многим это казалось смешным, но многие начинали задумываться". Истыкайте меня гвоздем, если в этой фразе нет какой-то двусмысленной подоплеки.
Чепмен находит новую книгу - "Над пропастью во ржи". Прочитав, он выкидывает Библию и начинает ходить с Селинджером. Мне кажется, что в этот момент он понял, что стал большим Ленноном, чем сам Леннон. Что он, Чепмен, пытался следовать его идеям любви и мира, нестяжательства, честности. Он понял, что Леннон - флюгер, позер, наркоман (кстати, Марк свою зависимость к травке поборол и больше к ней не возвращался) и растиражированная пустышка. И если в нем что-то и было, то остатки этого духа святого сохранились только в нем, Чепмене, впитавшем это все, как губка. Леннон проповедовал мир, любовь, понимание, свободу. А сам жил в нескольких отдельных особняках и был владельцем частного острова. Очень легко проповедовать любовь, мир и вообще все это единение, когда ты обособишься от всех на собственном острове.
И вот Марка Чепмена вытаскивает из машины добрый прохожий, а ради чего? Чтобы Марк увидел, как Леннон и Йоко, сидя в пижамах, в номере с цветочками и венками перед телекамерами, умильно сюсюкая, говорят: "Миру - мир". И заявляют, что двери их номера открыты для всех. Конечно, но влезли в него 50 тележурналистов и критиков.
И в этот светлый миг, должно быть, и сошел с ума мистер Чепмен. Он стал слышать "маленьких человечков", подписываться "Джон Леннон" и делать много других подозрительно ненормальных вещей.
В конечном итоге он вдруг оставил Гонолулу (Штат Гавайи) и отправился в Нью-Йорк. В Нью-Йорке он чуть ли не дословно повторяет путь, пройденный Холденом. А потом дожидается Леннона, берет у него автограф, а, когда Леннон возвращался под вечер домой, выпускает ему в спину четыре пули из пяти. В принципе, стандартная для него результативность. Потом вызвал себе полицию и сел на бордюр перечитывать "Ловца".
На суде, когда ему дали слово, Марк лишь процитировал: "Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. ... И моё дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть". А Леннон, продолжи бы он извращаться, утянул бы в пропасть псевдоискусства и псевдоправды многих былых фанов.
Надо отметить, три момента. Во-первых, Марк никогда не был флюгером. Он большую часть жизни провел в поиске своей истины, но стержень очевиден: Леннон-Иисус-Холден. Святая троица честных и бескорыстных людей. Но один оказался Иудой.
Во-вторых, Чепмен не стал убивать прохожих или сублимировать как-то иначе. Он взял и прямолинейно отправился сокрушить самого идола.
В-третьих, Чепмен убивал не человека - а идею. Он стрелял в предательство, в пошлость, в гордыню, в ложь, в пустоту.
Конечно его не выпустят. Ведь он стрелял в легендарных Битлов, в творчество, в миру-мир, в проповедника. В Джона Леннона.
Я тянусь к своему личному томику "Над пропастью". И понимаю, что мне тоже придется поймать немало детей, несущихся в объятия чего-то более страшного и более прожорливого, чем смерть.