Аннотация: И вдруг он понял, что все, что с ним происходило и происходит, это всего лишь изящно исполненное им чье-то искусно задуманное сумасшествие.
ИЗЯЩНО ИСПОЛНЕННОЕ СУМАСШЕСТВИЕ.
Вкусив кекса с изюмом и крошкой, скучно чавкая, он неторопливо кончил чай, и стал припоминать, что же все-таки с ним произошло и когда. Какая-то лаковая с патинкой подоплека вчерашнего стягивала его мозг, не давая осознать происходящее. Неприятно встав, он показал себя зеркалу, но ничего, кроме ночной небритости, не увидел. Однако что-то несомненно в нем было синюшное, и Е. почувствовал значительную мялость, как будто и не утро было. Еще он уличил в себе нудно ноющий бок, негромко сосущий глубоко упрятанную боль, и несильную ломоту в членах, словно от начинающегося жара. Затем он уличил в себе душноту. И долго, и тошно, дурно брызгая серой мышью, пошел его взгляд по комнате, ни за что не цепляясь, ничего не трогая, и слышно было, как нёбную сухость царапал и шкреб некогда влажный розово-алчащий язык.
Он вернулся в комнату, не помыв чашку и не убрав крошки кекса со стола и табурета, и увидел тотчас же на письменном столе в лучах серебристой пыли исписанные листы бумаги. Ага! - взбодрился Е - похоже, я здорово отписАл Даше Д.
Проснувшись и липко отпластав от тела измятую и влажную, должно быть от пота, простынь, Е. понял, что заболел. "Я болен. Я более не здоров" - пульсировало где -то между шторой и влажным шлёпотом мыслей, смытых вчерашней волной неоконченного сладострастия и отчего-то забредших в гулкость височной пустоты.
Неприятно встав, он показал себя зеркалу, но ничего иного, кроме очередного дежавю не отражалось на отстраненном серебре прошлого. Однако несомненно в нём было сполна от ночной небритости и что-то синюшное от ломких изгибов простыни на кровати поодаль от зеркала.
За амальгамой матового от близкого дыхания зеркального края, чуть дальше, на слепящем солнечном куске подоконника ему стало больно глазам, но он успел заметить обвислые от давней пыли паутиновые кольца, и ему причудилась загородная веранда, осыпанная чудным отцветьем одичалой вишни, да трескот кузнечиков об отодранный папирус обои.
Однако что-то, то ли мерзкий изморосный холодок нездоровья, то ли забава соседского ребенка - звук скальпеля по стеклу, но что-то несомненно толкало к мысли, что в заспанные и отвыкшие от горизонта глаза, если отпахнуть занавеску, вряд ли ударит дачный пруд своей густой и влажной зеленью в буйном зацветье запустения.
Затем он уличил в себе нездоровье в боку и подступающую дурноту душной шторы и, откинув свой взгляд, как солнечные полосы вареных спагетти на дуршлаг стены, вернул себя за дачный стол веранды.
Выкрашенный густо соком прелой груши, так что аромат её стоял крепко и долго, стол был частью того уходящего мира, который на глазах распадался на отдельные виртуальные фрагменты, которые никак не хотели вставать в одну общую цельную картину.
Он любил сиживать за тем грубым под ладонь, вручную тесаным столом, то жадно наслаждаясь желанием неспешно вникать в смысл какой-нибудь древней, мудрой и часто поначалу малопонятной книги, то согбенно склонившись над ночником в одну тусклую лампу всю ночь блаженно и неистово заполнять белые листы писчей бумаги чернильной вязью долгих ночных мыслей и созвучий, а затем, шалея по утру птицами и рассветной свежестью и урча пустым желудком, хватить старую медную сковородину с резной деревянной ручкой и двумя российскими гербами на днище, округ которых выбито "Товарищество Кольчугина" и даты "1892" и "1896", и бить туда, прямо на двуглавых царских птиц, два- три яйца, и обжигаясь горячими желтками и скорым чаем, насладиться короткой трапезой, а затем, уже не помня себя, вконец обессиленным, упасть в неразобранную постель и умиротворенно уснуть.
Наконец, он встал.
От отпахнутой занавески ожил воздух, обнажив сквозняк, что вскользь прошел по исписанным листам на письменном столе, слегка перебирая их древний сухой пергамент. Когда он уже писал это? Должно быть, они уже раритет или, что скорее, никчемность, дремавшая в дерматиновой тени коричневого стола, ни к чему не обязывая.
Вновь закололо где-то в боку, тотчас оплавив боль обливным жаром и проступив холодной испариной на лбу. Но тотчас боль ушла, оборотилась восвояси несильным, но долгим воем приблудного пса за окном, верно, кем-то прирученного когда-то и брошенного.
Было дурно и было слышно, как сипло скрипнула дверная петля входной двери и как с ломких веток минувшей ночи, на вскрике, исчезли райские птицы, и стало, вновь стало тихо. Какая-то липкая неловкость чувствовалась во всем, мешая дыханию, словно сам воздух, которым он дышал, был выкроен из утлого лоскута нездоровья и пустого, и от того вздорного, поругания стихов, некогда им любимых и вот теперь кинутых им.
Подойдя к столу, он тщетно силился прочесть написанное им, но глаза не брали строчек. "Я болен. Я более не здоров" - как-то обречено, ещё больше чернея лицом, вздохнул Е. и, будто что-то постыдное, хлестко, наотмашь ожгло щеку, словно прощальная пощечина или какая-то другая каверза, зараза, заусенец души, задетый походя, словно чья-то мерзкая брезгливость прошла по лицу влажной, холодной молнией нервного тика.
"Я болен. Я более не здоров" - резонировал повтор единственно пришедшей мысли.
Он услышал музыку, неясную, размытую и еще какие-то неясные глухие звуки, похожие на стук сердца, или на то, будто соседский ребенок, сменив скальпель на мягкую игрушку, бьёт ею о стекло окна.
Откинутая оконная рама уводила слепящий кусок подоконника вглубь комнаты, излечивая серый цвет сумеречной атмосферы световыми преломлениями оконного стекла, делая их похожими на тур неизвестного танца, неторопливого и немного чопорного, словно слышались давние, но оттого не мене узнаваемые, знакомые голоса из танц - класса : battement,.. jete ,..plie,...*(1)
Рассыпанные по полу зерна полумыслей, полурифм, хотя и выстраивались определенным порядком танца, но и их не брал очевидный ритм внутренней строки, найденный прежде, но незарифмованный ничем, и оттого никак невысказанный и, видимо, утерянный навсегда. И, как знать, возможно ли было новое обретение.
Узкие полоски ароматных метафор разбросаны были по всей стене, и по солнечному куску подоконника, и по дачной веранде, и просто оброненные подле его ног они валялись черепками разбитой древней амфоры дивного заката, что выкладывал узор нового рисунка на недописанных рукописных листах, узор, который немедля тонул в сумраке дальнего от окна, и оттого темного, угла комнаты.
Созвучия незнакомых слов божественной красоты звучания, все равно что райские птицы, беспрестанно ложились золотой пылью на край подоконника, спонтанно вспыхивая, и с тем как свет от окна менял место, уходили вглубь комнаты, но так отчего-то и не достигали листов писчей бумаги на письменном столе
Окропленный легкой розовой кровью заката прозрачный зрачок Е. внимал оку колокола, затихшего до полуночи, звуки которого ветвились молодыми побегами обертонов, но, подчиняясь оголосу обратной перспективы лика ,что ответно внимал нам, немолвным, с небеси, казалось, были статичны.*(2,3)
Где-то в пространстве несомненно было озеро или пруд, всего лишь зрачок на холсте портрета художника, портрета, который когда-то, всё равно когда, забудут в запасниках и больше никогда не вспомнят. Так и мы забываем себя, всматриваясь в круги на воде, которые уже сегодня растают где-то в пространстве, в пространстве, в котором никогда не было озера, но которое всегда было зрачком Тебя, сидящего на берегу.* (4)
Щепотка щекотного зерна под босой ногой, должно быть, случайно рассыпанная с ночи , не вернула его к щербатым плиткам старого кафеля, пока он шел в ванну или к озеру, чего он точно не знал, или к пруду, где вместо озерной зелени лилиями плавали нерожденные бледно-желтые цветы созвучий согласных слов.
Очертания их угадывались едва, но запах был, хотя несильным, но стойким, как если бы эти цветы были лилии и были бы отнесены в прошлое, но только что , и память их всё ещё удерживала ,но уже не брала нАново
Он бредил рифмой. Он вожделел её жадно и истово. Он видел её обнаженной. Видел, как
в изнеженных изгибах изнеможения, до бледной полупрозрачной кожи, через которую просачивался неяркий свет спокойствия, она утопала в полутонах негромкой тени от каждой перемены положения тела. Он наслаждался ею, как женщиной, возлежащей натурщицей, то подле ног живописца, то на невысоком подиуме, едва прикрытой траурным крепом.
Стояла тишина нерожденных звуков.
Похоже, время приближалось к полудню, хотя на часах , пусть и не без труда, были видны другие цифры.
Словно здешняя замшелая жизнь неспешно уходила, западая за край горизонта.
Он судорожно скинул содеянное прежде, хотя и не помнил его, а скорее угадывал, и снова сник искусанный собственным бессилием.
Древняя ворожба выговаривания невыраженных созвучий, горлом истекающая мысль,*(5.6) смутные очертания виденного прежде, разбавленные звуками шепота шаги одиночества - всё это приводило к тому, что едва заметное дрожание воздуха не могло ни раздражать, возбуждая желание, как можно скорее кончить это.
Нагота слова, неприбранная, необрамленная никаким очертанием, медленно уходила в рисовый туман, все равно куда - никаких намеченных черт, абрисов, рисОвок, спутанных переплетений.
Е., наступая голой полной ступнёй на рисовую млечность, и не чувствовал неба. Он чувствовал себя каплей тишины в безмерном океане безмолвия, святым уходящим молчанием - над куполом золотым.*( 7.8.)
ОН готов был пропеть своим полым голосом, и даже как будто почти смог уловить где-то высоко нечто литургическое, возможно даже, один из голосов какого- нибудь мотета, лишь бы к нему вернулась согласная стройность созвучий, но некогда пульсирующий внутренний ритм изнемог, не позволяя даже ощутить в себе остатки хиреющего пульса, словно кто-то худосочный исполнял Стравинского.
Но тотчас же не без содрогания он увидел себя с безглазым лицом, словно написанным полуосыпавшейся пастелью, по памяти, что еще держалась в самых кончиках дрожащих пальцев.
Вослед содроганию он, словно бежал избавиться от сонных немыслей, которые, запутавшись об ивовые извивы волос еще не высохшего вконец пруда, тонули бледно-желтыми сколами разбитой амфоры в почти порожней ванне, где поодаль на щербатом полу кафеля валялась ни на что уже негодная бритва вчерашнего нездоровья.
Коричневые лущеные каштаны, разбросанные тут же, уводили в замшелую тишину японского сада, отчего никак не удавалось видеть всю мысль целиком.* (9)
Радостная роскошь расшить шелк воспоминаний каллиграфической тушью рифм, созвучий, соплетений уходила в прошлое, как уходит в прошлое от прикосновения кистью белый цвет девственности.
Е.почувствовал себя в тени изветвлений старого дерева, тень которого угадывалась меж замшелых камней и гравия на рваном поле нирваны уснувшего Будды, и только ветер, обряженный в шафрановые одежды монаха, беззвучно рисовал неравные раны спокойствия. *(10.11.)
Ничто не застилало луны и дождя.
Он включил радио и воду в ванне синего крана, забыв о чайнике на кухне и желая начать утренний моцион заспанных мыслей, хотя бы с душа и легкого музыкального мажора, но то и другое потекло медленно, если не сказать липко, так что о крупном кристалле обливного льда в бокале запотевшего апельсинного оранжа, после хорошего душа, можно было только мечтать.
Вяло, лениво выливаясь теплой, дурно пахнувшей жидкостью, ржавой на вид, уходили, стекая в металлический слив раковины, ни на что не годные остатки вчерашних мыслей и нерожденных рифм.
Он включил воду и радио безрадостно и как-то обреченно.
Ожидая жарких обливов боли, что изжигала его изнутри, Е. исходил жаждой; жадно хотелось пить простой прохладной питьевой воды.
Дабы как-то мало-мальски взвысить себя, взбодриться и отделаться от давно иссохшего привкуса раздавленной, горькой, винной сливы во рту, хотя он и не пил вчера ничего горячительного, Е. с неохотой, но всё же вынужден был кинуть свою заспанность, узнав об этом по дребезжалому звуку, должно быть, треснутого стекла комнатной двери.
Только что было шепотно в звуках, и какие-то шорохи, и облупившаяся штукатурка шлепалась о оземь белыми ломкими хлопьями, и сухой горячечный жар, и вот уже совершенно невыносимые глоткИ приливов прогорклой брожёной сливы заполняли саднящий зев.
Возможно, он задыхался, еще и не начав вдыхать полной грудью.
Здесь он вспомнил про чайник и, ошибая пальцы горчилым эфиром газа , зажег конфорку. Наконец-то радио что -то вспомнило и дало о себе знать масляной меланжевой мухой о кухонное оконное стекло.
По ту же сторону стекла глухой неясный звук металлической, кованой лозой винограда лез снизу вверх по балконам, как если бы в южном городе.
Как если бы в южном городе, метались вразмах в свободной атласной зелени платья тугие загорелые груди у идущей по улице девушки и, сполотенничав последнюю каплю излишнего любопытства со своего лица, Е. качнулся от окна, словно рыхлый стыд лез в крохотную форточку окна на глазах у раззявенной внизу публики
И звуков не брал рассудок.
И тогда ему пришло - слиться с толпой, и он немедля спустился вниз в крохотной одноместной камере - тюрьме лифта, загаженной суточной мочой и испражнениями клаустрофобии.
Околополуденное солнце плавило асфальт неспешных, с едва уловимой отдышкой плавно перетекающих под уклон мыслей. Е. знал - там внизу мост и река, древняя, как богомолье.
И ему захотелось к воде. Правда, мост, должно быть, высок, и подхода к воде он не припоминал, и повинуясь скорее уклону, нежели желанию, он продолжал думать ни о чем, и только отчего-то пришедшая мысль о мосте и реке чуть отдавала в висок током новых шагов.
Он шел наугад, без цели, улавливая направление своего движения по звукам жаркого воздуха.
Неожиданно по левую руку в полурассыпавшемся старом каменном заборе открылся небольшой полузабытый и поросший бурьяном исход, и Е., войдя в глубокую пастельную прохладу старого парка, шагов через тридцать оказался на брусчатке высокого арочного моста, ощетиненного по краям древними камнями.
Внизу река не угадывалась, но все равно Е. подумал, что когда-то именно с него бросали себя вниз в чернеющую пучину истончённые юные особы, надломленные безысходностью опустошенной любви. Ему даже на какое-то мгновение вдруг захотелось повторить чьё-то давнее безумство, и...
И вдруг он понял, что все, что с ним происходило и происходит, это всего лишь изящно исполненное им чье-то искусно задуманное сумасшествие. Сошествие ума в тенистую прохладу забвения. И только. И это вовсе не бред. Бред редко так бывает божественно прохладен в тени. Да, именно так - сошедший с ума, ибо что как не свет Божий есть ум?
И тут к нему пришло окончательно - он никогда не писал стихов. Будто пелена сошла! Будто отшумел шелест лживых шагреневых аплодисментов, сжавшихся до крохотных зёрен тишины, что были склёваны райскими случайными птицами.*(12)
Он тотчас вернулся к себе.
В передней на крохотном столике при входе валялся отодранный бронзовый вензель с номером его квартиры "3", окна которой были зарешёчены и выходили на вечно сумеречный угол первого этажа старого московского двора.
Войдя в комнату, он прежде увидел салатового тона опущенные жалюзи в окне и только затем уже свободный от каких либо рукописей стол и оранжевый огонек на мониторе компьютера в ждущем режиме.
К нему, да-да, все- таки к нему и ни к кому другому возвращалась реальность. Именно из- за этой тройки- перевертыша , висящей какое-то время на одном шурупе (второй кем-то был нещадно вывернут), школьные друзья и прозвали его греческой литерой ЭПСИЛОН.
С детства дремавшая в нем способность видеть мир зеркально, словно его вела рука леонардовского гения,*(13)и натолкнула на мысль о скрытой нумерологии ( если на цифру три посмотреть именно так, зеркально, то она превратиться в "Е", что больше похоже не на "е", а на греческую литеру "эпсилон").
Пройдя в комнату, он вдруг почувствовал совершенное опустошение.
Ему казалось, он только что прилег, но уже можно было уличить, как дернулось веко глаза от касания пробуждения, словно еще не кончив сна, он знал и о предстоящем нездоровье, и о том, что сызнова зазывно зазвучит колокол подле преисподней, созывая на ОГЛАШЕНИЕ ПРОДОЛЖЕНИЯ.
Сообразно с законом вот уже многие лета ПРОДОЛЖЕНИЕ оглашалось девушкой, распятой на кресте, за мгновение до того, как он проснётся.*( 14.)
Зуммер телефона прервал Дашино погружение в сеть на самом начале, при загрузке компьютера.
После почти минутного затишья с её стороны, дабы дать возможность высказаться, она ответила.
Да помилуй - взмолилась Даша Д. - кто тебе сказал это? Кто тебе сказал, что ты пишешь стихи? Тебя нет. Ты фантом. ТЫ всего лишь мною изящно исполненное сумасшествие.
Еще через мгновение, когда на мониторе высветились пять огромных оранжевых букв "СТИХИ", она по привычке, не вдумываясь в написанное, набрала dadadasha и, словно ставя не точку, а многоточие в своей виртуальной жизни, уже теперь набрала немудрёный пароль для входа на сервер * * * * * * *.
Battement - Группа движений работающей ноги. Кроме того, BATTEMENTS обозначает "биение", скрытая аллюзия на текст "но некогда пульсирующий внутренний ритм изнемог..."
Jete - термин относится к движениям, исполняемым броском ноги.
Plie - первый экзерсис у станка; приседание на двух ногах или одной ноге.
.*(2,3) "звуки которого ветвились молодыми побегами обертонов" - звук колокола представляет собой ветвящееся "звуковое дерево".см. А.И. Цветаета и Н.К.Сараджев "Мастер волшебного звона"
"обратной перспективы лика"- иконы православной церкви написаны по законам "обратной перспективы", отчего даже движение внутри сюжета иконы для непривычного глаза может казаться статичными. См П. Флоренский "Иконостас"
*(4) - весь фрагмент представляет собой, по сути, стихотворение Даши Д. "Где-то в пространстве есть озеро" http://www.baida.ru/index.php?page=text&id=2228
*(5.6)Древняя ворожба выговаривания невыраженных созвучий, горлом истекающая мысль. Аллюзия на "L"existence fvorte"e" -"абортированное существование", т.е. невозможность выразить мысль целиком . А.Арто "Театр и его двойник", а также "Человеческое существование ...осуществляется в точках мысли" М. Мамардашвили "Метафизика Арто" и " речь - это наше истечение кровью в пространстве" В. Новарина "Сад признания"
* (7.8) "чувствовал себя каплей тишины в безмерном океане безмолвия" - Почти дословная цитата финала " Сексуальной амбивалентности поэзии " Даши Д., которая относилась к Поэзии. http://www.stihi.ru/poems/2005/04/20-456.html
"святым уходящим молчанием - над куполом золотым." Видоизмененная цитата из "Плоти платилина" http://www.stihi.ru/poems/2005/05/15-1356.html
*(9) "отчего никак не удавалось видеть всю мысль целиком" -особенность японского сада камней в том, что в какой бы вы ни находились точке сада невозможно увидеть все камни сразу, отсюда и невозможность "видеть всю мысль целиком", что вновь нас приводит к высказыванию А.Арто о невоможности высказать мысль целиком.
*(10.11.) "Е.почувствовал себя в тени изветвлений старого дерева, тень которого угадывалась меж замшелых камней и гравия"
Исследователи из Киотского университета в Японии
просчитали принцип создания совершенного дзеновского
сада камней. При помощи компьютера они проанализировали
один из известнейших садов камней в мире, расположенный
в киотском храме Риоанхи.
Специалисты пытались выяснить, почему он производит столь
умиротворяющее воздействие на сотни тысяч посетителей,
приходящих сюда в течение года.
В итоге выяснилось, что на первый взгляд бессистемный
микропейзаж из камней и мха на квадрате гравия выложен
по очертаниям древесных ветвей.
"на рваном поле нирваны уснувшего Будды" - аллюзия на стихотворение Даши Д. "Петатоника" http://www.stihi.ru/poems/2005/05/28-447.html
*(12) "Будто отшумел шелест лживых шагреневых аплодисментов, сжавшихся до крохотных зёрен тишины, что были склёваны райскими случайными птицами" -парафраз из стихотворения "Испанский концерт" http://www.baida.ru/index.php?page=text&id=2493 и "Лекции 1" Даши Д.
*(13) "способность видеть мир зеркально, словно его вела рука леонардовского гения," - аллюзия на записные книжки Леонардо да Винчи "Кодекс Леонардо", написанные зеркально.(не путать с Кодом да Винчи!)
*(14) "Сообразно с законом вот уже многие лета ПРОДОЛЖЕНИЕ оглашалось девушкой" - парафраз начала "Приглашения на казнь" В.Набокова.